Марк Криницкий править
Светлый оазис править
Девять часов вечера. Глухая ноябрьская, запорошенная снегом Пресня. Пьяные и развязные фигуры мужчин и женщин. Еще более глухой переулок. Зияющие пасти трактиров и портерных.
И вот в темноте высокий и светлый дом, пронизанный электрическим светом, и спешащие к нему по тротуару маленькие деловитые фигурки. Иду за ними и с ними. Высокая многоэтажная лестница. В одном этаже где-то за дверью громко поет виолончель. Мимо. Две фигурки в платочках, одна с большой смешной муфтой (первая дань городской моде), оглядываясь на меня и смеясь, бегут все выше и выше.
На самой верхней площадке ходьба таких же фигурок, но уже без верхнего платья. Платьица, большею частью, короткие, хотя здесь клуб для девиц от шестнадцати лет. Но это скорее девочки. Фабрика и мастерская задерживают развитие роста и форм. Но они не могут убить веселья и молодости. Налево, в большой комнате, напоминающей по мебели класс, у длинного стола совершается чаепитие. Тут же, возле длинной вешалки разматываются головные платки, и сбрасывается верхнее платье. Калош нет, но пол паркетный чистый.
— Боже, до сих пор нет самовара.
— Успокойся. Ставится. Сейчас подадут. Иди пока слушать культуру.
— А что такое культура?
— Вот в той комнате за дверью.
Идем слушать культуру. В небольшом зале тишина и мрак. На освещенном волшебным фонарем экране полуголые фигуры в звериных шкурах, очевидно, что-то жарят на плохо нарисованном костре. Перед экраном ряды скамеек и густая масса подвижных шумных полудетских, полу взрослых фигурок. Высокая дама в сером, остриженная, курчавая, в мужской манишке и галстухе читает лекцию:
— В это время уже варили пищу. Где? Разумеется, не в печке. А в чем же? На костре. Какими продуктами питались? Кукурузой. Каким образом? Они знали уже употребление муки.
Голос из публики:
— Делали лепешки.
Общий смех.
— Совершенно верно. Делали и пекли лепешки. На этом я сегодня кончу.
Вспыхивает электричество, и мы оказываемся в совершенно белой яркой комнате с белым экраном и белыми скамьями. Лекторша, она же председательница попечительства, подходит ко мне. Девочки делают гримасы:
— Скажите! Нас пришли описывать. Чего у нас описывать?
Но я объявляю, что пришли не описывать, а фотографировать. Сенсация. Смущение.
— А я в старом платье… Сучкова, причешись… Вот беда!
Закинутые вверх локти, ленточки в зубах. Круглые, испуганные глаза. Мелькающие в дверь и из двери фигуры.
— Ага, забегали.
— Господа, сейчас считка.
Входит полная дама бальзаковского возраста с грубым, но приятным голосом. Ей все подчиняются и ее любят. Но, по-видимому, в ее распоряжении мало времени. Она даже не снимает шапки с белым султаном. Муфту и сумочку она бросает на стол.
— Чай будем пить после, господа. К тому же и самовар все еще не поспел.
Опять все рассыпаются по скамьям.
— А Снегурочка здесь? Затворите дверь.
— Снегурочка не пришла. У них сегодня большая смена.
В двери врывается черноволосая стремительная с растрепанными космами фигурка:
— Господа, кто хочет взносить членский взнос?
— Тише! Не видишь, началась репетиция?
— Пузакова, подите сюда. Теперь попробуем ваш голос.
Высокая блондиночка, похожая на спичку, робко приближается к столу и, выставив одну ногу, а руки соединив на животе, неожиданно звонко говорит:
— В урочный час, обычной чередой являюсь я…
— Хорошо… А Снегурочку придется, значит, пока выбрать другую. А кто же будет Купавой? Постойте, у меня еще нет Весны.
— Я — Весна.
— Подите сюда, Весна.
Весна выходит из рядов в синей кофточке с розовой отделкой и длинной теплой шали.
— Вот так Весна! Ей холодно.
— А ваша фамилия, в сереньком платьице?
— Она играет девушку Маврушу.
Сконфуженно встает и низко смотрит в землю та, которая будет играть Маврушу. Это почему-то вызывает особенную веселость собравшихся?
— А вот Федяшина. Она пришла.
— Почему Федяшина.
— А у нее громкий голос. Она будет играть Бермяту. Ну-ка, скажи громко свою фамилию. .
— Федяшина, — говорит сиплым басом девочка на весь зал.
— Теперь узнаю. А то она вся размокла: я ее было не узнала.
— А по-моему Сучкова не похожа на Весну.
— Почему?
— Господа, вы меня совсем выперли.
— А кто же будет играть Масленицу?
— Не надо Масленицы. Просто проедет чучело — и ладно.
— Как интересно!
— Вы меня сбиваете, господа: я вас так плохо знаю, а вы меня еще сбиваете. Да затворите же дверь: там музыка.
— Наши слушать пошли.
— Нет, самовар поспел.
— Ничего подобного.
— А кто из вас двух повыше?
Дама надевает пенсне. Начинается сравнение, при чем две девочки становятся друг к другу спиною.
— Ну, теперь все. Значит, Берендей — Степанова, Мороз — Сучкова.
— Я не буду. У нас теперь много работы: мне некогда учить роли.
— А меня почему не выбрали?
— А вот Вальковой надо играть лешего: у нее голос к лешему подходит.
— Ошибаешься.
— Господа, приступим к чтению. Пожалуйте. Весна и Мороз.
Мороз кладет муфту.
Когда я вхожу через пять минут опять, репетиция уже идет полным ходом.
— Ужасный смысл таится в этом слове «таять».
Мороз говорит с пафосом, но плохо выделяя отдельные слова. Дама в пенсне горячится, и ее белый султан дрожит.
— Чем свет бежит на родничок куница… Ударение на слове «куница».
— Сударыня, теперь позвольте вас всех снять.
— У-у!
Смятение. Поднятые к прическам руки.
Большие глаза.
— Стойте же смирно, делайте вид, что мы продолжаем репетицию.
— Господа, слышите? Делайте вид.
Фотограф расставляет свой аппарат и накрывается черным сукном. Последнее обстоятельство вызывает всеобщую веселость.
— Ну, делайте же вид, господа! Ведь это же просто отчаяние!
— Господа, будем серьезны… «Чем свет бежит на родничок куница»…
Дзум! — Вспыхивает магний. Кто-то из будущих актрис сломя голову прыгает через рамку в зал и ослепленный кидается лицом на скамью.
— Вот ужас!
Между тем в чайной подали уже самовар.
— Кто дежурный член правления?
— Сегодня дежурная Косарева.
— Косарева, дайте мне на копейку конфет.
— Билетик есть?
— Пожалуйста, не беспокойся: я его сама насадила на шпильку.
— А разве у вас есть и члены правления?
— Как же, и кандидатки к ним. У нас по всей форме. Мы и выбираем сами.
— И как же вы выбираете?
— Собираемся мы все девочки и выбираем промежду себя. Кто получит больше всего голосов, того и выбираем: кому обязанности по буфету, кто у вешалки стоять, чтобы смотреть, а которая билеты контролирует.
— Мы и вам можем налить стакан чаю.
Я и фотограф пьем чай, взяв предварительно по белому билетику и заплатив по копейке за стакан. Время уходить.
Когда мы прощаемся, председательница озабоченно просит меня как можно точнее озаглавить официальное название оазиса:
— Пресненское попечительство первого участка. Комиссия разумных развлечений и больше ничего.
Она кого-то и чего-то боится и опять просит, чтобы я не написал чего-нибудь лишнего.
— Ах, пожалуйста! Понимаете? Пожалуйста.
На нее со всех сторон надвигаются смутные, не совсем понятные мне страхи.
— Конечно, учреждение молодое. С одной стороны, нас радует гласность. Мы не прочь немного себя порекламировать, чтобы привлечь молодежь. Но вы понимаете? Уж, пожалуйста…
Когда я прохожу, чтобы спуститься вниз по площадке сквозь полуоткрытую дверь комнаты, где происходит репетиция, доносится чистый серебристый голосок, звучащий точно не из этого темного и грязного мира пресненских улиц и закоулков, куда я должен буду сейчас опять погрузиться:
— Проснитесь, отзовитесь на голос мой, — звенит серебряный колокольчик. — Ау, ау!
Источник текста: Криницкий, Марк. Припадок [и др. рассказы] — Москва: Современные проблемы, 1916, 260 с. 18 см. (Библиотека русских писателей).