К. П. Победоносцев. Сочинения
С.-Пб., «НАУКА», 1996
СЕМЕЙНЫЕ УЧАСТКИ
правитьОтвлеченное начало равенства, овладевшее умами со времени французской революции, отразилось повсюду в законах, и между прочим в законе о наследстве. Так произошла известная 826 статья французского гражданского кодекса, перешедшая вместе с ним и во многие другие законодательства.[1] Повсюду и особливо во Франции она была причиною значительных экономических бедствий. В силу этой статьи, при разделе наследственного имущества каждый из сонаследников имеет право требовать себе выдела натурою следующей части из недвижимого и движимого имения. С другой стороны, французский закон постановлением о законной доле наследников стесняет всякого владельца в праве распорядиться имением на случай смерти по своему усмотрению и передать свое цельное хозяйство в руки, по усмотрению его, благонадежные. Таким образом закон вводит в сферу экономическую принудительное начало раздробления имуществ, действующее непрерывно и последовательно, и притом механически, без всякого различения лиц и имуществ.
Действие такого закона в течение нескольких поколений оказалось повсюду разрушительное и в экономическом и в политическом отношении — расстройство и уничтожение преимущественно малых хозяйств, и соответственное разрушение твердого семейного быта. Для государства в высшей степени важно существование и умножение благоустроенных семейных союзов, преемственно, из поколения в поколение связанных с хозяйственно-устроенной земельной дачей. Владельцы этого типа составляли издревле и доныне еще составляют политическую силу Англии: на них утверждаются и ее учреждения, обеспечивающие свободу нации. Напротив того уничтожение этого типа, свойственное новейшей демократии, ведет к раздроблению общества на однообразные единицы, взаимно несвязанные и оторванные от земли, следовательно бессильные и беспочвенные.[2]
Как бы старательно глава семьи ни устраивал и обрабатывал свое имение, — может быть задолго перед тем устроенное трудами прежних поколений, хранилище добрых семейных преданий, — все это не служит ни к чему, когда по смерти его имение осуждено на раздробление, да и новые владельцы отдельных частей осуждены возобновлять для себя хозяйственный труд, который со смертью их тоже обрывается. Притом с каждым новым раздроблением, когда приходится устраиваться вновь, потребен капитал, и труднее достать его: отсюда долги — и кредит, облегчаемый ипотечным устройство, но пагубный для имения, которое чем мельче, тем затруднительнее ему выносить задолженность. Имения приходят в несостоятельность и продаются с публичного торга. Таким образом, мало-помалу с гибелью малых имений сельское хозяйство теряет всякую приманку, и население, прежде бывшее оседлым и довольным в сельском быту, бежит из деревни в город, где увеличивает массу бездомных пролетариев, недовольных, голодных и вполне зависимых от всякого случайного и материального интереса. С другой стороны, в деревне земли, бывшие прежде производительными в руках у хозяев, попадают массами в руки капиталистов и становятся добычею хищнического хозяйства или местом фабричной промышленности.
Таковы печальные плоды раздробления наследств, — вполне уже ныне обнаруженные во Франции, где благоразумные люди давно уже ищут средства от этих зол — в изменении закона о наследстве.
Все это вопросы первостепенной важности, выступившие на очередь — не в одной Франции, но более или менее всюду. И вопросы эти совсем не новые: они связаны неразрывно с предметом первейшей важности — во все времена и у всех народов: с охранением хозяйственной целости семьи, которая всюду составляла и будет составлять главную опору порядка и благосостояния в государстве. Центром семьи в этом смысле служит домашний очаг: хозяйственные его опоры — жилище и земля, вместе связанные. Земля требует ухода, труда, искусства выжидать и рассчитывать: требует умения, которое не у всякого есть, и, по условиям физическим, требует удачи, которая не всегда случается. Трудно бывает многим охранить свой домашний очаг, жилище свое и землю без пособия извне. Отсюда задолженность, отсюда и та грозная роль, которую играет заимодавец в истории сельского состояния с самых древнейших времен и доныне. Поэтому ограждение малых хозяйств составляло всюду предмет заботы и попечения. Повсюду обнаруживалась потребность устроить владельцу такое положение, чтобы домашний очаг его обеспечен был от захвата при жизни его и оставался нераздельным после его смерти.
Для этого ограждения известны до сих в народном обычае и в законодательствах следующие способы.
1. Устройство сельской общины. Община всех своих членов снабжает землею и всем запрещает ее отчуждение. Ей принадлежит собственность; каждому члену ее — пользование. (Сравни в I томе моего курса гражд. права л 66).
2. Устройство феодальное. Собственность принадлежит высшему, владеющему классу, который низшему классу служит тем же, чем община каждому из своих членов. Участки каждого состоят в непрерывном пользовании, допускаются и продажи в тесном кругу, и наследственные переходы, но не допускаются ни раздробление участков, ни захват со стороны. Сам верховный владелец не в праве ни раздроблять участки, ни присоединять их к своей особенной земле. Таковы были в старину феодальные порядки во всей Европе.
3. В Китае действует до сих пор древний закон VII столетия о неприкосновенности отдельных владений. Из всей территории государства выделено 75 млн гектаров земли и роздано в собственность семействам, с запрещением продавать или закладывать имущество, и с тем, чтобы оно переходило в целости к одному наследнику. Владения эти остаются доныне в тех же семейства, чем и объясняется устойчивость поземельного владения в Китае. Вся же остальная земля территории, подлежа свободному обращению, подвергается воздействию разнообразных и случайных условий рынка.
4. В новейшее время под началом гражданской свободы входит в употребление новый способ для достижения той же цели. Это учреждение семейных участков на следующем основании: владелец, не лишаясь свободы кредитоваться, продать или завещать свое имущество, может формально объявить свой земельный участок неответственным за долги и запретить раздел его после своей смерти.
Поучительна история законодательств и народного быта в отношении к этому важному вопросу.
Во Франции, до революции, поземельная собственность охранялась и законом, и обычным правом, и экономическим бытом того времени. В городах в ту пору не было еще скопления капиталов, ищущих помещения в земле и в промышленности. Узы феодальных порядков задерживали крестьянскую землю в обращении лишь между крестьянами. Революция новыми своими законами разорвала прежнюю связь землевладельца с землею, уничтожила порядки, в силу коих земли из рода в род держались в одних и тех же семейства, положила тяжкие подати на землю и на переходы поземельной собственности, подвергнув ее в то же время раздроблению. Крестьянин получил свободу отчуждать свою собственность, закладывать ее и входить в долги, а тяжкие условиях владения роковым образом умножили его задолженность. Это состояние, усиливаясь с течением времени, привело к уменьшению деревенского рабочего населения и считается одною из главных причин поразительного застоя в народонаселении Франции.
В Германии дореформенного периода землевладение было, на феодальных началах, дворянское (frohnhöfe) и крестьянское (bauernhöfe), с прибавкою общинной земли (almende). Дворянская собственность считалась неотчуждаемою и переходила по наследству без раздела. Крестьянские участки обращались между крестьянами, прикрепленные к земле. По прусскому кодексу 1794 года (allg. Ldrcht.) участки эти признаны неотчуждаемыми и нераздельными в связи с повинностями в пользу владельца. По тем же законам введен для дворянских имений, на основании римского права, наследственный раздел, с указными долями. После Иенской катастрофы совершилось, по плану Штейна1 и Гарденберга,2 освобождение крестьян в Пруссии (1807—1816); крестьянские участки превращены из феодального владения в аллодиальную собственность, с выкупом повинностей. Отменено начало неотчуждаемости, и возник вопрос: какому закону подчинить это новое крестьянское владение. Многие государственные люди, в том числе Штейн, предвидели опасность разложения этой собственности при полной ее свободе;[3] но либеральная партия взяла верх, — и мелкое землевладение подчинено было модным в ту пору началам французского законодательства. Вскоре же оказались гибельные последствия этого порядка — в крайнем развитии сельского пролетариата, и некоторые из германских государств стремились к ограничению пагубной свободы; но после объединения Германии в 1872 г. издан, по мысли Бисмарка,3 общий для всей империи закон о поземельных книгах, еще решительнее устранивший все преграды к отчуждению и к раздроблению поземельной собственности. Тогда в одной из провинций, в Ганновере, произошло примечательное явление. Ганноверские крестьяне, издавно отличавшиеся твердостью семейного и общественного быта, возбудили столь сильную агитацию против нового закона, что союзный парламент должен был уступить энергическому требованию ландтага и согласился дать Ганноверу специальный закон о нераздельном крестьянском участке, с тем чтобы он мог сохраняться в одной семье, переходя натурою к одному избранному по завещанию (anerbe) или к законному наследнику. Прочие наследники получают свои доли выкупными деньгами, на основании разумной оценки, которую может выдержать участок, без истощения. В законе определен нормальный размер такого участка (Bauerhof), по оценочной доходности, с тем, что от воли главы семейства зависит образовать участок и присвоить ему законную силу запискою в поземельную книгу (Hoferolle); однако эта записка не безвозвратная, и свойство Bauerhof а может быть впоследствии отменено по воле владельца. В первые же годы по издании закона из числа 100 000 крестьянских имуществ в Ганновере записано на этом основании 60 000. Пример ганноверцев не остался одиноким. За ним последовал в 1882 году подобный закон в Вестфалии, не для одних лишь крестьянских, но на том же основании и для дворянских имений; некоторые другие провинции ввели и у себя подобные учреждения. Общая черта всех подобных законов и общая их цель — не обогащение наследника и не охранение больших и знатных имений, но охранение небольших хозяйственных участков для прочного обеспечения быта целой семьи, — или, прямее сказать, упрочение семьи как первой опоры всякого социального устройства. Движение умов, возбужденное этими законами, усиливается в Германии, и в 1882 году собравшийся во Франкфурте конгресс экономистов выразил желание, чтобы эти законы стали достоянием целой Германии.
В Австрии к тому же результату привели заботы о бедственном состоянии мелкого крестьянского хозяйства. И здесь мелкая собственность подверглась сильному разложению вследствие всеобщей задолженности, а главными причинами сей последней были: непомерная тягота податей, при дроблении наследственных имений на мелкие участки, так как, хотя австрийский закон допускает завещать половину имения, но в законном наследстве требует уравнения долей, и выкуп дробных долей участка от братьев и сестер приводил владельцев к долгам, коих участок выносить не мог, особливо при общем упадке вывоза и цен на сельскохозяйственные продукты. Крупные владения ограждались от разорения законом о фидеи-комиссах; но мелкие оставались беззащитными, особливо при чрезмерном развитии ростовщичества; и закон ипотеки, по-видимому, служивший облегчению кредита, в существе дела послужил лишь отягощению мелкой собственности долгами, коих она не в силах была вынести. Вследствие того и в Австрии возникла в последние годы сильная агитация в пользу закона об охранении мелкой собственности от разорения. Она увенчалась уже в 1889 году изданием закона о семейных участках. Сущность его состоит в следующем. Крестьянам предоставляется составлять хозяйственные участки с усадьбой (Höfe), известного размера, и подвергать действию особливого порядка наследования. Каков должен быть размер подобных участков, это предоставляется определять местным ландтагам, смотря по естественным условиям хозяйства и почвы в каждой провинции. Участок этот переходит нераздельно к одному наследнику, назначенному завещателем, или, в отсутствии завещания, к одному из законных наследников, в порядке, определяемом ландтагами. Расчет преемника с прочими наследниками производится по умеренной оценке на основании правил, указанных в законе.
Но самый характерный тип подобного учреждения представляют североамериканские штаты. Усилившаяся в последнее время конкуренции хлебного вывоза из Америки конкуренция невыгодная и даже разорительная для европейской хлебной производительности, заставила обратиться к исследованию этого явления, и многие приходят к мысли, что одною из главных его причин служит обеспеченность сельского хозяйства мелких владельцев в северной Америке благодаря общественным учреждениям и практически сложившемуся гражданскому законодательству. Не увлекаясь отвлеченной теорией свободы в торговле и в сделках, законодательство Северной Америки ставит ей, где нужно, законные преграды (оно оставляет у себя неприкосновенным строгое правило о законном росте, преследуя лихву). Но всего важнее, по своим последствиям, считается американский закон о семейных участках, известный под именем Homestead Exemption.4 Устойчивость общественного быта зависит главным образом от крепкой организации сельского устройства. А это последнее устройство тем крепче, чем более укоренился в нем тип прочной, оседлой семьи, возделывающей свой участок личным трудом и способной охранять свое владение. Это тип не широкого, но среднего владения, достаточного для удовлетворения нужд семьи, так, чтобы члены ее не вынуждены были добывать себе пропитание отхожей работой.
В первое время под воздействием начал французской революции американские штаты приняли французское правило уравнения долей в наследстве. Но гибельные последствия этого начала не замедлили обнаружиться, и мнение людей практических мало-помалу пришло к сознанию, что необходимо для охранения семьи в государстве: необходима целостная передача из поколения в поколение домашнего очага и домашнего рабочего гнезда.
В первой четверти нынешнего столетия землевладение в Северной Америке распределялось между крупными владельцами, производившими обработку невольничьим трудом, и между мелкими владельцами, которые сами возделывали поля свои. Между теми и другими происходила, как всегда бывает, глухая экономическая борьба, истощавшая мелких владельцев. Повторились обычные явления: задолженность мелкого владения, понудительные продажи имущества и скупка мелких участков крупными капиталистами.
В 1839 году часть мелких землевладельцев, убегая от кредиторов, оставила свое отечество. Забрав с собою невольников, они удалились в Техас, принадлежавший в ту пору Мексиканской республике. Здесь, негодуя на законодательство своего родного края, они добились нового закона, коим установлено, что земельная дача до положенного размера объявляется неделимою и неподлежащею продаже за долги. Вслед затем, в Соединенных Штатах образовалась лига, которая при содействии опытных юристов успела наконец в 1849 году провесть и в одном из северных американских штатов первый закон, известный под именем Homestead Exemption. Вот в чем состоял этот закон. Владелец может особым формальным порядком, с запискою в поземельную книгу, объявить свою дачу в размере 200 акров, с домом и принадлежащею к нему инвентарной) движимостью имуществом нераздельным и неподлежащим взысканию, до 1000 долларов. Если по случаю взыскания скажется, что имение стоит дороже этой цены, то в остальной сумме владельцу предоставляется выкуп, или, буде дача может быть разделена, от нее отрезывается соответственная часть. От владельца зависит, если захочет, новым актом уничтожить неотчуждаемость имения, но, дабы охранить семью от неразумного произвола главы семейства, для этого требуется согласие жены его. Вот главные черты этого первого закона. С 1849 года он принят уже в 44 (из числа 48) штатах, с разными изменениями, по местным условиям, клонящимся к одной и той же цели — к охранению целости семейного достояния. После междоусобной войны введение этого закона в южные штаты во многом послужило к умиротворению их: он дал возможность крупным разоренным владельцам сохранить остатки своего потрясенного землевладения и пособил создать в бывшей стране невольничества массу свободного мелковладельческого сельского населения; с 1849 года, при действии этого закона, число ферм в Соединенных Штатах удвоилось (с 2 до 4 миллионов). Вот как свидетельствует о действии этого закона британский консул в Вашингтоне своему правительству. «Маленькие люди благословляют этот закон, обеспечивающий их в том, что в случае болезни или невзгод не отнимут у них домашнее гнездо и не будут они доведены до крайней нищеты. Слабые защищены противу сильных, против кулаков и ростовщиков, которые пользуются невежеством и бедностью поселенца, чтобы общипать его до последней копейки. Вместе с тем эти законы оберегают жену и семью от мужнина безумства и легкомыслия, так как Homestead не может быть ни продан, ни заложен, ни покинут мужем без согласия жены. Без всякого сомнения тысячи семейств в штатах спасены этими мерами от совершенного разорения». {В связи с этими мерами издан в 1862 году общий закон колонизации, под именем Homestead law. В силу этого закона заимщик, поселившийся на земле государственной, в праве получить даром 160 акров, с обязательством возделывать землю и жить на ней в течение 5 лет, без права на отчуждение. Если умрет, владение переходит ко вдове его, а затем к наследникам. В течение всего срока никто из кредиторов не может простирать требований на эту землю. По истечении 5 лет владелец получает акт права собственности на землю, которую закон до тех пор сохраняет для него чистою от долгов.
Покровительствуя мелкой собственности, правительство Соединенных Штатов исправляет ошибки прежней политики, когда государственные земли, впусте лежавшие, пускаемы были в продажу с публичного торга за дешевую цену, и платеж за них принимался государственными бумажками, сильно уже обесцененными. Этим воспользовались в громадных размерах иностранные капиталисты и многочисленные акционерные общества (захватившие на свою долю 1 800 000 гектаров). Запас государственных земель истощился уже для надела хозяев колонистов, так что в 1865 году Вашингтонское правительство вынуждено было издать закон, воспрещающий иностранцам приобретать поземельную собственность на всей территории Соединенных Штатов. Запрещение это простирается и на акционерные общества, в коих не менее 10-й доли участия принадлежит иностранцам, прочие же общества, кроме железнодорожных, ограничены в приобретении земель мерою — 5 000 акров, с тем притом, что те из них, кои владеют большим количеством, обязаны в течение 10 лет привесть его в законную меру. Этот пример Америки должен бы, кажется, ободрить робкое в сем отношении сознание российских законодателей.} Этот пример североамериканских штатов возбудил уже заметное движение во Франции, особенно пострадавшей от разложения мелких хозяйств: в среде истинных друзей народа и серьезных экономистов давно уже разрабатывается вопрос об изменении в этом смысле французского законодательства, т. е. об отмене наследственного дробления, о расширении завещательного права и о введении в закон типа семейных участков по примеру северной Америки.
Вопрос о неделимости и неотчуждаемости мелких участков имеет особенную важность там, где совершалось освобождение крепостных крестьян с землею. Крепостные крестьяне после векового бесправия, становятся вдруг свободными распорядителями и своей личности, и своего имущества, не успев еще приобресть той нравственной и хозяйственной самостоятельности, которая необходима для разумного распоряжения, не имея ни капитала, необходимого для хозяйства, ни умения орудовать деньгами и кредитом, которое приобретается лишь с некоторым культурным развитием. Если в таком состоянии получают они свободу распоряжаться своими участками на праве собственности, не будучи притом связаны общинным землевладением, то подвергаются опасности вовсе утратить из-под себя землю и хозяйство и превращаются в бездомных батраков, образуя из себя со своими семьями сельский пролетариат: так мало-помалу может истощиться сословие крестьянское, составляющее главную охранительную силу в государстве. Итак, законодателю наряду с заботою об открытии способов к образованию мелкой частной собственности необходимо принимать благовременно меры к отвращению великой от того опасности. Тем прочнее благосостояние народа и государства, чем более в нем распределено земли между мелкими владельцами, имеющими и охраняющими цельное свое хозяйство; напротив того, благосостояние народа разрушается, когда преобладающая сила в народной экономии принадлежит крупному капиталу, привлекающему к себе и малые доли частных капиталов, и мелкие поземельные участки — для хищнической эксплуатации земель. Увеличение больших дач на счет мелкой собственности может оказаться пагубным для государства. Latifundia perdidere Italiam.5
Время и нам в России подумать о грозящей опасности. У нас крестьяне освобождены с земельным наделом, который сначала предоставлен им в (общинное или подворное) зависимое пользование (временно-обязанные), с предоставлением возможности выкупа этого надела, для обращения его в собственность общества или отдельных домохозяев. Закон благоприятствовал этому образованию собственности, посредством выкупной ссуды крестьянам от правительства, с распределением погашения оной на 49 лет. С течением времени, это благоприятное отношение к выкупу еще усиливалось: установлением обязательных выкупов, уменьшением выкупных платежей и другими льготами. Правительство, видимо, стремилось развязать скорее узы, связывавшие крестьянское владение. Правда, при самом освобождении крестьян предвиделась опасность, как бы крестьяне не могли, увлекшись неопределенными представлениями о свободной деятельности и случайным денежным прибытком, утратить свою оседлость и главную ее опору — землю, но не принято мер к решительному предотвращению этой опасности. Напротив того, при некоторых ограничениях, легко устраняемых, открыта крестьянам, даже до выкупного срока, возможность отчуждения надельных земель. 165-я статья Положения о выкупе предоставляет каждому крестьянину внесть в уездное казначейство всю причитающуюся на нем выкупную ссуду и требовать выдела ему участка; тогда участок укрепляется за ним на праве полной собственности, с выдачею данной, и он получает возможность продать свою землю, по усмотрению, без всяких ограничений. Другая, 169-я, статья установляет, что участки, приобретенные крестьянами в полную собственность, могут быть проданы и постороннему лицу, если оно уплатит весь числящийся на участке долг по выкупной ссуде. 162-й статьей подобные же правила установлены и для продажи (по истечении 9 лет с 1861 года) земель целыми обществами, лишь с согласия губернского по крестьянским делам присутствия. {Для губерний бывшего Царства Польского, а также для Эстляндской и Лифляндской, установлено особое правило, ограждающее неприкосновенность крестьянских земель. В первых воспрещена продажа земли, отведенной крестьянам, всем лицам, не принадлежащим к крестьянскому сословию. В последних из фонда крестьянской земли помещик может отдавать участки в аренду или продавать только крестьянам.
В Румынии при освобождении крестьян в 1864 г. признано нужным оградить земельное их владение от погибели: надел их объявлен неотчуждаемым и неподлежащим взысканию, по крайней мере, на 30 лет, т. е. до 1894 года. При сем имелась в виду надежда, что в течение 2 поколений крестьянин, привязанный к гражданской свободе, успеет с нею экономически освоиться.}
Подобные же правила установлены впоследствии и для бывших государственных крестьян, равно как и для крестьян, принадлежавших разным ведомствам. Государственным же крестьянам предоставлена с 1886 года еще большая возможность к легкомысленному отчуждению приобретенных на выгодных условиях земель: в этом году издан закон с преобразовании лежавшей на этих землях оброчной подати (знак зависимого владения) в выкупные платежи, с правом произвольного выкупа, и тем самым дарован им прямой способ к превращению в мелких собственников, самостоятельно распоряжающихся своими землями.
Эти законы, особливо 165-я статья Положения о выкупе, оказали гибельное действие на крестьянское землевладение. На деле они послужили средством, при помощи коего ловкие скупщики, аферисты и домашние кулаки получили возможность приобретать крестьянские земли. Выкуп участков производился почти исключительно самыми неимущими домохозяевами, на деньги скупщиков, с тем, чтобы перепродать их скупщикам. Между тем, указ об обязательном выкупе распространил право отчуждения и на те крестьянские земли, коими крестьяне вовсе не могли располагать при временно обязанных отношениях. Другой указ — о понижении выкупных платежей, направленный, по-видимому, к выгоде крестьян, на деле усилил только распродажу земель, увеличив в густонаселенных местностях разность между низкой выкупной ссудой и действительною стоимостью земель по существующим ценам. К тому же, помимо прямых целей законодателя, послужили и облегчение крестьянам кредита в покупке земель посредством крестьянского банка, — и облегчение переселений, возбудившее охоту к распродаже земель для сомнительного перехода на другие земли.
В стране земледельческой, где, как у нас, до 15/16 населения суть сельские жители, объявить для крестьян всякую землю вольным товаром значило бы оставить их без всяких средств к удержанию земли, к поддержанию хозяйства, к обеспечению от нищеты и голода. Масса этого населения состоит на первое время из людей, которые не могут думать об обогащении или о правильном хозяйственном производстве, но поглощены заботою о куске насущного хлеба, а отдельная недвижимая собственность налагает на владельца такие гражданские тягости, которые человеку без капитала решительно не под силу, так что удержание клочка земли на бедном рынке может оказаться для большинства невозможным. В таком состоянии одна общинная связь может охранить крестьянское население от обезземеления и, действительно, только общинное землевладение предохранило наши чисто земледельческие местности (напр. Саратовские и Самарские) от полного обезземеления крестьян: в голодную пору, так часто постигавшую в последние годы Поволжье, неимущим трудно было бы удержаться от продажи своих участков, при господстве подворного владения: — скупщиков оказалось бы достаточно посреди самого сельского населения, ибо в подворном владении давно уже образовалось большое неравенство — участки некоторых домов достигают 50, 70 и более десятин, а у других остается иногда менее одной десятины, и в года неурожаев особенно усиливается скупка малых участков более сильными хозяевами. Итак можно судить, к чему приведено будет крестьянское землевладение, если еще надолго останется в силе и действии 165-я статья Положения о выкупе. Вредное ее действие давно уже сознается на местах, и многие земские собрания давно уже заявляют ходатайство об ее отмене. Министерство Внутренних Дел возбудило уже по этому предмету законодательный вопрос, доныне, к сожалению, еще не получивший разрешения.
В связи с этим вопросом здравая политика, настоятельно требующая охранения семьи в ее нравственной связи и хозяйственной целости, приводит к необходимости определить норму нераздельного (и хотя бы условно неотчуждаемого по взысканиям) крестьянского усадебного и полевого участка. Ныне существующие определения закона о дворе и о подворном владении намечают только общие черты понятий, а на практике оставляют место произвольным толкованиям. Закон имеет в виду двоякое крестьянское владение: 1) общинное; 2) наследственное (участковое или подворное).[4] Сенат во множестве своих решений всегда признавал участки подворного владения собственностью всего двора, целой крестьянской семьи, а не одного домохозяина. Но этот правильный взгляд высшего судебного учреждения крайне невыгоден аферистам-скупщикам, а также и всем посредникам происходящих сделок, и местные адвокаты доныне успевают, из своих корыстных расчетов, убеждать неопытных нотариусов, а иногда и местные суды, в том неправильном мнении, что при участковом владении домохозяин есть полный собственник, а не распорядитель токмо в имуществе двора или семьи.
Но не одно лишь крестьянское землевладение имеет нужду в законе, охраняющем его от разложения. Подобная же нужда появляется и для другого сословия землевладельческого, для дворян помещиков и вообще для всех сидящих на земле и орудующих землею не в виде промысла, а с целями сельского хозяйства. Все видят и знают, как со времени освобождения крестьян захудали и истощились помещичьи хозяйства. Не у места разбирать, насколько в том участвовали своим небрежением и легкомыслием сами владельцы: дело не в этом, а в том, что разорение помещичьих усадеб и экономии, переход имений в руки купцов, евреев, кулаков-скупщиков — великий вред для государства, великий вред и для местного населения, которому тем более подспорья в работе и в жизни, чем более посреди его завязывается самостоятельных узлов, собирающих в себе хозяйственную силу, чем более осаживается на земле благоустроенных и цельных семейств, составляющих дом. Между тем эти узлы, где и были прежде, мало-помалу развязываются. Немало тому причин, но главнейшая из них есть крайняя задолженность и крупных и мелких землевладельцев, ведущая к распродаже земель и к распадению самих семейств, которые вместе с землею теряют и гнездо свое, домашний очаг свой. К несчастью, учреждение дворянского банка, направленное по основной мысли своей к поддержанию хозяйств и к охранению имений от продажи посредством кредита, на деле едва ли не привело к противоположной цели, доставя многим несостоятельным или оскуделым новый удобный способ задолжать без расчета на погашение долга из доходов имения.
Ввиду столь бедственного состояния невольно возникает мысль, не следует ли и нашему законодательству обратиться к учреждению такого же типа, какой выработала для себя северная Америка в форме Homestead’a. Мысль эта отчасти уже и выразилась в предположениях и ходатайствах — сначала полтавского, а затем и некоторых других дворянских собраний. Говорю отчасти, потому что первоначальные проекты, образовавшиеся без соображения с историей и примерами западноевропейского законодательства, напоминали некоторые черты майоратов? в смысле исключительно дворянского учреждения, и потому встречены были неблагоприятно отзывами печати, — не говоря уже о мнении теоретиков отвлеченного начала свободы всякого рынка. Но нет сомнения, что эти первоначальные проекты при дальнейшей обработке получат вид, соответствующий действительной потребности охранения не крупных имений, а мелкого землевладения, т. е. нормального размера хозяйственной дачи с усадьбою.[5] Необходимо, при соблюдении известных предосторожностей и без нарушения прав третьих лиц, дать законную возможность к охранению этого мелкого владения от долгов и взысканий и, выделив его из пагубного для многих кредита, уберечь в цельном виде для семьи.
Печатается по тексту статьи К. П. Победоносцева, опубликованной им в журнале «Русский вестник» (1889. № 9. С. 56—72).
1 Штейн Генрих Фридрих Карл (1757—1831) — немецкий государственный деятель.
2 Гарденберг Карл Август (1750—1822) — прусский государственный деятель.
3 Бисмарк Отто Эдуард Леопольд фон Шенхаузен (1815—1898) — германский государственный деятель, в 1871—1890 гг. рейх-канцлер Германской империи.
4 Homeslead Exemption (англ.) — изъятие участка поселенца.
5 Latifundia perdidere Staliam (лат.) — Италию погубили латифундии.
6 майорат — система наследования, при которой все имущество нераздельно переходит или к старшему в роду, или к старшему из живых сыновей умершего.
- ↑ Эта статья гласит: «Chacun des cohéitiers peut demander sa part en nature des meubles et immeubles de la succession». Ред. («Каждый из сонаследников может требовать его часть в натуре движимого и недвижимого имущества его наследства» -- А. П.).
- ↑ Англия в завоеванной Ирландии ввела свои законы о наследстве; но в 1701 г. издан особенный закон для католиков, в силу коего имения их подлежали равному дележу: это сделано было именно с целью раздробить землевладение и обезземелить владельцев.
- ↑ Штейн ни мало не сочувствовал увлечениям Гарденберга, как это видно из следующих слов его автобиографии: «Es war der Neuerungssucht Hardenbergs (berathen von einem Phantasten, der 1820 un Irrenhause staub) vorbehalten, die Verhältnisse des Gutsherrn zum Bauernstande und dessen innere Familienverhältnisse auf eine diesem verderbliche Art 1811 unzuwalzen; hieran hatte ich keinen Anthcil» (Pertz: Leben Stein’s, VI). В последнее десятилетие своей жизни (умер в 1831 г.) он много размышлял о том, как «спасти крестьянское сословие от гибели», т. е. от нищеты и нравственного вырождения, опасаясь, что вместо зависимости от поместных владельцев их постигнет «гораздо худшая зависимость от евреев и ростовщиков» (V, 575). По его мнению, политические бедствия, от которых страдала современная ему Франция, «ее полнейшая неспособность создать и удержать свободную конституцию», обусловливаются главным образом тамошнею раздробленностью поземельной собственности (VI, 945). На его глазах во многих прирейнских местностях, в Нассау, Вюрттемберге, в разных местах Всстфалии, в баварском Верхне-Майнскском округе, неограниченная делимость и отчуждаемость участков довели уже крестьян до того, что иные из них «обрабатывают свое поле руками, питаются крайне скудною пищею и при малейшей хозяйственной неудаче попадают в руки ростовщиков, откуда уже прямо пускаются по миру». Штейн не видел в ограничении прав на наследство младших членов семьи противоречия «естественному праву» и утверждал, что «право наследования покоится на состоянии общественном, создается государственным законодательством; по естественному праву, со смертью владельца собственность пропадает (verfallt in das Freie)». Одобренный Штейном законопроект о крестьянском наследстве заключал в себе следующие основные положения: 1) Выбор наследника предоставляется родителям, если же они воли своей не изъявят, то наследует старший. 2) Из оценки (открывшегося наследства) исключаются здания, инвентарь, налоги и лежащие на неделимом крестьянском участке (Bauerhof) платежи; из полученного таким образом остатка только 1/5 часть идет в разделе между остальными детьми. 3) Движимость, излишний скот и прочее поступают в раздел между всеми детьми, 4) Споры разрешаются уездными властями, причем Штейн высказывает пожелание, чтобы в учреждаемых для этого комиссиях имели наименее влияния «чиновники, получившие одно книжное образование и нисколько не заинтересованные в местной жизни» (VI, 71, 816 и 823). Ред.
- ↑ Ст. 117 Местн. Великор. Полож. Приводим ее буквально. «При наследственном (участковом или подворном) пользовании, участок, упразднившийся, или по выходе семейства из общества, или по смерти хозяина, не оставившего после себя наследников, или по другим каким-либо причинам, поступает в распоряжение общества, которое может или оставить такой участок в общественном пользовании всех крестьян, или предоставить в потомственное пользование новому хозяину».
- ↑ Это объяснение дает повод думать, что почтенный автор предлагает охранить от дальнейшего дробления не безусловно мелкую, в тесном смысле слова, а мелкую относительно очень крупных владений поземельную собственность, т. е. строго говоря, поместья средней величины. Мелкая частновладельческая собственность, к которой наша официальная статистика относит имения пространством не менее 100 десятин, не может служить у нас, даже в своем максимуме и в наиболее плодотворных местностях центральной черноземной области, «нормальным размером хозяйственной дачи с усадьбой». Даже вполне благоустроенное хозяйство на таком малом пространстве не даст «цельной» дворянской семье, «составляющей дом», необходимых средств к жизни, сообразной с общественным положением такой семьи и с ее разумными потребностями, в числе коих на первом плане стоит образование детей. Не претендуя на независимость английских лэндлордов и желая оставаться, как и в старину, по преимуществу служивым сословием, что входит также и в виды правительства, наше поместное дворянство тогда только в состоянии будет неуклонно следовать своему культурному призванию и удовлетворить усилившемуся в последнее время государственному спросу на его деятельность в местном управлении, когда упрочит за своими семьями непрерывное, преемственно переходящее из рода в род обладание хозяйственною силою, достаточною для освобождения дворянского дома от угнетающих жизнь мелочных забот о насущном существовании. Время еще не ушло. По данным статистики поземельной собственности, собранным 12 лет тому назад (новейших официальных данных не имеется), в местностях с сильно измельчавшею поземельною собственностью, вследствие ее дробимости при переходах по наследству, именно в центральной земледельческой области (губернии: Рязанская, Тульская, Калужская, Орловская, Воронежская, Тамбовская и Пензенская), на 24 746 владельцев-дворян приходилось 9 283 200 дес. земли, т. е. в среднем выходе, по 371 дес. на владельца, причем дворяне составляли 79 % общего числа владельцев имений величиною от 100 до 1 000 десятин; другими словами: среднепоместных дворян считалось в названной области до 8 000, владевших имениями от 300 до 1000 десятин). В то же время собственников крупных имений (от 1 000 до 10 000 и более десятин) насчитывалось в восьми губерниях области 2023, из них дворян 1740. Во владении всех крупных собственников находилось 6 094 000 десятин земли, из коих 1 703 000 десятин принадлежали только 82 лицам. Очевидно, что преобладающее значение для государства (равно и для народного хозяйства) имеет среднепоместное дворянство и что в центральной земледельческой области по меньшей мере из 6000 поместий могут быть образованы неделимые семейные участки величиною в 400—500 десятин каждый (средняя ценность 80—40 тыс. руб.), причем остается еще в крупном землевладении значительный запас для учреждения новых заповедных участков. Ред.