ВОСПОМИНАНИЯ И РАССКАЗЫ ДЕЯТЕЛЕЙ ТАЙНЫХ ОБЩЕСТВ 1820-х годов
правитьтом I
правитьСЕКРЕТНЫЕ ДОНЕСЕНИЯ О НАСТРОЕНИЯХ К УКРАИНСКИХ ГУБЕРНИЯХ ЗИМОЙ 1825—1826 г.
правитьРапорты малороссийского военного генерал-губернатора кн. Н. Г. Репнина и генерал-адъютанта Н. И. Демидова на имя Николая I о настроениях в украинских губерниях зимою 1825—1826 г. печатаются нами с оригиналов, находящихся в Архиве Октябрьской Революции, в Москве, в делах быв. Государственного Архива, разряд I В, № 20, лл. 117—120, и № 22, дл. 21—22 и 25—30.
Черновой отпуск рапорта кн. Н. Г. Репнина от 12 января 1826 г… существенно отличающийся в нескольких местах от отправленного в Петербург оригинала, впервые опубликован был И. Ф. Павловским в «Трудах Полтавской Ученой Архивной Комиссии», в. 1, II, 1905, стр. 64—66 (ср. его перепечатку в брошюре «Из прошлого Полтавщины», П., 1918, стр. 9—10). На воспроизводимом нами оригинале этого рапорта сохранилась отметка: «К сведению при допросах».
Донесения генерал-адъютанта Н. И. Демидова, печатаемые нами впервые, в русской и украинской исторической литературе ни в какой части до сих пор использованы не были.
Генерал-Адъютанта Князя Репнина
Рапорт.Получив известно о возмущении, сделанном Черниговского пехотного полка Подполковником Муравьевым-Апостолом, почел я обязанностию своею принять меры предосторожности, которые не безызвестны Вашему Императорскому Величеству из донесения моего Г. Управляющему Министерством Внутренних Дел.
Адъютант мой Штабс-Ротмистр Бибиков представил мне бумаги, найденные в комнате Матвея Муравьева-Апостола, в коих находится как его собственная переписка, так и брата его Сергея, — которые при сем на благоусмотрение Вашего Императорского Величества всеподданнейше представляю.
Надворный Советник Князь Баратов, — тоже внезапно ночью осматривал дом Титулярного Советника Захарченка, в оном совершенно ничего не открылось, а переписка его с отцом Муравьевых заключалась единственно о хозяйственных предметах.
Захарченко шестидесятилетний старик, наклонный к ябеде, ни сколь не способный не сумасбродству молодых Муравьевых.
Я почел нужным рассмотреть письма 1825 года, для открытия могущих быть следов в здешнем крае, из которых важнейшие особо представляю в сем же конверте.
Из допросов дворовых людей, лично мною сделанных, сведений собранных от соседей, и полицейских наблюдений о Матвее Муравьеве, всеподданнейше допишу Вашему Императорскому Величеству, что он, проживая последнее лето в деревне отца своего, селении Хомутце Миргородского повета, ездил к Дмитрию Прокофьевичу Трощинскому, влюбившись в внучку его княжну Хилкову; к сестрам своим, вблизи Хомутца живущим: Анне Ивановне Хрущовой и Елене Капнистовой, которые и его посещали. По характеру как сестер, так и мужей их, совершенно мне известных, они не способны к какому-либо сообществу в его злодейских замыслах.
К Матвею Муравьеву три езжал раз брат его и несколько раз Полтавского полка капитан Бестужев, который, как из переписки видно, был деятельнейшим членом заговора. — Один день провел в Хомутце офицер полка, состоявшего под командою Пестеля, Лоре; более же совершению никого не было и знакомства он не имел.
В семье Капнистов Матвей Муравьев поссорился с Алексеем, бывшим Адъютантом Генерала Раевского, что видно даже из переписок его и се <испорчено> можно главнейшею причиною, что и сей, по большой <испорчено> дружбе отца его с Трощинским, тоже искал руки княжны Хилковой.
Впрочем как сии семья, так и Хрущевых находятся под тайным полицейским надзором. Упоминаемый им в письме от 5-го августа, есть отставной Полковник Бервик.
Матвей Муравьев, получа в имении Трощинского письмо, коего в бумагах но оказалось (уповательно о кончине покойного Государя), отправился внезапно к брату 25-го ноября, не простившись даже с сестрами своими.
Из всего вышеписанного Ваше Императорское Величество благоусмотреть изволите, что в Малороссии нет ни малейших преступных связей от Муравьевых — и я щастливейшим себя считаю донести Вашему Императорскому Величеству еще раз, что тишина и спокойствие совершению везде сохраняются, — что, уверен, и впредь не изменится: впрочем буду иметь, объзжая сам губернии и посылая по оным надежнейших чиновников, бдительнейший надзор.
Я почел нужным донести Главнокомандующему 1-ю Армиею об открывшемся из переписки Муравьевых-Апостолов, представя ему выписку из важнейших писем и копню правил о составлении управ и вольных обществ.
12-го генваря 1826 г.
1 Датировано только первое донесение (30-го генваря 1826 г., и г. Киеве), происхождение же прочих уясняется из письма на имя Н. И. Демидова начальника главного штаба, от 4 февраля 1826 г.: «Государю императору угодно. чтоб ваше превосходительство отправились через Полтаву в Харьков и проездом через Малороссию старались бы разведать о духе тамошних жителей, дли чего можете остановиться на некоторое время в Полтаве; но прибытии же в Харьков, в силу данной вам инструкции, вникнуть бы в образ мыслей, в тамошнем университете существующий» ("Декабристи на Украіні, К., 1926, стр. 161). По окончании своей миссии на Украинце Н. И. Демидов (1773—1833) назначен был главным директором кадетских корпусов и сенатором, а в 1828 г. произведен в генералы-от-инфантерии. «Порядочная скотина был покойник! — вспоминал о нем Н. И. Греч. — Разграблением Вазы в шведскую войну он осрамил, себя навеки, но, несмотря на это, был потом главным начальником военно-учебных заведении» («Записки о моей жизни», Л., 1930, стр. 102).
Со дня прибытии моего в Киев главнейшая цель моих старании состояла дабы всеми мерами, осведомись о липах составлявших прежде бывшею Масонскую здесь ложу, узнать их действие, намерение и открыть не было ли где их когда после закрытия доя; еще тайных соединений, как здесь в городе, так около оного и в протчих местах губернии. — По всем принятым для сего мерам, тайным расследованиям, употребляя на сие надежных людей, доселе ни малейше никто в подозрении не оказался и хотя особы, составлявшие Масонское общество, известны мне по именам с описанием качеств, способности ума и нравственности каждого, но не один из них не открылся ныне сомнительным, или известным в тайном с кем-либо соединении, что впрочем и верному дознанию было бы крайне затруднительно и даже невозможно.
В минувшие ныне контракты (время, в кое наипаче, при стечении множества лиц и иностранцев, могли бы возникнуть подозрительные соединения) ничего к замечанию не оказалось. Все было покойно "и каждый в особенности занимался своим делом. Присутствие мое здесь вообще доставило причину каждому наблюдать, даже сверхобыкновенную осторожность, ибо вообще мое пребывание навлекло как будто некоторое опасение, в чем я удостоверялся по известиям о различных в городе о сем толках. — В последний день контрактов все почти вдруг разъехались, а остались лишь одни постоянные города жители. По заверению Гражданского Губернатора (каковой кажется быть в полной мере исполненным усердия и ревности) по всюду замечается спокойствие и благонамерение, каковое последнее тем более ознаменовалось, что во время возмущения мятежников Черниговского пехотного полка в местах, где шайка разбойников проходила, никто из обывателей ни малейше не присоединился к оной, отвергая предлагаемые от них злоумышленные ими выгоды. В городе ж каждой с ужасом рассуждал о гнусном поступке Муравьева-Апостола и все успокоились узнав о покорении мятежников. Стираясь всячески и по возможности изведывать мысли, суждения и разговоры в городе, сколь мог я узнать, все и каждой восхищаются справедливейшими и паче благодетельными мерами, кои благоугодно было принять за правило Вашему Императорскому Величеству в уличение виновных и отделение от них, не токмо невинных, но даже и участвовавших по завлечению злоумышленниками и легковерию. Вот мысли и мнения, кои я осмеливаюсь иметь щастие довести до Высочайшего сведения Вашего Величества.
В продолжении моего пребывания в Киеве я узнавал о мерах, кои употреблял в бытность здесь Генерал Эртель, желая тем, хотя несколько, изыскать полезные следы к моим действиям, но ни малейшего к успеху из сказанных мер не извлек, тем более что и Генерал Эртель решительного к открытию подозрения учинить не мог.
Я предоставляю себе необходимым иметь щастие изъустно донести Вашему Императорскому Величеству о всем том, что по возможности старался я извлечь, частию из сделанных мною замечаний, различных разведований и частию из всего мною слышанного во время пребывания моего в Житомире и Киеве.
№ 6.
30-го генваря 1826 г.
В г. Киеве.
На Высочайшее Вашего Императорского Величества благоусмотрение осмеливаюсь всеподданнейше представить следующее:
В бытность мою в Житомире, желая угнать о качестве мыслей жителей, из разговоров с некоторыми лицами, имеющими понятие о нравственности того края, мог я заметить, что жители (разумея класс дворян) во всех отношениях не благоприятствуют России и что даже и лица, на коих возложены местные правлении, но содействуют к нравственному соединению обеих наций Российской и Польской, принадлежа сами к последней. Правила воспитания молодых дворян вообще (так сказать) отклоняют оных от всего, что может касаться до пользы России, сильно утверждая нравы в прежней их национальности, что самое противодействует взаимным связям обоих наций. Таковое нравственное положение давно приобретенного края Польши легко может вспомоществовать различным намерениям, могущим из вне действовать та спокойствие и благоденствие России.
По всем замечаниям моим в Киеве касательно той же нравственности относительно поляков, и равное вышеписанному делаю заключение. — Все значущие лица сей нации благоговеют к памяти в бозе почивающего Монарха, но в душе не благоприятствуют Россини и имяни русскому, что так же заметил я из разговоров с отправленным мною из Санкт-Петербурга князем Антонием Яблоновским, который, увлечен будучи некоторою, как будто, откровенностию, сказал мне, что никогда не искал знакомства с русскими потому, что он поляк и дал понятие, что может быть не отказался бы, как верный сын отечества, при общем вооружении жертвовать собою для содействия к освобождению его от чуждых ему правлений, каковое мнение можно почесть общим и всех протчих подобных ему лиц той же нации.
К замечанию не лишне подлежит то, что лучшего воспитания юношество, уже предубежденное противу пользы России и получившее некоторые правила (так сказать) особенного духа, вообще чуждается вступлению в Российскую службу, а посему многие из молодых людей достаточного состояния, не имея никаких чинов, идут по выборам дворянства, без всяких степеней достигают званий маршалов поветовых и губернских, и даже получают места президентов почему, будучи значительными лицами, имея влияние на круг дворянства, руководствуют оное своими правилами и противудействуют тем успехам нравственности края Польши, кои от времяни могли бы уже возрасти не взаимной пользе и связи обеих наций.
В самом Киеве и даже окрестностях, по всевозможным моим разведываниям, в тайне употреблением нужных людей и различно получаемым сведениям, в настоящее время ни малейшего не оказалось сомнительным к беспокойствию или тому подобному. Вообще была заметна тишина, но как в краю Киева между значительными лицами большею частию находятся Поляки то сии будучи по жительству более в недрах России, суть, хотя не столь сильны в сравнении с протчими в предубеждении противу пользы оной, не менее ж наклонность к вольнодумству уповательно могла частию проникнуть и до тамошних мест, а посему было б предосудительно удостоверится в совершенном единодушии и приверженности к престолу и отечеству вообще всех и каждого, тем более, что частию зло достигло даже и до самых недр России, к сему же время контрактов, ежегодно в Киеве существующих, уповательно дает некоторое соединение многим чужестранцам, могущим завлекать свои злоумышления и в вышеписанную страну Киева и окружности, где между Польской нациею в правилах вольнодумства (сколь мог я осведомится) значительны не только особы мужеского пола, но даже и женского, кои в своих суждениях крайне превышают то, что касается до сведений, полу их принадлежащих, и не менее первых умеют выражать чувства их приверженности к своему отечеству.
Все вышеписанное основал я частию на собственно-извлеченных мною замечаний, различных разговоров, клонившихся до предмета моего любопытства и, наконец, на тех сведениях, кои получал я от разных лиц, бывших мною в употреблении для расследований нужных к моему соображению, те чему много способствовал тамошний Гражданский Губернатор, коего нашел я крайне усердным, благонамеренным и приверженным, к престолу и отечеству. Не осмелюсь ручатся за основательность моих замечаний, но имею щастие повергнуть оные Высочайшему возрению Вашего Императорского Величеств усердствуя по всей возможности сим оправдать возложенную на меня священную волю Вашу.
На Высочайшее Нашего Императорского Величества благоусмотрение осмеливаюсь всеподданнейшие представить соде данные мною замечания в проезд из Киева черен Малороссию до Харькова:
Въехав в границы Полтавской губернии и следуя по тракту до Губернского города, проезжал я города Борисполь, Переяславль, Лубны и Хароль; во всех оных останавливаясь, призывал к себе городничих, требуя от таковых точных сведений о существующем порядке, спокойствии и благонравии жителей, сверьх сего разговаривая с обывателями по станциям старался так же разведывать образ их мыслей, суждений, испытывая тем нравственность проезжаемого мною края. По всем моим соображениям, основанных на изустных мне донесениях городничих и различных разговорах с обывателями, явствуют повсюду тишина, спокойствие и благонравие. Во время же нескольких дней пребывания моего в Полтаве старался дополнить сведения мои о сказанных предметах подробным об оных суждениям с Малороссийским Военным Губернатором, как равно с Полтавским Гражданским Губернатором, предводителем Дворянства и протчими особами могущими дать мне понятие о нравственности жителей сказанной стороны. Все сии лица подтвердили то, что извлек я во время проезда моего до помянутого города. Сверьх сего Военный Губернатор по всей силе своей ответственности ручается за благонравие вверенных ему Губерний и тем удостоверяет о совершенном спокойствии их обывателей.
Касательно подобных сведений о обывателях Слободско-украинской губернии и самого города Харькова, то, на основании моих замечаний и отзыва Гражданского Губернатора, оные суть подобны вышепрописанным, а о помещике оной губернии Статском Советнике Карамзине прилагаю особенную записку, каковую по прозьбе Гражданского Губернатора имею щастие довести до Высочайшего сведения[1].
В силу воле Вашего Императорского Величества дабы в Харьков стараться вникнуть в существующий дух тамошнего университета, повергаю к Высочайшему благоусмотрению нижеследующее:
До прибытия моего в сей город будучи еще в Киеве и Полтаве для предварительного моего соображения извлекал я разные сведения о .нравственном устройстве университета, разведывая от тех лип, кон по разно-времянному их нахождению в Харькове равно и по слухам могли отчасти удовлетворить моему любопытству, каковое но всей мере возможности дополнил я во время присудствия моего и оном городе. В следствие чего на основании извлеченных мною сведений имею щастие приобщить составленную записку о нравственном положении университета существовавшем при прежних трех попечителей [попечителях?] равно и ныне исправляющим сию должность Статским Советником Перовским. — Сверьх сего по неоднократным моим оного посещениям во время преподавания лекций по части философии заметил я, что толковании по сему предмету основаны на правилах истины и установленной обязанности профессоров. К сему каждое приуготовляемое толкование подвергается предварительному рассмотрению Главного Начальства. Строгость, коею руководствуется исправляющий должность попечителя в правилах начальства вверенной ему части, кажется предупреждает всякой беспорядок могущей бы водвориться в нравственность университетского юношества. Сколь но слухам, столь же и сам мог я заметить, оное находится в повиновении и даже страхе. — Все те лица, от коих старался я получать сведении о университете, согласно удостоверяют, что замечаются успехи в порядке и учтивстве студентов. Исправляющий должность попечителя (коего видел я в Харькове первый раз) кажется мне быть крайне благоразумным, строгим начальником и отлично усердствующим оправдать в полной силе возложенную на него обязанность. Все сие осмеливаюсь повергнуть Высочайшему благоусмотрению Нашего Императорского Величества.
- ↑ Приложенные к этому донесению специальные записки Н. И. Демидова о В. Н. Каразине и о Харьковском университете, как не характеризующие периода 1825—1826 гг., нами не воспроизводятся. — Ред.