Святая блудница, или Женщина, покрытая драгоцѣнностями.
правитьПервый человѣкъ. Кто это? Я боюсь ея. На ней пурпурный плащъ, а волосы ея — точно золотыя нити. Я думаю, она — царская дочь. Я слыхалъ отъ лодочниковъ, что у императора есть дочь, которая ходитъ въ плащѣ изъ багряницы.
Второй человѣкъ. У нея птичьи крылья на сандаліяхъ, а ея туника цвѣта неспѣлой пшеницы. И сама она, когда стоитъ неподвижно, напоминаетъ колосъ. Весною, когда движется, — тотъ же колосъ, колеблемый воздухомъ при полетѣ сокола. Жемчуга на туникѣ ея сіяютъ, какъ луны.
Первый человѣкъ. Какъ луны, которыя видишь въ водѣ, когда вѣтеръ дуетъ съ холмовъ.
Второй человѣкъ. Я думаю, что она — богиня. Я думаю, что она изъ Нубіи.
Первый человѣкъ. Я увѣренъ, что она царская дочь. Ногти ея окрашены сокомъ лавзоніи. Они похожи на лепестки розъ. Она пришла сюда оплакивать Адониса.
Второй человѣкъ. Это, несомнѣнно, богиня. Не знаю, почему она покинула свой храмъ. Богинямъ не слѣдовало бы покидать свои храмы. Если она заговоритъ съ нами, не будемъ ей отвѣчать, и она пройдетъ мимо.
Первый человѣкъ. Не станетъ она говорить съ нами. Это — царевна.
Миррина. Не здѣсь ли живетъ онъ, юный и прекрасный отшельникъ, тотъ самый, что не хочетъ видѣть женскаго лица?
Первый человѣкъ. Дѣйствительно, отшельникъ обитаетъ здѣсь.
Миррина. Почему не хочетъ онъ смотрѣть налицо женщины?
Второй человѣкъ. Этого мы не знаемъ.
Миррина. Почему же сами вы не глядите на меня?
Первый человѣкъ. Ты вся въ самоцвѣтныхъ каменьяхъ. Они слѣпятъ намъ глаза.
Второй человѣкъ. На солнышко не гляди — ослѣпнешь. Ты слишкомъ блистательна для нашихъ взглядовъ. Неблагоразумно смотрѣть на то, что слишкомъ блеститъ. Многіе жрецы въ храмахъ слѣпнутъ и не могутъ потомъ ходить безъ раба-поводыря.
Миррина. Гдѣ же обитаетъ онъ, юный и прекрасный отшельникъ, который не хочетъ видѣть женскаго лица? Ютится ли онъ въ тростникахъ, или въ глиняной мазанкѣ, или же просто спитъ на склонѣ холма или въ кустахъ?
Первый человѣкъ. Онъ живетъ вонъ въ той пещерѣ.
Миррина. Какое странное мѣсто для жилья!
Первый человѣкъ. Прежде тамъ жилъ центавръ. Когда пришелъ отшельникъ, центавръ испустилъ пронзительный крикъ и съ плачемъ и воплями ускакалъ далеко.
Второй человѣкъ. Нѣтъ, не центавръ обиталъ въ этой пещерѣ, а бѣлый единорогъ. Когда пришелъ отшельникъ, единорогъ палъ на колѣни и поклонился ему. Многіе видѣли его на колѣняхъ.
Первый человѣкъ. Мнѣ доводилось говорить съ людьми, которые видѣли это.
Второй человѣкъ. Иные говорятъ, что это былъ дровосѣкъ, ходившій работать поденно.
Миррина. Какимъ же вы-то сами поклоняетесь богамъ? Или, можетъ-быть, никакимъ? Есть люди, которые вовсе не имѣютъ боговъ. Философы съ длинными бородами и въ темныхъ плащахъ не признаютъ боговъ. Они спорятъ между собою подъ портикомъ… смѣются надъ ними.
Первый человѣкъ. Мы поклоняемся семи богамъ. Мы не можемъ назвать ихъ именъ. Это очень опасно. Никогда не слѣдуетъ называть имени бога, которому служишь. Даже жрецы, которые съ утра до ночи восхваляютъ боговъ и дѣлятъ съ ними ихъ трапезу, не зовутъ ихъ настоящими именами.
Миррина. Гдѣ же эти боги, которымъ вы служите?
Первый человѣкъ. Мы прячемъ ихъ въ складкахъ нашихъ одеждъ. Мы не показываемъ ихъ никому. Если бъ мы кому-нибудь показали ихъ, они, чего добраго, ушли бы отъ насъ.
Миррина. Гдѣ вы нашли ихъ?
Первый человѣкъ. Намъ далъ ихъ одинъ человѣкъ, который бальзамируетъ умершихъ. Онъ нашелъ ихъ въ могилѣ. Мы поклоняемся имъ уже семь лѣтъ.
Миррина. Мертвые страшны; я боюсь смерти. Первый человѣкъ. Смерть не богиня. Она лишь служительница боговъ.
Миррина. Она — единственная богиня, которая страшна мнѣ. Многихъ ли боговъ вы видали воочію?
Первый человѣкъ. Многихъ. Особенно ночью. Они проходятъ совсѣмъ близко отъ насъ, такою неслышной стопой. Одинъ разъ мы видѣли боговъ на разсвѣтѣ. Они шли по равнинѣ., Миррина. Однажды, проходя по рыночной площади, я слышала, какъ софистъ изъ Сициліи говорилъ, что Богъ только одинъ. Онъ говорилъ это публично.
Первый человѣкъ. Это не можетъ быть правдой. Мы сами своими глазами видѣли многихъ боговъ, хотя мы и простые, не знатные. При видѣ ихъ я спрятался за кустомъ. Они не причинили мнѣ никакого зла.
Миррина. Разскажите мнѣ еще что-нибудь о юномъ и прекрасномъ отшельникѣ. О юномъ и прекрасномъ отшельникѣ, который не хочетъ видѣть лица женщины. Какова повѣсть дней его? Какую жизнь онъ ведетъ?
Первый человѣкъ. Мы не понимаемъ тебя.
Миррина. Что онъ дѣлаетъ, юный и прекрасный отшельникъ? Сѣетъ или жнетъ? Работаетъ ли въ саду или ловитъ рыбу сѣтями? Ленъ ли ткетъ на станкѣ или же идетъ за быками, направляя деревянный плугъ?
Второй человѣкъ. Онъ человѣкъ великой святости и потому ничего не дѣлаетъ. Мы же простые, скромные люди. Мы день-денской работаемъ, палимые солнцемъ. Иной разъ работать на солнцѣ очень тягостно.
Миррина. Кто же питаетъ его, — птицы небесныя? Или шакалы дѣлятъ съ нимъ свою добычу?
Первый человѣкъ. Мы каждый вечеръ приносимъ ему пищу. Мы не думаемъ, чтобы птицы небесныя питали его.
Миррина. Зачѣмъ же вы-то кормите его? Какая вамъ отъ этого выгода?
Второй человѣкъ. Это человѣкъ большой святости. Одинъ изъ боговъ, оскорбленный имъ, лишилъ его разума. Мы предполагаемъ, что онъ оскорбилъ луну.
Миррина. Подите, скажите ему, что нѣкто изъ Александріи желаетъ говорить съ нимъ.
Первый человѣкъ. Мы не смѣемъ безпокоить его. Въ этотъ часъ онъ молится своему богу. Просимъ тебя, прости насъ, что мы не исполняемъ твоего приказанія.
Миррина. Вы боитесь его?
Первый человѣкъ. Мы боимся его.
Миррина. Почему вы боитесь его?
Первый человѣкъ. Мы сами не знаемъ.
Миррина. Какъ его зовутъ?
Первый человѣкъ. Голосъ, который говоритъ съ нимъ ночью въ пещерѣ, зоветъ его именемъ Гонорія. Гоноріемъ же называли его и трое прокаженныхъ, проходившихъ здѣсь однажды. Мы полагаемъ, что имя его — Гонорій.
Миррина, Зачѣмъ же звали его прокаженные?
Первый человѣкъ. Чтобы онъ исцѣлилъ ихъ.
Миррина. Что же онъ — исцѣлилъ ихъ?
Второй человѣкъ. Нѣтъ. Они согрѣшили и за это были поражены проказой. Руки и лица ихъ были словно покрыты солью. На одномъ была полотняная маска. Это былъ царскій сынъ.
Миррина. Какой же голосъ говоритъ съ нимъ ночью въ пещерѣ?
Первый человѣкъ. Мы не знаемъ. Мыдумаемъ, что это голосъ его бога. Ибо ни разу еще не видали мы, чтобы какой-либо человѣкъ вошелъ въ пещеру или вышелъ изъ нея.
Миррина. Гонорій!
Гонорій (изъ пещери). Кто звалъ Гонорія? .
Миррині Приди сюда, Гонорій.
— Моя горница благоухаетъ миррой. Въ ней потолокъ изъ кедроваго дерева, а стѣны обиты пурпуромъ. Изъ кедра же столбы у кровати, а кровать усыпана пурпуромъ, и ступени, ведущія къ ней, серебряныя и натерты шафраномъ и миррой. Мои любовники украшаютъ столбы моего дома гирляндами. Ночью они приходятъ ко мнѣ въ сопровожденіи флейтистовъ и арфистовъ. И приносятъ мнѣ яблоки въ даръ и на порогѣ моего виноградника пишутъ мое имя виномъ.
Изъ самыхъ дальнихъ странъ свѣта спѣшатъ ко мнѣ мои возлюбленные. Цари земные приходятъ ко мнѣ и несутъ мнѣ дары.
Когда императоръ Византіи услыхалъ обо мнѣ, онъ покинулъ свою порфировую опочивальню и велѣлъ на своихъ галерахъ поднять паруса. Рабы его не взяли съ собою факеловъ, чтобы никто не узналъ о его прибытіи. Когда кипрскій царь услыхалъ обо мнѣ, онъ прислалъ ко мнѣ пословъ. Два брата — цари ливійскіе — принесли мнѣ въ даръ янтарей.
Я отняла у кесаря его любимца и сдѣлала его своимъ товарищемъ игръ. Его принесли ко мнѣ на носилкахъ. Онъ былъ блѣденъ, Нарциссъ, и тѣло его было слаще меда.
Сынъ префекта убилъ себя въ честь мою, а тетрархъ сицилійскій приказалъ бичевать себя ради моей забавы, въ присутствіи моихъ рабовъ.
Царь Гіерополиса, жрецъ и разбойникъ, разстилаетъ ковры на пути моемъ.
Иногда я сижу въ циркѣ, а внизу, предо мною, борются гладіаторы. Однажды мой любовникъ-ѳракіецъ былъ пойманъ сѣтью. Я дала знакъ, чтобъ его прикончили, и весь театръ рукоплескалъ. Иногда я прохожу черезъ гимназіумъ и смотрю, какъ молодые люди борются или состязаются въ бѣгѣ. Умащенныя тѣла ихъ блестятъ; головы ихъ увѣнчаны вѣтвями ивы и мирта. Бо время борьбы они притопываютъ ногой о песокъ, а когда бѣгутъ, песокъ, какъ облачко, летитъ за ними. Тотъ, кому я улыбнусь, покидаетъ своихъ товарищей и слѣдуетъ за мной. Иногда я спускаюсь къ гавани и смотрю, какъ купцы выгружаютъ свои корабли. У тѣхъ, кто прибылъ изъ Тира, шелковые плащи и изумрудныя серьги въ ушахъ. У прибывшихъ изъ Массиліи плащи тонкой шерсти, а серьги мѣдныя. Завидѣвъ меня, они спѣшатъ на корму и зовутъ меня, но я не откликаюсь. Я иду въ кабачки, гдѣ цѣлыми днями лежатъ матросы, упиваясь чернымъ виномъ и играя въ кости, и сажусь возлѣ нихъ.
Принца я сдѣлала своимъ рабомъ, а его раба, тирійца, — своимъ господиномъ на протяженіи цѣлой луны.
Шутки ради я обручилась съ нимъ и ввела его въ домъ свой" Въ домѣ у меня есть дивныя вещи…
Волосы твои покрыты пылью пустыни, ноги въ кровь изодраны терніями, тѣло покраснѣло отъ солнца. Пойдемъ со мною, Гонорій, и я одѣну тебя въ шелковую тунику. Я умащу тѣло твое миррою и волосы твои благоуханнымъ нардомъ. Я украшу тебя яхонтами и дамъ вкусить тебѣ меду. Любовь…
Гонорій. Нѣтъ иной любви, кромѣ любви къ Богу.
Миррина. Кто же Онъ, чья любовь выше любви смертныхъ?
Гонорій. Онъ — Тотъ, Кого ты видишь на крестѣ, Миррина. Онъ — Сынъ Божій, родившійся отъ Дѣвы. Трое царей-волхвовъ принесли Ему дары, и пастухи, спавшіе на холмѣ, были разбужены небывалой яркости свѣтомъ.
Сибиллы узнали приходъ Его. Рощи и оракулы говорили о Немъ. Давидъ и пророки возвѣщали Его пришествіе. Нѣтъ иной любви, кромѣ божественной, и никакая другая не можетъ сравниться съ ней.
Плоть мерзостна, Миррина! Господь воскреситъ тебя въ новой плоти, которая не будетъ знать грѣха, ты будешь обитать въ селеніяхъ праведныхъ и узришь Того, чьи власы какъ тонкая шерсть, а ноги изъ мѣди.
Миррина. Красота…
Гонорій. Красота души растетъ, чтобъ обрѣсти даръ видѣть Бога. И потому, Миррина, раскайся въ грѣхахъ твоихъ. Онъ раскрылъ двери рая передъ разбойникомъ, который былъ распятъ съ Нимъ рядомъ.
Миррина. Какъ странно онъ говоритъ со мной!.. Съ какимъ презрѣніемъ онъ смотритъ на меня! Почему онъ такъ странно говоритъ со мной?..
Гонорій. Миррина, чешуя спала съ очей моихъ, и отнынѣ я вижу ясно, чего не видѣлъ прежде. Веди меня въ Александрію, дай мнѣ вкусить семи смертныхъ грѣховъ.
Миррина. Не смѣйся надо мной, Гонорій, не веди со мной такихъ обидныхъ рѣчей. Ибо я раскаялась въ грѣхахъ своихъ и нынѣ ищу пещеры въ пустынѣ, гдѣ бы и я могла жить, для того, чтобы душа моя стала достойной узрѣть Бога.
Гонорій. Солнце близится къ закату, Миррина. Идемъ со мной въ Александрію.
Миррина. Я не пойду въ Александрію.
Гонорій. Прощай, Миррина.
Миррина. Гонорій, прощай. Нѣтъ, нѣтъ, не уходи!
Я прокляла свою красоту за все, что творилось ради нея, прокляла роскошь тѣла моего за то зло, которое оно тебѣ причинило.
Господи, человѣкъ этотъ привелъ меня къ Твоимъ стопамъ. Онъ говорилъ мнѣ о Твоемъ пришествіи, о чудѣ Твоего рожденія и о великомъ чудѣ смерти Твоей. Черезъ него, Господи, Ты открылся мнѣ.
Гонорій. Ты говоришь, какъ ребенокъ, Миррима, не зная, что говоришь. Не складывай молитвенно рукъ. Зачѣмъ ты пришла во всей красѣ своей въ эту долину?
Миррина. Богъ, которому ты молишься, привелъ меня сюда, чтобы я могла раскаяться въ своихъ беззаконіяхъ и признать Его нашимъ Господомъ.
Гонорій. Зачѣмъ же ты соблазняла меня рѣчами своими?
Миррина. Затѣмъ, чтобы ты видѣлъ грѣхъ подъ его расписною личиной и смерть въ одеждѣ безславія…