Свадьба по телефону.
правитьI.
правитьБылъ холодный, зимній день. Городъ Истпортъ, въ штатѣ Мэнъ, лежалъ погребенный подъ глубокимъ слоемъ только что выпавшаго снѣга. Умолкъ обычный шумъ на улицахъ. На нихъ можно было видѣть только гробовую пустоту, при такомъ же безмолвіи. Тротуары казались длинными канавами, окруженными съ обѣихъ сторонъ высокими снѣжными стѣнами. По временамъ, въ воздухѣ раздавался отдаленный скрипъ деревянной лопаты, и если вы были очень поспѣшны въ своихъ движеніяхъ, то успѣли бы замѣтить черную фигуру въ одной изъ этихъ канавъ. То былъ работникъ, пытавшійся сгребать снѣгъ, но черезъ нѣсколько минутъ онъ уже бросалъ лопату и удалялся въ домъ, постукивая одной рукой объ другую. Холодъ былъ слишкомъ убійственный, чтобъ даже работники, сгребавшіе снѣгъ, оставались долго на воздухѣ.
Потомъ на небѣ потемнѣло, поднялся сильный вѣтеръ, и его энергичные порывы стали разносить по всѣмъ сторонамъ облака снѣжной пыли. Одинъ изъ этихъ порывовъ заграждалъ улицу снѣжнымъ сугробомъ, на подобіе могилы, другой — разметывалъ этотъ сугробъ, устроивая нѣчто въ родѣ бушующаго водоворота, а третій — очищалъ все пространство, какъ ладонь. Это была безумная игра, но порывы вѣтра имѣли свою прямую обязанность заносить снѣгомъ тротуары, и это они исполняли самымъ добросовѣстнымъ образомъ.
Алонзо Фитцъ-Кларенсъ сидѣлъ въ своемъ красивомъ, уютномъ, маленькомъ кабинетѣ; на немъ былъ прелестный голубой шелковый халатъ съ искусно стеганными пунцовыми отворотами. Веселый огонь пылалъ въ каминѣ, а на столѣ виднѣлись остатки роскошно сервированнаго завтрака. Все это вмѣстѣ составляю граціозную, гармоническую и пышную картину.
Вдругъ, стекла задребезжали въ окнѣ отъ страшнаго порыва вѣтра, и снѣжная волна ударила о деревянную раму. Красивый молодой холостякъ промолвилъ:
— Значить, сегодня сиди дома. Я очень радъ, но съ кѣмъ мнѣ промолвить хоть слово? Матушка и тётка Сюзанна — пріятное общество, но ихъ обществомъ а могу всегда пользоваться, а въ такой мрачный, скучный день необходимъ, для развлеченія, какой-нибудь новый интересъ, какой-нибудь свѣжій элементъ.
Онъ взглянулъ на хорошенькіе французскіе бронзовые часы, стоявшіе на каминѣ.
— Опять отстали. Они никогда не знаютъ настоящаго времени. Альфредъ!
Отвѣта не было.
— Альфредъ!.. Хорошій слуга, но такой же невѣрный, какъ часы. Алонзо ткнулъ пальцемъ въ пуговку электрическаго звонка, подождалъ минуту, снова позвонилъ еще сильнѣе и, наконецъ, промолвилъ:
— Вѣрно, баттарея не въ порядкѣ. Но ужь я узнаю, во что бы то ни стало, который часъ.
Онъ подошелъ къ разговорной трубѣ, сначала свистнулъ, а потомъ произнесъ два раза:
— Матушка!
Отвѣта также не было.
— Вѣроятно, и у матушки баттарея не въ порядкѣ. Видно, отъ домашнихъ ничего не добьешься.
Онъ сѣлъ къ столику изъ розового дерева и, припавъ щекою къ лѣвой его сторонѣ, сказалъ, какъ бы обращаясь къ полу:
— Тётка Сюзанна!
Тихій, но пріятный голосъ отвѣчалъ:
— Это ты, Алонзо?
— Да. Я не могу сойти въ нижній этажъ, а никто не идетъ мнѣ на помощь. Я въ крайне затруднительномъ положеніи.
— Что съ тобой? Ты меня пугаешь.
— Мнѣ самому страшно.
— Говори скорѣе. Не терзай.
— Я не знаю, который часъ.
— Гадкій мальчикъ! Вѣчно шутишь. Вотъ и все?
— Все, клянусь честью. Успокойтесь. Скажите мнѣ, который часъ, и примите мое благословеніе.
— Пять минутъ десятаго. Не надо твоего благословенія. Я и даромъ скажу.
— Напрасно, благословеніе мнѣ ничего не стоить. Благодарю васъ.
Онъ всталъ и, посмотрѣвъ на свои часы, сказалъ:
— Сегодня они еще лучше себя ведутъ; отстали только на 34 минуты. Въ Сан-Франциско пять минутъ десятаго… слѣдовательно. Дай-ка, посчитаю: 31 и 23 будетъ 54, четыре раза 54 составитъ 286; отнять одинъ, останется 236. Это вѣрно.
Онъ перевелъ стрѣлки на своихъ часахъ и поставилъ на часѣ безъ двадцати минутъ.
— Ну, теперь, если можете, не врите болѣе, а то я вамъ задамъ.
Онъ снова возвратился къ столику изъ розоваго дерева и произнесъ:
— Тётка Сюзанна!
— Что, голубчикъ?
— Вы завтракали?
— Да, часъ тому назадъ.
— Вы заняты?
— Нѣтъ, то есть, шью. А тебѣ что?
— У васъ есть кто нибудь?
— Нѣтъ, но я жду въ половинѣ десятаго.
— Жаль, что я никого не жду. Мнѣ скучно. Я хотѣлъ бы съ кѣмъ-нибудь поговорить,
— Хорошо, говори со мной.
— Но я хотѣлъ бы поговорить наединѣ.
— Не бойся, здѣсь никого нѣтъ.
— Право, не знаю, рѣшиться ли…
— Чего ты колеблешься? Ты знаешь, что можешь мнѣ все довѣрить.
— Знаю, тётя; но дѣло очень серьёзное, оно касается нетолько меня и моего семейства, но всего общества.
— О! Алонзо, говори скорѣе. Я никому не скажу.
— Вотъ видите, тётя…
— Продолжай скорѣй. Я тебя люблю и могу сочувствовать тебѣ во всемъ. Повѣрь мнѣ свою тайну. Въ чемъ дѣло?
— Здѣсь скверная погода.
— Какъ тебѣ не стыдно меня такъ мучить, Алонзо!
— Простите, милая тётя, никогда больше не буду.
— Я тебя прощаю, если ты раскаеваешься. Но вѣдь ты опять станешь меня дурачить?
— Нѣтъ, клянусь честью. Но вы не можете себѣ представить, какая здѣсь погода: холодъ, вѣтеръ, снѣгъ. А у васъ что?
— Жара, дождь, темнота. На улицахъ только и видны зонтики и струящаяся съ нихъ вода. Окна открыты для прохлады, а въ каминѣ пылаетъ огонь, чтобъ хоть немного повеселить глазъ и разогнать скуку. Но все напрасно. На душѣ мрачно, а въ воздухѣ ароматъ декабрскихъ цвѣтовъ, какъ бы на зло распустившихся въ саду.
Алонзо хотѣлъ сказать: «Краснорѣчиво, тётя, это надо бы напечатать», но остановился, услыхавъ, что тётка заговорила съ кѣмъ-то другимъ. Онъ подошелъ къ окну и выглянулъ на улицу. Мятель бушевала еще сильнѣе прежняго, оконный переплетъ дрожалъ; бездомная собака съ поджатымъ хвостомъ прислонилась, дрожа всѣмъ тѣломъ, къ стѣнѣ дома, какъ бы прося защиты; бѣдная молодая дѣвушка, съ развѣвающимся капишономъ ватерпруфа, пробиралась по колѣна въ снѣгу. Алонзо вздрогнулъ и сказалъ съ глубокимъ вздохомъ:
— Нѣтъ, лучше жаръ, дождь и даже благоуханіе цвѣтовъ, чѣмъ такая гадость.
Онъ отвернулся отъ окна и сталъ прислушиваться. До него долетали нѣжные звуки любимаго романса. Голосъ и пѣніе далеко не достигали совершенства, но въ нихъ было что то особенно очаровательное. Когда прелестные звуки умолкли, Алонзо промолвилъ:
— Я никогда не слыхалъ ничего подобнаго.
И, подходя къ столику изъ розоваго дерева, онъ тихо спросилъ:
— Тётя, кто эта небесная пѣвица?
— Гостья, которую я ожидала. Она пріѣхала погостить ко мнѣ на мѣсяцъ. Я тебя сейчасъ ей представлю. Миссъ…
— Подождите, тётя, вы всегда все дѣлаете необдуманно.
Съ этими словами, Алонзо убѣжалъ въ спальню и вернулся одѣтый по послѣдней модѣ.
— Чортъ возьми! Она хотѣла меня представить этому ангелу въ голубомъ халатѣ съ пунцовыми отворотами.
Онъ поспѣшно приблизился къ столику изъ розоваго дерева и съ нетерпѣніемъ произнесъ, улыбаясь и расшаркиваясь:
— Теперь я готовъ, тётя.
— Хорошо. Миссъ Розанна Этльтонъ, позвольте мнѣ представить вамъ моего любимаго племянника, мистера Алонза Фитцъ-Кларенса. Вы оба — хорошіе люди и я васъ одинаково люблю; мнѣ надо заняться по хозяйству и я васъ оставлю вдвоемъ. Сядьте, Розанна, сядьте, Алонзо. До свиданія, я вскорѣ вернусь.
Алонзо все это время улыбался и кланялся, пододвигая кресла воображаемой молодой дѣвушкѣ и, наконецъ, самъ усѣлся.
— Вотъ это такъ счастье! думалъ онъ: — пусть теперь свирѣпствуетъ мятель. Мнѣ какое дѣло!
Пока молодые люда знакомились и весело болтали, мы бросимъ взгляда на массъ Розаннну Этльтонъ. Она сидѣла въ граціозной позѣ одна въ богато убранной гостиной, очевидно, принадлежавшей умной, образованной и развитой женщинѣ. Передъ низкимъ, покойнымъ кресломъ стоялъ роскошный рабочій столикъ и вокругъ него полъ былъ усѣянъ концами шерстей и шелковъ всевозможныхъ цвѣтовъ, лоскутками лентъ и различныхъ матерій. На богатомъ диванѣ, покрытомъ индійской матеріей съ золотыми разводами, лежала тамбурная работа. У окна виднѣлся мольбертъ съ недоконченной картиной, а подлѣ, на стулѣ — палитра и кисти. Всюду были раскиданы книги: сочиненія Тенисона, Гауторна, проповѣди Робертсона; молитвенники, хозяйственныя руководства и т. д. Фортепіано было завалено нотами, по стѣнамъ висѣло много картинъ, а на этажеркахъ разставлены были статуэтки, фарфоровыя фигурки и прочія художественныя бездѣлушки. Окна выходили въ садъ, изобиловавшій рѣдкими цвѣтами и кустарниками.
Но всего прелестнѣе въ этой комнатѣ была молодая дѣвушка. Черты ея были правильныя, греческія; цвѣтъ лица бѣлоснѣжный съ розоватымъ отливомъ; глаза большіе, голубые, рѣсницы длинныя, загибающіяся, волосы густые, золотисто русые, фигура статная, граціозная. Во всемъ ея существѣ выражалась дѣтская простота и грація газели. Ея костюмъ отличался гармонической прелестью и тонкимъ развитымъ вкусомъ.
Время шло, а молодые люди все болтали. Вдругъ, миссъ Розанна подняла голову и, посмотрѣвъ на часы, вспыхнула.
— Прощайте, мистеръ Фитцъ-Кларенсъ, сказала она: — мнѣ надо идти.
Она поспѣшно вскочила, не обращая вниманія на отвѣть молодого человѣка и, не сводя глазъ съ часовъ, промолвила сквозь зубы:
— Пять минуть двѣнадцатаго! Прошло два часа, а мнѣ они показались не болѣе двадцати минутъ. Что онъ обо мнѣ подумаетъ?
Въ тоже время и Алонзо съ удовольствіемъ смотрѣлъ на свои часы.
— Три часа безъ двѣнадцати минутъ! промолвилъ онъ: — прошло два часа, а мнѣ они показались двумя минутами. Неужели мои часы опять врутъ! Миссъ Этльтонъ, вы еще не ушли?
— Нѣтъ, но я ухожу.
— Будьте такъ добры, скажите, который часъ?
Молодая дѣвушка покраснѣла и, промолвивъ про себя: «это» жестоко съ его стороны", отвѣчала очень равнодушно:
— Пять минутъ двѣнадцатаго.
— Благодарю васъ. Вы уходите?
— Да.
— Какъ жаль!
Отвѣта не было.
— Миссъ Этльтонъ!
— Что?
— Вы еще не ушли!
— Нѣтъ, но ухожу. Что вамъ надо?
— Ничего. Мнѣ очень скучно. Не будете ли вы такъ добры поговорить со мною опять попозже?
— Не знаю, подумаю, постараюсь.
— Благодарю васъ, миссъ Этльтонъ! Она ушла. Какъ здѣсь холодно! Она сказала прощайте!.. Однако, часы правы. Какъ скоро прошло два часа.
Онъ сѣлъ къ камину, мрачно опустивъ голову и тяжело вздыхая.
— Странно, два часа тому назадъ, я былъ свободный человѣкъ, а теперь мое сердце въ плѣну въ Сан-Франциско!
Въ это самое время, Розанна Этльтонъ, сидя на окнѣ своей спальнѣ и смотря на лужи, покрывавшія улицы, думала:
— Онъ гораздо лучше глупаго Бурлея съ его пустой головой и пошлымъ талантомъ передразнивать знакомыхъ.
II.
правитьМѣсяцъ спустя, мистеръ Сидней Альджернонъ Бурлей сидѣлъ за роскошнымъ завтракомъ въ своемъ богатомъ домѣ на Телеграфной Горѣ и забавно передразнивалъ извѣстныхъ актёровъ, литераторовъ и мѣстныхъ аристократовъ. Онъ былъ очень красивъ, щегольски одѣтъ. Повидимому, онъ былъ очень веселъ, но все же безпокойно поглядывалъ на дверь. Наконецъ, появился лакей и что-то въ полголоса сказалъ хозяйкѣ, которая молча кивнула головой. Мистеръ Бурлей понялъ, въ чемъ дѣло, и внѣзапно осовѣлъ; одинъ его глазъ выразилъ глубокое разочарованіе, а другой мрачное отчаяніе.
Когда всѣ гости разъѣхались, онъ подошелъ къ хозяйкѣ сказалъ:
— Она рѣшительно избѣгаетъ меня, и всегда отказывается выйти, когда я здѣсь. Еслибъ мнѣ только увидать и сказать ей два слова…
— Это, быть можетъ — одна случайность, мистеръ Бурлей. Пройдите къ маленькую гостиную верхняго этажа и подождите меня. Я распоряжусь по хозяйству и потомъ пойду къ ней въ комнату; авось я ее уговорю принять васъ.
Мистеръ Бурлей повиновался, но по дорогѣ, проходя мимо будуара тётки Сюзанны, услыхалъ черезъ полуотворенную дверь веселый смѣхъ Розанны; не постучавшись и не спросивъ позволенія, онъ вошелъ въ комнату. Но не успѣлъ онъ переступить порога, какъ юная кровь его застыла и сердце оледенѣло. Онъ услыхалъ голосъ, говорившій:
— Наконецъ-то, радость моя, я получилъ вашъ портретъ. Розанна Этльтонъ, обернувшись къ нему спиною, отвѣчала:
— А, я — вашъ, голубчикъ.
Она нагнулась и что-то поцѣловала. Онъ задрожалъ отъ злобы. Ужасный разговоръ продолжался.
— Розанна, я былъ увѣренъ, что вы прелестны, но ваша красота ослѣпительна, опьяняюща!
— Я очень рада слышать это отъ васъ, Алонзо. Я знаю, что вы говорите неправду, но мнѣ пріятны ваши похвалы. Я была увѣрена, что у васъ благородное лицо, но никогда не ожидала такого величія и нѣжности.
И снова раздались поцѣлуи.
— Благодарю васъ, Розанна. Но фотографія слишкомъ мнѣ льститъ, знаете ли что, Розанна!
— Что, Алонзо?
— Я ужасно счастливъ!
— О! Алонзо, никто до сихъ поръ не зналъ и впослѣдствіи не узнаетъ такого счастья, какъ я.
— О! моя Розанна! Вѣдь ты моя, не правда ли?
— Ваша Алонзо, вся ваша и на вѣки. Днемъ и ночью я только повторяю одно: «Алонзо Фитцъ-Кларенсъ. Истпортъ, въ штатѣ Мэнъ».
— Проклятый! я, по крайней мѣрѣ, имѣю его адресъ! воскликнулъ Бурлей и поспѣшно выбѣжалъ изъ комнаты.
За Алонзо стояла его мать, пораженная изумленіемъ. Она была укутана съ головы до ногъ въ мѣховую шубу и представляла прекрасную картину зимы, такъ какъ вся была въ снѣгу.
За Розанной стояла тётка Сюзанна, столь же изумленная. Она могла служить олицетвореніемъ лѣта; на ней было легкое платье, а въ рукахъ она держала вѣеръ, которымъ обмахивалась отъ жара.
На глазахъ обѣихъ женщинъ выступили слезы.
— Такъ вотъ отчего, Алонзо, тебя не могли вытащить изъ комнаты впродолженіи шести недѣль? воскликнула мистриссъ Фитцъ-Кларенсъ?
— Такъ вотъ почему вы упорно вели затворническую жизнь, Розанна, впродолженіи шести недѣль, произнесла тётка Сюзанна.
Молодые люди отскочили въ сторону и казались пойманными на мѣстѣ преступниками.
— Христосъ съ тобою, сынъ мой, я очень рада твоему счастью. Приди въ мои объятія.
— Да благословитъ васъ Господь, Розанна, за вашу любовь къ моему племяннику. Придите въ мои объятая.
И слезы радости проливались какъ на Телеграфной Горѣ, въ Сан-Франциско, такъ и въ скверѣ Истпорта.
Тутъ и тамъ были позваны слуги.
— Подложите дровъ въ каминъ и принесите мнѣ горячаго лимонаду.
— Погасите огонь въ каминѣ и принесите воды со льдомъ.
Послѣ этого молодыхъ людей удалили, и обѣ старухи принялись дружески бесѣдовать о предстоящей свадьбѣ.
Между тѣмъ, мистеръ Бурлей, какъ съумасшедшій, выбѣжалъ изъ дома на Телеграфной Горѣ. Онъ бормоталъ сквозь зубы съ дикимъ свистомъ, какъ злодѣй въ мелодрамѣ.
— Клянусь, она никогда не выйдетъ за него замужъ, и прежде чѣмъ веселая весна замѣнитъ мрачную зиму, она будетъ моей!
III.
правитьПрошло двѣ недѣли. Въ послѣдніе дни постоянно посѣщалъ Алонзо какой-то джентльмэнъ, съ строгимъ, набожнымъ выраженіемъ лица. Онъ называлъ себя пасторомъ Гаргрэвомъ изъ Цинцинати и говорилъ, что вышелъ изъ лона церкви по нездоровью. что, повидимому, совершенно противорѣчило его здоровенной фигурѣ и розовымъ щекамъ. Онъ изобрѣлъ какое-то усовершенствованіе въ телефонѣ и надѣялся продажей привилегіи на это изобрѣтеніе нажить много денегъ.
— Въ настоящее время, говорилъ пасторъ: — каждый владѣлецъ телефона можетъ приставить его къ телеграфной проволокѣ и подслушать то, что говорятъ совершенно посторонніе люди.
— Такъ что-жь? замѣтилъ Алонзо: — вѣдь это не мѣшаетъ разговаривающимъ слышать другъ друга.
— Конечно, продолжалъ пасторъ: — но я не знаю, пріятно ли, напримѣръ, жениху и невѣстѣ, если ихъ нѣжныя изліянія подслушаетъ посторонній.
Алонзо вздрогнулъ.
— Да, сэръ, ваше изобрѣтеніе неоцѣненно! воскликнулъ онъ: — продайте мнѣ его за какую хотите цѣну.
Но инструментъ, сочиненный пасторомъ, не приходилъ изъ Цинцинати по неизвѣстной причинѣ. Алонзо сгоралъ отъ нетерпѣнія. Мысль, что слова его Розанны, дышавшія такою любовью, были достояніемъ перваго встрѣчнаго, сводила его съ ума. Пасторъ приходилъ къ нему по нѣскольку разъ въ день и утѣшалъ увѣреніями, что вскорѣ драгоцѣнный инструментъ будетъ полученъ.
Однажды изобрѣтатель пришелъ къ Алонзо, когда его не было дома, и, постучавшись, вошелъ въ дверь, которая была не заперта. Лицо его сіяло торжествомъ и онъ прямо подбѣжалъ къ телефону. Нѣжные, отдаленные звуки любимаго романса Розанны раздавались въ комнатѣ. Послушавъ нѣсколько минутъ, онъ произнесъ съ нетерпѣніемъ, искусно подражая голосу Алонзо:
— Голубушка?
— Что, Алонзо?
— Пожалуйста, не пойте болѣе этого стариннаго романса. Попробуйте, что-нибудь поновѣе.
Въ эту минуту раздались поспѣшные шаги Алонзо, и пасторъ съ адской улыбкой на устахъ спрятался за тяжелыя, бархатныя занавѣси окна. Войдя въ комнату, Алонзо прямо бросился къ телефону.
— Милая Розанна, сказалъ онъ: — споемъ, что-нибудь вмѣстѣ.
— Что-нибудь новенькое? спросила она съ горькимъ сарказмомъ.
— Да, если желаете.
— Нѣтъ, ужь пойте одни.
Этотъ рѣзкій отвѣтъ огорчилъ молодого человѣка.
— Розанна! вы сегодня не походите на себя.
— И вы не очень приличны сегодня, мистеръ Фитцъ-Кларенсъ!
— Мистеръ Фитцъ-Кларенсъ! Да что же я сказалъ неприличнаго?
— Неужели! значитъ я не хорошо разслышала и вы не просили меня не пѣть моего любимаго романса?
— Никогда я этого не просилъ.
— Позвольте вамъ замѣтить, что просили!
— Позвольте вамъ отвѣтить, что никогда не просилъ.
— Довольно, милостивый государь, вы опять меня оскорбили. Я никогда вамъ этого не прощу. Все кончено между нами.
Вслѣдъ за этимъ раздался плачъ, и Алонзо поспѣшно произнесъ:
— О, Розанна! откажитесь отъ вашихъ словъ. Увѣряю васъ. тутъ какая-нибудь ошибка. Я никогда не говорилъ ничего подобнаго. Какъ могли вы подумать, что я способенъ васъ оскорбить? Отвѣчайте, Розанна, отвѣчайте!
Отвѣта не было, и по удаляющимся звукамъ плача Алонзо понялъ, что молодая дѣвушка отошла отъ телефона. Онъ глубоко вздохнулъ и выбѣжалъ изъ комнаты.
— Я отыщу матушку, думалъ онъ: — и она убѣдитъ, конечно, Розанну, что я не хотѣлъ ее оскорбить.
Черезъ минуту, пасторъ стоялъ у телефона, съ нетерпѣніемъ ожидая чего-то. Ему пришлось ждать не долго. Нѣжный, распивающійся голосъ произнесъ:
— Милый Алонзо, а виновата. Вы не могли меня такъ жестоко оскорбить. Это, вѣрно, за васъ говорилъ кто-нибудь другой, искусно подражая вашему голосу.
Пасторъ отвѣчалъ голосомъ Алонзо:
— Вы сказали, что между нами все кончено. Быть по вашему. Я отвергаю съ презрѣніемъ ваше раскаянье.
И онъ вышелъ изъ комнаты, торжествуя свою побѣду.
Спустя четыре часа, Алонзо возвратился домой съ матерью, которую онъ нашелъ въ какомъ-то бѣдномъ семействѣ. Они оба тщетно произносили безсчетное число разъ: «Розанна»! Наконецъ, когда въ Сан-Франциско сѣло солнце, а въ Истпортѣ ночь наступила уже три съ половиною часа, они получили отвѣтъ, но не отъ молодой дѣвушки, а отъ тётки Сюзанны.
— Я только-что вернулась домой. Подождите, я сейчасъ ее отыщу.
Прошло десять минутъ, и тётка Сюзанна произнесла тревожнымъ, испуганнымъ голосомъ:
— Она уѣхала. Она взяла съ собою всѣ свои вещи и сказала слугамъ, что поѣхала къ другимъ знакомымъ. На ея столѣ я нашла слѣдующую записку: «Я уѣхала, не ищите меня; сердце мое разбито, мы никогда больше не увидимся. Скажите ему, что я буду всегда о немъ вспоминать, когда буду пѣть свой бѣдный, любимый романсъ, но забуду его оскорбительныя слова». Что это значитъ, Алонзо? Что случилось?
Алонзо поблѣднѣлъ и похолодѣлъ, какъ мертвецъ. Мать поспѣшно отдернула занавѣсъ и открыла окно. Свѣжій воздухъ благодѣтельно подѣйствовалъ на Алонзо, и онъ разсказалъ матери все случившееся. Между тѣмъ, она подняла съ полу карточку, на которой красовалось: «Мистеръ Сидней Альджернонъ Бурлей, Сан-Франциско».
— Подлецъ! воскликнулъ Алонзо и бросился на улицу съ цѣлью найти и уничтожитъ ложнаго пастора.
Эта карточка объясняла все, такъ какъ Розанна разсказала своему жениху обо всѣхъ своихъ поклонникахъ и, между прочихъ, отозвалась насмѣшливо о талантѣ Бурлея подражать чужимъ голосамъ.
IV.
правитьВпродолженіи слѣдующихъ двухъ мѣсяцевъ случилось многое. Розанна не возвратилась къ своей бабушкѣ въ Портландъ, въ штатѣ Орегонъ, а послала ей только копію съ записки, оставленной теткѣ Сюзаннѣ. Гдѣ была теперь бѣдная сиротка, если она только не умерла — оставалось непроницаемой тайной.
Но Алонзо не отказался отъ надежды ее отыскать. Онъ говорилъ себѣ: «Она будетъ пѣть въ грустную минуту свой любимый романсъ и я такимъ образомъ ее отмщу». Съ этой цѣлью онъ взялъ переносный телефонъ, сак-вояжъ съ вещами и отправился странствовать по всѣмъ штатамъ. Часто, въ отдаленныхъ, пустынныхъ мѣстахъ, жители съ удивленіемъ видали въ это время, какъ блѣдный, исхудалый человѣкъ взлѣзалъ на телеграфный столбъ, приставлялъ къ проволокѣ какой-то небольшой ящикъ и прикладывалъ къ нему ухо. Просидѣвъ около часу на столбѣ, онъ слѣзалъ и уходилъ грустный, мрачный. Иногда его принимали за бѣшеннаго и даже стрѣляли по немъ. Но, несмотря на полученныя контузіи и пробитое пулями платье, онъ все сносилъ терпѣливо, повторяя: «Ахъ, еслибъ мнѣ только услышатъ ея любимый романсъ!»
Наконецъ, черезъ мѣсяцъ и три недѣли, какіе-то гуманные люди схватили его и посадили въ съумасшедшій домъ въ Нью-Йоркѣ. Онъ не жаловался, ибо въ немъ исчезла теперь всякая сила воли и всякая надежда. Директоръ дома умалишенныхъ сжалился надъ нимъ и, помѣстивъ его въ своей собственной квартирѣ, съ большой любовью ухаживалъ за нимъ.
По истеченіи недѣли, больной уже былъ на ногахъ и вечеромъ, лежа на диванѣ, прислушивался къ свисту холоднаго мартовскаго вѣтра и шуму на улицѣ. Комната была теплая, свѣтлая; въ каминѣ пылалъ веселый огонь, а на столахъ виднѣлись зажженныя лампы. Алонзо съ грустной улыбкой думалъ о своей странной судьбѣ, которая привела его въ съумасшедшій домъ, благодаря несчастной любви. Вдругъ, до его слуха донеслись отдаленные, слабые, но неописанно нѣжные звуки. Кровь застыла въ его жилахъ. Онъ притаилъ вдыханіе и сталъ прислушиваться. Наконецъ, онъ воскликнулъ:
— Это — она! Это — она! о, божественные звуки!
Соскочивъ съ дивана, онъ подбѣжалъ къ окну и, нетерпѣливо оторвавъ занавѣсъ, нашелъ тамъ телефонъ. Онъ прильнулъ къ нему губами и произнесъ:
— Слава Богу! я васъ нашелъ, моя Розанна. Все объяснилось. Подлый Бурлей наговорилъ вамъ дерзостей, подражая моему голосу.
Прошло нѣсколько минутъ лихорадочнаго ожиданія, и потомъ нѣжный голосъ произнесъ:
— Повторите ваши драгоцѣнныя слова, Алонзо!
— Клянусь, что я говорю правду, Розанна. И я могу это доказать.
— О! Алонзо, не уходите отъ меня. Дайте мнѣ сознавать, что вы со мною. Скажите, что мы болѣе не разстанемся. О! счастливая, блаженная минута!
— Мы всю жизнь будемъ праздновать эту несравненную минуту.
— Конечно, Алонзо.
— Шесть часовъ и четыре минуты вечера…
— Двѣнадцать часовъ и двадцать три минуты утра…
— О! Розанна, гдѣ же вы?
— Въ Гонолулу, на Сандвичевыхъ Островахъ. А вы гдѣ? Вы дома?
— Нѣтъ, я въ Нью-Йоркѣ, больной, у доктора.
Алонзо услыхалъ слабый стонъ, который, пробѣжавъ пять тысячъ миль, естественно потерялъ свою силу.
— Успокойтесь. Я совершенно здоровъ съ тѣхъ поръ, какъ нашелъ васъ.
— Вы меня ужасно напугали, Алонзо.
— Назначьте день нашей свадьбы, Розанна.
Наступило молчаніе.
— Я краснѣю, но отъ счастья, отвѣчалъ слабый, нѣжный голосокъ: — вы хотите поскорѣй.
— Да, да, сегодня, сейчасъ.
— Какой вы нетерпѣливый. У меня здѣсь только дядя, старый миссіонеръ, и его жена, а я желала бы, чтобъ ваша мать, и ваша тётка Сюзанна…
— Наша мать и наша тётка.
— Да, да, я желала бы, чтобъ наша мать и тётка присутствовали на нашей свадьбѣ.
— Я бы тоже этого желалъ. Телеграфируйте тёткѣ Сюзаннѣ. Когда она можетъ пріѣхать къ вамъ?
— На восьмой день, то есть 31-го марта.
— Такъ назначьте, Розанна, 1-е апрѣля днемъ нашей свадьбы.
— Ни за что.
— Какое намъ дѣло до суевѣрныхъ глупостей, когда въ этотъ день мы будемъ счастливѣйшіе люди на свѣтѣ.
— Ну, хорошо, пустъ будетъ 1-го апрѣля.
— А въ которомъ часу?
— Утромъ лучше. Хотите въ восемь часовъ?
— Всякій часъ, когда вы станете моей, будетъ блаженнѣйшимъ въ моей жизни.
Въ комнатѣ раздался какой-то слабый, неопредѣленный звукъ, словно эхо отдаленнаго поцѣлуя. Потомъ Розанна сказала:
— Извините меня, милый Алонзо, мнѣ надо кого-то принять по дѣлу.
Молодая дѣвушка выбѣжала изъ своей комнаты въ большую гостиную и остановилась у окна, изъ котораго открывался великолѣпный видъ. Налѣво вдали тянулась прелестная Нуанаская Долина, усѣянная тропическими цвѣтами, кокосовыми пальмами и апельсинными рощами; прямо противъ виднѣлся красивый городъ, а на горизонтѣ искрились сѣдыя волны океана.
Розанна въ легкомъ бѣломъ платьѣ обмахивала вѣеромъ свое раскраснѣвшееся лицо. Черезъ минуту, въ дверяхъ показался мистеръ Сидней Альджернонъ Бурлей въ полотняномъ сьютѣ. Онъ хотѣлъ поспѣшно подойти къ молодой дѣвушкѣ, но та его остановила.
— Я васъ жду, какъ обѣщала, сказала она холодно: — я повѣрила всѣмъ вашимъ клятвамъ и согласилась назначить день нашей свадьбы. Она будетъ 1-го апрѣля въ восемь часовъ утра. Теперь вы можете идти.
— Цѣлый жизни будетъ мало…
— Ни слова. Я не хочу ни видѣть васъ, ни говорить съ вами до свадьбы. Не просите, а повинуйтесь.
Когда онъ ушелъ, она опустилась въ изнеможеніи на кресло.
— И подумать, что этотъ гнусный подлецъ могъ бы быть моимъ мужемъ! Я вѣдь дошла до того, что какъ будто начала любить. Онъ мнѣ дорого заплатитъ за все это, коварный лжецъ!
2-го апрѣля въ газетѣ «Вѣстникъ Гонолулу» было напечатано: «Сегодня утромъ, въ восемь часовъ, въ этомъ городѣ обвѣнчаны по телефону мистеръ Алонзо Фитцъ-Кларенсъ изъ Истпорта, въ американскомъ штатѣ Мэнъ, и миссъ Розанна Этльтонъ изъ Портланда, въ штатѣ Орегонъ. Церковный обрядъ совершали пасторъ Гэвзъ изъ Гонолулу и пасторъ Дэвисъ изъ Нью-Йорка. Присутствовали: другъ невѣсты, мистриссъ Сюзанна Голандъ изъ Сан-Франциско, и мистеръ Сидней Альджернонъ Бурлей изъ того же города, который, однако, не остался до конца службы. Послѣ церемоніи молодая и ея друзья отправились въ новобрачное путешествіе на прекрасной яхтѣ капитана Готорна къ островамъ Гамакала и Лагана».
Въ тотъ же день въ нью-йоркскихъ газетахъ было напечатано: «Вчера, въ половинѣ втораго, обвѣнчаны по телефону мистеръ Алонзо Фитцъ-Кларенсъ изъ Истпорта, въ штатѣ Менъ, и миссъ Розанна Этльтонъ изъ Портланда, въ штатѣ Орегонъ. Церемонію совершали: пасторъ Дэвисъ изъ здѣшняго города и пасторъ Гэвзъ изъ Гонолулу. Присутствовали родственники и друзья жениха. Послѣ церковнаго обряда былъ роскошный завтракъ, а потомъ всѣ предприняли брачное путешествіе въ акваріумъ, такъ какъ, по слабому здоровью молодого, нельзя было предпринять дальнѣйшей поѣздки».
Вечеромъ, въ этотъ памятный день мистеръ и мистриссъ Фитцъ-Кларенсъ нѣжно бесѣдовали объ ихъ брачныхъ путешествіяхъ. Вдругъ молодая воскликнула.
— О! Алонзо, я забыла тебѣ сказать, что исполнила свое намѣреніе.
— Какое?
— Я сдѣлала ему славное 1-е апрѣля. Онъ явился въ черномъ фракѣ, несмотря на нестерпимую духоту, и былъ вполнѣ увѣренъ, что будетъ вѣнчаться со мною. Еслибъ ты только видѣлъ его лицо, когда я объяснила ему, въ чемъ дѣло. Я много перенесла горя изъ-за него, но тутъ мнѣ стало жаль бѣднягу, и я просила его остаться на свадьбѣ, увѣряя, что все ему простила. Но, онъ не хотѣлъ и объявилъ, что жестоко отомститъ намъ обоимъ. Но вѣдь онъ не можетъ помѣшать нашему счастью, Алонзо?
— Никогда, Розанна.
Тётка Сюзанна благополучно привезла молодую съ Сандичевыхъ Острововъ въ Нью-Йоркъ, гдѣ произошло первое свиданіе между пламенно любящими супругами.