А. С. Серафимович. Собрание сочинений в семи томах. Том второй
М., ГИХЛ, 1959
Их шло двое.
Один — подвижной, живой, высокий и тонкий, другой — приземистый, низкий и хмурый.
Первый улыбался весело и радостно, поворачиваясь во все стороны, второй — угрюмо и хмуро, как ненастная туча, глядел на мир из-под нависших бровей.
У первого смеялись глаза, лицо, вся фигура. Он улыбался солнцу, улыбался улице, шумной и суетливой, улыбался прохожим, улыбался извозчикам, грохотавшим по мостовой, конкам, неуклюже и не спеша ползшим по рельсам, улыбался домам, залитым ярким солнечным блеском, зелени деревьев, улыбался всей этой шумной, грохочущей, задернутой золотистой пылью жизни огромного города. Второй, тяжело ступая, не поднимал глаз от земли.
— А-ах, хорошо! — радостно вздохнул высокий. — Хорошо, тепло, солнце… весело… радостно… Посмотри, ты посмотри на лица прохожих: ведь они все смеются, все… ты не гляди, что они как будто серьезны, они улыбаются, они не могут не улыбаться, их одолевает этот беспричинный смех, смех жизни, тепла и радости…
— Чему радоваться, — низким, грубым, хриплым, как из бочки, голосом проскрипел хмурый, — чему радоваться-то — пыли, жаре, вони, раскаленной извести, кирпичам, булыжнику, железу!.. Все задыхаются, не знают, куда деться. Смеются!.. У всех красные, вспотевшие лица передергивает, точно их на вертеле жарят… Смеются!.. Тем разве смехом, каким смеются в пекле…
— Нет, — радостно проговорил тонкий, заглядывая сощуренными и смеющимися глазами, — нет, что бы ни говорили, как бы тяжело в жизни ни приходилось, есть в ней что-то, есть в жизни что-то такое, что тянет вперед, дает надежду, заставляет чаще биться сердце, вызывает светлую, ласковую улыбку… Что? Жизнь не стоит на месте. Худо ли, хорошо ли, трудно или легко, с горем или с болью, но мы идем вперед… всей громадой, всей силой, мы грузно, тяжело, но бесповоротно шествуем вперед… вперед, а не назад… какую бы область ни взяли, в конце концов общий результат — вперед… Ну… вот пример… пример лучше всего. Возьмем Москву, образование в ней — это светильник, ярким светом освещающий людские сердца… Москва близка к всеобщему обучению… Дальше… в Москве восемь тысяч четыреста пятьдесят девять человек с высшим законченным, — слышишь-ли? — с законченным образованием… Боже мой! Ведь это армия, целая армия, восемь с половиной тысяч. И из них двести сорок три женщины. Ведь это целая армия, сеющая вокруг себя понимание, культуру, знание, свет… И разве это не радостно? не весело? Разве это не заставляет всех прохожих неудержимо улыбаться радостной неодолимой улыбкой?
И высокий весело, как дитя, смеялся, оборачивался во все стороны и смотрел на всех.
— Да-а, — глухо, как немазаное колесо ночью, проскрипел хмурый, не подымая глаз от земли, — засмеешься, только не тем смехом. Восемь тысяч четыреста пятьдесят девять человек! Население свыше миллиона, это по одиннадцати человек на тысячу. Одиннадцать человек! Да, богатство, нечего сказать, скопление знания и светочей. И если тут, в белокаменной, их только одиннадцать на тысячу, что же там, за городской чертой?.. одна сотая на тысячу…
И хмурый шел, тяжело ступая, не подымая глаз от земли, и шел рядом с ним высокий и тонкий, весело и радостно улыбался и они говорили, и каждый стоял на своем.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВпервые напечатаны в «Курьере» за 1903 год:
Светочи 17 мая, № 79