В. В. Розанов
правитьСегодняшний день
(Сбор в пользу Польши)
править
Сегодня денежный и всяческий сбор в Петрограде и по всей России на помощь полякам. Щедро давайте, русские; несите рубли, несите и копейки. Сто копеек — целый рубль: и не стыдись, беднота, давать и копеечку. Это — Христова копеечка, а Христос сказал вечное слово именно о копеечке («Лепта вдовицы»).
Польша разломана, разорена великой идущею там войною — передвижением войск, зверством и тупостью немцев, трусливой жестокостью австрияков и венгров. Не так, как Бельгия, но приблизительно так же разорена половина Польши. Хлеб, картофель, овощ, все съестное вытоптано конем или вырыто себе врагом, предвидящим у себя голод. Многим полякам в ближайшие месяцы нечего будет есть, польским крестьянам, польским мещанам, их детям, женам. Неисчислимым «пани», «паненкам» и «паннам». Теперь такой час: помогайте, русские «бабы», польским «паннам», они нам сестры, родные, славянки же. Такого еще дня, как сегодня, не будет. Когда же Русь собирала хлеб для Польши? Смотрели косыми глазами друг на друга. Тут было втайне много немецкого подзадориванья. «Жми их», — нашептывал Берлин Петрограду, навалившись, как пивная бочка на человека, на поляков в Познани.
Господи, какое «слава Богу» в этом освобождении от немца!
Недели две назад я шел из Эрмитажа с одним директором варшавской гимназии, который в отставке и на пенсии занимается там (в Эрмитаже) монетами Петра Великого. Разговорились о текущих событиях, и я спросил, недоверчиво и подозрительно, прочно ли и, главное, чистосердечно ли хоть сейчас отношение поляков к русским? Подняв голову, старик ответил мне буквальными словами:
— Я видел сам теперь, что когда по варшавским улицам проходили русские полки, то из домов выбегали польские женщины и целовали солдатам руки.
Еще взглянув на меня:
— Вы понимаете, что это значит?!
Я добавлял себе: «При известной всему свету гордости польской женщины».
«Неужели?» — несколько раз переспросил я старика-ученого. И когда он твердо подтвердил слова, какое-то теплое чувство паром наполнило грудь, и я был близок к тому, чтобы чуть-чуть поплакать. Действительно, если так, мы мирны.
О том же спросил я Ю. Д. Беляева, только что вернувшегося из Польши.
— Да! Да! Все — забытой (т. е. прежнее). Никакого — расселения!
Если так, то в самом деле что-то пасхальное. «Да, друг друга обымем»…
В литературе и всячески мы отселе будем стараться всячески вникнуть в польский народ. Но, впрочем, главная здесь работа — непосредственное физическое сближение, знакомство, дружба, рукопожатие, «едим из одной миски».
Ну да мы «между собою» разберемся. Не стоял бы между нами немец. Мы постараемся многое у них понять, а полякам придется узнавать Русь почти что «сначала». Кроме иностранного и эмигрантского вранья о нас они едва ли что знают. Например, они не знают, что привольнее Руси нигде не живется. Еще бы! Русь состоит из трех принципов: 1) никаких законов не исполняем, 2) Царь во всем милует, 3) нравы еще не установились. Ширь, какой вас на Западе не «попотчуют-с». Да что: из Руси, из Тверской губернии, вышел самый свободный человек в мире. Это — Michel Бакунин. Его даже теснили «невыразимые», и он и их снял и бегал нагишом по всей Европе. Эмблема русской волюшки.
Это — преувеличено. Бакунина, конечно, не надо. Но «побродить около Бакунина», я думаю, и панам и пани иногда хочется. У нас и поговорка: «Бог всех милует».
Несите, русские, копеечки и рубли новым нашим братьям. У них все выжжено, потоптано. Им негде жить, им нечего есть. Кстати: из Польши хорошо бы пустить простецов собирать с блюдом и тетрадкой «на погорелое место». Сбирать — для определенной деревни. Заимствованием этого доброго обычая много бы сотворилось к делу мира и любви.
Впервые опубликовано: Новое время. 1914. 11 окт. № 13859.