ГЛАВА I.
Заговоръ во Флоренціи.
править
Флоренція еще съ давнихъ временъ славилась красотою своихъ окрестностей. Холмы, окружавшіе ее со всѣхъ сторонъ точно зеленыя стѣны, были покрыты уже тогда красивыми виллами, утопавшими въ зелени виноградниковъ, а на вершинахъ этихъ холмовъ красовались зубчатыя стѣны и башни замковъ, представлявшихъ настоящія крѣпости, готовыя дать отпоръ дерзкому врагу. Съ возвышенныхъ мѣстъ открывался чудный видъ: внизу красивый и цвѣтущій городъ, пересѣкаемый рѣкою Арно, черезъ которую были перекинуты изящные мосты, а кругомъ, вблизи и вдали, прелестные дворцы и виллы, куда богатые и знатные жители города удалялись для отдыха. Флоренція вполнѣ заслужила свое названіе «цвѣтущаго города», которое было дано ей еще древними римлянами. Вначалѣ это была небольшая римская колонія, но, благодаря своему великолѣпному мѣстоположенію и развитію шелковой промышленности, Флоренція съ теченіемъ времени превратилась въ большой городъ, добившійся полной самостоятельности и подчинившій себѣ другіе города, въ особенности Пизу, которая нужна была Флоренціи, какъ гавань для свободнаго сообщенія съ Средиземнымъ моремъ.
Но не одна Флоренція представляла изъ себя такое самостоятельное государство; Миланъ, Генуя, Римъ и другіе города Италіи также были независимы и, вообще, вся Италія въ средніе вѣка была раздроблена на множество мелкихъ государствъ. Одинъ и тотъ же народъ, исповѣдывавшій одну и ту же религію и говорившій на одномъ и томъ же языкѣ, населялъ всѣ эти мелкія государства, вѣчно враждовавшія между собою и не стѣснявшіяся призывать на помощь иностранцевъ — французовъ, испанцевъ и даже турокъ для избіенія своихъ же братьевъ итальянцевъ. Но и внутри государствъ и въ самостоятельныхъ городахъ вражда и борьба вліятельныхъ и знатныхъ дворянскихъ родовъ, оспаривавшихъ власть другъ у друга, никогда не прекращалась. Эта борьба приводила иногда къ рѣзнѣ на улицахъ города, къ убійствамъ изъ за угла. Вообще, убійства, явныя и тайныя, и заговоры составляли тогда самое обычное явленіе въ Италіи, и побѣдители учиняли кровавую расправу надъ побѣжденными. То были тяжелыя, мрачныя времена, залитыя кровью многихъ невинныхъ людей и, конечно, они оставили бы по себѣ въ исторіи Италіи одни только страшныя воспоминанія, еслибы искусства и науки не достигли въ Италіи именно въ это время очень высокой степени развитія и процвѣтанія, благодаря покровительству тщеславныхъ и соперничавшихъ между собою правителей итальянскихъ государствъ.
«Цвѣтущій городъ» Флоренція не составлялъ исключенія изъ этого общаго правила. Здѣсь, какъ и въ другихъ областяхъ Италіи, не прекращалась глухая борьба между людьми, желавшими захватить власть въ свои руки. Наряду съ вѣчными внутренними междуусобными распрями Флоренціи приходилось еще вести войны съ сосѣдями, съ цѣлью расширенія своихъ владѣній. Но какъ ни тяжелы были эти условія жизни, они все-таки имѣли одну хорошую сторону: они закаляли мужество гражданъ и способствовали появленію среди нихъ свѣтлыхъ личностей, не преслѣдовавшихъ никакихъ честолюбивыхъ цѣлей, а готовыхъ жертвовать собой, чтобы спасти свою родину отъ гибели, и храбро боровшихся со всякими притѣсненіями, несправедливостями и пороками, которые были распространены въ тогдашнемъ итальянскомъ обществѣ. Многіе изъ этихъ борцовъ за правду и проповѣдниковъ добра и свѣта погибали мученическою смертью, но смерть ихъ не пропала даромъ для будущихъ поколѣній, и проповѣдь ихъ все-таки принесла плоды. Имена такихъ великихъ борцовъ, гдѣ бы они ни дѣйствовали, являются потомъ уже достояніемъ всего человѣчества, которое съ благодарностью вспоминаетъ о нихъ.
Въ XV вѣкѣ во Флоренціи власть надъ городомъ находилась въ рукахъ Косьмы Медичи, одного изъ умнѣйшихъ людей своего времени, происходившаго не изъ знатнаго дворянскаго рода, а изъ купеческой семьи, составившей себѣ громадное состояніе торговлей. Въ такомъ промышленномъ городѣ какъ Флоренція купцы и ремесленники, конечно, должны были играть большую роль. Въ семьѣ Медичи они видѣли свою опору и поэтому были безусловно ей преданы. Но Медичи вообще пользовались народною любовью за то, что еще въ концѣ XIV вѣка принимали участіе въ борьбѣ народа со знатными дворянами и всегда стояли на его сторонѣ. Когда побѣда въ этой борьбѣ оказалась на сторонѣ знати, Медичи были изгнаны изъ Флоренціи, но въ XV вѣкѣ они вернулись, и Косьма Медичи, воспользовавшись неудовольствіемъ народа на управленіе дворянъ за частыя войны и тяжелые налоги, захватилъ въ свои руки власть. Съ того момента до конца столѣтія Медичи управляли флорептинскою республикой и пріобрѣли громкую извѣстность тѣмъ, что покровительствовали искусствамъ, достигшимъ во Флоренціи во время ихъ управленія очень высокой степени процвѣтанія. Косьма Медичи названъ былъ кромѣ того «отцомъ отечества» еще за то, что свои богатства онъ употреблялъ на благо народа, никогда но прибѣгалъ къ вымогательствамъ и въ голодный годъ раздавалъ хлѣбъ народу. Онъ всячески старался уладить внутренніе раздоры и распри и, чтобы привлечь на свою сторону властолюбивую знать города, породнился съ семьею самаго вліятельнаго противника своего Пацци, выдавъ замужъ свою внучку Бланку за Вильгельма Пацци.
По смерти Косьмы, котораго оплакивала вся Флоренція, городъ призналъ своимъ главой его сына Пьетро, отца Бланки. Къ сожалѣнію, Пьетро былъ слабый и больной человѣкъ, далеко не обладавшій умомъ и энергіей своего отца. Онъ недолго правилъ Флоренціею и скоро умеръ. Послѣ него остались два сына: Лоренцо и Джуліано, на которыхъ флорентинцы перенесли свою привязанность къ дому Медичей, хотя оба юноши, воспитанные въ роскоши и богатствѣ, ничѣмъ еще не успѣли зарекомендовать себя въ глазахъ народа. Этимъ то обстоятельствомъ задумали воспользоваться нѣкоторые изъ знатныхъ родовъ во Флоренціи, чтобы отнять у Медичей власть и господство надъ городомъ.
Внучка Косьмы Медичи, Бланка, вышедшая замужъ за Вильгельма Пацци, славилась своею красотой, скромностью и кротостью нрава. Она пользовалась всеобщею любовью, и бракъ ея былъ очень счастливый. Она жила съ мужемъ въ прелестной виллѣ въ окрестностяхъ Флоренціи. Вильгельмъ Пацци очень любилъ заниматься сельскимъ хозяйствомъ и самъ управлялъ своими обширными помѣстьями. Хозяйство его было образцовое, и Бланка помогала ему во всемъ. Но, какъ истый потомокъ Медичей, Бланка питала также особенную любовь къ искусствамъ и старалась украшать свою виллу лучшими художественными произведеніями. И Вильгельмъ и Бланка охотнѣе всего проводили время дома, въ кругу близкихъ, но Вильгельму все-таки приходилось часто бывать въ городѣ по разнымъ дѣламъ. По воскресеньямъ онъ также имѣлъ обыкновеніе ѣздить въ городъ, чтобы присутствовать на торжественномъ богослуженіи въ соборѣ. Поэтому Бланка была очень удивлена, когда онъ въ одно изъ воскресеній объявилъ ей, что не поѣдетъ въ городъ, а будетъ слушать обѣдню въ своей домовой церкви.
Это показалось ей тѣмъ болѣе удивительнымъ, что именно сегодня долженъ былъ служить въ соборѣ новый архіепископъ и, конечно, на этомъ богослуженіи должна была присутствовать вся знать города, такъ что отсутствіе Вильгельма Пацци могло показаться страннымъ. Новый архіепископъ, Пьетро Ріаріо, былъ родственникъ папы Сикста IX, который раздавалъ высокія должности всѣмъ своимъ роднымъ и теперь назначилъ своего племянника Пьетро архіепископомъ Флоренціи. Молодой архіепископъ сразу прібрѣлъ громкую извѣстность своею невѣроятною расточительностью и роскошью пировъ, которые онъ задавалъ въ своемъ дворцѣ. Когда онъ пріѣхалъ во Флоренцію съ блестящею свитой, то его спасло присутствіе духа егеря, который уговорилъ своего господина пробраться задними улицами ко дворцу брата его жены, Лоренцо Медичи.
Достигнувъ дворца, Вильгельмъ могъ считать себя въ безопасности, по крайней мѣрѣ, на нѣкоторое время. Слуги впустили его, зная, что онъ родственникъ ихъ господина и видя въ его появленіи доказательство, что онъ находится на сторонѣ Медичёй. Лоренцо Медичи, раненый, былъ незадолго передъ этимъ перенесенъ во дворецъ, но когда туда же принесли трупъ убитаго Джуліано, волненіе народа достигло высшей степени.
Вѣсть о покушеніи съ быстротой молніи разнеслась по городу. Народъ, преданный семьѣ Медичи, съ яростью началъ преслѣдовать ихъ враговъ.
Флорентинцы розыскивали всѣхъ, кого подозрѣвали въ соучастіи или во враждѣ къ Лоренцо Медичи и самымъ безжалостнымъ образомъ расправлялись съ ними. Архіепископъ Пьетро Ріаріо, спрятавшійся въ алтарѣ во время страшной суматохи, которая поднялась въ соборѣ, все-таки не избѣгъ возмездія, такъ-же какъ и Франциско Пацци — его повѣсили рядомъ съ архіепископомъ подъ окнами дворца «Синьоріи», т. е. верховнаго совѣта города.
Изъ всѣхъ членовъ семьи Пацци уцѣлѣлъ только Вильгельмъ, мужъ Бланки. Какъ только Бланка узнала о томъ, что случилось, она немедленно поспѣшила въ городъ къ своему брату. Бланка пользовалась расположеніемъ флорентинцевъ за свою доброту и поэтому, когда она пріѣхала въ городъ, то толпа на улицахъ не только не нанесла ей никакого оскорбленія, хотя она носила фамилію врага Медичей, но привѣтствовала ее радостными криками и отправилась вслѣдъ за нею ко дворцу Лоренцо, такъ что въѣздъ Бланки, сопровождаемой толпой, напоминалъ настоящее тріумфальное шествіе.
Ужасъ Бланки не имѣлъ границъ, когда она узнала подробности того, что случилось. Она тотчасъ бросилась къ своему раненому брату, который лежалъ въ постели, и горькими слезами оплакивала печальную участь убитаго младшаго брата. Ей удалось, хотя не безъ труда, убѣдить Лоренцо въ томъ, что ея мужъ не принималъ никакого участія въ заговорѣ. Лоренцо согласился оказать покровительство Вильгельму, который только въ его домѣ могъ считать себя въ безопасности. Однако, Бланка понимала, что пока неистовства толпы не прекратятся, до тѣхъ поръ мужу ея будетъ грозить опасность и поэтому она переживала тяжелые дни мучительнаго безпокойства. Но мало по малу спокойствіе во Флоренціи возстановилось, и Бланка, наконецъ, могла вернуться къ своимъ дѣтямъ и зажить снова прежней спокойной жизнью.
ГЛАВА II.
Дочь венеціанской республики.
править
Неудавшійся заговоръ еще больше укрѣпилъ положеніе Лоренцо Медичи, власть котораго во Флоренціи сдѣлалась послѣ этого неограниченной. Но честолюбіе его не было удовлетворено: ему хотѣлось прославить свое управленіе Флоренціей и доставить ей выдающееся мѣсто среди другихъ итальянскихъ городовъ. До этого времени правители Флоренціи заботились только о расширеніи и процвѣтаніи ея торговли, и она держалась въ сторонѣ отъ прочихъ итальянскихъ государствъ. Лоренцо рѣшилъ измѣнить это и завести сношенія съ сосѣдними владѣтельными итальянскими князьями. Съ этой цѣлью онъ обратился прежде всего къ неаполитанскому королю.
Однажды утромъ Лоренцо вошелъ въ комнату, гдѣ его жена Кларисса сидѣла у окна и любовалась видомъ, который разстилался передъ ея глазами.
— Посланный неаполитанскаго короля Фердинанда привезъ мнѣ только что пріятную вѣсть, — сказалъ онъ, — въ Неаполѣ ждутъ моего посѣщенія. Теперь все дѣло въ томъ, чтобы произвести на короля хорошее впечатлѣніе и угодить ему.
Кларисса съ восторгомъ и гордостью взглянула на мужа. Когда она обручилась съ Лоренцо Медичи, враги его въ Римѣ съ насмѣшкою говорили, что она выходитъ замужъ за торговца шелковыми издѣліями, разсчитывая этими словами уязвить самолюбіе и гордость знатной римлянки. Ну, вотъ, теперь этотъ торговецъ будетъ гостемъ неаполитанскаго короля, который приметъ его, конечно, съ подобающею пышностью и почетомъ! Эта мысль несказанно радовала ее. Въ ту-же минуту въ головѣ ея возникъ планъ, какъ заслужить расположеніе неаполитанскаго короля. Планъ этотъ касался второго сына короля Фердинанда, принца Фридриха. Кларисса задумала устроитъ бракъ этого принца съ молодою кипрскою королевой, Катериною Корнаро. Она была вдова киирскаго короля Іакова, и тотъ, кто получилъ бы ея руку, вмѣстѣ съ тѣмъ получилъ бы и чудный островъ Кипръ. Хитрые венеціанцы давно уже желали овладѣть этимъ островомъ и поэтому они постарались женить болѣзненнаго кипрскаго короля на красавицѣ Катеринѣ Корнаро, дочери одного изъ венеціанскихъ вельможъ, объявивъ ее «дочерью венеціанской республики».
Всѣ разсчеты венеціанцевъ оправдались: вскорѣ умеръ мужъ Катерины Корнаро, и она унаслѣдовала послѣ него престолъ. Теперь венеціанцы опасались только одного: чтобы она не вышла вторично замужъ, такъ какъ тогда планы Венеціи могли рушиться. Поэтому за королевой былъ устроенъ самый бдительный надзоръ, и никто изъ принцевъ, желавшихъ получить ея руку и сердце, не могъ явиться на Кипръ. Лоренцо зналъ это и поэтому сказалъ своей женѣ, что ея планъ женить принца Фридриха на Катеринѣ Корнаро совершенно неосуществимъ.
— Да, — замѣтила Кларисса, — если приступить къ нему обычнымъ путемъ. Но нужно повести дѣло иначе: принцъ Фридрихъ долженъ обмануть бдительность венеціанцевъ, незамѣтно пробраться на островъ и плѣнить сердце молодой королевы.
Лоренцо согласился съ женой и сказалъ, что сообщить неаполитанскому королю этотъ планъ.
Приготовленія къ отъѣзду Лоренцо Медичи были скоро кончены, и, разумѣется, онъ не пожалѣлъ средствъ, чтобы обставить свое путешествіе какъ можно великолѣпнѣе. Онъ сѣлъ въ Ливорно на корабль и отправился въ Неаполь. Король Фердинандъ выслалъ къ нему на встрѣчу своего сына Фридриха. Лоренцо былъ очень радъ, что ему представился такимъ образомъ случай свести болѣе близкое знакомство съ принцемъ и заинтересовать его своимъ планомъ. Фридрихъ, однако, гораздо больше заинтересовался личностью молодой кипрской королевы, которую хитрые венеціанцы держали точно въ плѣну на островѣ, нежели тѣмъ обстоятельствомъ, что съ нею было связано полученіе кипрской короны.
Король Фердинандъ и наслѣдный принцъ приняли Лоренцо Медичи такъ, какъ будто онъ былъ главою какого нибудь могущественнаго государства, и Лоренцо былъ необыкновенно польщенъ этимъ пріемомъ. Въ честь пріѣзжаго гостя король устроилъ великолѣпныя празднества. Лоренцо имѣлъ полное основаніе быть довольнымъ своимъ путешествіемъ. Король Фердинандъ, съ своей стороны, также былъ доволенъ, такъ какъ онъ разсчитывалъ на то, что Лоренцо Медичи окажетъ ему поддержку противъ Рима, съ которымъ Неаполь не ладилъ. Во время одной изъ дружескихъ бесѣдъ Лоренцо повѣдалъ королю свой планъ женитьбы принца Фридриха на Катеринѣ Корпаро, съ цѣлью отнять Кипръ у венеціанской республики. Королю также очень понравилась эта мысль, и они вмѣстѣ съ Лоренцо стали обсуждать, какъ лучше устроить это дѣло, не возбуждая подозрѣній Венеціи.
Когда Лоренцо собрался уѣзжать, король разрѣшилъ Фридриху проводить гостя на нѣкоторое разстояніе. Съ этою цѣлью для молодого принца была приготовлена королевская парусная барка, которая и отправилась вслѣдъ за кораблемъ, увозившимъ Лоренцо назадъ на родину.
На набережной собралась громадная толпа провожать Лоренцо. Всѣ бросали вслѣдъ отъѣзжавшимъ вѣнки и букеты, такъ что заливъ почти сплошь покрылся цвѣтами.
Принцъ Фридрихъ находился на кораблѣ вмѣстѣ съ Лоренцо, но, отъѣхавъ нѣкоторое разстояніе отъ города, онъ простился съ нимъ и пересѣлъ на свою барку. Рулевой былъ очень удивленъ, когда молодой принцъ велѣлъ ему повернуть барку въ другую сторону и править не домой въ Неаполь, а къ острову Кипру. Тогда только изумленные матросы поняли, почему на баркѣ были взяты запасы на нѣсколько дней. Конечно, никто изъ матросовъ не сдѣлалъ ни одного замѣчанія, и всѣ, молча, повиновались приказаніямъ принца, а онъ между тѣмъ спустился въ каюту и тамъ при помощи слуги переодѣлся въ костюмъ греческаго матроса.
Принцъ Фридрихъ очень много слышалъ о красотахъ острова Кипра и сгоралъ желаніемъ посмотрѣть его. Природа не поскупилась и щедро осыпала своими дарами этотъ островъ. Прекрасный климатъ, живописные виды, роскошная растительность, чудное вино, всевозможные плоды — все это побуждало путниковъ останавливаться на этомъ островѣ на болѣе или менѣе продолжительное время. Торговыя суда, везшія драгоцѣнные товары изъ Индіи, Персіи и другихъ странъ востока, обыкновенно заходили на островъ Кипръ, чтобы запастись прѣсною водою и отдохнуть послѣ морского путешествія. Жители Кипра, конечно, извлекали пользу изъ этихъ остановокъ, и торговля острова процвѣтала.
На всѣхъ парусахъ стремился Фридрихъ къ этой волшебной странѣ, привлекавшей его мечты.
Вѣтеръ благопріятствовалъ путешествію, и барка быстро подплывала къ острову. Скоро уже можно было различить пальмовыя, кипарисовыя и оливковыя рощи, и съ берега доносился сильный аромать померанцевыхъ цвѣтовъ. Барка обогнула островъ и направилась къ гавани города Фамагоста, который раскинулся по берегу. Вдали виднѣлись красивыя виллы, окруженныя роскошными садами и совершенно потонувшія въ зелени, сквозь которую мѣстами только бѣлѣли ихъ мраморныя стѣны. Вблизи собора возвышался красивый королевскій дворецъ, окруженный кипарисами. Сады нѣкоторыхъ виллъ спускались прямо къ морю.
Барка подошла уже такъ близко къ берегу, что явился вопросъ, гдѣ пристать.
— Ни въ какомъ случаѣ не въ городской гавани! — воскликнулъ Фридрихъ. — Я терпѣть не могу шума и толкотни торговаго города.
Не успѣлъ онъ выговорить этихъ словъ, какъ увидѣлъ вблизи прелестную мраморную террасу, ступени которой спускались прямо къ морю. Позади террасы виднѣлась изъ-за зелени красивая вилла, окруженная садомъ.
Когда барка подплыла ближе, Фридрихъ увидѣлъ, что на террасѣ находилось нѣсколько дамъ, одѣтыхъ въ греческіе костюмы. Онѣ были заняты какою то игрой или танцами, и временами до него доносился ихъ серебристый смѣхъ. Не долго думая, принцъ рѣшилъ пристать къ этой террасѣ и вступить въ переговоры съ обитателями или обитательницами хорошенькой виллы.
Высокая фигура принца, стоявшаго, выпрямившись во весь ростъ, на палубѣ барки, которую матросы привязывали къ столбамъ, обратила на себя вниманіе дамъ на террасѣ. Въ первую минуту онѣ подумали, конечно, о морскихъ разбойникахъ, которые часто показывались въ этихъ краяхъ. Но наружность принца нѣсколько успокоила ихъ.
Дамы столпились на террасѣ и съ любопытствомъ смотрѣли на моряковъ. Двѣ изъ нихъ, болѣе храбрыя, рѣшились спуститься внизъ, чтобы разспросить чужеземцевъ, откуда они и по какому праву явились сюда.
Фридрихъ умѣлъ говорить по гречески и объяснилъ, что онъ странствующій пѣвецъ, желающій показать свое искусство королевѣ. Съ своей стороны онъ узналъ, что вилла, къ которой онъ присталъ, принадлежитъ княгинѣ Кандорасъ и попросилъ позволенія ей представиться.
Обѣ дамы были поражены смѣлостью его рѣчей и его гордымъ видомъ и обѣщали поговорить съ княгиней. Онѣ поднялись по лѣстницѣ, и принцъ видѣлъ, что на террасѣ начался оживленный разговоръ, по временамъ прерываемый смѣхомъ. Однако, разговоръ этотъ кончился благопріятно для принца, такъ какъ обѣ дамы снова спустились внизъ и объявили ему, что княгиня готова принять его, но онъ долженъ покориться нѣкоторымъ мѣрамъ предосторожности, которыя должны быть непремѣнно приняты. Фридрихъ на все согласился; тогда ему было позволено выйти на берегъ. Въ сопровожденіи обѣихъ дамъ онъ поднялся по лѣстницѣ на террасу, гдѣ ожидала его сама владѣтельница виллы, окруженная своими подругами.
Вѣрный своей роли, Фридрихъ повторилъ княгинѣ, что онъ пріѣхалъ съ одного греческаго острова и имѣетъ намѣреніе показать королевѣ свое искусство пѣть и играть на лютнѣ. Послѣ этого онъ намѣренъ отправиться къ дворамъ другихъ властителей и королей.
Дама, которую онъ принималъ за владѣтельницу виллы, княгиню Кандорасъ, и которая поразила его своею красотой, привѣтливо улыбнулась ему въ отвѣтъ и просила, чтобы онъ показалъ ей и ея гостямъ образецъ своего искусства.
Фридрихъ приказалъ принести лютню, которая осталась на баркѣ. Онъ дѣйствительно игралъ на этомъ инструментѣ превосходно и обладалъ прекраснымъ задушевнымъ голосомъ.
Чернокожія служанки принесли подушки на террасу, и дамы усѣлись въ кружокъ, обмахиваясь вѣерами и съ любопытствомъ поглядывая на пѣвца. Только красавица хозяйка, склонила свою голову и словно о чемъ то глубоко задумалась.
Когда Фридрихъ кончилъ, раздались восторженныя рукоплесканія. Дамы просили принца повторить пѣсню, что онъ охотно исполнилъ, затѣмъ онѣ вступили съ нимъ въ разговоры о музыкѣ и пѣніи. Но златокудрая красавица не принимала въ этомъ разговорѣ никакого участія и когда онъ кончился, она сказала, обращаясь къ Фридриху:
— Правила гостепріимства требуютъ, чтобъ вамъ былъ оказанъ пріютъ на этой виллѣ, но только одному вамъ. Ваши спутники должны оставаться на баркѣ, которая, повидимому, такъ прекрасно устроена, что они тамъ не могутъ терпѣть никакихъ неудобствъ, но вы должны дать мнѣ честное слово, что не питаете никакихъ злыхъ умысловъ ни противъ кого на этомъ островѣ и что вы не уѣдете отсюда, не предупредивъ меня.
Фридрихъ исполнилъ все, что отъ него требовали, и слуги отвели его въ предназначенную для него комнату. Онъ не замѣтилъ, однако, что за нимъ, такъ-же какъ и за его баркой, былъ устроенъ самый бдительный надзоръ.
На другой день Фридрихъ былъ очень огорченъ тѣмъ, что хозяйка виллы не показывалась. Онъ справился о ней и узналъ, что она не совсѣмъ здорова. У Фридриха какъ то сразу пропала охота видѣть королеву и добиваться ея благосклонности. Онъ провелъ цѣлый день на виллѣ, просидѣлъ нѣсколько часовъ на террасѣ и только раза два спускался къ своимъ людямъ на баркѣ, чтобы еще разъ напомнить имъ, что они должны хранить молчаніе.
Онъ обрадовался, когда наступилъ вечеръ и онъ могъ, наконецъ, отправиться спать, въ надеждѣ увидѣть на другой день свою хозяйку. Но и эта надежда была обманута: княгиня Кандорасъ не показывалась. Фридрихъ не подозрѣвалъ, что на виллѣ съ нетерпѣніемъ ждали того момента, когда онъ отправиться къ королевѣ. Но онъ позабылъ объ этомъ и оставался жить на виллѣ, разгуливая по саду и распѣвая свои пѣсни на террасѣ по вечерамъ. Тогда онъ видѣлъ; что окна въ домѣ открывались и тамъ показывались какія то женскія фигуры, очевидно, слушавшія его пѣніе. Роль пѣвца уже начала надоѣдать ему, и онъ подумывалъ о томъ, чтобы открыть свое званіе, какъ вдругъ произошло событіе, которое все измѣнило.
Однажды ночью Фридрихъ былъ разбуженъ страшнымъ шумомъ. Очевидно, что то случилось, потому что раздавались крики и поднялась бѣготня и суматоха. Онъ быстро вскочилъ съ постели и, накинувъ на себя платье, выбѣжалъ, чтобы узнать, въ чемъ дѣло. Бѣгавшіе взадъ и впередъ въ сильномъ волненіи слуги сообщили ему, что только что прибылъ гонецъ отъ королевы съ извѣстіемъ, что тунисскіе морскіе разбойники напали на ея дворецъ, очевидно, съ цѣлью похитить королеву.
Фридрихъ былъ глубоко потрясенъ этимъ извѣстіемъ и тотчасъ же почувствовалъ, что рыцарскій долгъ повелѣваетъ ему идти спасать королеву. Какъ разъ въ эту минуту, когда онъ раздумывалъ, какъ ему поступить, къ нему подбѣжала одна изъ дамъ, которую онъ видѣлъ въ первый день на террасѣ возлѣ прекрасной княгини Кандорасъ.
— Идите скорѣе и помогите спасать королеву, — сказала она. — Я тоже послала туда вооруженныхъ слугъ, потому что дворцовая стража недостаточно сильна. Королеву предупреждали, что тунисскій бей назначилъ большую награду за то, чтобъ ее взяли въ плѣнъ и привели къ нему. Это и вызвало нападеніе тунисскихъ морскихъ разбойниковъ. Оттого и ваше появленіе возбудило такія подозрѣнія и за вами такъ слѣдили. Бѣгите же скорѣе на помощь королевѣ.
— Я спѣшу туда, — отвѣтилъ ей Фридрихъ, — но умоляю васъ, не отсылайте всѣхъ людей отсюда, такъ какъ вѣдь тогда княгиня Кандорасъ окажется совсѣмъ беззащитной…
— Обо мнѣ не заботьтесь, — прервала его дама. — Мнѣ не грозитъ никакой опасности, но спѣшите скорѣе къ королевѣ, которой нужна помощь…
— Что это значитъ? — воскликнулъ пораженный Фридрихъ. — Я видѣлъ княгиню Кандорасъ на террасѣ въ первый день и обязанъ ей отплатить чѣмъ нибудь за ея гостепріимство. Какъ же я могу оставить ее одну безъ всякой защиты, тѣмъ болѣе теперь, когда, — какъ мнѣ сказали, — она лежитъ больная…
— Вы ошибаетесь, — поспѣшно замѣтила ему дама. — Княгиня Кандорасъ — это я, а та красивая дама, съ которою вы разговаривали въ первый день — это была королева, удостоившая мой маленькій праздникъ своимъ присутствіемъ. Торопитесь же къ ней поскорѣе и присоединитесь къ ея защитникамъ.
Услышавъ это, принцъ, какъ безумный, бросился къ морю, разбудилъ своихъ людей и велѣлъ слѣдовать за собой. Они подоспѣли къ королевскому дворцу какъ разъ во время. Дворцовая стража уже не въ силахъ была болѣе задерживать разбойниковъ, которые устремлялись во внутренніе покои дворца, куда въ смертельномъ страхѣ спряталась королева. Фридрихъ со своими людьми съ яростью бросился на нихъ и своимъ неожиданнымъ появленіемъ произвелъ среди нихъ переполохъ. Но и Фридрихъ не могъ бы долго удерживать натискъ разбойниковъ, если бы не подоспѣла вооруженная городская стража, и разбойники, заслышавъ звонъ оружія, тотчасъ обратились въ бѣгство.
Фридрихъ преслѣдовалъ ихъ до самаго моря и затѣмъ вернулся во дворецъ. Королевѣ уже сообщили, что она обязана своимъ спасеніемъ, главнымъ образомъ, чужеземцу, греческому моряку, который за нѣсколько дней передъ этимъ остановился на виллѣ княгини Кандорасъ. Она выразила желаніе видѣть молодого моряка, чтобы лично поблагодарить его.
Сильно билось сердце Фридриха, когда онъ входилъ къ королевѣ. Онъ тотчасъ узналъ въ ней мнимую княгиню Кандорасъ. Королева протянула ему руку и въ самыхъ сердечныхъ выраженіяхъ поблагодарила его, прибавивъ шопотомъ просьбу, чтобы онъ открылъ ей, кто онъ такой.
Фридрихъ не могъ не исполнить просьбы, высказанной такимъ образомъ. Онъ шопотомъ назвалъ свое имя и званіе. Какъ разъ въ эту минуту въ комнату вошла пожилая дама, которую Фридрихъ уже замѣтилъ въ первый день своего пріѣзда въ числѣ гостей, бывшихъ на террасѣ. Она извинилась передъ королевой, посмотрѣла испытующимъ взоромъ на Фридриха и медленно удалилась.
— Я окружена шпіонами, — шепнула ему королева, какъ только она отошла. — Прошу васъ, будьте осторожны и слушайтесь меня. Уѣзжайте отсюда какъ можно скорѣе теперь, а затѣмъ возвращайтесь сюда не тайкомъ, а со свитой, подобающей вашему высокому сану. Здѣсь меня окружаетъ измѣна, вы должны дѣйствовать осторожно, чтобы не погубить ни себя, ни меня…
— Могу я явиться, какъ подобаетъ королевскому сыну и просить вашей руки, королева? — спросилъ тихо Фридрихъ.
Королева могла кивнула головой въ знакъ согласія и затѣмъ еще разъ напомнила ему о величайшей осторожности.
— Прощайте, и да хранитъ васъ Богъ! — сказала она. Фридрихъ ушелъ отъ нея совершенно счастливый. Черезъ нѣсколько часовъ онъ уже отплывалъ отъ Кипра, и благоухающій цвѣтущій островъ скоро потонулъ въ морской лазури.
Катерина Корнаро осталась одна въ своемъ дворцѣ. Волненіе и страхъ, которые она испытала во время нападенія разбойниковъ, мало по малу улеглись и уступили мѣсто мечтамъ о близкой свободѣ. Хотя Катерина и носила титулъ королевы и окружена была всевозможнымъ почетомъ, но она чувствовала себя словно въ плѣну. Да она и была настоящею плѣнницей. Могущественный Совѣтъ Десяти, управлявшій Венеціей и давшій ей почетный титулъ «дочери Венеціанской республики», неустанно слѣдилъ за ней. Она не могла располагать своими поступками, не могла сдѣлать ни одного шага самостоятельно и страшно скучала въ своемъ дворцѣ, съ тоскою поглядывая на море и словно ожидая отъ него избавленія. И вотъ избавленіе явилось въ лицѣ молодого красиваго принца, который могъ освободить ее окончательно отъ тяготившаго ее ига Венеціи, вырвать ее изъ плѣна и сдѣлать своею женою.
Катерина не обманывала себя. Она знала, что исполненіе этого плана сопряжено съ величайшими затрудненіями, что ея пріемные отцы, конечно, будутъ всячески стараться помѣшать ему, но она все-таки не ожидала, что ея мечтамъ о свободѣ будетъ такъ скоро нанесенъ рѣшительный ударъ.
Въ одинъ прекрасный день въ гавань Фамагосты явился небольшой венеціанскій флотъ подъ командою брата королевы, Георга Корнаро. Совѣтъ Десяти прислалъ его со строгимъ приказомъ привезти королеву въ Венецію. Предлогомъ для этого послужило нападеніе тунисскихъ пиратовъ, о которомъ было донесено въ Венецію. Напрасно королева плакала и умоляла брата оставить ее на островѣ, съ которымъ ей не хотѣлось разставаться. Братъ старался ее утѣшить какъ могъ, но сказалъ ей, что передъ желѣзною волей Совѣта Десяти всѣ должны преклоняться. Тогда Катерина Корнаро, думая подѣйствовать на брата, открыла ему свою тайну и разсказала про сына неаполитанскаго короля, принца Фридриха, который явился на островъ подъ видомъ греческаго матроса.
— Несчастная! — воскликнулъ Георгъ Корнаро. — Развѣ ты не понимаешь, почему неаполитанскій король хочетъ женить своего сына на тебѣ? Ему нуженъ Кипръ такъ-же, какъ и венеціанской республикѣ. Но Венеція не можетъ этого допустить. Ты должна покоряться безпрекословно ея велѣніямъ; никакое сопротивленіе тутъ невозможно. Бѣдная сестра, мнѣ жаль тебя, по что же дѣлать! Счастье какого нибудь одного человѣка ничто въ сравненіи съ величіемъ республики. Развѣ мало людей жертвовали своей жизнью на полѣ битвы ради славы отечества; мало ли людей погибло въ страшныхъ пыткахъ ради его пользы! Венеція требуетъ отъ тебя этой жертвы, и ты должна принести ее!
Бѣдная кипрская королева убѣдилась, что противиться невозможно. Жители Кипра устроили пышные проводы своей королевѣ, которую они дѣйствительно очень любили. Народу было сказано, что королева уѣзжаетъ только на время, чтобы повидаться со своими родными въ Венеціи и со своимъ сыномъ, который тамъ воспитывался. Ее просили скорѣе возвращаться, народъ засыпалъ ее цвѣтами, и она улыбалась сквозь слезы въ отвѣтъ, махая платкомъ, но сердце ея сжималось тоской.
Когда корабль поднялъ паруса и медленно и величаво отплылъ отъ берега, бѣдная молодая королева удалилась въ каюту и тамъ дала волю своимъ слезамъ.
ГЛАВА III.
«Вѣчный городъ» въ средніе вѣка.
править
Фридрихъ вернулся въ Неаполь въ самомъ радостномъ настроеніи духа. Онъ разсказалъ своему отцу обо всемъ происшедшемъ съ нимъ на Кипрѣ и о своемъ желаніи открыто посвататься за королеву. Но король, болѣе осторожный и опытный, нежели молодой принцъ, объяснилъ ему, что онъ ни въ какомъ случаѣ не можетъ открыто явиться на островъ въ качествѣ жениха королевы. Могущественная Венеція будетъ всѣми силами противиться этому браку, не желая упускать острова изъ своихъ рукъ, и принцъ ничего не добьется такимъ образомъ. Единственное, что остается сдѣлать — это тайно обвѣнчаться съ королевой, — и тогда Венеція уже ничего не въ состояніи будетъ сдѣлать и должна будетъ примириться съ совершившимся фактомъ.
Слѣдуя совѣтамъ отца, Фридрихъ втайнѣ подготовилъ свое вторичное путешествіе на Кипръ.
Но всѣмъ планамъ и надеждамъ его былъ нанесенъ смертельный ударъ, когда въ Неаполь пришло извѣстіе, что Венеція прислала свой флотъ за кипрскою королевой и увезла ее. Молодой принцъ пришелъ въ отчаяніе, узнавъ про это. Онъ прекрасно понималъ, что Венеція не выпуститъ королеву изъ своихъ рукъ. Принцъ придумывалъ разные способы, какъ освободить ее отъ этого плѣна, и рѣшилъ обратиться къ родственницѣ покойнаго кипрскаго короля, Шарлоттѣ Лузиньякъ, въ надеждѣ, что она поможетъ ему вырвать Катерину Корнаро изъ рукъ ея венеціанскихъ отцовъ, такъ самовластно распоряжавшихся ея судьбой.
Княгиня Шарлотта Лузиньякъ жила въ Римѣ. Она выстроила себѣ дворецъ вблизи Ватикана и окружила себя образованными людьми — поэтами, учеными, и художниками, преимущественно греками. Въ то время повсюду въ Италіи, а въ особенности въ Римѣ, было въ модѣ заниматься греческою литературой и изучать греческое искусство. Потомки древнихъ грековъ пользовались большимъ почетомъ въ знатномъ итальянскомъ обществѣ и могли разсчитывать на самый радушный пріемъ. Съ изумительнымъ рвеніемъ собирались тогда всѣ уцѣлѣвшіе остатки древняго искусства, и дома знатныхъ римлянъ представляли въ этомъ отношеніи настоящіе художественные музеи. Всѣ папы покровительствовали искусствамъ и окружали себя необычайной пышностью. Не только въ папскомъ дворцѣ, но и среди кардиналовъ царила величайшая роскошь. Какъ далеко было этимъ представителямъ католической церкви, пользовавшимся властью, могуществомъ и всѣми благами жизни, до первыхъ христіанъ, отличавшихся величайшею кротостью и смиреніемъ! Каждый папа, вступая на престолъ, заботился прежде всего о томъ, чтобы окружить себя наибольшею пышностью и затмить въ этомъ отношеніи своихъ предшественниковъ и всѣхъ другихъ европейскихъ государей. Родственники папы получали выгодныя должности, безъ стѣсненія грабили и притѣсняли народъ, вымогая отъ него деньги и также окружали себя великолѣпіемъ и блескомъ. Деньги добывались всѣми способами, но и тратились также безумно. Не только знатные римляне, но и духовенство, кардиналы и архіепископы задавали блестящіе пиры, стараясь затмить другъ друга своею расточительностью.
Фридрихъ Неаполитанскій явился во дворецъ Шарлотты подъ чужимъ именемъ. Онъ назвался графомъ Сполето; хотя при папскомъ дворѣ и въ знатномъ римскомъ обществѣ, въ которомъ онъ вращался, скоро догадались, кто онъ такой, но не показывали вида и предоставляли ему выдавать себя за итальянскаго графа.
Бывая у Шарлотты, принцъ Фридрихъ скоро убѣдился, что она враждебно настроена противъ Венеціи. Она также имѣла права на кипрскую корону и, въ случаѣ, если бы Катерина Корнаро отказалась отъ престола, Шарлотта могла бы наслѣдовать послѣ нея. Но, разумѣется, ей пришлось бы натолкнуться на сильное сопротивленіе Венеціи и поэтому она смотрѣла на венеціанскую республику, какъ на своего врага. На этомъ основаніи Фридрихъ вправѣ былъ разсчитывать, что она поможетъ ему получить руку Катерины Корнаро подъ тѣмъ условіемъ, чтобы эта послѣдняя отказалась отъ кипрской короны.
Вскорѣ Фридрихъ настолько сблизился съ Шарлоттой, что открылъ ей свою тайну. Она очень сочувственно отнеслась къ нему и обѣщала ему свою помощь. Отъ нея онъ узналъ, что Катерина Корнаро живетъ въ Тревизо, въ кругу друзей, преимущественно ученыхъ и художниковъ, и занимается искусствами и наукой.
Въ это время Римъ находился въ большомъ волненіи. Папа Иннокентій VIII давно былъ боленъ, и уже въ Римѣ разсуждали о томъ, кто будетъ его преемникомъ. У Шарлотты очень часто бывалъ кардиналъ Родриго Бордоріа, обладавшій громаднымъ богатствомъ. На него указывали, какъ на будущаго папу, и такъ какъ Шарлотта была очень дружна съ нимъ, то она и обѣщала Фридриху его содѣйствіе, какъ только онъ займетъ папскій престолъ послѣ смерти Иннокентія VIII.
Надежды эти чуть было не оправдались. Въ Римѣ распространился слухъ, что папа умеръ. Всѣ кардиналы собрались въ Ватиканъ и уже готовились выбрать ему преемника. Но папа очнулся; оказалось, что съ нимъ былъ только глубокій обморокъ, въ которомъ онъ пролежалъ нѣсколько часовъ. Когда онъ пришелъ въ себя и увидѣлъ, что кардиналы уже готовились дѣлить между собою его наслѣдіе, онъ очень разсердился и, призвавъ къ себѣ кардиналовъ, объявилъ имъ, что они напрасно надѣются на его смерть и что онъ еще переживетъ ихъ всѣхъ.
Однако, папа былъ очень напуганъ своимъ обморокомъ и боялся, что если съ нимъ повторится что-нибудь подобное, его могутъ заживо похоронить. Врачи, лечившіе папу, не возбуждали его довѣрія, и онъ рѣшилъ обратиться за помощью къ одному врачу-еврею, который жилъ въ Гетто (такъ назывались въ средніе вѣка кварталы, назначенные для евреевъ во многихъ городахъ Италіи, Германіи и Востока) и славился своимъ искусствомъ. Папа слышалъ не разъ разсказы о его чудесныхъ исцѣленіяхъ и поэтому велѣлъ отыскать его и привести въ Ватиканъ, къ великому неудовольствію всѣхъ кардиналовъ.
Гетто или еврейскій кварталъ состояло изъ главной улицы, довольно узкой, къ которой примыкало нѣсколько переулковъ, еще болѣе узкихъ. Съ каждой стороны главной улицы находились желѣзныя ворота, которыя, со времени папы Пія IV, запирались вечеромъ и открывались поутру. Гетто находилось вблизи Тибра и принадлежало къ самымъ нездоровымъ частямъ города. Узкія, грязныя улицы и тѣсныя помѣщенія, переполненныя людьми, нерѣдко бывали причиною появленія болѣзней, которыя отсюда распространялись и въ другія части города. Тогда на евреевъ тотчасъ же сыпались обвиненія, что они нарочно отравляютъ воду и воздухъ, для того чтобы вызвать моръ среди христіанъ. Эти нелѣпыя обвиненія часто являлись причиною жестокихъ гоненій, которымъ подвергались евреи въ тѣ смутныя времена.
На главной улицѣ Гетто находились большіе хорошіе дома, но всѣ они были выстроены такимъ образомъ, что съ улицы имѣли очень невзрачный видъ, со двора же, такъ же какъ и внутри, они были очень красиво отдѣланы.
Домъ еврейскаго врача Исаака Іема по своему наружному виду былъ такой же, какъ и всѣ прочіе дома въ Гетто. Посѣтитель входилъ черезъ высокія узкія двери въ темную прихожую, откуда онъ долженъ былъ подняться по такой же темной лѣстницѣ въ верхній этажъ и постучать въ дверь, которая вела также въ полутемную прихожую. Изъ этой прихожей посѣтитель попадалъ въ рабочій кабинетъ хозяина. Это была довольно бодыная комната, по стѣнамъ которой тянулись полки, уставленныя книгами, склянками, пузырьками, баночками съ разными снадобьями и т. п. Посрединѣ стоялъ столъ, на которомъ были разложены хирургическіе инструменты. Если посѣтитель былъ свой человѣкъ, то изъ этого кабинета хозяинъ вводилъ его во внутреннія комнаты, гдѣ жила его семья. Эти комнаты были убраны великолѣпно. Стѣнъ не было видно, такъ какъ онѣ были сплошь завѣшаны чудными турецкими коврами. Съ потолка спускалась лампа художественной работы, горѣвшая днемъ и ночью, такъ какъ дневной свѣтъ мало проникалъ въ комнату, выходившую окнами въ узкій переулокъ. Въ такомъ же родѣ были и всѣ другія комнаты, съ тою только разницей, что комната, гдѣ помѣщались дѣти Исаака, выходила окнами на главную улицу и поэтому была свѣтлѣе другихъ.
Римскіе граждане, съ презрѣніемъ смотрѣвшіе на евреевъ, рѣдко показывались въ Гетто и если заходили туда, то развѣ только съ цѣлью занять деньги у какого-нибудь богатаго еврея. Но когда въ Гетто появлялись посланные отъ папскаго двора или папскіе солдаты, то все населеніе приходило въ сильное волненіе, по опыту зная, что появленіе такихъ необычныхъ посѣтителей всегда было зловѣщимъ признакомъ, и жители Гетто могли ожидать новыхъ гоненій и притѣсненій. Поэтому и появленіе папскихъ пословъ, явившихся звать Исаака Іема къ больному папѣ, напугало жителей, да и самъ Исаакъ не ждалъ отъ этого ничего хорошаго. Онъ зналъ, что папа при смерти и сомнѣвался, чтобы его искусство могло поднять угасающія силы старика, которому ни за что не хотѣлось умирать. Но Исаакъ зналъ также, что если ему не удастся вылѣчить папу, и онъ умретъ, то кардиналы воспользуются, этимъ, чтобы обвинить его въ смерти папы и начать новыя гоненія противъ евреевъ.
Но отказываться также было нельзя, и Исаакъ Іемъ съ тяжелымъ сердцемъ простился со своими домашними и отправился вмѣстѣ съ папскими послами въ Ватиканъ.
Папа Иннокентій VIII съ нетерпѣніемъ ожидалъ еврейскаго врача, въ искусство котораго вѣрилъ. Онъ слышалъ, что этотъ врачъ не только искусно лѣчитъ, но и производитъ очень трудныя операціи. Папѣ передавали разсказъ про одного умирающаго, который былъ спасенъ тѣмъ, что ему сдѣлали переливаніе крови, т. е. влили ему въ кровеносныя жилы свѣжую кровь, взятую отъ здороваго ребенка. Папа рѣшилъ попробовать это средство на себѣ, и такъ какъ никто изъ его врачей не рѣшался произвести такую операцію, то онъ и послалъ за еврейскимъ врачемъ, зная, что тотъ не посмѣетъ отказаться.
Когда Исаакъ явился къ больному и осмотрѣлъ его то папа сказалъ ему, что желаетъ подвергнуться операціи переливанія крови. Исаакъ, испугался. Это была очень трудная и опасная операція, и онъ зналъ, что подвергнетъ опасности свою жизнь, если она не удастся. Онъ нерѣшительно замѣтилъ папѣ, что трудно найти дѣтей, отъ которыхъ можно было бы взять кровь для операціи, такъ какъ врядъ ли найдутся родители, которые рѣшатся пожертвовать своими дѣтьми, даже когда дѣло идетъ о спасеніи главы церкви. Но папа возразилъ, что объ этомъ позаботятся кардиналы. Дѣйствительно, спустя нѣсколько часовъ его снова позвали къ папѣ и велѣли приготовить все для операціи, такъ какъ двое дѣтей уже приведены въ Ватиканъ, и Исаакъ можетъ взять отъ нихъ нужное количество крови, чтобы перелить ее въ кровеносныя жилы папы.
Съ тяжелымъ сердцемъ приступилъ Исаакъ къ приготовленіямъ, но когда въ комнату ввели двухъ несчастныхъ дѣтей, обреченныхъ на жертвоприношеніе, и онъ обернулся, чтобы взглянуть на нихъ, у него вырвался раздирающій душу крикъ. Это были его дѣти, его сыновья! Злобные кардиналы нарочно послали за ними въ Гетто и обманомъ увели ихъ отъ матери.
Несчастный отецъ, которому предстояло совершить эту операцію надъ своими собственными дѣтьми, зналъ, что на состраданіе кардиналовъ ему нечего разсчитывать, но думалъ подѣйствовать на нихъ другимъ путемъ.
— Развѣ я могу ручаться, что моя рука не дрогнетъ, если я буду производить эту опасную операцію надъ своими собственными дѣтьми? — сказалъ онъ кардиналамъ. — А вѣдь если операція будетъ неудачна, то я подвергну опасности драгоцѣнную жизнь папы.
Кардиналъ Орсини, ненавидѣвшій евреевъ и всегда устраивавшій гоненія на нихъ, строго посмотрѣлъ на него и сказалъ:
— Однако, ты готовъ былъ бы произвести эту операцію надъ христіанскими дѣтьми! Не совѣтую тебѣ отказываться, если не хочешь подвергнуть себя и своихъ близкихъ серьезной опасности. У тебя нѣтъ выбора. Ты долженъ сдѣлать то, что тебѣ приказываютъ.
Несчастный отецъ съ отчаяніемъ ломалъ свои руки, но выхода не было. И въ томъ и въ другомъ случаѣ ему и его дѣтямъ угрожала смертельная опасность. Что было дѣлать? Онъ обнялъ дѣтей и покрылъ ихъ горячими поцѣлуями. Оставалось надѣяться только на свое искусство.
— Будьте мужественны! — сказалъ онъ своимъ мальчикамъ, которые съ испугомъ смотрѣли на плачущаго отца и ожидали, что произойдетъ что то ужасное. — Милыя дѣти, изъ любви ко мнѣ перенесите страданіе Богъ посылаетъ намъ это испытаніе, и мы должны перенести его.
Съ этими словами онъ взялъ дѣтей за руки и повелъ ихъ къ больному, гдѣ уже собрались другіе врачи и кардиналы и все было готово для операціи переливанія крови. Малютки дрожали отъ страха, но изъ любви къ отцу стойко перенесли боль. Исаакъ, блѣдный какъ смерть, необыкновенно быстро и искусно произвелъ операцію и тотчасъ же наложилъ перевязку на пораненные кровеносные сосуды. Казалось, операція удалась вполнѣ, и бѣдный отецъ вздохнулъ свободно, убѣдившись, что мальчики его не подверглись опасности. Однако, радость его была преждевременна: черезъ нѣсколько часовъ обоихъ мальчиковъ не стало Несчастный отецъ сдѣлалъ все, что только могъ, чтобы спасти ихъ, по все было напрасно. Какъ безумный бросился онъ бѣжать изъ Ватикана, подальше отъ этихъ стѣнъ, гдѣ только что была принесена въ жертву жизнь двухъ младенцевъ, чтобы спасти жизнь истощенному старцу. Дѣйствительно, операція эта принесла папѣ пользу и онъ послѣ нея оправился, но ни онъ, ни его кардиналы не вспомнили о несчастномъ отцѣ и его дѣтяхъ, заплатившихъ своею жизнью за то, чтобы папа могъ еще въ теченіе нѣкотораго времени пользоваться всѣми благами, которыя доставлялъ ему папскій престолъ
ГЛАВА IV.
Джироламо Савонарола.
править
Въ то время, когда совершались описываемыя событія, когда стремленіе къ пышности и роскоши, къ власти и богатству заставляло римскихъ папъ и ихъ клевретовъ совершать самыя гнусныя преступленія, а мелкихъ итальянскихъ владѣтелей вести постоянную борьбу между собой и проливать кровь невинныхъ людей, — въ Феррарѣ, прозванной «страною мира», жила старинная дворянская семья Савонарола. Правитель Феррары, Николай Эсте, пригласилъ къ своему дворцу знаменитаго врача Михаила Савонаролу, который славился не только своими знаніями, но и добрымъ сердцемъ и готовностью всегда придти на помощь бѣднякамъ. Михаила Савонаролу всѣ любили, и онъ пользовался величайшимъ уваженіемъ въ Феррарѣ, но сынъ его Николай не пошелъ по его стопамъ. Онъ любилъ пиры и веселье гораздо больше, чѣмъ науку. При дворѣ правителя Феррары, такъ-же какъ и вездѣ въ Италіи, царила роскошь, и знатные дворяне старались превзойти другъ друга въ этомъ отношеніи. Николай Савонарола не отставалъ отъ другихъ и тратилъ деньги, заработанныя его отцомъ, на удовлетвореніе своихъ стремленій къ роскоши. Жена его Елена Буонокорзи происходившая также изъ старинной дворянской семьи, далеко не сочувствовала той погонѣ за удовольствіями и блескомъ, которая господствовала въ итальянскомъ обществѣ того времени, поощряемой примѣромъ высшаго духовенства и самого папы.
Изъ троихъ дѣтей Николая Савонаролы только младшій, Джироламо наслѣдовалъ качества своего дѣда, и тотъ сосредоточилъ на немъ всѣ свои заботы и привязанность. Михаилъ Савонарола самъ занимался со своимъ младшимъ внукомъ и мечталъ сдѣлать изъ него знаменитаго врача. Мальчикъ оказался очень способнымъ, заниматься съ нимъ было наслажденіемъ. Но къ несчастью, Михаилъ Савонарола умеръ, когда Джироламо не было еще десяти лѣтъ. Однако, сѣмена, брошенныя въ душу мальчика его дѣдомъ, не заглохли Маленькій Джироламо продолжатъ и послѣ смерти дѣда учиться съ такимъ же стараніемъ, удивляя своихъ учителей любознательностью и познаніями. Въ играхъ сверстниковъ онъ рѣдко принималъ участіе и всегда прятался гдѣ-нибудь съ книгой въ рукахъ. Шумное веселье пугало его; онъ чувствовалъ робость въ блестящемъ обществѣ. Съ годами онъ все болѣе и болѣе уходилъ въ себя и избѣгалъ участвовать въ веселыхъ празднествахъ, которыя устраивались такъ часто въ итальянскихъ городахъ.
Но не одна только застѣнчивость и нелюдимость заставляла Савонаролу избѣгать пировъ и удаляться отъ веселаго общества. Чуткая душа юноши, проникнутая горячимъ стремленіемъ къ правдѣ и справедливости, не могла не замѣтить страшныхъ противорѣчій окружающей жизни. Онъ видѣлъ, что въ то время когда въ роскошно убранныхъ залахъ дворцовъ раздается веселая музыка, вино льется рѣкой и всюду сверкаютъ брильянты, золото и серебро — въ темныхъ подземельяхъ этихъ же дворцовъ и замковъ томятся несчастные узники, раздаются вопли людей, подвергаемыхъ пыткѣ… Юноша видѣлъ, что этимъ веселящимся людямъ не приходитъ въ голову, какою страшною цѣной покупается окружающая ихъ роскошь, и въ сердцахъ ихъ не шевельнется состраданіе къ тѣмъ несчастнымъ, которые гибнутъ отъ руки наемныхъ убійцъ или томятся въ заточеніи и изнемогаютъ въ пыткахъ, которымъ ихъ подвергаютъ, чтобы добиться признанія въ такихъ преступленіяхъ, которыхъ они часто и не совершали. Савонарола видѣлъ, что люди, домогающіеся власти и богатства, не пренебрегаютъ никакими средствами, никакими преступленіями, и сердце его наполнялось ужасомъ. Блестящія празднества, устраиваемыя въ честь папы или высшаго духовенства, вызывали въ немъ содроганіе, напоминая ему пиры язычниковъ, послѣ которыхъ устраивалась травля христіанъ. Какъ далеко было этимъ христіанамъ, веселившимся на подобныхъ пирахъ, отъ тѣхъ, которые нѣкогда погибали на аренѣ римскихъ цирковъ и проливали кровь за свою вѣру!
Савонарола только разъ былъ на такомъ пиру во дворцѣ и убѣжалъ съ него. На душѣ у него становилось все мрачнѣе; онъ уходилъ въ пустынныя церкви и тамъ горячо молился, чтобы Господь наставилъ его.
Возмущенный тѣмъ, что онъ видѣлъ кругомъ, юный Савонарола все больше и больше удалялся отъ свѣта. Родители не могли уговорить его принять участіе ни въ какихъ празднествахъ, ни въ какомъ весельи.
— Развѣ я могу веселиться, — говорилъ онъ матери, — когда я знаю, что за это веселье, за эту роскошь, которая окружаетъ меня во дворцѣ богатыхъ и знатныхъ, мои ближніе заплатили потомъ и кровью? Въ ушахъ моихъ звучатъ стоны угнетенныхъ и заглушаютъ музыку, раздающуюся на пирахъ.
Мать Савонаролы была, какъ мы уже сказали, женщина съ возвышеннымъ умомъ и добрымъ сердцемъ, она понимала, что происходитъ въ душѣ ея сына, и это настроеніе пугало ее. Она знала, что тѣ, кто возмущается окружающимъ міромъ, съ его преступленіями и несправедливостями, обыкновенно ищутъ спасенія и успокоенія для своей души въ тиши монастырей. Она боялась, что ея Джироламо уйдетъ въ монастырь и боялась не напрасно — Джироламо, дѣйствительно, мечталъ о подвижничествѣ, о трудовой жизни въ монастырѣ, такъ какъ ему казалось, что только тогда, когда онъ сниметъ свѣтскія одежды и станетъ смиреннымъ монахомъ, онъ найдетъ успокоеніе.
Савонарола замѣчалъ, что мать съ тревогою слѣдитъ за нимъ, но не рѣшался сказать ей о своемъ рѣшеніи, зная, что это огорчитъ ее.
Вскорѣ послѣ этого при дворѣ герцога состоялось большое празднество. Всѣ родные Савонаролы, а также его братья, были приглашены на пиръ, но Джироламо уклонился и, когда всѣ отправились во дворецъ, онъ пошелъ бродить за городомъ, поглощенный своими невеселыми мыслями, и съ тоскою раздумывалъ о томъ, что онъ долженъ дѣлать, чтобы уничтожить то зло, которое онъ видѣлъ кругомъ себя.
Онъ шелъ по дорогѣ, которая вела въ Болонью и. случайно поднявъ голову, увидѣлъ передъ собою монастырь св. Доминика. Ему показалось это знаменіемъ небесъ. Да, онъ пойдетъ въ монастырь и сдѣлаетъ это тотчасъ же. Только въ тиши монастыря онъ найдетъ душевный покой, котораго не можетъ найти, живя въ свѣтѣ.
Онъ подошелъ къ калиткѣ монастыря и постучался. Дверь отворилась, и Савонарола вошелъ въ ограду. Съ этой минуты онъ навсегда простился съ міромъ.
На другой день онъ написалъ письмо своимъ родителямъ, извѣщая ихъ о своемъ окончательномъ рѣшеніи поступить въ монастырь. Онъ просилъ у нихъ прощенія за то, что ушелъ тайно. «Меня побудило вступить въ монастырь страшное ничтожество свѣта и испорченность людей», писалъ онъ отцу. «Я не могъ выносить того, что дѣлается въ Италіи, гдѣ люди ослѣплены злобой и всѣ добродѣтели исчезли. Никогда еще, съ самаго моего рожденія, я не испытывалъ болѣе глубокаго горя, чѣмъ то, которое испыталъ, разставшись съ вами; я знаю, что вы сердитесь на меня за то, что я ушелъ тайкомъ и точно бѣжалъ отъ васъ, но поймите, что мое горе, при мысли о разлукѣ съ вами, было такъ велико, что я былъ бы не въ состояніи исполнить свое намѣреніе, если бы разсказалъ вамъ о немъ; у меня разорвалось бы сердце, прежде чѣмъ я рѣшился бы оставить васъ. Поэтому, не удивляйтесь, что я монахъ, не жалуйтесь болѣе на судьбу и не причиняйте мнѣ этимъ еще больше печали и горя — ихъ у меня и такъ много! Знайте, что я не раскаиваюсь въ своемъ рѣшеніи и что я поступилъ бы точно такъ-же, еслибъ даже зналъ, что меня ждетъ участь выше участи Цезаря!»
Двадцатидвухлѣтній Савонарола и не подозрѣвая!", когда писалъ это письмо, что его дѣйствительно ждала участь «выше участи Цезаря» и что имя его сдѣлается безсмертнымъ, подобно именамъ всѣхъ великихъ борцовъ за правду.
Прошло семь лѣтъ. Савонарола провелъ ихъ въ тиши монастыря, вдали отъ свѣтской суеты, и ему казалось, что онъ, наконецъ, обрѣлъ тотъ миръ души, котораго никакъ не могъ найти, живя дома. Настоятель монастыря поручилъ ему заниматься съ новичками, и онъ съ любовью посвятилъ себя этому дѣлу. Обширная монастырская библіотека давала ему возможность удовлетворить свою жажду знанія, и онъ все свободное время проводилъ за книгами и рукописями, особенно подробно изучая исторію церкви, отъ самыхъ первыхъ временъ, когда христіане скрывались въ катакомбахъ и своею кровью расплачивались за вѣру, до современной ему эпохи, когда католическая церковь достигла величайшаго могущества и блеска и папскій дворъ своею пышностью началъ затмѣвать всѣ королевскіе дворы того времени.
И чѣмъ шире раскрывалась передъ взорами Савонаролы эта картина развитія и могущества римской церкви, тѣмъ яснѣе онъ видѣлъ недостатки ея. «Куда же дѣлись христіанское смиреніе и кротость? — восклицалъ онъ съ горечью, — гдѣ старые учителя и старые святые? Куда исчезли христіанская любовь и чистота минувшихъ временъ?» У него явилось горячее желаніе обновить церковь, подготовить для нея лучшихъ учителей, и онъ еще съ большимъ рвеніемъ принялся за обученіе новичковъ, поступающихъ въ монастырь.
Настоятель доминиканскаго монастыря, въ которомъ находился Савонарола, обратилъ на него вниманіе, какъ на выдающагося монаха, и рѣшилъ сдѣлать изъ него проповѣдника. Сначала онъ послалъ Савонаролу въ его родной городъ Феррару, а затѣмъ во Флоренцію, въ знаменитый монастырь св. Марка. Савонарола обладалъ рѣдкимъ даромъ вліять на сердца своихъ слушателей, такъ какъ говорилъ всегда съ величайшимъ убѣжденіемъ и пылкостью. Однажды, напримѣръ, онъ ѣхалъ на суднѣ изъ Феррары въ Мантую и дорогой, замѣтивъ, что гребцы ведутъ себя нехорошо, обратился къ нимъ съ увѣщаніемъ. Его рѣчи такъ подѣйствовали на матросовъ, что они всѣ бросились къ его ногамъ и стали молить о прощеніи.
Но, несмотря на эту способность дѣйствовать на своихъ слушателей, Савонарола все-таки не имѣлъ во Флоренціи успѣха, какъ проповѣдникъ, такъ какъ голосъ у него былъ слабый и, кромѣ того, онъ не подчинялся существовавшимъ въ тѣ времена правиламъ краснорѣчія, требовавшимъ отъ проповѣдниковъ цвѣтистаго, изысканнаго языка. Прихожане, привыкшіе къ этимъ пріемамъ, не оцѣнили скромнаго монаха, который говорилъ имъ великія истины безъ всякой напыщенности и краснорѣчія. Блестящему флорентинскому обществу казался даже смѣшнымъ этотъ скромный проповѣдникъ, со своимъ тщедушнымъ видомъ, неуклюжими манерами и сиповатымъ слабымъ голосомъ. Но главное, что возстановило противъ Савонаролы флорентинское общество, было то, что онъ осмѣлился нападать на пороки и маловѣріе свѣтскихъ и духовныхъ лицъ. Онъ видѣлъ, что всѣ эти люди поклоняются только одному кумиру, золоту, что бѣдные раболѣпствуютъ передъ богачами, и прямо говорилъ объ этомъ людямъ, указывая имъ ихъ поступки. Такія проповѣди не нравились ни богачамъ, привыкшимъ къ раболѣпству толпы, ни тѣмъ, которые привыкли раболѣпствовать, и поэтому церковь во время проповѣдей Савонаролы была почти пуста. Друзья, съ грустью говорили ему, что онъ долженъ непремѣнно научиться искусству краснорѣчія, если хочетъ имѣть успѣхъ. Но Савонарола не хотѣлъ прибѣгать къ такимъ уловкамъ и, сознавая, что онъ не можетъ имѣть успѣха во Флоренціи, удалился въ маленькій городокъ Санъ-Джеминіано. Тамъ онъ возобновилъ свои проповѣди. Простой народъ толпами стекался его слушать, и подъ сводами церкви часто раздавались сдержанныя рыданія. Слова Савонаролы проникали въ душу этихъ простыхъ, неиспорченныхъ людей. Этотъ успѣхъ придалъ Савонаролѣ бодрости и, дѣйствительно, онъ началъ говорить смѣлѣе и красивѣе, и вскорѣ слава о немъ, какъ о проповѣдникѣ, разнеслась по всей Италіи.
Савонарола постоянно переписывался со своею матерью, которой изливалъ душу въ письмахъ. Онъ разсказывалъ ей и о своихъ сомнѣніяхъ, и о своихъ успѣхахъ. «Я хочу спасти не только свою душу, но и души другихъ, писалъ онъ и съ радостью сообщалъ ей, что мужчины и женщины высоко цѣнятъ его слова и проливаютъ слезы, слушая его».
ГЛАВА V.
Вдали отъ Флоренціи.
править
Въ нѣсколькихъ миляхъ отъ Флоренціи, среди горъ, возвышался замокъ, который, подобно всѣмъ средневѣковымъ замкамъ, представлялъ изъ себя настоящую крѣпость. Владѣльцы такихъ замковъ были обыкновенно знатные дворяне и такъ какъ они большею частью враждовали между собою, то весьма естественно, что, живя въ своихъ замкахъ, они окружали себя всевозможными предосторожностями, чтобы не быть застигнутыми врасплохъ врагами. Кругомъ замка всегда стояла вооруженная стража, и подъемный мостъ спускался только, чтобы пропустить въ замокъ его обитателей и завѣдомыхъ друзей владѣльца замка или лицъ, имѣющихъ пропускъ.
Такіе укрѣпленные замки были разсѣяны повсюду въ горахъ, и во время войны или во время какихъ-либо волненій и смутъ въ странѣ въ этихъ замкахъ нерѣдко искали убѣжища знатные дворяне со своими семьями. Замокъ, о которомъ мы говорили, назывался Буенфидардо и долгое время стоялъ пустымъ. Вильгельмъ Нацци, получившій его въ наслѣдство, приказалъ его поправить и затѣмъ поселился въ немъ со своею семьей вскорѣ послѣ заговора и кровавой расправы, которую совершили приверженцы Лоренцо Медичи со всѣми его врагами. Ему жалко было покидать свою хорошенькую виллу близь Флоренціи, но оставаться тамъ было небезопасно. Между его семьей и семьей Лоренцо, который достигъ уже въ то время величайшаго могущества во Флоренціи, никакъ не могли установиться дружескія отношенія, и Бланку это сильно огорчало. Вильгельмъ Пацци отчасти по этой причинѣ рѣшилъ переѣхать изъ Флоренціи въ замокъ Буенфидардо, гдѣ спокойствіе и миръ ихъ семейной жизни ничѣмъ не могли быть нарушены.
Хозяйство у Вильгельма процвѣтало и здѣсь, потому что онъ самъ имъ занимался, и Бланка во всемъ помогала ему. Крестьяне обожали Бланку, которая являлась для нихъ настоящимъ ангеломъ-хранителемъ, принимала участіе во всѣхъ ихъ горестяхъ и нуждахъ, помогала имъ, ухаживала за больными и учила дѣтей.
Замокъ Буенфидардо находился въ сторонѣ отъ большой дороги и поэтому рѣдко кто туда заглядывалъ. Но владѣльцы замка были очень рады, что о нихъ забыли и оставляли ихъ въ покоѣ. Жизнь ихъ протекала мирно и спокойно въ занятіяхъ, и лишь изрѣдка въ ихъ тихій уголокъ доходили вѣсти о томъ, что происходитъ во Флоренціи и въ другихъ мѣстахъ Италіи.
Въ одно прекрасное утро какой то молодой художникъ случайно забрелъ въ этотъ забытый уголокъ, гдѣ, въ противоположность всѣмъ другимъ мѣстностямъ Италіи, царили миръ и спокойствіе. Взоры художника привлекли маленькая деревушка, живописно пріютившаяся у подошвы горы, и надъ нею гордый замокъ, поднимавшій къ небу свои зубчатыя башни и господствовавшій надъ всею окружающею мѣстностью. Мѣстоположеніе замка было такъ красиво, что художникъ уже собирался срисовать его, какъ вдругъ увидалъ нѣчто другое, что приковало его вниманіе: у входа въ небольшую хижину, стоявшую на краю деревни, сидѣла молодая дѣвушка, держа на рукахъ маленькаго ребенка, который прижимался кудрявой головкой къ ея груди. Другой ребенокъ, мальчикъ лѣтъ четырехъ, одѣтый въ одну рубашенку, стоялъ возлѣ нея, держась рученками за ея юбку и также прижимался къ ней. По костюму молодой дѣвушки сейчасъ было видно, что это не крестьянка, но дѣти, такъ довѣрчиво прижимавшіяся къ ней, очевидно, были деревенскія дѣти; молодая дѣвушка ласкала ихъ и старалась утѣшить. Художникъ, крайне заинтересованный этою красивою группой, остановился невдалекѣ. Ему очень хотѣлось заговорить съ молодою дѣвушкой и узнать, кто она такая, но онъ не рѣшался. Вдругъ она нечаянно взглянула въ его сторону и смутилась, увидя незнакомца. Художникъ собирался вѣжливо извиниться передъ нею, какъ вдругъ увидѣлъ, что изъ дверей хижины вышла пожилая, но еще красивая женщина, по сходству которой съ молодою дѣвушкой, художникъ тотчасъ же догадался, что это ея мать.
— Бѣдная Маріанна врядъ ли поправится, — сказала она, обращаясь къ молодой дѣвушкѣ. — Я дала ей лекарство, которое взяла съ собой, и старалась утѣшить ее, какъ могла. Побудь еще немного съ дѣтьми, а я пойду въ замокъ и пришлю оттуда служанку, которая будетъ ходить за больной и присматривать за дѣтьми.
Сказавъ это, пожилая женщина направилась по тропинкѣ, ведущей въ замокъ, и тутъ увидѣла молодого художника. Она остановилась въ изумленіи, смотря на чужестранца и словно поджидая, что онъ подойдетъ къ ней и объяснитъ свое присутствіе. Художникъ такъ и сдѣлалъ.
— Простите мнѣ мою смѣлость, — сказалъ онъ въ смущеніи. — Я случайно забрелъ сюда, привлеченный красотою здѣшней мѣстности. Вы видите передъ собою художника, желающаго ближе ознакомиться съ природой и не довольствующагося одними только окрестностями Флоренціи, какъ бы онѣ ни были красивы.
— Вы изъ Флоренціи? — опросила пожилая женщина. Это была Бланка Пацци, владѣтельница замка.
— Да, — отвѣтилъ художникъ. — Я изъ прекрасной Флоренціи, гдѣ уже въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ изучаю живопись.
— Если вы художникъ и давно живете во Флоренціи, то я удивляюсь, какъ это ваше лицо мнѣ совсѣмъ незнакомо, — замѣтила Бланка.
— Это вполнѣ естественно. Правда, я много работаю, но до сихъ поръ еще слишкомъ мало сдѣлалъ, чтобы пріобрѣсти извѣстность. Блестящее флорентинское общество я никогда не посѣщалъ, такъ какъ оно не доступно для такого скромнаго художника, какъ я. Имя мое: Леонардо да Винчи.
— Если я не ошибаюсь, то слышала ваше имя отъ моего сына, — возразила Бланка. — Вы видите передъ собою супругу Вильгельма Пацци, Бланку Медичи, а это моя дочь Марія. Но я должна спѣшить въ замокъ, чтобы прислать оттуда кого нибудь на помощь бѣдной больной женщинѣ, дѣти которой остаются пока на попеченіи моей дочери, — не желаете ли вы сопровождать меня? Мой сынъ будетъ очень радъ видѣть васъ.
— Какъ благодарить мнѣ васъ за вашу доброту! — воскликнулъ художникъ. — Я буду несказанно счастливъ принять ваше любезное приглашеніе, но позвольте мнѣ побыть нѣсколько времени съ вашей дочерью, такъ какъ я хочу нарисовать съ нея Мадонну. Посмотрите, какую чудную группу представляетъ ваша дочь вмѣстѣ съ этими двумя прелестными дѣтьми! Позвольте же мнѣ увѣковѣчить ее на полотнѣ. Мнѣ непремѣнно хочется написать картину, изображающую Мадонну съ младенцемъ Іисусомъ на рукахъ и маленькимъ Іоанномъ Крестителемъ, стоящимъ возлѣ нея.
Бланка остановилась въ нерѣшительности, не зная какъ ей поступить. Ее нѣсколько смущало то, что художникъ желаетъ изобразить ея дочь въ образѣ Мадонны, хотя въ душѣ она находила, что нѣжная красота Маріи вполнѣ подходитъ для такой картины. Художникъ, видя ея колебаніе, съ жаромъ проговорилъ:
— Вы происходите изъ дома Медичи, всѣ члены котораго всегда смотрѣли на истинное искусство, какъ на святое дѣло. Вѣдь въ высшемъ флорентинскомъ обществѣ считается даже очень почетнымъ для дамы, если какой нибудь извѣстный художникъ увѣковѣчитъ ея черты на своей картинѣ. Почему же вы не хотите позволить мнѣ нарисовать эту чудную группу, которая находится передъ моими глазами.
Слова эти подѣйствовали на Бланку. Въ самомъ дѣлѣ, что дурнаго въ томъ, что художникъ воспользуется чертами лица Маріи для изображенія Мадонны? Послѣ нѣкотораго колебанія она дала свое согласіе, и художникъ въ восторгѣ тотчасъ же принялся за работу.
Деревня была почти пуста въ это время дня. Всѣ жители ушли на полевыя работы, и дома оставались только женщины, занятыя своимъ домашнимъ дѣломъ, да маленькія дѣти. Кругомъ была полнѣйшая тишина, и художнику казалось, что онъ никогда еще не былъ такъ расположенъ работать, какъ въ эту минуту. Молодая дѣвушка сидѣла передъ нимъ неподвижно, видимо смущенная тѣмъ, что она служитъ моделью для картины. Художникъ искусною рукою набросалъ эскизъ и тогда заговорилъ съ нею. Молодая дѣвушка сначала робко отвѣчала ему, но мало по малу между ними завязался довольно оживленный разговоръ, и они не замѣтили, какъ къ нимъ подошла старая служанка съ корзинкою въ рукахъ.
— Ахъ, это ты, Нона? — сказала Марія, вставъ со своего мѣста и сдѣлавъ нѣсколько шаговъ къ ней навстрѣчу. — Ты принесла что нибудь для больной?
— Да, — отвѣчала старуха и, тотчасъ же обратившись къ художнику, прибавила: — Видите-ли, господинъ, съ бѣдною Маріанной случилось большое несчастье. Ужъ и не знаю, какъ это произошло, но только мужъ ея поссорился съ какими-то негодяями по ту сторону границы нашихъ владѣній, и его нашли мертвымъ, съ кинжаломъ въ груди. Несчастная женщина заболѣла отъ испуга и горя. Нашъ господинъ всячески старался, чтобы розыскали негодяевъ, убившихъ Беппо, и примѣрно бы ихъ наказали, но все было напрасно. Хорошо еще, что наши господинъ и госпожа такіе добрые, что приняли участіе въ бѣдной Маріаннѣ, а то бы плохо пришлось ей съ дѣтьми.
— Ну, довольно, Нона, — остановила Марія болтливую старуху. — Пойдемъ-ка лучше провѣдаемъ больную, а господинъ подождетъ насъ здѣсь.
Съ этими словами Марія снова взяла на руки ребенка и направилась съ нимъ въ домъ.
Леонардо показалось, что солнце померкло, когда молодая дѣвушка скрылась за дверью. Душу его охватилъ смутный страхъ, что она больше не появится, и что чудное видѣніе, которымъ онъ только что восхищался, исчезло навсегда. Но молодая дѣвушка снова появилась въ дверяхъ и, выйдя на дорогу, застѣнчиво пригласила художника, слѣдовать за собою въ замокъ.
Радостно забилось сердце Леонардо, и онъ пошелъ рядомъ съ молодою дѣвушкой но дорогѣ, обсаженной оливковыми деревьями, которая вела въ замокъ. Сначала оба молчали. Молодая дѣвушка, очевидно, находилась подъ впечатлѣніемъ только что видѣннаго горя, и художникъ боялся показаться нескромнымъ, если заговоритъ первый. Но мало-по-малу молодые люди снова разговорились.
Братъ Маріи, Петръ, вышелъ къ нимъ на встрѣчу. Онъ уже слышалъ отъ матери о приходѣ Леонардо да Винчи, съ которымъ онъ изрѣдка встрѣчался во Флоренціи, и очень радъ былъ возобновить теперь знакомство съ нимъ.
Званіе художника считалось въ тѣ времена очень почетнымъ въ Италіи, и поэтому вполнѣ понятно, что вся семья Пацци оказала радушный пріемъ Леонардо да Винчи, случайно забредшему въ ихъ уединенный замокъ.
Вильгельмъ и его жена давно не бывали во Флоренціи и они рады были услышать отъ Леонардо о томъ, что дѣлается въ ихъ родномъ городѣ. Художникъ разсказалъ имъ, что Лоренцо Медичи произвелъ большія перемѣны въ этомъ городѣ. Благодаря ему, искусство и науки достигли во Флоренціи высокой степени процвѣтанія. Лоренцо устроилъ великолѣпный музей, гдѣ собраны произведенія древнихъ скульпторовъ, служащія образцами для молодыхъ художниковъ. Кромѣ того Лоренцо основалъ прекрасную библіотеку и ботаническій садъ. Флоренція разукрасилась теперь прекрасными зданіями, такъ какъ Лоренцо Медичи покровительствовалъ также и архитектурному искусству. Молодой художникъ съ восторгомъ говорилъ о дѣятельности Лоренцо Медичи, при которомъ Флоренція достигла такого блеска, и восхвалялъ его, какъ необыкновенно мудраго правителя. Онъ сообщилъ также, что Лоренцо Медичи основалъ во Флоренціи академію, во главѣ которой находятся знаменитые поэты и ученые, въ томъ числѣ естествоиспытатель Пико делла Мирандола, считавшійся однимъ изъ умнѣйшнихъ людей во всей Италіи.
Несмотря на то, что Бланка давно разошлась съ братомъ и совсѣмъ не видѣлась съ нимъ послѣднее время, похвалы художника доставили ей большое удовольствіе, и Леонардо чувствовалъ, что этими похвалами онъ сильно расположилъ въ свою пользу хозяйку дома. Ему такъ понравилось въ замкѣ, хозяева котораго оказали ему столь радушный пріемъ, что онъ рѣшилъ воспользоваться ихъ гостепріимствомъ и остаться здѣсь какъ можно дольше.
ГЛАВА VI.
Смерть Лоренцо Медичи.
править
Густая толпа народа наполняла церковь Св. Марка во Флоренціи. Всѣ спѣшили послушать знаменитаго проповѣдника, который долженъ пылъ произнести проповѣдь объ обновленіи церкви и близкой гибели нераскаявшихся грѣшниковъ.
Въ атомъ смѣломъ проповѣдникѣ, мощный голосъ котораго раздавался подъ сводами церкви, никто не могъ бы узнать прежняго робкаго и застѣнчиваго Савонаролу, говорившаго сиплымъ голосомъ и не находившаго слушателей. Прежде церковь была пуста, когда Савонарола проповѣдывалъ, теперь же она не могла вмѣстить всѣхъ желавшихъ послушать его.
Отчего же произошла такая перемѣна? Въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ о Савонаролѣ ничего не было слышно, но это время не пропало для него даромъ. Савонарола занимался преподаваніемъ въ монастырскихъ школахъ и проповѣдывалъ въ маленькихъ городкахъ и деревняхъ. Онъ старался укрѣпить свой голосъ, сообщить ему гибкость и силу, которыхъ ему не хватало. Мало помалу онъ пріобрѣлъ опытность, какъ проповѣдникъ и сталъ говорить такъ пламенно и краснорѣчиво, что слава о немъ начала распространяться и въ другіе города Италіи. Распространенію этой славы очень помогъ молодой князь Пико делла Мирандолла, на котораго рѣчь Савонаролы въ собраніи доминиканскихъ монаховъ произвела такое глубокое впечатлѣніе, что онъ сдѣлался самымъ восторженнымъ поклонникомъ Савонаролы и всюду разглашалъ о немъ, какъ о величайшемъ проповѣдникѣ. Пико делла Мирандолла такъ много наговорилъ о немъ Лоренцо Медичи, что тотъ пригласилъ его во Флоренцію.
На этотъ разъ Савонарола имѣлъ громадный успѣхъ. Флорентинцы толпами сбѣгались его слушать. Онъ говорилъ имъ, что міръ долженъ погибнуть, если люди не обновятся, не исправятся, и его слушали съ возрастающимъ вниманіемъ, съ тревогой, съ рыданіями. Никогда ничего подобнаго не бывало во Флоренціи. Смѣлость, съ которою Савонарола нападалъ на злоупотребленія католическаго духовенства, на роскошь и пороки, которые царили во дворцахъ кардиналовъ и богачей, — все это поражало слушателей. Монахъ, осмѣливающійся высказывать все это открыто въ церкви, представлялъ совершенно необычайное явленіе. Слава о необыкновенномъ проповѣдникѣ скоро прогремѣла по всей Италіи, и изъ Болоньи и другихъ городовъ стали стекаться во Флоренцію послушать Савонаролу. Для высшаго знатнаго итальянскаго общества слушать его проповѣди сдѣлалось чѣмъ-то вродѣ моды.
Во время пребыванія Савонаролы во Флоренціи умеръ настоятель этого монастыря, и монахи избрали Савонаролу своимъ главой. Согласно принятому обычаю, Савонарола долженъ былъ отправиться къ властителю Флоренціи Лоренцо Медичи, чтобы онъ утвердилъ его въ этомъ званіи, но Савонарола этого не сдѣлалъ. Онъ не хотѣлъ идти на поклонъ къ Лоренцо, котораго осуждалъ за его жизнь, за то, что онъ, пользуясь своею властью, обиралъ казну и тратилъ эти деньги на блескъ и роскошь, ослѣпляя народъ великолѣпіемъ устраиваемыхъ имъ празднествъ. Но въ особенности Савонарола негодовалъ на Лоренцо за то, что онъ захватилъ въ свои руки всю власть надъ Флоренціей, которая была республикой, т. е. такимъ государствомъ, въ которомъ управляетъ народъ. На самомъ-же дѣлѣ Флоренціей управлялъ Лоренцо Медичи, который дѣлалъ что хотѣлъ, лишивъ Флоренцію свободы и независимости.
Лоренцо былъ возмущенъ тѣмъ, что Савонарола не явился къ нему на поклонъ, и даже подослалъ къ нему довѣренньшь людей, чтобы они уговорили его явиться, но Савонарола наотрѣзъ отказался. Лоренцо было очень непріятно, что Савонарола открыто выступаетъ его врагомъ. Видя, что на него не удается дѣйствовать ни угрозами, ни уговорами, Лоренцо послалъ ему богатые подарки, но Савонарола не принялъ ихъ.
Лоренцо долженъ былъ убѣдиться, что ему трудно сладить съ упрямымъ монахомъ, который продолжалъ въ церкви свои грозныя проповѣди, клеймилъ духовенство и знатное дворянство.
Желая все-таки сломить упрямство Савонаролы Лоренцо началъ часто посѣщать монастырь св. Марка. При прежнемъ настоятелѣ, когда онъ являлся въ монастырь, ему устраивалась самая торжественная встрѣча, теперь же Савонарола даже не выходилъ къ нему, и Лоренцо иногда долго бродилъ по саду, ожидая, что Савонарола выйдетъ. Иногда монахи говорили своему настоятелю:
— Лоренцо Медичи у насъ въ саду.
— Что же, онъ звалъ меня? — спрашивалъ Савонарола.
— Нѣтъ, но…
— Ну, такъ пусть гуляетъ.
Однажды Лоренцо Медичи, думая задобрить Савонаролу, положилъ въ монастырскую кружку золото, но Савонарола велѣлъ отдать его назадъ Лоренцо, прибавивъ:
— Монастырь довольствуется серебромъ и мѣдью а золото пусть отдадутъ попечителямъ бѣдныхъ, для раздачи нищимъ.
На слѣдующій день, произнося проповѣдь въ церкви, Савонарола сказалъ:
— Хорошій песъ лаетъ, защищая домъ своего хозяина, и если разбойникъ бросаетъ ему кость, то песъ отодвигаетъ ее въ сторону и не перестаетъ лаять.
Всѣ поняли, что Савонарола сравнивалъ Лоренцо съ разбойникомъ, а себя съ вѣрнымъ псомъ.
Между тѣмъ подготовлялись важныя событія. Италія, раздираемая внутренними распрями, была очень ослаблена и легко могла сдѣлаться добычею внѣшнихъ враговъ. Савонарола предвидѣлъ это и въ своихъ проповѣдяхъ предсказывалъ бѣдствія и нашествіе враговъ, вселяя ужасъ въ сердцахъ своихъ слушателей. Конечно, Лоренцо Медичи были очень не по вкусу эти пророчества Савонаролы, но онъ ничего не могъ сдѣлать съ нимъ и не въ состояніи былъ заставить его прекратить ихъ. Разсказываютъ, что одинъ изъ противниковъ Савонаролы, францисканскій монахъ Маріано, былъ тайно отправленъ въ Римъ семьею Медичи, чтобы донести папѣ на Савонаролу. Папа Иннокентій VIII принялъ Маріано, и тотъ сказалъ ему: «Святой отецъ! Вели сжечь на кострѣ этого посланника сатаны!» Но при этихъ словахъ монаху внезапно сдѣлалось дурно, и онъ упалъ. Кто разбилъ параличъ, и этотъ случай произвелъ такое сильное впечатлѣніе на папу и на всѣхъ во Флоренціи, что число приверженцевъ Савоноралы еще увеличилось.
Какъ разъ около этого времени Лоренцо Медичи тяжко заболѣлъ. Страданія и страхъ смерти терзали его. Блѣдный и истомленный лежалъ онъ на своемъ роскошномъ ложѣ и съ ужасомъ думалъ о томъ, что его ожидаетъ за гробомъ. Передъ его разстроеннымъ воображеніемъ проносились картины прошлаго, всей его жизни, и онъ вспоминалъ свои грѣхи и преступленія Лоренцо очень хотѣлось бы покаяться и получить отпущеніе грѣховъ. Но къ кому обратиться? Онъ перебиралъ въ своемъ умѣ всѣхъ проповѣдниковъ, и невольно мысль его обратилась къ Савонаролѣ. Онъ одинъ былъ неподкупный и строгій и въ тоже время добрыИ и кроткій другъ всѣхъ, кто обращался къ нему за помощью и совѣтомъ. Другіе не смѣли ни единымъ словомъ перечить Лоренцо и раболѣпствовали передъ нимъ Лоренцо это зналъ и поэтому не хотѣлъ обращаться къ нимъ. Они не могли дать ему душевнаго покоя, въ которомъ онъ такъ нуждался. Лоренцо снова подумалъ о Савонаролѣ и рѣшилъ послать за нимъ.
Когда докторъ и всѣ домашніе вышли изъ комнаты и возлѣ постели больного осталась только его жена Кларисса, онъ сдѣлалъ ей знакъ, чтобы она нагнулась къ нему.
— Я хочу приготовиться къ смерти, — прошепталъ онъ, — и прошу тебя, пошли за духовникомъ.
Кларисса, стоявшая на колѣняхъ у постели больного, приподнялась и хотѣла уже пойти исполнить его желаніе, но онъ удержалъ ее за руку и прибавилъ:
— Пошли за настоятелемъ монастыря св. Марка, я хочу у него исповѣдаться и получить отпущеніе грѣховъ. Скажи ему, что Лоренцо Медичи призываетъ его къ своему смертному одру.
Кларисса въ испугѣ отскочила. Какъ могла такая мысль придти въ голову ея мужу? Послать за Савонаролой, смириться передъ нимъ, никогда не хотѣвшимъ признать Лоренцо своимъ повелителемъ и не желавшимъ переступать порога его дворца! И теперь ея мужъ хочетъ просить прощенія у этого строптиваго монаха! Но желаніе умирающаго свято, и не исполнить этой послѣдней просьбы мужа она, конечно, не могла.
Дорога отъ замка, гдѣ жилъ Лоренцо, до монастыря св. Марка, была длинная, и надо было очень торопиться, такъ какъ больной сильно безпокоился и боялся умереть безъ исповѣди. Кларисса отдала всѣ нужныя приказанія, затѣмъ вернулась въ комнату и снова заняла свое мѣсто у постели больного мужа.
Савонарола былъ очень изумленъ, когда ему передали желаніе умирающаго Лоренцо. Это было для него неожиданностью, но онъ увидѣлъ въ этомъ перстъ Божій и тотчасъ же поспѣшилъ къ больному.
Лоренцо съ нетерпѣніемъ ждалъ Савонаролу и, когда тотъ вошелъ въ комнату, больной обратился къ нему съ просьбою принять его покаяніе.
— Святой отецъ, вы вѣдь хорошо знаете меня, — сказалъ ему Лоренцо. — Вы часто открыто порицали мои поступки, и теперь я хочу покаяться вамъ во всѣхъ своихъ грѣхахъ.
Голосъ Лоренцо дрожалъ, когда онъ произносилъ эти слова. Савонарола старался его успокоить.
— Богъ добръ, Богъ милосердъ! — говорилъ онъ.
Когда Лоренцо кончилъ свою исповѣдь, Савонарола сказалъ ему:
— Чтобы получить прощеніе грѣховъ, вы должны исполнить три условія.
— Какія, святой отецъ? — спросилъ Лоренцо.
— Первое, — сказалъ торжественно Савонарола, — поднимая къ небу правую руку, — вы должны твердо вѣрить въ милосердіе Божіе.
— Я вѣрю, — прошепталъ Лоренцо.
— Второе, — все такъ-же торжественно проговорилъ Савонарола, — вы должны вернуть все неправильно захваченное вами и приказать своему сыну сдѣлать это послѣ вашей смерти.
Лоренцо отвѣтилъ не сразу. Это неожиданное требованіе смутило его. Но монахъ съ твердымъ спокойствіемъ ждалъ его отвѣта, молча смотря на него. Ему стало страшно.
— Я согласенъ, — чуть слышно проговорилъ Лоренцо.
Савонарола выпрямился во весь ростъ, и задрожавшему отъ ужаса Лоренцо показалось, что онъ какъ будто выросъ на его глазахъ. Монахъ устремилъ на него свои глаза и твердымъ голосомъ проговорилъ:
— Послѣднее условіе — вы должны вернуть свободу Флоренціи.
Лоренцо даже приподнялся на подушкахъ отъ волненія. Того, что отъ него требовалъ Савонарола, онъ не могъ исполнить. Отказаться отъ власти, отъ почестей и могущества, было для него невозможно даже на краю могилы. Вѣдь онъ долженъ былъ бы отказаться не только за себя, но и за сына, къ которому переходитъ его власть надъ Флоренціей! Нѣтъ, это невозможно! Этого никогда не будетъ! Лоренцо даже почувствовалъ приливъ негодованія въ своемъ сердцѣ и, собравъ всѣ силы, молча повернулся спиною къ монаху.
Савонарола тоже не сказалъ больше ни слова и вышелъ изъ комнаты больного.
Кларисса слышала за дверью разговоръ мужа съ Савонаролой. Она съ трудомъ сдержалась, когда Савонарола потребовалъ, чтобы ея мужъ вернулъ все неправильно нажитое. Но когда онъ заговорилъ объ отреченіи отъ власти и о возвращеніи Флоренціи свободы, Кларисса пришла въ сильнѣйшее негодованіе и готова была закричать на дерзкаго монаха, осмѣлившагося предъявлять такія требованія правителю Флоренціи, Лоренцо Медичи. Но, прежде чѣмъ она успѣла привести въ исполненіе свое намѣреніе, Савонарола вышелъ изъ комнаты. Она бросилась къ мужу и пришла въ ужасъ, увидя черты его лица, искаженныя въ предсмертныхъ страданіяхъ. Немедленно были созваны врачи, но никакія средства не помогли, и Лоренцо умеръ, мучимый угрызеніями совѣсти, такъ и не получивъ отпущенія грѣховъ.
На мѣсто его вступилъ въ управленіе Флоренціей сынъ его Петръ Медичи, котораго мать заставила поклясться надъ гробомъ отца, что онъ будетъ такъ-же, какъ и его отецъ, заботиться о величіи дома Медичи и всегда ставить это величіе выше всякихъ другихъ соображеній.
ГЛАВА VII.
Свадьба Людовика Сфорца.
править
Вскорѣ послѣ смерти Лоренцо Медичи въ Римѣ произошло очень важное событіе — умеръ папа Ипокентій VIII, прожившій еще два года послѣ той операціи переливанія крови, которую сдѣлалъ ему, по его приказанію, еврейскій докторъ Исаакъ Іемъ. Какъ только папа умеръ, въ Ватиканѣ немедленно собрался конклавъ, т. е. совѣтъ кардиналовъ для избранія новаго папы. Всѣ знатныя семьи въ Римѣ, имѣвшія родственниковъ среди высшаго духовенства, пришли въ сильное волненіе. Волненіе это было весьма понятное: каждый папа покровительствовалъ своей роднѣ, выводилъ въ люди всѣхъ членовъ своей семьи и давалъ имъ возможность разбогатѣть. Поэтому передъ избраніемъ новаго папы знатныя римскія семьи пускали въ ходъ всевозможныя средства и, главнымъ образомъ, подкупъ кардиналовъ, чтобы повліять на выборы. Такимъ образомъ, кто былъ богаче и могъ истратить больше денегъ, тотъ скорѣе и могъ разсчитывать занять мѣсто умершаго папы.
Благодаря этому обстоятельству, а именно своему огромному богатству, на папскій престолъ, послѣ смерти Иннокентія VIII, былъ избранъ испанскій кардиналъ Родриго Борджіа, который началъ царствовать подъ именемъ папы Александра VI. Борджіа подкупилъ почти всѣхъ кардиналовъ и поэтому получилъ наибольшее число голосовъ въ конклавѣ, хотя всѣ знали его за крайне дурного, безчестнаго и разгульнаго человѣка, которому вовсе не приличествовало называться главою церкви.
Тотчасъ послѣ того, какъ Борджіа былъ объявленъ папой, въ Римѣ начались блестящія, великолѣпныя празднества. Всѣ итальянскіе владѣтели съѣхались туда на поклоненіе новому папѣ и приносили ему свои поздравленія, хотя въ душѣ далеко не всѣ были довольны иro избраніемъ. Венеція и Неаполь были не особенно обрадованы этимъ, но за то семья Медичи, находившаяся въ родственныхъ отношеніяхъ съ новымъ папой, и герцогъ Миланскій Людовикъ Сфорца ликовали. Людовикъ Сфорца только недавно передъ этимъ захватилъ въ свои руки власть въ Миланѣ, и для него было очень важно укрѣпить ее. Ему нужны были для этого союзники, которые поддержали бы его; папа и семья Медичи лучше всего могли помочь ему въ этомъ отношеніи. Новый папа благоволилъ къ нему, и съ этой стороны Сфорца былъ спокоенъ; оставалось заручиться поддержкою Медичей. Сынъ Лоренцо Медичи Петръ вступилъ тогда въ управленіе Флоренціею, и Сфорца обратился къ нему съ предложеніемъ союза. Петръ охотно согласился, а у его матери Клариссы тотчасъ же явилась мысль устроить бракъ племянницы своего покойнаго мужа, Маріи Пацци, съ Людовикомъ Сфорца и такимъ образомъ не только скрѣпить этотъ союзъ, но еще болѣе увеличить значеніе и вліяніе семьи Медичи родствомъ со знатнымъ домомъ герцоговъ Сфорца. Честолюбивая Кларисса, не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, рѣшила послать Бланкѣ Пацци приглашеніе пріѣхать во Флоренцію. Она давно уже разошлась съ семьею Пацци, но, зная кроткій нравъ Бланки, была увѣрена, что та обрадуется возможностивозобновить отношенія съ семьею своего покойнаго брата Лоренцо.
Въ замкѣ Буенфидардо жизнь текла по прежнему, мирно и спокойно. Молодой художникъ Леонардо-даВинчи прожилъ довольно долго подъ гостепріимнымъ кровомъ Цацци и чрезвычайно сдружился со всей семьей, въ особенности съ братомъ Маріи, Петромъ, съ которымъ у него было много общаго. Сама Марія произвела на художника глубокое впечатлѣніе не только своей красотой, но и умомъ и необыкновенно добрымъ сердцемъ. Онъ часто сопровождалъ ее, когда она отправлялась въ деревню навѣщать больныхъ и бѣдныхъ, появляясь точно ангелъ утѣшитель въ убогой хижинѣ и всюду принося съ собою свѣтъ и радость. Маленькія дѣти протягивали къ ней руки, а старики улыбались при ея приближеніи. Леонардо-да-Винчи видѣлъ, что ее боготворятъ всѣ жители деревни и часто, смотря на нее, думалъ, что она составитъ счастье человѣка, который будетъ ея мужемъ. Съ какою бы радостью онъ посватался за нее, еслибы не сознавалъ, что между нимъ и Маріей лежитъ глубокая пропасть, — вѣдь онъ былъ тогда еще только бѣдный неизвѣстный художникъ, а Марія происходила изъ знатной и богатой семьи.
Время шло, и Леонардо-да-Винчи пора было уже подумать о возвращеніи во Флоренцію, куда его призывали занятія. Онъ кончилъ картину, которую началъ рисовать, и поднесъ ее въ даръ часовнѣ замка. Картина изображала Марію, въ видѣ Мадонны, держащей на рукахъ младенца Іисуса. Художникъ увѣковѣчилъ въ ней моментъ своей встрѣчи съ молодою Дѣвушкой. Кромѣ этой картины Леонардо сдѣлалъ много другихъ набросковъ за время своего пребыванія въ замкѣ. Молодой художникъ старался всегда изображать въ своихъ картинахъ дѣйствительность и поэтому заносилъ въ альбомъ все, что ему представлялось интереснымъ. Онъ посѣщалъ мѣста, гдѣ собиралась многолюдная толпа, съ интересомъ наблюдая выраженія лицъ, движенія людей и стараясь запечатлѣть все это въ своей памяти. Иногда онъ приглашалъ къ себѣ или самъ отправлялся въ гости къ крестьянамъ и нарочно разсказывалъ имъ забавныя исторіи, чтобы подмѣтить комическое выраженіе на ихъ лицахъ. Это стремленіе изучать жизнь и природу заставило Леонардо-да-Винчи предпринимать цѣлыя странствованія по Италіи. Въ одно изъ такихъ странствованій онъ и забрелъ въ замокъ Буенфидардо, гдѣ встрѣтилъ такой радушный пріемъ.
Грустно было Леонардо-да-Винчи разставаться съ гостепріимными хозяевами замка и, въ особенности, съ прелестною дѣвушкой, образъ которой запечатлѣлся у него въ сердцѣ.
Вернувшись во Флоренцію, Леонардо съ жаромъ принялся за работу и въ ней искалъ утѣшенія въ разлукѣ съ людьми, къ которымъ привязался всей душой. Таланты Леонардо были чрезвычайно разносторонни, — онъ былъ не только живописецъ, но и ваятель, архитекторъ, поэтъ, музыкантъ и ученый. Это одинъ изъ величайшихъ представителей итальянскаго искусства той замѣчательной эпохи, которая называется въ исторіи эпохою Возрожденія и занимаетъ періодъ отъ XIV до XVT столѣтія, ознаменовавшійся не только развитіемъ наукъ, но, въ особенности, расцвѣтомъ искусства въ Италіи.
Однажды Леонардо былъ занятъ въ своей мастерской, какъ вдругъ къ нему вошелъ Петръ Пацци. Это было пріятною неожиданностью для художника.
— Какъ, вы во Флоренціи? — воскликнулъ онъ, радостно обнимая своего пріятеля.
— Да, — отвѣчалъ Петръ. — Мы пріѣхали всею семьей. Отецъ и мать, послѣ многихъ лѣтъ, рѣшили снова поселиться на своей прежней виллѣ, такъ какъ наши родственники Медичи усиленно приглашали ихъ вернуться во Флоренцію, тѣмъ болѣе, что сюда въ скоромъ времени ожидается пріѣздъ герцога Людовика Сфорца.
У Леонардо тотчасъ же мелькнула мысль, что герцогъ пріѣзжаетъ во Флоренцію не даромъ: по всей вѣроятности, онъ хочетъ посвататься за Марію Пацци. Онъ высказалъ это предположеніе своему пріятелю, и тотъ подтвердилъ его.
— Дѣйствительно, объ этомъ теперь идутъ переговоры, — сказалъ Петръ. — Герцогъ Сфорца предложилъ Петру Медичи союзъ, и вотъ для скрѣпленія этого союза рѣшено выдать за герцога замужъ мою сестру. Онъ согласился на это предложеніе, но пожелалъ все таки видѣть портретъ предлагаемой ему невѣсты, а такъ какъ нѣтъ ни одного портрета, который лучше и вѣрнѣе воспроизводилъ бы черты лица моей сестры, чѣмъ ту картину, которую вы нарисовали въ замкѣ, то и рѣшено было отправить эту картину герцогу.
Это извѣстіе, какъ громомъ, сразило бѣднаго художника. Онъ, конечно, никогда не надѣялся, что родители Маріи согласятся выдать за него замужъ свою единственную дочь, но все же мысль, что она навсегда для него потеряна, была слишкомъ ужасна.
— А сама Марія, — спросилъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, — какъ она отнеслась къ этому плану?
— Воля родителей для нея законъ, — сказалъ Петръ. — Она безропотно покорится своей судьбѣ и, конечно, съ терпѣніемъ и кротостью перенесетъ всѣ испытанія, которыя могутъ выпасть на ея долю.
— Итакъ, этотъ бракъ уже рѣшенъ? Герцогъ принялъ предложеніе? — еще разъ спросилъ Леонардо, чувствуя, какъ въ его душѣ гаснетъ послѣдній лучъ надежды.
— Почти, — отвѣчалъ Петръ. — Вы понимаете, что бракъ этотъ основанъ только на взаимныхъ выгодахъ двухъ знатныхъ родовъ. Соединившись узами родства, они пріобрѣтятъ еще больше силы и могущества въ Италіи, такъ какъ будутъ всегда поддерживать другъ друга.
Леонардо ничего не сказалъ на это. Ему было извѣстно, что такого рода браки составляютъ среди знатнаго общества самое обычное явленіе. Кромѣ горя, которое онъ испытывалъ самъ въ эту минуту, ему было жаль молодую дѣвушку, которая могла быть очень несчастной, такъ какъ она выходила замужъ за совершенно неизвѣстнаго ей человѣка, и въ душѣ онъ горячо желалъ, чтобы Людовикъ Сфорца оказался хорошимъ человѣкомъ и сдѣлалъ бы Марію счастливой.
Петръ пригласилъ Леонардо посѣтить его родителей въ тотъ же день. Леонардо съ удовольствіемъ поспѣшилъ воспользоваться этимъ приглашеніемъ, такъ какъ былъ радъ повидать не только молодую дѣвушку, образъ которой не могъ изгладиться изъ его памяти, но и родителей ея, которыхъ онъ также успѣлъ полюбить за время своего пребыванія въ замкѣ.
Вильгельмъ Пацци и Бланка встрѣтили его очень привѣтливо. Они смотрѣли на него, какъ на друга дома, и, разумѣется, поспѣшили сообщить ему радостную вѣсть о предстоящей помолвкѣ своей дочери съ герцогомъ Сфорца. Глубоко затаивъ свое горе, Леонардо старался сдѣлать видъ, что раздѣляетъ радость родителей Маріи.
Предполагаемый бракъ герцога Сфорца съ родственницей Медичей составлялъ важное событіе, и во всей Италіи интересовались этимъ. Во Флоренціи дѣятельно готовились къ предстоящему торжеству, празднованіе котораго обѣщало быть особенно блестящимъ. Но женихъ и невѣста еще не видали другъ друга, и бѣдная молодая дѣвушка со страхомъ думала объ этомъ свиданіи. Она каждый день горячо молилась о томъ, чтобы ея женихъ оказался достойнымъ человѣкомъ, заслуживающимъ уваженія и любви.
Наконецъ, наступилъ день, котораго Марія ожидала съ такимъ страхомъ, а прочіе члены ея семьи съ такимъ нетерпѣніемъ. Людовикъ Сфорца, въ сопровожденіи блестящей свиты, пріѣхалъ во Флоренцію. Сильно билось сердце Маріи, когда она, стоя возлѣ своей матери, ожидала прихода жениха, который поднимался по широкой мраморной лѣстницѣ дворца Медичи. Марія боялась поднять глаза и посмотрѣть на него. Густая краска залила ея лицо, и она едва устояла на ногахъ, когда Людовикъ Сфорца приблизился къ ней и сказалъ:
— Я чувствую, что очень виноватъ передъ вами, и прошу у васъ, какъ милости, простить меня.
— Въ чемъ же вы провинились, герцогъ? — тихимъ голосомъ спросила Марія, въ первый разъ поднявъ глаза и осмѣлившись посмотрѣть на своего жениха, стоявшаго передъ нею въ почтительной позѣ. Она не могла не сознаться, что онъ былъ очень красивъ и наружность у него была мужественная и благородная. «Только бы онъ оказался такимъ же добрымъ и благороднымъ, какъ онъ красивъ», — подумала бѣдняжка.
— Моя вина заключается въ томъ, что я хотѣлъ жениться, не зная васъ, ради политическихъ соображеній, тогда какъ вы достойны того, чтобы любить васъ отъ всей души, ради васъ самой.
Маріи понравились эти слова жениха и она, улыбаясь, сказала ему:
— Вы можете загладить свою вину, сдѣлавшись добрымъ и любящимъ мужемъ.
Съ этой минуты между женихомъ и невѣстой установились дружескія отношенія и они перестали чуждаться другъ друга.
Приготовленія къ свадьбѣ шли своимъ чередомъ. Черезъ нѣсколько недѣль она была отпразднована съ такимъ блескомъ и пышностью, что надолго осталась въ памяти жителей Флоренціи. Всѣ наперерывъ осыпали невѣсту подарками, но больше всего удовольствія доставилъ ей драгоцѣнный молитвенникъ, разрисованный художникомъ Леонардо-да-Винчи. Глаза ея невольно наполнились слезами, когда она увидѣла этотъ подарокъ, напоминавшій ей о прекрасныхъ невозвратныхъ дняхъ, которые она провела въ замкѣ Буенфидардо. Она не разставалась съ этимъ молитвенникомъ во все время торжественнаго вѣнчальнаго обряда, совершавшагося въ соборѣ Флоренціи. Ей казалось, что этотъ знакъ дружбы и любви долженъ принести ей счастье.
Вечеромъ, вся Флоренція была торжественно освѣщена факелами, а на другой день городъ устроилъ въ честь новобрачныхъ рыцарскій турниръ и великолѣпный пиръ.
ГЛАВА VIII.
Савонарола начинаетъ дѣйствовать
править
Великолѣпныя празднества, происходившія въ Римѣ послѣ избранія кардинала Родриго Борджіа на папскій престолъ, носили совершенно свѣтскій, а не церковный характеръ. Это были такія же торжества, какія обыкновенно устраиваются въ столицахъ по вступленіи на престолъ какого нибудь монарха. Но это никого не удивляло въ тѣ времена, когда папа былъ гораздо болѣе свѣтскимъ государемъ, нежели главою римско-католической церкви, духовенство которой давно уже отказалось отъ смиренной жизни первыхъ христіанъ.
Населеніе вѣчнаго города съ увлеченіемъ принимало участіе во всѣхъ этихъ торжествахъ и блестящихъ празднествахъ, не заботясь о томъ, что за человѣкъ занялъ папскій престолъ и кто будетъ отнынѣ называться главою римско-католической церкви. О новомъ папѣ Александрѣ VI, бывшемъ кардиналѣ Борджіа, шла очень дурная слава; но что за дѣло было до этого людямъ, которымъ хотѣлось веселиться на блестящихъ пирахъ? Римляне давно уже утратили свою прежнюю независимость. Всѣ папы старались внушать имъ покорность и послушаніе, принуждая къ этому и знатное итальянское дворянство и жестоко преслѣдуя непокорныхъ. Но не одни только итальянскіе владѣтели покорялись папѣ, ему безпрекословно повиновались и всѣ другіе европейскіе монархи. Папы, въ дѣйствительности, управляли тогда міромъ, такъ какъ никто изъ европейскихъ государей не рѣшался идти на перекоръ ихъ приказаніямъ, изъ опасенія быть отлученнымъ отъ церкви.
Все это зналъ и видѣлъ Савонарола, и душа его скорбѣла. Онъ хотѣлъ во чтобы то ни стало возстановить среди духовенства прежнюю чистоту нравовъ и христіанскую простоту образа жизни. Но какъ бороться съ укоренившимися привычками? Савонарола былъ, однако, не такой человѣкъ, чтобы препятствія могли смутить его. Сдѣлавшись настоятелемъ монастыря св. Марко во Флоренціи, онъ тотчасъ же рѣшилъ преобразовать его. Прежде всего онъ задумалъ перевести монастырскую общину въ другое мѣсто.
— Не надо намъ роскошныхъ, богатыхъ зданій, — говорилъ онъ. — Жилища служителей Христа должны быть какъ можно проще.
Савонарола считалъ роскошью даже желѣзные замки и поэтому рѣшилъ устроить для своихъ монаховъ простыя деревянныя кельи безъ дверныхъ замковъ. Молодые монахи, восторженные и увлекавшіеся проповѣдями своего настоятеля, охотно послѣдовали за нимъ, но старики были недовольны. Многіе изъ монаховъ, подъ предлогомъ, что мѣстность, которую Савонарола выбралъ для новой общины, нездоровая, отказались слѣдовать за нимъ. Впрочемъ, вскорѣ и самъ Савонарола убѣдился, что сломить старые порядки сразу нельзя и поэтому рѣшилъ для начала удовольствоваться нѣкоторыми преобразованіями въ старомъ монастырѣ. Онъ находилъ, что монахи не должны имѣть собственности, и поэтому распродалъ всѣ монастырскія имущества. Въ нѣкоторыхъ католическихъ монастырскихъ общинахъ монахи жили подаяніемъ, но Савонарола рѣшилъ, что у него монахи будутъ жить своимъ собственнымъ трудомъ. Но такъ какъ главною цѣлью доминиканскаго монашескаго ордена, къ которому принадлежалъ Савонарола, было проповѣдываніе христіанскаго ученія, то онъ основалъ въ монастырѣ школы для подготовленія проповѣдниковъ и школу восточныхъ языковъ — греческаго, арабскаго, еврейскаго, турецкаго, мавританскаго и халдейскаго, для того чтобы доминиканцы могли разносить слово Божіе по всѣмъ странамъ.
Дѣятельность Савонаролы была изумительна. Онъ спалъ не болѣе четырехъ часовъ въ сутки и все остальное время употреблялъ на занятія дѣлами общины, поученія и переписку со множествомъ лицъ, обращавшихся къ нему за разными совѣтами, а также на молитву и на подготовленіе къ проповѣдямъ.
Онъ прежде всего хотѣлъ дѣйствовать собственнымъ примѣромъ, и поэтому жилъ въ такой же кельѣ, какъ и всѣ остальные, монахи, и исполнялъ въ монастырѣ самыя черныя работы. Въ рѣдкія минуты отдыха онъ любилъ бесѣдовать съ молодежью, которая съ восторгомъ слушала его. Онъ входилъ во всѣ ихъ интересы и затрудненія, и никто не уходилъ отъ него безъ слова утѣшенія, совѣта или помощи. Вмѣстѣ съ тѣмъ Савонарола понималъ, что люди, особенно молодые, нуждаются въ развлеченіяхъ, и поэтому устраивалъ для монаховъ прогулки и завелъ хоровое пѣніе. Дѣйствительно, жизнь въ монастырѣ скоро начала походить на ту, о которой мечталъ Савонарола. Онъ былъ душою своего монастыря, и монахи горячо привязались къ нему.
Новые порядки въ монастырѣ не замедлили обратить на себя вниманіе. Во Флоренціи всѣ заговорили объ этомъ, и скоро слава о монастырѣ Св. Марка разнеслась по всей Италіи.
Но вліяніе Савонаролы не ограничивалось стѣнами монастыря. Народъ со всѣхъ сторонъ стекался слушать его проповѣди, и онѣ не оставались безъ вліянія. Мало по малу нравы Флоренціи начали измѣняться къ лучшему, стремленіе къ блеску, къ роскоши, беззастѣнчивость въ выборахъ средствъ къ достиженію богатства стали проявляться не такъ рѣзко, какъ прежде. Мужчины и женщины стали одѣваться проще, держать себя скромнѣе и стыдиться дурныхъ поступковъ.
Громкая слава, которую заслужилъ Савонарола своими преобразованіями въ монастырѣ и своими проповѣдями, достигла скоро и до его матери, которая жила въ уединеніи, въ Феррарѣ, вдвоемъ со своею младшею дочерью, Беатрисой. Джироламо, поглощенный своими дѣлами, мало писалъ ей за послѣдніе годы, но слухи о немъ доходили до нея. Она узнала о томъ громадномъ вліяніи, которымъ онъ пользовался во Флоренціи. Ей было пріятно слышать, что люди стекаются со всѣхъ сторонъ, чтобы послушать его проповѣди, но въ тоже время душу ея охватилъ страхъ, когда она узнала, что проповѣди эти большею частью направлены противъ папы и римскаго духовенства, а также противъ разныхъ могущественныхъ властителей Италіи, поступки которыхъ Савонарола открыто осуждалъ.
Бѣдная старушка была воспитана въ безусловномъ подчиненіи папѣ и духовенству и считала величайшимъ грѣхомъ осужденіе такихъ высокихъ лицъ. Поэтому смѣлость ея сына не только пугала ее, но и казалась ей нарушеніемъ всѣхъ принятыхъ обычаевъ и правилъ. Ея дочь Беатриса раздѣляла въ этомъ отношеніи взглядъ матери. Кромѣ того она негодовала на брата за то, что онъ, выступая противъ высшаго духовенства и папы, никогда не можетъ надѣяться на то, чтобы добиться высокаго положенія среди духовенства. А между тѣмъ, если бы онъ занялъ такое положеніе, то и сестра его и мать были бы отъ этого въ выигрышѣ.
Такъ разсуждала дочь, и бѣдная мать, слушая ее, переживала тяжелую душевную борьбу. Къ сожалѣнію, она знала о его проповѣдяхъ и поступкахъ только по наслышкѣ и сама не имѣла возможности судить о нихъ, такъ что не могла ни осуждать, ни защищать его. Она боялась упоминать его имя въ присутствіи другихъ, чтобы не услышать какихъ либо тяжелыхъ обвиненій противъ него.
Однажды ея духовникъ, которому она уже много лѣтъ повѣряла всѣ свои мысли, высказалъ ей удивленіе, что она никогда ни однимъ словомъ не обмолвилась ему о своемъ сынѣ, Джироламо. Бѣдная старушка вся затрепетала. Священникъ заговорилъ объ ея сынѣ, объ его необыкновенныхъ способностяхъ и дарѣ краснорѣчія, и сказалъ, что такой человѣкъ можетъ оказать громадныя услуги церкви, если онъ не позабудетъ смиренія и не нарушитъ послушанія святой церкви, которой онъ призванъ служить. Если же онъ вообразитъ, въ своемъ высокомѣріи, что призванъ преобразовать церковь, то горе ему! — онъ вступитъ тогда на ложный путь, гдѣ его ждетъ погибель.
Мать Савонаролы съ трепетомъ слушала слова духовника, казавшіяся ей пророческими.
Она ясно поняла, что священникъ осуждаетъ поведеніе Савонаролы. Когда же онъ сказалъ, что душа Савонаролы находится въ опасности, бѣдная женщина залилась слезами. Священникъ, увидѣвъ, что его слова такъ сильно на нее подѣйствовали, началъ убѣждать ее, что она, какъ мать, должна спасти душу своего сына отъ вѣчной гибели и обратить его на путь истины.
Наконецъ, онъ удалился, оставивъ старуху въ сильнѣйшей тревогѣ. Она не знала, конечно, что священникъ говорилъ съ нею такимъ образомъ по приказанію своего высшаго начальства, которое было обезпокоено проповѣдями Савонаролы и желало бы заставить его замолчать. Простой доминиканскій монахъ становился опаснымъ для папы. Онъ, не стѣсняясь, громко говорилъ правду и порицалъ поведеніе папы и всего духовенства. Но этого мало! Савонарола предсказывалъ, что Италію постигнетъ наказаніе за ея грѣхи, и скоро придутъ люди изъ-за горъ, которыхъ Богъ избралъ орудіями своей мести. Неудивительно, что когда разнеслась вѣсть, что французскій король, Карлъ VIII, перешелъ Альпы и идетъ со своимъ войскомъ на Италію, то всѣ затрепетали отъ ужаса и увидѣли въ этомъ исполненіе пророчества Савонаролы.
Особенно сильно тревожились поведеніемъ Савонаролы въ Римѣ, и папа созвалъ своихъ кардиналовъ, чтобы посовѣтоваться съ ними насчетъ того, какъ поступить съ безстрашнымъ монахомъ, рѣчи котораго волновали Италію. Сначала было рѣшено попытаться соблазнить Савонаролу предложеніемъ занять важный постъ архіепископа Флоренціи и сдѣлать его кардиналомъ. Но когда Савонарола узналъ, что папа хочетъ предложить ему кардинальскую шапку, то въ слѣдующей же проповѣди онъ съ еще большею силой повторилъ всѣ свои обвиненія и громко крикнулъ, какъ бы въ отвѣтъ на предложеніе папы:
— Не надо мнѣ никакой шапки, кромѣ мученическаго вѣнца!
Послѣ такихъ словъ нечего было и думать подкупить Савонаролу. Тогда рѣшено было подѣйствовать на упрямаго монаха черезъ его мать, которая и должна была обратиться къ нему съ увѣщаніемъ. Старуха послѣ своего разговора со священникомъ не имѣла покоя ни днемъ, ни ночью и рѣшила отправиться къ сыну, чтобы постараться спасти его душу отъ гибели.
Путь изъ Феррары во Флоренцію былъ сопряженъ въ тѣ времена съ чрезвычайными затрудненіями, и со стороны матери Савонаролы было большимъ подвигомъ рѣшиться на такое путешествіе. Дорога была трудная и небезопасная — разбойники часто нападали на проѣзжихъ и грабили ихъ. Но мать Савонаролы пренебрегла всѣми этими опасностями: долгъ повелѣвалъ ей идти и спасти сына, указавъ ему на его заблужденіе. Она знала, что онъ всегда относился къ ней съ величайшимъ уваженіемъ и была увѣрена, что ея слова произведутъ на него впечатлѣніе. Дорогою она останавливалась въ монастыряхъ, настоятели которыхъ, получившіе соотвѣтствующія приказанія изъ Рима, говорили ей о томъ, что ея сынъ переступилъ велѣнія церкви и что ему грозитъ вѣчное проклятіе, какъ отверженнику. Только одинъ разъ, встрѣтившись съ доминиканскими монахами, она услышала другія рѣчи и увидала, что ея сынъ пользуется величайшимъ уваженіемъ среди нихъ и что они смотрятъ на него, какъ на носителя слова Божія.
Наконецъ, послѣ долгаго и утомительнаго путешествія, мать Савонаролы вмѣстѣ со своею дочерью Беатрисой добрались до Флоренціи. Было уже поздно вечеромъ, когда онѣ пріѣхали туда. Имъ бросилось въ глаза необычайное въ такую позднюю пору оживленіе въ городѣ. На площадяхъ и улицахъ толпились люди въ сильномъ волненіи. У обѣихъ путешественницъ явилось подозрѣніе, что въ городѣ произошли какія-то важныя событія, нарушившія обычное теченіе жизни. Но какъ мать, такъ и дочь были такъ утомлены, что не стали ничего разспрашивать. Онѣ рѣшили ночь провести на постояломъ дворѣ и на другой день рано утромъ отправиться въ монастырь св. Марка.
На постояломъ дворѣ онѣ узнали, что во Флоренціи произошли, дѣйствительно, очень важныя событія. Французскій король Карлъ VIII, во главѣ огромнаго войска, двинулся на Италію. Онъ не имѣлъ намѣренія воевать со всѣми итальянскими государствами, а только хотѣлъ завоевать Неаполь, такъ какъ находилъ, что у него есть права на неаполитанскій престолъ. Путь Карла VIII лежалъ черезъ Флоренцію, а такъ какъ до этого времени она жила въ дружбѣ съ Франціей, то онъ не думалъ, что ему будетъ оказано какое нибудь сопротивленіе. Отдѣльныя итальянскія государства такъ привыкли враждовать между собой, что имъ и въ голову не приходило поддерживать другъ друга. Флорентинцы, опасаясь огромнаго войска Карла VIII, дѣйствительно, не имѣли желанія вступаться за неаполитанскаго короля. Но не такъ думалъ ихъ правитель Петръ Медичи. Онъ объявилъ себя сторонникомъ неаполитанскаго короля, и флорентинцы, узнавъ объ этомъ, страшно заволновались. Петръ Медичи далеко не былъ такъ любимъ народомъ, какъ его отецъ и дѣдъ, и городскія власти стали не на шутку опасаться, какъ бы народъ не расправился съ нимъ по своему. Не имѣя другихъ средствъ усмирить волненіе народа, они обратились къ Савонаролѣ, который пользовался громаднымъ вліяніемъ.
Савонарола согласился обратиться къ народу съ увѣщаніемъ, и слова его дѣйствительно оказали свое дѣйствіе. Толпа, вмѣсто того чтобы нападать на Медичи, начала молиться и каяться во грѣхахъ. Но и самъ Савонарола не въ силахъ былъ остановить дальнѣйшій ходъ событій. Нужны были деньги, чтобы нанять войско и принять другія мѣры для защиты отъ непріятеля, но флорентинцы, недовольные тѣмъ, что Петръ Медичи втягиваетъ ихъ въ войну съ могущественнымъ французскимъ королемъ, не захотѣли дать денегъ. Прежде Медичи могли распоряжаться какъ хотѣли деньгами государства, но теперь настали другія времена, народъ началъ заявлять свою волю и наотрѣзъ отказалъ Петру Медичи въ поддержкѣ. Очутившись въ такомъ безвыходномъ положеніи, Медичи не нашелъ ничего лучшаго, какъ отправиться съ повинной къ французскому королю и заключить съ нимъ миръ. Но, когда во Флоренціи узнали, на какихъ тяжкихъ условіяхъ былъ заключенъ этотъ миръ, народъ пришелъ въ страшную ярость. Въ городѣ стали говорить, что Петръ Медичи предалъ Флоренцію въ руки короля Карла VIII, и все населеніе возстало противъ Медичи. Въ городѣ поднялось невообразимое волненіе, народъ бушевалъ и готовился все разнести. Вдругъ передъ этой разъяренной толпой появился Савонарола, волей неволей вынужденный опять вмѣшаться въ мірскія дѣла, чтобы предупредить кровопролитія и рѣзню.
Савонарола поднялъ руки, и толпа моментально стихла, повинуясь своему любимому проповѣднику. Спокойствіе и на этотъ разъ было возстановлено, но, къ сожалѣнію, оно продолжалось недолго; его нарушилъ самъ Петръ Медичи, попытавшійся силой занять прежнее положеніе въ городѣ. Народъ и уличные мальчишки встрѣтили его появленіе криками и свистками. Полиція попробовала защитить его, но трусливый Петръ Медичи какъ безумный бѣжалъ изъ Флоренціи, бросивъ на произволъ судьбы своихъ родныхъ и свои сокровища.
Послѣ бѣгства Петра Медичи изъ Флоренціи главнымъ лицомъ въ этомъ городѣ оказался Савонарола. Къ нему обратились теперь всѣ, отъ него ждали помощи и совѣта. Флорентинцы знали, что Карлъ VIII станетъ требовать исполненія договора, подписаннаго Петромъ Медичи, но они не хотѣли этого и придумывали разные способы, какъ бы подѣйствовать на короля и заставить его пощадить Флоренцію. Всѣ были въ уныніи, но какъ разъ въ это время въ лагерь французскаго короля явился Савонарола. Онъ пришелъ къ нему пѣшкомъ, безоружный и безъ всякой свиты. Савонарола прошелъ черезъ густую толпу солдатъ, окружавшую короля, и обратился къ нему съ рѣчью. Король невольно проникся уваженіемъ къ этому смѣлому монаху и согласился оказать покровительство Флоренціи, сохранивъ ея свободу и независимость. Ноелѣ этого онъ въѣхалъ во Флоренцію уже какъ союзникъ, а не какъ побѣдитель.
По отъѣздѣ французскаго короля Савонаролѣ пришлось волей неволей взять въ руки управленіе городомъ. Такимъ образомъ скромный доминиканскій монахъ сдѣлался правителемъ государства. Но Савонарола вовсе не былъ ни властолюбивъ, ни честолюбивъ. Онъ хотѣлъ лишь вернуть флорентинскому народу свободу, которой тотъ лишился во время управленія Медичей, и сдѣлалъ это. Онъ объявилъ, что народъ долженъ управлять городомъ, и учредилъ «великій совѣтъ», выбираемый изъ гражданъ города. Благодаря новымъ порядкамъ, введеннымъ Савонаролой, прекратились всѣ тѣ злоупотребленія, отъ которыхъ такъ долго страдалъ народъ.
Мать Савонаролы пріѣхала во Флоренцію какъ разъ въ то время, когда тамъ произошли всѣ эти перемѣны. Изъ разговоровъ на постояломъ дворѣ она узнала кое что, но все-таки не уяснила себѣ, какую роль игралъ Савонарола въ этихъ событіяхъ. Въ ея ушахъ все еще звучали слова духовника, указывавшаго ей на то, что сынъ ея вступилъ на ложный путь, что гордость обуяла- его и онъ легко можетъ сдѣлаться врагомъ церкви, еретикомъ, который будетъ преданъ вѣчному проклятію. Она съ ужасомъ думала объ этомъ и рѣшила во чтобы то ни стало добиться свиданія съ сыномъ и спасти его душу, если еще не поздно.
На другой день рано утромъ въ ея комнату донеслись съ улицы веселые звуки. Солнце ярко свѣтило, и въ воздухѣ пахло весной. Оживленіе на улицахъ, поразившее ее еще вчера вечеромъ, теперь какъ будто еще усилилось; всѣ куда то спѣшили; слышался смѣхъ, говоръ и временами даже звуки музыки.
— Похоже на праздникъ, — подумала старуха и тутъ же вспомнила, что начинается карнавалъ (масляница), который въ итальянскихъ городахъ справляется всегда очень шумно и весело.
Выйдя вмѣстѣ съ дочерью изъ постоялаго двора, мать Савонаролы пошла вслѣдъ за толпой на площадь, гдѣ находилось зданіе Синьоріи (верховнаго совѣта). Но прежде чѣмъ онѣ достигли этой площади, имъ на встрѣчу попалась довольно странная процессія. Это былъ длинный рядъ дѣтей, которыхъ сопровождала конная стража тѣлохранителей. Каждый изъ этихъ дѣтей несъ въ рукахъ какую нибудь вещь, имѣющую отношеніе къ масляницѣ, напримѣръ, маски, маскарадные костюмы, парики, украшенія и т. п. или же какой нибудь предметъ роскоши. За дѣтьми тянулась такая же процессія молодыхъ дѣвушекъ, одѣтыхъ въ бѣлое, съ простыми деревянными чашечками въ рукахъ; эти чашечки онѣ протягивали прохожимъ и собирали въ нихъ милостыню. Позади всѣхъ шли музыканты, а за ними отрядъ вооруженныхъ солдатъ.
Толпа народа, распѣвавшая священные гимны и состоявшая изъ лицъ всякаго возраста и званія, устремлялась вслѣдъ за этою странною процессіей и увлекла за собою мать Савонаролы. На площади, противъ дворца синьоріи, процессія остановилась. Тутъ было устроено возвышеніе, очевидно, для проповѣдника, который долженъ былъ говорить рѣчь толпѣ, а внизу возлѣ этого возвышенія или трибуны выстроились въ рядъ доминиканскіе монахи.
Сердце старухи сильно забилось, когда она увидѣла впереди этихъ монаховъ своего сына Джироламо, который съ привѣтливою улыбкой смотрѣлъ на приближающихся дѣтей. Онъ, повидимому, отдалъ какія то приказанія близъ стоящимъ монахамъ, и тѣ тотчасъ же удалились, а въ это время процессія вступила на площадь и расположилась на ней полукругомъ. Площадь была полна народа, и на крышахъ домовъ, въ окнахъ, на балконахъ вездѣ виднѣлись люди.
Дѣти сложили всѣ вещи, которыя они несли въ рукахъ, на середину площади и при помощи монаховъ устроили изъ нихъ пирамиду довольно страннаго вида. Пустые футляры изъ-подъ драгоцѣнныхъ вещей, вуали, маски, маскарадная одежда и т. п., а сверху книги и картины — все это было свалено въ кучу при восторженныхъ крикахъ толпы. Пирамида все увеличивалась по мѣрѣ того, какъ приносились новые предметы, которые сваливались въ общую кучу. Между тѣмъ молодыя дѣвушки въ бѣлыхъ платьяхъ расхаживали по площади и раздавали нищимъ ту милостыню, которую онѣ собрали во время шествія.
Вдругъ въ толпѣ раздались громкіе восторженные возгласы — на трибуну взошелъ Савонарола. Мать его, стоявшая въ толпѣ, почувствовала, что у нея подкашиваются ноги. Ей было страшно и въ то же время она испытывала радостное чувство, что видитъ своего сына и, наконецъ, услышитъ его. Отъ нея не ускользнуло, что народъ относится къ нему съ величайшимъ уваженіемъ. Его привѣтствовали восторженными криками, но какъ только онъ взошелъ на трибуну, наступило гробовое молчаніе; толпа притихла, боясь проронить хоть одно слово своего учителя.
Старушка съ трепетомъ прислушивалась къ его словамъ. Савонарола говорилъ о необходимости измѣнить образъ жизни, вернуться къ прежней христіанской простотѣ и требовалъ, чтобы народъ отказался отъ обычныхъ масляничныхъ развлеченій. Флоренція, славившаяся роскошью своихъ пировъ, безумной расточительностью своихъ гражданъ, должна теперь измѣниться и сдѣлаться образцомъ для всѣхъ другихъ итальянскихъ городовъ. Далѣе Савонарола началъ говорить о дѣтяхъ, которые составляютъ будущность человѣчества, и о необходимости уже въ раннемъ возрастѣ воспитывать въ нихъ духъ справедливости, стремленіе къ добру и уничтожать въ нихъ сѣмена тщеславія и гордости.
Какъ только Савонарола кончилъ свою проповѣдь, раздались трубные звуки и звонъ колоколовъ. Настоятель сдѣлалъ знакъ рукой, и тотчасъ же одинъ изъ монаховъ приблизился къ пирамидѣ съ факеломъ въ рукахъ и поджегъ ее. Дѣти и народъ начали пѣть хоромъ священные гимны, и пирамида запылала. Скоро отъ всей этой груды вещей остался только пепелъ, и толпа громкими радостными криками привѣтствовала это зрѣлище.
Савонарола сошелъ съ трибуны и, въ сопровожденіи доминиканскихъ монаховъ, отправился въ монастырь. Дѣло было сдѣлано, и ему незачѣмъ было оставаться дольше на площади. Впрочемъ, народъ тоже началъ расходиться по домамъ, и площадь быстро опустѣла. Только мать Савонаролы не могла опомниться послѣ всего видѣннаго и слышаннаго и машинально пошла вслѣдъ за толпой.
— Развѣ возможно, чтобы всѣ эти люди такъ поклонялись еретику, ослушнику святой церкви? — думала она, вспоминая, съ какимъ уваженіемъ народъ встрѣтилъ Савонаролу. Она чувствовала, что все видѣнное ею идетъ совершенно въ разрѣзъ съ тѣмъ, что ей говорилъ священникъ про ея сына.
Между тѣмъ Савонарола подошелъ къ калиткѣ монастыря и остановился. Онъ подождалъ, пока мимо него прошли всѣ дѣти, участвовавшія въ процессіи, и ласково простился съ ними, а затѣмъ еще разъ благословилъ толпу, которая провожала его. Вдругъ его взглядъ упалъ на фигуру старушки, стоявшей въ толпѣ и съ любовью смотрѣвшей на него. Онъ узналъ свою мать, которую не видѣлъ столько лѣтъ.
И въ душѣ этого монаха, казалось, отрѣшившагося отъ всѣхъ земныхъ привязанностей, вдругъ шевельнулось прежнее чувство дѣтской любви къ матери. Это чувство настолько сильно овладѣло имъ, что онъ забылъ обо всѣхъ окружающихъ и бросился къ ней.
Толпа съ удивленіемъ смотрѣла на проповѣдника, который быстрыми шагами направился къ какой то старухѣ и, нѣжно обнявъ ее поцѣловалъ въ лобъ.
— Дорогая мать! — воскликнулъ онъ и затѣмъ, обернувшись и увидѣвъ сестру, также протянулъ ей руку.
Эта сцена длилась нѣсколько мгновеній, — Савонарола тотчасъ же удалился въ монастырь, куда входъ женщинамъ былъ воспрещенъ. Въ толпѣ произошло сильное волненіе. — «Мать и сестра Савонаролы здѣсь»! — воссклицали флорентинцы. Обѣихъ женщинъ тотчасъ же окружили. Богатые и наиболѣе почетные граждане обратились къ нимъ, прося ихъ сдѣлать имъ честь своимъ посѣщеніемъ и предлагая свои дома къ ихъ услугамъ. Скромная старуха была поражена тѣмъ почетомъ, который ей оказывали вездѣ, и это окончательно разсѣяло ея сомнѣнія и убѣдило ее, что сынъ ея пользуется величайшимъ уваженіемъ во Флоренціи, а этого не могло бы быть, если бъ онъ дѣйствительно былъ еретикомъ и грѣшникомъ, какимъ его представилъ ей духовникъ.
ГЛАВА IX.
Возвращеніе въ Гетто.
править
Весна уже вступила въ свои права, и въ долинахъ Италіи все зазеленѣло, но въ горахъ яркимъ лучамъ весенняго солнца не такъ-то легко было заставить природу встрепенуться и стряхнуть съ себя зимнее оцѣпенѣніе. Однако, мало по малу солнце дѣлало свое дѣло; снѣга таяли, и горныя рѣчки и потоки съ шумомъ свергались въ долины.
Въ одно ясное весеннее утро изъ деревушки, живописно раскинувшейся на склонѣ горы, снѣжная вершина которой уходила далеко въ облака, вышелъ какой-то старикъ. Длинная сѣдая борода обрамляла его лицо, которое поражало своимъ застывшимъ, точно окаменѣлымъ, выраженіемъ. Онъ былъ одѣтъ въ поношенное платье, въ рукахъ у него была альпійская палка, а за плечами мѣшокъ. Старикъ по временамъ останавливался, вырывалъ изъ земли какой нибудь корень или траву и внимательно ихъ разсматривалъ. Нѣкоторые онъ клалъ въ мѣшокъ, другіе выбрасывалъ. Въ поискахъ за кореньями онъ взбирался все выше и выше и уходилъ все дальше и дальше отъ деревни. По временамъ онъ останавливался, но не для того, чтобы полюбоваться красивымъ видомъ, открывавшимся съ горъ, а чтобы перевести дыханіе.
Наконецъ, онъ взобрался на такую высоту, гдѣ уже начинались вѣчные снѣга. Передъ нимъ была группа скалъ, составлявшая подножіе огромнаго ледника, опускавшагося съ горы. Старикъ остановился и присѣлъ на камень, чтобы отдохнуть. Доставъ изъ своего мѣшка коренья, онъ началъ ихъ сортировать и совершенно погрузился въ свое занятіе. Вдругъ какой-то звукъ привлекъ его вниманіе. Онъ взглянулъ вверхъ и, должно быть, увидалъ нѣчто такое, что поразило его, такъ какъ его окаменѣлое лицо преобразилось и выразило сильнѣйшее изумленіе.
На самомъ верху, по неширокой, покрытой снѣгомъ дорогѣ, пролегающей между ледниками, пробиралась группа всадниковъ, оружіе которыхъ сверкало на солнцѣ. За ними шли солдаты, а далѣе лошади, запряженныя цугомъ, тащили тяжелыя орудія.
Войско должно было пройти какъ разъ мимо того мѣста, гдѣ сидѣлъ старикъ. Безмолвно смотрѣлъ онъ на приближающихся всадниковъ. Ему казалось, что это видѣніе, представившееся его разстроенному воображенію въ уединеніи горъ. Но нѣтъ, это были настоящіе люди изъ плоти и крови; вотъ они остановились и заговорили съ нимъ. Придя въ себя отъ изумленія, старикъ, наконецъ, понялъ, чего отъ него хотятъ и, въ отвѣтъ на разспросы всадниковъ, сказалъ, какъ называется деревня, пріютившаяся на склонѣ горы.
Передовой всадникъ, повидимому, предводитель отряда, съ любопытствомъ смотрѣлъ на него, а затѣмъ, обернувшись къ своимъ спутникамъ, что-то сказалъ имъ на непонятномъ языкѣ
— Ты развѣ колдунъ, что собираешь коренья? — спросилъ онъ, снова обращаясь къ старику.
Старикъ покачалъ головой и засмѣялся.
— Ну, такъ значитъ, ты лѣкарь, сказалъ всадникъ. — Это хорошо. Ты умѣешь лѣчить болѣзни и, слѣдовательно, можешь быть намъ полезенъ; многіе изъ нашихъ людей захворали во время перехода черезъ эти проклятыя горы. Ты — первый человѣкъ, котораго мы встрѣтили, перейдя черезъ этотъ горный хребетъ, составляющій границу между сѣверомъ и югомъ. Теперь покажи намъ дорогу къ деревнѣ, тебѣ должно быть извѣстны здѣсь всѣ тропинки.
Старикъ съ напряженнымъ вниманіемъ посмотрѣлъ на говорившаго и сказалъ:
— Кто вы такіе и откуда вы пришли?
— Мы пришли изъ-за горъ, — послѣдовалъ отвѣтъ. — Насъ призвалъ французскій король, чтобы наказать Италію за ея прегрѣшенія. Мы идемъ въ Римъ.
Давно потухшіе глаза старика заблестѣли.
— Если вы являетесь мстителями за всѣ преступленія и беззаконія, которыя совершаются въ Римѣ, то я готовъ идти съ вами, — воскликнулъ онъ.
Онъ выпрямилъ свой сгорбленный станъ и пошелъ впередъ по дорогѣ, а за нимъ потянулось остальное войско.
Жители пограничной горной деревушки были очень огорчены, когда вмѣстѣ съ войскомъ ушелъ изъ деревни и старикъ, который въ теченіе долгаго времени занимался здѣсь врачеваніемъ и пользовался любовью и уваженіемъ всѣхъ жителей. Откуда онъ явился и кто онъ былъ — никто не зналъ. Старикъ никому ничего не разсказывалъ. Сначала его приняли за помѣшаннаго и пріютили изъ жалости. Онъ пришелъ въ деревню измученный, усталый, голодный и постучался въ дверь одной убогой хижины. Въ этой хижинѣ жили молодые мужъ и жена, единственный ребенокъ которыхъ опасно былъ боленъ въ то время. Молодая крестьянка горько плакала, подавая ужинъ страннику, попросившему у нихъ пріюта на одну ночь. Старикъ., подкрѣпившись пищей, подошелъ къ колыбели ребенка и сталъ внимательно его осматривать. Сначала родители испугались его приближенія. Видъ у него былъ, дѣйствительно, странный: взъерошенные сѣдые волосы, блуждающіе взоры и изодранная одежда указывали, что онъ, вѣроятно, долго блуждалъ, прежде чѣмъ нашелъ гостепріимныхъ людей, согласившихся пріютить его. Но страхъ ихъ скоро смѣнился надеждой, когда старикъ сказалъ, что попробуетъ вылѣчить ихъ ребенка. Онъ приготовилъ ему лѣкарство и усѣлся у колыбели малютки, чтобы слѣдить за дѣйствіемъ своего лѣченія. Дѣйствіе это не замедлило обнаружиться; родители къ великой своей радости увидѣли, что ребенку становится все лучше и лучше. Черезъ нѣсколько дней ребенокъ выздоровѣлъ.
Вѣсть о чудесномъ исцѣленіи, конечно, облетѣла всю деревню, и скоро къ старику со всѣхъ сторонъ стали стекаться больные. Это благословляли всѣ, онъ никогда никому не отказывалъ ни въ совѣтѣ, ни въ помощи.
Если его приглашали къ больному въ какую нибудь отдаленную деревню, то мысль о трудностяхъ пути никогда не останавливала его; онъ бралъ свою палку, свой мѣшокъ съ лекарствами и врачебными инструментами и шелъ, куда призывалъ его долгъ человѣколюбія, карабкаясь по скаламъ и пробираясь по едва проходимымъ горнымъ тропинкамъ.
Исаакъ Іемъ, — такъ звали старика — былъ тотъ самый еврейскій врачъ изъ римскаго Гетто, который былъ призванъ въ Ватиканъ, къ больному папѣ Иннокентію VIII и долженъ былъ произвести ему операцію переливанія крови, пожертвовавъ при этомъ жизнью своихъ собственныхъ дѣтей. Въ тотъ злополучный день Исаакъ Іемъ не вернулся домой, въ Гетто. Какъ безумный бѣжалъ онъ изъ Рима. Годъ проходилъ за годомъ, а онъ все блуждалъ по Италіи, не находя нигдѣ покоя и постоянно странствуя изъ одного мѣста въ другое. Только послѣ того какъ онъ случайно забрелъ въ горную деревушку и спасъ отъ смерти ребенка, на душѣ у него стало спокойнѣе. Онъ понялъ, что можетъ быть полезенъ всѣмъ этимъ бѣднымъ людямъ, и это сознаніе утѣшало его. Временами его охватывало желаніе бѣжать куда нибудь подальше, какъ прежде, когда онъ переходилъ съ мѣста на мѣсто, напрасно ища покоя, но мысль, что онъ не можетъ бросить своихъ больныхъ, удерживала его и помогала ему бороться съ непреодолимымъ влеченіемъ бѣжать. Только теперь, когда явилось войско, онъ увидѣлъ въ этомъ возмездіе небесъ за всѣ прегрѣшенія Рима и рѣшилъ послѣдовать за нимъ. Онъ смотрѣлъ на всѣхъ этихъ воиновъ, какъ на мстителей, посланныхъ Богомъ, чтобы отмстить Риму за всѣ беззаконія, совершавшіяся тамъ.
Войско французскаго короля не встрѣтило никакихъ препятствій при своемъ проходѣ черезъ Италію. Никто изъ мелкихъ итальянскихъ владѣтелей не рѣшался вступать въ борьбу съ могущественнымъ войскомъ, такъ какъ не могъ разсчитывать на поддержку и помощь со стороны своихъ соотечественниковъ. Когда король со своимъ войскомъ подошли къ стѣнамъ Рима, онъ отправилъ туда посольство съ требованіемъ, чтобы его пустили въ Римъ безъ всякаго сопротивленія, обѣщая за это уважать права, и власть папы и церкви.
Папа Александръ Борджіа не очень охотно уступилъ этимъ требованіямъ; ему не хотѣлось пускать въ свою столицу врага, но дѣлать было нечего, онъ долженъ былъ покориться необходимости; союзниковъ у него не было, и большинство сосѣднихъ владѣтелей и даже нѣкоторые изъ кардиналовъ перешли на сторону врага. Такимъ образомъ французскій король во главѣ своей арміи торжественно вступилъ черезъ ворота Маріидель-Пополо въ вѣчный городъ.
Вечеромъ того же дня, вскорѣ послѣ вступленія французовъ въ Римъ, какой-то человѣкъ подошелъ къ воротамъ Гетто, которыя были уже заперты, согласно принятому обычаю, и сталъ просить, чтобы его впустили. Онъ держалъ себя такъ странно и имѣлъ такой взволнованный видъ, что сторожа Гетто побоялись впустить его. Хотя онъ сказалъ имъ, что онъ еврей, но сторожа опасались, что это можетъ быть шпіонъ, а въ этотъ вечеръ, наканунѣ субботы, имъ предписана была особенная осторожность.
Но чужестранецъ настаивалъ. Онъ сказалъ имъ, что онъ самъ уроженецъ Гетто и зовутъ его Исаакъ Іемъ. Это показалось сторожамъ уже совершенно неправдоподобнымъ, и они сказали ему, что позовутъ старшинъ еврейской общины.
Старшины явились. Они были чрезвычайно удивлены, увидѣвъ передъ собою исчезнувшаго изъ Гетто врача Исаака Іема, печальная судьба котораго была еще всѣмъ памятна. Правда, Іемъ сильно измѣнился, постарѣлъ, но все-таки его можно было узнать. Старшины спросили его, гдѣ онъ пропадалъ такъ долго, и онъ разсказалъ имъ, что бродилъ все время по Италіи и теперь вмѣстѣ съ французской арміей явился снова въ Римъ.
Ворота отперли, и Исаакъ Іемъ вступилъ въ Гетто, это мѣсто изгнанія, съ которымъ у него было связано столько дорогихъ и печальныхъ воспоминаній. Здѣсь онъ родился и выросъ, женился и воспитывалъ своихъ дѣтей, погибшихъ столь ужаснымъ образомъ. Онъ счастливо прожилъ тутъ много лѣтъ, исполняя свой долгъ и помогая страждущимъ. Въ сильномъ волненіи, прижавъ къ груди свои исхудалыя руки, шелъ онъ по главной улицѣ Гетто, туда, гдѣ находился его домъ. Уста его шептали молитву, а глаза, наполненные слезами, были устремлены въ небо.
Былъ канунъ субботы, двери домовъ были отворены, и обитатели ихъ сидѣли у порога. Женщины въ бѣлыхъ одеждахъ весело разговаривали между собою; тутъ же возлѣ нихъ толпились дѣти. Въ этотъ праздничный вечеръ всѣ старались забыть свои заботы и горести. При видѣ этой знакомой картины у Іема еще сильнѣе защемило сердце. Что сталось съ его женой? Онъ не имѣлъ о ней никакихъ извѣстій, съ тѣхъ поръ какъ бѣжалъ, обезумѣвъ отъ горя. Жива ли она? Онъ не осмѣливался спросить объ этомъ никого, страшась услышать отвѣтъ.
Наконецъ, онъ подошелъ къ своему дому. Сердце его билось такъ сильно, что онъ едва переводилъ дыханіе, когда увидѣлъ на порогѣ своего дома неподвижную женскую фигуру, въ которой тотчасъ же узналъ свою жену.
Онъ хотѣлъ броситься къ ней, но его остановила мысль, какъ она встрѣтитъ его? Вѣдь онъ убилъ дѣтей, и, бросивъ ее, бѣжалъ изъ дома? Она должна ненавидѣть его, проклинать! Что онъ отвѣтитъ ей, когда она спроситъ у него, гдѣ ея сыновья? Весь дрожа, Исаакъ приблизился къ своей женѣ. Онъ хотѣлъ заговорить, но голосъ не повиновался ему. Она, повидимому, не замѣтила его приближенія и сидѣла, опустивъ голову на руки. Исаакъ подождалъ минуту, но видя, что она не поднимаетъ головы, дотронулся до ея руки.
— Здравствуй, Лея! — сказалъ онъ какимъ то сдавленнымъ голосомъ.
Согласно еврейскому обычаю въ этотъ вечеръ во всѣхъ домахъ были зажжены, свѣчи и лицо Исаака было освѣщено свѣтомъ, падающимъ изъ дверей.
— Здравствуй, — отвѣчала она тихимъ голосомъ. — Кто ты такой? Я не узнаю твоего голоса. Что побудило тебя, чужеземецъ, посѣтить одинокую въ этотъ святой вечеръ?
Безумный страхъ охватилъ Исаака при звукѣ этихъ словъ. Что это значитъ, отчего она его не узнала? Неужели она лишилась разсудка?
— Лея, моя жена! — крикнулъ онъ въ отчаяніи. — Ты не узнаешь меня! О горе, горе мнѣ несчастному!
Тутъ только она узнала голосъ своего мужа. Она вскочила на ноги и съ крикомъ: «Исаакъ, это ты! Ты вернулся»!.. бросилась къ нему, но тутъ же упала безъ чувствъ.
Исаакъ поднялъ безчувственную Лею и на рукахъ внесъ ее въ домъ. Тамъ все оставалось по прежнему, какъ было при немъ. Ни одна вещь не была сдвинута сосвоего мѣста. Онъ уложилъ Лею въ постель и привелъ ее въ чувства. Когда она открыла глаза, то первыя ея слова были: «Это правда? Ты вернулся! Богъ сжалился надо мной»!
Исаакъ обнялъ ее. Лея не сказала ему ни слова, не сдѣлала ни одного упрека, они безъ словъ понимали другъ друга. Тутъ только Исаакъ замѣтилъ, что она слѣпа и понялъ, почему она не узнала его, когда онъ заговорилъ съ ней. Несчастная мать такъ много пла* кала, что ослѣпла отъ слезъ. Это былъ первый счастливый вечеръ, который выпалъ на ихъ долю послѣ столькихъ лѣтъ тоски и одиночества. Горе Исаака было велико, когда онъ увидѣлъ, что Лея слѣпа, но осмотрѣвъ ея глаза, онъ рѣшилъ, что можно вылѣчить ее, и принялся за это лѣченіе съ величайшимъ усердіемъ. Наконецъ, счастье улыбнулось ему, его усилія увѣнчались успѣхомъ и зрѣніе вернулось къ его женѣ.
ГЛАВА X.
Савонарола въ рукахъ враговъ.
править
Едва успѣла Италія оправиться отъ послѣдствій нашествія французовъ, какъ уже снова начались въ ней внутренніе раздоры и распри. Герцогъ Сфорца, женатый на Маріи Нацци, былъ очень недоволенъ тѣмъ, что ему не удалось снова водворить во Флоренціи, въ качествѣ властелина, своего родственника и союзника Петра Медичи. Разумѣется, въ этой неудачѣ онъ обвинялъ Савонаролу, который ввелъ во Флоренціи народное управленіе. Конечно, такое управленіе не могло нравиться ни герцогу Сфорца, ни другимъ итальянскимъ владѣтелямъ, да и папа также былъ враждебно настроенъ противъ Савонаролы и всѣхъ его нововведеній.
Флоренція, между тѣмъ, очень измѣнилась въ послѣднее время. Народъ боготворилъ Савонаролу, который всегда вступался за угнетенныхъ и возставалъ противъ притѣснителей. Но не одни только флорентинцы прислушивались съ величайшимъ вниманіемъ къ его словамъ. Окрестные крестьяне съ вечера отправлялись въ путь, чтобы утромъ попасть въ соборъ на проповѣдь Савонаролы. Нѣкоторые изъ его богатыхъ приверженцевъ содержали у себя на свой счетъ до сорока человѣкъ чужестранцевъ, являвшихся, чтобы послушать знаменитаго проповѣдника. Въ церкви, во время его проповѣдей, господствовало невообразимое волненіе; слезы у всѣхъ катились градомъ, и нерѣдко случалось, что богатые люди, растроганные его словами, жертвовали громадныя суммы въ пользу бѣдныхъ. На улицахъ то и дѣло слышалось пѣніе псалмовъ и пѣсенъ духовнаго содержанія. Веселье и пиры совершенно прекратились. Купцы и торговцы предметами роскоши первые начали терпѣть убытки отъ такого настроенія жителей и, разумѣется, они перешли въ разрядъ недовольныхъ управленіемъ Савонаролы, такъ что число его враговъ все увеличивалось.
Мать Савонаролы и его сестра Беатриса остались во Флоренціи, гдѣ имъ оказали гостепріимство приверженцы Савонаролы. Беатриса часто ходила въ гости въ одинъ женскій монастырь, враждебно относившійся къ Савонаролѣ, и всегда приносила оттуда какія-нибудь непріятныя вѣсти, которыя и сообщала своей матери. Однажды, вернувшись оттуда, она передала ей, что изъ Рима полученъ приказъ, которымъ строго воспрещается Савонаролѣ говорить проповѣди подъ страхомъ отлученія отъ церкви.
Мать Савонаролы пришла въ сильнѣйшее волненіе, услышавъ эту вѣсть, и со страхомъ ожидала воскресенья, чтобы убѣдиться, дѣйствительно ли у ея сына отнято- право проповѣдывать публично. Съ замирающимъ сердцемъ она отправилась въ соборъ. На этотъ разъ ей не пришлось быть свидѣтельницей торжества Савонаролы, какъ это бывало прежде. Браги его подняли такой шумъ въ церкви, что Савонарола не могъ говорить. Сторонники его, въ свою очередь, начали кричать, и дѣло дошло бы до открытой свалки въ церкви, если бы Савонарола не удалился. У дверей ризницы, куда онъ хотѣли войти, къ нему подошла его мать и со слезами на глазахъ стала умолять его, чтобы онъ не подвергалъ свою жизнь опасности и отказался бы отъ борьбы съ могущественнымъ духовенствомъ и итальянскими владѣтелями, которые легко могутъ погубить его. Савонарола твердо отвѣчалъ ей:
— Враги могутъ уничтожить мое тѣло, но не мой духъ, который исходитъ отъ Господа.
Бѣдная старуха не могла не чувствовать величія духа своего сына, но сердце ея обливалось кровью. Она чувствовала, что ему угрожаетъ страшная опасность, и предчувствіе ее не обмануло. Папа, побуждаемый врагами Савонаролы, указывавшими ему на необходимость принять строгія мѣры противъ этого мятежнаго монаха, отлучилъ Савонаролу отъ церкви, и это было объявлено во Флоренціи, во всѣхъ церквахъ, при звонѣ колоколовъ.
Весьма естественно, что это отлученіе отъ церкви проповѣдника, пользовавшагося такимъ громаднымъ вліяніемъ и почетомъ въ городѣ, не могло не произвести сильнаго впечатлѣнія на всѣхъ. Въ особенности волновались монахи въ монастырѣ св. Марко, гдѣ Савонарола былъ настоятелемъ.
Савонарола отлично понималъ, что теперь его враги начнутъ еще больше смущать и возстановлять противъ него народъ. Но ему хотѣлось убѣдиться, можетъ ли онъ разсчитывать на своихъ монаховъ, и вотъ разъ ночью онъ собралъ ихъ всѣхъ на монастырскій дворъ, гдѣ прежде, въ теченіе столькихъ лѣтъ, поучалъ своихъ учениковъ. Почти всѣ въ одинъ голосъ заявили ему, что готовы жертвовать за него своею жизнью. Особенно нѣкоторые изъ нихъ съ горячностью увѣряли его въ своей безусловной преданности. Двое монаховъ, Сильвестръ Марусей и Донато Руффоли, предложили своимъ товарищамъ дать торжественную клятву, что они готовы раздѣлить участь своего настоятеля, хотя бы ихъ я ждала мученическая смерть. Это и было исполнено тутъ же на дворѣ. Савонарола замѣтилъ, однако, что не всѣ монахи принесли эту клятву, но ничего не сказалъ.
Савонаролѣ было запрещено произносить проповѣди, и въ теченіе нѣкотораго времени онъ подчинялся этому запрещенію, но, въ концѣ концовъ, не выдержалъ: въ первый день Рождества онъ отслужилъ обѣдню въ церкви Санъ-Марко и устроилъ торжественную процессію кругомъ церкви, шествуя во главѣ своихъ монаховъ.
На другой день онъ снова произнесъ проповѣдь въ соборѣ, въ присутствіи огромнаго стеченія народа. Савонарола опять смѣло заговорилъ о своемъ правѣ не подчиняться неправильнымъ распоряженіямъ. Онъ прямо заявилъ, что его преслѣдуютъ за то, что онъ обличаетъ пороки католическаго духовенства.
— Кто былъ въ Римѣ, — воскликнулъ Савонарола, — тотъ знаетъ жизнь этихъ священнослужителей. Скажите мнѣ, не похожи-ли они скорѣе на свѣтскихъ людей! У нихъ есть придворные, оруженосцы, лошади и собаки. Ихъ дома полны роскошныхъ предметовъ, шелковыхъ тканей, ароматныхъ куреній и слугъ. Приличествуетъ ли все это служителямъ церкви Божіей? Все дѣлается за деньги. Они звонятъ въ колокола только изъ корысти; они продаютъ мѣста, продаютъ таинства, продаютъ обрядъ крещенія, продаютъ все!
Разумѣется, такого рода проповѣдь должна была еще больше возстановить противъ него духовенство. Послѣ этой проповѣди Савонарола вышелъ на площадь и сказалъ, обращаясь къ народу:
— Пусть каждый молится, чтобы Господь ниспослалъ на меня свой пламень и низвергнулъ меня въ адъ, если моя проповѣдь исходитъ не отъ Него!
Разумѣется, всѣ прелаты, кардиналы и самъ папа пришли въ страшную ярость отъ неповиновенія Савонаролы. Но это не смутило его. Всегда смѣлый и искренній, проникнутый сознаніемъ своей правоты, онъ не хотѣлъ уступать. Онъ задумалъ созвать соборъ, чтобы призвать папу къ отвѣту, обнаружить всѣ его преступленія и доказать, что онъ достигъ престола подкупомъ. Съ этою цѣлью онъ написалъ «посланіе къ князьямъ», т. е. къ французскому, испанскому и англійскому королямъ и германскому императору. Прежде всего онъ послалъ письмо къ французскому королю, но оно было перехвачено по дорогѣ Людовикомъ Сфорцой, миланскимъ герцогомъ и, конечно, тотчасъ переслано папѣ.
Это письмо рѣшило судьбу Савонаролы. Какъ только сдѣлалось извѣстнымъ, что онъ дѣйствительно задумалъ низвергнуть папу, отъ него отшатнулись многіе изъ его приверженцевъ. Такой шагъ показался всѣмъ черезъ-чуръ уже смѣлымъ и дерзкимъ.
Флоренція опять страшно заволновалась; всѣ пришли въ смятеніе. Флорентинцы понимали, что имъ грозитъ серьезная опасность изъ-за Савонаролы, что на нихъ возстали и папа, и миланскій герцогъ, и другіе итальянскіе владѣтели. И все это изъ-за одного монаха! Тутъ то и выказалось въ яркомъ свѣтѣ малодушіе людей, готовыхъ изъ страха предать въ руки враговъ своего любимаго проповѣдника.
Однако, никто не рѣшался наложить руку на Савонаролу, и всѣ находились въ большой нерѣшимости: какъ поступить? Вдругъ явился какой то монахъ изъ францисканскаго монастыря, который предложилъ испытать справедливость ученія Савонаролы посредствомъ огня. Если Савонарола сгоритъ — туда ему и дорога, а если нѣтъ, то значитъ, онъ праведникъ, и тогда папа не можетъ возставать противъ него.
Нашлись благоразумные люди, которые возстали противъ подобнаго испытанія огнемъ, но ихъ никто не сталъ слушать. Притомъ же всѣхъ интересовало это зрѣлище, и флорентинцы не желали отъ него отказаться. Монахи, преданные Савонаролѣ, твердо вѣрили, что онъ пройдетъ черезъ огонь невредимымъ и что Богъ сотворитъ чудо. Одинъ изъ горячо преданныхъ ему монаховъ, Доменикъ, сталъ умолять Савонаролу, чтобы онъ позволилъ ему принять вызовъ францисканскаго монаха. Савонарола также вѣрилъ въ правоту своего ученія и былъ убѣжденъ, что Богъ не допуститъ, чтобы сгорѣлъ невинный. Во всякомъ случаѣ, дѣло было такъ поставлено, что не принять вызова было невозможно. И вотъ Доменикъ объявилъ, что принимаетъ его отъ имени Савонаролы.
Избраны были десять гражданъ, которые должны были обсудить всѣ подробности этого испытанія и назначить для него день.
Съ ранняго утра въ этотъ день площадь, гдѣ долженъ былъ состояться необычный поединокъ между францисканскимъ монахомъ, приверженцемъ папы, и доминиканскимъ монахомъ, приверженцемъ Савонаролы, наполнилась народомъ. На площади былъ сложенъ костеръ вышиною почти въ сажень и длиною почти въ три сажени. Посреди этого костра былъ устроенъ узкій проходъ, черезъ который должны были пройти оба монаха, когда костеръ запылаетъ.
Савонарола явился въ сопровожденіи Доменика, которому предстояло пройти черезъ пылающій костеръ. Надо прибавить, что приверженцевъ Савонаролы охватилъ такой энтузіазмъ, что многіе изъ нихъ вызывались совершить этотъ подвигъ, чтобы доказать правоту его ученія. Даже женщины умоляли, чтобы имъ дозволили сдѣлать это, и Савонаролѣ стоило немалаго труда удержать ихъ.
Толпа народа была такъ велика, что пришлось назначить отрядъ солдатъ въ 500 человѣкъ, для охраненія порядка. Всѣ крыши, окна, балконы были усѣяны народомъ, ожидавшимъ съ нетерпѣніемъ, когда начнется небывалое зрѣлище.
Назначенный часъ давно прошелъ, а испытаніе все еще не начиналось. Францисканскій монахъ, повидимому, струсилъ и пробовалъ какъ нибудь оттянуть дѣло, надѣясь, что въ послѣднюю минуту будетъ получено изъ Рима отъ папы приказаніе отмѣнить огненную пробу. Сначала онъ выразилъ подозрѣніе, что одежда Доменика заколдована, и потребовалъ, чтобы онъ переодѣлся. Переодѣваніе это заняло довольно много времени, и народъ началъ волноваться. Когда Доменикъ вышелъ на площадь переодѣтый, францисканскій монахъ потребовалъ, чтобы онъ оставилъ крестъ, который держалъ въ рукахъ Савонарола приказалъ тогда Доменику поло* жить крестъ и взять въ руки св. Дары. Но противъ этого возстали всѣ францисканскіе монахи и объявили, что нельзя подвергать св. Дары опасности сгорѣть. Однако, Савонарола на этотъ разъ не хотѣлъ уступать, и начался безконечный споръ. Народъ, потерявшій терпѣніе и подозрѣвавшій, что Савонарола хочетъ нарочно оттянуть испытаніе, началъ шумѣть. Враги Савонаролы конечно, воспользовались такимъ настроеніемъ толпы, чтобы еще больше возбудить ее противъ Савонаролы. Поднялся шумъ, и въ это время двое людей бросились къ Савонаролѣ, чтобы убить его, но начальникъ отряда окружилъ своими солдатами Савонаролу и крикнулъ: — Кто подойдетъ, того я уложу на мѣстѣ! Неизвѣстно, чѣмъ бы кончилась вся эта исторія, еслибы не началась гроза, завершившаяся проливнымъ дождемъ, смочившимъ костеръ, такъ что поджечь его было уже невозможно. Францисканцы и доминиканцы объявили, что Богъ не хочетъ испытанія. Но толпа, обманутая въ своихъ ожиданіяхъ, пришла въ такую ярость, что начала осыпать угрозами и оскорбленіями Савонаролу, котораго она обвиняла въ томъ, чуо интересное зрѣлище не состоялось. Когда Савонарола возращался назадъ въ монастырь св. Марка, то по дорогѣ его друзья должны были защищать его отъ разсвирѣпѣвшей толпы.
Тяжело было на душѣ у Савонаролы. Онъ видѣлъ, что враги его побѣждаютъ, что число его приверженцевъ уменьшается, что тѣ самые люди, которые такъ недавно еще рады были идти за нимъ въ огонь и воду и для которыхъ каждое его слово было закономъ, теперь отвернулись отъ него и готовы его погубить.
Придя въ монастырь, Савонарола удалился въ свою келью. Онъ чувствовалъ, что конецъ его близокъ, и съ грустью говорилъ объ этомъ своимъ приближеннымъ. Но онъ былъ не такой человѣкъ, чтобы искать спасенія въ бѣгствѣ или покорности. На другой день — это было Вознесеніе — онъ сказалъ обычную проповѣдь и устроилъ крестный ходъ внутри монастыря. Онъ говорилъ о томъ, что готовъ пострадать за правое дѣло и принять мученическую смерть.
Между тѣмъ на улицахъ Флоренціи началось настоящее возмущеніе. Враги Савонаролы давно уже подновляли его и только ждали удобной минуты, которая теперь наступила. Подстрекаемая ими толпа бросилась къ монастырю съ криками:
— Въ Санъ Марко! Въ Санъ Марко!
Въ монастырѣ шла вечерняя служба. Нападающіе убили двухъ привратниковъ и вломились въ монастырь. Монахи, предупрежденные о возможности такого нападенія, запаслись оружіемъ, и въ стѣнахъ храма началась битва. Тщетно Савонарола умолялъ своихъ приверженцевъ бросить оружіе — монахи не слушали его, и яростно отбивались отъ нападающихъ. Убитые и раненые валялись на окровавленномъ полу церкви.
Бѣги! Бѣги! — умоляли Савонаролу монахи. Онъ могъ еще пройти задними ходами монастыря и, такимъ образомъ, избѣжать неминуемой опасности. Но Савонарола не хотѣлъ прибѣгать къ такому средству. Онъ обнялъ своихъ приверженцевъ, прощаясь съ ними, и собирался выйти къ своимъ врагамъ, требовавшимъ его выдачи. Но тутъ произошла потрясающая сцена. Несчастная мать Савонаролы, узнавъ о случившемся, пробралась въ церковь и съ душу раздирающимъ воплемъ упала къ ногамъ сына. Онъ обнялъ ее, сказалъ ей нѣсколько словъ утѣшенія, затѣмъ твердо направился на встрѣчу сѣоимъ врагамъ.
Уже наступилъ вечеръ, когда Савонаролу и преданнаго ему Доменика, того самаго, который согласился на огненную пробу ради торжества его ученія, повели со связанными руками въ тюрьму, по тѣмъ самымъ улицамъ, гдѣ еще недавно появленіе Савонаролы вызывало такой восторгъ и слезы умиленія, и гдѣ народъ падалъ на колѣни при его появленіи. Все измѣнилось теперь. Неблагодарный народъ, за который Савонарола готовился пострадать, бросалъ въ него камни. Его били, оскорбляли, но онъ шелъ, покорно перенося все. Онъ зналъ, что впереди его ожидаетъ еще худшее — пытка и смерть!
А еще недавно онъ мечталъ свергнуть преступнаго папу и очистить и возродить христіанскую церковь, сдѣлавъ ее достойной своего Великаго Основателя.
ГЛАВА XI.
Мученичество и смерть.
править
Тяжкіе дни настали для Савонаролы. Послѣ взятія приступомъ монастыря Санъ Марко и заключенія Савонаролы въ тюрьму, враги его почувствовали себя побѣдителями. Теперь они безбоязненно взводили на него всевозможныя обвиненія и старались усилить противъ него раздраженіе народа.
Савонарола былъ разлученъ съ Доменикомъ, вмѣстѣ съ которымъ его захватили, и посаженъ въ мрачную подземную тюрьму. Онъ только успѣлъ крикнуть ему послѣднее «прости!», но голосъ его замеръ подъ мрачными сводами подземнаго корридора, въ которомъ онъ очутился.
Длинный и узкій подземный корридоръ, по которому шли тюремщики, ведя за собой своего плѣнника, освѣщался только красноватымъ свѣтомъ факеловъ, которые они держали въ рукахъ, что придавало особенно зловѣщій видъ этому ночному шествію. Наконецъ, они дошли до конца корридора; онъ оканчивался у подножія башни, въ которой были устроены подземныя тюрьмы, настоящія ямы, гдѣ даже одинъ человѣкъ могъ помѣщаться съ трудомъ. Нѣкоторыя изъ этихъ тюремъ были такъ низки, что узникъ долженъ былъ все время сидѣть, согнувшись, или лежать, такъ какъ выпрямиться во весь ростъ было невозможно. Свѣтъ не проникалъ въ эти подземелья, сырыя и зловонныя.
Тюремщики спустились вмѣстѣ съ Савонаролой по крутымъ ступенькамъ лѣстницы и очутились у низкой двери, на которой висѣлъ огромный желѣзный замокъ. Они открыли эту дверь и втолкнули Савонаролу въ подземелье.
Факелы освѣтили небольшое пространство, выложенное камнемъ; въ одной изъ стѣнъ его были вдѣланы желѣзныя кольца и къ нимъ прикрѣплены ручные кандалы и ошейники. Въ углу находился каменный столъ, а на полу лежалъ мѣшокъ, совершенно развалившійся и наполненный гнилой соломой.
Тюремщики, втолкнувъ туда Савонаролу, молча заперли за нимъ дверь; онъ слышалъ, какъ загремѣлъ желѣзный засовъ и щелкнулъ замокъ. Глубокая тьма окружила его. Ему казалось, что солнце померкло, и въ головѣ было такое ощущеніе, словно ее стиснули желѣзными тисками. Онъ нащупалъ крестъ, который носилъ всегда на шеѣ, и прижалъ его къ груди, шепча молитву, между тѣмъ какъ слезы неудержимо лились изъ глазъ его.
Но это была минутная слабость, и онъ скоро овладѣлъ собою. Онъ вспомнилъ о христіанскихъ мученикахъ, которые мужественно встрѣчали смерть, и приготовился также пострадать за то, что считалъ истиной. Теперь могли придти за нимъ, онъ уже больше не выкажетъ слабости! Но никто не приходилъ. Все было тихо кругомъ. Ни одинъ звукъ не проникалъ извнѣ въ подземелье, и минутами Савонаролѣ казалось, что онъ уже находится въ могилѣ. Онъ ощупью обошелъ кругомъ свою подземную келью, напрасно стараясь разглядѣть что нибудь въ темнотѣ. Крутомъ него была все такая же непроглядная тьма, а тяжелый удушливый воздухъ подземелья стѣснялъ ему дыханіе.
Мало по малу онъ сталъ замѣчать какое-то слабое мерцаніе. Въ подземелье проникалъ откуда-то свѣтъ, правда, едва замѣтный и слабый. Вдругъ до ушей его долетѣлъ какой-то звукъ. Онъ прислушался. Это звонилъ колоколъ Санъ Марко.
Какъ часто звонъ этого колокола сзывалъ народъ, спѣшившій на площадь или въ церковь, чтобъ послушать его проповѣдь! Какъ торжественно звонилъ онъ въ тотъ день, когда, послѣ бѣгства Петра Медичи, онъ возвратилъ народу его свободу. Теперь Савонаролѣ казалось, что этотъ самый колоколъ звонитъ ему отходную.
Онъ такъ глубоко задумался, что не замѣтилъ, какъ дверь отворилась и тюремщикъ принесъ ему скудную пищу, которую отпускали заключеннымъ.
Савонарола еще не зналъ, какая судьба ожидаетъ его, но предчувствовалъ, что пощады ему ожидать нечего. Скорѣе помилуютъ какого нибудь убійцу или преступника, нежели его. Глубокое отчаяніе снова охватило душу Савонаролы, но онъ искалъ утѣшенія въ молитвѣ, стараясь возбудить въ себѣ бодрость, чтобы мужественно выдержать всѣ испытанія, которыя готовила ему судьба.
Въ этихъ мрачныхъ подземныхъ тюрьмахъ заключенные часто проводили цѣлые годы, дожидаясь суда. Случалось, что о нихъ забывали, но чаще бывало, что ихъ подвергали допросу и послѣ признанія порою несуществующей вины, исторгнутаго пыткой, осуждали на казнь.
Савонаролѣ, однако, не пришлось долго ждать рѣшенія своей судьбы. Черезъ нѣсколько дней къ нему явились четверо людей въ длинныхъ черныхъ мантіяхъ и такихъ же черныхъ капюшонахъ, совершенно закрывавшихъ лицо. Савонарола понялъ, что они пришли за нимъ, чтобы вести его къ допросу.
Его снова повели по подземному корридору. Большая зала со сводами, куда его привели, была вся задрапирована чернымъ. Посерединѣ комнаты стоялъ полукруглый столъ, тоже покрытый чернымъ, такъ же какъ и кресло, на которомъ сидѣлъ предсѣдатель тайнаго судилища. Надъ кресломъ возвышался черный бархатный балдахинъ, а на стѣнѣ висѣло деревянное распятіе. Справа отъ предсѣдателя на столѣ стоялъ колокольчикъ, а слѣва лежало большое открытое Евангеліе. Посрединѣ, между двумя подсвѣчниками съ желтыми восковыми свѣчами, стояло бронзовое распятіе, иногда употреблявшееся для особенныхъ цѣлей. Его раскаляли и подносили къ ничего неподозрѣвавшему подсудимому, чтобы онъ приложился къ нему и, если онъ отъ боли ронялъ крестъ, то это считалось доказательствомъ его вины.
Въ глубинѣ залы толпились монахи; тутъ же стояли свидѣтели, вызванные врагами Савонаролы.
Когда Савонаролу ввели въ эту залу, онъ сразу почувствовалъ, что къ нему вернулось его мужество и неустрашимость. Онъ съ полнымъ спокойствіемъ отвѣчалъ на всѣ вопросы и хладнокровно относился къ оскорбленіямъ, насмѣшкамъ и угрозамъ судей. На одного изъ судей спокойствіе Савонаролы такъ подѣйствовало, что онъ всталъ изъ за стола и, объявивъ, что совѣсть не позволяетъ ему далѣе продолжать этотъ допросъ, вышелъ изъ залы судилища.
Такое поведеніе одного изъ судей заставило остальныхъ еще усилить свою строгость въ отношеніи Савонаролы. Папскій комиссаръ, присутствовавшій на судѣ, сдѣлалъ знакъ предсѣдателю, и тотъ позвонилъ въ колокольчикъ. Тотчасъ же занавѣсь, скрывавшая часть залы, открылась, и взорамъ присутствующихъ представилась ужасная картина. Они увидѣли отдѣленіе для пытокъ, стѣны котораго были обтянуты кровавокраснымъ сукномъ. Оно освѣщалось двумя факелами, дрожащій свѣтъ которыхъ придавалъ особенно зловѣщій видъ этой комнатѣ, по стѣнамъ которой были развѣшаны и разставлены разныя орудія пытки.
Савонаролу ввели туда и начали пытать. Страшныя страданія заставили его согласиться на все, что отъ него требовали его мучители, а они требовали, чтобы онъ «добровольно» сознался въ своихъ заблужденіяхъ. Иногда у несчастнаго мутился разсудокъ отъ страшныхъ мученій, которымъ его подвергали, и онъ со стономъ говорилъ: «Господи! Тебѣ предаю духъ мой! Господи, изнемогаю!» Но какъ только кончалась пытка, и онъ приходилъ- въ себя, то немедленно отказывался отъ всѣхъ своихъ показаній, заявляя, что они исторгнуты у него мученіями. Это повторялось безъ конца. Несчастнаго въ теченіе нѣсколькихъ дней подрядъ подвергали пыткѣ.
Когда къ нему явились съ требованіемъ, чтобы онъ подписалъ свои показанія, онъ отвѣтилъ:
— Все, что я говорилъ и что проповѣдывалъ раньше — истина. Но все, что сказано мною во время пытки — ложь, которую меня вынудили сказать невыносимыя мученія. То, чему я училъ народъ, останется вѣчно истиной, но я — слабый, немощный человѣкъ, и мое тѣло не можетъ выносить этихъ ужасныхъ страданій, поэтому я заявляю, что все, что я подпишу или скажу во время пытки, будетъ ложь.
Савонаролу снова отвели въ его мрачную тюрьму и оставили тамъ безъ всякой помощи и утѣшенія.
Мучителямъ Савонаролы такъ и не удалось добиться отъ него признанія, что онъ вводилъ въ заблужденіе народъ, сознательно и злостно обманывалъ его. Они были выведены изъ терпѣнія, и тогда одинъ изъ негодяевъ, которому нѣкогда — Савонарола спасъ жизнь, въ благодарность за это, предложилъ составить поддѣльный протоколъ признаній Савонаролы. Въ этомъ протоколѣ упоминалось, между прочимъ, что Савонарола сдѣлалъ очень важныя признанія на исповѣди, но ни одного слова не говорилось о пыткахъ, которымъ его подвергали.
Эта поддѣльная бумага была прочтена во всеуслышаніе въ торжественномъ засѣданіи Синьоріи, на которое была допущена многочисленная публика. Многіе повѣрили, что Савонарола былъ, дѣйствительно, обманщикъ, морочившій народъ въ теченіе столькихъ лѣтъ, но были и такіе, которые поняли, что это подлогъ, и пришли въ негодованіе. Но такихъ было меньшинство. Приверженцы и друзья Савонаролы утѣшали себя тѣмъ, что въ послѣднюю минуту совершится чудо, которое докажетъ народу его правоту.
Флоренція глухо волновалась во все время суда надъ Савонаролой. Въ народѣ распространялись всевозможные слухи. Говорили, что Савонарола заключилъ союзъ съ сатаной и что тотъ спасетъ его въ послѣднюю минуту.
Наконецъ, Савонаролѣ и его товарищамъ — Доменику и Маруффи было объявлено, что они приговорены къ смертной казни. Савонарола встрѣтилъ эту вѣсть съ полнымъ спокойствіемъ. Онъ написалъ трогательное письмо своимъ монахамъ, въ которомъ прощался съ ними и просилъ ихъ позаботиться объ его сочиненіяхъ, переплести ихъ и хранить въ монастырской библіотекѣ. Стража обращалась съ нимъ сначала очень грубо, насмѣхалась надъ нимъ, но онъ все выносилъ терпѣливо и своею кротостью, чистотой и достоинствомъ покорилъ сердца этихъ грубыхъ людей.
Измученный пыткой и изстрадавшійся Савонарола съ нетерпѣніемъ ожидалъ дня казни. Наконецъ этотъ день насталъ.
Утромъ рано открылись двери тюрьмы. Осужденныхъ на смертную казнь отвели въ церковь, гдѣ они прослушали обѣдню и причастились. Оттуда ихъ повели на площадь, посреди которой устроенъ былъ помостъ и сложенъ костеръ изъ горючихъ веществъ. Площадь была полна народомъ, покрывавшимъ даже крыши домовъ.
Бодро шелъ Савонарола къ мѣсту казни, оскорбляемый толпой, той самой толпой, для которой онъ добивался правды и ради которой теперь принималъ мученическую смерть. Но и среди этой толпы находились люди, видѣвшіе въ немъ праведника, невинно страдающаго. Одинъ изъ нихъ подошелъ къ нему и сталъ говорить ему слова утѣшенія. Савонарола кротко сказалъ ему:
— Въ послѣднюю минуту утѣшить можетъ только Богъ. Господь столько страдалъ за насъ!
Примѣръ Савонаролы дѣйствовалъ на его товарищей, и они также бодро шли на казнь.
Приговоренныхъ раздѣли, оставили въ однихъ рубашкахъ и босикомъ подвели къ тому мѣсту, гдѣ возсѣдалъ епископъ. Онъ обратился къ Савонаролѣ и сказалъ громко:
— Отлучаю тебя отъ церкви воинствующей и торжествующей.
— Отъ воинствующей — да, — воскликнулъ Савонарола, — но отъ церкви торжествующей — нѣтъ, это не въ вашей власти!
Монахъ, провожавшій Савонаролу къ мѣсту казни, спросилъ, имѣетъ-ли онъ что нибудь сказать.
— Да, — отвѣтилъ Савонарола. — Я хочу сказать, что прощаю всѣхъ отъ всего сердца.
Когда Савонарола взошелъ на подмостки, въ толпѣ воцарилась глубокая тишина. Онъ еще разъ окинулъ взоромъ народъ, толпившійся внизу и ожидавшій, повидимому, съ нетерпѣніемъ, когда запылаетъ костеръ. А еще такъ недавно эта самая толпа съ такимъ же нетерпѣніемъ ждала, когда онъ начнетъ говорить, и жадно ловила каждое его слово!
Костеръ запылалъ. Кто-то крикнулъ въ толпѣ:
— Пророкъ, сотвори чудо, пришло время!
Вдругъ внезапный вихрь отнесъ далеко въ сторону пламя костра.
— Чудо! чудо! — послышались крики, и толпа заволновалась. Но вѣтеръ улегся, и костеръ снова запылалъ. Народъ бросился къ подмосткамъ. Въ это время перегорѣла веревка, связывавшая руки мертваго Савонаролы, и правая рука его слегка приподнялась, какъ бы благословляя народъ…
Къ небу поднялся высокій столбъ дыма. Все было кончено…
Это было въ среду, 23-го мая, 1498 года. Джироламо Савонаролѣ тогда было сорокъ пять лѣтъ.
Папскій комиссаръ приказалъ собрать пепелъ отъ тѣлъ мучениковъ и бросить ихъ въ рѣку. Волны Арно унесли пепелъ Савонаролы, а остатки костра развѣяло вѣтромъ. Но имя великаго и безкорыстнаго борца, безстрашно боровшагося со зломъ и неправдой при помощи слова, проповѣди и личнаго примѣра, не изгладилось изъ памяти людей.
