Рясы. Гапон (Стечкин)

Рясы. Гапон
автор Сергей Яковлевич Стечкин

Дата создания: 1909 г., опубл.: 1909 г. Источник: журнал «Мир», СПб., 1909 г., № 2 • Фрагмент очерка писателя, публициста С. Я. Стечкина (Соломина) «Рясы», посвящённый Г. А. Гапону.

Потеря рясы трагически сгубила Гапона.

С неопределенным чувством смущения начинаю говорить о Гапоне.

Человек ошельмован навеки позорным именем предателя. Такое пятно не смывается. И пройдет много лет, пока станет ясной тайна омерзительного убийства на даче в Озерках.

Потому что кто поверит заверениям инженера Рутенберга, бывшего друга и как бы наперсника, товарища «на ты», который сыграл «дружескую» роль: заманил человека в Озерки и отдал в руки палачей-истязателей. Я видел альбом фотографий, приготовленный для министра юстиции. Более гнусной картины убийства, более циничной я не встречал. Человека не повесили, а давили. У трупа длинная, вытянутая шея. И не от тяжести тела, потому что труп нашли в сидячем положении. На плечи вскакивали и, вероятно, гоготали при этом по-хулигански: «Вот тебе, вот тебе!» Тут же в комнате остатки еды, в пивной бутылке в углу — моча. Лицо Гапона изуродовано хулиганским ударом, который технически называется «ломать стропилы»: висит глаз и сворочен на сторону нос.

Недурная партийная казнь! Я никогда не верил, что здесь действовала партия. Тут дело не в гуманности, а в идейном приличии.

Но г. Рутенберг уверяет, что действовал по приказу центрального комитета, переданному ему через... Азефа.

С другой стороны, для г. Рутенберга убийство Гапона было своего рода восстановлением подмоченной репутации. Он, видите ли, был приставлен следить за Гапоном (недурной друг!), но возбудил в партии подозрение своею близостью к «провокатору» — и обелился не кровью, а хулиганской удавкой.

Впрочем, кто здесь был инициатором, не все ли равно. Замечательно другое: тон г. Рутенберга в его объяснениях. Так просто, спокойно говорит о зверском убийстве человека, точно отношение департаментское пишет. Исполняя-де волю начальства (в лице Азефа) совершил предписанное...

Но не о «казни» Гапона инженером Рутенбергом по приказу Евно Азефа, присяжного провокатора, собираюсь я говорить. Дело это до сих пор темное и ждет через 25 лет, а может быть и через 50, обнародования документов в «Русской Старине». Да по совести и неинтересное это дело. Ни Рутенберг, ни Азеф не имеют личной психологии. Они бесцветны; и Рутенберг, восстановивший свою партийную репутацию убийством друга, и Азеф, потерявший всякую репутацию, благодаря разоблачениям Бурцева...

+++

Гапон — тоже Петербургский академик. Его помнят, но вспоминают не с любовью. Он и студентом стремился к власти, к подавлению всего вокруг себя, к непогрешимости. Главные свойства этого человека в рясе, красной нитью пронизывающие всю Гапониаду.

После 9 января, когда спохватились и стали наводить справки, обнаружилась странная вещь: Гапон служил два года священником при тюрьме безо всяких документов по назначению из очень влиятельного источника. Снеслися с Академией. Оттуда ответили: «Документы Гапона лежат у нас, но ему на руки не выданы». Почему? Потому что до сих пор не внесено им 75 рублей.

Рассмотрели документы и обнаружилась новая тайна: Гапон не имел никакого права поступать в академию по отметкам семинарии. У Гапона было даже 4 за поведение.

Пробовали возбудить вопрос по этому делу, но опять натолкнулись на категорический приказ из крайне влиятельного источника: приказано принять.

В академии Гапон держал себя независимо, особняком. Раз только он обратился ко всем студентам с предложением организовать какое-то общество. Начались обсуждения. Кто-то обвинил Гапона в сношениях с Зубатовым, и последовал коллективный отказ студентов.

Тогда Гапон удалился даже из студенческого общежития. Занял комнату в лазарете и в ней прожил одиноким все время. Прислугу больничную подчинил себе и распоряжался ею по-диктаторски. Целый год держал ее в страхе и трепете.

Гапон, несомненно, имел широкие и влиятельные связи в высшем духовенстве и в высших недуховных сферах. К Плеве имел право являться без доклада. Знал его и Победоносцев.

Гапон — мрачная, гордая и одинокая душа. И притом самовлюбленная. Он верил в свою звезду, ни с кем не хотел делить будущей славы, считал для себя все дозволенным. Это индивидуалист в крайнем выражении, но притом мечтавший о неограниченной власти над людьми. И путь к этому, конечно, обаяние рясы. Какова была его религия? Кто скажет? Он говорил о новой религии воинствующего Христа, а не кроткого и незлобивого. Он создал для гапоновцев особую формулу присяги.

Дух мятущийся, но от мрака или света?

Жажда личной славы и популярности говорила в нем с особой силой. Но он был человек не слова, а дела.

Его девиз: «Все дозволено, но мне только, а не всем»... И жажда дела, реального, а не идейного, облеченного в плоть и в кровь, бросила его по скользкому пути временных соглашений и уступок и безрассудного авантюризма.

Человек колоссального риска:

— Иду на все, лишь бы выиграть ставку.

И, как-никак, выиграл ее 9 января. А в 1906 году позорно, унизительно проиграл.

Достигнуть осуществления мечты, где он будет первым — ради этого готов на все, веря в то, что будущее смоет все прошлое, как после 9 января забыли и службу в охране и сношения с Плеве и другими. Было, действительно, отчего потерять голову. Весь мир заговорил о Гапоне. В Лувре поставили мраморный бюст. Всюду продавали фотографии. Партии за границей приняли с отверстыми объятиями... Он созвал конференцию. Он затеял союз борьбы и заготовил оружие, погибшее на пароходе «Джон Крафтон». Истина всей этой сказочной феерии обнаружится когда-нибудь впоследствии, обнаружатся и личности, принимавшие в ней участие. Несомненно, Гапон мечтал стать во главе общенародного восстания и, думается, встал бы при благоприятных условиях.

Вернулся он в Россию в ином настроении. Он понял, что из восстания ничего не выйдет, да и никакого восстания не будет. Партии от него отвернулись. Приехал действовать на личный страх, веря в свою звезду. Но забыл главное. Вернулся какой-то маленького роста, чернявенький пиджачник, а не человек в рясе.

Прошлое обаяние исчезло. Влиятельные связи не помогли. Да и там стали смотреть не так. Ни рясы, ни академического знака, ни наперсного креста, ни длинных власов.

Осталось много острого, сухого самолюбия, осталось жгучее воспоминание о прошлом успехе, о былой славе. А в настоящем — человек в пиджаке, к которому не подойдет под благословение ни рабочий, ни набожная высокопоставленная дама.

Священник Гапон, отец Георгий, умер 9 января, умер и не воскрес. А вернувшийся в Россию пиджачник стал срываться шаг за шагом, толкаемый самолюбием, тоской по былому значению, газетной беспардонной травлей. Озлобленный, потерявший меру, проигрывающий ставку за ставкой, он шел по наклонной дороге и бросался в ямы и пропасти, все еще надеясь воспрянуть к величию и славе. И чем яснее был неуспех, тем больше рисковал и очертя голову бросался в безумные авантюры.

Смерть, позорная, гнусная, подстерегла его случайно. Она понадобилась Азефу (не боялся ли он конкуренции?) и Рутенбергу — этому для оправдания себя перед Женевой.

Гапон сам уничтожил память о себе, и только ежегодно, все уменьшаясь в числе, бывшие его обожатели — рабочие — совершают, в день ужасной гибели своего вождя, путешествие на Успенское кладбище и возлагают венок с надписью: «Герою 9 января».

И слава его погибла не с шумом, а на дне постепенного падения, куда увлекла его непоправимая потеря рясы.