Готфрид Келлер.
Святая Дева и монахиня
править
как у голубя? я улетел бы
и успокоился бы.
Свободно высился на горе монастырь, и далеко кругом было видно, как блестели его стены. Внутри же его было много женщин, красивых н некрасивых, которые, следуя строгому уставу, служили Господу и Его девственной Матери.
Самая красивая из монахинь звалась Беатрисой и была ключницей монастыря. С благородными движениями, высокая и стройная, она исполняла свои обязанности, следила за порядком на хорах и на алтаре, распоряжалась в сакристии и звонила в колокол перед утренней зарей, и когда появлялась вечерняя звезда.
Но в промежутках между занятиями она часто вглядывалась влажным взором в подернутую голубой дымкой даль; она видала блеск оружия, до неё доносились звуки охотничьего рога н звонкие переклики мужских голосов, и грудь ее была полна тоски по миру.
Когда же она не могла более подавить в себе страстного желания, она встала в светлую лунную июньскую ночь, обулась в крепкие новые башмаки и подошла к алтарю, готовая пуститься в путь. «Уж несколько лет, как я верно служу Тебе», — сказала она Деве Марии, — «но теперь возьми Ты ключи, потому что я не могу дольше держать огня, пожирающего мое сердце!» При этом она положила свою связку ключей на алтарь и ушла из монастыря. Она спустилась по пустынной и одинокой горе и шла, шла, пока не достигла в дубовом лесу перекрестка, где не зная, в какую сторону пойти, она уселась на скамье у ключа, выложенного для удобства прохожих каменными плитами. Там она просидела, пока не взошло солнце, и промокла насквозь от падающей росы.
Но вот над верхушками деревьев появилось солнце, и его первые лучи, прорезав лесную дорогу, упали на прекрасного рыцаря, который одиноко подъезжал верхом в полном вооружении. Монахиня не спускала с него своих прекрасных глаз, и ни одна черта в его мужественной красоте не ускользнула от ее пристального взора; но она сидела так тихо, что рыцарь ее бы и не заметил, если б журчание воды не коснулось его слуха и не привлекло его взгляда к скамье. Тотчас свернул он в сторону источника, соскочил на землю и, отвесив почтительный поклон монахине, стал поить коня. Рыцарь был крестоносцем, который после долгого странствия один возвращался домой, потеряв всех своих людей.
Несмотря на свою почтительность, он не спускал глаз с красавицы Беатрисы, которая в свою очередь отвечала ему тем же и по-прежнему удивленно смотрела па рыцаря; ведь пред нею очутилась немалая часть того мира, по которому она уже давно тосковала втайне. Но потом она вдруг опустила глаза и застыдилась. Тогда он спросил ее, куда она идет и не может ли он чем-нибудь услужить ей? Его звучный голос заставил ее вздрогнуть, она вновь посмотрела на него и, смущенная его взглядами, призналась, что бежала из монастыря, чтоб увидеть свет, но что она уже боится и не знает, как ей быть.
Тогда рыцарь поим, в чем дело, рассмеялся от всего сердца и предложил даме, если только она ему доверится, наставить ее на путь истинный. Его замок, прибавил он, на расстоянии не дальше одного дня езды; пусть она там в полной безопасности приготовится, если захочет, к дальнейшему пути и по здравому размышлению пустится оттуда в белый свет.
Без возражения, не сопротивляясь, но все же чуть-чуть дрожа, она позволила посадить себя на коня; рыцарь вскочил за ней на седло и с разрумянившейся монахиней перед собою весело помчался через леса и ноля.
На расстоянии двухсот или трехсот саженей она держалась прямо и смотрела, не оборачиваясь, вдаль, меж тем как рука ее упиралась в его грудь. Но скоро ее голова покоилась на этой груди, и лицо, обращенное к нему, должно было терпеливо переносить поцелуи, которыми осыпал его всадник; а еще триста шагов спустя она уже отвечала па них так усердно, будто никогда и не звонила в монастырский колокол. При таком препровождении времени они не замечали местности, по которой проезжали, и монахиня, которая тосковала по всему белому свету, даже не глядела на него и удовлетворилась лишь такой частью, которая могла поместиться на хребте лошади.
И Воннебольд, так звали рыцаря, навряд ли вспоминал замок своих предков, пока башни его не заблестели перед ним в лунном свете. Отец и мать Воннебольда умерли, и вся челядь разбежалась, кроме старого-престарого дворецкого, который, после того как они долго стучали, с большим трудом раскрыв тяжелые ворота, появился с фонарем в руках и чуть не умер от радости при виде своего господина. Несмотря на отсутствие помощи и преклонный возраст, старику, однако, удалось сохранить замок в жилом виде, а горницу рыцаря он держал постоянно наготове, чтобы хозяин, вернувшись из странствий, мог хорошенько отдохнуть. Беатриса провела с ним вместе ночь и утолила свою жажду любви.
Никто из них не думал теперь о разлуке. Воннебольд открыл сундуки своей матери, Беатриса нарядилась в ее богатые одежды и украсила себя ее драгоценностями, и стали они жить да поживать весело и богато, только дама сердца Воннебольда оставалась без прав и без звания, и возлюбленный считал ее своей крепостной. Пока что она ничего другого и не желала.
Но однажды в успевший уже наполниться слугами замок заехал какой-то барон в сопровождении свиты, и в честь его были устроены праздники за праздниками. Раз как-то мужчины затеяли игру в кости, и хозяин выигрывал с таким постоянным счастьем, что опьяненный верой в свою удачу, он объявил ставкой то, что, как он выразился, было ему дороже всего на свете, а именно прекрасную Беатрису с ее драгоценностями, которые были как раз на ней; а его противник, улыбаясь, поставил старый угрюмый горный замок.
Беатриса, которая с удовольствием следила за игрой, побледнела и не напрасно, потому что брошенные кости показали, что счастье оставило самонадеянного рыцаря, и что выигрыш достался барону.
Тот не стал медлить и, взяв с собой чудесный выигрыш, тотчас же пустился в путь со своей свитой.
Беатриса едва успела захватить с собою злополучные кости и спрятать их на груди, после чего, обливаясь слезами, последовала за безжалостным бароном.
После нескольких часов езды, они достигли прелестной рощи из молодых буков, среди которых журчал светлый ручей. Как легкий зеленый шелковый шатер, развевалась в высоте нежная листва, поддерживаемая серебристыми стволами, а сквозь них виднелся привольный летний пейзаж. Здесь барону захотелось побыть наедине со своей добычей. Он велел своим людям отъехать вперед, а сам вместе с Беатрисой опустился на нежную траву, пытаясь ласково привлечь ее к себе.
Тогда она гордо поднялась и с пылающим взором воскликнула: что он ее выиграл — это правда, но сердце еще принадлежит ей, и его не получишь в обмен на старый замок. Если он настоящий мужчина, то ставкой достойной его может быть только его жизнь. Пусть бросит кости и, если ему повезет, то ее сердце будет проиграно и станет навек принадлежать ему; но если выиграет она, то его жизнь будет в ее руках, а она станет вольна над собою.
Все это она произнесла очень серьезно, но при этом бросила на него такой взгляд, что только теперь его сердце сильнее забилось, и он в замешательстве посмотрел на нее. Она казалась ему все прекрасней по мере того, как с вопрошающим взглядом, все тише и тише продолжала: «Кто станет преследовать своею любовью женщину, которая его не любит и сомневается в его мужестве? Дайте мне ваш меч, возьмите эти кости и испытайте свое счастье, и тогда это будет достойный нас союз». При этом она сунула ему в руки согретые у нее на груди кости.
Сбитый с толку барон отдал ей свой меч с перевязью и, немедля, одним взмахом выкинул одиннадцать очков.
После этого Беатриса с тайной мольбой к Марии взяла кости в руки, крепко встряхнула их и выкинула двенадцать очков, чем и одержала победу.
«Я дарю вам жизнь!» — сказала она, с достоинством поклонилась барону и, приподняв слегка свои одежды, с мечом под мышкой, быстро пошла по направлению, откуда они приехали. Однако, скрывшись из глаз изумленного и оторопелого барона, она пустила в ход хитрость и зашла недалеко, а, обогнув рощицу, тихонько вернулась назад и спряталась в пятидесяти шагах от обманутого ею спутника за тонкими стволами буков, которые, если смотреть на них на этом расстоянии, густой толпой едва-едва скрывали догадливую женщину. Она затаила дыхание; только один солнечный луч упал на драгоценный камень в ее ожерелье, так что он незаметно для нее самой блеснул сквозь чащу. Сияющая точка на мгновение привлекла внимание самого барона, и он в замешательстве на миг загляделся на нее. Но он ее принял за сверкающую каплю росы на листе дерева и не обратил на нее внимания.
Наконец, он вышел из своего оцепенения и мощно затрубил в охотничий рог. Когда сошлись его люди, он вскочил на коня и бросился догонять беглянку, чтобы вновь завладеть ею. Не менее часа прошло, пока всадники вернулись, недовольные, и на этот раз без остановки медленно проехали между буковыми деревьями. Беатриса была настороже и как только увидала, что путь свободен, поспешила домой, не щадя тонких башмаков.
Воннебольд меж тем провел очень скверный день; его терзали раскаяние и гнев, и так как он к тому же чувствовал еще стыд пред своей столь легкомысленно проигранной возлюбленной, то он понял, что, сам того не сознавая, высоко ценил ее и что не может жить без нее. И когда она неожиданно вернулась, он, не успев даже высказать свое удивление, широко раскрыл свои объятия, и она без жалоб и упреков бросилась к нему на грудь. Он от души смеялся, когда она рассказывала ему про свою военную хитрость, и оценил по достоинству ее верность: ведь барон-то был красивый и видный парень.
Чтоб оградить себя от всяких случайностей, он объявил прекрасную Беатрису своей законной супругой перед лицом равных себе и подчиненных, так что с этих пор она стала женой рыцаря и искала встречи с равными себе на охотах, пирах и танцах, равно как в хижинах подданных и на фамильной скамье в церкви.
Незаметно шли годы за годами, двенадцать раз наступала и проходила роскошная осень, и за это время она родила своему супругу восемь сыновей, которые росли один в один, как молодые дубки.
Когда старшему минуло восемнадцать лета, Беатриса в осеннюю ночь поднялась с постели незаметно от Воннебольда, бережно спрятала все свои мирские украшения в те же сундуки, к откуда она их когда-то вынула, заперла их и положила ключ рядом со спящим.
Потом она босая подошла к ложу своих сыновей и тихонько поцеловала одного за другим; опять вернулась в постели мужа, поцеловала и его и тогда только срезала свои длинные волосы, надела темное монашеское платье, которое все время бережно прятала, покинула тайком замок и направилась в тот самый монастырь, из которого когда-то бежала; а осенний ветер ревел и медленно осыпалась листва. Безустанно перебирала она, молясь, зерна своих четок и все думала и думала о жизни, которою она насладилась.
Так шла она неутомимо, пока опять не очутилась у врат монастыря. Когда она постучалась, ей открыла состарившаяся привратница и равнодушно назвала ее по имени, будто она отсутствовала не более получаса. Беатриса прошла мимо нее в церковь, бросилась на колени перед алтарем Святой Девы, а та обратилась к ней, сказав: «Ты надолго отлучилась, дочь моя. Я все время была, ключницей вместо тебя, но теперь все-таки рада, что ты вернулась и опять возьмешь ключи!»
Изваяние наклонилось и вручило ключи Беатрисе, объятой радостным испугом пред лицом великого чуда. Сейчас же она взялась за дело, привела все в порядок, и когда прозвонил колокол к трапезе, она пошла к столу. Многие монахини состарились, другие умерли, прибавились новые, на почетном месте сидела новая игуменья, но никто не мог заподозрить, что произошло с Беатрисой, потому что Дева Мария заменяла ее, приняв образ монахини.
Когда прошло опять около десяти лет, монахини собрались справлять большой праздник и порешили, что каждая из них по мере сил приготовит Матери Божией подарок. Так одна вышила драгоценную хоругвь, другая покров для алтаря, третья церковное облачение. Одна сочинила латинский гимн, другая положила его на музыку, третья переписала и разукрасила молитвенник. Та, что ничего другого не умела, сшила младенцу Христу новую рубашку, а сестра-повариха спекла полное блюдо блинчиков. Одна Беатриса ничего не приготовила, потому что жизнь ее утомила, и она жила мыслями больше в прошедшем, чем в настоящем. Когда наступил день праздника и она не принесла никакого дара, монахини удивились и стали ее бранить, так что она смиренно отошла в сторону, когда все эти великолепные вещи были, под звон колоколов, положены торжественной процессией на алтарь разукрашенной цветами церкви, окутанной облаками ладана.
В то время, как монахини стали чудесно петь и играть, по дороге проезжал статный рыцарь с восемью вооруженными красавцами-юношами, все на гордых конях в сопровождении стольких же конных оруженосцев. Это был Воннебольд со своими сыновьями, которых он провожал к имперскому войску.
Услышав обедню в Божием храме, он велел сыновьям сойти с копей и зашел с ними в церковь, чтобы как следует помолиться Святой Деве. Все были поражены великолепной картиной, когда окованный в железо старец с восемью юными воинами, похожими на одетых в броню ангелов, стали на колени. Монахини даже сбились с такта и на миг прервали музыку. Беатриса по супругу узнала всех своих детей, вскрикнула, поспешила к ним и, открывшись им, поведала свою тайну и рассказала о большом чуде, которого она сподобилась.
Тогда все должны были признать, что сегодня она принесла Святой Деве самый богатый дар, и что этот дар был принять: об этом свидетельствовали замеченные вдруг всеми восемь венков из листвы молодого дуба, возложенные на головы юношей невидимой рукой Небесной Царицы.
Источник текста: Семь легенд / Готтфрид Келлер; Пер. с нем. Т. Бернштейн и С. Клейнер. — Москва: «Польза» В. Антик и Ко, 1911. — 104 с.; 14 см. — (Универсальная библиотека; № 410). С. 53—61.