Сальватор Роза править
Дикая величавость, странная, грубая, сильная выразительность, какое-то варварство в мыслях и в изображении сих мыслей — суть отличительные черты Сальватора Розы. Никогда сердце его не трогалось тем, что есть в натуре любезного, кроткого, пленяющего; он видел в ней только одни чрезвычайности и ужасы. Сей художник упражнялся во всех родах живописи. Рисовка его не правильна, но дышит огнем и жизнью; согласное расположение красок — иногда превосходное, часто не отделанное, — всегда сильно, выразительно, сообразно с обыкновенным его стилем. Главные черты в его картинах отличаются смелою, грубою противоположностью: в целом и в частях выдержан один характер. Сальватор Роза выбирал для картин своих дикие местоположения, поражающие своею необычностью; никогда он не изображал приятных полей, тучных долин; писал сухие пустыни, печальные утесы; выбирал предметы ужасные, или представлял их такими на картине.
Его дерева не одеты густыми, зелеными листьями, под тенью которых пастух и стадо находят проходное убежище. Он по большей части изображал огромные пни, на которых время и непогода положили печать свою. Орлы и коршуны гнездятся на обнаженных вершинах высоких деревьев, похожих на мачты кораблей, гонимых бурею по разъяренному океану. Все смотрят с удивлением на сии виды, но никто не желает обитать в местах, изображенных на картине, — местах диких, благоприятствующих грабежам и убийству, — местах, которых ночью никто не посещает, которые днем стараются скорее проехать мимо, и на которые, указывая, говорят вам: «здесь зарезан такой-то путешественник; здесь влекли по земле окровавленное тело его; там бросили его в пропасть».
Какая разница между сими местоположениями и прекрасными пустынями, изображенными кистью Лорреня! Находясь в них, пленный путешественник боится только минуты, в которую должен будет с ними расстаться; там стада безопасно могут пастись на тучной мураве и пить чистую воду; там все предметы означают счастье и напоминают воображению о прелестных садах Эдема!
Сальватор Роза постоянен в выборе предметов. Изображает ли историческое происшествие? Это Регул, брошенный в бочку, в которой набиты острые гвозди; или славный богатством своим тиран Поликрат, привязанный к виселице. Пишет ли предметы, взятые из священной истории христианской, или иудейской? Это ужасная казнь какого-нибудь мученика, или тень Самуилова, явившаяся устрашенному Саулу. Хочет ли представить богатую мифологию? Выбирает Главка и Скиллу, или Язона, усыпляющего чудовище, или титанов, грозных чад земли, пораженных молниею, брошенных в пропасть, раздавленных утесами.
Иногда сей художник принимался писать любезнейшие предметы, но писал их всегда по-своему. Если изображал Св. Иоанна, вещающего о пришествии Бога Спасителя мира, — или Платона, наставляющего молодых своих слушателей, указывающего им пути к мудрости и добродетели; то вдохновенный святой, философ и добродушные слушатели видом своим походили на разбойников.
Зритель, смотря на его картины, невольно предается мрачным мыслям; сама философия у него представляет одни только жестокие, неутешительные истины. Он изобразил Демокрита среди уединенных, развалившихся гробниц, окруженного разбросанными костями людей и животных. Философ смотрит на них с горькою улыбкою, положив голову на свою руку; он, кажется, говорит: «люди безрассудные! Можно ли не смеяться над вашими великими предприятиями, видя, чем он оканчиваются?»
Нетрудно догадаться, что такой художник имел способность изображать сражения; так! Он изображал их с отличным искусством. Тут-то со всею силою и удобностью обнаруживается оригинальная жестокость его характера. Картина, хранящаяся в Музеуме и представляющая великое сражение, почитается удивительным произведением. Поэзия ужасов и кровопролитий оживляет картину; развалины чертогов, обширная и сухая равнина, дикие горы, небо — все имеет вид печальный, все кажется соответствующим воплю умирающих. Суровость в краске, величавость в выражении, совершенно приличны живому, свирепому начертанию лиц. Вражда и ярость торжествуют среди жертв своих; ненасытная жажда крови написана на лице каждого ратника; никогда зрелище кровопролития и смерти не было представлено в ужаснейшем виде.
Сальватор Роза приобрел себе славу стихотворством. Не нужно сказывать, что муза его напоена была желчью; он писал только одни сатиры, весьма язвительные, которые и ныне еще уважаются в Италии.
По большей части лица, написанные на картинах, а особливо на ландшафтах, суть воины, ни на кого не похожие, в новом, необычайном наряде. Он писал полицейских сыщиков, провозчиков товаров и мошенников. Он так же искусно вырезал на меди, с помощью крепкой водки. Множество странных своих героев.
Произведения Сальватора Розы особливо нравится удивительною своею мрачностью. Людям нравится все удивительное; они бегают туда и сюда, суетятся, заботятся, чтобы укрыться от скуки; идут в театре смотреть трагедию, которая часто рождает в них самые печальные мысли. Живопись не так опасна для спокойствия; по крайней мере, почти всегда можно найти лекарство подле самого зла. Картинные галереи наполнены изображениями всякого рода; одни изглаживают в нас впечатления, сделанные другими. Смотря на группу Купидонов Альбановых, забываем о свирепых, кровожадных воинах Сальватора Розы.
Изображать людям натуру — прекрасную и ужасную, нет нужды — изображать ее способом новым: вот что требуется от художника; вот условия, необходимые для приобретения долговременной славы. Сальватор Роза исполнил сии условия, и приобрел славу, которой никто отнять у него не может.
Телассон Ж. Ж. Сальватор Роза / Телассон // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 22, № 15. — С. 242-247.