Рэчель Рэй (Троллоп)/ДО

Рэчель Рэй
авторъ Энтони Троллоп, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Rachel Ray, опубл.: 1863. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Современникъ», №№ 1-6, 1864.

РЭЧЕЛЬ РЭЙ.

РОМАНЪ АНТ. ТРОЛЛОПА.

ГЛАВА I.
СЕМЕЙСТВО РЭЙ.

Есть женщины, которыя не могутъ рости однѣ, какъ иныя деревья на открытомъ мѣстѣ, для которыхъ опора и теплота какой нибудь стѣны, поливка и тычинка становятся безусловною необходимостью, которыя, во время роста своего, непремѣнно будутъ гнуться и искать подпоры для своей жизни, разстилаться вѣтками своими по землѣ, когда достигнутъ ея, и когда обстоятельства жизни недоставятъ имъ желанной поддержки въ близкомъ и удобномъ для нихъ разстояніи. О большей части женщинъ можно сказать, что они превосходно дѣлаютъ, что выходятъ замужъ, какъ можно тоже сказать и о большей части мужчинъ, когда мы видимъ, что мужъ и жена сообщаютъ силу другъ другу, не теряя ее ни тотъ, ни другая; для женщинъ же, о которыхъ я говорю теперь, брачный союзъ становится совершенно необходимымъ, и онѣ всегда почти вступаютъ въ него, хотя союзъ этотъ часто бываетъ неестественнымъ. Женщина, нуждающаяся въ стѣнкѣ, къ которой могла бы прислониться, будетъ клясться въ повиновеніи иногда своему повару, иногда своему внуку, иногда своему адвокату. Она будетъ совершенно довольна всякимъ уголкомъ, всякимъ столбикомъ, всякимъ пнемъ, который въ состояніи выдержать ея тяжесть; она отъискиваетъ этотъ уголокъ, столбикъ или пень, привязывается къ нему и за тѣмъ выходитъ замужъ.

Такою женщиною была и наша мистриссъ Рэй. Ужь одно имя ея^[1] наводитъ на мысль, что она вышла замужъ при торжественной обстановкѣ, пользующейся особенною популярностью между дамами. Она была похожа на молодое персиковое деревцо, которое, въ ранніе дни его, тщательно пріучали рости, прислонясь къ благотворной стѣнкѣ, обращенной на солнышко. Наконецъ для нея отъискали естественную подпору, и все пошло своимъ чередомъ. Но небо заволоклось черными, грозными тучами, дунулъ свѣжій вѣтеръ, и теплое уютное убѣжище, теплая стѣнка, къ которой она прислонилась и чувствовала себя совершенно безопасною, вдругъ оторвалась отъ ея вѣтокъ, въ то самое время когда онѣ, въ полнотѣ своей жизни, начинали разстилаться дальше и дальше. Она вышла замужъ девятнадцати лѣтъ, и потомъ, послѣ десяти лѣтъ супружескаго счастія, сдѣлалась вдовою.

Мужъ ея, нѣсколькими годами старше ея, былъ степенный, трезвый, трудолюбивый и усердный человѣкъ, какъ нельзя болѣе способный для того, чтобы служить защитой отъ житейскихъ невзгодъ для женщины, которую онъ выбралъ себѣ въ подруги. Оба они жили въ графствѣ Экстеръ, хотя тотъ и другой по мѣсту своего рожденія принадлежали къ Девонширу. Мистеръ Рэй, не будучи священникомъ, занимался, однакоже, духовными дѣлами. Онъ былъ адвокатъ, но адвокатъ того рода профессіи, которая имѣетъ близкое сходство съ профессіей священнической, которая дѣлала его духовнымъ и почти священникомъ. Онъ управлялъ дѣлами цѣлаго епископства, зналъ, въ чемъ состояли права и какихъ правъ не предоставлено пребендаріямъ и каноникамъ, регентамъ пѣвчихъ и даже самимъ пѣвчимъ. Впрочемъ, онъ уже много лѣтъ покоился въ могилѣ до начала нашего разсказа, и если мы упомянули о немъ, то собственно для поясненія, при какихъ обстоятельствахъ мистриссъ Рэй получила первый оттѣнокъ того колорита, который церковныя дѣла сообщили ея жизни.

И такъ, послѣ десяти лѣтъ супружеской жизни, мистеръ Рэй скончался, оставивъ мистриссъ Рэй съ двумя дочерями, самою старшею и самою младшею изъ всѣхъ дѣтей, которыхъ она имѣла. Старшей, Доротеѣ, было тогда больше девяти лѣтъ; и такъ какъ она имѣла чрезвычайное сходство съ покойнымъ отцомъ, была степенна, серьезна и даже сурова, то мистриссъ Рэй не замедлила опереться на свою старшую дочь. Доротея сдѣлалась для ней подпорой, при которой она росла до настоящаго времени. Опираясь на нее, мистриссъ Рэй продолжала рости и росла все время, за исключеніемъ одного быстро пролетѣвшаго года. Въ этомъ году Доротея взяла себѣ мужа и потеряла его; такъ что въ одномъ и томъ же домѣ были двѣ вдовы. Она, подобно матери, вышла замужъ рано, соединивъ свою судьбу съ судьбой молодаго священника близь Бэзельхорста; но онъ прожилъ только нѣсколько мѣсяцевъ, и старшая дочь мистриссъ Рэй возвратилась въ коттэджъ своей матери, мрачная, жесткая, суровая, въ траурѣ, подъ именемъ мистриссъ Прэймъ. Мрачною, жесткою, суровою и въ траурѣ она оставалась съ тѣхъ поръ въ теченіе девяти послѣдовавшихъ лѣтъ; конецъ этихъ девяти лѣтъ приводитъ насъ къ началу нашего разсказа.

Относительно самой мистриссъ Рэй, мнѣ кажется, что бѣдный мистеръ Прэймъ переселился въ вѣчность къ лучшему. Это обстоятельство упрочивало за ней подпору, въ которой она такъ сильно нуждалась. Надо, однакоже, признаться, что мистриссъ Прэймъ оказалась болѣе суровымъ властелиномъ, чѣмъ была Доротея Рэй, и что мать испытывала бы болѣе мягкое обхожденіе, если бы дочь ея не выходила замужъ. Я полагаю, что причиною такой суровости былъ трауръ, который она носила. Казалось, какъ будто мистриссъ Прэймъ въ выборѣ для себя крепа, бомбазина и фасона чепца рѣшилась подавить всякую идею о женской мягкости, какъ будто она дала себѣ клятву, неизмѣнную клятву, что мужчины больше никогда уже не посмотрятъ на нее съ удовольствіемъ. Матеріи, въ которыя она одѣвалась, придавали другимъ вдовушкамъ пріятный интересный видъ, особенную въ своемъ родѣ привлекательность, хотя и наводившую грустныя думы. Въ мистриссъ Прэймъ ничего этого не бывало. Когда она возвратилась въ коттеджъ своей матери, близь Бэзельхорста, ей не было еще двадцати лѣтъ, но трауръ сообщалъ чертамъ ея лица грубое, суровое, далеко не располагающее къ себѣ выраженіе. Ея шляпки и чепцы имѣли какой-то неуклюжій, тяжелый, плачевный фасонъ, отличавшійся щепетильностью, какой только могло бы потребовать приличіе; въ ней не замѣтно было той милой небрежности, въ которой обнаруживается вкусъ молоденькой женщины. Самая матерія, изъ которой онѣ были сдѣланы, имѣла какой-то бурый оттѣнокъ; платье на ней постоянно одно и то же, грубое, черное, льнувшее къ тѣлу, непріятное для глазъ по своему фасону, какимъ бываетъ фасонъ платья, которое носится изо дня въ день, безъ всякой перемѣны. Отъ природы и по воспитанію мистриссъ Прэймъ была чопорная и опрятная женщина, но казалось, что ея особенныя понятія о долгѣ заставляли ее ратовать противъ природы и воспитанія, по крайней мѣрѣ, въ наружности. Вотъ какова была ея судьба, прежде чѣмъ она достигла двадцатаго года!

Доротея Рэи не лишена была женской привлекательности. Не смотря на бурые оттѣнки въ шляпкѣ и на простой фасонъ въ платьѣ, она имѣла правильныя черты лица и свѣтлые глаза. Даже теперь, съ приближеніемъ къ тридцатому году, она могла бы быть такою же миловидною, какою была въ молодости, если бы только пожелала принять на себя прежній свой видъ. Но въ томъ-то и дѣло, что она вовсе этого не желала. Напротивъ, она желала быть безобразной, отвратительной, непривлекательной, отталкивающей, — такъ, чтобы прослыть вдовою, въ строгомъ смыслѣ этого слова. — Здѣсь я нисколько не преувеличиваю, и не хочу, чтобы слова мои толковали въ другую сторону. Мистриссъ Прэймъ не лицемѣрила — нисколько; она не дѣлала ни малѣйшей попытки показывать передъ мужчинами, что ее тяготила скорбь тяжелѣе той, которую она дѣйствительно переносила; лицемѣріени въ какомъ случаѣ не было ея недостаткомъ. Недостатокъ ея заключался въ томъ, что она пріучила себя къ убѣжденію, что веселость есть смертный грѣхъ, и что чѣмъ болѣе будетъ она становиться суровѣе, тѣмъ скорѣе приблизится къ осуществленію тѣхъ надеждъ на счастіе въ будущемъ, которыя наполняли ея сердце. Во всѣхъ своихъ словахъ и помышленіяхъ она была неподдѣльна, но за то, въ какомъ множествѣ словъ и мыслей своихъ она уклонялась отъ истины! Это была стѣнка, на которую мистриссъ Рэй позволяла себѣ опираться въ теченіе многихъ прошедшихъ годовъ, и хотя опора была прочная, но не должно допускать, чтобы она во всякое время была пріятна.

Мистриссъ Рэй сдѣлалась вдовой, когда ей не было еще тридцати; она горевала о своемъ мужѣ, выражала свою горесть сначала потоками слезъ, а впослѣдствіи только грустила, проводя долгіе часы въ напрасныхъ сожалѣніяхъ. Но въ своемъ вдовствѣ она не казалась грубою или жесткою. Быть мягкою — всегдашнее ея свойство. Она была женщина во всѣхъ отношеніяхъ, и имѣла такъ много женской привлекательности, что вовсе не хотѣла отказываться отъ нея даже въ то время, когда носила самыя широкія плерезы. Искать расположенія къ себѣ мужчинъ никогда не было въ ея помышленіи, съ тѣхъ поръ какъ она пріобрѣла расположеніе того, кто былъ ея господиномъ; но все же она не хотѣла лишать себя женскихъ прелестей, того полутомнаго, полуумоляющаго взгляда, который плѣнилъ духовнаго адвоката. Она постепенно сбрасывала съ себя глубокій трауръ, и потомъ, не обращая на него никакого вниманія, одѣлась такъ, какъ одѣваются сорока и сорока-пятилѣтнія женщины, — хотя дочь принуждала ее однако надѣвать при извѣстныхъ случаяхъ темные цвѣта, которые ни подъ какимъ видомъ, впрочемъ, не соперничали съ темными платьями дочери, и которыхъ никогда бы она не надѣла, еслибы дѣйствовала по своей собственной волѣ. Она была мягкаго нрава, доброй души, любящая, робкая женщина, всегда внемлющая, вѣрующая и поучающаяся, — съ нѣкоторою наклонностью къ легкой веселости въ сердцѣ, которую, однако, постоянно подавляли и сдерживали обстоятельства ея жизни. Она могла бы поговорить за чашкой чаю, скушать съ наслажденіемъ поджаренный тостъ или горячій пирожокъ, если бы никто не шепталъ ей на ухо, что всякое удовольствіе подобнаго рода — тяжелый грѣхъ. Не смотря на горе, которое она переносила, она пріучила бы себя вѣровать, что этотъ міръ былъ бы пріятнымъ мѣстомъ, еслибы ей не такъ часто представлялось, что міръ есть юдоль плача, гдѣ никакое удовольствіе существовать не можетъ. Надо сказать, что религія доставляла мистриссъ Рэй утѣшеніе, но въ то же время и сильно тревожила ее. Она доставляла ей утѣшеніе, и если мнѣ позволено будетъ высказать свое мнѣніе, то мнѣ кажется, утѣшеніе ея являлось при размышленіяхъ о будущей жизни. Но въ этомъ мірѣ она мучила ее, увлекала ее то въ одну, то въ другую сторону, и оставляла въ душѣ ея тяжелыя сомнѣнія, не относительно истинъ, которыя заключала въ себѣ религія, но относительно поведенія, которое она внушала, а также образа вѣрованія въ нее. Когда пасторъ говорилъ ей въ своей проповѣди, что она должна жить просто и готовиться къ будущей жизни, что всякія помышленія о здѣшнемъ мірѣ — помышленія нечестивыя, и что все принадлежащее этому міру полно скорби и страданій, она приходила домой съ глазами, полными слезъ, задумывалась о томъ, до какой степени она сдѣлалась грѣшницею изъ-за этого чаю, изъ-за какого нибудь пирожка и невинной болтовни, въ которой проведены были часы субботняго вечера. Она давала себѣ обѣщаніе никогда больше не смѣяться, и жить дѣйствительно въ юдоли слезъ. Но потомъ, когда свѣтлый лучь солнца падалъ на нее, когда вокругъ нея запѣвали птички, когда существо, которое она любила, льнуло къ ней и цаловало ее, она снова становилась счастливою, на перекоръ самой себѣ, и снова смѣялась музыкальнымъ плѣнительнымъ смѣхомъ, забывая, что подобный смѣхъ — грѣховенъ.

И опять, тотъ же самый пасторъ мучилъ ее, — тотъ самый, который въ воскресенье говорилъ ей съ каѳедры, какъ безпредѣльно тщетны всѣ наши попытки, всѣ стремленія къ земному счастію. Съ радушнымъ, веселымъ, немного красноватымъ лицомъ, онъ приходилъ къ ней въ понедѣльникъ и распрашивалъ ее о всѣхъ ея маленькихъ прихотяхъ, — онъ зналъ ея исторію и средства ея къ жизни, — шутилъ съ ней, спокойно разсказывалъ о своихъ взрослыхъ сыновьяхъ и дочеряхъ, которые дѣлали успѣхи въ свѣтѣ; и выражалъ нѣжную заботливость объ устройствѣ ихъ благополучія. Два, три раза въ годъ мистриссъ Рэй являлась въ пасторскій домъ и, само собою разумѣется, проведенные тамъ вечера не были вечерами горькихъ сѣтованій. Чай и жареные тосты при этихъ случаяхъ пользовались особеннымъ вниманіемъ. Мистриссъ Рэй никогда не сомнѣвалась въ безукоризненности жизни пастора, и никогда не пріучала себя къ тому, чтобы усматривать разницу между его ученіемъ и поведеніемъ. Она вѣрила и въ то и другое, и безсознательно тревожилась, что ея вѣрованіе такъ измѣнялось. Она никогда не размышляла объ этомъ, никогда не замѣчала, что ея другъ позволялъ себѣ увлекаться въ своихъ проповѣдяхъ подъ вліяніемъ усердія, и что онъ осуждалъ этотъ міръ во всѣхъ отношеніяхъ, надѣясь этимъ путемъ научить своихъ слушателей осуждать его хотя въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ. Мистриссъ Рэй не дозволяла себѣ права приходить къ подобнаго рода заключеніямъ. Она во всемъ видѣла несомнѣнныя истины. Слова пастора въ церкви, и пасторъ внѣ церкви были для ея мягкой, чистой, довѣрчивой души одинаково важны, но эти-то различныя слова и тревожили ее, и мучили ее.

Объ этомъ особенномъ пасторѣ я могу сказать, что это былъ высокопочтеннѣйшій Чарльзъ Комфортъ, ректоръ Костона, одного прихода въ Девонширѣ, миляхъ въ двухъ отъ Бэзельхорста. Мистеръ Прэймъ года два былъ его викаріемъ, и во время своего викаріата женился на Доротеѣ Рэй. Послѣ женитьбы онъ умеръ, и вдова его возвратилась изъ дома, который мужъ ея занималъ близь церкви, въ коттеджъ своей матери. Мистеръ Прэймъ имѣлъ небольшое состояньице и по смерти своей оставилъ женѣ двѣсти фунтовъ безспорнаго годоваго дохода. А какъ всѣмъ извѣстно было, что доходъ мистриссъ Рэй былъ значительно меньше этого, то жители Бэзельхорста и Костона положительно говорили, что такое приращеніе семейнаго богатства послужитъ для мистриссъ Рэй большимъ утѣшеніемъ. Но мистриссъ Рэй не сдѣлалась богаче. Мистриссъ Прэймъ, безъ всякаго сомнѣнія, платила свою долю на содержаніе коттеджа въ Брагзъ-Эндѣ, — такъ называлось мѣсто, гдѣ жила мистриссъ Рэй. Мистриссъ Прэймъ платила извѣстную долю и не больше. Она учредила въ Бэзельхорстѣ благотворительное общество, сдѣлавшись въ немъ президентомъ, и тратила деньги на пользу этого учрежденія какъ ей хотѣлось. Мнѣ кажется, что мистриссъ Прэймъ хотѣлось имѣть болѣе вліянія на этихъ благотворительныхъ митингахъ, чѣмъ ея сотрудницы въ томъ же виноградникѣ, и что это вліяніе или пожалуй власть она пріобрѣтала съ помощію своихъ денегъ. Конечно, я ни подъ какимъ видомъ не ставлю ей этого въ тяжелое обвиненіе. Въ подобныхъ учрежденіяхъ вообще ощущается надобность въ сильномъ, энергическомъ, руководящемъ умѣ. Если никто не приметъ на себя власти, то не будетъ и проявленія ея тамъ, гдѣ всего болѣе оказывается въ ней надобность. Такія женщины, какъ мистриссъ Прэймъ, часто бываютъ необходимы. Впрочемъ, у насъ у всѣхъ есть свои слабости, свои искушенія, и, мнѣ кажется, что искушеніемъ мистриссъ Прэймъ было властолюбіе.

Надобно замѣтить, что Бэзельхорстъ — городъ, и городъ съ рынкомъ, гостинницами, большой пивоварней, скверомъ и главной улицей, — между тѣмъ какъ Костонъ — деревня, или вѣрнѣе, сельскій приходъ, въ трехъ миляхъ къ сѣверу отъ Бэзельхорста, на рѣкѣ Авонѣ. Брагзъ-Эндъ, хотя и расположенъ въ чертѣ Костонскаго прихода, но находится отъ церкви и деревни мили на полторы по дорогѣ къ городу, представляя собою до нѣкоторой степени предмѣстье города Бэзельхорста и сельскую простоту Костонскаго прихода. Никто не зналъ, какимъ образомъ очутилось тутъ это мѣстечко, и почему оно имѣло связь съ именемъ Брагга. Этотъ уголокъ состоялъ изъ зеленаго поля, небольшаго деревяннаго мостика, перекинутаго черезъ ручей, весело струившійся въ рѣку Авонъ. Здѣсь сгруппировалось съ полдюжины коттеджей, съ пивной и сидровой лавочкой. На одной сторонѣ поля находился домъ со всѣми службами и принадлежностями фермера Сторта, а подлѣ него на самомъ полѣ съ садовой рѣшеткой, тянувшейся до самаго моста, находился и хорошенькій коттеджъ мистриссъ Рэй. Мистеръ Комфортъ зналъ мужа мистриссъ Рэй и пріискалъ для нея это спокойное, уютное мѣстечко. Коттеджъ, дѣйствительно, былъ премиленькій, съ одной небольшой комнатой, выходившей окнами въ садикъ, и другой, нѣсколько побольше — на дорогу и поле. Въ лицевой комнатѣ жила мистриссъ Рэй, любуясь изъ окна внѣшнимъ міромъ, который ограничивался зеленымъ полемъ Брагзъ-Энда. Другая комната, оставалась, повидимому, въ тщетномъ ожиданіи, что вотъ сейчасъ явится въ нее жилецъ, который, однакожъ, не являлся. Здѣсь хранились въ отличномъ порядкѣ лучшія вещи и наряды вдовы; другой подумалъ бы, впрочемъ, что ихъ совсѣмъ бросили, если бы они не доставляли удовольствія владѣтельницѣ дома сметаніемъ съ нихъ пыли. Здѣсь на небольшомъ кругломъ столикѣ симметрически лежало нѣсколько книгъ, съ красивыхъ переплетахъ съ золотымъ обрѣзомъ. Тутъ же находился маленькій коврикъ удивительнаго блеска, сдѣланный изъ бѣлаго стекляруса и блестокъ. Много убито было и заботъ и времени на это рукодѣлье, хотя въ сущности онъ не служилъ ни для домашняго употребленія, ни для украшенія комнаты. На каминной полкѣ красовались морскія раковины и двѣ-три китайскія фигурки. Въ окнѣ висѣла птичья клѣтка, но безъ птицы. Все было весьма чисто, но самая комната съ перваго взгляда на нее сообщала преобладающую идею о ея совершенной безполезности и тщеславіи. Она не въ состояніи была соотвѣтствовать никакой цѣли, съ которою мужчины и женщины употребляютъ комнаты, но если бы кто сказалъ это мистриссъ Рэй, тотъ въ ея понятіяхъ остался бы жестокимъ, безсердечнымъ человѣкомъ.

Комната, выходившая окнами въ поле, была довольно уютная и совершенно достаточная для удовлетворенія всѣхъ потребностей вдовы. Тутъ былъ небольшой, заставленный книгами книжный шкэфъ. Тутъ былъ семейный обѣденный столъ, за которымъ раздѣлялась трапеза, и другой небольшой столикъ у окна, за которымъ мистриссъ Рэй занималась рукодѣльемъ. У одной стѣны стоялъ старый диванъ, подлѣ него — старое кресло, а подъ ними старый коверъ, такой старый, что бѣдная женщина съ грустью начинала сознавать, что ей скоро должно или вовсе не имѣть ковра, или завести новый. По этому предмету между ней и мистриссъ Прэймъ уже сказано было нѣсколько словъ, но сказанныя слова оставались безъ послѣдствій. Наконецъ, надъ каминомъ висѣло старинное круглое зеркало. Сказавъ все это, мнѣ кажется, больше нѣтъ надобности пускаться въ дальнѣйшее описаніе мебели и другихъ принадлежностей лицевой комнаты въ Брагзъ-Эндѣ.

Но не все еще описалъ я семейство мистриссъ Рэй. Остановись я на этомъ, и тогда жизнь ея дѣйствительно нельзя было бы не считать горькою и печальною; она была женщина, которая особенно нуждалась въ обществѣ. До сихъ поръ я говорилъ только объ одной дочери, тогда какъ намъ уже извѣстно, что при мистриссъ Рэй, послѣ смерти ея мужа, оставалось ихъ двѣ. Одна дочь, которой мистриссъ Рэй боялась и повиновалась, зная, что для нея это была необходимость; другую она любила и лелѣяла; — имѣть предметъ, на которомъ бы можно было сосредоточивать свою нѣжность, также составляло для нея другую необходимость. Она не могла бы жить, если бы ей некому было сказать нѣсколько словъ, выражающихъ чувства матери и ея любовь. Этой младшей дочери, Рэчель, было два года, когда умеръ отецъ, а во время этого разсказа, возрастъ ея приближался къ двадцати. Сестра ея была только семью годами старше, но по всѣмъ своимъ дѣйствіямъ, по образу мыслей, казалась старше по крайней мѣрѣ полстолѣтіемъ. Иногда Рэчель чувствовала себя по лѣтамъ гораздо ближе къ матери. Съ матерью она могла смѣяться, бесѣдовать, мало того, тайкомъ составлять причудливые планы на счетъ препровожденія тѣхъ часовъ, которые мистриссъ Прэймъ посвящала благотворительному обществу въ Бэзельхорстѣ, — планы, на окончательное исполненіе которыхъ у старшей вдовы часто недоставало присутствія духа.

Рэчель Рэй была бѣлокурая, статная, миловидная дѣвушка, имѣвшая весьма близкое сходство съ матерью во всемъ, кромѣ того только, что если въ глазахъ матери всегда выражалась нѣкоторая слабость, то глаза дочери оттѣнялись силою характера. На ея лицѣ была написана наклонность стремиться къ предпоставленной цѣли, чего недоставало мистриссъ Рэй. Она была воспитана подъ наблюденіемъ и руководствомъ мистриссъ Прэймъ, но не смотря на то, не научилась возставать противъ другихъ. Всякаго рода господствованіе было для нея совершенно чуждо. Отъ времени до времени маленькое своеволіе, обнаруживавшееся въ вовсе ненужной прогулкѣ лѣтнимъ вечеромъ въ Бэзельхорстъ, маленькое упрямство, выражавшееся въ отказѣ объяснить, гдѣ она была и съ кѣмъ видѣлась, неумѣстное зѣванье въ церкви, или жалоба на длинноту второй воскресной проповѣди, — вотъ всѣ ея недостатки, всѣ ея грѣхи; и когда сестра начинала упрекать ее, дѣлать замѣчанія, Рэчель въ послѣднее время вздергивала свою головку, бросала лукавый взглядъ на мать и не обнаруживала ни малѣйшаго раскаянія. Послѣ этого мистриссъ Прэймъ становилась мрачною и гнѣвною, предсказывала сестрѣ своей страшныя вещи, доказывала ей, что она добровольно стремится къ безднѣ мірскаго нечестія. При такихъ случаяхъ мистриссъ Рэй чувствовала себя совершенно несчастною: она вѣрила сначала въ одно дитя, а потомъ въ другое. Она старалась защищать Рэчель, пока слабая защита ея не разсыпалась въ дребезги, и ей не давали вымолвить слова. Принужденная наконецъ сознаться, что Рэчель находится на пути къ погибели, мистриссъ Рэй цаловала ее, плакала надъ ней и упрашивала слушать проповѣди со вниманіемъ. До этой поры Рэчель никогда не возставала. Она никогда не утверждала, что для нея прогулка въ Бэзельхорстъ лучше всякой проповѣди. Никогда не выражала смѣло, что ей нравился свѣтъ и его нечестіе. Но наблюдатель выраженій человѣческаго лица, если бы такой наблюдатель случился тутъ, непремѣнно бы увидѣлъ, что дни возстанія наступили.

Рэчель была бѣлокурая дѣвушка, съ волосами, не льнянаго, но свѣтло каштановаго оттѣнка, густыми, волнистыми и глянцевитыми волосами, такъ что прелесть ихъ невозможно было скрыть, что бы тамъ ни дѣлала для этого мистриссъ Прэймъ. Она была прекрасно сложена, высока и стройна, со всѣми признаками здоровья и силы. Она любила ходить, какъ будто движеніе было пріятно для нея, ходить свободно, какъ будто самое дѣйствіе ходьбы доставляло для нея удовольствіе. Она была весела, развязна и умна въ ихъ маленькомъ коттеджѣ, прилежно сидѣла за иглой, приводя въ порядокъ наряды, и не щадила силъ своихъ, помогая въ хозяйствѣ. Мистриссъ Рэй нанимала маленькую дѣвочку и садовника, которые разъ въ недѣлю приходили на полдня, но я не думаю, чтобы дѣвочка въ домѣ, а садовникъ внѣ дома, исполняли больше тяжелой работы, чѣмъ Рэчель.

О, сколько трудовъ положено было на этотъ коверъ, на его зашиванье, подшиванье, на штопанье и наложеніе заплатъ! Даже Доротея не могла обвинить ее въ праздности. Доротея укоряла ее только въ безполезномъ трудѣ, потому что Рэчель не такъ часто посѣщала митинги благотворительнаго общества, носившаго названіе Доркасъ.

— Да какъ же, Долли, когда же я успѣю сшить свое собственное платье и присмотрѣть за платьемъ мама? Прежде всего нужно подумать о себѣ, а потомъ ужь о другихъ.

Доротея опускала на полъ огромную корзину доркасскаго общества, и на эту тему начинала читать сестрѣ довольно длинную проповѣдь.

— Все-таки надо, чтобы платья наши были одинаковы, говорила Рэчель, когда проповѣдница кончала свои назиданія. — Я думаю, ты сама не захочешь, чтобы мама пришла въ церковь въ какомъ нибудь платьишкѣ.

При этомъ Доротея сердито брала огромную корзинку и скорымъ шагомъ отправлялась въ Бэзельхорстъ, — весьма скорымъ шагомъ, если принять въ соображеніе зной лѣтней поры. По дорогѣ несчастныя мысли западали ей въ душу. Она своими глазами видѣла цвѣтное платье, принадлежащее сестрѣ ея Рэчель, и своими ушами слышала извѣстія о… о молодомъ человѣкѣ! Такія извѣстія для ея слуха были извѣстіями, въ которыхъ заключались и нечестіе, и суета, и ужасный грѣхъ; извѣстія, разсуждать о которыхъ едва ли допускало приличіе, даже говорить о нихъ слѣдовало бы не иначе, какъ въ полголоса, шопотомъ. Молодой человѣкъ! Возможно ли, чтобы такой позоръ обрушился на ея сестру! Она еще ни слова не говорила объ этомъ сестрѣ, но сдѣлала мрачный намекъ опечаленной матери.

— Нѣтъ, сама я не видѣла, но слышала это отъ миссъ Поккеръ.

— Это отъ той, которая должна была выдти за мужъ за сына булочника Вильяма Вайткота, который уѣхалъ въ Торки, подхвативъ себѣ другую. Говорятъ, онъ сдѣлалъ это потому, что она страшно коситъ глазами.

— Мать! и Доротея говорила весьма суровымъ голосомъ: — какое намъ дѣло до Вильяма Вайткота, или до того, что миссъ Поккеръ коситъ глазами? Она все-таки женщина, ревнующая о добрѣ.

— Вѣдь это послѣ того, какъ онъ оставилъ Бэзельхорстъ, моя милая.

— Мать! относится ли это до Рэчель? Спасетъ ли это ее, если она будетъ въ опасности? Я вамъ говорю, что миссъ Поккеръ видѣла, какъ она прогуливалась съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода.

Хотя мистриссъ Рэй имѣла сильное расположеніе излить все свое неудовольствіе на миссъ Поккеръ, хотя въ душѣ, и особливо въ настоящую минуту, она ненавидѣла миссъ Поккеръ за сплетни на ея милую любимую дочь, но она не могла не сознаться даже самой себѣ, что дѣло дошло до ужаснаго положенія, если только дѣйствительно правда, что Рэчель видѣли гулявшею съ молодымъ человѣкомъ. Она не огорчалась этимъ, какъ огорчены были мистриссъ Прэймъ и миссъ Поккеръ, но она всегда полна была безпредѣльнаго ужаса относительно молодыхъ людей вообще. Она всѣхъ ихъ считала за волковъ, — за волковъ въ овечьей шкурѣ и безъ шкуры. Сомнѣваюсь я, дозволяла ли она себѣ когда нибудь имѣть убѣжденіе, что люди пожилые, степенные, пользующіеся уваженіемъ, были въ свое время людьми молодыми. Когда ей приходилось слышать о какой нибудь свадьбѣ, когда узнавала, что какой нибудь борющійся съ искушеніями свѣта сынъ Адама бралъ себѣ жену, становился семьяниномъ и принимался за трудъ на пользу общественную, она радовалась безпредѣльно, представляя себѣ, что этотъ сынъ Адама, женившись, совершилъ великій, благородный подвигъ. Но когда ей прошепчутъ на ухо, что такой-то молодой человѣкъ присматриваетъ себѣ молоденькую дѣвушку, что онъ принимаетъ единственную мѣру, съ помощію которой могъ бы надѣяться найти себѣ жену, она содрогалась при мысли о нечестіи свѣта, и молилась въ душѣ, да спасена будетъ эта дѣвушка, какъ отъ пожарища. Молодой человѣкъ, въ ея понятіяхъ, былъ все равно что дикій лютый звѣрь, ищущій молоденькихъ женщинъ, чтобы пожрать ихъ, какъ кошка ищетъ мышей. Эта идея была въ ней господствующая, идея, которой она крѣпко держалась до тѣхъ поръ, пока не западала ей въ голову другая, по какому нибудь особенному случаю. Когда молодой Ботлеръ Корнбюри, старшій сынъ сосѣдняго сквайра, пріѣхалъ въ Костонъ за хорошенькой Патти Комфортъ, — Патти Комфортъ считалась первой красавицей во всемъ Девонширѣ, — и когда Патти Комфортъ дозволялось ѣздить въ Торки на балы, собственно съ тою цѣлію, чтобы встрѣчаться съ нимъ, мистриссъ Рэй представляла себѣ, что этому такъ и должно быть, потому что самъ ректоръ доказывалъ ей, что иначе это и быть не могло. Ботлеръ Корнбюри женится на Патти Комфортъ — такъ этому и слѣдовало быть. Но если бы она услышала о танцахъ Патти безъ присовокупленія нѣсколькихъ поясненій со стороны самаго мистера Комфорта, умъ ея сталъ бы работать совсѣмъ иначе.

Конечно, она желала, чтобы дочь ея Рэчель нашла себѣ мужа, тѣмъ болѣе, что Рэчель была уже старше тѣхъ лѣтъ, въ которые она сама и мистриссъ Прэймъ выходили замужъ, по при всемъ томъ для нея было что-то ужасное въ самой мысли о молодомъ человѣкѣ; и теперь, хоть она и старалась защитить свою любимую дочь, но не знала, какимъ образомъ сдѣлать это, развѣ только однимъ расположеніемъ не вѣрить словамъ миссъ Поккеръ.

— Вѣдь ты знаешь, она всегда была такая недоброжелательная, рѣшилась сказать мистриссъ Рэй.

— Мать! сказала мистриссъ Прэймъ своимъ особенно суровымъ голосомъ: — нѣтъ никакого основанія думать, что миссъ Поккеръ хочетъ злословить ребенка. Я убѣждена, что Рэчель будетъ въ Бэзельхорстѣ сегодня вечеромъ. А если такъ, то вѣроятно намѣрена снова съ нимъ встрѣтиться.

— Послѣ чаю, я знаю, она отправится туда, сказала мистриссъ Рэй: — потому что дала обѣщаніе прогуляться съ дѣвицами Таппитъ. Такъ она сказала мнѣ.

— Въ самомъ дѣлѣ! съ дѣвицами съ пивовареннаго завода! О матушка!

Дѣйствительно, три миссъ Таппитъ были дочери Бонголла и Таппита, старинныхъ пивоваровъ въ Бэзельхорстѣ. Онѣ были законныя дѣти мистера Таппита, единственнаго оставшагося въ живыхъ партнера въ пивоварномъ заводѣ. Имя Бонголла въ теченіе многихъ лѣтъ употреблялось собственно для того, чтобы сообщить фамиліи Таппитъ прочность и самостоятельность. Миссъ Таппитъ выходили для прогулки изъ пивовареннаго завода, оттуда же вышелъ и молодой человѣкъ, какъ говорила миссъ Поккеръ. Тутъ былъ поводъ къ сильному подозрѣнію, и мистриссъ Рэй встревожилась. Разговоръ этотъ между двумя вдовами происходилъ въ субботу, въ коттеджѣ, до обѣда, а послѣ обѣда старшая сестра старалась убѣдить младшую быть ея спутницей въ рукодѣльную общества Доркасъ, но старалась напрасно.

ГЛАВА II.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВѢКЪ СЪ ПИВОВАРЕННАГО ЗАВОДА.

Въ теченіе лѣтнихъ мѣсяцевъ общество Доркасъ въ Бэзельхорстѣ, имѣло по четыре послѣобѣденныхъ митинга въ недѣлю, и на всѣхъ ихъ мистриссъ Прэймъ была предсѣдательницей. По обыкновенію, она отправлялась туда вскорѣ послѣ обѣда, такъ чтобы прибыть въ рукодѣльную къ тремъ часамъ и оставалась тамъ до девяти, или до тѣхъ поръ пока начинало смеркаться. Митинги собирались въ гостиной, принадлежавшей миссъ Поккеръ, за что учрежденіе выдавало ей умѣренную плату. Всѣ дамы, жившія въ Бэзельхорстѣ, въ серединѣ своихъ занятій расходились по домамъ пить чай, а мистриссъ Прэймъ, какъ лишенная этой возможности, по отдаленности коттэджа, пила чай у миссъ Поккеръ, платя за это, что слѣдовало. Такимъ образомъ между мистриссъ Прэймъ и миссъ Поккеръ образовалась тѣсная дружба, или вѣрнѣе, быть можетъ, этимъ путемъ мистриссъ Прэймъ пріобрѣла себѣ самую покорную слугу.

Было нѣсколько случаевъ, что Рэчель ходила съ сестрой своей на доркасскіе митинги и раза два оставалась въ домѣ миссъ Поккеръ пить чай. Но это ей чрезвычайно не понравилось. Она знала, что въ этихъ случаяхъ сестра платила за нее, и ей казалось, что Доротея обнаруживала своими поступками и обращеніемъ, что она была госпожей этого скромнаго угощенія. Кромѣ того Рэчель чрезвычайно не понравилась миссъ Поккеръ. Ей не нравились косые глаза этой лэди, не нравился тонъ ея голоса, не нравилась доходившая до униженія ея услужливость передъ мистриссъ Прэймъ, а главнѣе всего не нравилось ея сильное предубѣжденіе противъ молодыхъ людей. Когда Рэчель оставила въ послѣдній разъ комнату миссъ Поккеръ, она рѣшила, что больше никогда не будетъ пить чай у нея. Она не сказала себѣ положительно, что никогда больше не будетъ принимать участія въ доркасскихъ митингахъ, но при лѣтнемъ распредѣленіи ихъ, рѣшеніе ея относительно чаю заключало въ себѣ равносильный приговоръ и относительно митинговъ.

Только по этому случаю, увѣряю васъ, а отнюдь не ради молодаго человѣка съ пивовареннаго завода Рэчель рѣшилась въ эту субботу отказаться отъ приглашенія сестры. Отказъ былъ сдѣланъ необыкновенно смѣло собственно потому, что самое приглашеніе сестры отличалось необыкновенной настойчивостью.

— Рэчель, я особенно этого желаю и думаю, что ты должна идти, говорила Доротея.

— Нѣтъ, Долли, лучше я не пойду.

— Это значитъ, продолжала мистриссъ Прэймъ: — что ты предпочитаешь удовольствія долгу; ты смѣло заявляешь свою рѣшимость пренебрегать тѣмъ, что, какъ тебѣ извѣстно, ты должна дѣлать.

— Ничего такого я не знаю, сказала Рэчель.

— Если подумаешь объ этомъ, то узнаешь, сказала мистриссъ Прэймъ.

— Во всякомъ случаѣ, сегодня я рѣшительно не намѣрена идти къ миссъ Поккеръ.

И Рэчель вышла изъ комнаты.

Вскорѣ послѣ этого-то разговора мистриссъ Прэймъ и сообщила мистриссъ Рэй страшное извѣстіе о молодомъ человѣкѣ, и въ то же время сдѣлала намекъ, которымъ старалась внушить своей матери, что Рэчель слѣдуетъ держать въ покорности, т. е., что Рэчель не должна имѣть права разсуждать, что если она захочетъ, такъ пойдетъ, а не захочетъ, не пойдетъ на доркасскіе митинги. Во всѣхъ дѣлахъ подобнаго рода, согласно съ взглядомъ Доротеи на этотъ предметъ, Рэчель должна дѣлать, что ей приказываютъ. Но какимъ образомъ заставить Рэчель дѣлать, что ей приказываютъ? Какимъ образомъ сестра принудитъ ее присутствовать при митингахъ? Повиновеніе въ этомъ мірѣ часто зависитъ сколько отъ слабости того, кѣмъ управляютъ, столько же и отъ силы того, кто управляетъ. Человѣку, который идетъ налѣво, вы вдругъ приказываете повелительнымъ, голосомъ идти направо. Если онъ колеблется, вы усиливаете повелительность въ своемъ голосѣ, усиливаете повелительность въ глазахъ, и онъ повинуется. Мистриссъ Прэймъ попробовала было это, но Рэчель не повернула на право. Когда мистриссъ Прэймъ обратилась за помощью къ матери, это былъ признакъ, что собственная ея сила повелѣвать покинула ее. Послѣ обѣда старшая сестра сдѣлала еще одну небольшую безплодную попытку, и потомъ, снова испытавъ неудачу, уплелась съ своей огромной корзинкой.

Мистриссъ Рэй и Рэчель остались однѣ у открытаго окна, любуясь резедой. Былъ іюль мѣсяцъ, когла солнце отличается своимъ зноемъ, а въ южныхъ частяхъ Девоншира іюльское солнце бываетъ чрезвычайно знойно: во всей Англіи нѣтъ другой подобной части. Сельскія дороги низки и узки, ни малѣйшаго вѣтерка не пробѣгаетъ по нимъ. Со всѣхъ сторонъ возвышаются холмы, такъ что каждое мѣсто представляло собою закрытый уголокъ. Тучная красноватая земля поглощаетъ зной и держитъ его: съ онѣмѣлаго моря не тянетъ ни струйки прохладнаго воздуха. Изъ всѣхъ графствъ въ Англіи, Девонширъ самое очаровательное для глазъ; но, зная, каковъ онъ бываетъ въ своемъ лѣтнемъ блескѣ, я долженъ признаться, что эти южныя страны не годятся для прогулокъ среди лѣтняго дня.

— Боюсь, что ей будетъ очень жарко съ этой огромной корзинкой, сказала мистриссъ Рэй, послѣ непродолжительной паузы. Не слѣдуетъ полагать, что мистрисъ Рэй и Рэчель, оставшись дома, были праздны. Обѣ онѣ держали въ рукахъ по иголкѣ; Рэчель занималась шитьемъ не своего цвѣтистаго платья, которое возбудило подозрѣніе въ сестрѣ, но праздничнаго платья матери, которое нуждалось въ ея помощи.

— Она могла бы оставить ее въ Бэзельхорстѣ, еслибъ захотѣла, сказала Рэчель: — или я бы донесла ее до мосту; зачѣмъ же она, уходя, разсердилась на меня?

— Не думаю, Рэчель, что она дѣйствительно разсердилась.

— О, нѣтъ, мама, разсердилась, очень разсердилась. — Я знаю это по тому, какъ она вылетѣла изъ дверей.

— Мнѣ кажется, она только обидѣлась, что ты не пошла вмѣстѣ съ ней.

— Но, мама, мнѣ ужасно не нравится ходить туда. Мнѣ не нравится эта миссъ Поккеръ. Мнѣ нельзя ходить туда безъ того, чтобы не пить чай у нея, а этого чаю, право, я терпѣть не могу. Наступила небольшая пауза. — Вѣдь вы не хотите принудить меня, не правда ли, мама? И опять, кто же займется домашними дѣлами? Вы тоже вѣдь не любите пить чай однѣ.

— Нѣтъ, вовсе не люблю, сказала мистриссъ Рэй.

Но едва ли она думала о томъ, что говорила. Мысли ея были далеко отъ этого предмета; онѣ сосредоточивались на молодомъ человѣкѣ. Она чувствовала, что по долгу своему обязана была сказать что нибудь Рэчель, и между тѣмъ не знала, что сказать. Неужели же ей привести слова самой миссъ Поккеръ? Ей тяжело было бы нарушить спокойствіе и отраду настоящихъ счастливыхъ минутъ какимъ нибудь непріятнымъ намекомъ. Кромѣ часовъ, въ которые Рэчель ухаживала за ней и утѣшала ее, міръ не далъ ей ничего лучшаго. Ни слова не было сказано о предметѣ, столь нечестивомъ и полномъ суеты, а между тѣмъ мистриссъ Рэй знала, что въ половинѣ шестаго ей подадутъ ея вечерній чай въ видѣ маленькаго пиршества, котораго бы она не увидѣла, если бы мистриссъ Прэймъ оставалась дома. Въ пять часовъ Рэчель вышмыгнетъ изъ комнаты, приготовитъ горячій тостъ, перебѣжитъ черезъ поляну къ женѣ фермера Сторта, за густыми сливками, прджаритъ пирожокъ и такимъ образомъ устроитъ маленькій банкетъ. Рэчель превосходно умѣла приготовлять подобные банкеты; она знала, какъ придать чайнику веселый видъ, и располагать каждую вещь такъ, что во всемъ ощущался комфортъ; ухаживая за матерью, очаровательно порхая около нея, она заставляла бѣдную вдову чувствовать на нѣкоторое время, что и въ юдоль плачевную проникаетъ иногда свѣтлый лучь солнца. Ничего бы подобнаго не было, если бы она заговорила о миссъ Поккеръ и молодомъ человѣкѣ. Да повторилось ли бы еще это наслажденіе въ теченіе многихъ предстоявшихъ вечеровъ? Если между ней и Рэчель поселится недовѣріе, то на что будетъ похожа ея жизнь?

А между тѣмъ, тутъ былъ ея долгъ! Въ то время, какъ она сидѣла у открытаго окна и глядѣла изъ него, ее тяготили неясныя идеи объ обязанностяхъ матери къ своей дочери, идеи очень неясныя, но тѣмъ не менѣе сильныя въ своемъ дѣйствіи. Она знала, что для благополучія своей дочери ей слѣдовало принести въ жертву все, но не знала, въ чемъ именно должна состоять ея жертва въ настоящую минуту. Хорошо ли будетъ, если она оставитъ все это дѣло въ рукахъ мистриссъ Прэймъ, и такимъ образомъ совершенно отречется отъ своей власти? Мистриссъ Прэймъ повела бы его съ большимъ искусствомъ и съ большою силою рѣчи, чего сама она не въ состояніи была бы сдѣлать. Но хорошо ли это будетъ для Рэчель, и будетъ ли Рэчель повиноваться сестрѣ? Другое дѣло она сама: Рэчель исполнитъ всякое ея приказаніе, если бы только она вздумала отдать его. Она рѣшилась наконецъ выдти изъ тягостнаго положенія и исполнить свой долгъ.

— Ну что, моя милая, пойдешь сегодня въ Бэзельхорстъ? сказала она.

— Да, мама, я прогуляюсь послѣ чаю; конечно, въ такомъ случаѣ, если я вамъ не понадоблюсь. Я обѣщала миссъ Таппитъ встрѣтиться съ ними.

— Нѣтъ, ты мнѣ не будешь нужна. Но, Рэчель…

— Что, мама?

Мистриссъ Рэй рѣшительно не знала, съ чего начать. Дѣло это со всѣхъ сторонъ окружено было множествомъ затрудненій. Какъ бы ей начать, чтобы ввести въ разговоръ молодаго человѣка, не оскорбивъ дочери и не обнаруживъ ни малѣйшаго недовѣрія, котораго, впрочемъ, она вовсе не испытывала?

— Тебѣ нравятся эти миссъ Таппитъ? сказала мать.

— Да, въ нѣкоторомъ родѣ. Онѣ очень милыя дѣвушки; надо же съ кѣмъ нибудь познакомиться. Мнѣ кажется, онѣ гораздо лучше миссъ Поккеръ.

— О, да; мнѣ самой никогда не нравилась миссъ Поккеръ. Но, Рэчель…

— Что же, мама? Я знаю, вы что-то хотите сказать, но вамъ какъ будто это непріятно. Долли вѣрно наябедничала на меня, и вы хотите сдѣлать мнѣ выговоръ, только у васъ не достаетъ духу. Правда, мама? Сказавъ это, Рэчель оставила работу, подошла къ матери, стала на колѣни и посмотрѣла ей въ лицо. — Вы хотите побранить меня и не можете собраться съ духомъ?

— Милая моя, сказала мать, погладивъ мягкіе волосы дочери. — Я не хочу и никогда не хотѣла бранить тебя. У меня и привычки нѣтъ браниться. Я ненавижу всякую брань.

— Но меня, мама, вы хотѣли бы побранить, я это знаю.

— Мнѣ сказали одну вещь, которая ужаснула меня.

— Вамъ сказали! что же вамъ сказали, и кто?

— Твоя сестра, а ей сообщила миссъ Поккеръ.

— О, миссъ Поккеръ! Какое миссъ Поккеръ дѣло до меня? Если она станетъ между нами, все наше счастіе рушится.

Рэчель встала съ колѣнъ и приняла сердитый видъ, который еще болѣе напугалъ бѣдную мать.

— Скажите же, мама, въ чемъ дѣло?.. Я увѣрена, что тутъ есть что нибудь страшное.

Мистриссъ Рэй бросила на дочь умоляющій взглядъ, какъ будто выпрашивая прощенія за то, что ввела въ разговоръ такой непріятный предметъ.

— Доротея говоритъ, что въ среду вечеромъ ты прогуливалась подъ вязами кладбища съ… съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода.

Въ этихъ нѣсколькихъ словахъ было высказано все. Обширность преступленія, въ которомъ обвиняли Рэчель, сдѣлалась очевидною для нея въ этихъ простыхъ выраженіяхъ. Мистриссъ Рэй, сказавъ эти ужасныя слова, сначала поблѣднѣла, потомъ покраснѣла — поблѣднѣла отъ ужаса, покраснѣла отъ стыда. Она сожалѣла, что высказала ихъ. Ея нерасположеніе къ миссъ Поккеръ простиралось почти до ненависти. Боязливо взглянула она въ лицо Рэчель и по складкамъ, которыя образовались на лбу и надъ глазами, прочитала истинное значеніе высказанныхъ словъ.

— Хорошо, мама; что же дальше? спросила Рэчель.

— Доротея думаетъ, что можетъ статься, ты и сегодня идешь, въ Бэзельхорстъ, чтобы встрѣтиться съ нимъ снова.

— А если это и правда!

Судя по тону голоса, какимъ сдѣланъ этотъ вопросъ, для мистриссъ Рэй было ясно, что отъ нея ожидается отвѣтъ. Но что ей отвѣчать? Никода еще не приходило ей въ голову, что дочь ея рѣшится защищать такое поведеніе, какое ей приписывали, никогда еще не думала она, что ей предложатъ вопросъ о приличіи или неприличіи подобнаго поведенія. Она вовсе не приготовилась доказывать, почему это такъ страшно и преступно. Она считала это за грѣхъ, въ томъ смыслѣ, какъ слово грѣхъ обыкновенно употребляется, — какъ воровство, какъ обманъ.

— Положимъ, что я иду снова встрѣтиться съ нимъ, — что же изъ этого слѣдуетъ?

— Ахъ, Рэчель; — кто онъ такой? Я даже не знаю его имени. Когда Доротея говорила мнѣ, я не вѣрила этому; а когда она разсказала, я подумала, что мнѣ слѣдуетъ спросить тебя. О Боже, Боже! надѣюсь, что тутъ нѣтъ ничего дурнаго. Ты всегда была такая добрая, — я не могу подумать что нибудь дурное о тебѣ.

— И прекрасно, мама. Не думайте ничего дурнаго обо мнѣ.

— Никогда и не думала, моя милочка.

— Я иду въ Бэзельхорстъ вовсе не для того, чтобы прогуливаться съ мистеромъ Роуанъ; — тутъ, кажется, объ немъ идетъ рѣчь.

— Не знаю, мой другъ; — я никогда не слышала имени молодаго человѣка.

— Да; это мистеръ Роуанъ. Я дѣйствительно прогуливалась съ нимъ подъ ильмами кладбища, когда эта женщина своими зоркими, косыми глазами увидѣла меня. — Мистеръ Роуанъ принадлежитъ къ пивоваренному заводу. Онъ въ какомъ-то родствѣ съ Таппитами; онъ былъ родной племянникъ старушки мистриссъ Бонголъ. Онъ служитъ на заводѣ клеркомъ, и со временемъ долженъ сдѣлаться партнеромъ, — только не думаю, что это будетъ, потому что постоянно ссорится съ мистеромъ Таппиттомъ.

— О Боже, Боже! сказала мистриссъ Рэй.

— Теперь, мама, вы знаете о немъ не меньше моего; впрочемъ вотъ еще, — сегодня поутру онъ уѣхалъ въ Экстеръ и не вбротится до понедѣльника, слѣдовательно мнѣ никакой нѣтъ возможности встрѣтиться съ нимъ сегодня вечеромъ; — не хорошо со стороны Долли говорить подобныя вещи, — весьма не хорошо.

Рэчель не могла перенести этой обиды и горько заплакала.

Мистриссъ Рэй, безъ всякаго сомнѣнія, казалось, что Рэчель знала довольно много о мистерѣ Роуанъ. Она знала его родственныя связи, знала его виды на будущее, и чѣмъ эти виды могли омрачиться, знала также о его занятіяхъ и намѣреніяхъ. Изъ этихъ данныхъ мистриссъ Рэй не вывела логическаго заключенія, но все-таки увѣрилась, что между мистеромъ Роуанъ и ея дочерью существовала довольно короткая дружба. И какъ это случилось безъ всякаго вѣдома съ ея стороны? — Миссъ Поккеръ могла быть непріятна, даже отвратительна, — мистриссъ Рэй расположена была думать, что эта лэди дѣйствительно непріятна и даже отвратительна, — но тѣмъ не менѣе не должно ли было допустить, что ея маленькая исторія о молодомъ человѣкѣ оказывалась совершенно справедливою!

— Никогда больше не пойду на эти гадкіе тряпичные митинги.

— Рэчель, — какъ тебѣ не стыдно говорить подобныя вещи?

— Не хочу, мама. Моя нога не будетъ въ домѣ этой женщины. У нихъ только и разговора тамъ, что однѣ сплетни на счетъ бѣдныхъ молоденькихъ дѣвушекъ. Если вы ничего не говорите противъ моего знакомства съ мистеромъ Роуанъ, то имъ какое дѣло?

Это уже черезчуръ много сказано. Мистриссъ Рэй вовсе не думала о томъ, что не препятствуетъ знакомству свой дочери съ мистеромъ Роуаномъ.

— Но я ровно ничего не знаю о немъ. Я первый разъ слышу его имя.

— Да, мама, вы никогда не слышали. Я очень мало знаю его, — такъ мало, что нечего сказать о немъ, — почти что нечего. Я не хочу имѣть секретовъ отъ васъ, мама.

— Но, Рэчель, онъ… онъ… Я хочу сказать, не было ли чего особеннаго между нимъ и тобой? какимъ это образомъ ты гуляла съ нимъ одна?

— Я не гуляла съ нимъ одна, — онъ только провожалъ меня немного. Онъ вышелъ съ завода съ кузинами и мы всѣ были вмѣстѣ; а когда кузины ушли на заводъ, то само собою разумѣется, я принуждена была воротиться домой. Я не могла отказать ему въ желаніи пройтись со мной по тропинкѣ вдоль кладбища. И что же изъ этого слѣдуетъ, мама? Вѣдь онъ не могъ укусить меня?

— Но, моя милая…

— Ахъ! мама, ради Бога, не бойтесь за меня! Тутъ Рэчель перешла черезъ комнату и снова стала на колѣни у ногъ свой матери. — Если вы будете ко мнѣ довѣрчивы, я разскажу вамъ все.

Услышавъ это увѣреніе, мистриссъ Рэй, разумѣется, обѣщала Рэчель быть довѣрчивой, и въ замѣнъ этого надѣялась услышать отъ нея все въ ту же минуту. Но она замѣтила, что ея дочь не намѣрена была разсказывать всего въ это же время. Получивъ обѣщаніе матери, Рэчель крѣпко обняла ее, поласкала ее, по обыкновенію, погладила, и потомъ спустя не много, снова принялась за работу. Мистриссъ Рэй была въ восхищеніи, что худшая часть объясненія кончилась, но все таки чувствовала, что разговоръ кончился не такъ, какъ бы слѣдовало.

Вскорѣ послѣ того наступилъ часъ маленькаго банкета, и Рэчель занялась, приготовленіемъ его такъ охотно и такъ весело, какъ будто не было, сказано и слова о молодомъ человѣкѣ. Она отправилась черезъ поле за сливками, поболтала нѣсколько минутъ съ мистриссъ Стортъ, потомъ захлопотала на кухнѣ, дѣлая чай и поджаривая хлѣбъ. Никогда еще она не занималась такъ охотно хозяйствомъ для доставленія удовольствія матери, никогда не заботилась съ такою горячностью о томъ, чтобы приготовленія ея понравились; — не смотря на то, мистриссъ Рэй видѣла, что все идетъ не въ обыкновенномъ порядкѣ вещей: въ голосѣ Рэчель было что-то особенное, обнаруживавшее ея внутреннее безпокойство, въ быстротѣ ея движеній что-то несвойственное ея натурѣ. Мистриссъ Рэй чувствовала, что это было такъ дѣйствительно, и потому не могла быть совершенно спокойною. Она показывала видъ, что все ее радуетъ, все доставляетъ наслажденіе; но Рэчель знала, что ея радость была не настоящая. Ничего, однакоже не было сказано больше, ни относительно вечерней прогулки въ Бэзельхорстъ, ни о той прогулкѣ, изъ которой миссъ Поккеръ вывела исторію. Мистриссъ Рэй, на сколько позволяла ей бодростъ, удерживалась отъ попытки возобновить при этомъ случаѣ прежній разговоръ.

Когда кончился чай и опрятно прибраны были чайныя чашки и ложки, Рэчель начала приготовляться къ прогулкѣ. Она всѣми силами старалась не торопиться, не показать ни малѣйшаго виду съ своей стороны, что хочетъ оставить мать какъ можно скорѣе. Даже когда все было сдѣлано, она не хотѣла уйти, не увѣрясь въ добромъ расположеніи матери.

— Если вы хотите, мама, чтобы я осталась, такъ скажите, — вѣдь я нисколько не забочусь объ этой прогулкѣ.

— Нѣтъ, душа моя, — я вовсе не хочу, чтобы ты оставалась.

— Ваше платье окончено.

— Благодарю тебя, мой другъ; ты очень добра.

— Я вовсе не была добра, — но буду, если вы будете увѣрены во мнѣ.

— Я буду увѣрена.

— Во всякомъ случаѣ, за сегоднишній вечеръ, вамъ нечего бояться, потому что я иду прогуляться по церковнымъ лугамъ только съ тремя тѣми дѣвушками. Онѣ очень любезны, и мнѣ, право, не хотѣлось бы разлучаться съ ними.

— Я и не желаю, чтобы ты разлучалась съ ними.

— Вѣдь одурь возьметъ, не имѣя знакомства; не правда ли?

— Правда, правда, сказала мистриссъ Рэй.

Рэчель завязала шляпку и ушла.

Болѣе двухъ часовъ послѣ того вдова сидѣла одна, думая о своихъ дѣтяхъ. Относительно мистриссъ Прэймъ не было ни малѣйшаго повода къ углубленію въ неопредѣленныя, наводящія боязнь размышленія. Мистриссъ Прэймъ была совершенно безопасна отъ мірскихъ приманокъ и соблазновъ. Она основалась какъ крѣпкая скала, и служила, при своемъ постоянствѣ и твердости характера, посохомъ, на который слабая мать могла опереться безопасно. Но, съ другой стороны, она была такъ сурова, и самая твердость ея была такъ отяготительна! Рэчель была слабѣе, болѣе предана свѣту и тѣмъ тщетнымъ желаніямъ и помышленіямъ, которыя можно назвать порочными; но съ другой стороны, жить вмѣстѣ съ ней — такъ отрадно для души! Рэчель, хотя и слабая и преданная свѣту и почти порочная, но въ то же время она такъ добра, такъ внимательна, такъ плѣнительна! Во время этихъ размышленій мистриссъ Рэй начинала впадать въ сомнѣніе: неужели, думала она, міръ человѣческій такое дурное мѣсто; и неужели чай, тосты и другія маленькія прихоти могутъ вводить людей въ прегрѣшенія?

— Желала бы я знать, что это за молодой человѣкъ, сказала она про себя.

Возвращеніе мистриссъ Прэймъ всегда было аккуратно, какъ часы. Въ этомъ періодѣ года она неизмѣнно приходила домой ровно въ половинѣ десятаго. Мистриссъ Рэй сильно надѣялась, что Рэчель воротится прежде, такъ чтобы въ этотъ вечеръ не было и разговора о ея прогулкѣ. Выраженіемъ какого нибудь требованія при этомъ случаѣ ей не хотѣлось обнаружить недовѣрія, и потому, при уходѣ Рэчель, она не сказала ни слова по этому предмету; но теперь она безпрестанно смотрѣла на часы и чѣмъ ближе подходило время къ появленію мистриссъ Прэймъ, тѣмъ она становилась безпокойнѣе. Ровно въ девять съ половиною мистриссъ Прэймъ вошла въ домъ, принеся съ собой тяжелую корзинку съ работой, а вмѣстѣ съ тѣмъ и лицо, полное глубочайшаго неудовольствія. Усталая, она опустилась на стулъ у стѣны, не сказавъ ни слова; — ея движенія, ея пріемы были таковы, что для матери не возможно было не замѣтить взволнованнаго состоянія дочери.

— Не случилось ли чего нибудь худаго, Доротея? спросила она.

— Рэчель, конечно, еще не воротилась? сказала мистриссъ Прэймъ.

— Нѣтъ, нѣтъ еще. Она съ дѣвицами Тапитъ.

— Нѣтъ, мать, — она не съ дѣвицами Таппитъ, и голосъ ея, когда она сказала эти слова, былъ ужасенъ для матери.

— Въ самомъ дѣлѣ? Я думала, что она съ ними. А ты знаешь, гдѣ она?

— Кто же можетъ сказать, гдѣ она теперь! Полчаса тому назадъ я видѣла ее вдвоемъ съ…

— Съ кѣмъ же? Навѣрное не съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода, — потому что онъ въ Экстерѣ.

— Мать, онъ здѣсь, — въ Бэзельхорстѣ! Полчаса тому назадъ онъ и Рэчель стояли вдвоемъ подъ вязами на кладбищѣ. Я видѣла ихъ своими глазами.

ГЛАВА III.
РУКА ВЪ ОБЛАКАХЪ.

Прежде чѣмъ Рэчель отворила дверь коттеджа и прервала разговоръ между мистриссъ Рэй и мистриссъ Прэймъ, прошло довольно времени для подробныхъ вопросовъ и не менѣе подробныхъ отвѣтовъ. Было уже около половины одиннадцатаго. Рэчель никогда до этого раза не возвращалась такъ поздно. На восточной части горизонта потухла послѣдняя полоска солнечнаго отраженія и наступила темнота ночи. Находиться въ это время за дверями дома было поздно для всякой такой дѣвушки, какъ Рэчель Рэй.

Между матерью и старшей дочерью произошелъ длинный разговоръ; — сердце мистриссъ Рэй, безусловно повѣрившей сообщенному извѣстію, переполнилось опасеніями за ея дитя. Рэчель добровольно пренебрегала приличіемъ; поведеніе ея было слишкомъ страшно, чтобы его описывать. Прошло два-три часа съ тѣхъ поръ, какъ мистриссъ Рэй съ любовію матери дала обѣщаніе довѣряться во всемъ младшей своей дочери, и позволила ей идти одной, гордясь ея хорошенькой наружностью. Тогда ей приходило даже на мысль, что если молодой человѣкъ степенныхъ правилъ, то подобное знакомство, быть можетъ, не имѣло въ себѣ ничего порочнаго. Но теперь все перемѣнилось. Все счастіе ея, основанное на довѣріи, покинуло ее. Всѣ плѣнительныя надежды — рушились. Сердце ея было полно боязни, лицо ея было блѣдно отъ печали.

— И почему она знаетъ, гдѣ онъ долженъ быть? спросила Доротея. — Только онъ вовсе не въ Экстерѣ; онъ здѣсь, и она была вмѣстѣ съ нимъ.

Послѣ этого мать и дочь молча и съ угрюмыми лицами сидѣли до возвращенія Рэчель. Она вошла въ комнату съ принужденной улыбкой.

— Я запоздала, не правда ли? сказала Рэчель.

— Ахъ, Рэчель! очень запоздала, замѣтила мать.

— Половина одиннадцатаго, — сказала мистриссъ Прэймъ.

— Пожалуйста, Долли, не говори такимъ страшнымъ голосомъ, — какъ будто ты ждешь свѣтопреставленія, возразила Рэчель съ свирѣпымъ взглядомъ на сестру, показывая этимъ, что она рѣшилась вступить въ бой.

Здѣсь, прежде чѣмъ мы приступимъ къ описанію дальнѣйшей исторіи этого вечера, необходимо сказать нѣсколько словъ о фирмѣ Бонгола и Таппита, о семействѣ Таппита вообще и о мистерѣ Роуанѣ въ особенности.

Къ чему было заводить пивоваренный заводъ въ Бэзельхорстѣ, когда всѣ въ той части свѣта пьютъ сидръ, и какимъ образомъ, при подобныхъ обстоятельствахъ, гг. Бонголъ и Таппитъ извлекали пользу изъ своихъ произведеній, — я рѣшительно не могу сказать. Бэзельхорстъ находится въ сердцѣ Девоншира, — въ странѣ по преимуществу сидра. Со всѣхъ сторонъ окруженъ онъ садами, и фермеры говорятъ тамъ о своихъ яблокахъ, какъ въ Честерѣ говорятъ они о сырѣ, въ Эссексѣ о пшеницѣ и въ Линкольнширѣ объ овцахъ; мужчины пьютъ тамъ сидръ галлонами — галлонами ежедневно; сидровые прессы можно найти въ домѣ всякаго сквайра, всякаго пастора и всякаго фермера. Ремесло пивовара въ Бэзельхорстѣ должно бы быть по видимому также неприбыльно, какъ и ремесло панталоннаго портнаго въ горной Шотландіи, или башмачника въ Коннотѣ; не смотря на то, Бонголъ и Таппитъ были пивоварами въ Бэзельхорстѣ въ теченіе пятидесяти лѣтъ и жили на доходы съ пивовареннаго завода.

Не должно полагать, что они были великими людьми, подобно такимъ знаменитостямъ въ мірѣ пивоваровъ, какъ Барклэй и Перкинсъ, или Рейдъ и К°. Не были они новыми, съ розовыми лицами, благоденствующими пивоварами, поступающими въ парламентъ, когда вздумается, въ качествѣ депутатовъ отъ того или другаго мѣстечка, подобно новѣйшимъ героямъ бочки съ горькимъ напиткомъ. Когда одного студента Оксфордскаго университета спросили, кто изъ людей больше всего оказалъ пользы человѣчеству, и когда онъ отвѣтилъ «Бассъ», — мнѣ кажется, онъ нисколько не ошибся. Отвѣтъ былъ вполнѣ удовлетворительный. Но ни одинъ студентъ университета не могъ бы сказать этого за Бонгола или Таппита, не заслуживъ насмѣшекъ и даже выговора со стороны взбѣшеннаго профессора. Изъ чановъ ихъ текла какая-то кислая и мутная струя, напитокъ — непріятный для вкуса, холодный, непитательный для желудка. Кто его пилъ, я никакъ не могъ узнать. Ему не позволяли являться на столѣ порядочнаго джентльмена. фермеры вовсе ничего о немъ не знали. Работники, по привычкѣ, утоляли свою жажду сидромъ. Не смотря на то, пивоваренный заводъ гг. Бонгола и Таппита дѣйствовалъ, и въ большомъ, неуклюжемъ, квадратномъ кирпичномъ домѣ, въ которомъ жило семейство Таппитъ, было тепло и комфортабельно. Одно уже слово: пиво — сообщаетъ идею о получаемыхъ отъ него выгодахъ.

Старожилы Бэзельхорста помнили еще старика Бонгола, того самаго, который основалъ фирму; онѣ умеръ за двадцать лѣтъ до періода моей исторіи. Это былъ приземистый, жирный старикъ, ростомъ не выше пяти футъ, весьма молчаливый, весьма тяжелый и весьма необразованный. Впрочемъ, онъ понималъ свое дѣло и учредилъ фирму на очень прочномъ основаніи. Подъ конецъ жизни, онъ принялъ въ товарищи племянника своего Таппита и до самой смерти былъ самымъ строгимъ его учителемъ. Фирма усвоила настоящее свое названіе только со смертію Бонгола. Во время жизни его пивоваренный заводъ носилъ названіе завода Бонгола, — а когда кончились дни траура, — и только тогда, — мистеръ Таппитъ выставилъ вывѣску съ соединенными именами Бонгола и Таппита, фирмы, подъ которою заводъ извѣстенъ и по настоящее время.

Въ Бэзельхорстѣ существовало общее мнѣніе, что мистеръ Бойголъ не завѣщалъ племяннику отдѣльно своей доли въ этомъ предпріятіи. Нѣкоторые заходили даже такъ далеко, что говорили, что изъ состоянія своего, которое могъ бы онъ оставить, ничего не было отказано мистеру Таппиту. Истину въ этомъ отношеніи можно разъяснить сейчасъ же. Вдова мистера Бонгола владѣла третью дохода со всего предпріятія, вмѣсто права на полную половину. Эту треть и эти права она завѣщала своему племяннику, или вѣрнѣе, двоюродному племеннику, Лукѣ Роуану. Не во власти, однакоже, было этого молодаго человѣка явиться въ заводъ и тамъ потребовать себѣ мѣсто партнера. Не могъ онъ сдѣлать этого, даже если бы и пожелалъ. Когда старушка мистриссъ Бонголъ умерла въ Долишѣ, въ весьма преклонныхъ лѣтахъ, и именно девяносто семи лѣтъ, между мистеромъ Таппитъ и дальнимъ его родственникомъ Лукою Роуаномъ возникъ, что впрочемъ весьма естественно, маленькій споръ. Мистеръ Таппитъ говорилъ, что Роуанъ долженъ взять тысячу фунтовъ стерлинговъ и отказаться отъ всѣхъ притязаній на солодъ и хмѣль. Адвокатъ Роуана требовалъ десять тысячъ фунтовъ. Въ это время Лука Роуанъ приготовлялся въ Лондонѣ къ вступленію на адвокатское поприще, а такъ какъ мрачный видъ камеръ въ Линкольнъ-Инскихъ поляхъ казался ему менѣе привлекательнымъ, чѣмъ прекрасныя рѣчки въ Девонширѣ, то онъ и задумалъ отправиться на пивоваренный заводъ въ качествѣ партнера. Послѣ предварительныхъ совѣщаній, наконецъ, было рѣшено, что онъ займетъ тамъ мѣсто писца на двѣнадцать мѣсяцевъ, съ правомъ пользоваться умѣренною частью дохода со всего предпріятія, и что если къ концу этого срока, онъ окажется способнымъ и почувствуетъ расположеніе дѣйствовать въ качествѣ партнера, то фирма приметъ названіе Таппита и Роуана, и тогда Роуанъ долженъ будетъ приписаться къ Бэзельхорсту пивоваромъ. Сверхъ этого читателю были уже сообщены нѣкоторыя свѣдѣнія о видахъ молодаго человѣка на будущее. «Не думаю, что онъ когда нибудь сдѣлается партнеромъ, говорила Рэчель своей матери: потому собственно, что ссорится съ мистеромъ Таппитомъ». Такое заявленіе со стороны Рэчель было совершенно основательно. Послѣ трехъ-мѣсячнаго пребыванія на заводѣ, мистеръ Роуанъ нашелъ, что обхожденіе родственника ни подъ какимъ видомъ нельзя назвать пріятнымъ. Мистеръ Таппитъ хотѣлъ обходиться съ нимъ какъ съ писцомъ, а онъ хотѣлъ, чтобы съ нимъ обходились какъ съ партнеромъ. Само собою разумѣется, что и мистеръ Таппитъ тоже ничего не находилъ пріятнаго въ обращеніи молодаго человѣка. Молодой Роуанъ не былъ лѣнивъ и не былъ лишенъ образованія; въ немъ оказывалось гораздо больше энергіи и смѣтливости, чѣмъ, по мнѣнію Таппита, требовалось для занятія мѣста пивовара въ Бэзельхорстѣ, но онъ ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ приложить къ дѣлу свои дарованія, по указаніямъ единственнаго владѣльца завода. Мистеръ Таппитъ желалъ, чтобы Роуанъ научился пивоваренному искусству сидя на стулѣ, и чтобы уроки въ этомъ искусствѣ были чисто ариѳметическіе. Лукѣ Роуану показывали, какъ нужно вести скучныя, грязныя, непріятныя счетныя книги, ему постоянно твердили, что въ нихъ-то и заключается естественный трудъ пивовара. Лука же Роуанъ желалъ изучить химическое дѣйствіе солода и хмѣля другъ на друга, и не пробывъ еще двухъ недѣль на заводѣ, сталъ совѣтовать мистеру Таппиту употребить полезный процессъ, чрезъ который влага могла бы быть менѣе мутною. «Будемъ варить хорошее пиво», говорилъ онъ; но Таппитъ не считалъ за нужное принимать посторонніе совѣты. — Да, сказалъ Таппитъ: и продавать по два пенса кружку, которая самимъ обойдется въ три пенса! «Это еще надо испытать, — сказалъ Роуанъ. Я увѣренъ, что это можетъ быть сдѣлано съ пользою, только надо научиться, какъ это дѣлать». — Я всю свою жизнь варилъ пиво, сказалъ Таппитъ. «Да, мистеръ Таппитъ; но люди только теперь начинаютъ оцѣнивать все то, что можетъ сдѣлать для нихъ химія. Если вы позволите, я сдѣлаю опытъ въ небольшомъ размѣрѣ». Послѣ этого мистеръ Таппитъ выразительно объявилъ своей женѣ, что Лука Роуанъ никогда не будетъ его партнеромъ. — Своими фантазіями онъ разоритъ всякаго заводчика въ мірѣ, говорилъ Таппитъ. Правда, Роуанъ фантазировалъ и, можетъ статься, правда тоже, что онъ разорилъ бы всякій пивоваренный заводъ, если бы ему позволили дѣйствовать по своему.

Мистриссъ Таппитъ не имѣла къ Роуану такого отвращенія, какое питалъ ея мужъ. Роуанъ былъ рослый, красивый молодой человѣкъ, которому родственники оставили хорошее состояніе, а у мистриссъ Таппитъ были три взрослыя дочери. Ея понятія о молодыхъ людяхъ вообще далеко не согласовались съ понятіями по этому предмету мистриссъ Рэй. Она знала, какъ часто случалось, что молодой партнеръ женился на дочери старшины фирмы, и ей казалось, что въ этомъ случаѣ уже сдѣланы были необходимыя распоряженія. Молодой Роуанъ жилъ въ ея домѣ и весьма естественно долженъ былъ сблизиться съ ея дочерями. Зоркій глазъ ея подмѣтилъ, что Роуанъ имѣлъ воспріимчивый характеръ, любилъ дамское общество и вообще былъ наклоненъ къ тѣмъ пріятнымъ предбрачнымъ разговорамъ, отъ дѣйствія которыхъ для неопытнаго молодаго человѣка такъ трудно оторваться. Мистриссъ Таппитъ намѣревалась посвятить ему Огюсту, вторую изъ ея стада, впрочемъ намѣреніе это не имѣло въ себѣ ничего положительнаго. Если бы Лука вздумалъ отдать предпочтеніе Мартѣ — старшей, или Черри — младшей дочери, мистриссъ Таппитъ не стала бы препятствовать; но во всякомъ случаѣ, она надѣялась, что молодой человѣкъ исполнитъ свой долгъ, взявъ за себя одну изъ ея дочерей. — Ради Бога, Т., не будь такъ глупъ, сказала она мужу, когда послѣдній принесъ свою жалобу. Она всегда называла мужа своего одной буквой Т., и только торжество какого нибудь особеннаго случая оправдывало ее въ обращеніи къ нему съ словами мистеръ Таппитъ. Называть его Томомъ или Томасомъ, она считала слишкомъ вульгарнымъ. — Не будь такъ глупъ. Неужели тебѣ никогда не случалось имѣть дѣло съ молодыми людьми? Всѣ его затѣи уничтожатся, лишь только, онъ поставитъ себя въ упряжь, подъ словомъ «затѣи» подразумѣвалось безразсудное, желаніе Роуана варить хорошее пиво, но онѣ были такого гибельнаго свойства, что Таппитъ рѣшился ни подъ какимъ видомъ не принимать ихъ. Лука Роуанъ никогда не долженъ быть его партнеромъ, никогда, хотя бы у Таппита было двадцать дочерей, ожидающихъ замужства!

Рэчель познакомилась съ Таппитами до пріѣзда молодаго Роуана въ Бэзельхорстъ, и была отрекомендована ему всѣми ими совокупно. Если бы они раздѣляли благоразуміе матери, то по всей вѣроятности не поступили бы такъ опрометчиво. Рэчель была миловиднѣе каждой изъ нихъ, хотя этотъ фактъ, можетъ статься, не былъ имъ извѣстенъ. Въ оправданіе ихъ я только и могу сказать, что у нихъ дѣйствительно недоставало благоразумія матери. Они были добрыя, вѣчно смѣющіяся, обыкновенныя дѣвушки, очень похожія другъ на друга, съ длинными каштановыми локонами, съ свѣжимъ цвѣтомъ лица, съ большими ртами и толстыми носами. Огюста была выше другихъ, и потому, въ глазахъ матери, считалась красавицей. Сами же дѣвушки, когда явился между ними отдаленный кузенъ, вовсе не думали о томъ, чтобы прибрать его къ своимъ рукамъ. Напротивъ, послѣ перваго дня, въ который успѣла уже образоваться между ними нѣкоторая дружба, они обѣщали познакомить его съ мѣстными красавицами, и Черри заявила при этомъ свое убѣжденіе, что Роуанъ влюбится въ Рэчель, лишь только ее увидитъ. — Она такая стройная, высокая, сказала она: — несравненно выше насъ. — Поэтому я увѣренъ, что она мнѣ не понравится, сказалъ Лука. — О, нѣтъ; вы должны полюбить ее, потому что она наша подруга, возразила Черри: для меня нисколько не будетъ удивительно, если вы страшно въ нее влюбитесь. Мистриссъ Таппитъ ничего этого не слышала, но, не смотря на то, начала питать къ Рэчель враждебное расположеніе. Не должно полагать, что она позволяла своей дочери Огюстѣ принимать какое либо участіе въ ея планахъ. Мистриссъ Таппитъ могла сама строить планы для своей дочери, но не могла учить свою дочь строить такіе же планы. Относительно дѣвушки все должно было совершаться въ естественномъ, пріятномъ, обыденномъ порядкѣ подобнаго рода вещей; но мистриссъ Таппитъ полагала, что ея собственныя преимущества такъ велики, что она могла заставить порядокъ вещей совершаться по ея желанію. Когда ей сообщили, спустя двѣ недѣли послѣ пріѣзда Роуана въ Бэзельхорстъ, что Рэчель Рэй прогуливалась съ ея дочерями и молодымъ человѣкомъ, она не могла удержаться, чтобы не сказать двухъ, трехъ недоброжелательныхъ словъ.

— Рэчель Рэй весьма хорошая дѣвушка, сказала она: — но она не принадлежитъ къ числу тѣхъ лицъ, которыхъ вы должны представлять чужому человѣку, какъ свою особенную подругу.

— Почему же, мама? спросила Черри.

— Почему, моя милая! На это есть много причинъ. Мистриссъ Рэй весьма почтенная женщина, но…

— Мужѣ ея былъ джентльменъ, сказала Марта: — и большой другъ мистера Комфорта.

— Душа моя, я ничего не имѣю сказать противъ нея, продолжала мать: — развѣ только одно, что она не водится съ людьми, которыхъ мы знаемъ. Тутъ еще есть мистриссъ Прэймъ, другая дочь, а у нея задушевная подруга миссъ Поккеръ. Не думаю, чтобы вы захотѣли подружиться съ миссъ Поккеръ.

Жена пивовара занимала въ Бэзельхорстѣ довольно почетное положеніе, и желала, чтобы дочери поддержали его.

Теперь будетъ понятно, какимъ образомъ Рэчель образовала свое знакомство съ Лукой Роуаномъ, и, мнѣ кажется, можно положительно допустить, что она не была виновна въ несоблюденіи приличія; развѣ только въ томъ можно обвинить ее, что она ничего не сказала своей матери объ этомъ знакомствѣ. До принесенныхъ домой злобныхъ извѣстій о первой ея встрѣчѣ на кладбищѣ, Рэчель видѣлась съ нимъ только два раза. При первомъ случаѣ она очень мало думала объ этомъ, мало думала о самомъ Лукѣ Роуанѣ, или о ея знакомствѣ съ нимъ. Говоря по истинѣ, это обстоятельство совершенно вышло изъ ея памяти, и потому она ничего объ немъ не говорила. Когда они встрѣтились второй разъ, Лука прошелъ съ ней большую часть дороги къ коттеджу, съ ней одной, присоединясь къ ней въ то время, когда Таппиты вошли въ заводъ, какъ впослѣдствіи и объясняла Рэчель своей матери. Во всемъ, что было сказано ею, заключалась совершенная истина; но нельзя привести въ ея защиту, что послѣ второй встрѣчи съ мистеромъ Роуаномъ, она ничего не сказала о немъ, потому собственно, что ничего не думала: она думала много и считала за лучшее сберечь свои думы для себя.

Дѣвицы Таппитъ ни за что не хотѣли отказаться отъ своей подруги на томъ лишь основаніи, что миссъ Поккеръ не нравилась ихъ матери, и когда Рэчель встрѣтилась съ ними въ извѣстную намъ субботу, эту роковую субботу, онѣ были очень съ ней любезны. Пивоваренный заводъ стоялъ на краю города, въ узкомъ переулкѣ, который велъ отъ церкви на большую улицу. Переулокъ этотъ, Пивоваренный, какъ онъ назывался, не былъ главной дорогой къ церкви; онъ упирался въ рѣшетчатую, окружавшую кладбище, ограду съ воротами, которые по воскресеньямъ отворялись, и чрезъ которые народъ той части города входилъ въ церковь. Отъ противуположной стороны кладбища шла дорога къ началу большой улицы, а отъ улицы за городъ, къ мосту, отдѣлявшему городъ отъ Костонскаго прихода. По одной сторонѣ этой дороги находился двойной рядъ тополей и вязовъ, образовавшихъ подъ собой аллею для пѣшеходовъ. Эта старая аллея начиналась внутри кладбища, тянулась черезъ нижній конецъ его и продолжалась ярдовъ на двѣсти за его ограду. Весьма естественно, что Рэчель, оставивъ дѣвицъ Таппитъ у дверей ихъ дома, избрала эту аллею за самую кратчайшую дорогу къ коттеджу; но та же аллея далеко не была кратчайшимъ путемъ для мистриссъ Прэймъ, послѣ ея выхода изъ квартиры миссъ Поккеръ на большой улицѣ, такъ какъ большая улица вела прямехонько къ Костонскому мосту.

Необходимо надобно сказать и то, что съ кладбища тянулась еще третья дорожка, которая не выводила ни на какую проѣзжую дорогу, а прямо шла черезъ поля. Церковь стояла на возвышеніи, такъ что земля опускалась косогоромъ къ западу, и видъ отъ церкви былъ восхитительный. Дорожка, о которой мы сказали, вела чрезъ небольшое поле, съ высокими живыми изгородями, и мимо огородовъ, къ двумъ маленькимъ деревушкамъ, принадлежащимъ Бэзельхорсту; это было мѣстомъ любимой прогулки жителей города. Здѣсь-то Рэчель и гуляла съ дѣвицами Таппитъ въ тотъ вечеръ, когда Лука Роуанъ впервые проводилъ ее до Костонскаго моста, и здѣсь они условились снова прогуляться въ ту субботу, когда Роуану слѣдовало быть, какъ полагали, въ Экстерѣ. Рэчель должна была придти подъ вязы и тамъ встрѣтиться съ подругами, или на кладбищѣ, или наконецъ зайти за ними на заводъ.

Она нашла трехъ сестеръ прислонившимися къ рѣшеткѣ церковной ограды.

— Мы давнымъ давно дожидаемся тебя, сказала Черри, болѣе другихъ сестеръ расположенная къ Рэчель.

— Но вѣдь я сказала, чтобы вы меня не ждали, отвѣчала Рэчель; — я никогда не бываю увѣрена, что могу придти.

— Мы знали, что ты придешь, сказала Огюста: — потому что…

— Почему же? спросила Рэчель.

— Ни почему, сказала Черри; — она шутитъ.

Рэчель ничего больше не сказала, не понявъ значенія этой шутки. А шутка заключалась въ томъ, что Роуанъ воротился изъ Экстера, и что Рэчель, какъ предполагалось, услышала о его возвращеніи, и потому приходъ ея на прогулку считался несомнѣннымъ. Огюста, впрочемъ, не имѣла злаго умысла, и вовсе не подумала о томъ, что хотѣла сказать.

— Дѣло въ томъ, сказала Марта: — мистеръ Роуанъ воротился домой; только я не думаю, что мы его увидимъ сегодня, потому что онъ занимается съ папа.

Рэчель въ теченіе нѣсколькихъ минутъ оставалась безмолвною и задумчивою. Она не успѣла еще успокоиться, не успѣла освободиться отъ дѣйствія недавняго разговора съ матерью и во все время одинокой прогулки своей въ городѣ думала объ этомъ молодомъ человѣкѣ. Впрочемъ, она думала о немъ, какъ иногда мы думаемъ о дѣлахъ, которыя не должны поставить насъ въ затруднительное положеніе. Онъ былъ въ Экстерѣ и слѣдовательно до возвращенія его ей представлялось довольно времени, чтобы рѣшить, слѣдуетъ ли ей или не слѣдуетъ принять предложеніе его дружбы. — Я надѣюсь, что мы будемъ друзьями, говорилъ онъ, протянувъ ей руку, когда они прощались на Костонскомъ мосту. Потомъ онъ что-то еще прибавилъ, очень невнятно, но Рэчель поняла изъ его невнятныхъ словъ, что съ тѣхъ поръ, какъ онъ увидѣлъ ее, Бэзельхорстъ сдѣлался для него совершенно другимъ мѣстомъ. При этомъ разѣ Рэчель поспѣшила домой съ чувствомъ полупріятнымъ, полутяжелымъ, какъ будто съ ней случилось что-то особенное, выходившее изъ обыкновеннаго порядка вещей. Но все это ни къ чему не вело. Было ли тутъ что нибудь такое, что она могла бы разсказать своей матери? Для разсказа ничего особеннаго не было, а между тѣмъ, она не могла говорить о молодомъ Роуанѣ, какъ бы стала говорить о случайномъ знакомствѣ. Развѣ она не чувствовала крѣпкаго пожатія руки, когда онъ прощался съ ней?

Рэчель сама испытывала ту неопредѣленную боязнь молодыхъ людей, которая такъ сильно овладѣла душой ея матери, и которая, относительно ея сестры, совершенно перестала быть неопредѣленною. Рэчель знала, что они были естественными врагами лицъ ея пола и возраста, и что ей дозволительна была дружба всякаго рода, кромѣ дружбы съ кѣмъ либо изъ нихъ. А такъ какъ Рэчель была добрая дѣвушка, любящая свою мать, заботящаяся о томъ, чтобы поступать во всемъ хорошо, руководилась чистыми, непорочными мыслями, то она чувствовала, что мистера Роуана должно избѣгать. Если бы онъ не сказалъ ей самъ, что долженъ отправиться въ Экстеръ, она не явилась бы въ тотъ вечеръ для прогулки съ дѣвицами съ пивовареннаго завода. Что слѣдовало бы ей дѣлать послѣ этого, и могли ли устроиться сами собою эти дѣла, она никакимъ образомъ не могла предвидѣть; въ этотъ вечеръ она считала себя совершенію безопасною, и потому пришла на условленную прогулку.

— Какъ ты думаешь? сказала Черри: — вѣдь у насъ, на будущей недѣлѣ будетъ вечеръ.

— Вѣроятно раньше, возразила Огюста.

— Во всякомъ случаѣ, у насъ будетъ вечеръ, и ты должна придти къ намъ. Ты получишь приглашеніе, когда ихъ будутъ разсылать. Къ намъ собираются на нѣсколько дней мать и сестра мистера Роуана, и по этому случаю мы намѣрены немножко щегольнуть.

— Я никогда не бывала на званыхъ вечерахъ и ничего о нихъ не знаю. У васъ вѣрно будутъ танцы?

— Разумѣется, безъ этого нельзя, сказала Марта.

— И разумѣется, ты придешь и будешь танцовать съ Роуаномъ, сказала Черри.

Ничто не могло быть безразсуднѣе Черри Таппитъ, и Огюста начинала понимать это, хотя ей и не позволено было принимать участія въ планахъ и предначертаніяхъ матери. Послѣ этого много говорено было о предстоявшемъ вечерѣ, но разговоръ о немъ главнѣе всего поддерживался дѣвицами Таппитъ. Рэчель заранѣе была почти увѣрена, что ея матери не понравится приглашеніе на танцы, и вполнѣ увѣрена, что сестра ея всѣми силами вооружится противъ такого нечестія. Она, однако же, выслушала списокъ всѣхъ ожидаемыхъ гостей и сдѣлала нѣсколько вопросовъ относительно мистриссъ Роуанъ и ея дочери. Вдругъ на одномъ крутомъ поворотѣ дорожки, ведущей въ городъ по другому направленію, онѣ встрѣтились съ самимъ Лукой Роуаномъ.

Онъ былъ кузенъ Таппитовъ, и потому, хотя родство было не близкое, присвоилъ себѣ право называть кузинъ просто по одному имени; Марта, тридцати лѣтъ отъ роду и четырьмя годами старше кузена, пріучилась уже называть его Лукой; для другихъ онъ былъ еще пока мистеромъ Роуаномъ. Встрѣча, само собою разумѣется, была самая дружеская, и Роуанъ пошелъ вмѣстѣ съ ними по другой дорожкѣ. Передъ Рэчель онъ приподнялъ шляпу и подалъ ей руку. Рэчель сконфузилась, увидѣвъ его, такъ сконфузилась, что не могла съ обыкновеннымъ спокойствіемъ спросить его о здоровьѣ. Она сильно разсердилась на себя и отъ души желала сидѣть въ это время съ женщинами общества Доркасъ въ домѣ миссъ Поккеръ. Всякое другое положеніе было бы гораздо лучше этого, гораздо лучше положенія, въ которомъ она стыдилась самой себя и обнаружила, что не могла держать себя спокойно въ присутствіи этого молодаго человѣка, какъ будто онъ былъ болѣе чѣмъ обыкновенный знакомый. Она вспомнила и крѣпкое пожатіе руки, и невнятно высказанныя .слова, и предостереженіе матери. Когда Роуанъ замѣтилъ ей, что воротился раньше, чѣмъ предполагалъ, Рэчель не могла понять его словъ, какъ будто они ничего не означали. Неожиданное его возвращеніе было знаменательнымъ для нея фактомъ, приводившимъ въ безпорядокъ ея обыкновенный спокойный образъ мыслей. Она говорила мало или, вѣрнѣе, ничего не говорила. Роуанъ не замѣчалъ ея смущенія; но Рэчель до такой степени сознавала это чувство, что ей казалось, какъ будто всѣ должны были видѣть его.

Такимъ образомъ шли они шагъ за шагомъ по полю, обратно къ окраинамъ города, и потомъ въ Пивоваренный переулокъ, по дорожкѣ, противоположной той, которая шла съ кладбища. Всю дорогу они больше ни о чемъ не говорили, какъ только о предстоявшемъ вечерѣ. Любила ли миссъ Роуанъ танцы? Потомъ постепенно дѣвицы Таппитъ стали называть ее просто Мэри, доказывая право на это тѣмъ, что она имъ кузина. Роуанъ сказалъ, что на этомъ основаніи имъ слѣдовало бы и его называть просто по имени; двѣ младшія сестрицы соглашались воспользоваться этой привилегіей, но не прежде какъ получатъ разрѣшеніе мама; словомъ, прогулка проведена была въ самой дружеской болтовнѣ. Рэчель говорила мало, даже не болѣе того, что нужно было сказать, когда кто нибудь обращался къ ней, но она чувствовала, что ее не исключали изъ дружескаго кружка. Отъ времени до времени Роуанъ обращался къ ней съ тѣмъ или другимъ вопросомъ, при чемъ голосъ его такъ пріятно звучалъ въ ея ушахъ. Онъ не разъ дѣлалъ усиліе идти рядомъ съ ней, — попытка слишкомъ легкая, чтобы назвать ее усиліемъ, — но Рэчель почти безсознательно уничтожала эту попытку, занимая мѣсто такъ, что Огюста всегда ихъ раздѣляла. Огюста была не совсѣмъ въ хорошемъ расположеніи духа; нѣсколько сказанныхъ словъ обнаруживали даже наклонность къ угрюмости, — по веселое настроеніе Черри болѣе, чѣмъ сглаживало это.

Достигнувъ пивовареннаго завода, всѣ они выразили крайнее изумленіе, узнавъ, что уже половина десятаго. Удивленіе Рэчель было неподдѣльное.

— Я сію же минуту должна идти домой, сказала она: — не знаю, что мама подумаетъ обо мнѣ.

И затѣмъ, пожелавъ всѣмъ спокойной ночи, поспѣшила безъ дальнѣйшаго промедленія на кладбище.

— Я провожу васъ мимо привидѣній, сказалъ Роуанъ.

— Не безпокойтесь; я не боюсь здѣшнихъ привидѣній, отвѣчала Рэчель на ходу. Но Роуанъ все таки пошелъ за ней.

— Я зайду въ городъ за вашимъ отцомъ, сказалъ онъ, обращаясь къ кузинамъ: — и вмѣстѣ съ нимъ приду домой.

Огюста съ нѣкоторой досадой увидѣла, что Роуанъ догналъ Рэчель прежде, чѣмъ послѣдняя достигла мостковъ, перекинутыхъ черезъ ограду; она остановилась въ дверяхъ дома, чтобы посмотрѣть, кто перейдетъ мостки первымъ.

— Что ни говори, а эта дѣвушка — кокетка, сказала она сестрѣ своей Мартѣ.

Роуанъ перешелъ мостки первымъ и потомъ повернулся, чтобы помочь миссъ Рэй. Въ такомъ положеніи, Рэчель не могла отказать ему въ рукѣ; она бы и должна была это сдѣлать, но у нея недостало присутствія духа, необходимаго для подобнаго отказа.

— Вы позволите мнѣ проводить васъ домой, сказалъ Роуанъ.

— Ни подъ какимъ видомъ не позволю. Вы вѣдь сказали Огюстѣ, что зайдете въ городъ за ея папа.

— Я и зайду; но прежде провожу васъ хоть до мосту; вы не можете отказать мнѣ въ этомъ.

— Извините, могу и даже хочу. Прошу васъ, оставьте меня. Я увѣрена, вы не захотите огорчить меня.

— Посмотрите, сказалъ Роуанъ, указывая на западъ: — видали вы когда нибудь такой закатъ солнца? Видали ли вы когда нибудь такое кровавое освѣщеніе?

Освѣщеніе, въ самомъ дѣлѣ, было удивительное; солнце только что скрылось и вся западная часть неба покрылась яркимъ розовымъ блескомъ. Въ нѣсколько секундъ, проведенныхъ ими на одномъ мѣстѣ, блескъ этотъ такъ быстро измѣнялся, что, казалось, должно совершиться страшное чудо: такъ силенъ и мраченъ и въ то же время такъ ярокъ, былъ колоритъ горизонта. Казалось, что лежавшія внизу между холмами поля и кустарники купались въ крови. Вязы и тополи закрывали собою даль, такъ что на нее можно было смотрѣть только между ихъ стволами.

— Подойдемте къ оградѣ, сказалъ Роуанъ: — если вы проживете тысячу лѣтъ, вамъ ни разу не придется увидѣть такого заката. Вы никогда не простите себѣ, упустивъ подобный случай, тѣмъ болѣе, что на это понадобится не больше трехъ минутъ.

Рэчель подошла съ нимъ къ оградѣ; впрочемъ, она сдѣлала это не вслѣдствіе его просьбы. Въ то время, какъ Роуанъ говорилъ о великолѣпіи солнечнаго заката, острый слухъ Рэчель уловилъ звуки женскихъ голосовъ подлѣ самой ограды, черезъ которую она перешла, и зная, что ей нельзя сейчасъ же оторваться отъ Роуана, отошла въ сторону отъ главной дорожки на кладбищѣ, чтобы проходившій или проходившая не увидѣли ее разговаривающею съ молодымъ человѣкомъ. Рэчель поэтому послѣдовала за нимъ до ряда тополей и вязовъ, и тамъ они остановились освѣщенные заревомъ вечерней зари. Если слухъ Рэчель былъ очень остръ, то не менѣе остры были глаза новаго пришельца. Въ то время, какъ она остановилась съ Роуаномъ подъ вязами, сестра ея тоже остановилась на дорожкѣ и узнала фигуры ихъ обоихъ.

— Рэчель, сказалъ молодой человѣкъ послѣ минутнаго молчанія: — сколько бы вы ни прожили, но никогда на Божьей землѣ не увидите вы такого поразительно-великолѣпнаго явленія. Посмотрите! вонъ это, — какъ будто рука человѣка; густое пурпуровое облако, точно огромная рука протянулась изъ другаго міра, чтобы взять васъ. Вы видите?

Голосъ Роуана звучалъ какъ-то особенно пріятно. Его слова для молодаго ея слуха были полны поэзіи и чарующей таинственной романтичности. Онъ говорилъ съ ней, какъ никто еще не говорилъ, — ни мужчина, ни женщина. Рэчель испытывала чувство, тяжелое и вмѣстѣ съ тѣмъ отрадное; въ словахъ молодаго человѣка отзывалась та очаровательность, которая была извѣстна ей только въ однихъ грезахъ. Онъ сдѣлалъ ей вопросъ и повторилъ его, такъ что она принуждена была отвѣтить; при этомъ Рэчель убѣдилась въ фактѣ, что онъ назвалъ ее просто по имени, и что за это ему слѣдовало бы сдѣлать замѣчаніе. Но въ состояніи ли она была замѣтить человѣку, который просилъ ее посмотрѣть на творчество Божіе и просилъ такимъ языкомъ, какого она никогда не слыхала?

— Да, вижу; это очень величественно, но…

— Тутъ были и пальцы, но вы видите, какъ они исчезаютъ. Рука все еще тутъ, но кисти ея уже нѣтъ. Вы и я можемъ представить ее себѣ, потому что видѣли ее, когда она была ясна, но мы не можемъ теперь показать ее другимъ. Не знаю, видѣлъ ли кто нибудь еще эту руку, или только удалось увидѣть ее вамъ и мнѣ. Пріятно было бы думать, что она показана намъ, и только намъ однимъ.

Теперь уже невозможно было дѣлать замѣчанія по поводу употребленнаго въ разговорѣ имени Рэчель. Она должна была оставить это безъ послѣдствій, какъ будто не слышала.

— Весь свѣтъ могъ увидѣть это явленіе, если бы смотрѣлъ на него, сказала Рэчель.

— Не можетъ быть. Неужели вы думаете, что всѣ глаза могутъ видѣть одинаково?

— Какъ же иначе? непремѣнно. Я такъ полагаю.

— Всѣ глаза будутъ видѣть одинаково кусокъ хлѣба, или ограду кладбища, — но не всѣ глаза одинаково будутъ видѣть облака. — Не случалось ли вамъ открывать иногда цѣлые міры между облаками? Мнѣ случалось.

— Цѣлые міры! сказала Рэчель, приходя въ восторгъ отъ его энергіи, и потомъ подумала, что Роуанъ былъ правъ. Она никогда бы не увидѣла руки, если бы его не было тутъ, чтобы показать ее. Поэтому она всматривалась въ измѣнявшіеся цвѣта горизонта и совсѣмъ забыла, что ей не слѣдовало медлить ни минуты.

Въ то же время она чувствовала, что тонетъ, тонетъ и тонетъ въ порочности. Ей не слѣдовало оставаться тутъ ни на минуту, ей вовсе не слѣдовало быть вмѣстѣ съ нимъ, — а между тѣмъ она медлила. Она рѣшительно не знала теперь, какъ ей удалиться.

— Да; цѣлые міры въ облакахъ, продолжалъ Роуанъ, послѣ паузы, продолжавшейся минуты двѣ. — Неужели вамъ никогда не случалось чувствовать, что вы заглядываете въ другіе міры за предѣлами нашего, въ которомъ вы кушаете, пьете, и спите? Неужели у васъ нѣтъ другихъ міровъ въ грезахъ вашего сна?

Да; подобныя грезы знакомы были Рэчель, и теперь она припоминала, что ей случалось видѣть въ облакахъ странныя фигуры. Она знала, что съ этой поры будетъ наблюдать за облаками и въ формахъ ихъ отыскивать частицы другихъ міровъ. Она смотрѣла на притокъ краснаго разстилавшагося внизу отъ нея свѣта, съ полнымъ сознаніемъ, что онъ близокъ отъ нея, касался ея; съ полнымъ сознаніемъ, что съ каждой проведенной подъ тополями минутой, она впадала въ новый проступокъ; съ полнымъ сознаніемъ, что красота изчезающихъ цвѣтовъ, которыми она любовалась въ его присутствіи, имѣла какую-то особенную чарующую прелесть, приводила ее въ восторгъ и умиленіе, которыхъ прежде она никогда не ощущала. Наконецъ Рэчель тяжело вздохнула.

— О чемъ вы вздыхаете? спросилъ Роуанъ.

— О, я должна идти; я такъ дурно сдѣлала, что остановилась здѣсь. Прощайте; пожалуйста, я васъ прошу, не идите со мной.

— Но на прощанье, вы дадите мнѣ вашу ручку? И онъ взялъ протянутую руку. — Что же тутъ дурнаго, если вы остановились полюбоваться закатомъ солнца? Ужь не представляюсь ли я вамъ какимъ нибудь чудовищемъ? Кажется, я ничего не сдѣлалъ, чтобы вы должны были бояться меня?

— Не удерживайте меня, мистеръ Роуанъ, я никогда не думала, что вы остановите меня. — Въ это время наступили вечерніе сумерки, и хотя прошло нѣсколько минутъ послѣ того, какъ мистриссъ Прэймъ прошла по кладбищу, но теперь она не узнала бы ихъ. — Посмотрите, темнѣетъ; я должна идти сію минуту.

— Позвольте мнѣ проводить васъ, по крайней мѣрѣ до моста.

— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ. Прошу васъ, не сердите меня…

— Извольте. Вы пойдете однѣ. Но остановитесь еще на минуту и дайте мнѣ сказать одно слово. — Почему вы боитесь меня?

— Я васъ не боюсь… только… но вы знаете, что я хочу сказать.

— Мнѣ кажется… да, мнѣ кажется, я вамъ не нравлюсь.

— Мнѣ всѣ нравятся. Доброй ночи!

Роуанъ снова взялъ протянутую руку.

— Я говорю это потому, что вы мнѣ нравитесь, очень нравитесь! Почему бы не быть намъ друзьями? Хорошо, хорошо. Больше я не буду васъ удерживать. Я не тронусь съ этого мѣста, пока вы нескроетесь изъ виду, но смотрите же, не забудьте: я непремѣнно хочу понравиться вамъ.

Когда Роуанъ произносилъ послѣднія слова. Рэчель почти бѣгомъ удалялась отъ него, и хотя слова эти были сказаны тихо, но она разслышала въ нихъ и запомнила каждую букву. Что онъ подразумѣвалъ подъ словами, что непремѣнно хочетъ понравиться ей? Понравиться ей! Да возможная ли вещь, чтобы онъ ей не понравился? Только не должно ли ей принять какія нибудь мѣры, чтобы больше съ нимъ не видѣться? Понравиться ей! Какой смыслъ заключался въ этихъ словахъ? Ужь не намѣренъ ли онъ просить ее полюбить его? И если такъ, то что она должна отвѣтить?

Какъ прекрасны были облака! Лишь только Рэчель вышла за ограду и снова могла видѣть западную часть неба, какъ стала смотрѣть на нее во всѣ глаза, въ надеждѣ, не увидитъ ли остатка таинственной руки. Нѣтъ; рука приняла чудовищную форму, неопредѣленную и мрачную, сливавшуюся съ темнотою ночи. Вся прелесть видѣнія изчезла. Однако Роуанъ совѣтовалъ ей отыскивать въ облакахъ новые міры, и казалось, что въ словахъ его она находила тайное значеніе. Въ то время, какъ Рэчель смотрѣла на опускавшуюся темноту, она чувствовала себя окруженною какою-то таинственностью, кто-то говорилъ ей о чемъ-то чудесномъ, за предѣлами здѣшняго міра, тамъ далеко, далеко… о чемъ-то до такой степени полномъ тайны, что она рѣшительно не знала, думала ли она о закрытой, недосягаемой дали горизонта, или о своемъ собственномъ будущемъ, еще болѣе отдаленномъ и болѣе закрытомъ. Она вся дрожала, тяжелые вздохи вылетали изъ ея груди, ей хотѣлось плакать, и она ускоряла шаги, и снова почти бѣжала. Роуанъ совершенно подчинилъ ее своему вліянію, сообщилъ ей магнетизмъ своего собственнаго бытія. До ея слабости, свойственной женщинѣ, до особенной воспріимчивости ея натуры, еще никто и никогда не касался. Рэчель услышала теперь первое слово романа, никогда еще не достигавшее ея слуха, и это слово обрушилось на нее съ такою громадною силою, что она чувствовала себя подавленною.

Слова романа! Нѣтъ: — слова духа тьмы! такъ назвала бы ихъ мистриссъ Прэймъ. И сказавъ это, она высказала бы свое вѣрованіе во множество добрыхъ женщинъ и добрыхъ мужчинъ. Она сама была добрая женщина, женщина тяжело боровшаяся съ исполненіемъ своего долга, въ который она вѣровала такъ, какъ учили ее. Когда мистриссъ Прэймъ проходила кладбище, избравъ дорогу мимо пивовареннаго завода подъ вліяніемъ какого-то убѣжденія, что можетъ статься, встрѣтитъ тамъ сестру, она была поражена ужасомъ, увидѣвъ, что Рэчель стоитъ съ извѣстнымъ намъ молодымъ человѣкомъ. Что ей было дѣлать? Она остановилась на минуту, чтобы спросить себя: не должно ли воротиться къ ней? по потомъ вспомнила, что сестра ея упряма, что изъ этого можетъ выйти сцена, что она ничего не сдѣлаетъ хорошаго, и потому прошла мимо. Хороши слова романа! Не исходятъ ли всѣ такія слова отъ отца лжи, такъ какъ въ нихъ заключается ложь и обманъ? Вотъ мысли, которыя гнѣздились въ головѣ мистриссъ Прэймъ въ то время, какъ она возвращалась домой, думая о порочности своей сестры, — сестры, которую должно было снасти отъ романа, какъ съ пожарища, но спасеніе это не иначе могло состояться, какъ съ помощію самой строгой дисциплины. Часы митинговъ доркасскаго общества слѣдовало увеличить, и Рэчель должна находиться тамъ постоянно.

Между тѣмъ Рэчель спѣшила домой въ сильномъ смущеніи. О встрѣчѣ съ матерью и сестрой она не думала много до самыхъ дверей коттэджа. Она думала только о немъ, — думала о томъ, какъ онъ былъ хорошъ, какъ величественъ, и — какъ опасенъ; о немъ и его словахъ, какъ хороши были эти слова, какъ торжественны, и какъ страшно опасны. Она знала, что было очень поздно, и все болѣе и болѣе ускоряла шаги. Она знала, что передъ матерью ей должно покориться, противъ сестры возстать, — но ни матери, ни сестрѣ не повѣрять глубины своихъ думъ. Она все еще думала о немъ и о рукѣ въ облакахъ, когда отворяла дверь коттэджа въ Брагзъ-Эндѣ.

ГЛАВА IV.
ЧТО ДѢЛАТЬ?

Рэчель все еще думала о Роуанѣ и рукѣ въ облакахъ, когда отворила дверь коттэджа, но лицо сестры и тонъ голоса сестры скоро привели ее къ полному сознанію своего настоящаго положенія. — Ради Бога, Долли, не говори такимъ страшнымъ голосомъ: какъ будто сейчасъ будетъ свѣтопреставленіе, — сказала она на первый упрекъ; но послѣдовавшіе упреки были такъ страшны и такъ жестоки, что Рэчель увидѣла себя совершенно неспособною остановить ихъ шуточнымъ тономъ.

Мистриссъ Прэймъ желала, чтобы мать произнесла только тѣ слова порицанія, которыя слѣдовало произнесть. Она предпочитала оставаться безмолвною, зная, что и въ молчаніи своемъ могла быть такою же суровою, какъ и во время разговора, если только мать воспользуется этимъ случаемъ какъ слѣдуетъ. Мистриссъ Рэй была доведена до убѣжденія, до какой степени необходимо было прибѣгнуть къ жесткости, но когда наступила минута говорить, и когда ея милое прекрасное дитя остановилось передъ ней, она не могла произнести тѣхъ словъ, которыя ей продиктовали.

— О Рэчель, Рэчель! сказала она: — Доротея говорила мнѣ, и потомъ она остановилась.

— Что же вамъ говорила Доротея? спросила Рэчель.

— Я говорила ей, сказала Доротея: — что съ часъ тому назадъ видѣла тебя стоявшую одну съ молодымъ человѣкомъ, на кладбищѣ. А между тѣмъ ты сказала, что онъ уѣхалъ въ Экстеръ.

Щеки Рэчель и вообще все ея лицо покрылось яркимъ румянцемъ. Въ увѣренности своей читать по лицу ближняго сокровенныя его думы, мы привыкли думать, что выступившій на лицо румянецъ обнаруживалъ скрываемый обманъ. Большею частію мы знаемъ лучше теперь, и научились разбирать съ большею аккуратностію внѣшніе признаки, передаваемые движеніями сердца. Незаслуженное обвиненіе въ неправдѣ всегда вызоветъ румянецъ на лицо молодаго и невиннаго созданія. Мистриссъ Рэй принадлежала въ этомъ отношеніи къ числу несвѣдущихъ, и внутренно простонала, увидѣвъ смущеніе дочери.

— Рэчель, неужели это правда? спросила она.

— Въ чемъ правда, мама? — Пожалуй, впрочемъ, правда, что мистеръ Роуанъ говорилъ со мной на кладбищѣ, въ то время, когда я вовсе не знала, что Доротея дѣйствовала въ качествѣ лазутчицы.

— Рэчель, Рэчель! сказала мать.

— Весьма необходимо, чтобы кто нибудь въ качествѣ лазутчицы смотрѣлъ за тобой, сказала сестра. — Лазутчица! Ты думаешь разсердить меня, употребивъ подобное слово; но будь увѣрена, меня не разсердятъ никакія слова. Я нарочно пошла посмотрѣть за тобой, опасаясь, что къ этому былъ поводъ, — замѣть, опасаясь, но не думая объ этомъ, — теперь мы узнали, что поводъ былъ основательный.

— Никакого тутъ не было повода, сказала Рэчель, посмотрѣвъ въ лицо сестры глазами, развивающаяся сила которыхъ становилась очевидною. — Никакого тугъ не было повода. Мама, вѣдь вы не думаете, что былъ какой нибудь поводъ къ тому, чтооы слѣдить за мной?

— Зачѣмъ ты сказала, что молодой человѣкъ уѣхалъ въ Экстеръ? спросила мистриссъ Прэймъ.

— За тѣмъ, что онъ самъ мнѣ сказалъ, что будетъ тамъ; — онъ сказалъ это намъ всѣмъ, когда мы вмѣстѣ гуляли. Вмѣсто того, чтобы пріѣхать завтра, онъ пріѣхалъ сегодня. Что бы ты сказала, если бы я точно также спросила тебя о твоихъ друзьяхъ?

Когда послѣднія слова сорвались съ языка Рэчель, она вспомнила, что ей не должно было бы называть мистера Роуана своимъ другомъ. Мечтая о немъ про себя, она никогда не называла его другомъ. Она никогда не допускала, что обращаетъ на это вниманіе. Она признавалась себѣ, что было бы опасно заключить дружбу съ такимъ человѣкомъ, какъ онъ.

— Такъ онъ тебѣ другъ, Рэчель! сказала мистриссъ Прэймъ. — Если ты будешь искать такой дружбы, какъ эта, то кто можетъ сказать, что съ тобой станется?

— Я не искала ея. Я ничего не искала. Люди знакомятся и сближаются другъ съ другомъ безъ всякихъ заискиваній; они и рады бы не сближаться, да не могутъ.

Въ это время мистриссъ Прэймъ сняла шляпку и шаль; Рэчель тоже положила свою шляпку и легкую лѣтнюю мантилью; но не должно думать, что во время этихъ операцій война была прекращена. Мистриссъ Прэймъ знала очень хорошо, что надо высказать гораздо больше, и съ нетерпѣніемъ ждала, что это многое выскажетъ ея мать. Рэчель тоже знала, что высказано будетъ многое, и тоже съ нетерпѣніемъ ждала, когда все это кончится, и кончилось бы скоро, еслибъ ей удалось склонить мать на свою сторону.

— Если мать считаетъ приличнымъ, воскликнула мистриссъ Прэймъ: — позволить тебѣ оставаться наединѣ съ молодымъ человѣкомъ, въ сумерки, на кладбищѣ, тогда мое дѣло кончено. Въ этомъ случаѣ я не скажу больше ни слова. Но я должна сказать ей, должна тоже сказать и тебѣ, что если это продолжится, то я не могу оставаться въ коттэджѣ.

— О, Доротея! сказала мистриссъ Рэй.

— Не могу, рѣшительно не могу. Если Рэчель не откажется отъ этихъ встрѣчь съ помощію собственнаго понятія о своемъ долгѣ, то ее должно принудить отказаться съ помощію власти тѣхъ, которые старше ея.

— Отказаться… отъ чего отказаться? сказала Рэчель, чувствуя, что къ глазамъ ея приступаютъ слезы, и стараясь ихъ удержать. — Мама, — я ничего дурнаго не сдѣлала. Мама, вы вѣрите мнѣ, — вѣрите?

Миссъ Рэй не знала, что сказать. Она старалась повѣрить имъ обѣимъ, хотя слова одной такъ прямо противорѣчили словамъ другой.

— Не думаешь ли ты выпросить себѣ права, сказала мистриссъ Прэймъ: — права стоять тамъ одной во всякій часъ ночи, со всякимъ молодымъ человѣкомъ, который тебѣ понравится? Если такъ, то ты не можешь быть моей сестрой.

— И не хочу быть сестрой твоей, когда ты думаешь обо мнѣ такъ жестоко, — сказала Рэчель, не въ состояніи болѣе удерживать слезы. Honni soit qui mal y pense. Въ этотъ моментъ она не вспомнила этихъ словъ, чтобы высказать ихъ; но они вполнѣ выражали ея мысль. И теперь, сознавая свое безсиліе, черезъ эти слезы, которыя брали надъ ней рѣшительный верхъ, Рэчель рѣшилась ничего не говорить, пока не представится возможности оправдаться передъ одной матерью. И въ самомъ дѣлѣ, какимъ бы образомъ могла она въ присутствіи своей сестры, объяснить обстоятельства, сопровождавшія это свиданіе у кладбищенской ограды? Дѣло другое безъ нея: она стала бы на колѣни у ногъ матери и разсказала бы ей все, — по крайней мѣрѣ, она думала, что матери могла бы разсказать все. Рэчель, обыкновенно, занимала съ сестрой одну спальню; но при нѣкоторыхъ случаяхъ, — когда заболѣвала мать и т. п., — она спала въ одной комнатѣ съ матерью.

— Мама, сказала она: — вы позвольте мнѣ спать сегодня съ вами. Я теперь же отправлюсь, а когда вы придете, я разскажу вамъ все. Спокойной ночи, Долли!

— Спокойной ночи, Рэчель! — и голосъ мистриссъ Прэймъ, когда она произнесла сестрѣ своей вечернее прощанье, раздался какъ голосъ коршуна. Двѣ вдовы въ теченіе нѣсколькихъ минутъ сидѣли молча, въ ожиданіи, кто изъ нихъ начнётъ разговоръ. Наконецъ мистриссъ Прэймъ встала, бережно сложила свою шаль и не менѣе бережно положила на нее шляпку и перчатки. Она вообще очень бережно обходилась съ своимъ платьемъ, но въ порывахъ гнѣва часто швыряла его на маленькій диванъ.

— Не хочешь ли чего закусить, Доротея? спросила мистриссъ Рэй.

— Не хочу ничего, благодарю, сказала мистриссъ Прэймъ, и голосъ ея снова прозвучалъ, какъ зловѣщее карканье ворона.

Послѣ этого мистриссъ Рэй начинала считать возможнымъ удалиться къ Рэчель безъ дальнѣйшихъ словъ.

— Я очень устала, сказала она: — и думаю уйти, Доротея.

— Мать, сказала мистриссъ Прэймъ: — надобно же что нибудь сдѣлать.

— Да, моя милая; она разскажетъ мнѣ сегодня, — все разскажетъ.

— Но скажетъ ли она вамъ правду?

— Рэчель никогда еще не говорила мнѣ лжи. Я увѣрена, она не знала, что молодой человѣкъ будетъ здѣсь. Согласись сама, что если онъ воротился изъ Экстера раньше, чѣмъ предполагалъ, то чѣмъ же она виновата!

— Вы, пожалуй, скажете, что она не виновата и въ томъ, что была съ нимъ на кладбищѣ… наединѣ? Желала бы я знать, что бы вы подумали о всякой другой дѣвушкѣ, услыхавъ о ней подобную вещь?

Мистриссъ Рэй содрогнулась; неясная мысль, — легкая тѣнь воспоминанія, промелькнула въ ея головѣ, и по видимому послужила поводомъ къ смягченію виновности ея дочери.

— Но положимъ… сказала она.

— Что же такое положимъ? спрашивала мистриссъ Прэймъ.

Но мистриссъ Рэй не осмѣлилась пуститься дальше съ своимъ предположеніемъ. Она не осмѣлилась сдѣлать намека, что мистеръ Роуанъ весьма можетъ быть хорошій молодой человѣкъ, и что молодые люди могутъ влюбиться другъ въ друга съ самою благонамѣренною цѣлью. Правда, она сама съ трудомъ вѣрила въ подобную благонамѣренность, и знала, что дочь съ презрѣніемъ отвергнетъ это.

— Что же такое положимъ? повторила мистриссъ Прэймъ суровѣе прежняго.

— Если другія дѣвушки оставили ее и ушли на заводъ, то можетъ статься она не виновата, сказала мистриссъ Рэй.

— Да вѣдь она не шла съ нимъ по дорогѣ. Ея лицо даже не было обращено къ дому. Они стояли подъ деревьями, и судя по времени, въ какое я воротилась домой, они оставались тамъ еще съ полчаса. Подумайте только — одна, съ совершенно чужимъ человѣкомъ, имени котораго она не называла намъ до тѣхъ поръ, пока ей не сказали, что миссъ Поккеръ видѣла ихъ вмѣстѣ! Вы не можете подумать, что я хочу ее выставить передъ вами хуже, чѣмъ она есть. Она вамъ дочь, а мнѣ сестра, и мы обязаны заботиться о ея благополучіи.

— Ты говорила давеча, что намѣрена уйти и оставить насъ, сказала мистриссъ Рэй, съ выраженіемъ скорѣе грусти, чѣмъ гнѣва.

— Да, говорила, и должна оставить васъ, если ничего не будетъ сдѣлано. При видѣ подобныхъ вещей, съ моей стороны было бы безразсудно оставаться здѣсь, особливо когда не хотятъ слышать моего голоса. Впрочемъ, если бы я и ушла, она все-таки останется моей сестрой. Я должна раздѣлить и скорбь и… и позоръ.

— Доротея, не говори такихъ словъ.

— Я должна ихъ говорить. Не отъ подобныхъ ли встрѣчь и происходитъ этотъ позоръ, горесть и грѣхъ? Вы любите ее нѣжно, точно также люблю ее и я; и поэтому неужели мы должны допустить ее до погибели? Кого вы любите, того должны и наказывать. Я никакой не имѣю надъ ней власти, это сама она не разъ уже выражала мнѣ, и потому я снова говорю, что если все это не будетъ прекращено, то я непремѣнно должна оставить вашъ коттэджъ. Теперь, покойной ночи. Надѣюсь, что вы переговорите съ ней серьезно.

Мистриссъ Прэймъ взяла свѣчу и удалилась.

Минутъ десять мать сидѣла одна внизу, размышляя о положеніи младшей своей дочери и стараясь придумать слова, которыя бы она употребила при первой съ ней встрѣчи. Позоръ, горесть и грѣхъ! Ея дочь погибаетъ! Какія ужасныя слова! А между тѣмъ она ничего не могла отвѣтить на нихъ. Отрадная идея о порядочномъ мужѣ для ея дочери покинула ее, не успѣвъ укорениться. Она вспомнила взгляды Рэчель, и заранѣе предугадывала, что не въ состояніи будетъ взять надъ ней верхъ. Въ теченіе этихъ десяти минутъ она ничего особеннаго не придумала, и точно также взяла свѣчу и удалилась. При входѣ въ спальню, мистриссъ Рэй не замѣтила дочери. Она молча затворила дверь и сдѣлала нѣсколько шаговъ вглубь комнаты, когда показалась Рэчель.

— Мама, сказала она: — поставьте свѣчу; я хочу говорить съ вами.

Мистриссъ Рэй поставила свѣчу, и Рэчель взяла ее за обѣ руки.

— Мама, мы ничего дурнаго не думаете обо мнѣ, не правда ли? Вы не вѣрите тому, что говоритъ обо мнѣ Доротея? Скажите, что не вѣрите, иначе я умру.

— Милая моя, я и прежде никогда и ничего дурнаго о тебѣ не думала.

— А теперь думаете, да? Не вы ли обѣщали мнѣ, когда я уходила, что будете вѣрить мнѣ и неужели вы такъ скоро забыли свое обѣщаніе? Мама, взгляните на меня. Дѣлала ли я когда нибудь и что нибудь, почему бы вы могли считать меня такою, какою меня считаетъ сестра?

— Не думаю, чтобы ты сдѣлала что нибудь; но ты еще такъ молода, Рэчель.

— Я, мама, молода! Я старше тѣхъ лѣтъ, въ которые вы и Долли выходили замужъ. Я достаточно стара, чтобы отличать хорошее отъ дурнаго. Разсказать ли вамъ, что случилось сегодня вечеромъ? Онъ пріѣхалъ и встрѣтилъ насъ всѣхъ на поляхъ. Я еще до встрѣчи знала, что онъ воротился, мнѣ сказали это Таппиты; но уходя отсюда, я, право, думала, что онъ въ Экстерѣ. Я бы не вышла изъ дому, если бы не была въ этомъ увѣрена; мнѣ кажется, ни за что бы не вышла.

— Значитъ, ты боишься его?

— Нѣтъ, мама, не боюсь. Но онъ говоритъ мнѣ такія странныя вещи; для встрѣчи съ нимъ я ни за что бы не пошла. Онъ нашелъ насъ на поляхъ, откуда вмѣстѣ съ нами воротился къ пивоваренному заводу, и тамъ я простилась съ дѣвицами Таппитъ. Я пошла черезъ кладбище; мистеръ Роуанъ догналъ меня; въ это время заходило солнце, и онъ остановилъ меня полюбоваться картиной заката; я остановилась… на нѣсколько минутъ. Мнѣ стыдно было самой себя, я это чувствовала, но какъ отказаться? Мама, если бы я могла припомнить все, что онъ говорилъ, я передала бы вамъ каждое его слово, передала бы каждый его взглядъ, каждую черту его лица. Онъ просилъ меня быть его другомъ. Мама, если вы вѣрите мнѣ, я буду разсказывать вамъ все. Я никогда не обману васъ.

Говоря это, Рэчель продолжала держать руки матери. Теперь же она прильнула къ ней, пріютилась у ней на груди, и постепенно щека ея сближалась съ щекой матери, ея губы прильнули къ шеѣ послѣдней. Какая мать могла отклонить отъ себя подобныя ласки, могла оставаться черствою и суровою при такомъ выраженіи любви? У мистриссъ Рэй, по крайней мѣрѣ, не было на это достаточной твердости. Побѣжденная, она крѣпко обняла свою дочь, и, стараясь успокоить ее, произносила нѣжныя слова, называла ее своей милой, дорогой, неоцѣненной милочкой. Она все еще находилась подъ вліяніемъ тяжелаго, наводившаго ужасъ извѣстія о молодомъ человѣкѣ, все еще думала, что тутъ была какая-то страшная опасность, для избѣжанія которой онѣ всѣ должны держать себя на сторожѣ, но въ то же время не чувствовала себя разъединенною съ любимой дочерью, и перестала вѣрить въ тѣ ужасныя слова, которыя употребила мистриссъ Прэймъ.

— Вы будете мнѣ вѣрить? сказала Рэчель. — Вы не будете думать, что я сочиняю исторіи, чтобы васъ обмануть?

Мать множествомъ поцалуевъ увѣряла дочь свою, что будетъ ей вѣрить.

До поздней ночи сидѣли онѣ вмѣстѣ, разбирая каждое слово, сказанное Роуаномъ, но разборъ этотъ показался бы далеко неудовлетворительнымъ для мистриссъ Прэймъ, если бы ей удалось его подслушать. Мистриссъ Рэй скоро заговорила о молодомъ человѣкѣ, какъ будто онъ вовсе не былъ волкъ, какъ будто онъ вовсе не могъ быть хищнымъ волкомъ съ прирожденной ему волчьей шкурой и волчьей алчностью, или, что еще хуже и еще хищнѣе — волкомъ въ овечьей шкурѣ. О любви его къ Рэчель не сказано было ни слова; но Рэчель объявила матери, что онъ называлъ ее по имени, и мистриссъ Рэй вполнѣ поняла этотъ признакъ.

— Милая моя, ты не должна дозволять ему этого.

— Знаю, мама, я бы не дозволила, но онъ такъ бѣгло говорилъ, что не было возможности остановить его, а послѣ того не стоило.

Мясгриссъ Рэй сообщено было и о предполагаемомъ вечерѣ; Рэчель, склонивъ свою голову на колѣна матери, призналась, что ей хотѣлось бы принять въ немъ участіе. — Вѣдь вы знаете, мама, такіе вечера не поведутъ къ дурному. На этотъ доводъ мистриссъ Рэй выразила колеблющееся согласіе, и въ то же время заявила положительное убѣжденіе, что весьма многіе вечера влекли за собою пагубу. — Тамъ будутъ танцы, а они мнѣ не нравятся, говорила мистриссъ Рэй.

— Зачѣмъ же меня учили въ школѣ танцовать? сказала Рэчель.

Теперь, когда дѣло зашло такъ далеко, нельзя не сознаться, что Рэчель сдѣлала очень многое, чтобы оставить за собой нѣкоторую долю господства надъ матерью.

— Вѣроятно и онъ будетъ тамъ? сказала мистриссъ Рэй.

— О, да; онъ будетъ, отвѣчала Рэчель. — Но чего же мнѣ бояться его? Неужели всю жизнь свою я должна избѣгать его встрѣчи? Долли думаетъ, что меня должно держать взаперти, имѣть за мной строгій присмотръ; но вы, мама, не согласны съ этимъ, я увѣрена. Если бы я захотѣла быть дурною, повѣрьте, что самый строгій присмотръ ни къ чему не поведетъ.

Такіе доводы со стороны самой Рэчель страшно отзывались въ ушахъ мистриссъ Рэй, не смотря на то, она соглашалась съ ними.

На другое утро Рэчель спустилась внизъ первою; сестра застала ее за обыденными домашними работами, какъ будто наканунѣ ничего особеннаго не случилось.

— Съ добрымъ утромъ, Долли, сказала она, накрывая столъ для завтрака.

— Съ добрымъ утромъ, Рэчель, отвѣчала мистриссъ Прэймъ голосомъ ворона.

О молодомъ человѣкѣ и о кладбищѣ не было сказано ни слова. Въ девять часовъ спустилась къ нимъ мистриссъ Рэй, совершенно готовая отправиться въ церковь. Всѣ три расположились за столомъ, вмѣстѣ завтракали, и все-таки во время завтрака о вчерашней сценѣ не было сказано ни одного слова.

Мистриссъ Прэймъ имѣла обыкновеніе ходить къ обѣднѣ въ одну изъ церквей Бэзельхорста, не въ старую приходскую церковь, которая стояла на кладбищѣ, близь пивовареннаго завода, но въ новую, которая была построена въ дополненіе къ старой и въ которой высокопочтеннѣйшій Самуэль Пронгъ былъ служащимъ пасторомъ. Такъ какъ намъ представится случай познакомиться съ мистеромъ Пронгомъ, то здѣсь не мѣшаетъ объяснить, что онъ не былъ помощникомъ стараго доктора Харфорда, ректора или приходскаго пастора въ Бэзельхорстѣ. Онъ имѣлъ свой участокъ, который былъ отдѣленъ отъ стараго прихода не совсѣмъ-то съ добраго согласія ректора. Докторъ Харфордъ занималъ это мѣсто болѣе сорока лѣтъ; занималъ его почти сорокъ лѣтъ до того времени, когда состоялось отдѣленіе, и всегда полагалъ, что приходъ долженъ оставаться приходомъ нераздѣльнымъ, особливо послѣ того, какъ ему не согласились дать новыхъ бенефицій. Поэтому докторъ Харфордъ не любилъ мистера Пронга.

Но за то его любила мистриссъ Прэймъ, любила той любовью, которую набожныя женщины дарятъ нравящимся имъ духовнымъ особамъ. Мистеръ Пронгъ былъ энергическій, строгій, трудолюбивый и, мнѣ кажется, не любившій иновѣрія молодой человѣкъ, который прилагалъ особенное и, разумѣется, похвальное стараніе при сочиненіи своихъ проповѣдей. Стараніе и трудолюбіе, безспорно, качества весьма похвальныя, но нельзя сказать того же о гордости, съ которою онъ думалъ о своихъ проповѣдяхъ и ихъ результатахъ. Онъ говорилъ много о прославленіи слова Божія, и въ своемъ желаніи исполнять это былъ, безъ всякаго сомнѣнія, чистосердеченъ; но онъ позволялъ себѣ впадать въ убѣжденіе, что его собраты по призванію, окружавшіе его, не проповѣдывали слова Божія, что они были безпечные пастыри или собаки пастыря, совершенно равнодушные къ волку, а чрезъ это онъ сдѣлался непопулярнымъ между сосѣднимъ духовенствомъ и сосѣднимъ дворянствомъ. Весьма естественно, что такой человѣкъ, поступивъ въ участокъ, вырѣзанный почти изъ самаго центра прихода доктора Харфорда, сдѣлался занозой въ тѣлѣ этого старика. Мистеръ Пронгъ имѣлъ, однако же, свой кругъ друзей, весьма преданныхъ друзей, и между ними мистриссъ Прэймъ была одною изъ преданнѣйшихъ. Въ теченіе послѣднихъ двухъ лѣтъ она постоянно присутствовала при утреннемъ богослуженіи въ его церкви и весьма часто ходила гуда раза два въ день, не смотря на то, что прогулка была скучная и дальняя, заставлявшая ее проходить черезъ всю длину Бэзельхорста. По поводу посѣщенія этой церкви между мистриссъ Рэй и мистриссъ Прэймъ существовало небольшое разномысліе. Мистриссъ Прэймъ желала, чтобы мать и сестра пользовались краснорѣчіемъ мистера Пронга, но мистриссъ Рэй, при всей своей моральной слабости, оставалась твердою въ рѣшимости своей держаться убѣжденій Бостонскаго пастора, мистера Комфорта. Для нея было чрезвычайно прискорбно, что дочь ея оставила церковь мистера Комфорта, и положительно отклонила намѣреніе удалить ее изъ своего прихода. Рэчель, разумѣется, держалась въ этой размолвкѣ стороны своей матери, и во время домашнихъ диспутовъ употребляла довольно рѣзкія выраженія на счетъ мистера Пронга. Она утверждала, что мистеръ Пронгъ получилъ образованіе въ Эйлинтонѣ и иногда забывалъ употреблять букву h. Когда высказывались подобныя вещи, мистриссъ Прэймъ приходила въ сильный гнѣвъ и доказывала, что совершенство произношенія доктора Харфорда никого не приведетъ къ спасенію. О докторѣ Харфордѣ не было, впрочемъ, и рѣчи, не было даже никакого повода къ введенію его въ этотъ диспутъ. Мистриссъ Прэймъ не хотѣла говорить что нибудь противъ мистера Комфорта, у котораго мужъ ея былъ куратомъ и который, въ былые молодые ея дни былъ духовнымъ ея свѣточемъ. Мистеръ Комфортъ далеко не имѣлъ недостатковъ доктора Харфорда, хотя оба старика и были друзьями. Мистеръ Комфортъ въ молодости былъ кальвинистомъ, въ среднихъ лѣтахъ присоединился къ партіи евангелической, а подъ старость сдѣлался приверженцемъ партіи терпимости. Поэтому мистриссъ Прэймъ щадила его въ своихъ приговорахъ, хотя и отдѣлилась отъ его прихода. Онъ сдѣлася холодноватымъ, но не такимъ холоднымъ камнемъ, какъ старый ректоръ въ Бэзельхорстѣ. Такъ говорила мистриссъ Прэймѣ. Старикамъ свойственно утрачивать теплоту, и потому она могла простить мистера Комфорта. Докторъ же Харфордъ вовсе не имѣлъ теплоты, — онъ никогда не былъ проникнутъ той теплотою, которую она такъ высоко цѣнила. И потому она осуждала и осмѣивала его. Въ замѣнъ этого Рэчель осуждала и осмѣивала мистера Пронга.

Хотя мистриссъ Прэймъ имѣла обыкновеніе ходить въ церковь въ Бэзельхорстъ, но въ это воскресенье объявила, что намѣрена сопровождать свою мать въ приходскую церковь Костона. Ни слова не было сказано о молодомъ человѣкѣ, и наконецъ всѣ вышли изъ коттэджа молча и съ угрюмыми лицами. При такихъ мысляхъ, какія лежали въ душѣ каждой, нельзя было и ожидать, чтобы прогулка ихъ до церкви могла совершиться съ удовольствіемъ. Рэчель разсчитывала на прогулку съ матерью, и рѣшила заранѣе, что все будетъ пріятно. Она сказала бы слово-другое о Роуанѣ и постепенно примирила бы свою мать съ его именемъ. Но случилось такъ, что она ничего не сказала, и надо бояться, что въ душѣ ея, во время богослуженія, оказывался большой недостатокъ христіанской любви къ родной ея сестрѣ. Мистеръ Комфортъ, но обыкновенію, употребилъ полчаса на проповѣдь, и потомъ всѣ отправились домой. Проповѣдь доктора Харфорда никогда не занимала больше двадцати минутъ, — случалось часто, что онъ кончалъ духовную свою бесѣду минутъ черезъ десять. Какъ длинна была бы проповѣдь мистера Пронга, не могли бы предсказать ни одинъ мужчина, и ни одна женщина: впрочемъ онъ не утомлялъ ни себя, ни своихъ прихожанъ болѣе часа.

Мистриссъ Рэй и двѣ ея дочери воротились домой угрюмыя; холодная баранина и картофель были скушаны молча и съ уныніемъ. Казалось; что никакой разговоръ для нихъ не былъ доступенъ. Онѣ не могли даже говорить объ обыкновенныхъ воскресныхъ предметахъ. Ихъ умы были заняты исключительно однимъ предметомъ, и казалось, что предметъ этотъ съ общаго согласія былъ удаленъ отъ ихъ губъ на цѣлый день. Затѣмъ послѣ чаю, двѣ сестры снова отправились въ Бостонскую церковь, оставивъ свою мать за библіей: но и тутъ ни слова не было сказано; въ тяжеломъ молчаніи прошло все время до самаго вечера. Для мистриссъ Рэй и Рэчель это былъ одинъ изъ самыхъ скучныхъ и печальныхъ дней, какіе только выпадали въ ихъ жизни. Я сомнѣваюсь, чтобы душевныя страданія мистриссъ Прэймъ были такъ же велики. Она находилась подъ вліяніемъ убѣжденія, что готовится какой-то важный кризисъ. Если Рэчель не заставятъ подчиниться ея власти, она оставитъ коттэджъ.

Рэчель, побѣжавъ отъ ограды кладбища, оставила Роуана на томъ мѣстѣ, гдѣ они стояли. Онъ смотрѣлъ ей вслѣдъ, пока она не повернула въ переулокъ; тогда онъ обернулся и снова посмотрѣлъ на западъ, гдѣ все еще виднѣлись багровыя полосы. Блескъ свѣта изчезъ, но отъ горизонта ближе къ зениту все еще оставались тѣ удивительные оттѣнки цвѣтовъ, которыми окрашиваются края облаковъ послѣ яркаго заката солнца. Онъ присѣлъ на деревянный выступъ ограды, любуясь потухающимъ свѣтомъ и углубясь въ невольныя и полуопредѣлевныя думы о Рэчель Рэй. Онъ не спрашивалъ себя о томъ, что хотѣлъ онъ выразить, увѣряя се въ своейдружбѣ и требуя отъ нея взаимнаго чувства, но признавался самому себѣ, что она была очень мила, — болѣе мила, чѣмъ хороша, и потомъ внутренно улыбнулся, вспомнивъ всю ея очаровательность, которую придавало ей встревоженное настроеніе духа. Онъ помнилъ хорошо, что называлъ ее Рэчель, и что она позволила ему это, оставивъ его слова незамеченными: онъ помнилъ и въ то же время понималъ, какъ и почему она это допустила. Онъ зналъ, что Рэчель находилась въ смущеніи, и что если оставила это обстоятельство безъ вниманія, то потому собственно, что не могла выбрать момента, чтобы выразить свое неудольствіе. Онъ отдавалъ себѣ полную справедливость за свое торжество, въ которомъ ничего не сдѣлалъ неблагороднаго, и въ то же время нисколько не обвинялъ ее въ легкомысліи.

— Что за дѣвушка! сказалъ онъ про себя: — сколько въ ней дѣвственности! — Мало по малу мысли его перешли на другіе предметы, и по всей вѣроятности на возможность приготовленія хорошаго пива вмѣсто дурнаго.

Лука Роуанъ былъ молодой человѣкъ, весьма хорошій человѣкъ, съ порядочнымъ состояніемъ, съ большими надеждами въ жизни, никогда не оскорблялъ женщины, всегда былъ справедливъ къ своимъ друзьямъ, полный энергіи, надежды и гордости. Но въ то же время онъ былъ занятъ собой, склоненъ къ сарказму, иногда къ цинизму, а иногда къ притворству. Быть можетъ, онъ былъ чуждъ той байроновской изнѣжености, которая лѣтъ двадцать тому назадъ господствовала между молодежью. Не смотря на два прямыя свои назначенія — быть адвокатомъ или пивоваромъ, онъ пускался иногда писать романы и кропать стишки въ своей одинокой спальнѣ. Какъ бы то ни было, въ Бэзельхорстѣ находились молодые люди гораздо хуже Луки Роуана.

— Теперь отправлюсь за Таппитомъ, сказалъ онъ, медленно спустивъ ноги съ окраины ограды.

ГЛАВА V.
МИСТЕРЪ КОМФОРТЪ ПРЕДЛАГАЕТЪ СВОЙ СОВѢТЪ.

Мистриссъ Таппитъ какъ нельзя болѣе была занята и озабочена предстоявшимъ вечеромъ. Онъ выросталъ и ширился въ ея умѣ, какъ выростаютъ и ширятся подобныя вещи, — пока не принялъ размѣровъ настоящаго бала. Когда мистрисъ Таппитъ въ первый разъ посовѣтовалась съ своимъ мужемъ и получила отъ него позволеніе послать приглашенія, тогда предполагалось только, что въ домѣ ихъ соберутся дочери знакомыхъ семействъ, собственно для того, чтобы визитъ миссъ Роуанъ не показался ей скучнымъ; но хозяйка дома была женщина честолюбивая; по ея понятіямъ, двѣ скрипки съ контрбасомъ оказывались необходимыми, потому что одного фортепіано было бы недостаточно; въ гостиной нужно было снять коверъ, въ столовой — приготовить ужинъ. Предстоявшій вечеръ, въ измѣненномъ своемъ видѣ, постепенно выросталъ въ глазахъ мистера Таппита, и мистеръ Таппитъ увидѣлъ себя не въ состояніи остановить это возрастаніе. Слово балъ — было бы словомъ роковымъ; мистриссъ Таппитъ была слишкомъ хорошимъ генераломъ, а ея дочери — слишкомъ разсудительными и предусмотрительными помощницами, чтобы позволить осуждать себя за употребленіе такого выраженія. Это было ни больше ни меньше какъ вечернее собраніе у мистриссъ Таппитъ на чашку чаю, хотя въ Бэзельхорстѣ подъ этимъ обыкновеннымъ собраніемъ на чашку чаю подразумевалось нѣчто особенное.

Первый приступъ мистриссъ Таппитъ къ выполненію своего плана сопровождался большимъ успѣхомъ. Мистриссъ Ботлеръ Корнбюри случайно побывала на пивоваренномъ заводѣ и обѣщала не только пріѣхать на вечеръ, но и привезти съ собой еще кого нибудь изъ фамиліи Корнбюри. Мистеръ Ботлеръ Корнбюри былъ старшій сынъ самаго могущественнаго сквайра миляхъ въ пяти отъ Бэзельхорста; отецъ его былъ очень старъ и потому онъ самъ уже носилъ титулъ сквайра. Мистриссъ Ботлеръ, правда, не пользовалась особеннымъ почетомъ въ то время, когда слыла за красавицу подъ названіемъ Патти Комфортъ; но она благосклонно приняла новыя почести и считалась замѣчательной особой въ этой части графства. По обыкновенію, она не принимала участія въ городскихъ празднествахъ и держала себя поодаль отъ людей даже болѣе высокаго полета, чѣмъ Таппиты. Она была женщина честолюбивая и воодушевила мужа своего желаніемъ занять въ парламентѣ мѣсто въ качествѣ представителя города Бэзельхорста. Въ предстоявшую осень должны были начаться выборы въ Бэзельхорстѣ, и мистриссъ Корнбюри уже приготовилась къ битвѣ. Этимъ самымъ объясняется ея посѣщеніе пивовареннаго завода, и отсюда истекаетъ ея готовность принять полувысказанное со стороны мистриссъ Таппитъ приглашеніе.

Вечеръ былъ назначенъ во вторникъ, — во вторникъ черезъ недѣлю послѣ того воскресенья, которое такъ непріятно прошло въ Брагзъ-Эндѣ; а въ первый понедѣльникъ послѣ того же воскресенья мистриссъ Таппитъ и ея дочери внимательно разсматривали списокъ ожидаемыхъ гостей и приготовляли приглашенія. Здѣсь надобно замѣтить, что семейство Роуанъ стало пользоваться ихъ уваженіемъ послѣ того, какъ Лука Роуанъ поступилъ на пивоваренный заводъ. До его пріѣзда, Таппиты почти совсѣмъ не знали его и приготовились принять его подъ свое покровительство, но оказалось, что это былъ молодой человѣкъ вовсе ненуждавшійся ни въ чьемъ покровительствѣ, и Таппиты незамѣтно стали пріучаться къ мысли, что его мать и сестру слѣдуетъ считать болѣе важными особами. Лука Роуанъ не любилъ хвастаться и не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія преувеличивать свою мать и сестру, но были, однако же, проронены слова, по которымъ Таппиты не могли не заключить, что мистриссъ Роуанъ должна имѣть лучшую спальню, и что для танцевъ Мэри Роуанъ необходимо заручиться лучшими кавалерами.

— Что же вамъ дѣлать на счетъ Рэчель Рэй? сказала Марта, сидя передъ спискомъ. Огюста, стоявшая подлѣ сестры, склонясь на нее, сдѣлала гримасу и ничего не сказала. Въ прошедшую субботу она, отъ дверей дома своего, слѣдила за Рэчель, и ясно видѣла, какъ Роуанъ подвелъ ее къ оградѣ подъ деревья. Она ничего не могла сказать противъ Рэчель, но искренно желала, чтобы ее исключили.

— Разумѣется, ее надо пригласить, оказала Черри. Черри сидѣла напротивъ сестры, надписывая на конвертахъ адресы, по которымъ предстояло потомъ написать пригласительныя записки. — Мы вѣдь объявили ей, что пригласимъ ее, и сказавъ это, она сдѣлала на конвертѣ слѣдующую надпись: «миссъ Рэй, въ коттэджъ Брагзъ-Эндъ, въ Костонѣ».

— Погоди на минуту, душа моя, — сказала мистриссъ Таппитъ изъ угла дивана, на которомъ она сидѣла. — Отложи этотъ конвертъ въ сторону, Черри. Рэчель Рэй дѣвушка хорошая, но принимая все въ соображеніе, я не думаю, чтобы было удобно пригласить ее на вторникъ. Мнѣ кажется, это ей не совсѣмъ-то идетъ.

— Но, мама, мы уже ей объявили, сказала Марта.

— Дѣйствительно объявили, сказала Черри. — Не пригласить ее теперь — была бы самая низкая вещь въ мірѣ.

— Я не совсѣмъ увѣрена, что это понравится мистриссъ Роуанъ, сказала мистриссъ Таппитъ.

— И мнѣ кажется, что Рэчель далеко не то, къ чему, быть можетъ, пріучена миссъ Мэри, сказала Огюста.

— Если она обнаружила уже свое намѣреніе кокетничать передъ вашимъ кузеномъ, сказала мистриссъ Таппитъ: — мнѣ не слѣдуетъ поощрять ее въ этомъ.

— Это такой вздоръ, мама, сказала Черри. — Если она нравится ему, то не здѣсь, такъ въ другомъ мѣстѣ онъ увидитъ ее.

— Душа моя, ты не должна называть вздоромъ того, что говорю я, замѣтила мистриссъ Таппитъ.

— Но, мама, если ужь мы пригласили ее? при томъ же она благородная дѣвушка, сказала Черри.

— Не думаю также, что и мистриссъ Ботлеръ Корнбюри понравится встрѣча съ ней, продолжала мистриссъ Таппитъ.

— Отецъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри хорошій ихъ другъ, сказала Марта. — Мистриссъ Рэй постоянно бываетъ на вечерахъ мистера Комфорта.

Въ этомъ родѣ продолжался разговоръ, пока настойчивость Черри и справедливость Марты не одержали, наконецъ, побѣды. Конвертикъ, за которомъ Черри надписала адресъ своей подруги, пошелъ въ дѣло, и записка была отправлена на почту со всѣми другими записками, назначеніе которыхъ было недосягаемо для понятій заводскаго мальчика. Мы будемъ продолжать нашу исторію, послѣдуя за запискою, которую костонскій почтальонъ подалъ въ Браггзъ-Эндѣ въ семь часовъ утра во вторникъ. Она была отдана въ собственныя руки Рэчель. Рэчель прочитала ее передъ кухоннымъ столомъ, прежде чѣмъ вышли изъ своихъ комнатъ и спустились внизъ ея мать и мистриссъ Прэймъ. Въ коттэджѣ Браггзъ-Энда господствовали печаль и уныніе. Въ теченіе всего понедѣльника въ домѣ не было покоя, и Рэчель большую часть дня провела въ комнатѣ матери. Въ интервалы отсутствія Рэчель, между мистриссъ Рэй и мистриссъ Прэймъ говорено было весьма много; не смотря на то, ни та ни другая не пришли къ обоюдному соглашенію, и угроза мистриссъ Прэймъ выѣхать изъ коттэджа все еще оставалась; Мистриссъ Рэй, слушая слова старшей дочери; продолжала думать, что вокругъ нихъ витаютъ злые: духи, но все-таки не соглашалась приказать Рэчель сдѣлаться постоянной и преданной служительницей Доркасскихъ митинговъ. Понедѣльникъ не принадлежалъ къ числу Доркасскихъ дней, и потому онъ былъ очень мраченъ и очень скученъ.

Рэчель нѣсколько минутъ стояла, съ запиской въ рукѣ, страшась, что прежде, чѣмъ она пошлетъ отвѣтъ на нее, ей снова придется вступить въ бой и окончательно его выиграть. Она уже говорила матери, что получитъ приглашеніе, но тогда у мистриссъ Рэй положительно недостало присутствія духа, необходимаго для рѣшительнаго и безусловнаго отказа на такое приглашеніе. Если бы мистриссъ Прэймъ не жила съ ними въ одномъ домѣ, Рэчель нисколько бы не стала сомнѣваться въ возможности отправиться на вечеръ. Если бы мистриссъ Прэймъ не было тутъ, Рэчель, — это становилось теперь очевидно для нея; — могла бы поступать по своему рѣшительно во всемъ. Безъ опоры, доставляемой мистриссъ Прэймъ, мистриссъ Рей постепенно отклонялась бы отъ того суроваго кодекса морали, который принуждалъ ее усвоивать наставленія, сообщаемыя окружавшими ее, и она вступила бы въ новую школу подъ руководствомъ Рэчель. Но мистриссъ Прэймъ все еще была тутъ, и Рэчель самой не хотѣлось идти на бой, если только этого можно было избѣгнуть. Поэтому Рэчель опустила записку въ карманъ, не отвѣтивъ на нее и не говоря о ней ни слова, до тѣхъ поръ, пока мистриссъ Прэймъ не отправилась на вечернюю прогулку въ Бэзельхорстъ. Только тогда Рэчель вынула ее изъ кармана и прочитала матери.

— Я полагаю, мама, мнѣ нужно отвѣчать съ вечерней почтой?

— Ахъ, Боже! сегодня вечеромъ! это очень поспѣшно.

— Во всякомъ случаѣ, мама, дальше утра откладывать нельзя, и то въ такомъ лишь случаѣ, если изъ этого отлагательства. выйдетъ что нибудь хорошее.

Мистриссъ Рэй, казалось, думала, что изъ этого могло выйти что нибудь хорошее, а весьма могло статься, что вышло бы что нибудь и очень дурное.

— А ты непремѣнно хочешь отправиться, душа моя? спросила мистриссъ Рэй послѣ непродолжительной паузы.

— Да, мама, мнѣ бы хотѣлось.

Мистриссъ Рэй произнесла какой-то звукъ, выражавшій сильное безпокойство, и снова замолчала.

— Не могу понять, зачѣмъ тебѣ хочется идти въ это мѣсто, — и еще непремѣнно. Кажется, ты никогда не обращала вниманія на подобныя вещи. Ты знаешь, что сестрѣ твоей это не понравится, да и я сама не увѣрена еще, слѣдуетъ ли тебѣ идти туда.

— Я скажу вамъ, почему непремѣнно хочу отправиться, только…

— Хорошо, хорошо, моя милая!

— Не знаю только, поймете ли вы то, что я намѣрена сказать.

— Полагаю, что пойму, если ты разскажешь.,

Рэчель, прежде чѣмъ приступить къ объясненію, минуты съ двѣ обдумывала слова, которыя предстояло ей употребить.

— Мама, я особенно не забочусь объ этомъ вечерѣ, хотя и сказала, когда дѣвицы Таппитъ объявили мнѣ, что мнѣ будетъ очень, пріятно, но я чувствую…

— Что же ты чувствуешь, мой другъ?

— А вотъ что, мама. Долли и я не сходимся въ понятіяхъ о подобныхъ вещахъ, и я не намѣрена позволять ей распоряжаться мною, какъ ей вздумается.

— О, Рэчелъ!

— Что же, мама, развѣ вы этого желаете? Если, вы скажете мнѣ, что дѣйствительно, не хорошо ходить на вечера, я откажусь отъ нихъ. Въ моей уступкѣ не будетъ большой потери, потому что мнѣ рѣдко выпадаютъ подобные случаи. Вы однакоже ничего не говорите; или говорите только, что лучше, если бы я не пошла, такъ какъ это не понравится Долли. Но я рѣшительно не хочу, чтобы она управляла мною. Мама, не глядите на меня съ такимъ изумленіемъ. Неужели и вы думаете, что это справедливо и что такъ должно быть?

— Однако ты слышала, что она хочетъ оставить насъ.

— Мнѣ будетъ очень жаль, если она это сдѣлаетъ, надѣюсь, впрочемъ, что она не оставитъ насъ; во всякомъ случаѣ я не могу думать, что ея угрозы въ этомъ отношеніи должны сдѣлать какую нибудь разницу. Я скажу вамъ еще болѣе, я непремѣнно, хочу отправиться на вечеръ мистриссъ Таппитъ, хочу это сдѣлать наперекоръ тому, что говорило Долли о… о мистерѣ Роуанѣ. Я хочу показать, и ей и вамъ, что не боюсь встрѣчаться съ нимъ. И зачѣмъ мнѣ бояться кого бы то ни было?

— Ты должна бояться дурныхъ поступковъ.

— Да; и если было бы дурно встрѣчаться съ какимъ нибудь другимъ молодымъ человѣкомъ, мнѣ не слѣдуетъ идти, но во встрѣчѣ съ нимъ нѣтъ ничего особенно дурнаго. Долли высказала насчетъ этого много обиднаго и я намѣрена дать ей понять, что на слова ея не хочу обращать вниманія.

Въ то время, какъ Рэчель говорила эти слова, мистриссъ Рэй смотрѣла на нее и изумлялась выраженію рѣшимости, которую видѣла на ея лицѣ. Глаза Рэчель имѣли то движеніе, и брови приняли тотъ изгибъ, которые мистриссъ Рэй видѣла прежде, но до настоящей минуты едва ли понимала ихъ точное значеніе. Теперь она начала угадывать эти признаки вѣрно и понимать, что ей будетъ трудно управляться съ своимъ небольшимъ семействомъ.

Разговоръ кончился обѣщаніемъ со стороны Рэчель, что до завтра она не будетъ отвѣчать на записку.

— Это значитъ, сказала Рэчель: — что я должна такъ отвѣчать, какъ вздумается Долли.

Но въ ту же минуту она раскаялась въ этихъ словахъ, и еще болѣе раскаялась, когда мать со слезами на глазахъ объявила ей, что у нея вовсе нѣтъ намѣренія дѣйствовать въ этомъ дѣлѣ подъ руководствомъ Доротеи.

— Рэчель, сказала она: — тебѣ не слѣдовало бы говорить подобныя вещи.

— Дѣйствительно, мама, не слѣдовало; потому что въ цѣломъ мірѣ нѣтъ такой добренькой, какъ вы; и если вы полагаете, что мнѣ не должно идти на вечеръ, я сейчасъ же напишу къ Черри и объясню, что не могу воспользоваться ея приглашеніемъ. Повѣрьте, я нисколько не забочусь объ этомъ вечерѣ.

Мистриссъ Рэй не сдѣлала теперь никакого замѣчанія. Она уже рѣшила, что ей нужно дѣлать. Она хотѣла отправиться въ пасторскій домъ, къ мистеру Комфорту, объяснить ему все дѣло и дѣйствовать по его совѣту.

Ни слова не было сказано въ коттэджѣ о приглашеніи, когда мистриссъ Прэймъ возвратилась съ прогулки; ни слова не было сказано объ этомъ и на слѣдующее утро. Мистриссъ Рэй заявила свое намѣреніе отправиться въ пасторскій домъ, и ни одна изъ дочерей не спросила ее, для чего? Рэчель не имѣла надобности спрашивать; она хорошо понимала цѣль своей матери. Что касается до мистриссъ Прэймъ, она была въ эти дни мрачная, угрюмая, мало дѣлала вопросовъ, слѣдила за ходомъ событій глазами зловѣщей колдуньи и берегла слова свои, пока не наступитъ моментъ, когда внутреннее побужденіе заставитъ ее высказать ихъ съ страшною силою. По окончаніи завтрака, мистриссъ Рэй надѣла шляпку и молча отправилась къ мистеру Комфорту.

Не знаю, могла ли другая вдова, поставленная въ обстоятельства мистриссъ Рэй, сдѣлать что нибудь лучше, какъ идти къ своему пастору за совѣтомъ; но, не смотря на то, мистриссъ Рэй, подойдя къ воротамъ пасторскаго дома, видѣла, что объясненіе цѣли ея прихода будетъ не безъ затрудненій. Ей представлялась необходимость разсказать все, разсказать, какимъ образомъ Рэчель сдѣлалась предметомъ вниманія Роуана, какъ Доротея видѣла въ этомъ страшныя вещи и до какой степени Рэчель наклонна къ мірской суетѣ. Чѣмъ болѣе думала она объ этомъ, тѣмъ болѣе увѣрялась, что мистеръ Комфортъ наложитъ запрещеніе на предстоявшій вечеръ. Не далѣе какъ вчера казалось ей, что онъ говорилъ со всѣмъ умиленіемъ, что никогда не должно дозволять удовольствіямъ міра сего подползать близко къ сердцу. Удвоенными шагами и съ удвоеннымъ біеніемъ сердца мистриссъ Рэй подошла къ дверямъ пасторскаго дома и немедленно очутилась въ присутствіи стараго друга своего мужа.

Каковы бы ни были недостатки въ характерѣ мистера Комфорта, онъ все таки былъ человѣкъ весьма доброй души и терпѣливый. Въ его чистосердечіи сомнѣваться могъ только тотъ, кто его не зналъ. Когда онъ поучалъ свою паству пренебрегать деньгами, ему казалось, что онъ пренебрегалъ ими самъ. Когда онъ говорилъ маленькимъ дѣтямъ, что этотъ міръ не долженъ ихъ плѣнять, онъ забывалъ, что самъ наслаждался всѣми благами и удовольствіями міра сего. Если мистеръ Комфортъ имѣлъ какой порокъ, то порокъ этотъ заключался въ томъ, что онъ былъ несговорчивъ. Онъ любилъ пользоваться всѣми выгодами и доходами, которыя доставляло ему мѣсто, и старался расширить ихъ, на сколько возможно. Порокъ этотъ, однакоже, извинялся въ немъ тѣмъ, что всѣ его дѣти были хорошо и даже богато устроены въ жизни, и что жена его, въ случаѣ вдовства, была бы обезпечена на остатокъ дней своихъ. Онъ далъ своей дочери прекраснѣйшее приданое, безъ котораго владѣтели помѣстья Корнбюри Гранджъ, быть можетъ, приняли бы ее въ домъ свой не такъ радушно, и теперь, когда онъ становился богаче и богаче, всѣ полагали, что послѣ смерти онъ оставитъ ей еще больше.

Онъ выслушалъ мистриссъ Рэй съ величайшимъ вниманіемъ, попросивъ ее сначала подкрѣпить себя рюмкой вина. Въ теченіе разсказа онъ отъ времени до времени останавливалъ вдову добродушными словами и потомъ, когда мистриссъ Рэй кончила, онъ спросилъ объ житейской обстановкѣ мистера Роуана.

— Полагаю, молодой человѣкъ имѣетъ состояніе, сказалъ онъ.

— Имѣетъ состояніе! повторила мистриссъ Рэй, не уловивъ значенія его слова.

— Онъ имѣетъ пай въ пивоваренномъ заводѣ, не такъ ли?

— Кажется имѣетъ, или будетъ имѣть. Такъ, по крайней мѣрѣ, сказывала Рэчель.

— Да, да, я слышалъ о немъ прежде. Если Таппитъ не приметъ его въ товарищи, онъ долженъ будетъ выдать ему порядочный кушъ денегъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что молодой человѣкъ со средствами. Ну что же, мистриссъ Рэй, полагаю, Рэчель ничего не можетъ сдѣлать лучше, какъ только выдти за мужъ за него.

— Выдти за мужъ за него!

— Да; почему бы и не такъ? Между нами, мистриссъ Рэй, Рэчель становится у васъ прехорошенькой дѣвушкой, — просто красавицей. Я вовсе не думалъ, что она будетъ такая высокая и такъ хорошо будетъ держать себя.

— Ахъ, мистеръ Комфортъ! вы знаете, красота опасная вещь для молоденькой женщины.

— Знаю, знаю; это правда. Но вы знаете также, что хорошенькія дѣвушки скорѣе и лучше другихъ устроиваются въ жизни; и если этому молодому человѣку нравится миссъ Рэчель…

— Но, мистеръ Комфортъ, ничего подобнаго тутъ нѣтъ. Я полагаю, что онъ вовсе не думалъ объ этомъ; я увѣрена, что и Рэчель не думаетъ.

— Какъ не думать! прежде всего они молодые люди. На вашемъ мѣстѣ, я бы ни за что не сталъ мѣшать ихъ сближенію. Вечернія прогулки по кладбищу мнѣ не нравятся, — но я думаю, это былъ только случай.

— Я увѣрена, что Рэчель сдѣлала это необдуманно.

— А я такъ вполнѣ увѣренъ, что она не видѣла въ этомъ ничего неприличнаго. Что касается до молодаго человѣка, весьма естественно, что если онъ неравнодушенъ къ ней, то долженъ былъ проводить ее. Если вы просите моего совѣта, мистриссъ Рэй, то на вашемъ мѣстѣ я сказалъ бы ей, чтобы она была осторожна, но не сталъ бы заботиться о томъ, чтобы ихъ разлучить. Супружество — это счастливѣйшее состояніе для молодой женщины и, разумѣется, для молодаго человѣка. А какимъ же образомъ молодые люди могутъ достичь такого состоянія, если имъ не будетъ позволено видѣться другъ съ другомъ?

— А на счетъ вечера, мистеръ Комфортъ!

— О, пусть отправляется; ничего дурнаго изъ этого не выйдетъ. Я вамъ вотъ что скажу, мистриссъ Рэй: моя дочь, мистриссъ Корнбюри, поѣдетъ отсюда, — она заѣдетъ за вашей дочерью и привезетъ ее назадъ. Въ этихъ случаяхъ молоденькой дѣвушкѣ всего лучше отправляться съ замужней женщиной.

Мистриссъ Рэй выпила рюмку хересу и отправилась домой въ крайнемъ недоумѣніи и даже въ сильномъ безпокойствѣ относительно весьма важнаго вопроса: — какой же нравственный образъ жизни долженъ лучше всего соотвѣтствовать набожной христіанкѣ?

При этомъ свиданіи сказано было нѣсколько словъ и о мистриссъ Прэймъ. Мистриссъ Рэй сообщила, что мистриссъ Прэймъ намѣрена разойтись съ матерью и сестрой, если ей не будетъ позволено смотрѣть на вопросъ о молодомъ человѣкѣ съ пивовареннаго завода съ ея собственной точки зрѣнія. Мистеръ Комфортъ въ немногихъ словахъ, высказанныхъ по этому предмету, не обнаружилъ ни малѣйшей наклонности на сторону мистриссъ Прэймъ. — Въ такомъ случаѣ она поступитъ весьма недобросовѣстно, говорилъ онъ. Мнѣ кажется, что мистриссъ Прэймъ пріучилась въ послѣднее время черезчуръ держаться своего мнѣнія. Если тутъ все, что она успѣла усвоить, слушая проповѣди мистера Пронга, то гораздо бы лучше было оставаться въ своемъ приходѣ.

Послѣ этого ничего больше не было сказано о мистрисъ Прэймъ. «О, пусть отправляется; ничего дурнаго изъ этого не выйдетъ», — таковъ былъ совѣтъ мистера Комфорта насчетъ предстоявшаго вечера. Каковъ бы онъ ни былъ, мистриссъ Рэй чувствовала себя обязанною слѣдовать ему. Она объявила Рэчель, что попроситъ совѣта пастора, и приметъ его, что бы ни сказали ей. Не смотря на то, на обратномъ пути къ дому она испытывала нѣкоторое безпокойство. Послѣднія наставленія клонились къ тому, чтобы опрокинуть всѣ убѣжденія ея жизни. Согласно его ученію, на молодыхъ людей не слѣдуетъ смотрѣть, какъ на хищныхъ волковъ. Встрѣча на кладбищѣ, которая тяжестью своего нечестія совершенно задавила Доротею, и которая даже ей самой казалась ужасною, — не имѣла ничего важнаго; это былъ извинительный случай со стороны Рэчель и весьма естественный поступокъ со стороны Роуана! Что это было довольно естественно и въ волкѣ, — мистриссъ Рэй не могла понять; ей сказали теперь, что овца можетъ выдти изъ дому и встрѣтиться съ волкомъ безъ всякой опасности! И опять эти вопросы на счетъ доли Роуана въ пивоваренномъ заводѣ, эти положительныя утвержденія мистера Комфорта, что молодой человѣкъ, — человѣкъ или волкъ, смотря по обстоятельствамъ, — хорошо обезпеченъ въ жизни! Короче сказать, свиданіе мистриссъ Рэй съ пасторомъ не имѣло тѣхъ результатовъ, которыхъ она ожидала; объясненія съ нимъ еще больше поставили ее въ недоумѣніе: дорога къ злу представлена ей такою легкою и пріятною! Мистриссъ Рэй уже обдумывала затруднительный вопросъ объ отправленіи Рэчель на вечеръ и возвращеніи съ вечера домой; теперь всѣ затрудненія устранены; въ этомъ отношеніи она могла быть спокойна, но съ другой стороны въ Рэчель могло возбудиться тщеславіе. Ей предстояло войти въ гостиную мистриссъ Таппитъ подъ крыломъ лэди, важнѣйшей во всемъ сосѣдствѣ. Послѣ того въ теченіе остальной получасовой прогулки къ дому, мистриссъ Рэй была углублена въ размышленія о томъ, въ какое платье одѣнется Рэчель.

Когда мистриссъ Рэй подошла къ дверямъ коттэджа, Рэчель ждала ее въ саду.

— Ну что, мама? спросила она.

— Доротея дома? — и получивъ отвѣтъ, что Доротея занимается работой, мистриссъ Рэй велѣла Рэчель идти за ней въ ея комнату. Тутъ она разсказала свой запасъ новостей, не удерживая дочь свою отъ выраженія удовольствія, которое доставляли ей эти новости. Она ничего не сказала о Роуанѣ и его средствахъ къ жизни, оставивъ себѣ эту часть совѣта мистера Комфорта; она только заявила какъ фактъ, что Рэчель должна принять приглашеніе и что на вечеръ ее отвезетъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри. — Ахъ мама! милая, дорогая мама! сказала Рэчель, и потомъ, спустя нѣсколько секундъ, тяжело вздохнула; румянецъ покрылъ ея щеки, какъ будто ей стало чего-то стыдно. Въ эту минуту Рэчель ничего не сказала, позволивъ себѣ углубиться въ свои думы. Она сильно желала отправиться на этотъ вечеръ, хотя уже и пріучила себя къ мысли, что если ей и запретятъ отправиться, то она перенесетъ это безъ особеннаго разочарованія.

— Теперь намъ надобно объявить объ этомъ Доротеѣ, сказала мистриссъ Рэй.

— Да, мама, надобно, отвѣчала Рэчель, думая совсѣмъ о другомъ; ея мысли носились, быть можетъ, подъ вязами кладбища, гдѣ она вмѣстѣ съ Роуаномъ смотрѣла на руку въ облакахъ; онъ сказалъ ей, что рука эта какъ будто хотѣла ее взять; и Рэчель никогда не устраняла изъ своего воображенія идеи, что это была его рука, на которую ей запрещали смотрѣть, — рука, которая потомъ держала ея руку, когда Рэчель торопилась уйти.

Наступилъ уже часъ вечерняго чаю, когда мистриссъ Рэй собралась съ духомъ сообщить мистриссъ Прэймъ послѣдствія своего совѣщанія съ мистеромъ Комфортомъ. Послѣ обѣда мистриссъ Прэймъ отправилась въ Бэзельхорстъ, но какъ митингъ въ домѣ миссъ Поккеръ оказался далеко не полнымъ, то къ чаю она воротилась домой. На этотъ разъ не было за чаемъ ни горячаго тоста, ни вскипяченныхъ сливокъ. Для другихъ можетъ показаться самолюбіемъ со стороны мистриссъ Рэй и Рэчель, что они берегли такія лакомства только для своихъ маленькихъ банкетовъ, но въ сущности, мистриссъ Прэймъ не нравились никакія лакомства; они только дѣлали ее еще угрюмѣе и ворчливѣе. Она любила, чтобы чай былъ крѣпкій, чтобы хлѣбъ былъ чорствый; даже въ одеждѣ она отдавала преимущеетво старымъ поношеннымъ платьямъ. Она приближалась къ тому періоду воздержанія и умерщвленія плоти, въ которомъ пепелъ становится пріятнымъ кушаньемъ, а самый грубый холстъ пріятнымъ для тѣла.

— Доротея, сказала мистриссъ Рэй и посмотрѣла на темную мутную жидкость въ своей чайной чашкѣ: — я была сегодня у мистера Комфорта.

— Да вѣдь я слышала, какъ вы говорили, что пойдете туда.

— Я ходила просить его совѣта.

— О!

— Я находилась въ сильномъ сомнѣніи и потому сочла за лучшее отправиться къ пастору моего прихода.

— Я теперь мало обращаю вниманія на приходы. Мистеръ Комфортъ — старикъ и, мнѣ кажется, не такъ преданъ истинамъ евангелія, какъ бывало прежде. Если принадлежность къ приходамъ должна быть обязательна, то что будутъ дѣлать тѣ несчастные, которымъ придется имѣть у себя такого пастора, какъ докторъ Харфордъ?

— Докторъ Харфордъ весьма добрый человѣкъ, сказала Рэчель: — онъ содержитъ двухъ куратовъ.

— Я боюсь, Рэчель, что ты ничего не смыслишь въ этомъ. Онъ содержитъ двухъ куратовъ! — но что это за кураты? Они ходятъ на игры въ криккетъ, принимаютъ участіе въ стрѣльбѣ молодыхъ женщинъ изъ лука! Если вамъ дѣйствительно нуженъ былъ совѣтъ, мама, то мнѣ пріятнѣе было бы услышать, что вы ходили къ мистеру Пронгу.

— Нѣтъ, моя милая, я не ходила къ мистеру Пронгу, и ходить не намѣрена. Мистеръ Пронгъ, смѣю сказать, человѣкъ хорошій, но я знаю мистера Комфорта больше тридцати лѣтъ; и при томъ же внезапныя перемѣны мнѣ не нравятся.

При этомъ мистриссъ Рэй какъ-то особенно быстро помѣшала свой чай. Рэчель не сказала ни слова, но ей весьма понравилась отрывистая рѣчь и одушевленіе матери. Она была очень довольна, что съ этого времени мистеръ Комфортъ долженъ считаться ихъ семейнымъ совѣтникомъ. Она вспомнила, какъ она всегда любила мистера Комфорта; — вспомнила о дняхъ, когда Патти Комфортъ ласкала ее, какъ ребенка.

— Прекрасно, сказала мистриссъ Прэймъ. — Разумѣется, мама, вы должны быть лучшимъ судьей о самой себѣ.

— Да, мой другъ, должна; или вѣрнѣе сказать, я не хотѣла положиться на свои сужденія и отправилась къ мистеру Комфорту за совѣтомъ. Онъ говоритъ, что ничего дурнаго не будетъ, если Рэчель отправится на этотъ вечеръ.

— На вечеръ? на какой вечеръ? почти провизжала мистриссъ Прэймъ. Мистриссъ Рэй совсѣмъ забыла, что Доротеѣ ничего еще не было сказано на счетъ приглашенія на вечеръ.

— Мистриссъ Таппитъ намѣрена дать вечеръ на пивоваренномъ заводѣ, сказала Рэчель самымъ мягкимъ голосомъ: — и на этотъ вечеръ пригласила меня.

— И ты идешь туда? Вы намѣрены позволить ей идти туда?

Мистриссъ Прэймъ сдѣлала эти два вопроса и получила на нихъ въ одно и то же время два отвѣта. — Да, сказала Рэчель — полагаю, что пойду; — такъ по крайней мѣрѣ говоритъ мама. Мистеръ Комфортъ говоритъ, что изъ этого ничего не можетъ выдти дурнаго, подтвердила мистриссъ Рэй: — за ней заѣдетъ и возьметъ ее сама мистриссъ Ботлеръ Корнбюри.

Въ этомъ страшномъ приглашеніи совершенно погибалъ весь вопросъ о подчиненіи Рэчель вліянію Доркасскаго общества за тотъ проступокъ, въ которомъ обвиняли ее по поводу ея свиданія съ молодымъ человѣкомъ подъ вязами кладбища! Вмѣсто того, чтобы Рэчель отправиться къ миссъ Поккеръ въ самомъ старомъ мериносовомъ платьѣ, ей предстояло нарядиться въ кисею и отправиться на вечеръ, на которомъ извѣстный молодой человѣкъ долженъ быть героемъ! Все это, взятое вмѣстѣ, было слишкомъ много для Доротеи Прэймъ. Она машинально стряхнула крошки съ своего грязнаго траурнаго платья, и съ скрипомъ отодвинула стулъ.

— Мать, сказала она: — я не могла бы этому повѣрить! не могла бы рѣшительно! и съ этими словами суровая вдова удалилась въ свою комнату.

Мистриссъ Рэй была сильно огорчена; но тѣмъ не менѣе Рэчель поджидала почтальона на его обратномъ пути въ Бэзельхорстъ; поджидала собственно за тѣмъ, чтобы отправить къ мистриссъ Таппитъ записку, въ которой выражалось удовольствіе въ принятіи благосклоннаго приглашенія на вечеръ.

ГЛАВА VI.
ПРИГОТОВЛЕНІЯ НА ВЕЧЕРЪ МИСТРИССЪ ТАППИТЪ.

Я имѣю расположеніе думать, что мистриссъ Ботлеръ Корнбюри надѣлала мистриссъ Таппитъ много хлопотъ и вовлекла въ лишніе расходы, когда съ готовностію и удовольствіемъ приняла приглашеніе на вечеръ, и что мистриссъ Таппитъ узнала объ этомъ прежде, чѣмъ наступилъ званый вечеръ. Она поставлена была въ необходимость суетиться, что очень не нравилось ей, принуждена была обращаться къ мистеру Таппиту съ просьбами о выдачѣ денегъ, что возбуждало въ ней досаду. Мистриссъ Таппитъ была хорошая жена; она никогда не вводила мужа въ долги, и по домашнему хозяйству ничего не держала отъ него въ секретѣ, по крайней мѣрѣ ничего такого, о чемъ ему слѣдовало знать. Она понимала преимущества своего положенія, и если бы представлялась малѣйшая возможность датъ вечеръ безъ экстренныхъ расходовъ, или безъ насильственнаго отступленія отъ своихъ обыкновенныхъ привычекъ въ жизни, она спокойно бы перенесла всякія возраженія мужа, отодвинула бы его при этой оказіи на задній планъ безъ всякаго неудобства для себя и безъ всякихъ замѣчаній и предостереженій съ его стороны. Но когда мистриссъ Ботлеръ Корнбюри удостоила своимъ снисхожденіемъ, когда скрипки и контрабасъ становились предметами существенной необходимости, когда мистриссъ Роуанъ и Мэри начинали принимать въ ея воображеніи огромные размѣры, и когда потребовалось составить смѣту на приготовленіе настоящаго ужина, тогда мистриссъ Таппитъ почувствовала потребность въ особенной помощи и увидѣла себя вынужденною войти въ соглашеніе съ мужемъ.

Трудъ этотъ былъ тѣмъ тяжеле и непріятнѣе для ея чувствъ, что она уже разъ отклонила своего мужа отъ вмѣшательства въ ея дѣла, когда онъ спросилъ на счетъ вечера.

— Дочери наши пригласятъ нѣсколькихъ друзей, сказала она. — Предоставь это имъ, мой другъ. Онѣ вѣдь не часто видятъ гостей въ своемъ домѣ.

— Мнѣ кажется, я также часто вижу моихъ друзей, какъ и всякій другой въ Бэзельхорстѣ, возразилъ мистеръ Таппитъ съ негодованіемъ: — и я полагаю, что мои друзья должны быть и ихъ друзьями.

Такимъ образомъ между супругами возникло маленькое неудовольствіе, съ котораго покорность становилась для мистриссъ Таппитъ еще непріятнѣе.

— Ботлеръ Корнбюри! Онъ щенокъ! Я не хочу видѣть его, и что еще больше, не хочу подавать за него голоса на выборахъ.

— Пожалуйста, мой другъ, ты не скажи ей этого; при томъ же онъ и не пріѣдетъ. Я полагаю, что тебѣ самому пріятно видѣть дочерей своихъ не хуже другихъ; и если онѣ покажутъ, что у нихъ въ домѣ бываютъ порядочные люди, то порядочные люди съ удовольствіемъ обратятъ на нихъ вниманіе.

— Порядочные люди! Если нашихъ дочерей надо дѣлать порядочными посредствомъ баловъ, такъ ужь пусть онѣ лучше будутъ непорядочными. Чего все это будетъ стоить?

— Очень немного, Т., не больше того, что стоитъ одинъ изъ твоихъ рождественскихъ обѣдовъ. Будетъ музыка, лишнее освѣщеніе и легкій ужинъ. Винъ особенныхъ не потребуется; при такихъ случаяхъ пьютъ немного, но конечно, понадобится негусъ и лимонадъ. За ужиномъ можно бы подать бутылочки двѣ шампанскаго, такъ для виду.

— Шампанскаго! воскликнулъ пивоваръ.

Онъ никогда еще въ домѣ своемъ не дѣлалъ расходовъ на шампанское, хоть и жаловалъ его за публичными обѣдами. Идея о покупкѣ шампанскаго сильно ему не понравилась; мистриссъ Таппитъ увидѣла, въ чемъ дѣло, и сама отказалась отъ этой идеи, по крайней мѣрѣ въ настоящую минуту. Она отказалась отъ шампанскаго, но въ замѣнъ того получила отъ мужа разрѣшеніе на музыку и ужинъ, разрѣшенія котораго онъ, какъ порядочный супругъ, не могъ отмѣнить. Мистриссъ Таппитъ вела свои дѣла отлично, и въ этотъ день собственноручно приготовила къ обѣду мужа его любимый пирогъ съ говядиной. Таппитъ, въ свою очередь, не лишенъ былъ дальновидности, и тотчасъ же понялъ значеніе этихъ маленькихъ маневровъ.

— Гм! сказалъ онъ: — желалъ бы я знать, чего будетъ стоить мнѣ этотъ пирогъ?

— Ахъ, Т., какъ ты можешь говорить подобныя вещи? Какъ будто пирогъ съ говядиной для тебя диковинка!

Пирогъ однако же имѣлъ свое дѣйствіе, какъ имѣла его и вскипяченная до чрезмѣрности вода, которую подали ему въ тотъ вечеръ для грога; по всему дому сдѣлалось извѣстно, что папа въ хорошемъ расположеніи духа, и что мама очень умна.

— Дѣвицы должны бы имѣть новыя платья прежде чѣмъ кончится мѣсяцъ, сказала мистриссъ Таппитъ на другое утро мужу своему до выхода его изъ спальни.

— Ты хочешь сказать, что имъ нужно сдѣлать новыя платья для этого вечера? сказалъ пивоваръ; судя по тону его голоса, казалось, что горячій джинъ съ водой утратилъ свое благотворное дѣйствіе.

— Другъ мой, онѣ должны же пріодѣться, ты это знаешь. Я увѣрена, что во всемъ Бэзельхорстѣ не найдутся дѣвушки, которыя бы въ отношеніи нарядовъ стоили дешевле. Да и въ обыкновенное время имъ необходимо сшить новыя платья почти немедленно.

— Вздоръ!

Мистеръ Таппитъ брился, и чтобы произнесть слово, нарочно отвелъ бритву въ сторону. Онъ хотѣлъ сказать, что ему хорошо извѣстно, что легкое кисейное платье, сшитое на вечеръ, не замѣнитъ существеннаго утренняго наряда.

— Да, мой другъ, я увѣрена, что наши дочери довольно благоразумны, какъ благоразумна и я. Тридцати пяти шиллинговъ на каждую будетъ совершенно достаточно; Что касается до меня, то мнѣ ничего не нужно въ сентябрѣ нынѣшняго года.

Надо замѣтить, что мистеръ Тапнитъ, какъ человѣкъ въ свою очередь благоразумный, и какъ нѣжный супругъ, имѣлъ обыкновеніе 1 сентября дарить женѣ своей какой нибудь цѣнный нарядъ, называя ее при сей оказіи своей куропаточкой, своей птичкой, — въ этотъ день они сочетались брачными узами. Мистриссъ Таппитъ часто прибѣгала къ этому намеку, когда требовалось подѣйствовать на его щедрость для другихъ цѣлей, зная, что сентябрскій подарокъ отъ нея не уйдетъ.

— А тридцати пяти шиллинговъ на каждую довольно? сказалъ мистеръ Таппитъ, повернувъ лицо свое, покрытое мыломъ, и потомъ снова началъ дѣйствовать бритвой подъ правымъ ухомъ.

— О, да; я думаю, довольно. По два фунта стерлинговъ на каждую будетъ совершенно достаточно.

При этомъ, вдругъ увеличенномъ на пятнадцать шиллинговъ, требованіи, мистеръ Таппитъ сдѣлалъ маленькій прыжокъ, и не имѣя удобнаго положенія для такого прыжка, круто взялъ бритвой и въ тотъ же моментъ громко вскрикнулъ.

— Ну вотъ, сказалъ онъ: — изъ-за васъ я обрѣзался. О Боже, Боже! Нѣтъ ужь, когда я обрѣжусь, то кровь не скоро остановится. Ахъ, перестань, Маргарета: отъ этого не будетъ лучше. Посмотри, мыло вмѣстѣ съ кровью течетъ мнѣ за рубашку.

При этомъ случаѣ мистриссъ Таппитъ представилось много хлопотъ, потому что рана на скулѣ мистера Таппита не соглашалась закрыться немедленно; однако она достигла своей цѣли, и за это получила на платье своимъ дочерямъ. Эти платья дѣвицы Таппитъ должны были сдѣлать сами; но, привыкнувъ къ подобной работѣ, онѣ не выразили ни малѣйшаго неудовольствія; одно только было непріятно, что эта необходимость со всѣми другими приготовленіями къ вечеру принуждала ихъ къ усиленной дѣятельности. Три вечера сряду до двѣнадцати часовъ ночи онѣ прилежно сидѣли съ нарядными обновами на колѣняхъ и съ иголками въ рукахъ; но никто изъ нихъ не сѣтовалъ на это, потому что на пивоваренный заводъ должна была пріѣхать мистриссъ Ботлеръ Корнбюри. Всѣ онѣ старались закончить самую тяжелую часть своей работы до пріѣзда Роуановъ, сомнѣваясь въ томъ, успѣютъ ли онѣ еще сблизиться съ Мэри Роуанъ на столько, чтобы можно было сообщить ей всѣ маленькія домашнія тайны и продолжать свой трудъ въ присутствіи новой подруги въ теченіе перваго дня пребыванія ея въ ихъ домѣ. Поэтому въ среду и четвергъ онѣ трудились какъ работницы, съ тѣмъ чтобы въ пятницу и субботу можно было гулять по городу барышнями въ строгомъ смыслѣ этого слова.

Списокъ гостей, однакоже, давалъ имъ больше хлопотъ, чѣмъ что либо другое. Кого бы пригласить для составленія партіи мистриссъ Ботлеръ Корнбюри? Одно время мистриссъ Таппитъ предлагала написать нѣкоторыя приглашенія съ изъясненіемъ въ нихъ именно этой цѣли. Если бы идея ея была приведена въ исполненіе, то многіе, которые, быть можетъ, и не приняли бы приглашенія, соблазнились бы, прочитавъ извѣщеніе, что ихъ особенно приглашаютъ для свиданія съ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри. Но Марта сказала, что это послужитъ въ ущербъ танцамъ.

— Примутъ, душа моя, такое приглашеніе, непремѣнно примутъ, съ убѣжденіемъ говорила мистриссъ Таппитъ.

— Только не для танцевъ, мама, сказала Марта. — Кромѣ того, по всей вѣроятности она узнаетъ объ этомъ, и можетъ быть, ей это не понравится.

— Ну, не знаю, сказала мистриссъ Таппитъ: — это показало бы ей, какъ дорого мы цѣнимъ ея расположеніе.

А изъ жителей Бэзельхорста такъ немного оказывалось способныхъ для составленія партіи мистриссъ Ботлеръ Корнбюри! — Правда, можно бы указать на миссъ Харфордъ, дочь ректора. Она бы составила партію кому угодно, и, такъ какъ она очень добра, то вѣроятно бы пріѣхала. Но она была старая дѣва и никогда не отличалась изысканностію въ своихъ нарядахъ. — Не пріѣдетъ ли жена капитана Гордона? замѣтила мистриссъ Таппитъ. При этомъ предложеніи всѣ дѣвицы покачали головами. Капитанъ Гордонъ въ недавнее время занялъ виллу близь Бэзельхорста и обнаружилъ полное нерасположеніе ко всякаго рода сношеніямъ съ жителями города. Мистриссъ Таппитъ сдѣлала визитъ его «супругѣ», и визитъ этотъ не былъ даже отплаченъ: вмѣсто него прислали по почтѣ карточку въ конвертѣ.

— Нѣтъ, мама, — тутъ ничего не будетъ хорошаго, сказала Марта: — она только стѣснила бы насъ, еслибы и пріѣхала.

— Въ церкви она всегда стоитъ вытянувшись, какъ палка, сказала Огюста.

— Конецъ носа у нея всегда такой красный, сказала Черри.

Пригласительной записки, поэтому, въ домъ капитана Гордона не было отправлено.

— Вотъ если бы намъ залучить къ себѣ дѣвицъ Фосетъ! сказала Огюста. Фосеты было большое семейство, которое проживало въ центрѣ Бэзельхорста, и въ которомъ было четыре дочери, всѣ болѣе или менѣе замѣчательныя по искусству своему въ танцахъ, и не менѣе замѣчательныя еще и тѣмъ, что это были самыя веселыя, самыя милыя и самыя популярныя дѣвушки въ Девонширѣ. У нихъ была толстая добродушная мать и худощавый, но также добродушный отецъ, бывшій одно время банкиромъ въ Экстерѣ. Всѣ желали познакомиться съ Фосетами, пользовавшимися особеннымъ расположеніемъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри. Но мистриссъ Фосетъ никогда не посѣщала мистриссъ Таппитъ. Дочери и матери были знакомы на поклонахъ и всегда весьма любезны другъ къ другу. Старикъ Фосетъ и старикъ Таппитъ видѣлись другъ съ другомъ ежедневно въ городѣ, и знали другъ друга также хорошо, какъ знали каменный крестъ на городскомъ рынкѣ, но ни одно изъ этихъ двухъ семействъ не бывало въ домѣ другаго. Та и другая сторона допускали, что Фосеты стояли выше Таппитовъ, и потому вопросъ о знакомствѣ между ними оставался въ покоѣ. Но теперь, нельзя ли чего нибудь сдѣлать? — Конечно, — прекрасная вещь, что у насъ будетъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри, сказала Огюста: — но для миссъ Роуанъ было бы пріятно видѣть здѣсь танцующими дѣвицъ Фосетъ.

Марта покачала головой и наконецъ написала записку отъ имени матери: «Мои дочери для доставленія своей подругѣ, которая должна на дняхъ пріѣхать изъ Лондона, намѣрены составить маленькій танцовальный вечеръ, и считали бы себя чрезвычайно много обязанными, если бы пожаловали къ намъ ваши молодыя лэди. Мистриссъ Ботлеръ Корнбюри была такъ добра, что дала слово пожаловать къ намъ» и пр. и пр. Мистриссъ Таппитъ и Огюста находились на седьмомъ небѣ блаженства, когда мистриссъ Фосетъ отвѣтила, что три ея дочери съ особеннымъ удовольствіемъ принимаютъ приглашеніе; даже разсудительная Марта и менѣе честолюбивая Черри остались какъ нельзя болѣе довольны.

— Признаюсь, мы очень счастливы, сказала мистриссъ Таппитъ.

— Жаль только, что миссъ Фосеты отобьютъ отъ насъ лучшихъ кавалеровъ, замѣтила Черри.

— Не думаю, сказала Огюста, вздернувъ головку.

Но тутъ встрѣтилось другое затрудненіе, и именно трудно было пріискать людей, которые бы составили партію мистриссъ Ботлеръ Корнбюри; и что имъ дѣлать съ тѣми людьми, которые должны пріѣхать и которые ни подъ какимъ видомъ не могли равняться ей? тутъ были, напримѣръ, Григсы, семейство прекратившаго торговыя занятія бэзльхорстскаго лавочника, которое проживало за городомъ въ изумительно красномъ каменномъ домѣ. Оно приглашено было до пріѣзда мистриссъ Ботлеръ Корнбюри въ пивоваренный заводъ, — иначе, мнѣ кажется, шансы его участвовать въ вечерѣ были бы весьма невѣрны. Въ числѣ членовъ семейства былъ молодой Григсъ, — человѣкъ ужасный по своей вульгарности, съ оглушительнымъ голосомъ, человѣкъ несносный, со множествомъ колецъ, перстней, булавокъ и запонокъ, человѣкъ отталкивающій отъ себя отвратительнымъ запахомъ духовъ, которыми онъ себя спрыскивалъ. Онъ былъ отвратителенъ даже для дѣвицъ Таппитъ: съ другой же стороны Григсы и Таппиты знали другъ друга больше полстолѣтія, и между обыкновенными знакомыми Адольфъ Григсъ могъ быть терпимъ. Что будутъ дѣлать онѣ, когда онъ попроситъ отрекомендовать его Джоселинѣ Фосетъ? Изъ всѣхъ людей, это былъ единственный человѣкъ, который вовсе не сознавалъ своихъ собственныхъ недостатковъ. Нѣкогда онъ обнаруживалъ нѣкоторые признаки нѣжной любви къ Черри, — но Черри до такой степени ненавидѣла его, что ненависть ея доходила почти до страсти. Она просила исключить его изъ списка, но мистриссъ Таппитъ боялась этимъ разсердить его отца.

Рюли тоже надѣлали хлопотъ. Старикъ Джошуа Рюль былъ солодовщикъ, жившій въ Костонѣ; его жена и дочь были тоже приглашены прежде чѣмъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри удостоила посѣщеніемъ пивоваренный заводъ. Старикъ Рюль снабжалъ солодомъ пивоваренный заводъ почти съ самаго начала существованія завода; безвреднѣе такихъ людей, какъ мистриссъ Рюль и ея дочь, не существовало во всемъ околодкѣ, но они были близкіе сосѣди Комфортовъ, близкіе сосѣди отца и матери мистриссъ Корнбюри, и мистеръ Комфортъ скорѣе пригласилъ бы къ себѣ на обѣдъ своего могильщика, чѣмъ Рюлей. Рюли впрочемъ никогда и ничего подобнаго не ожидали и потому жили въ очень добромъ согласіи съ пасторомъ. — Я боюсь, что ей не понравится встрѣча съ мистриссъ Рюль, сказала матери Огюста; вмѣсто отвѣта мать только покачала головой.

Еще на первыхъ дняхъ недѣли, прежде чѣмъ Рэчель получила приглашеніе, Черри отправила своей подругѣ записку слѣдующаго содержанія: «Безъ всякаго сомнѣнія, ты придешь. Можетъ быть, ты будешь затрудняться въ томъ, какимъ образомъ явиться сюда и воротиться домой, то я попрошу мистриссъ Рюль заѣхать за тобой. Я знаю, у нея довольно просторная коляска, и притомъ же она такая добрая». Рэчель послала къ Черри отдѣльную записку, въ которой, безъ всякаго хвастовства, сообщила своей подругѣ, что относительно пріѣзда на вечеръ и возвращенія домой, она нисколько не безпокоится. «Мама была вчера у мистера Комфорта, писала Рэчель: — и онъ былъ такъ добръ, что сказалъ ей, что мистриссъ Ботлеръ Корнбюри заѣдетъ за мной и привезетъ меня обратно. Во всякомъ случаѣ я премного благодарна тебѣ и мистриссъ Рюль».

— А какъ вы думаете? сказала Черри, получивъ эту записку среди одного изъ фамильныхъ совѣщаній: — Огюста говорила, что мистриссъ Ботлеръ Корнбюри не понравится встрѣча съ Рэчель Рэй; выходитъ совершенно напротивъ: мистриссъ Ботлеръ привезетъ Рэчель въ своей собственной каретѣ.

— Ничего подобнаго я не говорила, сказала Огюста.

— Говорила, Огюста; ну, такъ говорила мама или кто нибудь другой. Какъ это мило, что Рэчель будетъ находиться подъ покровительствомъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри!

— Желала бы я знать, что она надѣнетъ, сказала мистриссъ Таппитъ, одержавшая въ это утро побѣду надъ раненнымъ пивоваромъ въ борьбѣ за три нарядныхъ платья.

Въ пятницу утромъ пріѣхала мистриссъ Роуанъ съ дочерью; Лука Роуанъ встрѣтилъ ихъ наканунѣ въ Эксетерѣ. Мистриссъ Роуанъ была до нѣкоторой степени величественная женщина, медленная во всѣхъ своихъ движеніяхъ и осторожная въ словахъ, такъ что дѣвицы Таппитъ были очень рады за доблестное окончаніе своихъ нарядовъ до ея пріѣзда. За то Мэри ни подъ какимъ видомъ не казалась величественною; она была моложе дѣвицъ Таппитъ, любила нравиться, имѣла пріятные круглые глаза и ласковый голосъ. Не прошло трехъ часовъ пребыванія Мэри въ новомъ домѣ, какъ Черри рѣшительно присвоила ее себѣ, разсказала ей все о предстоящемъ вечерѣ, все о нарядахъ, все, что знала о мистриссъ Ботлеръ Корнбюри и дѣвицахъ Фоссетъ, и наконецъ нѣсколько словъ о Рэчель Рэй. — Могу вамъ сказать, что одинъ молодой человѣкъ почти влюбленъ въ нее.

— Ужь не братъ ли мой? спросила Мэри. — Да, сказала Черри: — впрочемъ, нѣтъ, нѣтъ; я шучу. Въ субботу Мэри тоже усердно трудилась, помогая украшать гостиную; а прежде чѣмъ наступилъ знаменитый вторникъ, мистриссъ Роуанъ и мистриссъ Таппитъ находились уже въ конфиденціальныхъ отношеніяхъ. Мистриссъ Роуанъ сразу замѣтила, что мистриссъ Таппитъ была провинціалка, — такъ она говорила своему сыну, — но все же она была хорошая женщина и добрая мать, такъ что мистриссъ Роуанъ стала удостоивать ее своимъ расположеніемъ.

Въ Браггсъ-Эндѣ приготовленія на вечеръ требовали почти такой же думы, какъ и на заводѣ, съ большею еще, можетъ быть, озабоченностію. Надо припомнить, что мистриссъ Прэймъ, когда слухъ ея былъ пораженъ неожиданными новостями, стряхнула крошки съ своего платья и оскорбленная удалилась въ свою комнату. Въ тотъ вечеръ Рэчель больше уже не видѣла своей сестры. Мистриссъ Рэй поднималась въ спальню своей дочери, но пробыла тамъ не больше двухъ минутъ.

— Что она говоритъ? почти шопотомъ спросила Рэчель.

— Она очень огорчена. Говоритъ, что если тебя нельзя принудить хорошенько объ этомъ поразмыслить, то она должна оставить коттэджъ. Я передала ей, что сказалъ мнѣ мистеръ Комфортъ, но она только смѣется надъ нимъ. Кажется, я по возможности стараюсь дѣлать все лучшее.

— Нельзя же допустить, мама, чтобы она всѣмъ распоряжалась, иначе я отказалась бы отъ вечера.

— Нѣтъ, моя милая; я этого не хочу, особливо послѣ того, что сказалъ мистеръ Комфортъ.

Мистриссъ Рэй, отправляясь къ пастору, была въ полной увѣренности, что онъ сдѣлаетъ запрещеніе на счетъ вечера, и что, опираясь на такое запрещеніе, она могла бы дать этому дѣлу направленіе, онюдь не оскорбительное ни той, ни для другой изъ ея дочерей. Она надѣялась также, что воротится домой, вооруженная такими громами противъ молодаго человѣка, которые бы успокоили Рэчель и удовлетворили Доротею. И вдругъ совѣтъ, совершенно противоположный тому, котораго она ожидала, не только разочаровалъ ее, но привелъ въ крайнее уныніе и даже спуталъ всѣ ея идеи. Она поставлена была въ безвыходное положеніе; она знала, что тутъ не могло быть выбора, ей оставалось только принять въ этой битвѣ сторону Рэчель. Она оторвала себя отъ всѣхъ якорей, кромѣ якоря, который далъ ей мистеръ Комфортъ, и потому ей слѣдовало держаться его всею своея силою. Рэчель должна была отправиться на балъ даже и въ такомъ случаѣ, если бы Доротея привела въ исполненіе свою угрозу. Въ тотъ вечеръ ничего не было сказано о Доротеѣ, и мистриссъ Рэй позволила постепенно увлечь себя въ кроткое совѣщаніе на счетъ наряда Рэчель.

Имъ предстояло проводить этотъ образъ жизни въ теченіе почти цѣлой недѣли. Рано на другое утро мистриссъ Прэймъ оставила коттэджъ, сказавъ, что будетъ обѣдать у миссъ Поккеръ, и отправилась прямо въ небольшой домъ на одной изъ боковыхъ улицъ, позади новой церкви, гдѣ проживалъ, мистеръ Пронгъ. Не помню, говорилъ ли я, что мистеръ Пронгъ былъ холостой человѣкъ? Во всякомъ случаѣ это былъ фактъ, и въ Бэзельхорстѣ не было недостатка въ людяхъ, которые утверждали, что онъ исправитъ эту ошибку, женившись на мистриссъ Прэймъ. Слухъ этотъ, хотя и доходилъ до мистриссъ Прэймъ, но не производилъ на нее никакого дѣйствія. Свѣтъ совершенно опостылѣлъ бы для нея, если бы злые языки поставили ей преграду къ посѣщенію избраннаго ею пастора. Поэтому-то, въ настоящемъ своемъ затрудненіи, она и отправилась къ мистеру Пронгу.

Мистеръ Самуэль Пронгъ былъ небольшаго роста, лѣтъ за тридцать, съ рѣдкими, свѣтло-каштановыми волосами, съ небольшимъ, немного вздернутымъ носомъ, съ глазами, не лишенными блеска и выраженія, и съ обыкновеннымъ, даже непріятнымъ ртомъ. Онъ имѣлъ хорошій, открытый лобъ, и если бы не ротъ, то лицо его выражало бы умъ и постоянство. Его губы обличали въ немъ надменность и усиліе выказать достоинство, котораго не обнаруживало ни его лицо, ни осанка; онъ какъ-то особенно держалъ свою голову и отъ времени до времени выдвигалъ впередъ, подбородокъ, что конечно дѣлалось для сообщенія наружности большаго достоинства, и что, мнѣ кажется, только служило во вредъ его попыткѣ. Онъ былъ набожный, хорошій человѣкъ; не самолюбивый, и можетъ быть, честолюбивый не болѣе того, сколько идетъ всякому мужчинѣ, искренній, трудолюбивый, довольно образованный и умный, вѣрный во многихъ отношеніяхъ своему призванію, но въ немъ недоставало одного существеннаго качества, присущаго всякому пастору англійской церкви: онъ не былъ джентльменъ. Не могу ли я назвать это необходимымъ качествомъ для пастора всякой церкви? Онъ не былъ джентльменъ. Я не хочу сказать этимъ, что онъ былъ воръ или обманщикъ, не хочу также выразить этимъ свою жалобу на то, что онъ вмѣсто зубочистки, употреблялъ вилку и въ разговорѣ опускалъ букву h, гдѣ бы она ни находилась. Я ни подъ какимъ видомъ не намѣренъ отказаться отъ того, что хочу выразить, допуская, впрочемъ, что большинство мужчинъ и большинство женщинъ поймутъ меня. Не говорю я тоже и того, что этотъ недостатокъ вредилъ его духовному сану вообще, или даже въ особенности, между людьми джентильными; я говорю только, что именно это его несчастіе чрезвычайно какъ вредило ему въ его призваніи. Прекраснымъ фасономъ фрака любуется и восхищается не тотъ, кто его носитъ, и не тѣ, которые сами имѣютъ хорошіе фраки и умѣютъ оцѣнивать его достоинство на плечахъ другихъ; но тѣ, у кого нѣтъ этой одежды, имѣютъ самые острые глаза, для того, чтобы произнести безпристрастный приговоръ надъ фракомъ ближняго, лучше ихъ одѣтаго. Что говорится здѣсь о фракахъ, то же самое можно сказать и о джентильности, о манерахъ благовоспитаннаго человѣка. Она высказывается въ одномъ какомъ нибудь словѣ, обнаруживается при первомъ взглядѣ, безсознательно оцѣнивается тѣми, кто ея не имѣетъ. Она служитъ величайшею помощью для доктора, для адвоката, для члена парламента, впрочемъ, въ послѣднемъ случаѣ, можно обойтись и безъ нея, для государственнаго сановника; но для пастора она составляетъ существенную необходимость. И такъ, мистеръ Пронгъ не былъ джентльменъ.

Мистриссъ Прэймъ повѣдала свою повѣсть мистеру Пронгу, какъ мистриссъ Рэй повѣдала свою мистеру Комфорту. Повторять ее здѣсь не представляется надобности. Мнѣ думается, что она представила поступокъ своей сестры въ видѣ величайшаго безразсудства, и сдѣлала это, впрочемъ, безъ преднамѣренной несправедливости. Она высказала свое убѣжденіе, что Рэчель можно-бы еще вывести на прямую дорогу, если только ее будетъ направлять рука достаточно твердая и вооруженная безусловной властью. Потомъ она разсказала мистеру Пронгу, что мистриссъ Рэй ходила къ мистеру Комфорту, какъ и сама она пришла теперь къ нему. Тяжело, не правда ли? даже жестоко было для бѣдной Рэчель, что исторія о ея минутномъ свиданіи подъ вязами разглашалась такимъ образомъ между мѣстными духовными совѣтниками. Мистеръ Пронгъ сидѣлъ съ спокойнымъ и даже кроткимъ лицомъ, когда ему разсказывали простую исторію о поступкѣ Рэчель; но когда рѣчь дошла до неумѣстности совѣта мистера Комфорта, ротъ его принялъ выраженіе воображаемаго высокаго достоинства, подбородокъ выдвинулся впередъ; такъ что для всякаго другаго менѣе очарованнаго, чѣмъ мистриссъ Прэймъ, стало бы очевиднымъ, что кошелекъ сдѣланъ вовсе не изъ шелку, но что въ выдѣлку его введенъ матеріалъ болѣе грубый.

— И что будутъ дѣлать овцы, когда пастырь ихъ дремлетъ, сказалъ мистеръ Пронгъ, покачавъ при этомъ головой и сморщивъ губы.

— Да, возразила мистриссъ Прэймъ: — слава Богу, что для овецъ остается еще нѣсколько людей, которые не бѣгутъ отъ труда своего, даже среди полуденнаго зноя.

Мистеръ Пронгъ прищурилъ глаза и поклонился; потомъ снова придалъ рту своему тотъ непріятный видъ, который, по его мнѣнію, придавалъ ему особенное достоинство; онъ хотѣлъ этимъ выразить, что со всею готовностію отклонилъ бы отъ себя подобный комплиментъ, какъ вовсе ненужный, если бы не принуждали принять его какъ справедливую дань. Онъ считалъ себя за пастыря, который не боялся полдневнаго зноя, и въ то же время сильно ошибался, полагая, что всѣ другіе пастыри недобросовѣстно исполняютъ свой трудъ. Ему казалось, что никакія овцы не поѣдятъ на здоровье и вдоволь травы, если при нихъ не будетъ постоянно находиться пастырь съ своимъ посохомъ. По его мнѣнію, пастырь долженъ былъ знать, какая трава болѣе сочна и питательна, и въ какихъ мѣстахъ ее можно срывать до самаго корня. Пастырь, который смотрѣлъ только за тѣмъ, чтобы овцы его паслись подъ его глазами, который только смотрѣлъ за огородами и загонялъ въ нихъ на ночь овецъ, — онъ чистый лѣнтяй, если для него становился невыносимъ зной полуденнаго солнца. Такимъ точно дѣлался и мистеръ Комфортъ, и потому мистеръ Пронгъ не любилъ его въ душѣ. Конечно не для всѣхъ овецъ была выносима паства, подобная той, которую соблюдалъ мистеръ Пронгъ, и потому онъ былъ вынужденъ пріискивать для себя особенное стадо… Это стадо состояло изъ избранныхъ со всего Бэзельхорста, и изъ этихъ избранныхъ мистриссъ Прэймъ была избраннѣйшею. Подобное заблужденіе довольно обыкновенно между молодыми, горячо преданными своему призванію пасторами.

Не буду описывать ихъ разговора, потому что они употребляли священныя слова и говорили о священныхъ предметахъ. Какъ тотъ, такъ и другая были чистосердечны и, относительно ихъ языка, не подлежатъ осужденію. И тотъ и другая ошибались въ своихъ сужденіяхъ. Мистеръ Пронгъ оправдывалъ мистриссъ Прэймъ въ ея рѣшимости оставить коттэджъ, если ей не представлялось возможности принудить свою мать положить конецъ такому великому нечестію, какое совершалось на пивоваренномъ заводѣ. — Таппиты, говорилъ онъ: — весьма свѣтскіе люди, весьма свѣтскіе, — совершенно неспособные для того, чтобы быть подругами сестры мистриссъ Прэймъ. Что касается до молодаго человѣка, то, по его мнѣнію, — ничего больше не слѣдовало говорить о немъ въ настоящее время, но что за Рэчель должно имѣть строгій надзоръ, — весьма строгій надзоръ.

Мистриссъ Прэймъ просила его навѣстить ея мать и объяснить свой взглядъ на вопросъ, — но онъ положительно отклонилъ отъ себя это приглашеніе.

Сдѣлалъ бы это съ особеннымъ удовольствіемъ, говорилъ мистеръ Пронгъ: — съ особеннымъ удовольствіемъ! но не въ моемъ характерѣ соваться туда, гдѣ меня не жалуютъ! — Въ случаѣ надобности, мистриссъ Прэймъ должна была оставить коттэджъ и на время помѣститься въ домѣ миссъ Поккеръ; но мистеръ Пронгъ, зная нѣсколько мягкость характера мистриссъ Рэй, имѣлъ расположеніе думать, что если мистриссъ Прэймъ довольно тверда, то не слѣдовало бы доводить этого вопроса до подобнаго состоянія. Мистриссъ Прэймъ отвѣчала, что она будетъ тверда; но во всякомъ случаѣ намѣревалась сдержать свое слово.

Манера мистера Пронга во время прощанья съ своей любимой овцой оправдывала до нѣкоторой степени ту молву, на которую сдѣланъ былъ намекъ. Онъ крѣпко пожалъ руку мистриссъ Прэймъ и шопотомъ призвалъ благословеніе на ея главу. Впрочемъ подобныя вещи между подобными людьми не заключаютъ въ себѣ того значенія, которое имѣютъ онѣ во внѣшнемъ мірѣ. Эти люди доступны доказательствамъ и довольно сговорчивы, тогда какъ внѣшній міръ молчаливъ и сухъ. Быть можетъ, они слишкомъ свободно обращаются съ чувствомъ любви, но эта вина все-таки лучше, чѣмъ положительное отсутствіе любви. Мистеръ Пронгъ не скрывалъ своей любви, а мистриссъ Прэймъ сочувствовала и одинаково отвѣчала ему.

— Если я могу вамъ помочь, милый мой другъ, говорилъ мистеръ Пронгъ, не отпуская ея руки: — приходите ко мнѣ всегда. Вы мнѣ не наскучите.

— Вы можете помочь мнѣ, и потому я буду приходить, сказала она, отвѣчая на пожатіе руки не менѣе крѣпкимъ пожатіемъ.

Въ то время, какъ мистриссъ Прэймъ проводила время въ назидательной бесѣдѣ, Рэчель и ея мать совѣщались на счетъ бальнаго платья, и когда молодая вдова воротилась въ коттэджъ, старшая дѣятельно занималась въ Бэзельхорстѣ выборомъ и покупкою нарядовъ. Маленькій запасъ сбереженныхъ денегъ былъ открытъ, и на нихъ купленъ премиленькій кусокъ кисеи, съ помощію котораго и съ необходимымъ количествомъ лентъ, Рэчель могла принарядиться, не щегольски, но мило и опрятно, такъ что не стыдно было показаться на какой угодно балъ. Надо было видѣть, съ какимъ удовольствіемъ мистриссъ Рэй занималась выборомъ наряда для своей дочери, особливо теперь, когда преграда религіознаго страха была уничтожена и житейское море хлынуло на нее со всею силою. Она все еще чувствовала, что утопаетъ, но въ то же время сознавалась, что такое утопаніе очень пріятно; она даже чувствовала, что для нея это было благостно. Во всякомъ случаѣ ей разрѣшилъ это мистеръ Комфортъ, и если она заблуждалась, то отвѣчать за это долженъ мистеръ Комфортъ. Когда разложили передъ ней кусокъ свѣтлой кисеи, она съ наслажденіемъ смотрѣла на него, прикасалась къ нему пальцами и прикладывала выбранныя ленты, наклонивъ на бокъ голову. Отъ времени до времени она окидывала взглядомъ Рэчель и позволяла себѣ желаніе, чтобы молодой человѣкъ полюбилъ ея дочь еще больше въ новомъ ея платьѣ. — О! какъ это грѣшно! А если такъ, то какія величайшія грѣшницы должны быть всѣ матери!

При отсутствіи Доротеи утро прошло въ коттэджѣ очень спокойно. Едва только мистриссъ Прэймъ удалилась, какъ Рэчель получила записку отъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри, въ которой подтверждалось предложеніе мистера Комфорта относительно кареты.

— Ахъ папа! что вы сдѣлали! сказала мистриссъ Ботлеръ, когда отецъ передалъ ей свое обѣщаніе: — мнѣ придется остаться тамъ на цѣлую ночь, — вѣдь она не захочетъ уѣхать раньше послѣдняго танца!

Но она, подобно отцу, была очень добра, и потому, хотя сначала ей и не понравилось такое предложеніе, но когда прошли первыя сѣтованія, она рѣшилась выполнить его какъ слѣдуетъ. Она написала любезную записку, сказавъ въ ней, что съ особеннымъ удовольствіемъ заѣдетъ за Рэчель въ такомъ-то часу, и что Рэчель съ своей стороны должна была назначить часъ своего возвращенія.

— Это будетъ очень мило, сказала Рэчель, восхищаясь мыслью о покойной и грандіозной поѣздкѣ въ каретѣ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри.

— Такъ вы окончательно рѣшились? спросила мистриссъ Прэймъ свою мать въ тотъ вечеръ.

— Воротиться назадъ теперь поздно, Доротея, отвѣчала мистриссъ Рэй, почти со слезами.

— Въ такомъ случаѣ я не могу оставаться въ этомъ домѣ, сказала Доротея. — Я переѣду къ миссъ Поккеръ, — но не раньше того утра, — такъ что, если вы передумаете, то можно еще все поправить.

Но мистриссъ Рэй не имѣла ни малѣйшаго расположенія передумывать, и съ большимъ усердіемъ принялась за приготовленія къ «балу» мистриссъ Таппитъ. Слово «вечеръ» было уже оставлено съ общаго согласія всего Бэзельхорста.

ГЛАВА VII.
БАЛЪ МИСТРИССЪ ТАППИТЪ. — НАЧАЛО.

Мистриссъ Ботлеръ Корнбюри была очень хорошенькая женщина. Она обладала той особенной красотой, которая такъ часто встрѣчается въ Англіи, и которую рѣдко можно находить гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ. Она имѣла прекрасныя черты лица, выразительные блестящіе глаза, превосходный цвѣтъ лица и правильный, полный совершенства бюстъ съ головой Юноны; — не смотря на всю красоту, она отличалась особенной простотой, сообщавшей ей еще большую очаровательность. Мнѣ случалось встрѣчать въ Италіи и Америкѣ, быть можетъ такихъ же красавицъ, какихъ видалъ я въ Англіи, но ни въ той, ни въ другой странѣ красота ихъ не предназначалась, по видимому, для семейной жизни. Въ Италіи красота нѣжная, соединяющаяся съ красотою тѣла; въ Америкѣ жесткая, соединенная съ умомъ; въ Англіи она соединяется съ сердцемъ, и, мнѣ кажется, счастливѣйшая изъ трехъ. Я не говорю, что мистриссъ Ботлеръ Корнбюри была женщина съ весьма сильными чувствами: ея сильнымъ чувствомъ была семейная любовь. Она отправлялась на балъ мистриссъ Таппитъ собственно потому, что это могло послужить въ пользу видамъ ея мужа; она обременяла себя принятіемъ подъ свое покровительство Рэчель Рэй собственно потому, что ее просилъ отецъ; ея величайшее честолюбіе состояло въ томъ, чтобы улучшить положеніе въ свѣтѣ сквайровъ Корнбюри Грэнджа. Она уже разсчитывала, нельзя ли со временемъ устроить, чтобы мужъ ея занялъ въ парламентѣ мѣсто въ качествѣ представителя своего округа.

Ровно въ девять часовъ вечера знаменитаго вторника, карета Корнбюри остановилась у воротъ коттэджа въ Браггзъ-Эндѣ, и Рэчель Рэй, совершенно одѣтая, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ, взволнованная, но все-таки счастливая, вышла изъ коттэджа и, ступивъ на подножку кареты, боялась занять въ ней свободное мѣсто.

— Садитесь, садитесь, моя милая, сказала мистриссъ Корнбюри: — не бойтесь, вы меня не изомнете. Я думаю, мы встрѣтимъ множество гостей?

Рэчель весело отвѣчала, что не знаетъ, но тоже полагала, что гостей будетъ много. Потомъ она хотѣла поблагодарить мистриссъ Корнбюри за ея любезность, и разумѣется сконфузилась на первыхъ же словахъ.

— Я въ восторгѣ, рѣшительно въ восторгѣ, сказала мистриссъ Корнбюри. — Поѣхавъ со мной, вы сдѣлали для меня большое одолженіе. Сама я никогда не танцую, и потому нахожу удовольствіе брать съ собой дѣвицъ, которыя танцуютъ.

— Развѣ вы вовсе не танцуете?

— Иногда становлюсь протанцовать кадриль. Когда женщина имѣетъ пятерыхъ дѣтей, мнѣ кажется, ей не слѣдуетъ позволять себѣ больше этого.

— О, я тоже буду танцовать одну кадриль.

— А вальсировать, — развѣ не хотите?

— Мама ничего не говорила на счетъ вальса, но я увѣрена, что это ей не понравится. Кромѣ того…

— Что же, кромѣ того?

— Не знаю, — умѣю ли я? Я училась, когда была очень маленькая; но теперь забыла.

— Стоитъ только попробовать, и вы сейчасъ же вспомните. До выхода замужъ, я любила вальсъ лучше всѣхъ другихъ танцевъ.

И это говорила дочь мистера Комфорта, пастора, который съ такимъ усерднымъ краснорѣчіемъ проповѣдывалъ воздержаніе отъ свѣтскихъ удовольствій! Даже Рэчель пришла въ нѣкоторое замѣшательство; ей показалось, что она положительно тонетъ въ волнахъ житейскаго моря.

Подъѣхавшая къ пивоваренному заводу карета мистриссъ Ботлеръ Корнбюри произвела большую суматоху; — и Рэчель чувствовала, что она гораздо бы спокойнѣе пробралась въ гостиную подъ покровительствомъ мистриссъ Рюль. Всѣ слуги, по видимому, бросились на нее, и когда она очутилась въ пріемномъ залѣ и была проведена оттуда въ одну изъ внутреннихъ комнатъ, ей не позволили поправить свой туалетъ безъ помощи горничной. Мистриссъ Корнбюри, привыкшая къ подобнымъ вещамъ, была готова въ одну минуту; она обратила горничную къ молоденькой лэди съ той доброй мыслью, что туалетъ дѣвицы требуетъ большаго вниманія, чѣмъ туалетъ замужней женщины. Рэчель теряла свою голову, и знала, что теряетъ ее. Воротившись снова въ пріемный залъ, она рѣшительно не знала, гдѣ находится, а когда мистриссъ Корнбюри взяла ее за руку и повела на верхъ, у Рэчель явилось сильное желаніе вернуться домой. На первой площадкѣ, — танцовальный залъ былъ на верху, — онѣ встрѣтили мистера Таппита, голубой атласный жилетъ котораго такъ и бросался въ глаза, — на второй площадкѣ онѣ нашли мистриссъ Таппитъ, въ великолѣпномъ платьѣ изъ зеленаго ирландскаго поплина.

— Ахъ, мистриссъ Корнбюри! какъ мы рады! Дѣвицы Фоссетъ уже здѣсь; онѣ только что пріѣхали. Какъ вы добры, что пріѣхали! Какъ вы добры, что привезли Рэчель Рэй! Здоровы ли вы, Рэчель?

Мистриссъ Корнбюри, выслушавъ это, спокойно вошла въ гостиную; и Рэчель снова увидѣла себя увлекаемую за ней. Она полагала что ей слѣдовало бы оставить свою покровительницу, какъ скоро послѣдняя благополучно доставила ее въ домъ, и что, не отрываясь отъ нея, она употребляла во зло ея расположеніе; не смотря на то, Рэчель не могла выбрать момента, въ который бы удобнѣе было оставить ее. Въ гостиной, — въ той самой комнатѣ, изъ которой вынесли ковры, — онѣ встрѣчены были дѣвицами Таппитъ, которыя при настоящемъ случаѣ такъ перемѣшались съ дѣвицами Фоссетъ, что Рэчель съ трудомъ могла отличить однѣхъ отъ другихъ. Мистриссъ Ботлеръ Корнбюри была окружена въ одинъ моментъ, и на нее со всѣхъ сторонъ посыпались слова. Рэчель тоже находилась въ серединѣ кружка; къ ней тоже обратилось нѣсколько голосовъ; но присутствіе духа совершенно покинуло ее, и она никогда не могла припомнить того, что говорила при этомъ случаѣ.

Танцы уже были; они начались жиденькой кадрилью, въ которой ранніе гости приняли участіе безъ всякаго одушевленія, и въ которую они стали противъ желанія. Къ концу кадрили пріѣхали дѣвицы Фоссетъ, а вслѣдъ за ними и мистриссъ Корнбюри, такъ что вечеръ, можно сказать, снова начался. То, что было сдѣлано до этой поры, можно сравнить съ настраиваньемъ инструментовъ передъ началомъ оперы. Конечно, кому пріятно находиться при этомъ настраиваньи, однако бываютъ случаи, когда не представляется никакой возможности избѣгнуть подобнаго неудовольствія. Какъ бы то ни было, Рэчель, подъ покровительствомъ мистриссъ Корнбюри, была представлена на сцену какъ разъ въ настоящую минуту. Какъ скоро кончилась несвязная болтовня, Черри взяла Рэчель за руку и отвела ее немного въ сторону.

— Тебѣ нужно взять карточку, сказала Черри, подавая билетикъ, на которомъ напечатаны были танцы въ томъ порядкѣ, въ какомъ они должны были слѣдовать одинъ за другимъ. — Первая кадриль уже кончена: — такая скучная вещь. Я танцовала съ Адольфомъ Григсомъ, собственно потому, что не могла бы отъ него отдѣлаться на одну кадриль.,

Рэчель взяла карточку, но никогда не видѣвъ ее прежде, рѣшительно не понимала ея назначенія.

— Когда тебя ангажируютъ, ты должна записать своего кавалера, — вотъ какъ это сдѣлано у меня; и Черри показала свою карточку, которая носила уже на себѣ имена разныхъ кавалеровъ, нацарапанныя іероглифами, понятными только для одной ея.

— Нѣтъ ли карандаша у тебя?

— Нѣтъ; въ такомъ случаѣ приходи ко мнѣ; онъ виситъ у меня вотъ здѣсь.

Рэчель начинала понимать и въ то же время думать, что едва ли ей встрѣтится надобность въ карандашѣ, когда къ ней воротилась мистриссъ Корнбюри съ молодымъ человѣкомъ.

— Я хочу отрекомендовать вамъ моего кузена, Вальтера Корнбюри, сказала она. Мистриссъ Корнбюри была женщина, которая очень хорошо знала обязанности покровительницы и не хотѣла пренебрегать ими. — Онъ вальсируетъ очаровательно, продолжала мистриссъ Корнбюри шопотомъ; — такъ что вамъ нечего бояться, если пуститесь съ нимъ въ первый разъ. Онъ всегда исполняетъ то, что я ему приказываю.

Рекомендація была кончена, и Рэчель не имѣла случая ни повторить своего опасенія, ни сказать еще разъ, что, по ея мнѣнію, лучше бы не вальсировать. Она не знала, о чемъ ей говорить съ мистеромъ Вальтеромъ Корнбюри, и не успѣла сказать еще слова, какъ уже онъ ангажировалъ ее на два танца, на первый вальсъ, который сейчасъ долженъ былъ начаться, и на одну изъ ближайшихъ къ ужину кадрилей.

— Она очень мила, говорила мистриссъ Ботлеръ Корнбюри своему кузену: — я хочу, чтобы вы были съ ней любезны.

— Не безпокойтесь, въ моихъ рукахъ она будетъ порхать, какъ бабочка, сказала Вальтеръ. — Однако, сколько собралось здѣсь всякаго народа!

— Да, и вы должны со всѣми танцовать.

— Ничего; я не разборчивъ: я буду танцовать, пока не потушатъ огней.

И Вальтеръ воротился къ Рэчель, которая уже работала карандашомъ Черри.

— Неужели Рэчель Рэй будетъ вальсировать съ Вальтеромъ Корнбюри? сказала Огюста своей матери. Огюста только что отказала отвратительному Григсу и должна была принять предложеніе заводскаго конторщика, не менѣе отвратительнаго.

— Это потому, что она пріѣхала въ каретѣ, сказала мистриссъ Таппитъ: — я не думаю, впрочемъ, что она умѣетъ вальсировать, и вслѣдъ за этимъ поспѣшила принять новыхъ гостей.

Рэчель ни на минуту не оставалась одна; яркое освѣщеніе, множество гостей, новизна всего, что окружало ее, приводили ее въ такое замѣшательство, что она не имѣла ни малѣйшей возможности остановить свои мысли на предметѣ, на которомъ онѣ постоянно были сосредоточены въ теченіе послѣдней недѣли. Она не успѣла даже осмотрѣть комнату и взглядомъ отыскать въ ней Роуана. Въ толпѣ она разсмотрѣла Мэри Роуанъ, но не разговаривала съ ней. Она узнала, ее по описанію, которое сдѣлала Черри Таппитъ. Рэчель не видала молодаго Роуана съ тѣхъ поръ, какъ разсталась съ нимъ подъ вязами; съ тѣхъ поръ изъ семейства Тацпитовъ она не видѣла ни души. Ея мать ни слова ей не говорила о нихъ, и постоянно предостерегала, чтобы въ вечернихъ прогулкахъ своихъ, она не искала встрѣчи съ ними;, послѣ того, что сказала сестра, она сама сознавала необходимость избѣгать прогулокъ въ Бэзльхорстѣ, а избѣгая встрѣчи съ Роуаномъ, она не могла встрѣтиться съ женскимъ обществомъ съ пивовареннаго завода.

Наконецъ, гостиная немного очистилась; нетанцующіе, будучи оттѣснены назадъ, образовали изъ себя небольшія группы, музыка заиграла вальсъ. Сердце Рэчель готово было выпрыгнуть, когда къ ней подошелъ ея кавалеръ и повелъ ее къ аренѣ танцевъ. Рэчель безмолвно поручала себя молодому Корнбюри; она не находила словъ объяснить ему, что съ большимъ бы удовольствіемъ осталась на мѣстѣ, во мракѣ, за стѣною кринолинъ.

— Нельзя ли подождать немного, сказала она съ замираніемъ сердца.

— Сдѣлайте милость. Никакой нѣтъ надобности торопиться, только займемте такое мѣсто, откуда мы можемъ пуститься въ вальсъ, когда вздумается. Пожалуйста, танцуя со мной, вы ничего не бойтесь. — Патти мнѣ все разсказала, и повѣрьте, стоитъ только сдѣлать кругъ, другой, — и вы будете тапцовать превосходно.

Въ голосѣ молодаго человѣка было много добраго, располагающаго; Рэчель чувствовала, что можетъ попросить его позволить ей присѣсть.

— Право, я не могу, сказала она.

— О, ничего, попробуемте!

Вальтеръ Корнбюри обхватилъ ея станъ, и они понеслись. Онъ дѣйствительно сдѣлалъ два круга, очень тихо и спокойно, какъ ему казалось; но не такъ казалось это Рэчель: она думала, что въ вихрѣ вальса голова ея готова была отдѣлиться; о ногахъ своихъ и ихъ движеніяхъ она не знала ничего, хотя очень вѣрно слѣдовала такту музыки; она дѣлала это совершенно безсознательно, и, когда Вальтеръ Корнбюри позволилъ ей остановиться, Рэчель не знала, куда повернуться, не знала, въ какой части комнаты остановилась. А между тѣмъ ей нравилось это; она испытывала нѣкоторое торжество отъ убѣжденія, что, танцуя въ первый разъ, нисколько себя не сконфузила.

— Очаровательно! сказалъ Вальтеръ Корнбюри. Рэчель хотѣла что-то отвѣтить, но у нея захватило духъ, и она не могла выговорить слова.

— Очаровательно! повторилъ молодой человѣкъ. — Музыка играетъ немного медленно, но мы сейчасъ заставимъ ее играть поживѣе.

Медленно! Рэчель казалось, что она кружилась въ какомъ-то вихрѣ, водоворотѣ, быстрота котораго, хотя и пріятная, въ то же время наводила на нее ужасъ.

— Не угодно ли! мы сдѣлаемъ еще одинъ туръ. — И Рэчель снова закружилась, прежде чѣмъ успѣла высказать свое мнѣніе на счетъ музыки.

— Я никакъ не подозрѣвала, что эта дѣвушка умѣетъ танцовать, сказала мистриссъ Таппитъ, обращаясь къ мистриссъ Рюль.

— Не думаю, чтобы это понравилось ея матери, если бы она увидала, сказала мистриссъ Рюль.

— А что бы сказала мистриссъ Прэймъ? замѣтила мистриссъ Таппитъ.

Какъ бы то ни было, начало сдѣлано, и Рэчель, когда ей дали понятіе, что танецъ этотъ кончился, начинала убѣждаться, что міръ вальсированья былъ открытъ для нея, по крайней мѣрѣ на этотъ вечеръ. Ну, было ли тутъ что нибудь дурное, порочное? Рэчель сомнѣвалась. Если бы до пріѣзда кареты мистриссъ Корнбюри, кто нибудь замѣтилъ ей, что она будетъ вальсировать въ этотъ вечеръ, она бы съ ужасомъ отклонила себя даже отъ идеи объ этомъ! О! какъ легокъ путь къ берегамъ ядовитаго Аверна! но развѣ она стремилась къ берегамъ Аверна?

Рэчель продолжала ходить по комнатѣ между множествомъ гостей, склонясь на руку своего кавалера и отвѣчая на его добродушные вопросы одними односложными словами, когда до руки ея коснулся чей-то вѣеръ; она обернулась, и встрѣтилась лицомъ къ лицу съ Роуаномъ и его сестрой.

— Я давнымъ давно пробираюсь къ вамъ, сказалъ онъ, показавъ молодому Корнбюри видъ извиненія: — и никакъ не могъ, хотя во время вальса такъ былъ близокъ отъ столкновенія съ вами, что чуть чуть не пустилъ васъ на дно.

— Премного вамъ обязаны, что позволили намъ избѣжать такого несчастія, сказалъ Корнбюри: — не правда ли, миссъ Рэй?

— У меня на рукахъ былъ такая тяжесть, сказалъ Роуанъ. — Однако я долженъ представить васъ моей сестрѣ. Скажите, ради Бога, гдѣ вы пропадали въ эти десять дней?

Представленіе кончилось, и молодой Корнбюри, увидѣвъ, что дама его поступила на руки другой дамы, заблагоразсудилъ удалиться.

— Я очень много слышала о васъ, миссъ Рэй, сказала Мэри Роуанъ.

— Въ самомъ дѣлѣ? Не знаю, кто бы могъ сказать вамъ обо мнѣ.

Слова эти были не совсѣмъ учтивы; но Рэчель рѣшительно не умѣла прибрать другихъ словъ.

— Больше всего я слышала отъ Черри и… и отъ брата.

— Я очень рада познакомиться съ вами, сказала Рэчель.

— Онъ говорилъ мнѣ, что вы непремѣнно придете прогуляться съ нами; но слова его не оправдались, и мы всѣ согласились, что вы исчезли.

— Я оставалась дома, сказала Рэчель. — Она не могла при этомъ не припомнить всѣхъ словъ, сказанныхъ на кладбищѣ въ минуты послѣдняго свиданія, не могла не чувствовать ихъ до ногтей своихъ пальцевъ. Роуанъ долженъ былъ знать, почему она не приходила раздѣлить прогулку съ дѣвицами съ пивовареннаго завода. Неужели же онъ позабылъ, что называлъ ее просто Рэчель и крѣпко держалъ ее за руку? Неужели онъ позволялъ себѣ дѣлать подобныя вещи съ другими дѣвицами такъ часто, что не обращалъ на это никакого вниманія?

— Вѣрно вы берегли себя для бала, сказалъ Роуанъ. — Впрочемъ, и то надо сказать, рѣдкіе люди имѣютъ полное право и показываться рѣдко. Но теперь скажите, есть ли на вашей карточкѣ хоть одна вакансія для меня?

— Вакансія! сказала Рэчель.

— Ужь не намѣрены ли вы сказать, что нѣтъ ни одной? Взгляните сюда: — я берегъ эти танцы нарочно для васъ, хотя, можетъ быть, двадцать дѣвицъ просили меня сдѣлать для нихъ одолженіе.

— Ахъ, братъ! какъ ты можешь говорить такой вздоръ? сказала Мэри Роуанъ.

— А что же? я говорю правду: — вотъ онѣі и онъ показалъ свою карточку.

— Я ни кѣмъ не ангажирована, сказала Рэчель: — кромѣ, впрочемъ, одной кадрили, на которую я дала слово мистеру Корнбюри, тому джентльмену, который теперь ушелъ.

— Въ такомъ случаѣ, вы не будете претендовать, если я пополню вашимъ именемъ всѣ пробѣлы, всѣ вакансіи, которыя, не забудьте, я берегъ собственно для васъ.

И имя Рэчель сейчасъ же очутилось противъ безчисленнаго множества танцевъ. Потомъ Роуанъ взялъ ея карточку и въ разныхъ мѣстахъ написалъ свое имя. Рэчель знала, что она была слишкомъ безсильна, чтобы мѣшать ему дѣйствовать во всемъ по своему, а онъ обладалъ достаточной силой, чтобы поступать, какъ ему хочется.

Лука Роуанъ долженъ былъ протанцовать первый изъ множества обѣщанныхъ танцевъ, и Рэчель осталась одна съ Мэри Роуанъ.

— Скажите, вамъ правится мой братъ? спросила Мэри. — Впрочемъ, я не имѣю права предлагать вамъ подобные вопросы. Мы всѣ считаемъ его очень умнымъ.

— Мнѣ кажется, онъ очень уменъ.

— Даже слишкомъ уменъ для того, чтобы быть пивоваромъ. Вы, однакожь, не обращайте вниманія на мои слова. Я бы лучше желала, чтобы онъ поступилъ въ военную службу.

— Для моего брата, если бы онъ былъ у меня, я бы этого не пожелала.

— А чего бы вы пожелали?

— Право, не знаю. — У меня никогда не было брата; можетъ статься, быть пасторомъ.

— Да, это было бы очень хорошо; но братъ не захотѣлъ бы быть пасторомъ. Его предназначали въ адвокаты, и это ему вовсе не понравилось. Онъ говоритъ, что въ искусствѣ варить пиво гораздо больше поэзіи, но, безъ всякаго сомнѣнія, говоря это, онъ смѣется надъ нами. Ахъ, вотъ и мой кавалеръ. Надѣюсь видѣться съ вами очень часто, пока буду гостить въ Бэзльхорстѣ.

Рэчель осталась одна; но въ ту же минуту къ ней подошла мистриссъ Таппитъ.

— Душа моя, сказала она: — мистеръ Григсъ желаетъ удостоиться чести протанцовать съ вами кадриль.

Такимъ образомъ Рэчель увидѣла себя подлѣ отвратительнаго мистера Григса.

— Какъ мнѣ жаль тебя, сказала подошедшая Черри. — Помни, что больше одного раза съ нимъ не нужно танцовать. Я, по крайней мѣрѣ, этого не сдѣлаю.

Послѣ того Рэчель позволено было просидѣть въ покоѣ до окончанія польки. Потомъ подошла къ ней мистриссъ Корнбюри сказать слово, другое, но не оставалась при ней долго, такъ что Рэчель могла помечтать о Роуанѣ и подумать о томъ, что должна сказать ему. Взглянувъ украдкою на карточку, она увидѣла, что Роуанъ написалъ свое имя противъ пяти танцевъ. Невозможно же было протанцовать съ нимъ однимъ пять танцевъ, и потому два изъ нихъ она вычеркнула ногтемъ. Слѣдующій танецъ принадлежалъ Роуану, и во время его она хотѣла объяснить ему, зачѣмъ это сдѣлала. Настоящее со всѣми предшествовавшими обстоятельствами принимало въ ея думахъ огромные размѣры и возбуждало въ ней тревожныя чувства. Она была бы несчастлива, если бы Роуанъ не подошелъ къ ней, какъ была несчастлива и теперь, когда онъ почти не отрывался отъ нея, или, если не несчастлива, то во всякомъ случаѣ взволнована. И что она скажетъ на счетъ свиданія подъ вязами? Ничего, если онъ самъ не начнетъ разговора объ этомъ предметѣ. Рэчель воображала, что онъ скажетъ что нибудь о рукѣ въ облакахъ, и если скажетъ, то она должна заставить его понять, что…. что…. Словомъ, она не знала, на чемъ остановить свои думы. Представится ли ей возможность намекнуть ему, что онъ не долженъ называть ее однимъ именемъ?

Въ то время, какъ она раздумывала объ этомъ, къ ней подошелъ и сѣлъ рядомъ мистеръ Таппитъ.

— Очень мило; не правда ли? сказалъ онъ. — Очень мило; во всѣхъ отношеніяхъ.

— О, да! весьма мило. Я не думала, что будетъ такъ прекрасно.

Съ мистеромъ Таппитомъ, въ голубомъ его жилетѣ, она могла говорить нисколько не стѣсняясь. О Боже! только одни молодые люди пользуются особеннымъ вниманіемъ, какимъ только свѣтъ въ состояніи располагать; вниманіемъ, которымъ стоитъ пользоваться. Когда мужчинѣ стукнетъ сорокъ, и онъ сдѣлается тучнымъ, тогда всякій можетъ говорить съ нимъ безъ всякаго къ нему уваженія!

— Да, да, очень мило! сказалъ мистеръ Таппитъ, который, однако же, былъ не совсѣмъ-то спокоенъ. Онъ заходилъ въ столовую и увидалъ, что лакей разбиралъ длинно-шейныя бутылки, разстанавливая ихъ въ ряды, повидимому дюжинами. — Это что? спросилъ онъ довольно рѣзко. — Шампанское, сэръ! Тутъ долженъ бы быть ледъ, но вѣроятно объ немъ забыли. — Откуда достала мистриссъ Таппитъ столько вина? Очевидно было, что съ помощію какой нибудь хитрости она умѣла провести его. Онъ улыбался, улыбался и улыбался въ теченіи всего вечера; онъ непремѣнно хотѣлъ вывѣдать отъ мистриссъ Таппитъ, прежде чѣмъ позволитъ ей успокоиться. Онъ оставался въ столовой подъ видомъ наблюденія за сервировкой стола, но въ сущности онъ считалъ бутылки. Ихъ оказалось, однако же, всего одна дюжина. Онъ зналъ, что Григсы продавали по шести шиллинговъ за бутылку. Три фунта стерлинговъ; Боже, Боже!

— Да, да, очень мило! просто прелесть! сказалъонъ миссъ Рэчель. — Не забудьте выпить за ужиномъ бокальчикъ шампанскаго. Кстати, не доставить ли вамъ кавалера? Да вотъ, Боккетъ, на слѣдующій танецъ будь кавалеромъ миссъ Рэй.

Боккетъ былъ конторщикомъ на пивоваренномъ заводѣ. Рэчель не могла отговориться, и потому имя Боккета было занесено на карточку, хотя Рэчель крайне не хотѣлось танцевать съ такимъ кавалеромъ. Недѣли двѣ тому назадъ, когда Рэчель не ѣздила еще въ каретѣ мистриссъ Корнбюри, когда не вальсировала еще съ кузеномъ мистриссъ Корнбюри, когда не любовалась еще заходящимъ солнцемъ съ Роуаномъ, тогда, пожалуй, она охотно согласилась бы танцовать и съ мистеромъ Боккетомъ, если бы только въ тѣ дни мечтала о танцахъ. Въ это время снова подошла мистриссъ Корнбюри, приведя съ собой другихъ кавалеровъ, и карточка Рэчель начала пополняться.

— Кадриль передъ ужиномъ вы танцуете со мной, сказалъ Вальтеръ Корнбюри. — Это рѣшено, вы знаете.

О, какой новый, какрй чудный міръ открывался для Рэчель, и какъ отличался онъ отъ доркасскихъ митинговъ въ квартирѣ миссъ Поккеръ!

Наконецъ наступилъ моментъ вечера, который изъ всѣхъ моментовъ былъ для Рэчель самый затруднительный. Къ ней подошелъ Лука Роуанъ съ приглашеніемъ на слѣдующую кадриль. Рэчель говорила уже съ нимъ, или, вѣрнѣе, онъ съ ней говорилъ; но это было въ присутствіи третьяго лица, когда, само собою разумѣется, ничего не могло быть сказано ни о закатѣ солнца, ни объ облакахъ, ничего на счетъ обѣщанія дружбы. Но теперь ей предстояло снова находиться съ нимъ въ уединеніи, въ уединеніи другаго рода, въ уединеніи позволительномъ, въ теченіи котораго онъ могъ говорить ей, что ему угодно, и отъ котораго она не могла даже убѣжать. За величайшій грѣхъ считали поступокъ ея, когда она простояла съ нимъ нѣсколько минутъ подлѣ ограды; а теперь она стояла съ нимъ озаренная блескомъ лампъ и люстръ, одѣтая въ лучшее платье, онъ могъ нашептывать ей слова, какія вздумается. Впрочемъ, она была увѣрена, ей казалось, что она была увѣрена, что онъ не скажетъ ей столь очаровательныхъ, столь полныхъ значенія словъ, какъ слова, которыми онъ заставлялъ ее наблюдать за рукой въ облакахъ.

До конца первой фигуры Роуанъ ничего не говорилъ.

— Скажите мнѣ, спросилъ онъ потомъ: — почему никто не видѣлъ васъ съ прошлой субботы?

— Я была дома.

— Гм! вы говорите мнѣ правду. Вспомните, что говорили мы при прощаньи… мы обѣщались быть друзьями; а другъ долженъ говорить другу всю истину. Впрочемъ, можетъ быть, вы не припомните, что мы говорили?..

— Я не думаю, мистеръ Роуанъ, чтобы я сказала что нибудь особенное.

— Въ самомъ дѣлѣ? Въ такомъ случаѣ я только мечталъ. Я воображалъ, что вы обѣщали мнѣ вашу дружбу.

Роуанъ остановился, ожидая отвѣта, но Рэчель молчала. Она не могла объявить ему, что не хочетъ быть его другомъ.

— Однако вы не сказали еще, почему вы оставались дома? Смотрите же: на такой прямой вопросъ вы должны отвѣчать не менѣе прямо. Не оскорбилъ ли я васъ?

Рэчель молчала. Ей казалось, что комната ходитъ вкругъ нея, и что музыка производитъ головокруженіе. Если бы она сказала, что онъ ничѣмъ не оскорбилъ ее, это послужило бы ему въ оправданіе, что онъ называлъ ее Рэчель.

— Вѣдь я ничѣмъ не оскорбилъ васъ? повторилъ онъ.

— Ахъ, мистеръ Роуанъ, оставьте это теперь; вы должны начинать фигуру; — и такимъ образомъ на минуту она выведена была изъ затруднительнаго положенія.

Подавая ему обѣ руки, чтобы сдѣлать окончательный шенъ, Рэчель льстила себя надеждою, что болѣе онъ уже не воротится къ этому предмету. И дѣйствительно, онъ не возобновлялъ прерваннаго разговора до конца кадрили. Продолжая танцовать, онъ говорилъ съ ней очень мало, такъ что къ концу послѣдней фигуры Рэчель по прежнему наслаждалась удовольствіями бала. Роуанъ сказалъ нѣсколько словъ о нарядѣ мистриссъ Корнбюри, нѣсколько словъ о замѣчательномъ расположеніи брилліантовъ мастера Григса, при чемъ Рэчель чуть-чуть не расхохоталась, и наконецъ сказалъ нѣсколько похвальныхъ словъ дѣвицамъ Таппитъ.

— Что касается до Черри, говорилъ Роуанъ: — то я положительно влюбленъ въ нее за ея непринужденное, доброе, искреннее обращеніе; а Марта, изъ всѣхъ живыхъ женскихъ созданій, самое честнѣйшее и справедливѣйшее.

— О, я передамъ ей ваши слова, сказала Рэчель: — ей это очень понравится.

— Нѣтъ, вы этого не дѣлайте. Вы не должны передавать того, что говорю я вамъ по особому довѣрію.

Слово «довѣріе» снова заставило Рэчель замолчать, и молчаніе ея продолжалось до тѣхъ поръ, пока Роуанъ по окончаніи танца не подалъ ей руки.

— Пойдемте къ лѣстницѣ: мы тамъ чѣмъ нибудь освѣжимся, сказалъ онъ. — Мнѣ нравятся подобныя собранія особенно потому, что здѣсь всякому дозволяется заглядывать куда угодно. Вы видите вонъ эту маленькую комнату съ открытою дверью. Тутъ мистеръ Таппитъ хранитъ свои старые сапоги и бичь, съ которымъ онъ объѣзжаетъ свою сѣрую лошадь. Теперь тутъ четверо играютъ въ карты и одинъ изъ нихъ сидитъ на перевернутомъ чемоданѣ.

— А куда же дѣвались старые сапоги?

— Часть собрали въ одну груду на постели мистриссъ Таппитъ. Я самъ помогалъ тащить ихъ туда. Другая часть поразсована подъ рѣшетки каминовъ, которые теперь не топятся. Сюда, сюда; тутъ есть мѣсто у окна.

И Роуанъ посадилъ Рэчель въ нишѣ стараго окна на площадкѣ лѣстницы, потомъ принесъ ей лимонаду, и когда Рэчель выпила его, онъ расположился подлѣ нея.

— Не пора ли намъ отправиться къ танцующимъ?

— Танцы начнутся еще черезъ нѣсколько минутъ. Музыканты опять настраиваютъ инструменты. Я совѣтую вамъ послѣ каждаго танца оставлять минуты на двѣ раскаленный воздухъ гостиной. Кромѣ того, вы должны еще отвѣтить мнѣ на давнишній вопросъ. Неужели я чѣмъ нибудь оскорбилъ васъ?

— Пожалуйста не говорите объ этомъ. Я прошу васъ. Теперь все кончено.

— Нѣтъ, напротивъ, далеко еще не кончено. Я зналъ, что вы сердитесь на меня, и сказать ли, почему?

— Нѣтъ, мистеръ Роуанъ, не говорите ничего объ этомъ.

— Во всякомъ случаѣ я могу думать, что вы меня простили. Но что, если я точно также оскорблю васъ и въ другое время? Если я попрошу позволенія дѣлать это такъ, чтобы оно не было оскорбленіемъ? Вы только подумайте, что если мнѣ придется провести всю свою жизнь въ Бэзльхорстѣ, неужели вы назовете безразсуднымъ желаніе во мнѣ имѣть васъ моимъ другомъ? Неужели вы намѣрены разлучиться съ Черри Таппитъ только потому, что вы боитесь меня?

— О, нѣтъ..

— Но развѣ вы не доказали этого въ теченіе прошлой недѣли? скажите, миссъ Рэй; и неужели мнѣ всегда надо будетъ говорить: «миссъ Рэй?» — Роуанъ замолчалъ, но Рэчель ничего не сказала. — «Рэчель» — такое прекрасное имя.

— Напротивъ, я думаю, очень некрасивое.

— Это одно изъ лучшихъ именъ въ Библіи, имя, заключающее въ себѣ много поэзіи. Кто не помнитъ Рэчель^[2], оплакивающей своихъ дѣтей?

— Это идея, а не имя. Руѳь вдвое милѣе, а Мэри самое очаровательное изъ всѣхъ именъ.

— До сихъ поръ я не зналъ еще ни души, кого бы звали Рэчель, сказалъ Роуанъ.

— А я до сихъ поръ не знала ни души, кого бы звали Лукою.

— Тутъ есть въ своемъ родѣ случайность, не правда ли? случайность, которая должна сдѣлать насъ друзьями. Поэтому я могу обращаться къ вамъ называя васъ просто Рэчель!

— О, нѣтъ, пожалуйста этого не дѣлайте. Что подумаютъ объ этомъ другіе?

— Быть можетъ, они узнаютъ въ этомъ истину, сказалъ Роуанъ. — Быть можетъ, они станутъ воображать, что я называю васъ такъ потому, что вы мнѣ нравитесь. Быть можетъ, они подумаютъ, что вы позволяете мнѣ это дѣлать, потому что я вамъ нравлюсь. Люди часто дѣлаютъ подобныя ошибки.

Въ эту минуту подошелъ къ нимъ съ раскраснѣвшимся лицомъ мистеръ Боккетъ.

— Я искалъ васъ вездѣ, сказалъ онъ, обращаясь къ Рэчель: — танцы кончаются, а васъ нигдѣ нѣтъ.

— Ахъ, какая жалость, сказала Рэчель: — я совсѣмъ позабыла.

— Я такъ и думалъ, сердито сказалъ мистеръ Боккетъ и въ то же время подалъ руку Рэчель и повелъ ее въ комнаты.

Оставался конецъ какого-то вальса, и онъ могъ еще сдѣлать съ ней хотя одинъ туръ. Всѣ почти вслухъ называли ее красавицей бала, и потому мистеръ Боккетъ не хотѣлъ упустить такой прекраснѣйшій случай.

— Ахъ, мистеръ Роуанъ, сказала Рэчель, посмотрѣвъ назадъ въ то время, какъ ее уводили: — я должна сказать одно слово мистеру Роуану. Съ этимъ вмѣстѣ она отдѣлилась отъ своего кавалера, и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ назадъ, почти шопотомъ сказала Роуану: — въ моей карточкѣ вы назначили себѣ чрезвычайно много танцевъ. Два или три изъ нихъ вы должны вычеркнуть.

— Ни одного, сказалъ Роуанъ: — я ангажировалъ васъ и кончено.

— Но я, право, не могу.

— Само собою разумѣется, я не буду васъ принуждать, но изъ карточки не вычеркну ничего… и ничего не забуду.

Рэчель присоединилась къ мистеру Боккету, который не замедлилъ объявить ей, что Роуана на пивоваренномъ заводѣ никто не любитъ.

— Мы считаемъ его черезчуръ высокомѣрнымъ. Показываетъ видъ, что знаетъ больше всякаго другаго.

ГЛАВА VIII.
БАЛЪ МИСТРИССЪ ТАППИТЪ. — ОКОНЧАНІЕ.

Рэчель Рэй была единодушно признана красавицей вечера. Я думаю, она была обязана этимъ сколько могущественному вліянію мистриссъ Ботлеръ Корнбюри, столько же и собственной красотѣ. Мистриссъ Ботлеръ Корнбюри, принявъ на себя роль покровительницы, выполняла ее отъ чистаго сердца и всѣми силами старалась возвысить въ глазахъ общества свою protégé. Еще задолго до ужина, карточка Рэчель была совершенно полна, но эта полнота начинала безпокоить ее; Рэчель знала, что дѣлала ошибки. Тѣ мѣста, на которыхъ стояла буква Р., она считала для себя священными. Она заранѣе дала себѣ слово не танцовать съ нимъ всѣ занятые этой буквой танцы и пропустить изъ нихъ по крайней мѣрѣ два; но въ то же время не хотѣла принять предложенія ни отъ кого другаго, тѣмъ болѣе, что она не опредѣляла, который именно изъ танцевъ долженъ быть пропущенъ. Рэчель старалась объяснить это, когда вальсировала съ нимъ, не задолго передъ ужиномъ; но объясненіе какъ-то не вязалось, потому что все ея вниманіе обращено было на выполненіе танца.

— Если только вы придадите себѣ немного больше энергіи, говорилъ Роуанъ: — вы будете вальсировать превосходно.

— Нѣтъ, мнѣ никогда не вальсировать хорошо, отвѣчала она: — да я и не думаю, что мнѣ когда нибудь придется еще разъ вальсировать.

— Однако вамъ это нравится?

— О, да; чрезвычайно нравится. Но вѣдь нельзя дѣлать всего, что намъ нравится.

— Нѣтъ; по крайней мѣрѣ, для меня теперь нельзя. Вы сами не позволяете мнѣ дѣіать того, что мнѣ нравится.

— Пожалуйста, мистеръ Роуанъ, — не говорите въ этомъ тонѣ. Если вы будете говорить, вы уничтожите все мое удовольствіе. Вы должны позволить мнѣ наслаждаться имъ до самаго конца.

Такимъ образомъ она болѣе и болѣе сближалась съ нимъ, сама того не замѣчая.

— Какъ прекрасно расположенъ вашъ домъ для танцевъ, сказала мистриссъ Корнбюри хозяйкѣ дома.

— Помилуйте… я не думаю. Наши комнаты такія маленькія. Вы очень добры, мистриссъ Корнбюри, говоря это. Повѣрьте, я никогда не буду въ состояніи вполнѣ выразить вамъ мою признательность…

— Кстати, сказала мистриссъ Корнбюри: — какая прекрасная дѣвушка выросла изъ Рэчель Рэй!

— Да, правда, сказала мистриссъ. Таппитъ.

— И какъ прекрасно танцуетъ! Я этого не ожидала. Молодые люди по видимому въ восторгѣ отъ нея. Какъ вы объ этомъ думаете?

— Мнѣ кажется, что это такъ. Только я всегда была такого мнѣнія, что подобный восторгъ — несчастіе для молоденькой дѣвушки, — особливо когда въ немъ нѣтъ никакого значенія, — а это прямо можно сказать о бѣдной Рэчель.

— Я вовсе этого не вижу.

— Вы знаете ея мать, мистриссъ Корнбюри; — онѣ никогда не бываютъ въ обществѣ. Вы были такъ добры, что привезли ее сюда, и дѣйствительно, она очень мила. Мои дочери любятъ ее. Я только боюсь, чтобы это не вскружило ей голову. А вотъ и мистеръ Таппитъ. Вы должны, мистриссъ Корнбюри, пожаловать внизъ и что нибудь поужинать.

И мистеръ Таппитъ въ голубомъ своемъ жилетѣ увелъ мистриссъ Корнбюри.

— Надо вамъ сказать, я не имѣю привычки ужинать.

— По крайней мѣрѣ вы должны выпить бокалъ шампанскаго, сказалъ мистеръ Таппитъ. Такъ какъ вино это было на лицо, то мистеръ Таппитъ вполнѣ оцѣнивалъ всю важность настоящаго случая.

На послѣдній танецъ передъ ужиномъ, Рэчель съ самаго начала была ангажирована Вальтеромъ Корнбюри. По окончаніи его, большинство танцовавшихъ не могло попасть въ столовую по причинѣ страшной тѣсноты. Поэтому молодой Корнбюри предложилъ Рэчель прогуляться съ нимъ по комнатамъ, пока не дойдетъ до нихъ очередь. Онъ имѣлъ особенное расположеніе для такой прогулки именно съ Рэчель.

— Вы, кажется, дурачитесь съ этой дѣвушкой, мастеръ Вальтеръ? сказала мистриссъ Корнбюри.

— Я полагаю, она за тѣмъ и пріѣхала сюда, отвѣчалъ кузенъ.

— Ни подъ какимъ видомъ; помните, что она отдана на мое попеченіе; поэтому я прошу васъ не говорить ей пустяковъ.

Вальтеръ Корнбюри по всей вѣроятности говорилъ уже ей нѣкоторые пустяки, но это были пустяки самые невинные. Если бы они были сказаны во всеуслышаніе, и тогда ихъ можно бы назвать самыми невинными. Молодые люди не бываютъ такъ изощрены въ утонченныхъ любезностяхъ, какъ старшая ихъ братія, и обыкновенно ограничиваются такими замѣчаніями, услышавъ которыя не моглибы не одобрить ни маменьки, ни бабушки. Романъ у нихъ составляется скорѣе изъ помышленій, нежели изъ словъ. Вальтеръ Корнбюри воображалъ, что онъ ухаживаетъ за хорошенькой дѣвушкой, и чувствовалъ себя счастливымъ, но ничего не выразилъ Рэчель теплаго, кромѣ развѣ надежды встрѣтиться съ ней на слѣдующемъ балу въ Торкнеѣ.

— Я никогда не бываю на публичныхъ балахъ, сказала Рэчель.

— Почему же, миссъ Рэй?

— До сихъ поръ я не ѣздила ни на какіе танцы.

— Но теперь, когда вы начали, то, безъ сомнѣнія, будете и продолжать.

Дальше этого ухаживанье мистера Корнбюри не заходило. На этомъ мѣстѣ Лука Роуанъ съигралъ съ нимъ шутку — самую злую шутку, взявъ во вниманіе что онъ, Роуанъ, въ нѣкоторой степени хозяинъ въ домѣ, и что окружавшіе его обязаны повиноваться ему: Онъ приказалъ музыкантамъ играть, пока старшіе гости будутъ ужинать, — и потомъ потребовалъ руку Рэчель, чтобы имѣть удовольствіе предложить ей кусокъ холоднаго цыпленка и бокалъ шампанскаго.

— Миссъ Рэй будетъ ужинать со мной, сказалъ Корнбюри.

— Ужинъ еще не готовъ, сказалъ Роуанъ: — и миссъ Рэй ангажирована мною на этотъ танецъ.

— Вы очень ошибаетесь, сказалъ Корнбюри.

— Вовсе не ошибаюсь.

— Ошибаетесь. Миссъ Рэй, спустимтесь въ залъ и посмотримъ; нѣтъ ли свободнаго мѣста для насъ.

Корнбюри смотрѣлъ на Роуана, какъ на пивовара и ремесленника, и по всей вѣроятности обнаружилъ ему свое пренебреженіе.

— Мѣстъ свободныхъ нѣтъ, и вамъ нечего безпокоить миссъ Рэй спускаться внизъ. Для кадрили нужна пара, и потому я увѣренъ, что миссъ Рэй останется со мной.

— Ахъ, Рэчель! ты здѣсь! сказала Черри. — Только тебя и недостаетъ. Это будетъ прекрасно, теперь такъ просторно.

Маленькая сцена между двумя молодыми людьми огорчила Рэчель. Не явись Черри, и она осталась бы съ мистеромъ Корнбюри, находя, что такой поступокъ будетъ благовиднѣе; но голосъ Черри взялъ верхъ надъ ней; она подала руку молодому Роуану и удалилась медленнымъ нетвердымъ шагомъ.

— Конечно, миссъ Рэй можетъ располагать собой, какъ ей угодно, сказалъ Корнбюри.

— Конечно можетъ, сказалъ Роуанъ.

— Мнѣ очень жаль, сказала Рэчель: — но я ангажирована и, какъ кажется, меня дѣйствительно ждутъ.

Вальтеръ Корнбюри сдѣлалъ принуждённый поклонъ, и на этомъ кончилось его ухаживанье «Подобныя вещи всегда случаются, когда попадешь между людьми этого рода!» Такъ утѣшалъ себя молодой человѣкъ, одиноко спускаясь къ ужину.

— Кончено, сказалъ Роуанъ: — Черри будетъ нашимъ vis-à-vis, а потомъ мы отправимся внизъ и поужинаемъ съ комфортомъ.

— Но вѣдь я сказала, что пойду вмѣстѣ съ нимъ.

— Теперь это невозможно, потому что онъ ушелъ безъ васъ. — Какая шалунья эта Черри! Знаете ли, что она сказала о васъ?

— Нѣтъ; скажите.

— Не хочу. Это заставитъ васъ много о себѣ думать.

— О, никогда! я хочу, чтобы Черри любила меня, потому Что сама люблю ее отъ души.

— Она говоритъ, что вы далеко… Впрочемъ, нѣтъ, не скажу. — Я ненавижу комплименты, а это такъ похоже на комплиментъ. Скажите-ка теперь, кто забылъ свою очередь? Для меня не будетъ удивительно, если молодой Корнбюри уйдетъ въ пивоварню и утопится въ одномъ изъ чановъ.

Все шло очень мило, прекрасно. Это былъ уже третій танецъ съ Роуаномъ, и Рэчель начинала думать, что можетъ быть, и другіе два пройдутъ безъ всякаго неприличія съ ея стороны. Она немного сожалѣла о мистерѣ Корнбюри, сожалѣла, впрочемъ, скорѣе о его кузинѣ. Мистриссъ Корнбюри была такъ добра, такъ внимательна къ ней, что ей слѣдовало бы оставаться съ Вальтеромъ, когда онъ этого желалъ. Такъ говорила она самой себѣ; а между тѣмъ ей нравилось, что къ ужину поведетъ ее Лука Роуанъ. У нея была еще и другая причина безпокойства. Она постоянно встрѣчала глаза мистриссъ Таппитъ, устремленные на нее, и каждый разъ замѣчала въ нихъ что-то недоброе. Она испытывала также инстинктивное чувство, что Огюста смотрѣла на нее безъ расположенія, и что причиною этого нерасположенія было вниманіе къ ней Роуана. Все было прекрасно, но Рэчель чувствовала, что ее окружаетъ опасность; иногда она переставала на минуту наслаждаться своимъ счастьемъ, и приходила въ, трепетъ при мысли о настоящемъ своемъ положеніи. Она была теперь отдѣлена отъ мистриссъ Прэймъ, какъ одинъ полюсъ отдѣленъ отъ другаго.

— Теперь отправимтесь ужинать, сказалъ Роуанъ. — Пойдемте, Черри, хотите вы идти впередъ вмѣстѣ съ Бойдомъ? Бойдъ былъ пріятель Роуана. — Знаете ли, какую съигралъ я славную шутку? Я уже во второй разъ спускаюсь къ столу. Такъ какъ я нѣкоторымъ образомъ принадлежу къ здѣшнему дому, то я проводилъ миссъ Харфордъ внизъ, походилъ съ ней минутъ пять около стола, потомъ потерялся въ толпѣ, а потомъ пришелъ наверхъ распорядиться музыкой. Въ столовой теперь просторно. Времени у насъ довольно. Я употребилъ всевозможныя хитрости, чтобы предложить вамъ рюмку вина изъ моихъ собственныхъ рукъ.

— Ахъ, мистеръ Роуанъ, нехорошо.

— И это моя награда! Я не обращаю вниманія на то, что дурно, если оно мнѣ пріятно.

— Какое ужасное правило!

— Все прекрасно… Впрочемъ, ничего; вы однако сознаетесь, что вамъ пріятно.

— О, да, очень пріятно.

— Въ такомъ случаѣ я доволенъ и оставлю это правило для мистера Корнбюри. Я скажу вамъ нѣчто больше, если позволите.

— Пожалуйста не говорите мнѣ, чего не слѣдуетъ.

— Я сдѣлалъ все, что могъ, для устройства этого вечера собственно съ той цѣлью, чтобы видѣть васъ здѣсь.

— Пустяки.

— Увѣряю васъ. Я, какъ нельзя больше, заботился объ этомъ, потому что сегоднишній вечеръ доставлялъ мнѣ возможность сказать вамъ одно слово, и теперь я боюсь сказать его.

Рэчель сидѣла подлѣ него, и не могла удалиться. Она не могла убѣжать отъ него, какъ это сдѣлала на кладбищѣ, не могла обнаружить чувства обиды передъ лицомъ окружавшихъ ее; а между тѣмъ, не должна ли она была принять какія нибудь мѣры, чтобы остановить его?

— Пожалуйста, не говорите подобныхъ вещей, прошептала она.

— Повторяю вамъ, что я боюсь сказать это слово. — Позвольте мнѣ вина. Вы тоже выпьете немного. Нѣтъ? Прекрасно. Не идти ли наверхъ? Да, я боюсь сказать это слово. Они стояли въ это время въ залѣ, ничего не дѣлая, спинами къ другой двери. — Не знаю, какой бы вы дали мнѣ отвѣтъ.

— Пойдемте наверхъ; это будетъ лучше.

— Одну минуту, миссъ Рэй. Почему вы такъ неохотно остаетесь со мной даже на какую нибудь минуту?

— Напрасно вы это говорите. Только все-таки лучше идти теперь на верхъ.

— Помните ли вы, какъ я держалъ вашу руку, когда мы стояли у ограды?

— Нѣтъ, не помню. Вамъ бы не слѣдовало этого дѣлать. Знаете ли, мнѣ кажется, вы очень жестоки.

При этомъ обвиненіи, она потупила глаза; тихій, дрожавшій голосъ убѣждалъ Роуана, что она говорила серьезно.

— Я жестокъ! сказалъ Роуанъ. — Это слишкомъ тяжелое слово.

— Иначе вы не лишали бы меня удовольствія, пока я нахожусь здѣсь, говоря такія вещи, которыя — вамъ слѣдовало бы знать — мнѣ не нравятся.

— Я, право, не думалъ о томъ, будутъ ли вамъ нравиться мои слова, или нѣтъ; теперь я знаю это; я готовъ отдать все на свѣтѣ, лишь бы быть увѣрену, что вы будете-вспоминать объ этомъ вечерѣ, какъ объ одномъ изъ счастливыхъ въ вашей жизни.

— Я такъ и буду вспоминать, если вы пойдете наверхъ и…

— И что?

— И будете держать себя… не обращая на меня большаго вниманія.

— Напротивъ, я буду обращать вниманіе. Рэчель, подождите, еще одну минуту. Выслушайте меня.

Роуанъ хотѣлъ было стать противъ нея, но она отвернулась отъ него и одна убѣжала наверхъ. Что бы такое было, что онъ желалъ ей сказать? Рэчель знала, что ей пріятно было бы услышать это, мало того, она очень желала услышать. Но она испугалась его, и въ то время, какъ она тихо пробиралась къ двери гостиной, рѣшилась сказать мистриссъ Корнбюри, что готова отправиться домой. Протанцевать еще два танца съ Роуаномъ не было никакой возможности; а что касается до другихъ приглашеній, то они должны были пройти сами собою. Одинъ изъ нихъ былъ сдѣланъ въ началѣ вечера мистеромъ Григсомъ. Великимъ было бы дѣломъ избавиться отъ танца съ этимъ мистеромъ. Рэчель хотѣла попросить Черри извиниться за нее передъ всѣми. Передъ входомъ въ гостиную Рэчель стало стыдно самой себя; она находила невозможнымъ занять какое нибудь мѣсто. Ее тяготила мысль, что ей не слѣдовало прогуливаться по комнатѣ безъ кавалера, и что гости будутъ наблюдать за ней. Она была почти у самыхъ дверей, когда замѣтила, что къ тѣмъ же дверямъ подходитъ и мистеръ Роуанъ. Она рѣшилась, во что бы то ни стало, избѣгнуть его, сознавая съ полною увѣренностію, что не въ состояніи будетъ удержать его отъ разговора, въ то время, когда будетъ окружать ихъ такое множество гостей. А между тѣмъ, услышавъ веселый его голосъ, когда онъ заговорилъ съ кѣмъ-то у дверей, Рэчель почувствовала, что рѣшимость измѣняла ей. Къ счастію, въ этотъ моментъ подошла мистриссъ Корнбюри.

— Что это значитъ, что вы однѣ? — Я думала, ваша рука обѣщана на всѣ танцы до пяти часовъ.

— Мнѣ кажется, я кѣмъ-то ангажирована и теперь, но рѣшительно не знаю, кѣмъ. Вѣроятно онъ забылъ.

— Весьма вѣроятно; гости около этого времени всегда бываютъ въ нѣкоторомъ замѣшательствѣ. Не желаете ли въ? присѣсть?

— Благодарю васъ; вы угадали мое желаніе. Но, мистриссъ Корнбюри, если вы готовитесь уѣхать, я съ своей стороны совершенво готова.

— Уѣхать! теперь! я была увѣрена, что вы протанцуете по крайней мѣрѣ еще часа два.

Рэчель отвѣчала на это, что она очень устала. — При томъ же, мистриссъ Корнбюри, я бы хотѣла уклониться вонъ отъ того господина, и она взглядомъ показала на мистера Григса. — Мнѣ кажется, онъ скажетъ, что я ангажирована имъ на слѣдующій вальсъ, но онъ мнѣ ужасно не нравится.

— Бѣдненькій! правда, онъ очень некрасивъ; если только въ этомъ дѣло, то я выведу васъ изъ затрудненія, не уѣзжая отсюда.

Вслѣдъ за тѣмъ подошелъ мистеръ Григсъ, и сдѣлавъ очень низкій поклонъ, подставилъ Рэчель выдвинутый локоть, воображая, что она въ тотъ же моментъ просунетъ ему подъ локоть свою руку.

— Мнѣ кажется, сэръ, вамъ придется извинить миссъ Рэй въ настоящую минуту: она очень устала.

Мистеръ Григсъ взглянулъ на свою карточку, потомъ взглянулъ на Рэчель, потомъ взглянулъ на мистриссъ Корнбюри, перебирая пальцами маленькія побрякушки, висѣвшія на часовой цѣпочкѣ.

— Это слишкомъ жестоко, сказалъ онъ: — страшно жестоко.

— Мнѣ очень жаль, сказала Рэчель.

— И мнѣ очень жаль, — очень. Мистриссъ Корнбюри, я думаю, туръ или два будутъ для нея полезны. Вы согласны?

— Нѣтъ, не согласна. Если миссъ Рэчель говоритъ, что не можетъ танцовать, то, безъ всякаго сомнѣнія, вы не захотите принуждать ее.

— Я смотрю на это совсѣмъ иначе, совершенно съ другой точки зрѣнія. Всякій джентльменъ имѣетъ свои права, вы знаете, мистриссъ Корнбюри. Миссъ Рэй не можетъ отвергать…

— Миссъ Рэй будетъ утверждать, что она не намѣрена танцовать на этотъ разъ. А одно изъ правъ всякаго джентльмена заключается въ томъ, чтобы вѣрить слову всякой лэди.

— Позвольте замѣтить, мистриссъ Корнбюри, вы поступаете очень жестоко.

— Рэчель, сказала мистриссъ Корнбюри: — перейдемте на другую сторону. Тамъ есть мѣста на диванѣ.

Мистриссъ Корнбюри поплыла черезъ гостиную, и Рэчель послѣдовала за ней еще болѣе смущенная. Мистеръ Григсъ оставался между тѣмъ прикованнымъ къ мѣсту, свирѣпо крутилъ усы и выраженіемъ лица своего ясно показывалъ, что не зналъ, что ему дѣлать.

— Да, это холодно, сказалъ онъ: — чертовски холодно.

— Что нибудь не ладно, Григсъ? сказалъ писецъ изъ городскаго банка, хлопнувъ Григса по плечу.

— Могу сказать — скверно, что называется скверно, отвѣчалъ Григсъ: — такъ важничаютъ, что ни на что не похоже! Миссъ Черри, могу ли я имѣть честь провальсировать съ вами?

— Конечно нѣтъ, сказала Черри, проходившая мимо. Мистеру Григсу ничего не оставалось больше, какъ только отойти къ дверямъ.

Между тѣмъ, Рэчель чувствовала, что дѣла ея идутъ весьма дурно. Надобно же такъ случиться, что она непріятно разошлась съ тремя джентльменами. Она обидѣла мистера Корнбюри и мистера Григса и, употребивъ всѣ усилія, дала понять мистеру Роуану, что онъ обидѣлъ ее! Она воображала, что вся гостиная узнаетъ объ этомъ, и что мистриссъ Корнбюри будетъ стыдиться за нее. Что мистриссъ Таппитъ была уже очень на нее сердита, въ этомъ Рэчель не сомнѣвалась нисколько. Она сожалѣла, что пріѣхала на балъ, и начинала думать, что сестра ея была права. Ей начинало казаться, что она не умѣла вести себя. Въ теченіи короткаго времени она была счастлива, очень счастлива; но она боялась, что въ эти немногія минуты счастія она чѣмъ-то сильно себя компрометировала.

— Надѣюсь, вы не сердитесь на меня изъ-за этого Григса? почти сквозь слезы сказала Рэчель, обращаясь къ своей покровительницѣ.

— Сердиться на васъ! нисколько. И за что мнѣ сердиться на васъ? Мнѣ бы слѣдовало разсердиться на этого господина, но я принадлежу къ числу людей, которые никогда ни на кого не сердятся. Вы прекрасно сдѣлали, отказавъ ему. Никогда не принуждайте себя танцевать съ человѣкомъ, который вамъ не нравится, и помните, что молодая барышня въ танцовальномъ залѣ всегда можетъ дѣйствовать по своему. Ни въ какомъ другомъ мѣстѣ это ей недозволительно; не правда ли, душа моя? Я уѣду отсюда, когда вамъ угодно, но помните, что я не тороплюсь. Вы молоденькая барышня, слѣдовательно имѣете полное право располагать своимъ временемъ. Если вы непремѣнно хотите уѣхать, я попрошу кого нибудь кликнуть карету.

Рэчель объявила, что непремѣнно хочетъ уѣхать; мистриссъ Корнбюри подозвала къ себѣ Вальтера.

— Такъ вы ужь уѣзжаете? сказалъ Вальтеръ. — Миссъ Рэй такъ страшно обидѣла меня сегодня, что я не могу даже выразить моего сожалѣнія.

— Она и васъ обидѣла? Клянусь честью, душа моя, вы показали себя сильною при этомъ случаѣ. Въ дѣвицахъ, мнѣ ничего такъ не нравилось, какъ раздражать всѣхъ моихъ поклонниковъ. — Рэчель, однакоже, сконфузилась и считала себя совершенно-убитою, когда услышала обвиненіе мистера Вальтера.

— Мистрисъ Корнбюри, у меня не было въ умѣ обидѣть его! Въ каретѣ я скажу вамъ, какъ это было. Ну, что вы обо мнѣ подумаете?

— А я очень просто подумаю, чтобы намѣрены вскружить головы всѣмъ молодымъ людямъ въ Бэзельхорстѣ. Впрочемъ, завтра я все это узнаю отъ Вальтера; онъ разсказываетъ мнѣ все, что его очаровало и чѣмъ онъ былъ разочарованъ.

Пока подавали карету, Рэчель держалась подлѣ своей покровительницы; но отъ времени до времени глаза ея, наперекоръ ей самой обращались въ ту сторону, гдѣ находился мистеръ Роуанъ. Неужели онъ огорчился тѣмъ, что она оставила его, или это все была шутка для него? Въ настоящую минуту онъ танцовалъ съ Черри Таппитъ, и Рэчель была увѣрена, что все это была шутка; но шутка жестокая, потому что она подвергала ее такому множеству злыхъ замѣчаній. Съ нимъ она готова была поссориться — положительно поссориться. Она дастъ ему понять, что онъ не долженъ называть ее просто по имени, когда ему вздумается, и потомъ удалиться, чтобы поступить точно такимъ же образомъ съ другими. Она скажетъ Черри, что всѣ ихъ прогулки, посѣщенія и дружескія сношенія должны прекратиться, потому что этотъ молодой человѣкъ хочетъ пользоваться ея положеніемъ собственно для того, чтобы огорчать ее! Ему необходимо замѣтить, что она не была въ его власти! Вовремя этихъ размышленій, она встрѣтила его взглядъ, въ тотъ моментъ, когда онъ сдѣлалъ въ танцѣ внезапную остановку почти подлѣ нея, и всѣ суровыя мысли ея изчезли. Скажите на милость, — чего же она хотѣла отъ него?

Въ эту минуту онѣ собрались уже ѣхать. Такая особа, какъ мистриссъ Ботлеръ Корнбюри, не могла, само собою разумѣется, удалиться безъ парадныхъ проводовъ. Мистера Таппита вытащили изъ маленькой комнатки, гдѣ играли въ карты, вытащили для того, чтобы онъ провелъ подъ руку до самой кареты почтенную гостью, удостоившую его своимъ посѣщеніемъ; мистриссъ Таппитъ вертѣлась около гостьи, щедро разсыпая благодарности за оказанную милость. — Мы надѣемся, что мистеръ Корнбюри вполнѣ успѣетъ, — сказала она въ видѣ послѣдняго прощальнаго привѣта. Это было сказано подъ самое ухо мистера Таппита, и мистриссъ Корнбюри льстила себя надеждою, что мистеръ Таппитъ будетъ на ихъ сторонѣ. Мистеръ Таппитъ ничего, однако, не сказалъ на счетъ своего голоса при выборахъ; онъ провожалъ мистриссъ Корнбюри съ торжественнымъ молчаніемъ.

Между тѣмъ дѣвицы Таппитъ сгруппировались около Рэчель.

— Не могу представить себѣ, почему вы такъ рано уѣзжаете, говорила Марта. — Я тоже не могу, сказала мистриссъ Таппитъ: — но разумѣется, было бы не хорошо заставить мистриссъ Корнбюри ждать, когда она была такъ чрезвычайно добра.

— Негодная дѣвушка! Тутъ вовсе не то, сказала Черри: — она сама торопила мистриссъ Корнбюри.

— Доброй ночи, сказала Огюста весьма холодно.

— Смотри же, Рэчель, сказала Черри: — завтра приходи поговорить; пищи для этого у насъ будетъ много.

Тутъ Рэчель повернулась, чтобы идти, и увидѣла у самаго локтя Роуана, который ждалъ проводить ее внизъ. Положеніе Рэчель было безвыходное; она должна была взять его руку, и такимъ образомъ они вмѣстѣ спустились съ лѣстницы въ залъ.

— Завтра вы придете сюда? сказалъ Роуанъ.

— Нѣтъ, нѣтъ; скажите и Черри, что я не приду.

— Въ такомъ случаѣ я самъ приду въ Браггзъ-Эндъ. Позволитъ ли мнѣ ваша матушка зайти въ вашъ коттэджъ?

— Нѣтъ, не приходите. Прошу васъ, не дѣлайте этого.

— Непремѣнно приду; — непремѣнно и непремѣнно! Какія съ вами вещи? Позвольте мнѣ накинуть вамъ шаль. Если вы не придете къ кузинамъ, то ждите меня къ себѣ. Теперь, доброй ночи! Доброй ночи, мистриссъ Корнбюри!

И Лука схватилъ неохотно протянутую руку Рэчель и крѣпко, крѣпко пожалъ ее.

— Я не хочу дѣлать нескромныхъ вопросовъ, сказала мистриссъ Корнбюри: — но мнѣ кажется, что этотъ молодой человѣкъ очарованъ вами.

— О, нѣтъ, сказала Рэчель, не зная, что отвѣтить.

— А я скажу: о, да! прекрасный молодой человѣкъ и джентльменъ, чего нельзя сказать о всѣхъ другихъ кавалерахъ. Однако вы очень удачно отвернулись отъ этого мистера Григса.

— Благодаря вашей помощи. Мнѣ только жаль, что вамъ пришлось имѣть дѣло съ нимъ.

— Я должна была сдѣлать ему замѣчаніе. Мой долгъ — защищать. Для этого-то замужнія женщины и ѣздятъ на балы. Отказавъ ему, вы поступили весьма благоразумно. Всякая дѣвица должна избѣгать сближенія съ такими мужчинами, какъ этотъ, не потому, чтобы они могли сдѣлать какую нибудь непріятность, но потому что они отнимаютъ у васъ возможность пользоваться удовольствіемъ. Балы даются преимущественно для молоденькихъ барышенъ, и по моей теоріи, барышни должны пользоваться всѣми удовольствіями бала, чувствовать себя счастливыми въ теченіе всего вечера, а не приносить себя въ жертву мужчинамъ, которыхъ онѣ не желаютъ и знать. Правда, не всегда можно отказаться отъ приглашенія, но всегда можно уклониться отъ него въ послѣдствіи, если вы захотите. Такъ по крайней мѣрѣ поступала я, будучи дѣвицей.

И это говорила дочь мистера Комфорта, грустныя поученія котораго относительно свѣтскихъ удовольствій и мірской суеты такъ часто наполняли грудь Рэчель благоговѣніемъ!

Рэчель сидѣла молча, припоминая все, происходившее въ домѣ мистриссъ Таппитъ, и въ то же время придумывая маленькую рѣчь, въ которой хотѣла выразить мистриссъ Корнбюри всю свою признательность за ея добродушіе и вниманіе. Не слѣдовало ли также извиниться передъ ней за свое поведеніе?

— Скажите, что такое было между вами и моимъ кузеномъ Вальтеромъ? — спросила мистриссъ Корнбюри послѣ непродолжительной паузы.

— Надѣюсь, что тутъ я не виновата, сказала Рэчель. Но…

— Но что же? Само собою разумѣется, что вы не виноваты; стоитъ только представить себѣ множество джентльменовъ, которые ухаживали за вами въ одно и то же время.

— Онъ хотѣлъ проводить меня къ столу, — что съ его стороны было очень любезно. И потомъ, въ то время какъ мы ждали, когда столовая будетъ попросторнѣе, заиграли кадриль; я была ангажирована мистеромъ Роуаномъ.

— Ахъ да, понимаю; у мистера Вальтера отняли даму. Ничего: его гнѣвъ въ подобныхъ случаяхъ не бываетъ продолжителенъ. Вотъ и Браггзъ-Эндъ. Я такъ рада, что вы были со мной, и надѣюсь въ скоромъ времени свезти васъ куда нибудь въ другое мѣсто. Поклонитесь отъ меня вашей мама. Да вонъ она у дверей: вѣрно поджидаетъ васъ.

Рэчель выпрыгнула изъ кареты и по дорожкѣ, усыпанной крупнымъ пескомъ, подбѣжала къ коттэджу.

Мистриссъ Рэй дѣйствительно ждала свою дочь и внимательно вслушивалась, когда раздастся шумъ каретныхъ колесъ. Не было еще двухъ часовъ, такъ что посѣтители баловъ считали отъѣздъ Рэчель весьма. раннимъ; но для мистриссъ Рэй каждая минута послѣ полночи была весьма позднею. Она не сердилась, даже не досадовала, и только просто выразила удовольствіе, что дочь ея наконецъ воротилась.

— Ахъ, мама! какъ вамъ не грѣшно дожидаться меня! сказала Рэчель: — я торопилась, но раньше не могла уѣхать.

Мистриссъ Рэй объявила, что въ своемъ ожиданіи не находятъ ничего дурнаго, и потомъ, — съ извинительнымъ любопытствомъ, какъ женщина, никогда не бывавшая на балахъ, — желала сейчасъ же узнать всё, что дѣлала Рэчель.

— Ну что, приглашалъ ли тебя кто нибудь танцовать? спросила мистриссъ Рэй, сознавая, подъ вліяніемъ материнскаго самолюбія, что ея дочь должна была пользоваться уваженіемъ наравнѣ съ другими.

— О, какъ же, мама! приглашали многіе, очень многіе.

— И что же, тебѣ не было не ловко?

— Нѣтъ, я была совершенно свободна. Сначала только я боялась за вальсъ.

— Не хочешь ли ты сказать, что ты вальсировала, Рэчель?

— Да, мама. Всѣ вальсировали. Мистриссъ Корнбюри говорила, что въ дѣвицахъ она всегда вальсировала, а такъ какъ это принято всѣми, то я не могла отстать отъ другихъ. Я начала съ ея кузеномъ. И не хотѣлось, правда; но мнѣ такъ стыдно стало за себя, что не было никакой возможности отказаться.

Мистриссъ Рэй и теперь не сердилась, но она была изумлена и до нѣкоторой степени взволнована.

— И что же, тебѣ понравился вальсъ?

— Да, мама.

— Всѣ ли были внимательны къ тебѣ?

— Да, мама.

— Кажется, ты не имѣешь расположенія говорить объ этомъ много; я полагаю, ты устала?

— Устала; — но совсѣмъ не то. Тутъ есть многое, о чемъ нужно подумать. Завтра, когда я успокоюсь, я разскажу вамъ все. Впрочемъ, не много придется и разсказывать.

— Въ такомъ случаѣ спокойной ночи, моя милая.

— Спокойной ночи, мама… Мистриссъ Корнбюри была такъ добра… вы не можете представить себѣ, какъ она добродушна.

— Она всегда была доброе созданіе.

— Если бы я была ей сестра, она и тогда не могла бы сдѣлать для меня больше того, что сдѣлала. Мнѣ кажется, я положительно влюблена въ нее. Въ ней и на волосъ нѣтъ того, что я ожидала. Она любитъ поступать по своему; но за то, какая она добрая! когда я попадала въ какое нибудь маленькое затрудненіе…

— Такъ что же она дѣлала, и въ какія затрудненія ты попадала?

— Я не могу вамъ высказать того, что хотѣлось бы мнѣ. Она оказывала мнѣ такое вниманіе и уваженіе, какое стала бы оказывать знатной молодой лэди изъ Лондона, или всякой, всякой… вы знаете, что я хочу выразить.

Мистриссъ Рэй сидѣла со свѣчой въ рукѣ, ощущая полное удовольствіе отъ сознанія, что дочери ея оказывалось уваженіе. Она знала, что хотѣла выразить Рэчель, и размышляла, съ извинительною гордостью, что сама происходила отъ людей порядочныхъ. Таппиты стояли выше ея въ свѣтѣ, выше стояли и Григсы, но она знала, что ея предки были люди благородные, между которыми не существовало ни Григсовъ, ни Таппитовъ. Для нея пріятно было думать, что съ ея дочерью обращались какъ съ лэди.

— Она оказала мнѣ большую милость. Этотъ ужасный мистеръ Григсъ хотѣлъ было танцовать со мной, но она ему не позволила.

— Мнѣ очень не нравится этотъ молодой человѣкъ.

Бѣдная Черри! вамъ бы надо послушать, какъ она отзывается о немъ! Мистриссъ Корнбюри осталась бы еще долѣе, если бы я не упросила ее ѣхать; — и потомъ она говоритъ такъ мило и такія милыя вещи…

— Она всегда такъ говорила, когда еще была молоденькой дѣвочкой.

— Я чувствую, что влюблена въ нее. Потомъ былъ великолѣпный ужинъ. Шампанское!

— Нѣтъ!

— Я съѣла кусочекъ холодной индюшки. Мистеръ Роуанъ провожалъ меня къ ужину.

Послѣднія слова были сказаны весьма тихо, и Рэчель, произнося ихъ, не рѣшилась взглянуть въ лицо матери.

— Ты танцовала съ нимъ?

— Да, мама; три раза. Я бы осталась тамъ до болѣе поздней поры, но онъ ангажировалъ меня еще на два танца; а я этого не хотѣла.

— Ну что онъ..? Онъ…

— О, мама, я не могу вамъ сказать. Я не знаю, какъ вамъ сказать. Я бы желала, чтобы вы узнали все безъ всякихъ объясненій съ моей стороны. Онъ говорилъ, что завтра явится сюда, если я не приду на заводъ, а я положительно не могу идти туда.

— Не говорилъ ли онъ еще чего нибудь, кромѣ этого, Рэчель?

— Онъ называлъ меня просто Рэчель, и говорилъ… нѣтъ мама, я не, могу вамъ объяснить, какъ онъ говорилъ. Если вы, мама, думаете, что это не хорошо, то я никогда больше не увижу его.

Мистриссъ Рэй сама не знала, какъ ей думать объ этомъ. Она желала, чтобы это было хорошо и въ то же время ей показалось, что, это было дурно. За нѣсколько минутъ передъ этимъ Рэчель не могла открыть рта, заботясь о томъ, какъ бы скорѣе уйти въ свою спальню; а теперь, когда принужденіе между матерью и дочерью уступило мѣсто откровенности, онѣ сидѣли больше часа, разговаривая о Роуанѣ.

— Неужели онъ придетъ и въ самомъ дѣлѣ? сказала Рэчель, склонивъ на подушку свою утомленную голову: — и за чѣмъ онъ хочетъ придти?

ГЛАВА IX.
МИСТЕРЪ ПРОНГЪ У СЕБЯ НА ДОМУ.

Балъ мистриссъ Таппитъ состоялся во вторникъ, а наканунѣ этого дня, въ понедѣльникъ, мистриссъ Прэймъ, со всѣми пожитками своими, перебралась въ квартиру миссъ Поккерь. Въ тотъ день, когда сдѣлано было предложеніе относительно этой переборки, миссъ Поккеръ была одушевлена какой-то непріятной, угрюмой, если можно такъ выразиться, радостью. — О да, это ужасно! говорила она. Она готова была сдѣлать все; охотно отдавала мистриссъ Прэймъ лицевую комнату, а для своей кушетки предназначала небольшую заднюю комнатку, обращенную окнами на черепичную кровлю сахарной кладовой Григгсовъ. Она никакъ не думала, чтобы подобная вещь была возможна, — положительно не думала. Балъ! — мистриссъ Прэймъ не могла не перебраться; рѣшительно не могла. Въ маленькомъ чуланчикѣ было достаточно мѣста, чтобы поставить всѣ картонки и ящики мистриссъ Прэймъ. Дочь мистриссъ Рэй отправляется на балъ! При этомъ, конечно, было сказано нѣсколько грозныхъ словъ относительно участи нечестивыхъ людей, — повторять эти слова здѣсь мы не считаемъ за нужное.

Переселеніе это, или вѣрнѣе, бѣгство, было весьма грустнымъ событіемъ. Какой-то старикъ изъ Бэзельхорста, на телѣжкѣ, запряженной осломъ, пріѣхалъ за вещами мистриссъ Прэймъ, и съ помощію дѣвушки очень скоро вытащилъ и уложилъ все имущество младшей вдовы. Рэчель въ это время сидѣла въ комнатѣ матери. За завтракомъ двѣ сестры встрѣтились и молча раздѣлили чай и хлѣбъ съ масломъ. Въ то время какъ Рэчель снимала скатерть со стола, мистриссъ Прэймъ торжественно спросила ее, намѣрена ли она продолжать свое упорство въ призваніи гибели на себя и на мать? — Ты не имѣешь права предлагать мнѣ подобные вопросы, отвѣчала Рэчель, и снова удалилась въ комнату матери, гдѣ и оставалась, пока старикъ съ осломъ, сопровождаемые мистриссъ Прэймъ, не удалились изъ Браггзъ-Энда. Мистриссъ Рэй, когда старшая дочь оставляла ее, стояла у дверей коттэджа и безпрестанно подносила къ глазамъ носовой платокъ. — Доротея, это огорчаетъ меня, дѣлаетъ меня совсѣмъ несчастною. — Меня это тоже дѣлаетъ несчастною; быть можетъ, скорбь моя сильнѣе вашей. Но я должна исполнить свой долгъ. — И за тѣмъ двѣ вдовы обмѣнялись холодными поцалуями; мистриссъ Прэймъ удалилась изъ коттэджа въ Браггзъ-Эндѣ. — Это обстоятельство совершенно измѣнитъ наше хозяйство, — сказала мистриссъ Рэй младшей дочери, намѣреваясь свести свои небольшіе хозяйственные счеты.

Понедѣльникъ былъ днемъ собранія членовъ доркасскаго общества въ квартирѣ миссъ Поккеръ; а такъ какъ дѣйствія митинга начались вскорѣ послѣ того, какъ мистриссъ Прэймъ разобрала свой багажъ въ лицевой комнатѣ и сдѣлала хозяйственныя условія и распоряженія съ своей подругой, то первый день переселенія прошелъ безъ особенной скуки. Мистриссъ Прэймъ привыкла къ миссъ Поккеръ, и потому образъ жизни и привычки этой лэди, хотя и далеко несогласовавшіеся съ образомъ жизни и привычками въ Браггзъ-Эндѣ, не дѣлали непріятнаго впечатлѣнія; но на другое утро, послѣ завтрака, въ голову мистриссъ Прэймъ запала идея, что миссъ Поккеръ не можетъ быть пріятной собесѣдницей, не говоря уже подругой. Она безпрестанно болтала о безнравственности обитателей коттэджа, безпрестанно дѣлала вопросы о Рэчель и молодомъ человѣкѣ. Мистриссъ Прэймъ, безъ сомнѣнія, была сердита на мать и сильно оскорблена своей сестрой, но ей не нравилось преувеличиваемое, натянутое сочувствіе своей вѣрной подруги. — Онъ никогда не женится на ней, вы знаете: онъ и не думаетъ объ этомъ, — говорила миссъ Поккеръ снова и снова. Мистриссъ Прэймъ тяжело было слышать подобныя вещи о своей сестрѣ. — Мнѣ говорили, что на этихъ танцахъ молодые люди позволяютъ себѣ ужасныя вольности, — сказала миссъ Поккеръ, забывъ въ избыткѣ дружелюбныхъ чувствъ о той скромности въ словахъ, которой обрекала себя въ то время, когда старалась пріобрѣсть дружбу мистриссъ Прэймъ. Прежде чѣмъ кончился обѣдъ, мистриссъ Прэймъ рѣшила, что ей должно снова, и какъ можно скорѣе, перетащить свой скарбъ и устроиться гдѣ нибудь отдѣльно.

Послѣ чаю она вышла прогуляться, отклонивъ отъ себя сопровожденіе миссъ Поккеръ, и во время прогулки вспомнила о мистерѣ Пронгѣ. Не отправиться ли ей къ нему за совѣтомъ? Онъ вѣрно скажетъ, какой ей лучше принять образъ жизни. Онъ скажетъ также, возможно ли ей или нѣтъ снова воротиться въ коттэджъ, потому что сердце ея начинало уже нѣсколько смягчаться. На одной изъ улицъ она встрѣтила самого мистера Пронга, который шелъ куда-то по духовнымъ требамъ.

— Я думаю завтра утромъ придти къ вамъ, сказала она, послѣ взаимныхъ обычныхъ привѣтствій.

— Сдѣлайте одолженіе, сказалъ мистеръ Пронгъ: — приходите пораньше, прежде чѣмъ начнется трудъ дневной работы. Я также особенно желаю васъ видѣть. Девять часовъ не будетъ поздно? а если не кончите къ тому времени завтрака, то въ половинѣ десятаго.

Мистриссъ Прэймъ увѣрила его, что ея утренняя трапеза всегда кончается раньше девяти часовъ, и обѣщала быть къ назначенному часу. Послѣ того тихо прошла она по главной улицѣ до Костонскаго моста и воротилась назадъ, стараясь угадать, по какому бы дѣлу мистеръ Пронгъ особенно желалъ ее увидѣть. Вѣроятно онъ хотѣлъ просить ея содѣйствія къ доставленію женской работы кому нибудь изъ его паствы. Она охотно бы оказала ему услугу, чувствуя, что ей пріятнѣе было бы имѣть дѣло съ мистеромъ Пронгомъ, чѣмъ съ миссъ Поккеръ. Пройдя главную улицу и находясь уже вблизи дверей своего дома, она увидѣла причину ея семейной распри, увидѣла молодаго человѣка, стоявшаго у входа въ винный погребъ Григгсовъ. Онъ разговаривалъ съ прикащикомъ, и мистриссъ Прэймъ, проходя мимо него, мрачно нахмурилась подъ своей вдовьей шляпкой.

— Пришлите ихъ сейчасъ же на пивоваренный заводъ, говорилъ Лука Роуанъ. — Онѣ понадобятся сегодня вечеромъ.

— Понимаю, отвѣчалъ прикащикъ.

— Да скажите посланному, чтобы онъ подалъ корзинку въ заднюю дверь.

— Понимаю, сказалъ прикащикъ, примигнувъ однимъ глазомъ. Прикащикъ понималъ очень хорошо, что молодой Роуанъ заказывалъ шампанское къ ужину мистриссъ Таппитъ, и что, повидимому, ему желательно было, чтобы мистеръ Таппитъ не видалъ, какъ принесутъ бутылки въ домъ.

Миссъ Поккеръ обладала способностью рано вставать, такъ что мистриссъ Прэймъ не встрѣтила ни малѣйшаго затрудненія въ томъ, чтобы кончить «утреннюю трапезу» и быть въ домѣ мистера Пронга пунктуально въ девять часовъ. Мистеръ Пронгъ, казалось, не слишкомъ заботился объ этомъ свиданіи, потому что на столѣ стоялъ еще чайникъ и шелуха отъ огромнаго количества шримсовъ; уничтоженіе этихъ крошечныхъ раковъ служило невиннымъ удовольствіемъ, которому мистеръ Пронгъ постоянно предавался.

— Скажите, пожалуйста! такъ и есть: девять часовъ. — Мы въ одну минуту уберемъ эти вещи. Мистриссъ Моджъ, мистриссъ Моджъ!

Явилась мистриссъ Моджъ, и столъ былъ вскорѣ очищенъ.

— Я бы не желалъ, чтобы вы застали меня такъ поздно за завтракомъ, сказалъ мистеръ Пронгъ: — вамъ можетъ показаться, что я не думалъ о васъ.

Сказавъ это, онъ взялъ со стола забытую раковинку шримса, и, чтобы отдѣлаться отъ нея, положилъ ее въ ротъ. Мистриссъ Прэймъ выразила надежду, что не потревожила его, и что, само собою разумѣется, она вовсе не ожидала, чтобы онъ думалъ о ней исключительно. При этомъ мистеръ Пронгъ какъ-то особенно посмотрѣлъ на нее и сказалъ, что онъ думалъ о ней цѣлую ночь. Послѣ того мистриссъ Прэймъ заняла стулъ, обтянутый волосяной матеріей, а мистеръ Пронгъ расположился на другомъ такомъ же стулѣ, откинулся къ его спинкѣ, прищурилъ глаза и сложилъ на грудь руки.

— Я не думаю, что квартира миссъ Поккеръ будетъ удобна для меня, сказала мистриссъ Прэймъ, первая начавъ свою исторію.

— Я никогда не думалъ этого, мой другъ, сказалъ мистеръ Пронгъ, еще больше прищуривъ глаза.

— Она весьма добрая женщина, превосходная женщина, сердце ея наполнено чувствомъ христіанской любви и благочестія, но…

— Совершенно понимаю, мой другъ. — Она не во всемъ можетъ быть, для васъ подругой.

— Я не совсѣмъ увѣрена, нужна ли еще мнѣ подруга.

— Ахъ! вздохнулъ мистеръ Пронгъ, потомъ покачалъ головой и почти совсѣмъ зажмурилъ глаза.

— Если не возвращаться уже въ коттэджъ, то я лучше желала бы жить одна. — Въ коттэджъ я бы воротилась, если бы онѣ…

— Если бы и онѣ тоже воротились. Да, блистателенъ былъ бы конецъ той борьбы, которую вы начали; если бы вы могли навести ихъ на путь истины! Но теперь вы не можете воротиться туда, иначе присутствіемъ своимъ вы будете поощрять и танцы, и любовныя интриги на открытомъ воздухѣ (почему любовныя интриги на открытомъ воздухѣ были непозволительнѣе, чѣмъ въ тѣсной маленькой комнаткѣ на задней улицѣ, мистеръ Пронгъ не объяснилъ), и шумныя пиршества, и отсутствіе добрыхъ дѣлъ, и пренебреженіе правилами строгой нравственности. Мистеръ Пронгъ, становясь энергичнымъ въ своей рѣчи, приподнялся съ мѣста и раскрылъ глаза. Но онъ раскрылъ ихъ только на моментъ и потомъ снова закрылъ. — Нѣтъ, мой другъ, сказалъ онъ: — нѣтъ. Этого быть не должно. Ихъ нужно извлечь изъ геенны огненной; но не такъ, не такъ.

Послѣ этого минуты на двѣ водворилось молчаніе.

— Я думаю нанять для себя комнатки двѣ въ одной изъ спокойныхъ улицъ близь новой церкви, сказала мистриссъ Прэймъ.

— Да, не мѣшаетъ… на нѣкоторое время.

— Пока не представится возможность воротиться къ матери. — Согласитесь, мистеръ Пронгъ, грустно смотрѣть на разъединеніе родныхъ.

— Очень грустно, если, впрочемъ, оно не клонится къ исполненію воли Господней.

— Но я надѣюсь, вполнѣ надѣюсь, что все это измѣнится. — Рэчель, я знаю, упряма, но у матери моей намѣренія добрыя. Она готова исполнять свой долгъ, если вблизи ея хорошій руководитель.

— Надѣюсь и я. Надѣюсь, что свѣтъ истины озаритъ ихъ обѣихъ. Мы будемъ бороться за нихъ, вы и я. Будемъ бороться за нихъ вмѣстѣ. Мистриссъ Прэймъ, мой другъ, если вы приготовились выслушать меня со вниманіемъ, я сдѣлаю вамъ предложеніе, которое, мнѣ кажется, вы сами сознаете, не лишено важнаго значенія.

И мистеръ Пронгъ моментально выпрямился во весь ростъ, открылъ глаза и для сообщенія своей фигурѣ достоинства сложилъ свои губы особеннымъ образомъ.

— Приготовились, ли вы, мистриссъ Прэймъ, выслушать меня?

Мистриссъ Прэймъ, изумленная до нѣкоторой степени, отвѣчала утвердительно.

— Я долженъ просить васъ выслушать меня. Какое бы ни могъ я произвесть впечатлѣніе на ваше сердце, мнѣ неудастся коснуться вашего ума, если вы не выслушаете меня до конца.

— Я готова слушать васъ, мистеръ Пронгъ.

— Да, мой другъ, потому что это будетъ необходимо. Если бы я могъ сообщить вашей душѣ все то, что происходитъ въ моей собственной, не употребляя словъ, какъ бы я былъ счастливъ! Слова человѣческія, даже самыя лучшія и сильныя, какъ слабы бываютъ они! Они часто передаютъ совсѣмъ не то, что хотѣло бы передать созданіе, которое ихъ употребляетъ. Это испыталъ, я думаю, всякій проповѣдникъ, обращаясь къ своей паствѣ съ назидательными поученіями. Я самъ это испытываю, но никогда еще не испытывалъ такъ сильно, какъ теперь.

Мистриссъ Прэймъ не совсѣмъ поняла его, но она снова увѣрила его, что будетъ слушать съ особеннымъ вниманіемъ, и не будетъ стараться придавать имъ другаго значенія, кромѣ того, которое, повидимому, будетъ его собственное.

— Ахъ… по видимому! сказалъ онъ: — видимаго такъ много въ этомъ обманчивомъ мірѣ. Но вы повѣрите мнѣ, что всѣ мои слова, всѣ мои поступки клонятся къ укрѣпленію себя въ моей профессіи.

Мистриссъ Прэймъ сказала, что она совершенно вѣритъ, и потомъ, взглянувъ въ лицо своего собесѣдника, увидала, что губы его выражали что-то необыкновенное. Она не доискивалась, что именно выражали онѣ, но фактъ былъ для нея очевиденъ.

— Другъ мой, сказалъ онъ, и вмѣстѣ съ этимъ потащилъ по ковру свой стулъ, чтобы поставить его какъ можно ближе къ стулу, на которомъ сидѣла мистриссъ Прэймъ: — наши судьбы въ этомъ мірѣ, ваша и моя, во многихъ отношеніяхъ одинаковы. Мы оба одинокіе. На рукахъ у насъ обоихъ много работы, и работы также во многихъ отношеніяхъ почти одной и той же. Мы посвящены одному и тому же дѣлу: не такъ ли?

Мистриссъ Прэймъ, которой приказано было слушать и не говорить, сначала ничего не отвѣтила. Но повтореніемъ вопроса ее вызывали на отвѣтъ.

— Не такъ ли, мистриссъ Прэймъ?

— Я ни подъ какимъ видомъ не могу сравнить свой трудъ съ трудомъ проповѣдника слова Божія, отвѣчала она.

— Однако вы можете раздѣлять съ нимъ этотъ трудъ. Вы теперь поняли меня. И позвольте мнѣ увѣрить васъ, что дѣлая вамъ это предложеніе, я ничего для себя не ищу. Я забочусь не о своемъ собственномъ житейскомъ комфортѣ и счастіи.

— О, полагаю, что нѣтъ, сказала мистриссъ Прэймъ, и въ ея голосѣ какъ будто отозвалось самое легкое, едва уловимое для слуха выраженіе соболѣзнованія.

— Нѣтъ, положительно нѣтъ. Я нуждаюсь въ помощи, въ откровенной бесѣдѣ, въ сочувствіи, въ душѣ, сродной моей душѣ, въ поддержкѣ, когда почувствую изнеможеніе, въ подмогѣ, когда трудъ окажется слишкомъ тяжелымъ для меня, въ ласковомъ словѣ по окончаніи дневныхъ занятій. А вы… неужели и вы не желаете того же самаго? Не одинаковы ли мы въ этомъ отношеніи, и не будетъ ли прекраснымъ дѣломъ, если мы сойдемся другъ съ другомъ?

Сказавъ это, мистеръ Пронгъ протянулъ руку и положилъ ее на столъ ладонью кверху, какъ будто ожидая, что мистриссъ Прэймъ положитъ въ нее свою руку; вмѣстѣ съ тѣмъ онъ наклонилъ свой стулъ, такъ чтобы привести себя въ соприкосновеніе съ ней, и лицо его освободилось отъ натянутаго выраженія. Онъ говорилъ серьезно, а въ такія минуты его лицо и весь его организмъ приходилъ въ нормальное положеніе.

— Я не совсѣмъ понимаю васъ, сказала мистриссъ Прэймъ.

Напротивъ, она понимала его превосходно, но считала за лучшее не отвѣчать и этимъ самымъ вызвать его на дальнѣйшее объясненіе. Ей нужно было время для приготовленія отвѣта; она еще не рѣшила, что слѣдуетъ ей отвѣтить: да или нѣтъ.

— Мистриссъ Прэймъ, я предлагаю вамъ сдѣлаться моей женой. Я ничего не сказалъ о любви, объ этомъ общечеловѣческомъ чувствѣ, которое одно изъ Божьихъ созданій питаетъ къ другому, — не потому, могу васъ увѣрить, что не питаю его, но потому, мнѣ кажется, что вы и я должны быть руководимы въ нашихъ поступкахъ скорѣе чувствомъ долга, чѣмъ жалкими внушеніями сердца.

— Сердце очень обманчиво, сказала мистриссъ Прэймъ.

— Это правда, совершенная правда; но мое сердце въ этомъ дѣлѣ не обманчиво. Я питаю къ вамъ всю глубину той любви, которую долженъ питать всякій человѣкъ къ подругѣ своей жизни, къ своей женѣ.

— Но, мистеръ Пронгъ…

— Позвольте мнѣ кончить, прежде чѣмъ дадите вашъ отвѣтъ. Я много думалъ объ этомъ, какъ вы можете повѣрить, и только въ одномъ обстоятельствѣ сомнѣваюсь относительно благоразумія предпринимаемаго шага. Люди будутъ говорить, что я женюсь на васъ изъ… изъ… короче сказать, изъ-за вашихъ денегъ. Эта мысль для меня крайне прискорбна, но я рѣшилъ въ душѣ своей, что мой долгъ перенести ее. Если мои побужденія чисты, — тутъ онъ остановился, въ ожиданіи поощренія, но не получилъ его: — и если въ поступкѣ моемъ ничего нѣтъ дурнаго, меня не должна останавливать боязнь злыхъ языковъ

Мистриссъ Прэймъ все еще не отвѣчала. Она чувствовала, что всякое слово согласія, хотя и сказанное на послѣдній вопросъ, могло быть принято за согласіе на главное предложеніе. Мистеръ Пронгъ имѣлъ возможность въ уединеніи обдумать виды свои на супружескую жизнь, не она лишена была такой возможности. Такъ какъ подобная идея никогда еще не приходила ей въ голову, то она не чувствовала ни малѣйшей наклонности располагать собою поспѣшно.

— А что касается денегъ… продолжалъ онъ.

— Да, такъ что же? сказала мистриссъ Прэймъ, скромно потупивъ глаза свои, потому что мистеръ Пронгъ какъ-то нерѣшительно приступалъ къ выраженію своихъ идей относительно денегъ.

— Что касается денегъ, то нужно ли объяснять вамъ, что мои побужденія чисты и безкорыстны? Я знаю, что въ житейскихъ дѣлахъ ваша обстановка лучше моей. Моя профессія доставляетъ мнѣ около ста тридцати фунтовъ стерлинговъ въ годъ.

Нельзя не допустить, что задача была трудная. Въ это время мистеръ Пронгъ снялъ руку со стола, находя попытку неудачною, и поставилъ свой стулъ на четыре ножки. Онъ началъ съ требованія, чтобы мистриссъ Прэймъ выслушала его терпѣливо и со вниманіемъ, но вѣроятно не разсчиталъ, что она будетъ слушать его съ терпѣніемъ и вниманіемъ такимъ неизмѣннымъ и холоднымъ. Она не сказала даже слова, когда онъ сообщилъ ей о величинѣ своихъ доходовъ.

— Вотъ все, что я получаю здѣсь, продолжалъ мистеръ Пронгъ: — и вамъ, по всей вѣроятности, извѣстно, что другихъ средствъ я не имѣю.

— Я этого не знала, сказала мистриссъ Прэймъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, никакихъ. Но что же изъ этого слѣдуетъ?

— О, ровно ничего.

— Деньги — дрянь. Кто сильнѣе меня сознаетъ эту истину?

Мистеръ Пронгъ во всѣхъ своихъ словахъ желалъ быть честнымъ, и, утверждая, что деньги — дрянь, полагалъ, что высказалъ совершенную истину. Онъ думалъ также, что произнесъ правдивую похвалу мистриссъ Прэймъ, заявивъ предположеніе, что она была одного съ нимъ мнѣнія. Въ этомъ случаѣ, однакоже, онъ былъ не совсѣмъ не погрѣшителенъ, ни относительно самаго себя, ни относительно ея. Онъ не жаденъ былъ до денегъ, но цѣнилъ ихъ очень высоко; а что касается до мистриссъ Прэймъ, то въ своей независимости она находила безпредѣльное удовольствіе. Какъ бы то ни было, она имѣла двѣсти фунтовъ въ годъ, значительную часть которыхъ тратила на человѣколюбивыя цѣли. Эта трата составляла для нея роскошь въ жизни. Пышные наряды и вкусныя блюда вовсе ее не соблазняли; не смотря на то, она не была чужда искушеній и не всегда, быть можетъ, сопротивлялась имъ. Быть госпожей своихъ денегъ, наблюдать за приношеніями, не только своими, но и постороннихъ лицъ, быть великою между бѣдными и считаться замѣчательной особой въ своемъ околодкѣ, — было ея слабостью, въ которой обнаруживалось честолюбіе. Когда мистеръ Пронгъ сказалъ, что деньги въ глазахъ его дрянь, она невольно покачала головой. Зачѣмъ же она писала эти страшно колкія записки къ своему агенту въ Экстерѣ, когда присылка ей третныхъ денегъ замедлялась хотя нѣсколькими днями? «Избавьте меня отъ одинокой вдовы, — говаривалъ агентъ: — особливо если она евангелическаго исповѣданія». Мистриссъ Прэймъ съ наслажденіемъ любовалась лоскуткомъ бумаги, передававшимъ ей во владѣніе ея періодическое богатство. Деньги для нея ужь ни подъ какимъ видомъ не были дрянью, и я сильно сомнѣваюсь, что они были дрянью и въ глазахъ самого мистера Пронга.

— Разумѣется, относительно денежныхъ пособій и тому подобнаго могутъ быть дѣлаемы распоряженія, какія вамъ угодно.

Когда мистеръ Пронгъ началъ, или вѣрнѣе сказать, когда собирался начать свое объясненіе, онъ рѣшился употребить всю силу своего краснорѣчія для сообщенія своему искательству вѣрнаго успѣха; но трудъ былъ такъ тяжелъ, что и лучшее его краснорѣчіе теряло въ этой борьбѣ всю свою силу. Не знаю, дѣлало ли это какую нибудь разницу для мистриссъ Прэймъ, иначе онъ продолжалъ бы употреблять всѣ усилія къ пріискиванію такихъ выраженій, какія были необходимы и полезны для достиженія цѣли. Если бы онъ заговорилъ о «тому подобномъ» въ началѣ объясненія, то могъ бы безъ всякаго сомнѣнія поразить ужасомъ свою слушательницу; но теперь она до такой степени углубилась въ серьезныя размышленія, что мало обращала вниманія на слова оратора. — Сто тридцать фунтовъ, — сказала она самой себѣ, стараясь, конечно безуспѣшно, взглянуть подъ шляпкой на свое лицо.

— Кажется, я сказалъ теперь все, продолжалъ мистеръ Пронгъ. — Если вы довѣрите себя моему храненію, я, съ помощію Божіей, постараюсь исполнить мой долгъ въ отношеніи къ вамъ. Я очень немного высказалъ лично о себѣ и своихъ чувствахъ, полагая, что въ этомъ не могло быть особенной надобности.

— Совершенно такъ, сказала мистриссъ Прэймъ.

— Я высказалъ скорѣе тѣ обязанности, которыя мы должны принять на себя, если вы согласитесь… быть… быть моей женой, перемѣнить имя ваше на имя мистриссъ Пронгъ.

Послѣ этого онъ началъ снова ждать отвѣта.

Такъ какъ мистриссъ Прэймъ сидѣла во вдовьемъ траурѣ, то, на видъ, ничто не обѣщало въ ней согласія на перемѣну имени. Ея старая креповая шляпа была очень поношена и помята, не такъ какъ бываютъ иногда помяты шляпки у молоденькихъ лэди, и если молоденькія лэди при томъ еще хорошенькія, то помятыя шляпки часто идутъ къ нимъ гораздо лучше, чѣмъ шляпки, имѣющія самый безукоризненный видъ, — шляпка мистриссъ Прэймъ была такъ плотно надѣта, что почти закрывала лицо. Платье ея имѣло такой фасонъ и такъ сидѣло на ней, что дѣлало ея наружность старѣе наружности ея матери. Она научилась лишать себя всякихъ наружныхъ украшеній, которыя бы сообщали ей привлекательность, и быть можетъ, при настоящемъ случаѣ, была недовольна, убѣдясь, что не достигла еще полнаго успѣха въ лишеніяхъ подобнаго рода.

— Я давно покончила со свѣтомъ и со всѣми суетами и заботами свѣта, сказала она, покачавъ головой.

— Никто не можетъ покончить со свѣтомъ, пока въ немъ остается еще трудъ, который онъ или она обязаны исполнить. Монахи и монахини пробовали это, и вы знаете, къ чему они пришли.

— Но я вѣдь вдова.

— Да, мой другъ; и вы показали себя вдовою, охотно неся выпавшій вамъ жребій. Но неужели вы не знаете, что могли бы быть болѣе дѣятельною и полезною, сдѣлавшись женой священника, нежели оставаясь одинокой женщиной?

— Но, мистеръ Пронгъ, мое сердце давно умерло.

— Нѣтъ, быть этого не можетъ. Пока тѣло остается въ этой юдоли слезъ, должно оставаться при немъ и сердце. Мистриссъ Прэймъ снова покачала головой; но съ анатомической точки зрѣнія, мистеръ Пронгъ былъ совершенно правъ.

— Возникнутъ другія надежды, и, можетъ статься, явятся другія заботы, — но онѣ будутъ служить источникомъ безмятежнаго счастія.

Мистриссъ Прэймъ поняла, какъ будто онъ намекалъ на семейство, на дѣтей, и при этомъ намекѣ еще разъ покачала головой.

— Быть можетъ, мое объясненіе изумило васъ своею неожиданностью?

— Да, мистеръ Пронгъ, — изумило — крайне изумило!

— Въ такомъ случаѣ, можетъ быть, вы пожелаете имѣть время на размышленіе, прежде чѣмъ дадите отвѣтъ.

— Быть можетъ, это будетъ самое лучшее, мистеръ Пронгъ.

— Пусть будетъ по вашему. До котораго же дня? Если до пятницы — достаточно? Если я приду къ вамъ въ пятницу утромъ, быть можетъ, тамъ будетъ миссъ Поккеръ?

— Непремѣнно будетъ.

— А послѣ обѣда?

— Мы будемъ на Доркасскомъ митингѣ.

— Мнѣ бы не хотѣлось безпокоить васъ просьбой пожаловать ко мнѣ.

Мистриссъ Прэймъ сама чувствовала, что тутъ представлялось нѣкоторое затрудненіе. До этой поры она не видѣла препятствій, которыя бы не позволяли ей заходить въ квартиру мистера Пронга. Его маленькая гостиная была для нея священнымъ мѣстомъ, — почти частью храма, и она нисколько не стѣсняясь входила въ нее. Но теперь порядокъ вещей совершенно измѣнился. Могло быть, что эта самая комната сдѣлается ея принадлежностью, ея собственностью, и потому она не могла уже входить и смотрѣть на нее съ прежнимъ благоговѣніемъ. Гостиная эта какъ будто вдругъ обратилась въ комнату любви, и мистриссъ Прэймъ неиначе могла войти въ нее, какъ нарочно съ тѣмъ, чтобы выразить свое согласіе на сдѣланное ей приглашеніе, или даже съ тѣмъ, чтобы объявить отказъ. — Быть можетъ, — сказала она: — вы зайдете въ субботу, часовъ въ десять. Въ это время миссъ Поккеръ будетъ на рынкѣ.

Мистеръ Пронгъ согласился; мистриссъ Прэймъ встала и начала прощаться. Какъ страшно нечестива и порочна была бы Рэчель въ глазахъ своей сестры, если бы назначила молодому человѣку время и мѣсто для свиданія съ нимъ наединѣ! Такъ легко бываетъ полагаться на себя, и такъ легко — не полагаться, на другихъ.

— Прощайте, сказала мистриссъ Прэймъ, и съ этими словами подала руку своему поклоннику.

— До свиданія; подумайте объ этомъ хорошенько, если можете. Если полагаете, что, сдѣлавшись моей женой, будете полезнѣе, чѣмъ въ настоящемъ своемъ положеніи, тогда…

— Вы считаете моею обязанностію…

— Вамъ самимъ я предоставляю рѣшить это. Я только изложилъ вамъ сущность дѣла. Прошу васъ, поймите его; деньги не должны быть препятствіемъ.

Сказавъ это, мистеръ Пронгъ проводилъ свою гостью.

Мистриссъ Прэймъ пошла очень медленно и не по самой кратчайшей дорогѣ къ квартирѣ миссъ Поккеръ. Въ сдѣланномъ ей предложеніи многое предстояло обдумать. Если это разъединеніе съ матерью и сестрой останется навсегда, то ея участь въ жизни будетъ весьма незавидная. Она уже рѣшила, что постоянное житье съ миссъ Поккеръ будетъ не по ней, и хотя въ то самое утро чувствовала, что было бы спокойнѣе жить отдѣльно одной, но теперь, заглядывая впередъ на это одиночество, находила въ немъ весьма мало привлекательнаго. И въ самомъ дѣлѣ, не справедливо ли, что будучи женой пастора, она могла дѣлать гораздо болѣе добра, чѣмъ оставаясь одинокой вдовой? Она уже однажды испытала эту жизнь, но тогда она была очень молода. При этомъ воспоминаніи, она оглянулась на свою раннюю жизнь, подумала о тѣхъ надеждахъ, которыя волновали ее, когда она стояла передъ алтаремъ, много, много лѣтъ тому назадъ. Каждая вещь, всѣ люди, весь міръ представлялись ей тогда совершенно въ другомъ видѣ! Она вспомнила нѣкотораго рода любовь, которую чувствовала въ своемъ сердцѣ, и говорила самой себѣ, что подобная любовь не можетъ повториться въ отношеніи къ мистеру Пронгу. Въ этихъ размышленіяхъ она подошла къ той же самой кладбищенской оградѣ, у которой видѣла Рэчель вмѣстѣ съ Роуаномъ, и, вспомнивъ нѣкоторыя сцены изъ своихъ дѣвическихъ дней, почувствовала расположеніе простить свою сестру. Но тутъ вдругъ она вздохнула и ускорила свои шаги. Развѣ она сама въ тѣ дни не обрѣталась во мракѣ, и развѣ послѣ того не было позволено ей узрѣть свѣтъ? Въ теченіе немногихъ мѣсяцевъ супружескаго счастія ей мало удалось выполнить Того труда, который теперь становился для нея возможнымъ. Тогда она была за мужемъ плотски, теперь могла бы быть за мужемъ духовно, если, по конечномъ размышленіи, будетъ признано съ ея стороны благоразумнымъ принять предложеніе мистера Пронга именно въ этомъ смыслѣ. Потомъ безсознательно она начала размышлять о правахъ замужней женщины на деньги, — а также объ отчужденіи отъ нея этихъ правъ. Она не знала этого закона, и спрашивала себя, не посовѣтоваться ли ей со стряпчимъ. Наконецъ она подумала, что это было не практично до отвѣта ея мистеру Пронгу.

Она даже не могла обратиться за совѣтомъ къ матери. Она спрашивала себя и объ этомъ, и рѣшила, что ей нельзя такъ унизить себя при существовавшихъ обстоятельствахъ. Не было ни души, къ кому бы она могла прибѣгнуть за совѣтомъ. Съ своей стороны мы можемъ сказать о ней, что кто бы ей ни подалъ совѣтъ, она все-таки поступила бы по внушенію своего разсудка. А какъ было бы полезно для нея, если бы она пріобрѣла хотя самый незначительный запасъ свѣдѣній о законѣ?

ГЛАВА X.
ЛУКА РОУАНЪ ЗАЯВЛЯЕТЪ СВОИ ЗАМЫСЛЫ НА ПИВОВАРЕННЫЙ ЗАВОДЪ.

— Дѣло въ томъ, Т., на счетъ вина была какая нибудь шутка между молодыми людьми, а потомъ Роуанъ пошелъ и заказалъ его.

Такъ мистриссъ Таппитъ, по окончаніи бала, прежде чѣмъ ей было позволено лечь спать, объясняла мужу своему появленіе за ужиномъ шампанскаго. Но это его не удовлетворило. По словамъ его, онъ вовсе не желалъ, чтобы дѣлались къ его столу заказы, которые придутъ на умъ какому нибудь молодому человѣку. Мистриссъ Таппитъ хотѣла поправиться и сдѣлала еще хуже.

— Правду сказать тебѣ, Т., мнѣ кажется, это было сдѣлано въ видѣ подарка нашимъ дочерямъ. Ты знаешь, мы много дѣлаемъ для его удовольствія, и, какъ я полагаю, онъ нашелъ справедливымъ отплатить имъ этимъ подаркомъ.

Кажется, ей, какъ женѣ, слѣдовало бы лучше знать своего мужа. Правда, онъ сердился за издержки на вино, но во всякомъ случаѣ этотъ гнѣвъ предпочиталъ чувству, что на его столъ доставлены припасы другимъ человѣкомъ, — да еще молодымъ человѣкомъ, котораго онъ желалъ считать своимъ подчиненнымъ, который не хотѣлъ ему подчиниться, и на котораго онъ начиналъ смотрѣть весьма неблагопріятно.

— Подарокъ дочерямъ! Говорю тебѣ, что я не хочу имѣть подобныхъ подарковъ. А если это было такъ, то, мнѣ кажется, онъ позволилъ себѣ дерзость, — величайшую дерзость. Я ему такъ и скажу, — и настою на томъ, чтобы онъ взялъ деньги отъ меня. Вамъ не слѣдовало принимать подобные подарки.

— Милый Т., я такъ много хлопотала цѣлую ночь, и думаю, что тебѣ, вмѣсто того чтобы бранить меня, слѣдовало бы позволить мнѣ заснуть.

На другое утро, само собою разумѣется, въ семействѣ Таппитъ происходили о прошедшемъ балѣ различные толки подъ вліяніемъ различныхъ обстоятельствъ. За завтракомъ присутствовала мистриссъ Роуанъ съ сыномъ и дочерью, — и тутъ, конечно, была пропѣта хвалебная пѣснь. Балъ во всѣхъ отношеніяхъ былъ великолѣпенъ, и пивоваренный заводъ обезсмертилъ себя на нѣсколько лѣтъ. Много было сказано въ похвалу мистриссъ Ботлеръ Корнбюри, — при чемъ, разумѣется, дѣло не обошлось и безъ порицаній, потому что «она не знала ужь, куда и дѣваться съ этой Рэчель Рэй»; дѣвицы Таппитъ говорили о своихъ кавалерахъ, а Лука торжественно объявилъ, что все было превосходно. Но когда Роуаны удалились и Таппиты остались одни, кромѣ стараго Таппита явились еще и другіе, у которыхъ тоже нашлось сказать нѣсколько словъ не въ похвалу, мистера Луки. Мистриссъ Таппитъ не хотѣла обращать особеннаго вниманія на нерасположеніе мужа къ молодому человѣку, надѣясь, что онъ по всей вѣроятности сдѣлается ея зятемъ. Въ пивоваренномъ заводѣ, между пивными чанами, онъ могъ быть терніемъ, но въ Бэзельхорстскомъ внѣшнемъ мірѣ на него смотрѣли какъ на цвѣтущее лавровое дерево. Она, однакоже, не имѣла ни малѣйшаго желанія допускать разрастанія тернія въ предѣлахъ ея дома, чтобы Рэчель Рэй, или ей подобная, не могла воспользоваться лавровымъ деревомъ. Лука Роуанъ велъ себя на балѣ весьма дурно. Онъ не только не оказывалъ вниманія ея дочерямъ, но, употребляя собственное выраженіе мистриссъ Таппитъ, такъ ухаживалъ за этой глупой дѣвчонкой, что обратилъ на себя всеобщее вниманіе.

— Однако мистриссъ Ботлеръ Корнбюри ничего дурнаго не видѣла въ этомъ, сказала Черри.

— Мистриссъ Ботлеръ Корнбюри не составляетъ еще цѣлаго общества, возразила мистриссъ Таппитъ. — Могу увѣрить тебя, что я ничего хорошаго въ этомъ не видѣла, — и, что еще болѣе, ничего хорошаго не видѣлъ въ этомъ и твой папа.

— Весь вечеръ онъ распоряжался здѣсь, какъ хозяинъ дома, сказала Огюста: — приказывалъ музыкантамъ играть то; играть другое, что вздумаетъ.

— Ну, увидитъ, что онъ здѣсь вовсе, не хозяинъ. Вашъ папа сегодня же хочетъ поговорить съ нимъ серьезно.

— Какъ! на счетъ Рэчель? спросила Черри съ изумленіемъ.

— На счетъ всего вообще, отвѣчала мистриссъ Таппитъ.

Въ это время въ гостиную вошла мистриссъ Роуанъ, и разговоръ снова обратился къ великолѣпіямъ бала.

— Мнѣ кажется, что было хорошо, сказала мистриссъ Таппитъ съ натянутой улыбкой. — Я увѣрена, что тутъ не щадили ни хлопотъ.

Мистриссъ Таппитъ знала, что двухъ послѣднихъ словъ не слѣдовало бы говорить, и она удержалась бы отъ этого, если бы было возможно, — но въ томъ-то и дѣло, что удержаться не было никакой возможности. Человѣкъ, который разсказываетъ вамъ, сколько стоитъ ему дюжина вина, знаетъ, что дѣлаетъ дурно, пока еще слова не сорвались съ языка, — а какъ ихъ удержать, чтобъ они не сорвались!

Мистеръ Таппитъ не имѣлъ намѣренія прочитать Роуану назидательную лекцію относительно его поведенія съ Рэчель Рэй. Онъ встрѣчалъ нѣкоторое затрудненіе обращаться къ своему будущему партнеру даже по заводскимъ дѣламъ, съ высокимъ тономъ и надлежащимъ авторитетомъ. Такъ какъ онъ былъ значительно старше, а Роуанъ значительно моложе, то ему казалось, что подобный тонъ былъ необходимъ. Но чтобы принять этотъ тонъ, мистеръ Таппитъ, какъ уже сказано, встрѣчалъ большія затрудненія. Роуанъ держалъ себя по своему, ни сколько не стѣсняясь, безъ всякой подчиненности, и Таппитъ, конечно, не рѣшался дѣлать ему замѣчаній на счетъ поведенія его въ гостиной. Когда пришло время, онъ даже не имѣлъ достаточно присутствія духа, чтобы намекнуть на бутылки шампанскаго; и Роуанъ заплатилъ счетъ въ погребѣ Григгса, безъ дальнѣйшаго обращенія къ этому предмету. Но вопросъ о пивоварнѣ былъ для Таппита жизненнымъ вопросомъ. Тамъ, между чанами, онъ господствовалъ съ тѣхъ поръ, какъ Бонголлъ пересталъ быть ихъ королемъ, и за неограниченную власть надъ этими чанами стоило вступить въ битву. Таппитъ начиналъ уже сознаваться, что даже и въ этой битвѣ онъ испытывалъ нѣкоторыя затрудненія. Онъ не могъ сдѣлать замѣчанія Роуану, не могъ принудить его ходить къ своимъ занятіямъ правильно, ежедневно, дѣловымъ образомъ. Лука Роуанъ не принялъ бы его замѣчаній, не измѣнилъ бы своего собственнаго порядка, — особливо по приказанію мистера Таппита. Безъ сомнѣнія, мистеру Таппиту при этихъ обстоятельствахъ не возможно было отстранить его отъ товарищества; а онъ только этого и добивался, онъ совѣтывался съ адвокатами, совѣтовался съ документами, заглядывалъ въ старые счеты, и имѣлъ основаніе бояться, что по духовному завѣщанію Бонголла, Лука Роуанъ былъ въ правѣ требовать гораздо болѣе того, что Таппитъ расположенъ былъ дать.

— Лучшебы вамъ принять его въ товарищи, говорилъ адвокатъ. — Молодая голова всегда бываетъ полезна.

— Только не тогда, когда молодая голова хочетъ быть хозяиномъ, отвѣчалъ Таппитъ. — Если я это сдѣлаю, то все дѣло уберется къ собакамъ.

Онъ не совсѣмъ точно объяснилъ адвокату, что честолюбіе Роуана ограничивалось только желаніемъ варить хорошее пиво, но, впрочемъ, весьма ясно показалъ, что такой партнеръ ему не по нутру.

— Въ такомъ случаѣ, клянусь честью, вамъ придется заплатить ему десять тысячъ фунтовъ. Сколько я понимаю, требованіе его еще очень умѣренно.

Для Таппита это была весьма дурная новость. — А если я ему не дамъ десяти тысячъ! — Очень хорошо было извѣстно, что заводъ и право производства пива стоили денегъ, и потому адвокатъ сообщилъ, что Роуанъ можетъ принять законныя мѣры къ продажѣ всего заведенія. — По всей вѣроятности онъ можетъ купить его самъ и принять на себя обязательство платить вамъ въ годъ извѣстную сумму, говорилъ адвокатъ. — Такой взглядъ на вопросъ далеко не согласовался съ идеями мистера Таппита. Тридцать лѣтъ онъ пробылъ пивоваромъ въ Бэзельхорстѣ, и все еще хотѣлъ оставаться пивоваромъ. Мистриссъ Таппитъ была такого мнѣнія, что устранились бы всякаго рода затрудненія, если бы Лука Роуанъ влюбился въ одну изъ ея дочерей. Мистриссъ Роуанъ приглашена была въ Бэзельхорстъ собственно съ цѣлію устроить это дѣло. Но Лука Роуанъ, какъ обѣимъ имъ казалось теперь, былъ упрямый молодой человѣкъ, который въ дѣлѣ пивоваренія, равно какъ и въ дѣлѣ любви, не хотѣлъ, чтобы имъ руководили тѣ, которые лучше всего знали, какъ руководить имъ. Во время бала мистриссъ Таппитъ внимательно слѣдила за нимъ, и теперь совсѣмъ отказалась отъ него. Онъ только разъ танцовалъ съ Огюстой и потомъ оставилъ ее въ ту минуту, какъ кончился танецъ. — Я бы предложила ему полтораста фунтовъ, и если это ему не понравится, пускай дѣлаетъ, что знаетъ, сказала мистриссъ Таппитъ. — Пускай дѣлаетъ, что знаетъ! — возразилъ мистеръ Таппитъ: — это значитъ, пускай отправляется къ какому нибудь лондонскому адвокату. — Приготовляясь переговорить съ молодымъ Роуаномъ на другое утро послѣ бала, мистеръ Таппитъ чувствовалъ затруднительность своего положенія; но при настоящемъ случаѣ болѣе сильное чувство было въ пользу удаленія тягостнаго человѣка. Всякая участь въ жизни была бы выносима, лишь бы только не вести пивоварнаго дѣла съ такимъ партнеромъ, какъ Лука Роуанъ.

— Надѣюсь, ваша голова довольно свѣжа для того, чтобы заняться дѣломъ, — сказалъ Таппитъ, когда Лука Роуанъ вошелъ въ контору и сѣлъ на табуретъ.

Таппитъ сидѣлъ въ своемъ обычномъ креслѣ, сложивъ руки на большой старинный покрытый кожею столъ, на которомъ лежало множество бумагъ и который никогда не подвергался чисткѣ или приведенію въ порядокъ со временъ незапамятныхъ. Онъ повернулъ свое кресло, чтобы видѣть лицо Роуана, сидѣвшаго на табуретѣ, принадлежавшемъ мальчику, котораго Таппитъ нанималъ для конторы.

— Свѣжа ли моя голова? сказалъ Роуанъ. — Свѣжа какъ огурецъ. Вчера вечеромъ я ничего почти не пилъ.

— Я думалъ, что вы, можетъ быть, утомились отъ танцевъ.

При этомъ мысли Таппита перенеслись на шампанское, и онъ рѣшилъ, что сидѣвшій передъ нимъ молодой человѣкъ былъ слишкомъ непріятенъ, чтобы держать его въ заводѣ.

— О, нисколько. Такія вещи никогда меня не утомляютъ. Я вышелъ въ заводъ вмѣстѣ съ людьми, когда не было еще восьми часовъ. Знаете-ли, что? Я увѣренъ, что мы бы сберегли треть топлива, перемѣнивъ дымовыя трубы. Я никогда не видывалъ такихъ трубъ. Онѣ, должно быть, поставлены продавцами каменнаго угля, чтобы больше выходило ихъ товара.

— Сдѣлайте одолженіе, въ настоящее время намъ некогда думать о трубахъ.

— Я только говорю; и говорю собственно для вашей же пользы, а не для своей. Если вы не хотите повѣрить мнѣ, то попросите Ньюмана осмотрѣть ихъ, какъ только увидитесь съ нимъ въ Бэзельхорстѣ.

— Велика фигура, Ньюманъ! Много онъ знаетъ!

— Онъ получилъ лучшіе заказы въ Девонширѣ и знаетъ свое дѣло лучше, чѣмъ всякій другой въ здѣшнихъ краяхъ.

— Такъ и есть. Впрочемъ теперь, пожалуйста, оставимъ его въ покоѣ. Дѣла въ такомъ видѣ, въ какомъ я ихъ веду, приносили мнѣ пользу въ теченіе тридцати лѣтъ; въ этомъ отношеніи я могу сослаться на вашего дядю, который понималъ, что дѣлалъ. Я не люблю перемѣнъ. Они стоятъ денегъ, и сколько могу судить, часто вводятъ въ убытокъ.

— Если мы не пойдемъ наравнѣ со свѣтомъ, сказалъ Роуанъ: — свѣтъ оставитъ насъ назади. Посмотрите на новыя машины, которыя вводятся повсюду. Вѣроятно, это дѣлается не ради того, чтобы тратить деньги. Это соревнованіе; соревнованіе должно быть и въ производствѣ пива, какъ и во всемъ другомъ.

Минуты двѣ мистеръ Таппитъ молчалъ, собираясь съ мыслями, и потомъ началъ свою рѣчь.

— Я вамъ вотъ что скажу, Роуанъ: мнѣ не нравятся эти новыя выдумки. Они очень хороши для васъ. Вы молодой человѣкъ, и, можетъ статься, совсѣмъ иначе смотрите на вещи. Я старъ, и не вижу надобности вмѣшиваться во всѣ эти перемѣны. Мнѣ ясно одно, что вы и я не можемъ вмѣстѣ, въ качествѣ партнеровъ, вести одно и то же дѣло. Я намѣренъ дѣйствовать по своему, во первыхъ потому, что имѣю гораздо больше опытности, а во вторыхъ потому, что мой пай въ этомъ предпріятіи больше другихъ.

— Остановитесь на минуту, мистеръ Таппитъ; я не совсѣмъ увѣренъ, что онъ больше другихъ. Теперь я ничего не намѣренъ говорить объ этомъ: я это сказалъ только къ тому, что позволить вашему заявленію пройти нкзамѣченнымъ — значило бы показать, что я соглашаюсь съ вами.

— Гм! очень хорошо. Могу и я съ своей стороны выразить надежду, что вы увидите, что ошибаетесь. Я участвовалъ въ этомъ предпріятіи больше тридцати лѣтъ, и было бы очень странно, если бы я, съ моимъ многочисленнымъ семействомъ, увидѣлъ себя поставленнымъ на одну доску съ вами, съ молодымъ человѣкомъ, который вовсе не занимался этимъ дѣломъ, и который еще не женатъ.

— Не понимаю, какое отношеніе имѣетъ женитьба къ нашему дѣлу.

— Не понимаете? А вы увидите, что въ здѣшнихъ краяхъ всѣми такъ принято. Вы здѣсь не въ Лондонѣ, мистеръ Роуанъ.

— Разумѣется, не въ Лондонѣ, но я полагаю, что законы вездѣ одинаковы. Тутъ рѣчь идетъ о капиталѣ.

— О капиталѣ! сказалъ мистеръ Таппитъ. — Я не знаю, чтобы вы вносили какой нибудь капиталъ.

— Его внесъ Бонголлъ, а я здѣсь представитель Бонголла. Но въ настоящую минуту не лучше ли намъ оставить этотъ вопросъ въ покоѣ. Если мы согласимся на счетъ веденія дѣла, вы не найдете во мнѣ суроваго человѣка относительно нашихъ паевъ.

При этомъ Таппитъ почесалъ въ головѣ и старался вызвать изъ нея новую мысль.

— Не вижу только, какъ мы согласимся на счетъ веденія дѣла, сказалъ онъ. — Вы сами не хотите, чтобы вами кто нибудь руководилъ.

— Ничего этого я не знаю. У меня одно желаніе — улучшить наше производство.

— Да, — и вмѣстѣ съ тѣмъ погубить его! — тогда какъ я тридцать лѣтъ получалъ прибыль отъ него; я говорю вамъ это положительно.

— Это было бы то же самое, что вливать новое вино въ старыя бутылки, замѣтилъ Роуанъ.

— Я не говорю ни слова о винѣ; но смѣю надѣяться, что въ пивѣ я что нибудь да смыслю.

— Не долженъ ли я понимать, сказалъ Роуанъ: — что вы положительно рѣшили не принимать меня партнеромъ въ ваше старинное предпріятіе?

— Да, кажется, это рѣшено.

— Однако, въ выраженіяхъ о дѣлахъ подобнаго рода слѣдовало бы быть опредѣлительнѣе. Тутъ нельзя позволять себѣ полагаться на то, что кажется.

— Разумѣется, я рѣшилъ это окончательно. Нисколько не сомнѣваясь, что вы умный молодой человѣкъ, я въ то же время нисколько не сомнѣваюсь и въ томъ, что мы никогда не сойдемся; да и сказать вамъ правду, Роуанъ: по моему мнѣнію, приготовленіемъ пива вы никогда не пріобрѣтете себѣ состоянія.

— Вы думаете?

— Да, — никогда.

— Очень жаль!

— Не знаю, стоитъ ли сожалѣть объ этомъ. Вы будете имѣть доходъ весьма достаточный для холостаго человѣка, чтобы начать какое нибудь дѣло; — и при томъ же вѣдь есть другія занятія, кромѣ пивоварства, и несравненно лучшія.

— Безъ сомнѣнія! Но дѣло-то въ томъ, что я рѣшился быть пивоваромъ. Мнѣ нравится это занятіе. Тутъ представляется случай для химическихъ опытовъ и просторъ для философическихъ изслѣдованій, что въ моихъ глазахъ доставляетъ этому занятію особенную прелесть. Вамъ, конечно, можетъ представляться страннымъ, но мнѣ нравится быть пивоваромъ.

Таппитъ только почесалъ въ головѣ и выпучилъ глаза на молодаго человѣка.

— Положительно нравится, продолжалъ Роуанъ. — Адвокатъ ничего не можетъ сдѣлать для улучшенія своего ремесла. Во всякомъ другомъ ремеслѣ многое можно сдѣлать; всѣ они требуютъ улучшеній; но мнѣ нравится такое, въ которомъ могу дѣлать улучшенія самъ, — по своимъ понятіямъ и убѣжденіямъ. Понимаете ли вы меня, мистеръ Таппитъ?

— Съ такими идеями, какъ эти, мнѣ кажется, Бэзельхорстъ не мѣсто для васъ, сказалъ мистеръ Таппитъ.

— Напротивъ, здѣсь-то и есть мое мѣсто! сказалъ Роуанъ. — Оно-то и есть то самое мѣсто, въ которомъ я нуждаюсь. Пивное производство, какъ я его понимаю, находится здѣсь въ болѣе дурномъ состояніи, чѣмъ во всякой другой части Англіи (эти слова вовсе не были комплиментомъ для пивовара, который тридцать лѣтъ занимался своимъ дѣломъ); — здѣсь оно хуже, чѣмъ во всякой другой части Англіи. Народъ тянетъ здѣсь отвратительный яблочный сокъ, потому только, что никогда не пробовалъ здоровой влаги изъ солоду и хмѣлю. Я думаю, Девонширъ самый лучшій округъ для человѣка, который намѣренъ трудиться и приносить пользу, и во всемъ Девонширѣ для труда нѣтъ другаго мѣста, лучше Бэзельхорста.

Мистеръ Таппитъ приведенъ былъ въ крайнее недоумѣніе. Ужь не думаетъ ли этотъ молодой человѣкъ дать ему понять, что намѣренъ конкуррировать съ нимъ, открывъ другое заведеніе подъ самымъ его носомъ, устроить на деньги Бонголла другой пивоваренный заводъ напротивъ завода, носившаго фирму Бонголла? Могла ли подобная неблагодарность возникнуть въ душѣ какого бы то ни было человѣка?

— Не совсѣмъ-то понимаю я васъ, сказалъ Таппитъ: — но не сомнѣваюсь, что все вами сказанное очень хорошо.

— Я не думаю, что очень хорошо, мистеръ Таппитъ, но увѣренъ, что я говорилъ правду. Здѣсь, въ Бэзельхорстѣ, я служу представителемъ интересовъ мистера Бонголла, и намѣренъ вести дѣла мистера Бонголла въ томъ самомъ городѣ, въ которомъ положено этому дѣлу основаніе.

— Да вотъ вамъ дѣло мистера Бонголла на лицо; — оно вотъ здѣсь, гдѣ я сижу, и въ добавокъ въ моихъ рукахъ!

— Конечно, вы имѣете право пользоваться этимъ мѣстомъ, этимъ зданіемъ.

— Да, да; и именемъ фирмы и… и… и… Короче сказать, это старинное учрежденіе. Во всю мою жизнь я ничего подобнаго не слышалъ.

— Совершенная правда, это старинное учрежденіе; и если я выстрою здѣсь другой пивоваренный заводъ, — что, по всей вѣроятности, мнѣ можно будетъ сдѣлать, — я не воспользуюсь именемъ Бонголла. Во первыхъ, это было бы не совсѣмъ благовидно, а во вторыхъ, онъ варилъ такое дурное пиво, что фирма его скорѣе принесла бы мнѣ вредъ, нежели пользу. Если вы потрудитесь сказать мнѣ вашъ взглядъ на этотъ предметъ, тогда я скажу вамъ свой. Надѣюсь, мистеръ Таппитъ, вы также будете откровенны, какъ и я.

— Мой взглядъ? Я не имѣю особеннаго взгляда. Я думаю вести свои дѣла, какъ велъ до настоящей поры.

— Но, мнѣ кажется, вы намѣрены войти со мной въ сдѣлку. Требованія мои слѣдующія: или я долженъ поступить въ это заведеніе наравнѣ съ вами, относительно паевъ и распоряженій, или я попрошу васъ выдать мнѣ такую сумму денегъ, на которую по рѣшенію адвокатовъ буду имѣть законное право. Короче, или вы должны принять меня въ товарищи, или откупиться.

— Я думалъ выдавать вамъ ежегодно условную плату.

— Нѣтъ; этого я не желаю. Я уже высказалъ вамъ свои планы, и чтобы выполнить ихъ, я долженъ или открыть свой собственный заводъ, или участвовать въ вашемъ. Условная пласта для меня безполезна.

— Двѣсти фунтовъ въ годъ, намекнулъ Таппитъ.

— Вы шутите! Считать по три процента, такъ и тогда мнѣ слѣдуетъ триста фунтовъ.

— На десять тысячъ нечего и разсчитывать.

— Очень хорошо, мистеръ Таппитъ. Откровеннѣе этого я не могъ высказаться. По моимъ соображеніямъ гораздо лучше вести дѣло отдѣльно, но я не желалъ бы расходиться съ вами. Во всякомъ случаѣ придется отдѣлиться, если мои условія не будутъ здѣсь приняты.

Послѣ этого ничего больше не было сказано. Таппитъ повернулся къ столу, показавъ видъ, что намѣренъ заняться бумагами, а Роуанъ спустился съ табурета и вышелъ на дворъ пивоварни. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ поосмотрѣлся въ Бэзельхорстѣ, постояннымъ намѣреніемъ его было сдѣлаться господиномъ если не этого, то другаго мѣста. — Всю свою жизнь выпускать такой товаръ съ завода! — да это было бы для меня убійственно, — говорилъ онъ про себя, глядя на мутную влагу, которая струилась изъ тѣсныхъ холодильниковъ. Онъ вмѣнялъ себѣ въ непремѣнную обязанность варить хорошее пиво. Что касается до его желанія уничтожить потребленіе сидра, то я самъ расположенъ думать, что привычка въ народѣ къ этому напитку была слишкомъ сильна, чтобы искоренить ее. Въ настоящую минуту, закуривъ сигару, онъ началъ ходить по двору. Въ первый разъ такъ откровенно высказалъ онъ мистеру Таппиту свои виды; — и, высказавъ ихъ, рѣшилъ, что медлить не слѣдуетъ.

— Я позволю ему подумать до субботы, говорилъ онъ: и если къ тому времени не дастъ онъ отвѣта, я потребую его черезъ адвокатовъ. Послѣ этого думы его перешли на Рэчель Рэй и на событія минувшаго вечера. Онъ обѣщалъ Рэчель придти въ Браггзъ-Эндъ, если она сама не явится въ городъ, и рѣшился непремѣнно исполнить свое обѣщаніе. Онъ зналъ очень хорошо, что Рэчель не придетъ, вполнѣ понимая чувства, которыя не позволили бы ей сдѣлать этого. Поэтому прогулка послѣ обѣда въ Браггзъ-Эндъ была дѣломъ рѣшенымъ. На заводѣ обѣдали въ три часа, и Роуанъ положилъ отправиться сейчасъ послѣ обѣда. Но что же онъ скажетъ ей, когда придетъ туда, и что скажетъ ея матери? Онъ еще не рѣшилъ, что въ тотъ же самый день попроситъ ее быть его женой, а между тѣмъ чувствовалъ, что если застанетъ ее дома, то сдѣлаетъ это безъ всякаго сомнѣнія. — Все это я обдумаю во время прогулки, сказалъ онъ; и бросивъ конецъ сигары, съ полчаса ходилъ по заводу, между чанами, трубами и печами.

Мистриссъ Таппитъ воротился въ домъ, какъ скоро представилась ему возможность пройти, не бывъ замѣченнымъ Роуаномъ. Онъ воротился въ домъ посовѣтоваться съ женой на счетъ сдѣланнаго ему совершенно неожиданнаго и откровеннаго признанія; онъ хотѣлъ высказать кому бы то ни было всѣ тяжелыя чувства, которыя столпились въ душѣ его относительно этого несноснаго молодаго человѣка. Знавалъ ли кто, слышалъ ли, разсказывалъ ли кто что нибудь равное, по своей громадности, этимъ чудовищнымъ замысламъ! Отъ него вдругъ требуютъ капиталъ на заведеніе, которое должно соперничать съ его заведеніемъ въ одномъ и томъ же городѣ, или иначе онъ обязанъ принять себѣ въ товарищи молодаго человѣка, который вовсе не знаетъ дѣла, но который, не смотря на то, рѣшился принять на себя роль главнаго распорядителя въ заводѣ! Его, Таппита, который былъ такъ вѣренъ и преданъ Бонголлу въ дни молодости, хотятъ теперь на старости лѣтъ принести въ жертву дерзкому мальчишкѣ, представителю Бонголла! При первыхъ порывахъ гнѣва, Таппитъ объявилъ своей женѣ, что не дастъ ему денегъ и не возьметъ себѣ въ товарищи. Если Роуанъ не согласится получать условной платы, какъ получала ее старушка мистриссъ Бонголлъ, то пусть ищетъ удовлетворенія путемъ закона. Тщетно мистриссъ Таппитъ доказывала ему, что это поведетъ ихъ къ разоренію. — Такъ что же? ну и разоримся, сказалъ Таппитъ, приходя въ крайнее негодованіе: — за то весь Бэзельхорстъ, весь Девонширъ узнаетъ, почему! — Негодный, зловредный молодой человѣкъ! Таппитъ не могъ объяснить, не могъ даже понять, въ чемъ именно состоитъ зло и вредъ отъ предложенія Роуана, но былъ вполнѣ убѣжденъ въ его зловредности. Онъ принялъ этого человѣка въ свой домъ, у него даже въ настоящую минуту гостили мать и сестра этого же самаго человѣка, онъ позволилъ ему ходить, по заводу и видѣть производство дѣла во всѣхъ подробностяхъ, — и вотъ вамъ благодарность за это! — Если бы я разсказалъ все это въ городской библіотекѣ, говорилъ Таппитъ: — молокососъ этотъ не смѣлъ бы показаться на главной улицѣ.

Мистриссъ Таппитъ, встревоженной, но не взбѣшенной, представлялось все это дѣло совершенно въ другомъ свѣтѣ, но она не могла не принять участія въ негодованіи мужа. Когда она сказала, что было бы хорошо занять денегъ и развязаться съ негодяемъ, разумѣется на условіи, что онъ не заведетъ пивоварни въ Бэзельхорстѣ, то Таппитъ съ страшной клятвой объявилъ, что для подобной цѣли не хочетъ занимать денегъ. Онъ не иначе хотѣлъ имѣть дѣло съ такимъ предателемъ, какъ чрезъ своего, адвоката, Хонимана. — Но вѣдь Хониманъ говорилъ уже, что надо съ нимъ раздѣлаться, сказала мистриссъ Таппитъ. Въ такомъ случаѣ я обращусь къ другому адвокату, отвѣчалъ Таппитъ. — Если Хониманъ не хочетъ держать мою сторону, я возьму Шарпита и Лонгфэйта. Они не уступятъ ему ни на волосъ. Мистриссъ Таппитъ замолчала. Она знала, какъ безполезно было бы говорить мужу въ настоящую минуту, что въ затѣваемой тяжбѣ останутся въ выигрышѣ только Шарпитъ да Лонгфэйтъ. Въ настоящую минуту мистеръ Таппитъ испытывалъ нѣкоторую гордость въ своемъ гнѣвѣ, и почти былъ счастливъ въ своемъ изступленіи, но мистриссъ Таппитъ казалась убитою. Не подвернись эта негодная дѣвчонка, Рэчель Рэй, все могло бы устроиться отличнымъ образомъ.

— Не давать ему обѣда въ моемъ домѣ! сказалъ Таппитъ. — Какое мнѣ до этого дѣло! продолжалъ онъ, когда жена доказывала ему, что Лука Роуанъ долженъ сидѣть за однимъ столомъ съ мистриссъ Роуанъ и Мэри. — Ты можешь имъ сказать, что хочешь. Хотятъ онѣ оставаться здѣсь — пусть остаются, хотятъ уѣхать — пусть уѣзжаютъ; но чтобы его нога не была подъ моимъ обѣденнымъ столомъ.

Передъ обѣдомъ, однако же, его убѣдили отмѣнить такое приказаніе. — Весь Бэзельхорстъ, говорила жена, подымется на ноги, если гости уѣдутъ изъ его дома голодные; за нихъ вступится весь Бэзельхорстъ. Поэтому рѣшено было, что послѣ обѣда, когда молодежь удалится на прогулку, мистриссъ Таппитъ переговоритъ съ мистриссъ Роуанъ.

— Съ завтрашняго дня, чтобы его не было въ этомъ домѣ, сказалъ Таппитъ, подкрѣпивъ это приказаніе крупными словами, по которымъ мистриссъ Таппитъ поняла, что на нихъ должны основываться ея переговоры.

Въ три часа Таппиты и Роуаны всѣ сѣли за столъ. Мистеръ Таппитъ обѣдалъ, соблюдая глубокое молчаніе; молодые люди все еще разсуждали о вчерашнемъ балѣ; мистриссъ Таппитъ и мистриссъ Роуанъ то и дѣло, что мѣнялись любезностями. За подобными обѣдами отъ отца семейства требуется только, чтобы онъ доставилъ для стола все необходимое и разрѣзалъ поданныя блюда. Если онъ исполняетъ это удовлетворительно, то молчаніе съ его стороны не вмѣняется ему въ большую вину. Мистриссъ Таппитъ знала, что мужъ ея находился далеко не въ хорошемъ расположеніи, и Марта могла сдѣлать замѣчаніе, что у отца ея что-то не ладно. Для прочихъ, я расположенъ такъ думать, угрюмость Таппита не имѣла никакого значенія.

ГЛАВА XI.
ЛУКА РОУАНЪ ПЬЕТЪ ПОРТВЕЙНЪ КАКЪ СЕРЬЕЗНЫЙ МОЛОДОЙ ЧЕЛОВѢКЪ.

Миссъ Таппитъ имѣли обыкновеніе, въ теченіе долгихъ лѣтнихъ дней, отправляться около семи часовъ на вечернюю прогулку, сейчасъ же послѣ чаю, который подавался въ шесть часовъ. Но вслѣдствіе этого самаго обыкновенія, обѣдъ на пивоваренномъ заводѣ назначался ровно въ часъ. При настоящемъ случаѣ обѣдъ былъ отложенъ до трехъ часовъ; изъ угожденія мистриссъ Роуанъ, мистриссъ Таппитъ находила, что обѣдать въ три часа фэшенэбельнѣе, чѣмъ въ часъ, и слѣдовательно семейныя обыкновенія были нарушены. Для чаю признано было всего приличнѣе половина восьмаго, и потому сестрицъ Таппитъ и дѣвицу Роуанъ отправили на прогулку въ пять часовъ, когда солнце все еще пекло довольно сильно.

— Нѣтъ, сказалъ Лука въ отвѣтъ на приглашеніе сестры: — сегодня я что-то не расположенъ къ прогулкѣ: вы отправляетесь такъ рано.

Въ эту минуту онъ сидѣлъ послѣ обѣда за рюмкой портвейна.

— Дѣвицы будутъ сожалѣть, что часы ихъ прогулки не согласуются съ вашими, замѣтила мистриссъ Таппитъ саркастическимъ и колкимъ тономъ.

— Я думаю, мы можемъ прогуляться безъ него, сказала Черри, смѣясь.

— Разумѣется, подхватила Огюста безъ смѣха.

— Все же тебѣ бы можно было идти вмѣстѣ съ нами, сказала Мэри.

— Для него въ другомъ мѣстѣ есть металлъ болѣе привлекательный, замѣтила Огюста.

— Непріятно даже видѣть такой споръ изъ-за молодыхъ людей, сказала мистриссъ Таппитъ. — Въ наши молодые годы никогда этого не бывало, — не правда ли, мистриссъ Роуанъ?

— Признаюсь, я не вижу большой перемѣны, отвѣчала мистриссъ Роуанъ: — мы бывали рады, когда представлялась возможность дѣлать прогулку съ молодыми людьми, и обходились безъ нихъ, когда не имѣли этой возможности.

— Точно такъ же обойдемся и мы, сказала Черри.

— Говорите за себя, а не за другихъ, замѣтила Огюста.

Во все это время мистеръ Таппитъ не сказалъ ни слова. Онъ тоже пилъ портвейнъ, и по мѣрѣ убыли вина изъ рюмки, гнѣвъ его возрасталъ. Что это за Роуаны, которые пріѣхали въ его домъ и надѣлали такой страшный безпорядокъ? Молодой человѣкъ сидѣлъ въ столовой, какъ хозяинъ дома и всего, что есть въ домѣ, говорилъ Таппитъ про себя; его женѣ не давали выговорить слова въ ея собственной комнатѣ. Въ столовой вѣяло непріятной атмосферой раздора, которая постоянно заражала ихъ всѣхъ и заставляла даже дѣвицъ догадываться, что вокругъ нихъ творится что-то нехорошее.

Мистриссъ Таппитъ встала со стула и, сдѣлавъ принужденный поклонъ своей гостьѣ, дала этимъ понять, что наступила самая удобная минута перейти въ гостиную, при этомъ Лука Роуанъ отворилъ дверь, и дамы удалились.

— Благодарю васъ, сэръ, — очень торжественно сказала мистриссъ Таппитъ, проходя мимо молодаго человѣка. Мистриссъ Роуанъ прошла первою и, въ знакъ благодарности, ласково кивнула головой, — Мэри щипнула его за руку. Марта произнесла какую-то благодарность, которой съ тѣмъ вмѣстѣ выражалось и прощеніе; Огюста прошла молча съ вздернутымъ носомъ, Черри бросила на него унылый взглядъ. Роуанъ отвѣтилъ Черри, кивнувъ головой; они поняли, что дѣла идутъ не такъ, какъ слѣдуетъ.

— Сэръ, я больше не хочу вина, сказалъ Роуанъ.

— Какъ хотите, отвѣчалъ Тапнитъ. — Вино на столѣ, пейте, если угодно.

— Мнѣ кажется, мистеръ Тапнитъ, вы хотите со мной поссориться.

— Можете думать, что хотите. Я не обязанъ высказывать всякому, что у меня на умѣ.

— Разумѣется, никто не говоритъ про это. Но согласитесь, что непріятно видѣть подобныя вещи въ одномъ и томъ же домѣ. Я думаю въ особенности о мистриссъ Таппитъ и дѣвицахъ.

— Вамъ вовсе не за чѣмъ безпокоиться объ нихъ. Предоставьте это пожалуйста мнѣ.

Лука, проводивъ дамъ, не садился на стулъ, и теперь находилъ за лучшее не дѣлать этого.

— Позвольте пожелать вамъ добраго дня, сказалъ Роуанъ.

— Желаю и вамъ того же, сказалъ Таппитъ, отвернувъ лицо: его глаза были устремлены въ одно изъ открытыхъ оконъ.

— Мистеръ Таппитъ, если я долженъ проститься съ вами такъ, какъ теперь, и притомъ въ вашемъ домѣ, — то, безъ сомнѣнія, это должно быть въ послѣдній разъ. Я не имѣлъ намѣренія оскорблять васъ, и не думаю, чтобы подалъ вамъ поводъ къ оскорбленію.

— Вы! — вы не подали повода къ оскорбленію?

— Конечно нѣтъ. Если, къ несчастію, между нами возникло несогласіе на счетъ нашего дѣла, — я не вижу причины, по которой бы слѣдовало вносить его въ частную жизнь.

— Послушайте, молодой человѣкъ, сказалъ Таппитъ, обращаясь къ Роуану. — Давича утромъ вы вздумали учить меня въ моей конторѣ, но теперь, кажется, намѣрены учить меня здѣсь. Я пью свое собственное вино, въ своей собственной комнатѣ, и хочу пить его въ тишинѣ и спокойствіи.

— Очень хорошо, сэръ; я не буду васъ больше безпокоить. Быть можетъ, вы попросите у мистриссъ Таппитъ извиненія за меня, передадите ей всю мою признательность за ея гостепріимство, которымъ не смѣю больше пользоваться. Я найму комнату въ гостинницѣ Дракона и напишу оттуда нѣсколько словъ матери или сестрѣ.

Лука оставилъ столовую, взялъ шляпу въ прихожей и ушелъ изъ дому. Въ настоящую минуту ему предстояло передумать о многомъ. Онъ чувствовалъ, что его выгнали изъ дома мистера Таппита, и не обратилъ бы на это большаго вниманія, — если бы тутъ участвовалъ одинъ только мистеръ Таппитъ. Онъ былъ, однако, въ дружескихъ отношеніяхъ со всѣми дѣвицами; даже къ мистриссъ Таппитъ онъ чувствовалъ нѣкоторую дружбу; что касается дѣвицъ, особливо Черри, онъ привыкъ уже питать къ нимъ легкую братскую любовь, которая не тяготила его своимъ возрастаніемъ, но съ которой не въ его натурѣ было разстаться безъ сожалѣнія. Когда онъ увидѣлъ себя въ этомъ семействѣ, онъ признавался самому себѣ, что Таппиты не имѣли ни въ привычкахъ, ни въ образѣ жизни, всего того, что онъ желалъ бы видѣть въ своихъ лучшихъ и близкихъ друзьяхъ. Не знаю, чтобы онъ много думалъ объ этомъ, — но знаю, что чувствовалъ это: не смотря на то, онъ рѣшился полюбить ихъ. Онъ намѣревался избрать себѣ въ жизни дорогу промышленника и смѣло рѣшилъ, что не должно ставить себя выше избраннаго промысла. Его мать иногда напоминала ему, съ не совсѣмъ-то неподдѣльной гордостью, что онъ — джентльменъ. Въ отвѣтъ на это Роуанъ раза два просилъ опредѣлить это слово, и затѣмъ между ними возникала легкая, очень легкая размолвка. Мать всегда подъ конецъ уступала сыну; по ея мнѣнію, для него солнце свѣтило гораздо ярче, чѣмъ для всѣхъ другихъ божьихъ созданій. Оставивъ теперь домъ пивовареннаго завода, Роуанъ вспомнилъ, что за нѣсколько часовъ былъ близокъ ко всѣмъ имъ, устроивалъ балъ, отдавалъ приказанія и распоряжался въ домѣ, какъ родной членъ семейства. Онъ позволялъ себѣ обращаться съ ними какъ съ близкими родными и считать себя однимъ изъ близкихъ родныхъ. Онъ отъ природы былъ впечатлителенъ и очень скоро воспользовался дружбой, которая ему была позволена. Теперь его удалили изъ этого дома, и въ то время, когда онъ проходилъ черезъ кладбище, отправляясь заказать себѣ комнату въ гостинницѣ и написать къ сестрѣ необходимую записку, онъ былъ печаленъ и почти несчастливъ. Онъ былъ увѣренъ въ непогрѣшительности своихъ взглядовъ на пивоварное производство, и потому не могъ обвинять себя въ томъ, что заявилъ ихъ мистеру Таппиту; но не смотря на то, его все-таки тревожило, что онъ оскорбилъ близкаго ему человѣка. Ко всѣмъ этимъ мыслямъ примѣшивались другія мысли относительно Рэчель Рэй. Онъ вовсе не воображалъ, что причиною гнѣва на него въ пивоваренномъ заводѣ было явное вниманіе и предпочтеніе, которыя онъ оказывалъ Рэчель Рэй. Ему и въ голову не приходило, что мистриссъ Таппитъ смотрѣла на него, какъ на будущаго зятя, или что при этомъ взглядѣ, она перестала благоволить къ нему собственно потому, что его собственные виды не совпадали съ ея видами. Онъ никогда не мечталъ, что ему придавали особенную цѣнность, особенное значеніе какъ будущему, по всей вѣроятности, мужу, — не имѣлъ ни малѣйшей идеи о томъ, что на него смотрятъ какъ на призъ. Онъ съ полнымъ вѣрованіемъ держался за протянутую ему правую руку Таппита, а теперь сожалѣлъ, что эту руку такъ внезапно отъ него оторвали.

При всей своей впечатлительности, Роуанъ въ то же время имѣлъ веселый до нѣкоторой степени характеръ, и, когда нанялъ себѣ комнату и написалъ къ сестрѣ записку, въ которой просилъ собрать и прислать къ нему вещи его, онъ началъ смотрѣть на это дѣло спокойно и равнодушно. Старикъ Таппитъ, какъ говорилъ онъ самому себѣ, былъ старый оселъ, который, если и думалъ обратить разговоръ на счетъ пивовареннаго завода въ причину раздора, то помочь этому не представлялось никакой возможности. Въ запискѣ къ Мэри Роуанъ просилъ выразить мистриссъ Таппитъ всю его признательность и въ то же время смѣло высказать ей всю правду. — Скажи ей, писалъ онъ: что я вынужденъ оставить домъ, потому что мистеръ Таппитъ и я не можемъ согласиться на счетъ пивовареннаго дѣла.

Сдѣлавъ это, Роуанъ взглянулъ на часы и отправился на прогулку въ Браггзъ-Эндъ.

Было уже сказано, что Роуанъ не имѣлъ намѣренія просить Рэчель въ тотъ же день сдѣлаться его женой, — что онъ еще не рѣшился на это, хотя и отправлялся въ Браггзъ-Эндъ въ такомъ настроеніи духа, которое по всей вѣроятности привело бы его къ этому результату. Боюсь, чтобы изъ этого не вывели заключенія, что Роуанъ былъ также легокъ въ своемъ намѣреніи, какъ легокъ въ сердцѣ; но я не увѣренъ, что онъ заслуживалъ такого порицанія. Мужчины почти всѣ имѣютъ обыкновеніе вести подобныя дѣла безъ всякихъ предварительныхъ плановъ и даже желаній. Онъ зналъ, что Рэчель ему нравилась. Я сомнѣваюсь даже въ томъ, что онъ когда нибудь признавался самому себѣ, что влюбленъ въ нее; сомнѣваюсь также, что онъ сдѣлалъ это признаніе, предпринимая настоящую прогулку, — хотя и расположенъ думать, что онъ убѣдится въ этомъ фактѣ прежде чѣмъ дойдетъ до дверей коттэджа. Онъ уже, какъ мы объявили, сказалъ Рэчель нѣсколько словъ, которыхъ не смѣлъ бы произнесть, если бы не имѣлъ намѣренія жениться на ней; — но все же: онъ говорилъ слова и дѣлалъ поступки безъ предварительнаго размышленія.

По возвращеніи съ бала, Рэчель объявила матери, что Лука Роуанъ обѣщалъ придти и вмѣстѣ съ тѣмъ просила позволенія удалиться изъ коттэджа на весь вечеръ, если мать находила что нибудь дурное въ свиданіи съ молодымъ человѣкомъ. Мисстриссъ Рэй въ жизнь свою не испытывала такого затруднительнаго положенія.

— Я не вижу надобности бѣжать отъ него, сказала она: — и кромѣ того, куда же ты уйдешь?

Рэчель въ ту же минуту отвѣтила, что если ея отсутствіе необходимо, она найдетъ, куда удалиться. — Для этого, мама, я просто останусь на верху въ моей спальнѣ.

— Онъ непремѣнно узнаетъ это, сказала мистриссъ Рэй, говоря о молодомъ человѣкѣ, какъ будто его слѣдовало бояться; да она и дѣйствительно его боялась.

— А если вы думаете, что мнѣ не нужно уходить, то, быть можетъ, лучше всего, если я останусь, сказала Рэчель весьма тихо, но съ нѣкоторою твердостью въ голосѣ.

— Не знаю, о чемъ мнѣ говорить съ нимъ, сказала мистриссъ Рэй.

— Это будетъ зависѣть отъ того, мама, о чемъ онъ самъ заговоритъ, отвѣчалъ Рэчель.

Послѣ этого не было и рѣчи объ уходѣ изъ коттэджа, но все-таки утро прошло у нихъ не совсѣмъ легко или пріятно. Онѣ дѣлали усилія спокойно сидѣть за работой и разговаривать о балѣ мистриссъ Таппитъ, но приходъ молодаго человѣка на все вообще, болѣе или менѣе, набрасывалъ тѣнь. Онѣ не могли такъ говорить и даже смотрѣть другъ на друга, какъ говорили бы и смотрѣли, еслибъ ихъ не тревожило это ожиданіе. По обыкновенію онѣ отобѣдали въ часъ, и послѣ обѣда каждая изъ нихъ простояла передъ зеркаломъ съ большею заботливостью, чѣмъ въ обыкновенные дни.

— Хорошъ ли этотъ воротничекъ? спросила мистриссъ Рэй.

— Хорошъ, мама, отвѣчала Рэчель почти съ гнѣвомъ. Она тоже брала свои маленькія предосторожности, но ей не хотѣлось, чтобы эти предосторожности были замѣчены, чтобы о нихъ сказали хотя слово.

Часы послѣ обѣда тянулись весьма скучно. Не знаю, почему Роуана ждали ровно въ три часа; мистриссъ Рэй положительно думала, что онъ придетъ въ это время. Но Роуанъ въ три часа только садился за обѣдъ и не раньше половины шестаго отправился въ гостинницу Дракона.

— Я думаю, до его прихода намъ нельзя напиться чаю, сказала мистриссъ Рэй, въ то самое время, когда Роуанъ вышелъ изъ дверей пивовареннаго завода: — да еще придетъ ли?

Рэчель догадывалась, что ея мать начинаетъ досадовать, предполагая, что мистеръ Роуанъ не сдержитъ слова.

— Придетъ или нѣтъ, все равно, мама, сказала Рэчель. Я пойду и приготовлю чай.

— Повремени еще нѣсколько минутъ, душа моя, сказала мистриссъ Рэй.

Для Рэчель легко было только сказать «все равно — придетъ или нѣтъ», — въ сущности же это дѣлало огромную разницу.

— Я выду на нѣсколько минутъ и повидаюсь съ мистриссъ Стортъ, сказала Рэчель, вставая съ мѣста.

— Пожалуйста не уходи, моя милая, прошу тебя; приди онъ во время твоего отсутствія, я рѣшительно не буду знать, что съ нимъ говорить.

Рэчель снова сѣла, и во второй разъ объявила намѣреніе приготовить чай, подумавъ, что никакая слабость со стороны матери не должна мѣшать ей. Тогда мистриссъ Рэй, съ своего мѣста подлѣ окна, увидѣла молодаго человѣка, переходившаго черезъ зеленый лугъ. Онъ шелъ очень медленно, размахивая толстой тростью и держась въ сторонѣ отъ дороги, почти подлѣ самой окраины фермы мистриссъ Стортъ. — Идетъ! сказала мистриссъ Рэй съ нѣкоторымъ испугомъ. Рэчель, всѣми силами старавшаяся сохранить спокойствіе, не могла усидѣть на мѣстѣ, вспрыгнула и посмотрѣла на лугъ изъ-за плеча матери. Она, однакожь, сдѣлала это въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ окна, такъ что съ луга не было возможности увидѣть ее.

— Онъ и есть, — сказала Рэчель и, подтвердивъ такимъ образомъ тождественность молодаго человѣка, снова сѣла на мѣсто. — Что-то говоритъ съ работникомъ фермера Сторта, — сказала мистриссъ Рэй. — Вѣрно спрашиваетъ, гдѣ мы живемъ, — замѣтила Рэчель: — онъ никогда здѣсь не бывалъ.

Роуанъ, окончивъ разговоръ, который показался мистриссъ Рэй длиннѣе, чѣмъ бы требовалось для одного вопроса, смѣло перешелъ черезъ лугъ и, не останавливаясь ни на секунду, вошелъ въ ворота коттэджа. Мистриссъ Рэй притаила дыханіе; она не могла спокойно усидѣть на креслѣ. Рэчель, сознавая, что должно же что нибудь сдѣлать, встала со стула и почти выбѣжала въ корридоръ. Она знала, что лицевая дверь была открыта, и потому приготовилась встрѣтить Роуана въ прихожей.

— Я говорилъ вамъ, что приду, сказалъ Роуанъ. — Надѣюсь, позволите войти?

— Мама будетъ очень рада васъ видѣть, — сказала Рэчель, и вслѣдъ за тѣмъ ввела его въ комнату и представила. Мистриссъ Рэй привстала, сдѣлала книксенъ и пробормотала что-то насчетъ дальняго пути изъ города до коттэджа.

— Мистриссъ Рэй, я сказалъ, что приду сюда, если миссъ Рэй не явится къ извѣстному времени на пивоваренномъ заводѣ. У насъ, какъ извѣстно, былъ такой славный вечеръ, о которомъ, безъ всякаго сомнѣнія, хотѣлось бы другимъ переговорить.

— Надѣюсь, что мистриссъ Таппитъ и ея дочери въ добромъ здоровьи послѣ бала? сказала Рэчель.

— О, да. Вы знаете, что послѣ вашего отъѣзда, мы танцовали еще, по крайней мѣрѣ, часа два. Не думаю, однако, что мистеръ Таппитъ сегодня совершенно въ своей тарелкѣ.

— Неужели онъ нездоровъ? спросила мистриссъ Рэй.

— Нѣтъ; — не то, что бы нездоровъ, но мнѣ кажется, этотъ вечеръ совершенно его разстроилъ. Согласитесь сами, кому изъ пожилыхъ мужчинъ можетъ показаться пріятнымъ нарушеніе ихъ привычекъ. Дамамъ это непонятно.

— Напротивъ, очень понятно, потому что онѣ же и должны поправить подобное нарушеніе, сказала Рэчель. — Во всякомъ случаѣ мнѣ очень жаль мистера Таппита.

— Мнѣ тоже очень жаль; онъ очень добрый человѣкъ, когда не бываетъ разстроенъ. У васъ здѣсь, мистриссъ Рэй, очаровательное мѣсто.

— Мнѣ кажется; мы здѣсь гордимся нашими цвѣтами.

— За ними только одна я, кажется, и ухаживаю, сказала Рэчель.

— Я ничего такъ не люблю, какъ хорошенькій садикъ; — къ сожалѣнію, только, не могу запомнить названія цвѣтовъ. Такое множество они имѣютъ названій. Когда я былъ мальчикомъ въ Варвикширѣ, тамъ, кромѣ розы и махровой гвоздики, ничего больше не было. Само собой разумѣется, такія названія припомнить не трудно.

— Да и у меня вѣдь ничего особеннаго вы не найдете, сказала Рэчель.

Вскорѣ послѣ того, тотъ и другая ходили по маленькимъ дорожкамъ маленькаго садика, гдѣ Рэчель рвала цвѣты для него. Она не находила затрудненія въ этомъ, потому что подлѣ него стояла мать; будь они одни — Рэчель ни за какія бы сокровища въ мірѣ не сорвала для него цвѣточка.

— Не угодно ли будетъ мистеру Роуану войти въ комнату и выпить чашку чаю? сказала мистриссъ Рэй.

— Почему же, — отвѣчалъ Роуанъ, — если меня просятъ.

Рэчель была въ восторгѣ отъ матери, не потому что послѣдняя оказала гостю особенное вниманіе, но потому что держала себя, какъ слѣдовало хозяйкѣ дома. Мистриссъ Рэй до такой степени страшилась прихода молодаго человѣка, что Рэчель опасалась за нее, что она не скажетъ ни слова. Теперь же, когда все выяснилось, Рэчель успокоилась. Заслуга эта, однакоже, скорѣе принадлежала Роуану, но не мистриссъ Рэй. Одаренный способностью сближаться съ людьми, онъ пріобрѣлъ расположеніе вдовы, и черезъ десять минутъ оба они послѣдовали за Рэчель въ домъ. Рэчель надѣла вскорѣ шляпку съ намѣреніемъ сходить въ домъ фермера.

— Мама, я сбѣгаю за сливками къ мистриссъ Стортъ.

— Нельзя ли и мнѣ идти вмѣстѣ съ вами? сказалъ Роуанъ.

— Конечно, нельзя, сказала Рэчель. — Вы нарушите спокойствіе мистриссъ Стортъ, и мы не получимъ сливокъ.

Съ этими словами Рэчель вышла изъ коттэджа, и Роуанъ остался съ ея матерью.

По приглашенію вдовы онъ расположился въ креслѣ и минуты двѣ не говорилъ ни слова. Мистриссъ Рэй занялась разстановкой чайныхъ принадлежностей и съ удаленіемъ Рэчель почувствовала всю тяжесть присутствія чужаго человѣка. Пока Рэчель оставалась въ коттэджѣ, и даже во время прогулки между цвѣтными куртинами, она была совершенно спокойна, но теперь сознаніе, что молодой человѣкъ былъ тутъ и молчаливо сидѣлъ съ ней въ одной комнатѣ, начинало ее тревожить. Хорошо ли она сдѣлала, пригласивъ его напиться чаю? Онъ казался овечкой и говорилъ какъ овечка, но развѣ не извѣстно всему свѣту, что волки часто одѣваются въ овечью шкуру, собственно для достиженія своихъ злыхъ цѣлей? Благоразумно ли она поступала? И опять въ его молчаніи было что-то особенное, невольно наводившее безпокойство. Что бы такое сказать ему, чтобы нарушить молчаніе? Безпокойству ея, однакоже, былъ положенъ конецъ самимъ Роуаномъ.

— Мистриссъ Рэй, сказалъ онъ: — мнѣ кажется, ваша дочь — премиленькая дѣвушка, какой я въ жизнь свою не видывалъ.

Мистриссъ Рэй моментально опустила чайницу, которую держала въ рукахъ, и вздрогнула, съ прерваннымъ вздохомъ, какъ будто на нее плеснули холодной водой. Въ этотъ моментъ она не сказала ни слова. Да и что должна отвѣтить она на такой смѣлый вопросъ?

— Клянусь честью, не видывалъ, продолжалъ Роуанъ; онъ былъ слишкомъ углубленъ въ свои собственныя чувства и мысли, чтобы обращать вниманіе на мистриссъ Рэй. — Она не только очень хороша, но въ ней есть что-то особенное, — я не знаю, какъ это назвать, — короче сказать, я вижу въ ней дѣвушку, которая нравится мнѣ лучше всего на свѣтѣ. Я сказалъ ей, что приду сегодня, и, какъ видите, пришелъ, чтобы высказать вамъ это. Надѣюсь, вы на меня не сердитесь?

— Пожалуйста, сэръ, не говорите ей ничего такого, что можетъ вскружить ей голову.

— Сколько я понимаю ее, мистриссъ Рэй, то не очень легко вскружить ей голову. А что, если она вскружила мою?

— О, нѣтъ. Молодымъ джентльменамъ, какъ вы, нечего опасаться за подобную вещь. Но для бѣдной дѣвушки…

— Кажется, мистриссъ Рэй, вы не совсѣмъ меня понимаете. Я рѣшительно не думалъ объ опасности. Я тогда буду въ опасности, когда увижу, что для нея я ровно ничего не значу; но не думаю, что она будетъ обо мнѣ такого мнѣнія. Хотѣлось бы мнѣ знать, позволите ли вы мнѣ приходить сюда и видѣться съ ней? Я не сомнѣваюсь, что она не будетъ противъ этого, и можетъ быть, полюбитъ меня.

— Не знаю, сказала мистриссъ Рэй.

— Но я бы хотѣлъ испытать.

— Вы ничего еще ей не говорили, мистеръ Роуанъ?

— Ничего; не думаю, что говорилъ. Я имѣлъ это намѣреніе вчера на балу, но ей не угодно было остаться и выслушать меня. Не думаю, что она очень заботится о мнѣ, но я хотѣлъ бы испытать, если вы позволите.

— А вотъ и она, — сказала мистриссъ Рэй и снова взяла чайницу, такъ что Рэчель смѣло могла думать, что въ ея отсутствіе ничего особеннаго не случилось. Не смотря на то; если бы Роуанъ ушелъ, ей было бы передано каждое слово.

— Полагаю, вы любите кипяченые сливки, сказала Рэчель, снимая шляпку. Роуанъ объявилъ, что это единственная вещь въ цѣломъ мірѣ, которую онъ любитъ, и что онъ пріѣхалъ въ Девонширъ нарочно за тѣмъ, чтобы всю свою жизнь наслаждаться этимъ лакомствомъ. — Все остальное въ Девонширѣ, говорилъ Роуанъ, — ему не по вкусу. Онъ имѣлъ еще другую цѣль въ жизни: — вывести сидръ изъ употребленія.

— Прошу васъ не дѣлать этого, сказала мистриссъ Рэй: — за обѣдомъ я постоянно пью сидръ.

При этомъ Роуанъ объяснилъ, что намѣренъ сдѣлаться пивоваромъ, и что вмѣняетъ себѣ въ непремѣнную обязанность вывести изъ употребленія такой жалкій напитокъ, какъ сидръ. — Девонширцы, увѣрялъ онъ, не имѣютъ понятія о пивѣ, и онъ хотѣлъ пріучить ихъ къ нему. Мистриссъ Рэй сначала горячо защищала сидръ, потомъ перестала; и въ маленькомъ обществѣ водворилось спокойствіе и счастіе. — Я въ жизнь свою ничего подобнаго не слышала, сказала мистриссъ Рэй. — Что же фермеры будутъ дѣлать съ своими яблонями? Да это разоритъ весь здѣшній край!

— Разумѣется, оно введется не вдругъ, сказалъ Лука.

— Не вдругъ! даже мистеромъ Роуаномъ! сказала Рэчель.

Болѣе часа просидѣлъ Роуанъ послѣ чаю и мистриссъ Рэй не на шутку полюбила его. Обращаясь къ Рэчель, онъ говорилъ съ ней съ особеннымъ почтеніемъ, и казалось, что былъ въ болѣе дружественныхъ отношеніяхъ съ матерью, а не съ дочерью. Мистриссъ Рэй сильно тяготила мысль, о чемъ ей говорить съ молодымъ человѣкомъ во время отсутствія Рэчель и сознаніе, что ей придется по его уходѣ передать Рэчель, о чемъ съ нимъ говорила; но она чувствовала себя счастливою, пока Роуанъ оставался, и начинала надѣяться, что онъ не скоро уйдётъ. Рэчель также была совершенно счастлива. Она мало говорила, но много думала о своихъ встрѣчахъ съ нимъ, — о рукѣ въ облакахъ, о предложеніи дружбы, о первомъ танцѣ на балу, о продѣлкѣ, съ помощію которой Роуанъ завладѣлъ ею на время ужина, и, наконецъ, о тѣхъ словахъ, которыя онъ высказалъ, удержавъ ее послѣ ужина въ столовой. Она знала, что Роуанъ нравился ей, и боялась поощрять развитіе этого чувства. И что могло быть милѣе настоящихъ минутъ, когда ей представлялась возможность сидѣть и слушать его въ присутствіи матери? Теперь она нисколько не боялась его. Теперь ее не страшили ничьи взгляды. Теперь ее не тревожила мысль, что она поступаетъ противъ правилъ благопристойности. Тутъ не было мистриссъ Таппитъ, которая бы упрекала ее сердитымъ своимъ взглядомъ.

— Мистеръ Роуанъ, я увѣрена, что вамъ не нужно торопиться, сказала Рэчель, когда онъ всталъ и началъ искать свою шляпу.

— Душа моя, у мистера Роуана кромѣ разговоровъ съ нами есть другія дѣла.

— О, нѣтъ, никакихъ нѣтъ дѣлъ. Послѣ восьми часовъ не пойдетъ же онъ варить пиво.

— Когда устрою свой заводъ, то пиво будетъ вариться у меня цѣлую ночь; — въ настоящую же минуту едва ли найдется во всемъ Бэзельхорстѣ человѣкъ, который былъ бы свободнѣе меня. Теперь я отправляюсь на Костонскій мостъ, закурю тамъ сигару и буду курить, пока не явится кто нибудь изъ знакомыхъ и не прогонитъ меня въ городъ. Во всякомъ случаѣ, я не смѣю больше безпокоить васъ. Доброй ночи, мистриссъ Рэй.

— Доброй ночи, мистеръ Роуанъ.

— Могу ли я придти и еще разъ повидаться съ вами?

Мистрисъ Рэй молчала.

— Я увѣрена, мама будетъ очень рада, сказала Рэчель.

— Я хочу услышать это отъ самой вашей мама, сказалъ Лука.

Бѣдная женщина! Она чувствовала, что ее поставили въ такое положеніе, изъ котораго всякій безопасный выходъ былъ совершенно невозможенъ. Не могла же она сказать своему гостю, что не будетъ рада его посѣщенію. Послѣ такой пріятной, откровенной бесѣды она не могла заговорить съ нимъ вдругъ холоднымъ тономъ, а между тѣмъ, сказавъ, что онъ можетъ приходить, она этимъ самымъ дала бы позволеніе ему являться въ коттэджъ въ качествѣ поклонника Рэчель. Не будь тутъ Рэчель, она попросила бы у него пощады, и, въ порывѣ одушевленія, бросилась бы передъ нимъ на колѣна. Но въ присутствіи Рэчель она не могла этого сдѣлать.

— Я полагаю, что занятія не позволятъ вамъ уходить изъ города такъ далеко.

Это была самая пустая увертка; напрасная, неумѣстная попытка.

— О, нисколько, сказалъ Роуанъ. — Я каждый день дѣлаю довольно дальнія прогулки, и вы увидите меня въ самомъ непродолжительномъ времени. — Завтра вы будете у Таппитовъ? — спросилъ онъ, обращаясь къ Рэчель.

— Не знаю, отвѣчала Рэчель.

— Мнѣ кажется, я могу сказать вамъ правду; я не люблю секретничать съ друзьями, сказалъ Роуанъ. — Дѣло вотъ въ чемъ: Мистеръ Таппитъ прогналъ меня изъ дома.

— Васъ — прогналъ? сказала мистриссъ Рэй.

— Перестаньте, мистеръ Роуанъ! сказала Рэчель.

— Это правда, продолжалъ Роуанъ. — Вся исторія вышла изъ-за пива. Онъ хочетъ быть честнымъ, и я точно также. Но въ дѣлахъ подобнаго рода, такъ трудно опредѣлить, кто правъ, кто виноватъ. Мнѣ кажется, намъ придется обратиться къ закону. Однако сюда идетъ какая-то лэди, и потому остальное я доскажу завтра. Я хочу, мистриссъ Рэй, чтобы вы все узнали и все поняли.

— Какая-то лэди! сказала мистриссъ Рэй, взглянувъ въ открытое окно. — Ахъ, Боже мой! не Доротея ли?

Роуанъ еще разъ простился, крѣпко пожавъ руку Рэчель въ глазахъ матери. По выходѣ изъ коттэджа, въ садикѣ, онъ встрѣтился съ мистриссъ Прэймъ и приподнялъ шляпу съ величайшимъ спокойствіемъ.

ГЛАВА XII.
РЭЧЕЛЬ РЭЙ НАЧИНАЕТЪ ДУМАТЬ, ЧТО «ОНЪ ЕЙ НРАВИТСЯ».

Появленіе Роуана за чайнымъ столомъ мистриссъ Рэй, какъ было сказано въ предъидущей главѣ, случилось въ среду вечеромъ, и читатели, вѣроятно, припомнятъ, что въ этотъ же самый день поутру, мистриссъ Прэймъ имѣла объясненіе съ мистеромъ Пронгомъ, въ гостиной послѣдняго. Она обѣщала дать отвѣтъ мистеру Пронгу въ субботу, и вслѣдствіе этого рѣшилась какъ можно серьезнѣе обдумать и обсудить выгодныя и невыгодныя стороны сдѣланнаго ей предложенія. Она очень желала получить совѣтъ отъ человѣка, хорошо знакомаго съ закономъ, но находила, что это невозможно, — что это первоначальное пособіе было для нея недоступно. Она сама на столько знала законы своего отечества, что могла быть увѣрена, что, въ случаѣ принятія предложенія, ея деньги такъ прочно могутъ быть закрѣплены за ней, что мужъ не посмѣетъ прикоснуться къ нимъ, но она не знала, можно ли устроить дѣла такимъ образомъ, чтобы въ рукахъ ея было право распоряжаться своимъ капиталомъ, какъ вздумается. Къ тремъ часамъ того же дня она рѣшила, что можно принять предложеніе мистера Пронга, если денежный вопросъ будетъ разрѣшенъ согласно съ ея желаніемъ. Ее никто не сталъ бы укорять въ томъ, что она сдѣлалась женой священника. Общество миссъ Поккеръ становилось для нея противно. Уединеніе не нравилось ей. И опять, не представлялась ли ей возможность, сдѣлавшись замужней женщиной, трудиться еще усерднѣе, чѣмъ теперь, при настоящемъ ея положеніи? — не могла ли она продолжать свой трудъ съ увеличеннымъ терпѣніемъ и силой? Въ три часа она почти совсѣмъ рѣшилась перемѣнить свое положеніе, — но все же крайне нуждалась въ совѣтѣ и нѣкоторыхъ свѣдѣніяхъ. По какому-то случаю ей пришло на мысль, что ея мать знакома съ дѣлами подобнаго рода. Во многихъ отношеніяхъ ея мать далеко была неопытная женщина; но очень вѣроятно, что въ этомъ затрудненіи могла бы оказать ей помощь. Во всякомъ случаѣ ея мать могла пораспросить другихъ, а у мистриссъ Прэймъ не было ни души, къ кому бы она могла обратиться съ довѣріемъ. И притомъ же, рѣшаясь на такой шагъ, она обязана была объявить объ этомъ матери. Правда, она поссорилась въ Браггзъ-Эндѣ и съ сестрой и матерью, но въ жизни бываютъ обстоятельства, при которыхъ забываются семейныя ссоры, особливо такія легкія и непродолжительныя, какъ ссора между мистриссъ Прэймъ и мистриссъ Рэй. Вотъ почему мистриссъ Прэймъ и явилась въ Браггзъ-Эндѣ въ ту минуту, когда Роуанъ выходилъ изъ коттэджа.

Она вступила на зеленый лугъ съ масличной вѣтвью въ душѣ, и не доходя еще до воротъ, рѣшила, что при настоящемъ случаѣ, должно забыть, на сколько это было въ ея власти, всѣ непріятности; но когда она увидѣла Роуана, выходившаго изъ дверей, въ груди ея вдругъ замерли всѣ миролюбивыя чувства. Она пріучила себя смотрѣть на Роуана, какъ на олицетвореніе зла, какъ на самое зло въ отношеніи къ Рэчель. Она возвысила голосъ противъ него; она оставила свой домъ, оторвалась отъ семейства, потому собственно, что не совмѣстно было съ строгостію ея правилъ, чтобы тѣ, кого она знала близко, знали близко и его. Едва только оставила она домъ своей матери, какъ эту пагубнѣйшую причину раздора свободно принимаютъ въ семейство, гдѣ произошелъ этотъ раздоры. Ей показалось, что ея мать была въ высшей степени лицемѣрка. Не далѣе какъ нѣсколько дней тому назадъ, мистриссъ Рэй не могла безъ ужаса слышать имя Роуана. Но куда же дѣвался теперь этотъ ужасъ? Въ понедѣльникъ мистриссъ Прэймъ выѣхала изъ коттэджа; во вторникъ Рэчель отправилась на балъ, чтобы видѣться съ этимъ молодымъ человѣкомъ, а въ среду молодой человѣкъ пьетъ уже чай въ коттэджѣ Браггзъ-Энда! Мистриссъ Прэймъ ушла бы назадъ, не сказавъ слова ни матери, ни сестрѣ, если бы подобная ретирада была возможна.

Мистриссъ Прэймъ величественно и торжественно отвѣтила на привѣтствіе Роуана и потомъ вошла въ коттэджъ.

— Ахъ, Доротея! сказала мать, и голосъ ея обнаруживалъ, что ей было стыдно.

— Какъ мы рады видѣть тебя, Долли, сказала Рэчель; но въ тонѣ ея голоса не отзывалось ни малѣйшаго стыда. Какъ будто ничего особеннаго не случилось.

— Я не имѣла намѣренія нарушить вашу пріятную бесѣду.

Мистриссъ Рэй ничего не сказала; въ эту минуту она не нашлась, что отвѣтить; но Рэчель взяла на себя отвѣтить сестрѣ.

— Ты бы вовсе не нарушила ее, если бы пришла пораньше. Впрочемъ ты не опоздала еще выпить чашку чаю, если хочешь.

— Я пила чай, благодарю васъ, два часа тому назадъ; мистриссъ Прэймъ сказала послѣднія слова, какъ будто въ отдаленности времени, въ которое она ѣла и пила, заключалась величайшая добродѣтель, особливо при видѣ такой расточительности и роскоши на чайномъ столѣ матери. Пить чай въ восемь часовъ! Да гдѣ это видано?

— Во всякомъ случаѣ мы очень рады видѣть тебя, сказала мистриссъ Рэй. — Я боялась, что ты не придешь къ намъ никогда.

— Можетъ статься, было бы гораздо лучше, еслибъ не пришла.

— Я этого не вижу, сказала Рэчель. — Гораздо лучше, что ты пришла. Я ненавижу ссоры и надѣюсь, что ты пришла сюда съ тѣмъ, чтобы остаться съ нами.

— Нѣтъ, Рэчель, я не намѣрена здѣсь оставаться. Мать, нѣтъ никакой возможности не сказать ни слова, видѣвши, какъ молодой человѣкъ вышелъ изъ этого дома, хотя я знаю, мой голосъ здѣсь ничего не значитъ.

— Это былъ мистеръ Лука Роуанъ, сказала мистриссъ Рэй.

— Я очень хорошо знаю, кто это былъ, сказала мистриссъ Прэймъ, потрясая головой. — Рэчель вѣроятно помнитъ, что я видѣла его прежде.

— И ты увидишь его снова, если останешься здѣсь, Долли, сказала Рэчель. Это было сказано съ досады, того рода досады, которую всегда возбуждали въ ней упреки сестры.

— Безъ сомнѣнія, сказала мистриссъ Прэймъ: — онъ будетъ ходить сюда, когда вздумаетъ. Только я не увижу его. Мать, если вы одобряете это, то, разумѣется, я больше ничего не скажу, ничего кромѣ развѣ того, что я подобныхъ вещей не одобряю.

— Что же ему мѣшаетъ быть хорошимъ молодымъ человѣкомъ, сказала мистриссъ Рэй. — Если онъ полюбилъ Рэчель, то кто же можетъ запретить ему любить ее? И если Рэчель должна полюбить его, то я не вижу, почему бы ей не полюбить, точно также, какъ любятъ и другія дѣвушки.

Мистриссъ Рэй немного вышла изъ себя, иначе она бы не позволила себѣ говорить такъ много въ присутствіи Рэчель. Она, вѣроятно, забыла, что Рэчель не было еще извѣстно свойство предложенія Роуана.

— Мама, зачѣмъ вы это говорите? Тутъ ничего подобнаго нѣтъ, сказала Рэчель.

— Я не вѣрю, что есть, сказала мистриссъ Прэймъ.

— А я говорю, что есть, сказала мистриссъ Рэй: — и право, Доротея, не хорошо съ твоей стороны говорить такъ и думать о своей сестрѣ.

— Очень хорошо. Я вижу, что лучше сейчасъ же воротиться въ Бэзельхорстъ.

— Да, да; такое недоброжелательство весьма непохвально. Я не могу переносить подобныхъ раздоровъ; какъ мать, я должна высказать это и заступиться за нее. Я увѣрена, что онъ весьма хорошій молодой человѣкъ, въ немъ вовсе нѣтъ ничего дурнаго; онъ можетъ приходить сюда, когда ему угодно. Что касается до Рэчель, то мнѣ кажется, она точно также съумѣетъ держать себя, какъ умѣла ты, когда была въ ея лѣтахъ. Ты говоришь, что у него нѣтъ намѣренія жениться на ней, напротивъ, онъ пришелъ сюда собственно потому, что имѣетъ это намѣреніе и чтобы выпросить у меня позволеніе видѣться съ ней. Я сначала не сказала ему, что онъ можетъ, потому что въ это время Рэчель ходила на ферму за сливками, и я подумала, что сперва нужно посовѣтоваться съ ней. Если это еще нечестно и неблагородно, то я не знаю, что можетъ быть честнѣе и благороднѣе; онъ имѣетъ занятія и въ состояніи содержать жену и семейство. Наконецъ, если молодымъ людямъ запрещено будетъ просить позволенія видѣться съ молодыми дѣвицами, которыя имъ нравятся, то я первая не знаю, какимъ же образомъ молодые люди будутъ жениться.

Сказавъ это, мистриссъ Рэй опустилась на стулъ, поднесла передникъ къ глазамъ и заплакала. Это была краснорѣчивая рѣчь, и я не могу сказать, которую изъ сестеръ она больше всего поразила. Что касается до Рэчель, то эта рѣчь сообщила ей весьма многое, о чемъ она вовсе не знала; столь многое, прибавимъ мы, что это совершенно измѣнило ея взглядъ на свою жизнь. Молодой человѣкъ, о которомъ она такъ много мечтала и котораго она такъ сильно боялась, боялась, что ея думы о немъ становились опасными, этотъ самый молодой человѣкъ, который такъ заинтересовалъ ее, пришелъ въ Браггзъ-Эндъ собственно затѣмъ, чтобы выпросить позволеніе ухаживать за ней! И онъ сдѣлалъ это, не сказавъ ей ни слова! Въ этомъ поступкѣ было что-то особенно Очаровательное, очаровательнѣе всѣхъ рѣчей, которыя она отъ него слышала. До этой поры она сердилась на него, хотя онъ и нравился ей; сердилась, хотя была почти влюблена въ него. Она не знала, почему это такъ было, но причина заключалась въ томъ, что при прежнихъ свиданіяхъ онъ не оказывалъ ей того уваженія, на которое она имѣла полное право. Настоящій его поступокъ вполнѣ искупалъ этотъ недостатокъ. Въ то время, когда значеніе словъ матери запало въ ея сердце, когда она поняла изъ этихъ словъ, что Лука Роуанъ будетъ принимаемъ въ коттэджѣ, какъ ея поклонникъ, ея глаза наполнились слезами и враждебное чувство къ сестрѣ было подавлено притокомъ счастія.

И мистриссъ Прэймъ была почти въ равной степени изумлена, но далеко не въ равной степени восхищена. Если бы все это дѣло сложилось какъ нибудь иначе, она по всей вѣроятности смотрѣла бы на бракъ сестры съ Роуаномъ какъ нельзя болѣе благопріятно. Во всякомъ случаѣ, смотря на міръ, каковъ онъ есть на самомъ дѣлѣ, принимая въ соображеніе, что всѣ мужчины не могутъ быть провозвѣстниками слова Божія, и не всѣ женщины помощницами такихъ провозвѣстниковъ, мистриссъ Прэймъ ни подъ какимъ видомъ не пошла бы противъ подобнаго брака. Но въ ослѣпленіи своемъ, она рѣшила, что Лука Роуанъ былъ черная овца, что онъ былъ смола, къ которой нельзя прикоснуться безъ того, чтобы не замараться, что онъ былъ человѣкъ, на котораго всѣ религіозные люди должны были смотрѣть, какъ на анаѳему — какъ на человѣка проклятаго; а отъ этой идеи она не въ состояніи была отвязаться внезапно. Зачѣмъ этотъ молодой человѣкъ въ ночное время гулялъ на кладбищѣ подъ вязами? Если онъ дѣйствительно честный человѣкъ, то зачѣмъ принималъ на себя этотъ франтовской видъ — видъ, въ которомъ такъ много было свѣтскаго? Кромѣ того, онъ ходилъ на балы и соблазнялъ другихъ дѣлать то же самое! Словомъ, это былъ молодой человѣкъ, видимо принадлежавшій къ тому классу людей, которыхъ мистриссъ Прэймъ считала опаснѣе рыкающихъ львовъ. Невозможно же ей было отказаться отъ своего мнѣнія только потому, что этотъ рыкающій левъ приходилъ къ ея матери подъ благовиднымъ предлогомъ. Въ этотъ моментъ ей представлялась существенная необходимость составить сужденіе, котораго она должна была держаться неизмѣнно. Она должна была или согласиться на бракъ Роуана, или воспротивиться этому. Она знала, это въ настоящую минуту отъ нея требовалось рѣшеніе и потому, прежде чѣмъ высказаться, она должна была на минуту призадуматься. Но эта минута только подтвердила приговоръ противъ поклонника Рэчель. Снялъ ли бы серьезный молодой человѣкъ шляпу съ такимъ франтовствомъ и вѣтренностью? Если молодой человѣкъ дѣйствительно имѣлъ виды на брачную жизнь, то неужели онъ не принялъ бы на себя болѣе степенный видъ? Приговоръ мистриссъ Прэймъ былъ не въ его пользу, и она приступила къ произнесенію этого приговора.

— Прекрасно, прекрасно; въ такомъ случаѣ, я не должна больше вмѣшиваться. Я бы не подумала, что Рэчель, видѣвъ его только два раза, да и какъ еще? прячась подъ деревьями кладбища!..

— Я вовсе не пряталась, сказала Рэчель: — и ты не имѣешь права говорить это.

Слезы помѣшали Рэчель мужественно, или съ ея обычнымъ присутствіемъ духа, выдержать битву.

— Во всякомъ случаѣ, Рэчель, оно казалось очень похоже на это. Я думала, что мать, прежде чѣмъ позволитъ своей дочери смотрѣть на молодаго человѣка, какъ на жениха, пожелаетъ ей узнать его гораздо больше, чѣмъ ты можешь знать о мистерѣ Роуанѣ.

— Но, Доротея, какимъ же образомъ они узнаютъ другъ друга, если не будутъ видѣться? спросила мистриссъ Рэй.

— Я нисколько не сомнѣваюсь, что онъ отлично умѣетъ танцовать, — а это для Рэчель, можетъ статься, самое необходимое.

Этотъ ударъ былъ направленъ прямо на бѣдную мистриссъ Рэй, которая недѣли двѣ тому назадъ согласилась съ старшей дочерью, что танцы — великій грѣхъ. Впрочемъ, ее ввелъ въ заблужденіе совѣтъ мистера Комфорта.

— Но какъ же иначе она узнаетъ его? продолжала мистриссъ Прэймъ. — Вы говорите, онъ можетъ содержать жену, — неужели же въ этомъ заключается все необходимое для соображенія при выборѣ мужа, или что это есть главнѣйшая вещь? О, мать, вы должны подумать о своей отвѣтственности въ такое время, какъ это. Для Рэчель можетъ быть очень пріятно имѣть молодаго человѣка своимъ поклонникомъ, — очень пріятно, пока это продолжается. Но что… что… что…

Тутъ мистриссъ Прэймъ почувствовала такой сильный гнетъ отъ тяжести своихъ собственныхъ думъ, что не въ состояніи была ихъ выразить.

— Я думаю о своей обязанности, сказала мистриссъ Рэй: — думаю, быть можетъ, больше, чѣмъ кто либо другой.

— И вы пришли къ заключенію, что этотъ путь самый лучшій для упроченія счастія Рэчель? О, мать!

— Онъ всегда ходитъ въ церковь по воскресеньямъ, сказала Рэчель. — Не знаю, право, почему ты дѣлаешь о немъ такія дурныя заключенія?

Рэчель сказала это, пристально взглянувъ на мать, которая, повидимому, готова была покориться.

Многое можно бы сказать въ оправданіе мистриссъ Прэймъ. Она могла имѣть почтенныя цѣли, согласуясь съ своими собственными воззрѣніями, но доктрина, которую она теперь проповѣдывала, была доктриной, которой держались обитатели Браггзъ-Эндскаго коттэджа. Вина, если только была тутъ вина, заключалась въ ученіи, подъ вліяніемъ котораго жили мистриссъ Прэймъ и ея мать. Въ желаніи своемъ жить согласно съ этимъ ученіемъ онѣ условились считать весь внѣшній міръ полнымъ нечестія и опасностей. Онѣ вовсе не воображали, что при составленіи такого сужденія, у нихъ не доставало чувства любви къ ближнему; впрочемъ, едва ли еще знали онѣ, что составили подобное сужденіе. Онѣ были щедры на труды для помощи ближнему, но смотрѣли на эту добродѣтель съ доркасской точки зрѣнія. При такомъ направленіи жизни, младшая и болѣе энергическая женщина сдѣлалась кислою, угрюмою въ своемъ характерѣ, между тѣмъ какъ старшая и болѣе слабая сохранила свое женское чувство, частію вслѣдствіе своей слабости. Но кто можетъ сказать, что та или другая была женщина недобрая? обѣ онѣ были добрыя при тѣхъ свѣточахъ, которые были зажжены для освѣщенія ихъ пути. Теперь же младшая продолжала придерживаться старыхъ уроковъ, тогда какъ старшая оставляла ихъ. Старшая оставляла ихъ не съ помощію своего разсудка, но подъ вліяніемъ необходимости придти въ соприкосновеніе съ міромъ, необходимости, которая была вызвана жизнью и инстинктами младшей дочери. Она старалась, разъ и навсегда, преодолѣть это затрудненіе, обратившись за совѣтомъ къ священнику. Какой былъ результатъ ея обращенія, читателю уже извѣстно.

— Мать, сказала мистриссъ Прэймъ весьма торжественно: — похожъ ли этотъ молодой человѣкъ на того, котораго вы желали выбрать въ мужья Рэчель, шесть мѣсяцевъ тому назадъ?

— Я никогда и никого не желала выбирать ей въ мужья, сказала мистриссъ Рэй: — Доротея, тебѣ не слѣдовало бы говорить со мной въ этомъ родѣ.

— Не знаю, какъ же иначе говорить мнѣ съ вами! Я не могу быть равнодушною къ такому предмету, какъ этотъ. Вы сами сказали мнѣ, и сказали въ присутствіи Рэчель, что дали позволеніе этому молодому человѣку приходить и видѣться съ ней, когда ему угодно.

— Ничего подобнаго я не говорила, Доротея.

— Вы не говорили? Я такъ по крайней мѣрѣ поняла васъ.

— Я сказала, что онъ приходилъ просить позволенія и что мнѣ пріятно будетъ видѣть его, когда онъ придетъ, но ему этого ничего не высказала. Ничего подобнаго не говорила: правда ли, Рэчель? Но я знаю, что онъ придетъ, и не вижу причины, почему бы не придти. А если придетъ, мнѣ не выгнать же его. Онъ пилъ чай, какъ серьезный, степенный молодой человѣкъ. Онъ выпилъ три большихъ чашки, и если, какъ говоритъ Рэчель, онъ регулярно ходитъ въ церковь, то я не знаю, за что мы должны осуждать его и говорить, что онъ безпутный?

— Я его не осуждала.

Теперь заговорила и Рэчель; и мы можемъ сказать, что ей необходимо было сдѣлать это. Жертву ея сердца судили въ ея присутствіи, — судили такъ, что ей стало и тяжело, и больно, — судили двѣ женщины, изъ нихъ одна была ея родная мать, а другая — родная сестра. Дѣйствительно, все высказанное сильно ее взволновало; во всемъ этомъ такъ много было для нея и радостнаго, и печальнаго, что она до настоящей минуты не могла подавить душевныхъ движеній и завладѣть способностію говорить. Все это время она боролась съ своими чувствами и только теперь ей представилась возможность оказать помощь матери.

— Не знаю, мама, кому еще какая надобность судить его; изъ всѣхъ его словъ, которыя мнѣ привелось слышать отъ него, я увѣрена, что никто не имѣетъ права судить о немъ дурно. Долли очень разсердилась на меня, потому что увидѣла, какъ я разговаривала съ нимъ на кладбищѣ; — зачѣмъ же прибавлять, что я пряталась?

— Я хотѣла сказать, что онъ прятался.

— Никто изъ насъ не прятался; дурно говорить подобныя вещи; непріятно ихъ слышать, — особливо отъ сестры. Я никогда ни отъ кого не думала прятаться. Что касается до моихъ чувствъ къ мистеру Роуану, послѣ такихъ словъ я никому ихъ не выскажу, кромѣ мама. Если онъ попроситъ меня быть… его женой, я не знаю, что должна отвѣтить ему, — рѣшительно не знаю. Но пока жива мама, я безъ ея согласія не приму ничьего предложенія.

Сказавъ это, она обернулась къ матери, и мистриссъ Рэй, которую слова мистриссъ Прэймъ начинали вводить въ сомнѣніе, снова сдѣлалась твердою въ рѣшимости своей поощрять любовь молодыхъ людей.

— Я не вѣрю, что она когда нибудь сдѣлаетъ поступокъ, который заставитъ меня думать, что не слѣдовало бы ей довѣрять, — сказала мистриссъ Рэй, обнимая Рэчель съ глазами полными слезъ.

Теперь для мистриссъ Прэймъ было совершенно ясно, что ей ничего больше не оставалось дѣлать, какъ только уйти. Усердно занявшись дѣлами сестры, она на время забыла свои собственныя, и теперь, когда снова вспомнила причину, которая привела ее при настоящемъ случаѣ въ Браггзъ-Эндъ, она чувствовала, что должна воротиться, не достигнувъ цѣли. Послѣ такого множества порицаній сердечныхъ дѣлъ сестры, едва ли ей было возможно разсказывать свою собственную повѣсть. А между тѣмъ необходимость не допускала промедленія. Она обязалась дать отвѣтъ мистеру Пронгу въ субботу, и теперь сознавала, что едва ли можетъ принять предложеніе этого джентльмена, безъ предварительнаго совѣщанія съ матерью. Такое совѣщаніе въ настоящую минуту оказывалось невозможнымъ.

— Можетъ статься, гораздо будетъ лучше, если я уйду и оставлю васъ, сказала она. Если я не могу сдѣлать добра, то, конечно, не хочу дѣлать и зла. Я желаю только, чтобы Рэчель образумилась и обратилась на лучшую, по моему мнѣнію, дорогу въ жизни.

— Что же я такое сдѣлала? спросила Рэчель, быстро обернувшись къ сестрѣ.

— Я говорю на счетъ Доркасскихъ митинговъ.

— Мнѣ не нравятся тамошнія женщины, — вотъ почему я не ходила туда.

— Мнѣ кажется, всѣ онѣ добрыя, достойныя похвалы, набожныя женщины. Впрочемъ теперь безполезно говорить объ этомъ. Доброй ночи, Рэчель, и она холодно подала сестрѣ руку. — Доброй ночи, мать; я желала бы завтра повидаться съ вами наединѣ.

— Приходи сюда обѣдать, сказалъ мистриссъ Рэй.

— Нѣтъ; но если вы придете ко мнѣ поутру, я буду очень благодарна.

Мистриссъ Рэй дала обѣщаніе, и мистриссъ Прэймъ поплелась обратно въ Бэзельхорстъ.

Съ удаленіемъ сестры, Рэчель чувствовала, что многое должно быть переговорено между ней и ея матерью. Мистрисъ Рэй была такъ непослѣдовательна въ умственныхъ отправленіяхъ, что ей и въ голову не приходило, что во время визита Прэймъ она обнаружила передъ Рэчель совершенно новый взглядъ на намѣренія Роуана, или что были сказаны нѣкоторыя слова, дѣлавшія дальнѣйшее объясненіе необходимымъ. Она уполномочила Рэчель считать Роуана своимъ поклонникомъ, а между тѣмъ не знала, что сдѣлала это. Но Рэчель запомнила каждое слово. Она рѣшила, что, безъ позволенія матери, не позволитъ себѣ заключать особенной дружбы съ Роуаномъ, и въ то же время представляла себѣ, что съ позволенія матери подобная дружба будетъ очень пріятна. Въ глубинѣ души своей она была увѣрена, что не смотря на внушенія сестры, пріятныя отношенія между ней и Роуаномъ не будутъ нарушены.

— Мама, сказала она: — я не знала, что онъ говорилъ съ вами въ такомъ родѣ.

— Въ какомъ родѣ, Рэчель?

Голосъ мистриссъ Рэй отзывался не совсѣмъ пріятно. Теперь, когда мистриссъ Прэймъ удалилась, она была рада, что хоть на время этотъ опасный предметъ останется въ покоѣ.

— Что онъ просилъ васъ позволить ему приходить сюда и что-то говорилъ на счетъ меня.

— Да, правда; — это было въ то время, когда ты уходила къ мистриссъ Стортъ.

— Какой же отвѣтъ вы дали ему?

— Я не дала никакого отвѣта. Ты воротилась, и я очень обрадовалась, потому что рѣшительно не знала, что сказать ему.

— А что онъ говорилъ насчетъ меня? скажите мама, если въ этомъ ничего нѣтъ дурнаго.

— Право, не знаю; впрочемъ я не вижу ничего дурнаго, — потому что никакой молодой человѣкъ не могъ бы объясняться лучше его; мнѣ пріятно было слышать его, — и я слушала нѣсколько минутъ.

— Ахъ, мама, скажите! и Рэчель стала передъ ней на колѣна.

— Изволь; онъ говорилъ, что ты такая миленькая дѣвушка, какой онъ не видывалъ во всю свою жизнь.

— Въ самомъ дѣлѣ, мама? и Рэчель, услышавъ пріятныя слова, придвинулась поближе къ матери.

— Не слѣдовало бы говорить тебѣ такіе пустяки; потомъ онъ сказалъ, что ему хотѣлось бы приходить сюда и видѣться съ тобой и… и… ну, да проще сказать, онъ хотѣлъ просить тебя быть ему подругой, если я позволю.

— И что же вы сказали?

— Я ничего не могла сказать, потому что въ это время ты вошла въ комнату.

— Однако вы сказали Долли, что будете рады ему, когда бы онъ ни вздумалъ придти.

— Неужели сказала?

— Да, мама; вы сказали, что онъ всегда будетъ принятъ съ радостью, и что, по вашему мнѣнію, онъ весьма хорошій молодой человѣкъ.

— Это я скажу и теперь. Почему же онъ долженъ быть чѣмъ нибудь другимъ?

— И я этого не говорю; но, мама…

— Что же, мой другъ?

— Что я должна сказать ему, когда онъ сдѣлаетъ мнѣ этотъ вопросъ? Онъ раза два или три называлъ меня только по имени, и говорилъ со мной такъ, какъ будто ему хочется, чтобы я полюбила его. Если онъ скажетъ мнѣ что нибудь въ этомъ родѣ, что должна я отвѣтить?

— Если ты думаешь, что онъ тебѣ не нравится, то такъ и должна сказать ему.

— Да, разумѣется, такъ и должна.

Послѣ этого Рэчель минуты двѣ оставалась безмолвною. Она все еще не получила полнаго отвѣта, котораго желала. При такомъ условіи, на какое указала ея мать, Рэчель, мы можемъ сказать, сама бы знала, какъ составить отвѣтъ молодому человѣку, не прибѣгая ни къ кому за совѣтомъ. Но тутъ было другое обстоятельство, относительно котораго она считала необходимымъ получить мнѣніе матери.

— Но, мама, я думаю, что онъ мнѣ нравится, сказала Рэчель, спрятавъ лицо въ платье матери.

— Я этому не удивляюсь, сказала мистриссъ Рэй: — онъ и мнѣ очень нравится. Онъ держитъ себя несравненно лучше, чѣмъ большая часть нынѣшнихъ молодыхъ людей, и при томъ же, у него есть состояніе, а это что нибудь да значитъ. Молоденькая дѣвушка никогда не должна влюбляться въ человѣка, который не можетъ заработать себѣ хлѣба, не смотря на то, какъ бы онъ ни былъ религіозенъ или степененъ. Онъ, кромѣ того, весьма не дуренъ. Красота, впрочемъ, не составляетъ главнаго достоинства, въ дни скорби она не доставитъ большаго утѣшенія, но признаюсь, мнѣ пріятно смотрѣть на молодаго человѣка съ красивымъ лицомъ, съ статной осанкой и легкой, живой поступью. Мистеръ Комфортъ расположенъ думать, что дѣло было бы хорошее, если бы оно состоялось; а ужь если онъ не знатокъ этого, то кто другой можетъ лучше знать это? Наконецъ, ничего не могло быть прекраснѣе со стороны молодаго человѣка, какъ придти сюда и съ самаго начала откровенно со мной объясниться. Между молодежью бываетъ много и хитрыхъ, но тутъ не было ни малѣйшей хитрости.

Такимъ образомъ Рэчель Рэй получила позволеніе матери считать Роуана своимъ пожлонникомъ, позволеніе, сопровождавшееся множествомъ словъ, не относящихся прямо до дѣла, множествомъ поцалуевъ и нѣсколькими слезами.

ГЛАВА XIII.
МИСТЕРЪ ТАППИТЪ ВЪ СВОЕЙ КОНТОРѢ.

Лука Роуанъ, оставивъ коттэджъ, ускореннымъ шагомъ перешелъ черезъ зеленый лугъ на дорогу въ Бэзельхорстъ. Отправляясь съ завода въ Браггзъ-Эндъ, онъ шелъ медленно, думая о томъ, что будетъ дѣлать, когда достигнетъ предѣла прогулки, но теперь не было надобности думать, всѣ сомнѣнія были разсѣяны, онъ высказалъ это матери Рэчель и рѣшилъ просить руки самой Рэчель. Онъ высказалъ мистриссъ Рэй свое намѣреніе въ этомъ отношеніи, какъ бы полагая, что такое предложеніе съ его стороны могло быть отвергнуто, и высказывая его онъ, говорилъ правду. Сангвиникъ отъ природы, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ былъ самоувѣренъ, и хотя не имѣлъ наклонности считать себя побѣдоноснымъ героемъ, любовь котораго была бы счастіемъ для всякой молоденькой лэди, но въ настоящую минуту заглядывалъ въ свою будущность безъ отчаянія. Онъ быстро возвращался домой по пыльной дорогѣ, рисуя себѣ счастливое благополучное будущее, въ Бэзельхорстѣ съ Рэчель Рэй, находящейся при немъ въ качествѣ жены, и Таппитовъ, живущихъ въ сосѣдней виллѣ на деньги, выплачиваемыя имъ старику Таппиту изъ доходовъ съ пивовареннаго завода. Таково было его настоящее разрѣшеніе трудностей въ дѣлѣ по этому заводу. Таппитъ становился старъ, и можетъ статься, было бы добрымъ и полезнымъ дѣломъ не только для него самого, но и для всего Девоншира, еслибы онъ согласился провести остатокъ дней въ томъ покоѣ, которое доставляетъ прекращеніе занятій. Онъ уже не желалъ имѣть Таппита своимъ партнеромъ, точно такъ же, какъ Таппитъ не желалъ имѣть его своимъ. Не смотря ни на что, онъ рѣшился варить пиво и по возможности на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ его двоюродный дѣдъ Бонголлъ началъ это производство.

Здѣсь не мѣшаетъ объяснить, что Роуанъ не безъ основанія затѣялъ тяжбу съ Таппитомъ. Въ духовномъ завѣщаніи старика Бонголла заключались нѣкоторыя неясности, что случается почти во всѣхъ духовныхъ завѣщаніяхъ; но все же въ немъ довольно опредѣлительно выражено желаніе, что полный его пай въ пивоварнѣ долженъ перейти къ племянику послѣ смерти вдовы завѣщателя, если онъ умретъ еще при ея жизни. Случилось такъ, что онъ оставилъ вдову, и что вдова умудрилась пережить племянника. По условію между ней и Таппитомъ, заключенному съ соблюденіемъ всѣхъ формальностей, вдова получала изъ прибыли съ завода по пяти сотъ фунтовъ въ годъ. Когда старшій Роуанъ, племянникъ Бонголла, умеръ, Таппитъ пріучилъ себя къ мысли, что всѣ дѣла по пивоваренному заводу должны теперь оставаться въ его рукахъ навсегда, или до тѣхъ поръ, пока онъ самъ не выберетъ преемника. Онъ зналъ, что по смерти вдовы, отъ него отойдетъ нѣкоторая часть капитала, положеннаго въ предпріятіе, но никакъ не воображалъ, что молодой Роуанъ наслѣдуетъ отъ отца всѣ права, которыми обладалъ бы старикъ Роуанъ, оставаясь въ живыхъ. Отецъ молодаго Роуана избралъ для себя совсѣмъ другую дорогу, весьма успѣшно велъ свои дѣла, и послѣ смерти оставилъ деньги своей женѣ и деньги своимъ дѣтямъ. Когда молодой Роуанъ заявилъ свои права на участіе въ дѣлахъ пивовареннаго завода, не мудрено, что Таппитъ, не только былъ раздосадованъ, но и крайне изумленъ. Ему, какъ мы уже видѣли, совѣтовали и даже убѣждали его протянуть молодому человѣку правую руку дружбы и лѣвую руку товарищества по заводу, но Таппитъ думалъ, что совсѣмъ иначе можно обойтись съ молодымъ человѣкомъ, жителемъ Лондона, ничего не смыслящимъ въ дѣлѣ пивовареннаго искусства; съ другой же стороны, жена Таппита думала, что молодому человѣку, по всей вѣроятности, пріятно будетъ взять жену съ пивовареннаго завода и получать изъ доходовъ опредѣленную часть; однако, какъ намъ уже извѣстно, оба они сильно ошиблись въ своихъ ожиданіяхъ. Роуанъ, вмѣсто того, чтобы позволить другимъ распоряжаться собою, захотѣлъ самъ распоряжаться заводомъ, да еще въ добавокъ такъ глупо влюбился въ Рэчель Рэй, вмѣсто того, чтобы взять за себя Огюсту Таппитъ.

Конечно, много безсердечія и жестокости выражалось въ идеѣ устроить въ Бэзельхорстѣ соперничествующій пивоваренный заводъ, на зло заводу подъ фирмою Бонголлъ и Таппитъ, и устроить его на деньги Бонголла и наслѣднику Бонголла. Но Роуанъ на возвратномъ пути въ Бэзельхорстъ, размышляя то о пивѣ, то о любви, увѣрялъ себя, что онъ требуетъ только своей собственности. Поступи съ нимъ Таппитъ справедливо въ дѣлѣ товарищества по заводу, и онъ поступилъ бы съ Таппитомъ великодушно. Заводъ приносилъ въ годъ до полуторы тысячи фунтовъ, изъ которыхъ мистриссъ Бонголлъ, какъ не принимавшая участія ни въ отвѣтственности, ни въ трудѣ, получала только одну третью часть. Его адвокатъ сообщилъ, что онъ имѣетъ полное право требовать половину. Если бы Таппитъ согласился на счетъ переселенія въ виллу, онъ всю свою жизнь получалъ бы по тысячѣ фунтовъ въ годъ, а въ случаѣ смерти, жена и дѣти были бы въ, свою очередь обезпечены. Если же это не состоится, то Роуанъ долженъ быть главнымъ распорядителемъ на заводѣ, съ полной свободой дѣлать въ немъ улучшенія. Для жителей Бэзельхорста пора начать варку хорошаго пива, пора открыть глаза всему Девонширу. Размышляя объ этомъ, и рѣшавшись завтра же откровенно объясниться съ Рэчель, Роуанъ вошелъ въ гостинницу.

— На верху васъ ждетъ какая-то лэди, желаетъ переговорить съ вами, сказалъ лакей.

— Лэди?

— Пожилыхъ лѣтъ, сэръ, отвѣчалъ лакей, намѣреваясь положить конецъ всякому изумленію со стороны Роуана.

— Да это ихъ матушка, сказала горничная тономъ упрека: — она въ отдѣльной гостиной подъ № 2-мъ.

Роуанъ отправился въ отдѣльную гостиную и тамъ нашелъ ожидавшую его мать.

— Согласись, это очень непріятно, сказала она, послѣ первыхъ привѣтствій.

— Вы говорите на счетъ Таппита? — дѣйствительно, очень прискорбно, но что же могъ я сдѣлать? Это старый, глупый человѣкъ. Онъ хотѣлъ со мной поссориться, такъ что я принужденъ былъ оставить его домъ. Если вы и Мэри желаете переѣхать оттуда на всё время, пока будете здѣсь, я могу найти для васъ квартиру.

Мистриссъ Роуанъ объяснила, что она не желаетъ приступить къ рѣшительному или немедленному разрыву съ мистриссъ Таппитъ. Разумѣется, визитъ ихъ долженъ сократиться, хотя мистриссъ Таппить и ея дочери оказываютъ имъ всевозможное вниманіе. Потомъ мистриссъ Роуанъ намекнула, нельзя ли какимъ нибудь образомъ примириться съ семействомъ пивовара.

— Но, мама, я съ семействомъ не ссорился.

— Да это почти одно и то же, не правда ли?. Нельзя ли сказать мистеру Таппиту что нибудь любезное, чтобы… успокоить его. Все же онъ старше тебя, ты это знаешь.

Роуанъ сразу замѣтилъ, что его мать принимаетъ въ борьбѣ сторону Таппита, и потому приготовился сражаться съ большимъ мужествомъ. Онъ привыкъ уступать матери во всемъ маловажномъ: мистриссъ Роуанъ принадлежала къ числу женщинъ, которымъ нравились подобныя уступки; но въ дѣлахъ болѣе серьезныхъ онъ дѣйствовалъ по своему. Отъ времени до времени, на часъ, на другой, мистриссъ Роуанъ показывала видъ огорченія и досады, но она такъ непритворно восхищалась своимъ сыномъ, ея любовь къ нему была такъ сильна, что это огорченіе и досада проходили весьма скоро, и Роуанъ пріучился къ мысли, что во всѣхъ семейныхъ дѣлахъ его мнѣніе должно господствовать.

— Да, онъ старше меня; но я не знаю, что могу сказать ему что нибудь особенно любезное, то есть, любезнѣе того, что мною уже сказано. Любезность, которой онъ желаетъ, состоитъ въ уступкѣ ему моихъ правъ: но я не могу быть до такой степени любезнымъ.

— Нѣтъ, Лука, я не позволю себѣ просить тебя объ уступкѣ ему твоихъ правъ; ты долженъ быть увѣренъ въ этомъ. Но… если правда, что я слышала, то я буду несчастна!

— Что же вы слышали, мама?

— Это, я боюсь, вовсе не относится къ пивоваренному заводу.

— Не знаю, что вы хотите сказать.

— Не замѣшана ли въ это дѣло одна молоденькая дѣвушка?

— Молоденькая дѣвушка! въ какое дѣло? въ дѣло моей ссоры съ Таппитомъ? не поссорились ли мы изъ-за молоденькой дѣвушки?

— Нѣтъ, Лука; ты знаешь, я вовсе не то хочу сказать.

— Что же вы хотите сказать, мама?

— Мнѣ кажется, ты самъ знаешь очень хорошо. Нѣтъ ли тутъ молоденькой лэди, которую ты встрѣтилъ въ домѣ мистриссъ Таппитъ и за которой ты ухаживаешь?

— Положимъ, что есть: какое же отношеніе это обстоятельство имѣетъ къ моей ссорѣ съ мистеромъ Таппитомъ?

Когда Роуанъ дѣлалъ этотъ вопросъ, передъ нимъ мелькнулъ легкій отблескъ истины, у него явилась какая-то слабая идея о связывающемъ звѣнѣ между ухаживаньемъ за Рэчель Рэй и злобой мистера Таппита.

— Но такъ ли это, Лука? спросила озабоченная мать. — Меня безпокоитъ это больше, чѣмъ всѣ ваши пивоварни. Ничего не можетъ быть для меня убійственнѣе, какъ видѣть тебя женатымъ на женщинѣ ниже твоего состоянія.

— Надѣюсь не довести васъ до этого.

— И ты говоришь, что во всемъ слышанномъ мною ничего нѣтъ особеннаго, — рѣшительно ничего?

— Мама, клянусь небомъ! ничего подобнаго я вамъ не говорилъ. Я не знаю, что могли вы слышать. Что вы слышали ложь и клевету, я догадываюсь по вашему разговору о женитьбѣ ниже моего состоянія. Но такъ какъ вы нашли необходимымъ спросить меня, то я не обману васъ ни на волосъ. Дѣйствительно, у меня есть намѣреніе просить одну дѣвушку, здѣсь въ Бэзельхорстѣ, быть моей женой.

— Значитъ ты еще не просилъ?

— Вы строго меня экзаменуете. Если я не просилъ ее, то обязанъ это сдѣлать, не потому, чтобы обязательство было необходимо, я долженъ это сдѣлать безъ всякаго обязательства.

— И это миссъ Рэй?

— Да, миссъ Рэй.

— Ахъ, Лука! я положительно буду несчастна.

— Почему это? Развѣ вы слышали, что нибудь не въ ея пользу?

— Не въ ея пользу! я этого не скажу, потому что не желаю говорить что либо не въ пользу какой бы то ни было молоденькой женщины. Но знаешь ли ты, кто она такая, и кто ея мать? Вѣдь это бѣдные люди.

— Развѣ въ этомъ есть что нибудь дурное?

— Въ нравственномъ отношеніи ничего нѣтъ дурнаго, но хорошо ли будетъ это относительно приличія? Ты едва ли желаешь вступить въ родство съ людьми ниже тебя по состоянію. Мнѣ говорили, что мать живетъ въ маленькомъ коттэджѣ, въ самой скромной сферѣ, и что сестра…

— Я намѣренъ жениться ни на матери, ни на сестрѣ; я намѣренъ жениться на Рэчель Рэй, если она согласится выйти за меня. Если бы въ это дѣло не вмѣшивались другіе, я объявилъ бы вамъ свое намѣреніе не ранѣе, какъ убѣдясь въ успѣхѣ, а такъ какъ вы спросили меня, то я не хотѣлъ васъ обманывать. Но, мама, пожалуйста не говорите дурно о ней, если, кромѣ ея бѣдности, ничего болѣе дурнаго не можете сказать.

— Ты не понялъ меня, Лука.

— Полагаю, что не понялъ. Я не хочу думать, что, по вашимъ понятіямъ, бѣдность можетъ служить препятствіямъ моему браку.

— Нѣтъ; это тоже препятствіе, но совсѣмъ не то, о которомъ я думаю. Найдется много молоденькихъ дѣвушекъ, которымъ было бы пріятно твое предложеніе; и въ этомъ нѣтъ бѣды, даже если бы у дѣвушки за душой не было ни шиллинга. Гораздо было бы пріятнѣе, безъ всякаго сомнѣнія, если бы она имѣла что нибудь, хотя я вовсе не думаю считать это серьезнымъ препятствіемъ. Но на что я главнымъ образомъ обращаю вниманіе, такъ это собственно на молоденькую лэди и на ея положеніе въ жизни.

— Согласенъ съ вами; это должно быть главнымъ предметомъ, сказалъ Роуанъ.

— Вотъ это-то я и хотѣла высказать: — обратилъ ли ты вниманіе на ея положеніе въ жизни, сдѣлалъ ли надлежащія освѣдомленія?

— Какъ же! сдѣлалъ; и право, теперь стыжусь самого себя, что дѣлалъ ихъ.

— Я нисколько не сомнѣваюсь, что мистриссъ Рэй весьма почтенная женщина; но вѣдь людей, которые считаются ея друзьями, ты не можешь же назвать и своими друзьями. Самые лучшіе у нихъ друзья — это семейство фермера, который живетъ вблизи ихъ.

— Какимъ же это образомъ мистриссъ Корнбюри рѣшилась взять ее на балъ?

— Сейчасъ я могу объяснить тебѣ это. Мистриссъ Таппитъ говорила мнѣ, до какой степени для нея прискорбно, что многіе черезъ это обстоятельство введены въ заблужденіе.

При имени мистриссъ Таппитъ лицо Роуана нахмурилось, но онъ ничего не сказалъ, и мать продолжала.

— Ея дочери были очень добры къ миссъ Рэй, приглашали ее на прогулки съ собой, доставляли ей возможность имѣть развлеченія, собственно изъ сожалѣнія къ ея одиночеству, потому что у ней не было ни одной подруги.

— Какъ же это такъ? А куда же дѣвалось семейство фермера, которое жило вблизи нея?

— Если ты намѣренъ выслушать меня, то я буду благодарна тебѣ, но если ты будешь перебивать меня на каждомъ словѣ, то, безъ всякаго сомнѣнія, я должна оставить тебя. И мистриссъ Роуанъ замолчала; но такъ какъ Лука ничего не сказалъ, то она продолжала. — Вотъ такимъ-то образомъ она и познакомилась съ дѣвицами Таппитъ, и потомъ одна изъ нихъ, кажется младшая, пригласила ее на вечеръ. Это было сдѣлано весьма безразсудно; но мистриссъ Таппитъ не хотѣла отступить отъ слова дочери, и потому дѣвицѣ этой позволили явиться на вечеръ.

— А чтобы поправить эту ошибку, то мистриссъ Корнбюри заставили взять ее съ собой?

— Мистриссъ Корнбюри случайно гостила у отца, въ приходѣ котораго онѣ жили много лѣтъ, и конечно была очень добра къ ней. Вообще это была несчастная ошибка. Бѣдную дѣвушку вывели изъ ея надлежащей сферы, и она, какъ ты самъ это видѣлъ, почти не знала, какъ вести себя. Это чрезвычайно какъ огорчаетъ мистриссъ Таппитъ.

Для Роуана это было болѣе, чѣмъ невыносимо. Онъ разсердился не на мать, а на жену пивовара. Очевидно было, что она злословила Рэчель и старалась вооружить противъ нея его мать. Ему досадно было также, что его мать не замѣтила, что Рэчель занимала, или имѣла полное право занимать между женщинами положеніе гораздо выше того, которое приписывала ей мистриссъ Таппитъ.

— Я ни на волосъ не забочусь объ огорченіи мистриссъ Таппитъ, сказалъ Роуанъ: — а что касается до поведенія миссъ Рэй въ ея домѣ, я, право, не думаю, чтобы въ немъ было что нибудь неприличное. Не знаю, какъ вы объ этомъ думаете, по крайней мѣрѣ въ свѣтскомъ отношеніи; но мнѣ кажется, что сами вы не составили бы подобной идеи, если бы ее не внушила вамъ мистриссъ Таппитъ.

— Лука, ты не долженъ такъ говорить съ своей матерью.

— Я долженъ говорить сильно въ защиту моей жены, какою, я надѣюсь, будетъ миссъ Рэй. Въ жизнь свою я ничего подобнаго не слышалъ! Тутъ дѣйствуетъ низкая, жалкая ревность. Вы, какъ моя мать, можетъ быть, находите лучше, чтобы я не женился?

— Нѣтъ, мой другъ, я хочу видѣть тебя женатымъ.

— Въ такомъ случаѣ я поступлю, какъ мнѣ нравится. Можетъ статься, вы думаете, что я долженъ пріискать себѣ невѣсту съ деньгами, съ знатными друзьями и обширными связями. Подобное желаніе съ вашей стороны весьма естественно. Но почему эта женщина старается унизить такую молодую дѣвушку, какъ Рэчель Рэй, — дѣвушку, которую ея дочери называютъ своей подругой? Сказать ли вамъ, почему? Потому что Рэчель Рэй всѣ восхищались, а ея дочерями никто.

— Но найдутся ли въ Бэзельхорстѣ люди, которые бы сказали, что она тебѣ пара!

— Въ настоящее время, я вовсе не имѣю расположенія спрашивать объ этомъ кого нибудь въ Бэзельхорстѣ, и я бы никому въ Бэзельхорстѣ не совѣтовалъ навязывать мнѣ свои мнѣнія по этому предмету. Я самъ рѣшилъ, что она мнѣ пара, и пара во всѣхъ отношеніяхъ. Я непремѣнно буду просить ее быть моей женой, а такъ какъ это рѣшено, и ничто въ мірѣ не въ состояніи измѣнить моей рѣшимости, то я надѣюсь, что вы пріучитесь думать о ней болѣе выгодно. Я буду очень несчастливъ, если мой домъ не можетъ быть вашимъ домомъ собственно изъ-за этого несогласія.

Мистриссъ Роуанъ, при всей своей готовности покоряться сыну, не могла принудить себя согласиться съ нимъ въ этомъ дѣлѣ, или по крайней мѣрѣ не могла согласиться добровольно. Она чувствовала, что на ея сторонѣ находилась правда и благоразуміе, хотя она и не могла пріискать словъ для выраженія того и другаго. Она объявила самой себѣ, что вовсе не имѣетъ наклонности пренебрегать людьми, которые живутъ въ небольшомъ коттэджѣ, или которые бѣдны. Она съ удовольствіемъ готова была оказать всякую любезность самой мистриссъ Рэй, и точно также приняла бы подъ свое покровительство Рэчель, какъ приняла ея мистриссъ Корнбюри. Но совсѣмъ другое дѣло, когда ея сынъ задумалъ жениться на этой молодой женщинѣ! Старушка, мистриссъ Корнбюри, по всей вѣроятности, сильно огорчилась бы, если бы который нибудь изъ ея сыновей вздумалъ вступить въ подобный бракъ. Когда представлялась необходимость подумать о такомъ серьезномъ предметѣ, какъ брачный союзъ, то стоило только припомнить, что мистриссъ Рэй жила въ коттэджѣ, и что фермеръ Стортъ былъ ея другъ и сосѣдъ. Лука не хотѣлъ и слушать благоразумныхъ доводовъ, такъ что мистриссъ Роуанъ принуждена была оставить его съ крайнимъ неудовольствіемъ. При всей своей неопытности и опрометчивости, онъ умѣлъ говорить лучше ея; мистриссъ Роуанъ знала это и потому отступила, въ полной увѣренности, что будетъ побѣждена. — Я исполнила свои долгъ, сказала она, уходя. — Я предостерегла тебя. Конечно, ты самъ себѣ господинъ, и можешь дѣлать, что тебѣ угодно. — За тѣмъ она оставила его, не принявъ его предложенія проводить ее, и, при потухающемъ свѣтѣ длиннаго лѣтняго вечера, пошла обратно въ домъ мистера Таппита.

Первымъ побужденіемъ Луки, по уходѣ матери, было немедленно пуститься въ коттэджъ и сразу порѣшить дѣло, но не взявъ еще шляпы, онъ вспомнилъ, что было бы крайне неумѣстно явиться въ Браггзъ-Эндъ въ двѣнадцать часовъ ночи; поэтому онъ бросился на диванъ и далъ полную свободу своимъ чувствамъ противъ семейства Таппита. Онъ хотѣлъ дать имъ понять, что не позволитъ имъ распоряжаться собою. Онъ пріѣхалъ въ Бэзельхорстъ съ самыми дружелюбными чувствами, съ намѣреніемъ улучшить ихъ состояніе улучшеніемъ пивовареннаго производства, а они вздумали обходиться съ нимъ, какъ съ человѣкомъ, совершенно отъ нихъ зависящимъ. Онъ не говорилъ самому себѣ, что у нихъ составленъ былъ заговоръ женить его на одной изъ дочерей, но обвинялъ ихъ въ ревности, безсердечіи, сомнѣніи и вообще во всѣхъ тѣхъ недостаткахъ и порокахъ, при которыхъ подобный заговоръ становился возможнымъ. Спустя часъ, ложась въ постель, онъ былъ переполненъ гнѣвомъ, и рѣшилъ выразить свой гнѣвъ рано поутру. Въ то время, какъ онъ молился о прощеніи его, съ условіемъ, что и онъ прощаетъ другихъ, совѣсть заговорила въ немъ, но онъ заглушилъ ее и продолжалъ поддерживать гнѣвъ, пока не заснулъ.

Съ наступленіемъ утра горечь и злоба въ душѣ молодаго Роуана значительно уменьшились. Наканунѣ послѣднимъ его рѣшеніемъ было отправиться передъ завтракомъ на пивоваренный заводъ, въ контору, куда мистеръ Таппить всегда приходилъ въ это время на полчаса, и на отрѣзъ объявить ему, что всѣ дальнѣйшіе переговоры между ними должны быть ведены ихъ адвокатами; но во время одѣванья, Роуанъ подумалъ, что положеніе мистера Таппита было дѣйствительно весьма затруднительное, что дружелюбная сдѣлка была бы гораздо лучше, и что, наконецъ, немного надо было уступить человѣку, который въ теченіи столь многихъ лѣтъ былъ партнеромъ его дяди. Мистеръ Таппитъ, кромѣ того, нисколько не участвовалъ въ той клеветѣ на Рэчель, которую позволила себѣ мистриссъ Таппитъ. Поэтому, гордясь до нѣкоторой степени чувствомъ человѣколюбія, Роуанъ вошелъ въ контору Таппита, не обнаруживъ на лицѣ ни малѣйшаго гнѣва.

Пивоваръ стоялъ спиной къ пустому камину; руки его находились подъ фалдами фрака, глаза устремлены были на письмо, которое онъ только что прочиталъ, и которое лежало раскрытымъ на его конторкѣ. Роуанъ подошелъ съ протянутой рукой, и Таппитъ, колеблясь сначала принять предлагаемое привѣтствіе, протянулъ, наконецъ, свою руку, и слегка коснувшись руки посѣтителя, снова принялъ прежнюю позу, и снова спряталъ обѣ руки подъ фалды фрака.

— Я пришелъ сюда, сказалъ Роуанъ: — предполагая, что, можетъ быть, до завтрака, вы пожелаете поговорить.

Письмо, лежавшее передъ Таппитомъ на конторкѣ, было отъ лондонскаго адвоката Роуана; оно заключало въ себѣ предложеніе Роуана Таппиту получать по тысячѣ фунтовъ въ годъ и оставить заводскія занятія, предложеніе, которое, какъ думалъ Роуанъ, должно было самымъ спокойнымъ образомъ устранить всѣ затрудненія. Лука почти совсѣмъ забылъ, что дней десять тому назадъ, онъ отдалъ своему адвокату положительное приказаніе сдѣлать это предложеніе; и вотъ, предложеніе сдѣлано, — оно лежало на конторкѣ Таппита. Таппитъ въ послѣднія пять минутъ размышлялъ о немъ, и съ каждой минутой въ немъ усиливалась злоба, которую онъ чувствовалъ къ Роуану. Роуанъ, въ двадцать-пять лѣтъ, очевидно, смотрѣлъ на Таппита, который ближе былъ къ шестидесяти, чѣмъ къ пятидесяти, какъ на очень стараго человѣка; но мужчинамъ въ пятьдесятъ-пять лѣтъ не нравится, чтобы на нихъ смотрѣли такимъ образомъ, а тѣмъ болѣе не нравится, чтобы молодежь распоряжалась ими, ставила бы ихъ на полку. И кромѣ того, гдѣ Таппитъ найдетъ ручательство въ ежегодной уплатѣ ему тысячи фунтовъ, — какъ онъ самъ замѣтилъ при первомъ взглядѣ на письмо адвоката. Выкупить его и положить на бокъ! Онъ возненавидѣлъ Роуана отъ всей души; его ненависть, по свойству своему, была сильнѣе ненависти, которую способенъ былъ бы питать къ нему Роуанъ. Онъ вспомнилъ шампанское, — вспомнилъ распоряженія и требованія молодаго человѣка въ его домѣ; вспомнилъ насмѣшки насчетъ пива и то неуваженіе, которое оказывалось его опытности въ дѣлѣ пивоваренія.

Выкупить его! Нѣтъ, этому не бывать! не бывать, пока въ карманѣ его есть еще деньги и пока онъ можетъ стоять на ногахъ. Онъ былъ твердъ въ своей рѣшимости, тѣмъ болѣе, что мистриссъ Таппитъ была тоже на его сторонѣ. Мистриссъ Роуанъ не оставила въ тайнѣ разговора съ сыномъ въ гостинницѣ, и мистриссъ Таппитъ окончательно убѣдилась въ успѣхѣ Рэчель Рэй. Когда Таппитъ объявилъ въ то утро, что будетъ биться до конца, жена поощряла его мужество.

— О! поговорить? сказалъ Таппитъ. — Вѣрно, насчетъ письма, которое я получилъ? — и онъ съ презрѣніемъ оттолкнулъ отъ себя лежавшее передъ нимъ посланіе.

— Какого письма? спросилъ Роуапъ.

— Послушайте, молодой человѣкъ, — что бы между нами ни дѣлалось, увертки и крючки должно отбросить въ сторону. Для меня ничего нѣтъ ненавистнѣе обмана.

Гнѣвъ Роуана моментально возвратился къ нему, удвоился и даже утроился въ своей силѣ.

— Что вы этимъ хотите сказать? — спрашивалъ онъ. — Кто и кого обманывалъ? Какъ вы смѣете говорить мнѣ подобныя вещи?

— Смотрите же сюда. Это письмо писано въ улицѣ Крэвенъ вашимъ адвокатомъ, что, конечно, вамъ очень хорошо извѣстно. Вамъ угодно было передать наше дѣло въ руки адвокатовъ, такъ пусть же оно въ ихъ рукахъ и остается. Я поступилъ весьма дурно, позволивъ себѣ имѣть съ вами сдѣлки. Прежде чѣмъ принять васъ на заводъ, мнѣ слѣдовало бы узнать сначала, что вы за человѣкъ. Теперь я узналъ васъ, и прошу васъ покорнѣйше — держаться на будущее время по ту сторону воротъ. Слышите ли вы? Чтобы вашей ноги не было на заводѣ, если не хотите, чтобы васъ вытолкали отсюда мои люди!

При этихъ словахъ лицо Таппита исказилось, такъ что противно было смотрѣть. Роуанъ до такой степени былъ пораженъ, что въ первую минуту не нашелся что отвѣтить своему врагу. Первая мысль его была — отговориться незнаніемъ о письмѣ адвоката, которое послужило поводомъ къ обвиненію его въ обманѣ, но получивъ такой ударъ, какой только можно нанести словами, и услышавъ угрозу насчетъ личнаго оскорбленія, если не будетъ исполнено приказаніе, заключавшееся въ этихъ словахъ, онъ уже не находилъ возможности обратиться къ письму адвоката.

— Желалъ бы я видѣть того человѣка, который осмѣлится дотронуться до меня, сказалъ Роуанъ.

— Вы увидите его очень скоро, если не уберетесь отсюда, — сказалъ Таппитъ.

Къ счастію, рабочіе въ это время ушли завтракать, и насиліе не могло состояться. Роуанъ посмотрѣлъ кругомъ и убѣдился, что въ конторѣ находились только онъ да Таппитъ.

— Мистеръ Таппитъ, сказалъ онъ: — вы глупѣйшій человѣкъ.

— Разумѣется, — сказалъ Таппитъ: — глупѣйшій, потому что не отдаю моего собственнаго хлѣба, хлѣба жены и моихъ дѣтей такому авантюристу, какъ вы.

— Я старался обходиться съ вами деликатно и честно, а вы, изъ-за несогласія со мной, — на что имѣете, конечно, полное право, — сочли за лучшее оскорблять меня самыми площадными выраженіями.

— Если вы, молодой человѣкъ, не уйдете изъ моей конторы сію минуту, — я васъ выпровожу вонъ отсюда.

И Таппитъ, не смотря на свои пятьдесятъ-пять лѣтъ, схватилъ каминную кочергу. Надо замѣтить, что нѣтъ такой личной стычки, въ которой бы молодой человѣкъ не потерпѣлъ пораженія, какъ въ стычкѣ съ старикомъ. Это такъ вѣрно, что нападеніе старика на молодаго человѣка слѣдовало бы считать малодушіемъ. Если старикъ ударитъ тростью по головѣ молодаго человѣка, — то что можетъ сдѣлать молодой человѣкъ? ему остается только бѣжать, чтобы уклониться отъ другаго удара. И послѣ того еще старикъ, если онъ злаго характера, начнетъ разсказывать своимъ друзьямъ и хвастаться, что отдѣлалъ молодаго человѣка. Таппитъ, весьма естественно, поступилъ бы такимъ же точно образомъ, если бы въ его рукѣ была не кочерга, а трость; но увидѣвъ кочергу въ рукѣ, онъ испугался ея. Если женщина нападетъ на мужчину съ ножемъ, мужчина всегда будетъ правъ, хотя бы въ схваткѣ онъ исколотилъ ее до нельзя. То же самое можно сказать о старикѣ: если онъ возьметъ кочергу вмѣсто трости, то свѣтъ откажетъ ему въ преимуществѣ его сѣдинъ. Что-то въ родѣ этой идеи пришло къ Таппиту, — пришло по инстинкту, и такимъ образомъ, хотя онъ и держалъ кочергу, но не рѣшился пустить ее въ дѣло.

— Должно быть, этотъ человѣкъ сошелъ сегодня съ ума! сказалъ Роуанъ, не тронувшись съ мѣста и подставивъ оба кулака подъ самый носъ противника.

— Вы хотите, чтобы я послалъ за полиціей? сказалъ Таппитъ.

— За докторомъ, который лечить сумасшедшихъ, отвѣчалъ Роуанъ.

Таппитъ отвернулся и съ яростію позвонилъ въ колокольчикъ, но такъ какъ звономъ колокольчика призывался кто нибудь изъ заводскихъ работниковъ, которые, какъ уже сказано, всѣ завтракали, то движеніе Таппита осталось безъ послѣдствій.

— Но сумасшедшій ли вы, или просто дуралей, я не намѣренъ оставаться здѣсь противъ вашего желанія, мистеръ Таппитъ. Наше дѣло должно быть рѣшено путемъ закона, и я не покажусь въ эти зданія, пока не получу на то законнаго права въ качествѣ ихъ владѣтеля.

Сказавъ это, Роуанъ удалился.

Таппитъ проворчалъ еще что-то, поставилъ кочергу и, засунувъ руки въ карманы панталонъ, свирѣпо посматривалъ на дверь, въ которую вышелъ его врагъ. Онъ зналъ, что былъ неправъ — зналъ, что былъ очень глупъ. Онъ былъ человѣкъ, который съ успѣхомъ проложилъ себѣ дорогу, и шелъ по этой дорогѣ не безъ благоразумія. Его нельзя назвать человѣкомъ буйнымъ или склоннымъ къ противузаконному употребленію кочерги. Онъ никогда не попадалъ въ затруднительное положеніе за драку; его совѣсть была чиста отъ крови разбитаго носа, его нельзя было обвинять въ преступленіи подбитаго глаза. Онъ былъ трудолюбивъ и не любилъ нарушенія спокойствія; три раза онъ былъ церковнымъ старостой и разъ мировымъ судьей въ Бэзельхорстѣ. Онъ былъ опекуномъ бѣдныхъ, смотрителемъ дорогъ и вообще занималъ различныя должности, поручаемыя степеннымъ добрымъ гражданамъ. Для чего дѣлаютъ кочерги, какъ не для того только, чтобы поправлять ими огонь? Ему стыдно было самого себя, въ то время, какъ онъ стоялъ и свирѣпо смотрѣлъ на дверь. Въ немъ, можетъ статься, бытъ одинъ недостатокъ, и этотъ недостатокъ такъ безжалостно былъ высказанъ человѣкомъ, который бы не долженъ раскрывать рта по этому предмету. Онъ варилъ дурное пиво: и ктоже осмѣлился укорять его въ этомъ? Племянникъ Бонголла, наслѣдникъ Бонголла, молодой человѣкъ, который хотѣлъ занять въ заводѣ мѣсто Бонголла! И кто выучилъ его варить пиво — дурное или хорошее? Не самъ ли Бонголлъ? И теперь, потому только, что онъ не хотѣлъ измѣнить прежняго порядка вещей, разорить себя въ тщетной попыткѣ приготовлять влагу свѣтлую на видъ, его намѣренъ выжить изъ завода этотъ осколокъ отъ массивной глыбы Бонголла, — эта ничтожная доска одного изъ огромныхъ пивныхъ чановъ Бонголла! Ruat coelum, fiat justitia, сказалъ онъ, отправляясь завтракать. Онъ сказалъ это на другомъ языкѣ, хотя мнѣніе римлянина вполнѣ согласовалось съ его собственнымъ мнѣніемъ. «Буду отстаивать свои права, хотя бы мнѣ пришлось поступить въ богадѣльню».

ГЛАВА XIV.
РОУАНЪ ДѢЛАЕТЪ ВТОРУЮ ПРОГУЛКУ ВЪ БРАГГЗЪ-ЭНДЪ.

Вскорѣ послѣ завтрака того утра, въ которое Таппитъ покушался было раскроить кочергой голову Роуана, мистриссъ Рэй вышла изъ коттэджа и направила свои шаги въ Бэзельхорстъ. Она отправлялась повидаться съ своей дочерью, мистриссъ Прэймъ, въ квартирѣ миссъ Поккеръ, и почти была увѣрена, что цѣлью ея посѣщенія будетъ дальнѣйшее объясненіе объ опасности допущенія этого волка Роуана въ овчарню Браггзъ-Энда. Она охотно бы уклонилась отъ этого совѣщанія, если бы это было возможно, зная очень хорошо, что когда при ней не будетъ Рэчель, то мистриссъ Прэймъ закидаетъ ее словами. Дѣйствительно, мистриссъ Рэй была очень озабочена. Въ коттэджѣ было рѣшено, что Рэчель можетъ принимать молодаго человѣка за своего поклонника; но что будетъ, если этотъ человѣкъ вовсе и не думалъ быть поклонникомъ, въ надлежащемъ смыслѣ этого слова, если онъ окажется дурнымъ, негоднымъ молодымъ человѣкомъ, избалованнымъ повѣсой, распутнымъ волокитой? Провидѣнію угодно было ниспослать ей испытаніе, которое какъ-то особенно тяготило ее въ это утро. Но Рэчель была для нея дороже всего въ свѣтѣ. Для счастія Рэчель она готова была принести всякую жертву. Присутствіе Рэчель, ея плѣнительныя улыбки, ея нѣжныя ласки доставляли мистриссъ Рэй невыразимое удовольствіе. Не смотря на то, что Рэчель принадлежитъ ей, что она родное ея дѣтище, эти дни возмущали то блаженство, которымъ она наслаждалась. Лежавшая на ней отвѣтственность была такъ велика, сомнѣнія были такъ многочисленны, и при томъ возбуждались также часто, какъ часто и разсѣивались!

— Рѣшительно не знаю, что она будетъ говорить!

Мистриссъ Рэй сказала это, завязывая шляпку, въ то время, какъ Рэчель стояла подлѣ нея, держа на рукахъ легкую лѣтнюю шаль.

— Повѣрьте, мама, тутъ будетъ старая исторія, — исторія моего нечестія и беззаконія, потому что я ѣздила на балъ и не хотѣла ходить на митинги къ миссъ Поккеръ. Она скажетъ вамъ, что вы должны меня заставить, и если я не послушаюсь, то оставить меня безъ ужина.

— Перестань, Рэчель, Доротея знаетъ очень хорошо, что я не могу тебя принудить.

Мистриссъ Рэй обнаруживала нѣкоторую настойчивость въ своемъ характерѣ, когда что нибудь не согласовалось съ ея взглядомъ на вещи.

— Но, мама, вѣдь вы не хотите, чтобы я ходила туда?

— Ахъ, я вовсе не думаю о митингахъ въ квартирѣ миссъ Поккеръ. У меня на умѣ совсѣмъ другое.

— У васъ на умѣ мистеръ Роуанъ.

— Да, душа моя. Рѣшительно не знаю, что дѣлать. Ужь если она зоветъ меня къ себѣ, то навѣрное наговоритъ мнѣ столько страстей, что при одной мысли объ этомъ меня бросаетъ въ жаръ. Мнѣ кажется, что никто бы не долженъ говорить мнѣ подобныхъ вещей, кромѣ пастора, родителей, учителей, учительницъ и тому подобныхъ людей.

Рэчель казалось то же самое; она думала, что дочь не должна бы говорить подобныя вещи такой матери, какою была ея мать; но на этотъ счетъ она ничего не сказала.

— Мнѣ тоже не нравится идти въ домъ этой миссъ Поккеръ, продолжала мистриссъ Рэй. — Лучше бы она не приходила сюда. Я бы не пошла, — да нельзя: дала слово.

— На вашемъ мѣстѣ, мама, я бы пошла.

— Да я и пойду; развѣ ты не видишь, что я совсѣмъ готова?

— Только я бы не позволила ей поступать такимъ образомъ, какъ поступаетъ она.

— Легко это сказать, Рэчель, но легко ли сдѣлать? Не могу же я сказать ей, чтобы она удерживала свой языкъ, а если бы и могла, она не послушаетъ меня. Ужь если идти, такъ надо идти поскорѣе. Я думаю, къ обѣду у насъ довольно холодной баранины?

— Кажется, будетъ довольно.

— Если на рынкѣ попадется дешевая провизія, то я куплю цыплятъ и принесу въ своей корзинкѣ.

Сказавъ это, мистриссъ Рэй, обремененная различными заботами, пошла въ Бэзельхорстъ.

— Придетъ ли онъ сегодня? сказала Рэчель, или вѣрнѣе, подумала объ этомъ, стоя въ открытыхъ дверяхъ котгэджа и взглядомъ провожая мать, переходившую черезъ зеленое поле. Былъ чудный лѣтній день, согрѣтый уже лучами утренняго солнца, но еще далеко не отягченный полуденнымъ зноемъ. Въ воздухѣ звучали пѣсни и трели птичекъ, цвѣты красовались во всей своей роскоши. Придетъ ли онъ сегодня? Ни одно изъ сомнѣній, приводившихъ ея мать въ затруднительное положеніе, не тревожило Рэчель. Тутъ были сомнѣнія другаго рода. Можно ли надѣяться, что онъ такъ ее полюбитъ, что не захочетъ разлучиться съ ней? Возможная ли вещь, чтобы такой прекрасный молодой человѣкъ, съ такимъ состояніемъ, такой умный, така, высоко поставленный въ общественной жизни, захотѣлъ имѣть ее своей женой, вывести ее изъ маленькаго коттэджа и изъ той житейской среды, въ которой она находилась? Когда онъ сказалъ, что придетъ въ Браггзъ-Эндъ, Рэчель подумала, что это будетъ прекрасно: по крайней мѣрѣ онъ увидитъ, до какой степени скромно жили онѣ. Послѣ этого онъ не будетъ называть ее просто Рэчель, говорила она про себя; а если и будетъ, то узнаетъ отъ нея, что она умѣетъ сдѣлать выговоръ человѣку, который осмѣлился воспользоваться скромностью ея положенія. Онъ пришелъ и не называлъ ее Рэчель. Онъ пришелъ и, воспользовавшись ея минутнымъ отсутствіемъ, говорилъ какъ влюбленный молодой человѣкъ, и благороднымъ образомъ высказалъ ея матери свою любовь. Съ той точки зрѣнія, съ которой Рэчель смотрѣла на этотъ предметъ, никто другой не съумѣлъ бы держать себя съ такимъ приличіемъ и такой очаровательной любезностью; послѣ этого могла ли она не позволить ему привязаться къ ней? Онъ увлекся своими чувствами слишкомъ быстро, и не узналъ еще, до какой степени онѣ были бѣдны и какое скромное мѣсто занимали въ обществѣ. А если дорога назадъ не понравится ему, если онъ не захочетъ измѣнить своего намѣренія, что въ такомъ случаѣ… Я не совсѣмъ увѣренъ, чтобы Рэчель могла объяснить себѣ въ точныхъ выраженіяхъ, что въ такомъ случаѣ послѣдуетъ; она стояла въ дверяхъ, какъ будто намѣреваясь простоять тутъ до тѣхъ поръ, пока Роуанъ не покажется на зеленомъ лугу.

«Желала бы я знать, когда онъ придетъ». Она видѣла, какъ ея мать скрылась на поворотѣ дороги; и, прежде чѣмъ вернуться въ коттэджъ, она изорвала на лепестки два цвѣточка. «Раньше вечера онъ не придетъ, — рѣшила Рэчель: — раньше вечера, — когда на заводѣ окончатся работы». Потомъ она вспомнила о ссорѣ между нимъ и Таппитомъ, и старалась угадать, изъ-за чего вышла у нихъ эта ссора. Она была совершенно увѣрена, что Таппитъ былъ виноватъ, и сейчасъ же онъ представился ей упрямымъ, глупымъ, вздорнымъ старикомъ. Да; онъ придетъ къ ней сегодня; и Рэчель нужно было позаботиться о приготовленіи сливокъ, которыя онъ такъ любилъ. Теперь она не убѣжитъ уже изъ дому. А какъ кстати случилась эта необходимость вчера; она доставила ему возможность высказать свою любовь. Устроивъ все это въ своемъ умѣ, Рэчель вошла въ коттэджъ и начала думать о домашнемъ хозяйствѣ, какъ вдругъ услышала въ корридорѣ мужскіе шаги. Она сейчасъ же вышла изъ гостиной и въ дверяхъ прихожей встрѣтила Роуана.

— Здравствуйте, сказалъ онъ. — Мистриссъ Рэй дома?

— Мама нѣтъ дома. Она должна была встрѣтиться съ вами на дорогѣ, если вы пришли изъ Бэзельхорста.

— Я не могъ съ ней встрѣтиться, потому что пришелъ сюда полемъ.

— О, — это совсѣмъ другое дѣло!

— А она ушла въ Бэзельхорстъ?

— Да; она пошла повидаться съ моей сестрой, мистриссъ Прэймъ.

Рэчель все это время стояла въ дверяхъ, не рѣшаясь пригласить его въ комнату.

— Могу ли я войти въ комнату? сказалъ Роуанъ.

Рэчель рѣшительно не знала, слѣдуетъ ли ей при такихъ обстоятельствахъ позволить ему войти. Но такъ какъ онъ уже въ домѣ, то не прогнать же его.

— Я боюсь, что вамъ придется долго ждать, если вы желаете видѣть мама, сказала она, отступивъ отъ дверей и открывъ Роуану входъ. Не притворялась ли она, не лицемѣрила ли? Неужели она не знала, что чрезъ отсутствіе мистриссъ Рэй онъ много выигрывалъ, ничего не теряя? Къ чему она сказала, что ему придется ждать? Собаки защищаютъ себя зубами, лошади — копытами, лебеди — крыльями, кошки — когтями; такъ точно и женщины употребляютъ для своей защиты такое оружіе, какимъ надѣлила ихъ природа.

— Я пришелъ собственно повидаться съ вами, сказалъ Роуанъ: — конечно мнѣ пріятно будетъ видѣть и вашу матушку, если она воротится до моего ухода. Но я не думаю, что она воротится, потому что вы не позволите мнѣ оставаться такъ долго.

— Вы угадали; дѣйствительно не позволю, — у меня много дѣла: нужно приготовить обѣдъ, прибрать комнаты и привести все въ порядокъ.

Рэчель съ умысломъ сказала это, стараясь познакомить его съ образомъ своей жизни и дѣйствуя по тому плану, который она составила для своего собственнаго руководства.

Роуанъ вошелъ въ комнату, положилъ шляпу и подошелъ къ окну, такъ что спина его обращена была къ Рэчель.

— Рэчель! сказалъ онъ, сдѣлавъ быстрый поворотъ. Онъ снова назвалъ ее по имени, и Рэчель не нашла въ этотъ моментъ лучшаго отвѣта, кромѣ заранѣе составленнаго ею пустаго возраженія:

— Мистеръ Роуанъ, вы не должны называть меня по имени; вы знаете, что это не принято.

— Сообщила ли вамъ матушка, что я говорилъ ей вчера?

— Что вы говорили ей вчера?

— Да, когда вы уходили изъ дому?

— Что же вы говорили мама?

— Перестаньте; я знаю, что она сказала вамъ. Я вижу это по вашему лицу, и очень радъ, что она это сдѣлала. Неужели я и теперь не могу обращаться къ вамъ съ словомъ Рэчель?

Между ними стоялъ столъ, не позволявшій Роуану представить какой нибудь наружный знакъ своего присутствія въ качествѣ влюбленнаго. Онъ не могъ взять руки Рэчель и пожать ее. Рэчель молчала; потупивъ глаза въ столъ, къ которому прислонилась, она ничего не отвѣтила на его вопросъ,

— Неужели я и теперь не могу называть васъ Рэчель? — повторилъ Роуанъ.

Надѣюсь, читатели поймутъ, что Рэчель была совершенный новичокъ въ дѣлѣ подобнаго рода, чего нельзя сказать о многихъ дѣвицахъ. Молоденькая лэди, отказавшая шести искателямъ ея любви, отказывая седьмому, должна по всей вѣроятности чувствовать себя госпожею этого случая и нисколько не затрудняться, выслушивая признаніе въ любви восьмаго. Есть еще и другія молоденькія лэди, которыя хотя никому еще не отказывали и не выслушивали признаній въ любви, но такъ много обращались въ обществѣ, что въ моментъ предложенія всегда въ состояніи сдѣлать отвѣтъ. Рэчель ничего не знала о томъ, что называется обществомъ, и сердце ея никогда еще не испытывало ни радости, ни тревоги при видѣ молодаго человѣка, который признавался ей въ любви. Поэтому, когда Роуанъ сдѣлалъ вопросъ и требовалъ отвѣта, она затрепетала; она чувствовала, что дыханіе измѣняетъ ей. Она заранѣе рѣшила, что ей нужно дѣлать, когда наступитъ этотъ моментъ, — рѣшила, какъ должно ей вести себя, и что ей нужно говорить. Но теперь — куда дѣвались всѣ ея рѣшенія? Она могла только стоять и трепетать. Разумѣется, онъ могъ называть ее Рэчель, — могъ называть ее, какъ ему угодно. Для Роуана, при его опытности, это было ясно, какъ день.

— Вы должны позволить мнѣ еще больше, чѣмъ это, Рэчель, если не хотите, чтобы я былъ несчастливъ. Вы должны позволить мнѣ называть васъ моей.

И Роуанъ сдѣлалъ движеніе вокругъ стола, чтобы приблизиться къ Рэчель, которая въ свою очередь во время этого движенія отступала отъ него, хотя и не такъ быстро, какъ онъ приближался. — Рэчель, и онъ протянулъ ей руку: — я хочу, чтобы вы были моей женой.

Рэчель позволила ему взять кончики своихъ пальцевъ, какъ будто она не могла отказать ему въ предложенномъ привѣтѣ, но въ то же время отвернулась отъ Роуана и склонила головку. Она услышала все, что хотѣла услышать. Отчего бы ему не уйти теперь и не оставить ее подумать объ этомъ? Онъ произнесъ передъ ней слово, столь священное между мужчиной и женщиной. Онъ объявилъ, что хочетъ имѣть ее своей женой. Зачѣмъ же ему оставаться тутъ?

Роуанъ взялъ ея руку въ свою и другой рукой обхватилъ ея талію.

— Скажите, другъ мой, — скажите, Рэчель, — согласны ли вы? Я хочу, я долженъ получить отвѣтъ. Выразите мнѣ его вашимъ взглядомъ, если не хотите его высказать, — и Роуанъ повернулъ свою голову черезъ ея плечо, чтобы посмотрѣть ей въ глаза.

— Мистеръ Роуанъ, — оставьте, пожалуйста, оставьте.

— Но, милая Рэчель, скажите хоть одно слово въ отвѣтъ. Вы должны сказать его. Рэчель, неужели вы не можете научиться любить меня?

Научиться любить его! Да могло ли быть что нибудь легче этого? Возможно ли было, подумала Рэчель, не любить его?

— Скажите мнѣ одно слово, продолжалъ Роуанъ, все еще стараясь заглянуть ей въ лицо: — одно слово, и я оставлю васъ.

— Какое же слово?

— Скажите мнѣ: — любезный Лука, я согласна быть твоей женой.

Рэчель оставалась въ его рукахъ въ пассивномъ положеніи; она хотѣла сказать это, но слова не являлись къ ней на помощь. Само собою разумѣется, она бы желала быть его женой. Зачѣмъ же ему больше безпокоить ее?

— Какъ хотите, Рэчель, но вы должны мнѣ отвѣтить, иначе я останусь до возвращенія вашей матушки: пусть она отвѣтитъ за васъ. Если вы разлюбили меня, то, мнѣ кажется, вы могли бы это сказать.

— Я не разлюбила васъ, прошептала Рэчель.

— Значитъ вы меня любите? — Рэчель слегка кивнула головой. — И согласны быть моей женой? Рэчель повторила то же движеніе. — И теперь я могу называть васъ Рэчель?

Въ отвѣтъ на это, Рэчель вырвалась изъ ослабленныхъ объятій Роуана и перебѣжала въ другой конецъ комнаты.

— Теперь вы не можете запретить. Подите сюда и сядьте подлѣ меня; мнѣ многое нужно сказать вамъ. Идите же и сядьте, — я больше васъ не трону.

Рэчель очень тихо подошла и сѣла; оставивъ свою руку въ его рукѣ, она слушала его и ощущала въ своемъ сердцѣ полный восторгъ. Сама она сказала только нѣсколько словъ. Роуанъ разсказалъ ей свою ссору на пивоваренномъ заводѣ, былъ очень краснорѣчивъ и возбуждалъ невольный смѣхъ, описывая Таппита съ кочергой въ рукѣ.

— И неужели онъ хотѣлъ ударить васъ? — спросила Рэчель, посмотрѣвъ на Роуана во всѣ глаза.

— Слава Богу, что не ударилъ, сказалъ Роуанъ: — онъ казался совершенно сумасшедшимъ, а отъ такого человѣка всего можно ожидать.

Послѣ того Роуанъ разсказалъ, что въ настоящее время живетъ въ гостинницѣ, и что вслѣдствіе несчастной этой ссоры ему необходимо немедленно отправиться въ Лондонъ. — Но, прибавилъ онъ, ни подъ какимъ видомъ я бы не уѣхалъ, не получивъ отъ васъ отвѣта.

— Вамъ бы не слѣдовало и думать о бракѣ въ такомъ затруднительномъ положеніи.

— Не слѣдовало бы? — А видите, я думалъ о немъ.

Тутъ онъ объяснилъ, что намѣренъ жениться безотлагательно, немедленно. Онъ хотѣлъ съѣздить въ Лондонъ недѣли на двѣ и, по возвращеніи, окончить это дѣло въ теченіе мѣсяца.

— Ахъ, мистеръ Роуанъ! это невозможно.

— Вы не должны называть меня мистеръ Роуанъ, иначе я буду называть васъ миссъ Рэй.

— Въ самомъ дѣлѣ это невозможно.

— Почему же?

— Такъ, невозможно. Вы можете спросить мою мама; — нельзя и подумать объ этомъ. Мнѣ нужно время узнать, что вы за человѣкъ.

— Но вы сказали, что любите меня.

— Сказала, и теперь думаю, что не слѣдовало бы говорить: — я, право, не совсѣмъ еще знаю васъ. Мнѣ кажется, вы очень любите поступать по своему; конечно, вы имѣете на это право, прибавила Рэчель: — но въ такомъ серьезномъ дѣлѣ, право это принадлежитъ не вамъ однимъ. Никто еще не слыхалъ о такой поспѣшности. Подумаютъ, что мы съ ума сошли.

— Пускай, что хотятъ, то и думаютъ; я объ этомъ нисколько не забочусь.

— А я такъ забочусь, и даже сильно.

Роуанъ просидѣлъ часа два, разсказавъ въ это время все, что относилось до него. Онъ объяснилъ Рэчель, что независимо отъ пивоварни, у него было состояніе, совершенно достаточное для содержанія жены; хотя и не съ такой роскошью, какую мы видимъ у мистриссъ Корнбюри, прибавилъ онъ.

— Если вы можете дать мнѣ кусокъ хлѣба и сыру, то больше этого я не имѣю права и требовать, сказала Рэчель.

— Я имѣю болѣе четырехсотъ фунтовъ годоваго дохода, замѣтилъ Роуанъ.

Услышавъ это, Рэчель подумала, что дѣйствительно, онъ можетъ содержать жену. И зачѣмъ это человѣкъ, получая четыреста фунтовъ въ годъ, хочетъ еще варить пиво!

— За то у меня нѣтъ ничего, сказала Рэчель: — ни одного пенни.

— И прекрасно. Я держусь такой теоріи, что незамужнія дѣвушки не должны имѣть состоянія. Если онѣ имѣютъ его, значитъ онѣ обезпечены, и потому имъ не нужно мужей. И опять я такого мнѣнія, что было бы гораздо лучше, если бы мужчины тоже не имѣли денегъ; это заставило бы ихъ зарабатывать хлѣбъ.

Рэчель слушала съ полнымъ удовольствіемъ и совершеннымъ счастіемъ. Она не совсѣмъ понимала его, по изъ словъ его заключала, что ея бѣдность въ его глазахъ не имѣла въ себѣ ничего дурнаго, и что онъ вовсе не искалъ жены съ состояніемъ.

— Но понравится ли это вашей мама? спросила Рэчель съ уныніемъ.

— Не думаю, что не понравится; жаль только, что она гоститъ у этой мистриссъ Таппитъ, которая просто бѣсится на меня изъ за… полагаю изъ-за этой пивоварной ссоры. Впрочемъ, я не могу понять, изъ-за чего. Недѣлю тому назадъ я жилъ съ ними въ одномъ домѣ; теперь я не смѣю показать туда носа, сегодня меня выгнали съ завода кочергой.

— Надѣюсь, не изъ-за меня, сказала Рэчель.

— Почему же изъ-за васъ?

— Потому что на балу мистриссъ Таппитъ смотрѣла на меня, какъ будто… Но я думаю, это ничего не значило.

— Значило ли это что нибудь, или нѣтъ, для меня совершенно все равно.

— Но пріятно ли это будетъ для вашей матери? Если это поведетъ къ чему нибудь…

— Поведетъ къ чему нибудь! Къ чему это поведетъ — дѣло уже рѣшеное.

— Вы знаете, что я хочу сказать. Какимъ образомъ я могу сдѣлаться вашей женой, если этого не пожелаетъ ваша мать?

— Послушайте, Рэчель, — это можетъ относиться только до дѣвушки. Если ваша мать объявитъ, что я не могу быть вашимъ мужемъ, я только и могу вамъ сказать, что вы должны повиноваться ей. Но мужчина совсѣмъ другое дѣло. Мнѣ крайне будетъ непріятно, если моя мать не полюбитъ моей жены; но никакія угрозы съ ея стороны не удержатъ меня отъ женитьбы, никакія угрозы не могутъ подѣйствовать и на васъ. Я самъ себѣ господинъ, и могу располагать собою совершенно независимо.

Со стороны Роуана все это было превосходно и въ теоріи могло быть весьма справедливо, но тутъ заключалось многое, что безпокоило Рэчель и набрасывало на ея любовь первую тѣнь тревоги. Она не могла быть счастлива, какъ нареченная невѣста Роуана, зная, что въ этомъ качествѣ не будетъ радушно принята его матерью. И опять какое право имѣла она считать вѣроятнымъ, что мать Роуана окажетъ ей подобное радушіе? При настоящей встрѣчѣ она сказала весьма немного по этому предмету. Она дала ему обѣщаніе и не хотѣла отступать отъ него при первомъ появленіи затрудненій. Ей должно было переговорить съ своей матерью, а можетъ статься, и его мать нѣсколько смягчится. Но чрезъ все это пробѣгало чувство унынія при мысли о выходѣ замужъ за человѣка, котораго мать не охотно признаетъ ее своей дочерью.

— Однако вамъ пора уйти, сказала Рэчель: — вы должны уйти. Если у васъ нѣтъ никакого дѣла, то у меня его очень много.

— Въ настоящую минуту я самый праздный человѣкъ. Если вы прогоните меня, то мнѣ придется уйти въ гостинницу и сидѣть сложа руки.

— Вы должны идти, хотя бы вамъ пришлось сидѣть сложа руки. Если вы пробудете еще дольше, то мама останется безъ обѣда.

— Если такъ, то, конечно, я уйду; но къ чаю я опять приду.

Такъ какъ Рэчель не сдѣлала положительнаго отказа на это предложеніе, то Роуанъ удалился съ полнымъ убѣжденіемъ, что можетъ воротиться.

— Прощайте, Рэчель, сказалъ онъ: — когда я приду вечеромъ, вы навѣрное прогуляетесь со мной?

— Ужь не знаю, сказала Рэчель.

— Да, да; прогуляетесь; мы еще разъ полюбуемся заходящимъ солнцемъ, и вы сегодня не убѣжите отъ меня, какъ отъ чудовища.

Говоря это, онъ обнялъ ее и поцаловалъ, прежде чѣмъ Рэчель успѣла отвернуться отъ него. — Теперь вы моя навсегда, сказалъ онъ: насъ ничто не можетъ разлучить. Да благословитъ васъ Богъ, Рэчель!

— Прощайте, и они разстались.

Рэчель просила его уйти, приводя въ основаніе этому свои хозяйственныя хлопоты, но когда онъ ушелъ, она не сейчасъ принялась за работу. Она сѣла на то мѣсто, гдѣ сидѣла подлѣ него и стала размышлять о томъ, что было говорено, что было сдѣлано. Она должна быть женою человѣка, которому мечты ея всегда отдавали предпочтеніе. Первая ея любовь не встрѣчала никакихъ преградъ. Съ самыхъ первыхъ встрѣчъ, съ тѣхъ вечеровъ, въ которые она не смѣла сказать ему слова, его образъ постоянно былъ передъ ея глазами, его слова глубоко запали въ ея душу. Она научилась любить его прежде, чѣмъ узнала, что для нея дѣлаетъ ея сердце. Постепенно, но весьма быстро, всѣ ея мысли сосредоточились на немъ, и онъ сдѣлался кумиромъ ея жизни. И теперь, когда она не имѣла еще достаточно времени, чтобы хорошенько подумать объ этомъ предметѣ, онъ былъ уже ея нареченнымъ мужемъ. Все это сдѣлалось такъ быстро, такъ неожиданно, что она трепетала отъ избытка своего счастія. Только одно облачко виднѣлось на ея небосклонѣ, — это недовольное, угрюмое лицо его матери; но теперь, въ первыя минуты своего счастія, она не могла допустить мысли, что это облачко влечетъ за собою ураганъ. Поэтому Рэчель сидѣла, мечтая о своемъ счастіи и съ нетерпѣніемъ ожидая возвращенія матери, чтобы разсказать ей все, поговорить объ этомъ нѣсколько часовъ и выяснить всѣ достоинства Роуана. Ея мать не была такая женщина, которая въ подобномъ случаѣ стала бы удерживать ее отъ выраженій похвалы, или рѣшилась бы отказать своему дѣтищу въ счастіи, доставляемомъ ей ея сочувствіемъ. Спустя нѣсколько времени, она встала. — Я ничего еще не сдѣлала, и пожалуй, ничего не сдѣлаю. Мама захочетъ пообѣдать, не смотря на мое желаніе выйти замужъ.

Но не долго она пробыла на ногахъ, и не много еще сдѣлала въ приготовленіи холодной баранины, предназначавшейся къ обѣду въ тотъ день, когда услышала шаги матери по песчаной дорожкѣ. Она выбѣжала къ ней навстрѣчу съ огромнымъ запасомъ новостей, совершенно не зная еще, какими словами передать эти новости; о новостяхъ своей матери, или о тѣхъ извѣстіяхъ, которыя предстояло услышать относительно свиданія съ мистриссъ Прэймъ въ Бэзельхорстѣ, Рэчель почти не думала. Все, что бы ни сказала Доротея, не могло имѣть для нея особенной важности. Такъ по крайней мѣрѣ думала Рэчель. Неудовольствія и ворчанья Доротеи должны теперь кончиться: ненавистный ей молодой человѣкъ сдѣлалъ предложеніе Рэчель, и сдѣлалъ такъ благородно, что всѣ замѣчанія Доротеи должны были утратить свою силу. Поэтому Рэчель, встрѣчая мать, думала только о новости, которую ей предстояло разсказать, а не о той, которую предстояло услышать.

Между тѣмъ мистриссъ Рэй до такой степени занята была своимъ разсказомъ, до такой степени убѣждена была въ необходимости обратить на него полное сосредоточенное вниманіе своей дочери, и съ момента встрѣчи на песчаной дорожкѣ такъ торопилась передачею извѣстій, что Рэчель должна была повременить разсказомъ своей собственной исторіи.

— Ахъ, мой другъ, сказала мистриссъ Рэй: — если бы ты знала, сколько у меня новостей для тебя!

— Не знаете и вы мама, сколько новостей у меня для васъ, — отвѣчала Рэчель, подавая матери руку.

— Въ жизнь мою мнѣ не было такъ жарко. Помоги мнѣ войти. Ахъ, Боже, — какая жара! Въ корзинку не стоитъ смотрѣть; по выходѣ отъ Доротеи, я такъ занята была тѣмъ, что услышала, что о покупкахъ не пришлось и подумать.

— Что же вы услышали, мама?

— Надѣюсь, что она будетъ счастлива; я увѣрена въ этомъ. Но все-таки это большой рискъ, ужасно большой рискъ.

— Что же это такое, мама?

И Рэчель, хотя не подозрѣвала, что бюджетъ матери, по своей важности, могъ равняться ея собственному бюджету, но все же сознавала, что тутъ было что-то особенное, что необходимо было выслушать.

— Твоя сестра выходитъ замужъ за мистера Пронга.

— Долли?

— Да, мой другъ. Это очень большой рискъ; но если женщина можетъ жить счастливо съ такимъ человѣкомъ, она можетъ выйти за него. Она только безпокоится на счетъ своихъ денегъ.

— Выходитъ замужъ за мистера Пронга! Полагаю, она можетъ это сдѣлать, если онъ ей нравится. Это дѣйствительно новость. Мнѣ онъ никогда не нравился.

— Я никогда не говорила съ нимъ, и потому, быть можетъ, не слѣдовало бы дурно о немъ отзываться, но признаюсь, наружность этого человѣка мнѣ тоже не нравится. Впрочемъ, душа моя, что значитъ наружность? Ровно ничего; мы всѣ и всегда должны помнить, Рэчель, что наружность обманчива; и если, какъ говоритъ Доротея, она хочетъ только заняться воздѣлываніемъ виноградника, ей нечего опасаться за его недостатки. Кажется, можно сказать, что онъ честный человѣкъ, — по крайней мѣрѣ я надѣюсь, что онъ честный.

— Мнѣ кажется нельзя, и сомнѣваться въ этомъ, — иначе онъ не былъ бы на настоящемъ мѣстѣ.

— Изъ нихъ есть многіе, которые страшно любятъ деньги, — конечно, если все, что мы слышимъ, правда. Быть можетъ, онъ вовсе и не думаетъ о деньгахъ; — хорошо, если такъ; въ такомъ случаѣ онъ представляетъ собою исключеніе. Какъ бы то ни было, она намѣрена прикрѣпить ихъ къ себѣ какъ можно прочнѣе, и мнѣ кажется, поступитъ весьма благоразумно. Ну что будетъ съ ней, если онъ уйдетъ въ одно прекрасное утро и броситъ ее? Богъ его знаетъ! вѣдь у него нѣтъ здѣсь ни души, съ кѣмъ бы онъ имѣлъ какія нибудь связи. Откровенно говорю, что мнѣ нравятся люди, у которыхъ есть связи съ другими людьми: тутъ чувствуешь нѣкоторую увѣренность, что они будутъ жить въ своемъ домѣ.

Рэчель тотчасъ же подумала, что Роуанъ имѣлъ связи съ другими людьми, — и людьми весьма порядочными, — что всѣ знали, кто онъ такой и откуда онъ явился.

— Но Доротея положительно рѣшилась сдѣлать этотъ шагъ, продолжала мистриссъ Рэй: — такъ что мнѣ нечего было и говорить противъ этого. И какая была бы польза отъ того? Рѣшительно никакой, хотя его и нельзя назвать респектабельнымъ во всѣхъ отношеніяхъ. Онъ, какъ тебѣ извѣстно, мой другъ, священникъ, хотя и не учился въ нашихъ коллегіяхъ; и поэтому никогда не можетъ быть епископомъ, — какъ сказывали мнѣ. И опять же я не думаю, чтобы она когда нибудь воротилась въ коттеджъ; не воротилась бы она до тѣхъ поръ, пока бы ты не дала обѣщанія подчиниться во всемъ ея правиламъ.

— Ну ужь этого я бы никогда не сдѣлала; — и Рэчель, заявляя свою рѣшимость съ выраженіемъ въ голосѣ нѣкотораго упрямства, сказала самой себѣ, что на будущее время она намѣрена подчиниться правиламъ совсѣмъ другаго человѣка.

— Я такъ и думала; я бы даже не стала и упрашивать тебя, зная, что вовсе не дѣло перетаскивать людей изъ одного прихода въ другой, изъ одной церкви въ другую. Хотя я и сказала ей, что отъ времени до времени, послѣ ея замужства, буду приходить и слушать мистера Пронга, но ни за что не оставлю мистера Комфорта. Однако она не настаивала на своемъ, какъ бывало прежде.

— И когда же это будетъ, мама?

— Завтра, мой другъ.

— Завтра!

— То есть завтра она думаетъ идти къ нему и объявить, что принимаетъ его предложеніе, — или онъ придетъ къ ней, въ квартиру миссъ Поккеръ. Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, кто знаетъ миссъ Поккеръ; мнѣ кажется, я сдѣлала бы то же самое, если бы жила съ ней въ одномъ домѣ, только сначала едва ли бы согласилась жить вмѣстѣ съ ней. Я полагаю, что это обстоятельство и заставляетъ Доротею сдѣлать такой шагъ, — право, такъ, моя милая. Я все разсказала; теперь пойду заняться приготовленіемъ обѣда.

— Мама, и я иду съ вами. Картофель, я думаю, готовъ, и Китти можетъ накрыть столъ. Мама, — въ это время онѣ поднимались по лѣстницѣ: — и мнѣ нужно передать намъ кое-что.

Предоставимъ мистриссъ Рэй полную свободу распорядиться обѣдомъ, а Рэчель — разсказать свою исторію; прибавимъ только, что мать не позволила себѣ удерживать свою дочь отъ выраженій похвалы молодому человѣку, не хотѣла отказать своему дѣтищу въ счастіи, доставляемомъ ея сочувствіемъ. Эгогъ день по всей вѣроятности былъ счастливѣйшимъ въ жизни Рэчель, хотя счастіе ея и омрачилось непредвидѣннымъ обстоятельствомъ. Въ четыре часа отъ Роуана принесли записку «неоцѣненной Рэчель», въ которой говорилось, что телеграфическая депеша по этому «чудовищному пивоваренному дѣлу» отзываетъ его въ Лондонъ. Роуанъ обѣщался писать оттуда. Впрочемъ Рэчель была такъ же счастлива и безъ него, говоря о немъ, какъ была бы счастлива въ его присутствіи, слушая его.

ГЛАВА XV.
МАТЕРИНСКОЕ КРАСНОРѢЧІЕ.

Въ пятницу утромъ происходило на пивоваренномъ заводѣ торжественное совѣщаніе между мистриссъ Таппитъ и мистриссъ Роуанъ. Мистриссъ Роуанъ чувствовала себя въ затруднительномъ положеніи относительно образа дѣйствій, который ей слѣдовало принять, и союза, который слѣдовало заключить. Она была душевно привязана къ сыну, а къ мистриссъ Таппитъ не питала особеннаго расположенія. Съ другой же стороны ей крайне не нравился предполагаемый бракъ съ Рэчель Рэй, и она готова была заключить трактатъ съ мистриссъ Таппитъ, какъ наступательный, такъ и оборонительный, противъ своего сына, лишь бы только трактатомъ этимъ можно было постановить преграду такому безславному поступку съ его стороны. Передъ отъѣздомъ въ Лондонъ, Роуанъ видѣлся съ матерью и сообщилъ ей всѣ событія текущаго дня. Онъ разсказалъ, какъ Таппитъ, съ кочергой въ рукѣ, выгналъ его изъ завода, и почему, вслѣдствіе «безтолковаго упрямства Таппита», представляется теперь необходимость передать общее ихъ дѣло въ руки закона. Роуанъ объявилъ также, что относительно Рэчель всякіе доводы должны оставаться гласомъ вопіющаго въ пустынѣ. Утромъ онъ сходилъ въ Браггзъ-Эндъ, предложилъ Рэчель руку и предложеніе его было принято. Его мать поэтому видѣла, — такъ, по крайней мѣрѣ, онъ догадывался, — что если оппозиція съ ея стороны должна теперь оказаться безполезною, то ей необходимо было принять Рэчель къ своему сердцу. Роуанъ зашелъ даже такъ далеко, что предложилъ матери навѣетить Рэчель во время его отсутствія: «съ вашей стороны было бы очень любезно, если бы вы завтра же могли это сдѣлать», сказалъ онъ. Въ отвѣтъ на это мистриссъ Роуанъ сказала весьма немного. Она сказала очень мало, но выраженіе ея лица говорило многое. — Другъ мой! я не могу дѣлать такихъ быстрыхъ движеній: я стара, и притомъ же боюсь, не поступаешь ли ты черезчуръ безразсудно. — Роуанъ сказалъ на это что-то въ родѣ того, что обыкновенно говорятъ молодые люди, — насчетъ своего права дѣйствовать независимо, насчетъ того, что онъ знаетъ лучше другихъ, какая нужна ему жена, насчетъ денегъ, въ которыхъ онъ вовсе не нуждался, и насчетъ факта, «несомнѣннаго факта», какъ онъ выразился, — и съ этимъ я совершенно согласенъ, — что Рэчель Рэй благовоспитанная дѣвушка и во всѣхъ отношеніяхъ можетъ равняться какой угодно лэди. Однако онъ былъ слишкомъ проницателенъ, чтобы не замѣтить, что его мать не соглашалась съ нимъ. — Когда женимся, тогда все перемѣнится, — сказалъ Роуанъ самому себѣ, и съ вечернимъ поѣздомъ отправился въ Лондонъ.

При такихъ обстоятельствахъ, мистриссъ Роуанъ видѣла, что ей не иначе можно объявить войну, какъ заключивъ союзъ съ мистриссъ Таппитъ. Если бы вопросъ о пивоварнѣ стоялъ отдѣльно, мистриссъ Роуанъ со всею покорностію приняла бы сторону своего сыпа. Она непремѣнно отомстила бы за размахъ кочерги и на первый разъ мщеніе свое выразила бы немедленнымъ отъѣздомъ изъ завода. Она сказала бы нѣсколько словъ, нѣсколько напыщенныхъ фразъ относительно справедливаго требованія своего сына и вмѣстѣ съ дочерью переѣхала бы въ гостинницу. При такомъ порядкѣ вещей, визитъ ея должно было сократить; но не представлялось ли возможности нанести ударъ этому безразсудному браку, ударъ рѣшительный, съ помощію мистриссъ Таппитъ? Поэтому въ то самое утро, когда мистеръ Пронгъ съ восторгомъ выслушивалъ согласіе мистриссъ Прэймъ принять его предложеніе, при извѣстныхъ, разумѣется, условіяхъ, относящихся собственно до денегъ, мистриссъ Роуанъ и мистриссъ Таппитъ держали совѣщаніе на пивоваренномъ заводѣ.

На этомъ совѣщаніи онѣ согласились, что Рэчель Рэя была началомъ всѣхъ неудовольствій, источникомъ всякаго зла, сдѣланнаго и которое будетъ сдѣлано, и единственною, величайшею виновницею въ этомъ дѣлѣ. Для мистриссъ Роуанъ было очевидно, что Рэчель не имѣла разумныхъ притязаній на такого мужа, какъ ея сынъ; равнымъ образомъ очевидно было и для мисстриссъ Таппитъ, что она не могла имѣть права выбирать себѣ мужа на пивоваренномъ заводѣ. Если бы Рэчель Рэй никогда не бывала на заводѣ, все могло бы кончиться довольно гладко. Мистриссъ Таппитъ, по видимому, не совсѣмъ-то была въ состояніи представить логическіе доводы по вопросу о пивоваренномъ заводѣ, не могла доказать ни себѣ, ни своей союзницѣ, что Роуанъ сдѣлался бы пріятнымъ партнеромъ, если бы былъ свободенъ отъ этихъ любовныхъ причудъ; она задалась неопредѣленной идеей, что Рэчель Рэй была виновницей всему злу, и что на Рэчель и на ея притязанія должны быть направлены соединенныя силы.

Поэтому онѣ рѣшили съѣздить вдвоемъ въ коттэджъ. Мистриссъ Таппитъ, какъ давнишняя сосѣдка, знала, изъ какой матеріи была сшита мистриссъ Рэй. — Весьма добрая женщина, говорила она мистриссъ Роуанъ: не такая испорченная и упрямая, какъ ея дочери. Если мы застанемъ тамъ Рэчель, то попросимъ ея мать переговорить съ нами наединѣ. Мистриссъ Роуанъ соглашалась съ этимъ предложеніемъ, но не вдругъ, а медленно, съ выраженіемъ достоинства, сознавая, что она нѣкоторымъ образомъ унижала себя, позволивъ управлять собою такой женщинѣ, какъ мистриссъ Таппитъ. Въ настоящемъ случаѣ необходимо было дѣйствовать за одно съ мистриссъ Таппитъ, необходимо было связать свои собственные интересы съ интересами Таппитовъ; но все это дѣлала она съ такимъ видомъ, который ясно требовалъ для нея личнаго превосходства. Если мисстриссъ Таппитъ не замѣчала и не понимала этого, то сама же и была виновата, а отнюдь не мистриссъ Роуанъ.

Въ два часа онѣ сѣли въ коляску у дверей пивовареннаго завода и покатили въ Браггзъ-Эндъ.

— Мама, посмотрите, сюда ѣдетъ коляска, сказала Рэчель.

— Ужь никакъ не сюда, отвѣчала мистриссъ Рэй.

— Навѣрное сюда, это коляска изъ гостинницы Драконъ, я узнаю ее по бѣлой шляпѣ на кучерѣ. Посмотрите, мама, въ ней сидятъ мистриссъ Таппитъ и мистриссъ Роуанъ! Мама, я уйду отсюда.

И Рэчель, безъ дальнѣйшихъ словъ, убѣжала въ садъ. Она удалилась вовсе не замѣтивъ выраженія лица своей матери, умолявшаго ее остаться. Рэчель выбѣжала такъ быстро, что пріѣзжіе не замѣтили ни одной складки ея платья. Она тотчасъ же почувствовала, по инстинкту, что эти двѣ женщины пріѣхали въ качествѣ ея враговъ, разрушительницъ ея счастья, сильныхъ противницъ ея великой надежды въ жизни, она знала, что лицомъ къ лицу съ этими врагами ей не выиграть сраженія. Сама она не въ силахъ была бы твердо защищать свою любовь и объявить намѣреніе сохранить обѣтъ, которымъ обмѣнилась съ Роуаномъ, но все же рѣшилась защищаться, нисколько не сомнѣваясь, что Роуанъ останется вѣрнымъ своему слову безъ всякихъ усилій съ ея стороны. Мать сдѣлала бы весьма слабый отпоръ, Рэчель знала это очень хорошо. Прекрасно было бы, если бы и мать тоже убѣжала. Но какъ это было невозможно, то мистриссъ Рэй должна была встрѣтить враговъ и сразиться съ ними, какъ съумѣетъ. Пріѣзжія лэди пробыли въ коттэджѣ часа два; во все это время Рэчель скрывалась въ саду, ожесточая свое сердце противъ враговъ ея любви. Если Лука останется вѣренъ ей, она ему не измѣнитъ.

Между тремя лэди, когда онѣ увидѣли себя вмѣстѣ въ маленькой гостиной мистриссъ Рэй, было чрезвычайно много церемоній. Мистриссъ Роуанъ и мистриссъ Таппитъ не имѣли достаточно простора для своихъ широкихъ, накрахмаленныхъ платьевъ, та и другая держали себя величественно, сознавая, что онѣ пріѣхали къ низшей себя, и сознавая также, что пріѣхали не съ дружелюбными цѣлями. Мистриссъ Таппитъ по всѣмъ правиламъ этикета отрекомендовала мистриссъ Роуанъ, и мистриссъ Роуанъ сдѣлала маленькій поклонъ съ полнымъ приличіемъ и не безъ выраженія своего превосходства. Мистриссъ Рэй заявила надежду, что мистриссъ Таппитъ и ея дочери въ добромъ здоровьи; потомъ наступило молчаніе самое тягостное, самое мучительное для мистриссъ Рэй и самое ободрительное для мистриссъ Роуанъ. Оно придавало визиту дѣловой видъ и прокладывало путь къ серьезному разговору.

— Миссъ Рэчель, вѣроятно, нѣтъ дома? начала мистриссъ Таппитъ.

— Да, она вышла, сказала мистриссъ Рэй: — впрочемъ она гдѣ нибудь около дома, если вы желаете ее видѣть.

Послѣднія слова она прибавила, чувствуя свою слабость и не зная, какъ выдержать всю тягость подобнаго свиданія.

— Въ настоящую минуту, можетъ быть, и лучше, что ея нѣтъ дома, сказала мистриссъ Роуанъ твердо, по ласково.

— Совершенно лучше, сказала мистриссъ Таппитъ, тоже твердо, но не такъ ласково.

— Намъ нужно переговорить собственно съ вами, мистриссъ Рэй, сказала мистриссъ Роуанъ.

— Это-то обстоятельство и привело насъ сюда такъ рано, сказала мистриссъ Таппитъ. — Была половина третьяго, а визиты въ Бэзельхорстѣ никогда не начинались раньше трехъ. Мы желаемъ сказать вамъ, мистриссъ Рэй, нѣсколько словъ по весьма серьезному дѣлу. Я увѣрена, вамъ извѣстно, какъ всегда было пріятно для меня видѣть Рэчель съ моими дочерьми, я даже пригласила ее на балъ. Изъ этого вы можете заключить, что я не намѣрена сказать что нибудь непріятное относительно ея.

— Не намѣрены сказать только мнѣ? замѣтила мистриссъ Рэй.

— Никому рѣшительно. Я не имѣю обыкновенія говорить о людяхъ дурное. Въ Бэзельхорстѣ никто не припишетъ мнѣ этой слабости. Дѣло вотъ въ чемъ, мистриссъ Рэй…

— Быть можетъ, мистриссъ Таппитъ, вы позволите мнѣ? сказала мистриссъ Роуанъ. — Онъ мой сынъ.

— О, да, конечно, то есть, если вы желаете, отвѣчала мистриссъ Таппитъ, выпрямляясь на стулѣ: — но мнѣ казалось, что можетъ быть, такъ какъ я знаю миссъ Рэй очень хорошо…

— Нѣтъ ужь, мистриссъ Таппитъ, сказала мистриссъ Роуанъ, снова прервавъ слова своей подруги съ выразительной улыбкой.

— Сдѣлайте одолженіе, сказала мистриссъ Таппитъ, признавая черезъ эту уступку превосходство мистриссъ Роуанъ.

— Я полагаю, вамъ извѣстно, мистриссъ Рэй, сказала мистриссъ Роуанъ: — что мистеръ Лука Роуанъ мой сынъ?

— Да, я это знаю.

— Вамъ также должно быть извѣстно, что между нимъ и вашей дочерью была какая-то… пустая болтовня?

— О, да. Только, ма’мъ, не пустая болтовня: мистеръ Роуанъ сдѣлалъ предложеніе моей дочери и она приняла его. Хорошо ли это, или худо, но открытая правда лучше всего, мистриссъ Таппитъ.

— Что правда, то правда, сказала мистриссъ Таппитъ: — и обманъ не есть правда.

— Я никакъ не думала, что это зашло такъ далеко, сказала мистриссъ Роуанъ, которая въ эту минуту, можетъ статься, забыла, что обманъ не есть правда: — можетъ статься, онъ и дѣйствительно сдѣлалъ предложеніе, которому, я полагаю, вы не придаете особеннаго значенія, — не приписываете значенія его слову положительнѣе, чѣмъ онъ самъ предназначалъ ему.

— Избави Бойсе! сказала мистриссъ Рэй торжественно. — Это была бы весьма грустная вещь для моей бѣдной дочери. Но мнѣ кажется, мистриссъ Роуанъ, вамъ лучше бы самимъ спросить его. Если онъ скажетъ, что не имѣлъ серьезнаго намѣренія, то разумѣется, этимъ дѣло и кончится, на сколько оно относится до Рэчель.

— Въ настоящее время я не могу спросить его, сказала мистриссъ Роуанъ: — потому что онъ уѣхалъ въ Лондонъ. Онъ уѣхалъ вчера вечеромъ, не сказавъ ни слова, когда воротится въ Бэзельхорстъ.

— Вѣрнѣе всего, что никогда, сказала мистриссъ Таппитъ весьма торжественно. — Можетъ статься, онъ говорилъ вамъ, мистриссъ Рэй, что товарищество между нимъ и мистеромъ Таппитомъ кончилось навсегда?

— Онъ говорилъ, что между нимъ и мистеромъ Таппитомъ произошла размолвка.

— Хороша размолвка! сказала мистриссъ Таппитъ.

— И потому не такъ легко спросить, сказала мистриссъ Роуанъ, досадуя на мистриссъ Таппитъ и на ея размолвки. — Во всякомъ случаѣ, мистриссъ Рэй, наша цѣль въ этомъ дѣлѣ должна быть одна и та же. Мы обѣ желаемъ, чтобы наши дѣти были счастливы и респектабельны.

Говоря это, мистриссъ Роуанъ сдѣлала удареніе на послѣднее слово.

— Что касается до моей дочери, я только одного и желаю, чтобы она была респектабельна, — сказала мистриссъ Рэй съ такимъ жаромъ, какого мистриссъ Таппитъ вовсе въ ней не подозрѣвала.

— Безъ сомнѣнія, безъ сомнѣнія. Но я вотъ что хочу сказать, мистриссъ Рэй: мой сынъ поступилъ относительно вашей дочери весьма безразсудно, какъ вообще поступаютъ молодые люди. Быть можетъ, онъ дѣйствительно сказалъ ей что нибудь такое, что вы приняли…

— Сказалъ ей что нибудь такое! Извините, ма’мъ, онъ пришелъ сюда и просилъ у меня позволенія предложить ей свою руку; на это я ничего не отвѣтила, потому что въ ту самую минуту Рэчель воротилась отъ фермера Сторта…

— Отъ фермера Сторта! вполголоса сказала мистриссъ Таппитъ, обращаясь къ мистриссъ Роуанъ, и при этомъ кивнула головой. Въ свою очередь кивнула головой и мистриссъ Роуанъ. Одно изъ самыхъ сильныхъ обвиненій, которыя можно было привести противъ мистриссъ Рэй, заключалось въ томъ, что она жила въ уровень съ фермеромъ Стортомъ, а не въ уровень съ Таппитами, и тѣмъ еще менѣе наравнѣ съ Роуанами.

— Да, отъ фермера Сторта, — продолжала мистриссъ Рэй, не совсѣмъ понимая телеграфическіе знаки своихъ собесѣдницъ. — Поэтому я не дала ему никакого отвѣта.

— Надѣюсь, вы его не поощрили? сказала мистриссъ Роуанъ.

— Нисколько; но онъ самъ поощрилъ себя, потому что на другое утро пришелъ сюда въ то время, когда я была въ Бэзельхорстѣ.

— Я полагаю, миссъ Рэчель не знала, что онъ придетъ въ ваше отсутствіе? продолжала мистриссъ Роуанъ.

— Какая хитрость, — неправда ли? сказала мистриссъ Таппитъ.

— Нѣтъ, она ничего не знала, и хитрости тутъ нѣтъ никакой. Если бы она знала что нибудь, то непремѣнно разсказала бы мнѣ. Я знаю мою дочь, мистриссъ Роуанъ, и могу положиться на нее.

Мистриссъ Рэй одушевлялась все болѣе и болѣе; она рѣшилась храбро выдержать битву, но, къ сожалѣнію, ей начали мѣшать слезы, удержать которыя она не находила никакой возможности.

— Повѣрьте, мистриссъ Рэй, я вовсе не желаю огорчать васъ, сказала мистриссъ Роуанъ.

— Меня сильно огорчаютъ, когда мнѣ говорятъ, что Рэчель хитра.

— Я только сказала, что не было ли тутъ хитрости, — возразила мистриссъ Таппитъ.

— Я слышала, что вы сказали, — продолжала мистриссъ Рэй: — и право, не вижу причины, почему вы позволяете себѣ говорить противъ Рэчель въ этомъ родѣ. Молодой человѣкъ вамъ не сынъ.

— Да, не сынъ, сказала мистриссъ Таппитъ: — и онъ уже больше не партнеръ мистера Таппита.

— Которымъ онъ и не желаетъ быть, сказала мистриссъ Роуанъ, вздернувъ кверху голову. Тысячу разъ жаль, что мистриссъ Рэй не имѣла догадки раздуть немного искру раздора, затлѣвшуюся между ея врагами. Сдѣлай она это, и онѣ бы, кажется, готовы были уничтожить одна другую, — къ ея величайшему успокоенію. — Рѣшительно не желаетъ! Послѣ этого мистриссъ Роуанъ замолчала, а на лицѣ мистриссъ Таппитъ появилась улыбка, выражавшая полное недовѣріе къ словамъ своей гостьи.

— Во всякомъ случаѣ, сказала мистриссъ Роуанъ, послѣ непродолжительной паузы: чѣмъ нибудь надо же кончить наше объясненіе. Лука Роуанъ мой сынъ, и я, конечно, имѣю право говорить. Такой бракъ, какъ этотъ, будетъ весьма неблагоразуменъ съ его стороны и весьма непріятенъ для меня. Судя по тому, какой оборотъ приняли дѣла на заводѣ, Лука, по всей вѣроятности, не будетъ жить въ Бэзельхорстѣ.

— Самая несбыточная вещь въ мірѣ, сказала мистриссъ Таппитъ: — я не думаю даже, что онъ когда нибудь покажется въ Бэзельхорстъ.

— Что касается до этого, мистриссъ Таппитъ, то повѣрьте, мой сынъ не постыдится показать себя гдѣ бы то ни было.

— Но, мистриссъ Роуанъ, ему нѣтъ больше никакой надобности пріѣзжать въ Бэзельхорстъ. Вотъ это-то я и хотѣла сказать.

— Если онъ джентльменъ и господинъ своего слова, какимъ я считаю его, сказала мистриссъ Рэй: — ему предстоитъ величайшая надобность пріѣхать сюда. У него, я увѣрена, вовсе не было намѣренія приходить сюда, говорить съ моей дочерью, просить ее выйти за него замужъ, а потомъ никогда не возвращаться и никогда ее не видѣть! — Я не повѣрю этому, хотя бы мнѣ сказала это его мать.

— Я ничего подобнаго не говорю, сказала мистриссъ Роуанъ, начинавшая чувствовать, что ея положеніе довольно затруднительно: — но всѣмъ намъ извѣстно, что въ дѣлахъ подобнаго рода молодые люди позволяютъ себѣ увлекаться, и чѣмъ больше увлекаются они, мистриссъ Рэй, тѣмъ молоденькія дѣвушки должны быть разборчивѣе, осмотрительнѣе.

— Однако, что же должна дѣлать молоденькая дѣвушка? Почему она знаетъ, что молодой человѣкъ дѣйствуетъ серьезно, или только увлекается, какъ вы выражаетесь?

Глаза мистриссъ Рэй все еще были влажны отъ слезъ; и къ сожалѣнію я долженъ сказать, хотя она весьма не дурно выдерживала бой, защищая Рэчель, но все-таки удары непріятеля производили на нее свое дѣйствіе. Она начинала желать, чтобы Лука Роуанъ никогда не показывался, чтобъ имя его никогда не было слышно въ Браггзъ-Эндѣ.

— Въ свѣтѣ по крайней мѣрѣ такъ уже принято, что молоденькая лэди не должна принимать предложенія молодаго джентльмена съ перваго его слова, сказала мистриссъ Роуанъ.

— О, совершенная правда, подтвердила мистриссъ Таппитъ.

— У насъ у всѣхъ есть дочери, продолжала мистриссъ Роуанъ.

— У всѣхъ есть, сказала мистриссъ Таппитъ. — Это-то и побуждаетъ насъ объясниться по такому серьезному дѣлу дружелюбнымъ образомъ.

— Мой сынъ очень добрый молодой человѣкъ, — весьма добрый.

— Не много опрометчивъ, — сказала мистриссъ Таппитъ.

— Пожалуйста, мистриссъ Таппитъ, позвольте мнѣ кончить.

— Сдѣлайте одолженіе, мистриссъ Роуанъ.

— Весьма добрый молодой человѣкъ; и я не допускаю вѣроятности, что въ дѣлѣ подобнаго рода онъ поступитъ на перекоръ желаніямъ матери. Ему предстоитъ еще проложить себѣ дорогу въ жизни.

— Которая ни подъ какимъ видомъ не поведетъ къ пивоваренному заводу, сказала мистриссъ Таппитъ.

— Ему предстоитъ еще проложить себѣ дорогу въ жизни, повторила мистриссъ Роуанъ, съ замѣтнымъ неудовольствіемъ: — и если онъ женится года черезъ четыре, или лѣтъ черезъ пять, то этого времени только что будетъ достаточно, чтобы подумать о супружеской жизни. Я увѣрена, мистриссъ Рэй, вы согласитесь со мной, что въ продолжительной помолвкѣ ничего не можетъ быть хорошаго, особливо для дѣвушки.

— Онъ хотѣлъ жениться въ будущемъ мѣсяцѣ, сказала мистриссъ Рэй.

— Да! ну это ясно показываетъ, что подобная вещь невозможна. Если тутъ и дано обѣщаніе, то оно должно выполниться очень не скоро. Для этого должны пройти годы и годы! — Судя по артистической манерѣ, съ которой мистриссъ Роуанъ произнесла слова, выражавшія продолжительность времени, всякую надежду на бракъ между Лукою и Рэчель слѣдовало отложить по крайней мѣрѣ до будущаго столѣтія.

— Должны пройти годы и годы, — а намъ всѣмъ извѣстно, что это значитъ. Дѣвушка умираетъ съ разбитымъ сердцемъ, а джентльменъ принимается вести жизнь холостяка и обѣдать постоянно въ своемъ клубѣ. Подобнаго порядка вещей, мистриссъ Рэй, я думаю, никто не пожелаетъ.

— Я знаю дѣвушку, которая была помолвлена семь лѣтъ, сказала мистриссъ Таппитъ: — и что же? совсѣмъ изсохла, — сдѣлалась какъ тряпка; — а онъ, послѣ этого, женился на ключницѣ.

— Я скорѣе бы пожелала моей дочери оставаться въ старыхъ дѣвахъ, чѣмъ испытывать всю тягость продолжительной помолвки, сказала мистриссъ Роуанъ.

— Я тоже; я пожелала бы этого всѣмъ моимъ дочерямъ. Случись что нибудь подобное и я скажу имъ: пусть вашъ папа устроиваетъ васъ. Онъ знаетъ, что это значитъ. — Не хорошо позволять дѣвушкамъ распоряжаться такими вещами, какъ имъ хочется. Я говорю это не къ тому, что сомнѣваюсь въ здравомъ смыслѣ моихъ дочерей: у нихъ его столько же, сколько у меня. Не хочу называть именъ, но тутъ есть одинъ молодой человѣкъ, съ прекрасной обстановкой, однако Черри моя не хочетъ и смотрѣть на него.

Мистриссъ Роуанъ еще разъ вздернула свою головку. Она чувствовала всю тяжесть, которою обременила себя, выбравъ себѣ въ спутницы такую особу, какъ мистриссъ Таппитъ.

— Чего же вы хотите отъ меня, мистриссъ Роуанъ? — спросила мистриссъ Рэй.

— Я хочу отъ васъ и вашей дочери, которая, я увѣрена, весьма хорошенькая дѣвушка и вмѣстѣ съ тѣмъ разсудительная…

— О, такъ и есть, сказала мистриссъ Таппитъ.

— Я хочу, чтобы вы оставили это маленькое происшествіе безъ всякихъ послѣдствій. Если мой сынъ поступилъ безразсудно, то я прошу за него извиненія. Онъ не первый дѣлаетъ глупость, и полагаю, не послѣдній. Но, мистриссъ Рэй, невозможно допустить, чтобы браки совершались такъ необдуманно. Во первыхъ, молодые люди не знаютъ другъ друга, — вовсе не знаютъ. Во вторыхъ… впрочемъ, я не хочу особенно указывать на различіе ихъ положеній въ жизни. Только, мистриссъ Рэй, я предупреждаю васъ, что подобный бракъ будетъ весьма гибельнымъ для такого молодаго человѣка, какъ мой сынъ.

— Моя дочь никому не пожелаетъ гибели.

— И поэтому она перестанетъ думать о сдѣланномъ ей предложеніи. Я хочу, чтобы вы обѣщали мнѣ это.

— Если только Рэчель согласится на это, сказала мистриссъ Топпитъ: — мои дочери, по прежнему, съ удовольствіемъ будутъ брать ее на прогулки.

— Рэчель и безъ нихъ имѣла и имѣетъ прогулки; да, мистриссъ Таппитъ, — вы напрасно объ ней безпокоитесь.

— Если изъ этого выйдетъ что нибудь дурное, то мои дочери не будутъ виноваты, сказала мистриссъ Таппитъ.

Наступила пауза, во время которой мистриссъ Роуанъ, повидимому, ждала отвѣта мистриссъ Рэй. Но мистриссъ Рэй рѣшительно не знала, что отвѣтить. Въ ней уже являлось расположеніе считать прибытіе Луки Роуана въ Бэзельхорстъ скорѣе за проклятіе, нежели за благословеніе. Она начинала убѣждаться, что въ этомъ дѣлѣ судьба положительно будетъ противъ нея и противъ ея дочери. Она всегда боялась молодыхъ людей, всегда считала ихъ опасными, считала людьми, которые вносили хлопоты въ семейства, иногда рыкающими львами, а чаще всего волками въ овечьей шкурѣ. Услышавъ въ первой разъ имя Луки Роуана въ связи съ именемъ ея дочери, она постоянно находилась въ какомъ-то тревожномъ состояніи. Если бы въ настоящую минуту она могла дѣйствовать согласно съ своими собственными чувствами, она бы попросила, чтобы имя Луки Роуана никогда болѣе не произносилось въ ея присутствіи. Гораздо было бы лучше, думала она, перенести то, что уже выпало для нихъ, чѣмъ пускаться на дальнѣйшій рискъ. Но все же она не могла дать отвѣта мистриссъ Роуанъ, не посовѣтовавшись съ Рэчель; она не могла дать даже такого отвѣта, который легко было придумать безъ всякаго совѣщанія. Она предоставила полную свободу любви Рэчель и теперь не могла дѣйствовать на перекоръ этому чувству. Рэчель, по всей вѣроятности, была обманута, и должна перенести свое несчастіе. Какъ бы то ни было, смотря на этотъ вопросъ съ точки зрѣнія своей собственной и Рэчель, она не могла сейчасъ же согласиться съ видами мистриссъ Роуанъ.

— Я поговорю съ Рэчель, сказала она.

— Передайте ей мое искреннее уваженіе, сказала мистриссъ Роуанъ: — и попросите ее понять, что я не стала бы вмѣшиваться, если бы не думала о благополучіи той и другой стороны. Прощайте, мистриссъ Рэй.

И мистриссъ Роуанъ встала,

— Прощайте, мистриссъ Рэй, сказала мистриссъ Таппитъ, протягивая руку. — Поцалуйте за меня Рэчель. Надѣюсь, что мы, по прежнему, будемъ добрыми друзьями, не смотря на это недоразумѣніе.

Однако мистриссъ Рэй не взяла руки мистриссъ Таппитъ, и не хотѣла даже отвѣчать на любезности жены пивовара. — Прощайте, ма’мъ, сказала она, обращаясь къ мистриссъ Роуанъ. — Я полагаю, что вы намѣрены сдѣлать все лучшее для вашего сына.

— Какъ вы для вашей дочери, сказала мистриссъ Роуанъ.

— Если такъ, то я могу сказать, что вы думаете очень дурно о вашемъ сынѣ. Прощайте, ма’мъ.

Мистриссъ Рэй сдѣлала книксенъ и проводила ихъ съ сохраненіемъ достоинства, хотя глаза ея были красны отъ слезъ и она дрожала всѣмъ тѣломъ отъ продолжительнаго напряженія нервовъ.

На обратномъ пути къ пивоваренному заводу весьма мало говорено было между двумя лэди, занимавшими коляску. Мистриссъ Роуанъ рѣшилась какъ можно скорѣе оставить домъ мистриссъ Таппитъ. Она увидѣла себя вынужденною обстоятельствами принять враждебную роль въ отношеніи къ мистриссъ Рэй, но въ сердцѣ своемъ чувствовала гораздо больше вражды къ мистриссъ Таппитъ. Къ мистриссъ Рэй она могла бы питать дружескія чувства, если бы не эта любовная интрига, но къ мистриссъ Таппитъ не могла уже болѣе поставить себя въ пріятныя отношенія. Еще разъ повторю, какъ жаль, что мистриссъ Рэй не съумѣла раздуть между ними искры раздора для своей собственной пользы и для пользы своей дочери.

— Ну что, мама, сказала Рэчель, возвратясь въ комнату, сейчасъ послѣ того, какъ услышала движеніе экипажныхъ колесъ по дорогѣ, пересѣкавшей лугъ. Она застала свою мать въ слезахъ; рыданія не давали ей возможности выговорить слова.

— Не плачьте, мама. Я знаю все, что онѣ говорили. Я этого ждала. Мама, не плачьте.

— Но, душа моя, — вѣдь это убьетъ тебя.

— Убьетъ меня! Почему?

— Я знаю. Полюбивъ его, ты не захочешь лишиться его.

— А развѣ я должна его лишиться?

— Она такъ говоритъ. Она говоритъ, что сынъ ея вовсе не думалъ о бракѣ, и что это все пустяки.

— Я не вѣрю ей. Ничто, мама, не принудитъ меня повѣрить этому.

— Она говоритъ, что это будетъ гибельно для него во всякой карьерѣ, особливо теперь, когда онъ поссорился изъ-за этой пивоварни.

— Гибельно для него!

— Такъ говоритъ его мать.

— Я никогда не пожелаю сдѣлать что нибудь такое, что будетъ для него гибельно, никогда, даже если бы это и убило меня, какъ вы сказали.

— Бѣдненькая Рэчель! Это дѣйствительно убьетъ тебя; — зачѣмъ онъ пріѣхалъ сюда!

Рэчель перешла черезъ комнату и выглянула изъ окна на зеленый лугъ. Она стояла въ этомъ положеніи нѣсколько минутъ, между тѣмъ какъ ея мать безпрестанно вытирала глаза и старалась заглушить рыданія. По щекамъ Рэчель тоже катились слезы, но это были тихія слезы, не обильныя, но горькія. — Что онъ пріѣхалъ сюда, объ этомъ я не сожалѣю, сказала она.

— Но онъ опять уѣхалъ, и что ты будешь дѣлать, если онъ не воротится?

— Что я буду дѣлать! Ничего, мама. Я ничего не могла бы дѣлать даже и въ такомъ случаѣ, если бы онъ былъ здѣсь, въ Бэзельхорстѣ, проводилъ бы здѣсь всю свою жизнь. Если онъ не хочетъ, чтобы я была… была… его женой, то что же стану я дѣлать? Но, мама, я не могу вѣрить, чтобы онъ это сдѣлалъ. Вѣдь не дальше какъ вчера онъ былъ здѣсь.

— Онѣ говорили, что нынѣшніе молодые люди вовсе не думаютъ о томъ, что дѣлаютъ.

— Отъ него я этого не ожидаю; онъ держитъ себя такъ серьезно, въ его голосѣ отзывается столько правды.

— Все же она страшно противъ вашего брака.

Снова наступила пауза, послѣ которой Рэчель закончила разговоръ. — Во всякомъ случаѣ, ясно, мама, что вы и я ничего не можемъ сдѣлать. Если она надѣется, что я откажусь отъ него, то очень ошибается. Отказаться отъ него! Да я не иначе могла бы это сдѣлать, какъ измѣнивъ ему, а я вовсе не намѣрена измѣнять ему. Если онъ мнѣ измѣнитъ, тогда… тогда я должна перенести это. Мама, пожалуйста, до времени не говорите ничего объ этомъ Долли.

Въ отвѣтъ на это мистриссъ Рэй обѣщала ничего не говорить мистриссъ Прэймъ о визитѣ мистриссъ Роуанъ.

Слѣдующій день и воскресенье прошли далеко не радостно для обитательницъ коттэджа въ Браггзъ-Эндѣ. До нихъ дошли извѣстія, что въ понедѣльникъ мистриссъ Роуанъ съ дочерью уѣхали въ Лондонъ, но отъ Луки письма не получали. Въ понедѣльникъ утромъ мистриссъ Рэй почти совсѣмъ рѣшила, что Лука Роуанъ потерянъ для нихъ навсегда; Рэчель не знала, что дѣлать отъ тоски. Въ теченіе тѣхъ двухъ дней, субботы и воскресенья, и мистриссъ Прэймъ не являлась въ Браггзъ-Эндъ.

ГЛАВА XVI.
ПЕРВОЕ ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО РЭЧЕЛЬ РЭЙ.

Въ понедѣльникъ вечеромъ, послѣ чаю, мистриссъ Прэймъ пожаловала въ коттэджъ. Это былъ тотъ самый понедѣльникъ, въ который мистриссъ Роуанъ и ея дочь выѣхали изъ Бэзельхорста и послѣдовали за Лукою въ Лондонъ. Мистриссъ Прэймъ пришла и просидѣла съ матерью и сестрой около часа, воздерживаясь съ большимъ благоразуміемъ отъ непріятнаго разговора насчетъ поклонника своей сестры. Она слышала, что Роуаны уѣхали, какъ слышала и то, что по всей вѣроятности ихъ больше не увидятъ въ Бэзельхорстѣ. Мистеръ Пронгъ выразилъ мнѣніе, что Лука не потревожитъ ихъ больше своимъ личнымъ появленіемъ между ними. При такихъ обстоятельствахъ мистриссъ Прэймъ полагала, что можно пощадить свою сестру. Не много сказала она и о своихъ любовныхъ дѣлахъ. Въ присутствіи Рзчель она никогда не говорила о предложеніи мистера Пронга; ничего не сказала объ этомъ и теперь. Пока Рэчель оставалась въ комнатѣ, разговоръ былъ весьма невинный и весьма не интересный; минуты на двѣ обѣ вдовы остались наединѣ, и тогда мистриссъ Прэймъ дала понять своей матери, что дѣло между ней и мистеромъ Пронгомъ еще не совсѣмъ рѣшено.

— Дѣло вотъ въ чемъ, говорила мистриссъ Прэймъ: — такъ какъ деньги записаны на меня, то я не думаю, чтобы благоразумно было выпускать ихъ изъ рукъ.

Въ отвѣтъ на это мистриссъ Рэй сказала слова два, выражавшихъ согласіе съ дочерью. Она боялась много говорить противъ мистера Пронга, боялась высказать болѣе рѣшительное мнѣніе относительно предполагаемаго брака, но въ душѣ ей пріятнѣе было бы услышать, что дѣло съ Пронгомъ не состоится. Въ мистерѣ Пронгѣ не было ничего особеннаго, рекомендующаго его мистриссъ Рэй.

— Развѣ она выходитъ замужъ за него? спросила Рэчель, какъ скоро сестра удалилась.

— Покуда ничего еще не рѣшено. Доротея хочетъ удержать деньги въ своихъ рукахъ.

— Это, мнѣ кажется, несправедливо. Если женщина вышла замужъ, то деньги должны принадлежать ея мужу.

— Я полагаю, такъ думаетъ и мистеръ Пронгъ; во всякомъ случаѣ ничего еще не рѣшено. Мнѣ кажется, что мы такъ мало его знаемъ. Онъ можетъ въ одинъ прекрасный день убѣжать въ Австралію.

— А говорила она что нибудь насчетъ… мистера Роуана?

— Ни слова, душа моя.

Вотъ все, что было сказано тогда о Лукѣ Роуанѣ между Рэчель и ея матерью. И какъ онѣ могли говорить объ этомъ? Мистриссъ Рэй тоже думала, что онъ не покажется больше въ Бэзельхорстѣ; Рэчель знала очень хорошо, что таково было убѣжденіе ея матери, хотя послѣдняя никогда его не выражала. Да и что могло быть сказано между ними теперь, или даже въ послѣдствіи, если Роуанъ дѣйствительно принялъ какія нибудь мѣры, необходимыя для того, чтобы загладить свой поступокъ?

Пришелъ вторникъ, пришла и середа безъ всякой вѣсточки отъ молодаго человѣка; въ теченіи этихъ двухъ дней въ коттэджѣ ничего о немъ не было говорено. Въ середу даже имя его не было упомянуто между ними, хотя каждая изъ нихъ думала о немъ въ теченіи цѣлаго дня. Мистриссъ Рэй почти окончательно убѣдилась, что Роуанъ послушался приказаній матери и рѣшился не тревожить себя больше насчетъ Рэчель; сама же Рэчель находилась въ какомъ-то страхѣ, если не въ отчаяніи. Возможная ли вещь, что все это должно остаться для нея одной мечтой, не имѣть никакого значенія? три, четыре дня тому назадъ, человѣкъ этотъ стоялъ тутъ, въ этой самой комнатѣ, обнималъ ее, просилъ ея любви, назвалъ ее своей женой, и неужели все это не должно имѣть никакого значенія? Какое же ея мать должна составить себѣ мнѣніе о мужчинахъ вообще, имѣя въ виду такой поступокъ со стороны Луки Роуана!

Однако, въ четвергъ поутру пришло письмо отъ Роуана, адресованное на имя Рэчель. Въ это утро мистриссъ Рэй уже встала, когда почтальонъ прошелъ мимо коттэджа, и хотя Рэчель сама приняла письмо, но не смѣла распечатать его, не показавъ прежде матери.

— Безъ сомнѣнія, это отъ него, сказала Рэчель.

— Я полагаю, отвѣчала мистриссъ Рэй, взявъ конвертъ въ руку и осмотрѣвъ его со всѣхъ сторонъ. Она говорила почти шопотомъ, какъ будто въ полученномъ письмѣ заключалось что-то необыкновенно страшное.

— Страннымъ покажется, сказала Рэчель: — а вѣдь я ни разу не видѣла его почерка! Теперь я буду знать его навсегда. Она тоже говорила шопотомъ, и все еще держала письмо, какъ будто боясь его распечатать.

— Ну что же, моя милая? сказала мистриссъ Рэй.

— Можетъ быть, мама, прежде вы прочитаете.

— Нѣтъ, Рэчель. Это твое письмо. Я не хочу, чтобы ты думала, что я тебѣ не довѣряю.

Рэчель сѣла и весьма бережно распечатала конвертъ. Письмо, которое она читала весьма медленно, было слѣдующаго содержанія:

"Моя милая, неоцѣненная Рэчель!

"Писать къ вамъ — для меня особенное удовольствіе, хотя несравненно пріятнѣе было бы самому видѣть васъ и въ настоящую минуту сидѣть вмѣстѣ съ вами у ограды кладбища. Въ Бэзельхорстѣ это единственное мѣсто, которое нравится мнѣ лучше всѣхъ другихъ мѣстъ. Мнѣ слѣдовало бы писать къ вамъ раньше, я это знаю, и вы вѣрно на меня сердитесь; но я долженъ былъ съѣздить въ Нортамтонширъ для устройства нѣкоторыхъ дѣлъ по наслѣдству покойнаго отца, такъ что послѣ нашего послѣдняго свиданія, я почти все время жилъ въ вагонахъ желѣзной дороги. Я еще тверже рѣшился заняться пивовареннымъ производствомъ; а такъ какъ этотъ Т. (этой буквой мистриссъ Таппитъ называла иногда своего мужа, и этой же буквой Роуанъ и Рэчель въ шутку величали между собой мистера Таппита) не иначе хочетъ согласиться на уступку, какъ путемъ закона, то я долженъ собрать весь свой капиталъ, въ противномъ случаѣ пришлось бы приняться за дѣло лѣтъ подъ пятьдесятъ. Этотъ безмозглый старый дуракъ заставляетъ меня разорить его и все его семейство. Я хотѣлъ, даже не прочь отъ этого и теперь, сдѣлать что нибудь въ его же пользу; но если онъ упрямится, и если спорное наше дѣло затянется, то я выстрою другой пивоваренный заводъ подъ самымъ его носомъ. Все это потребуетъ денегъ, и потому я долженъ бросаться во всѣ стороны и приводить свои дѣла въ порядокъ.

"Не правда ли, какъ это похоже на любовное письмо? Впрочемъ, вы должны принимать меня, каковъ я есть. Въ настоящее время вся моя душа переполнена пивомъ. Главнѣйшая цѣль моего честолюбія заключается въ томъ, чтобы стоять и окуриваться парами моихъ собственныхъ пивоваренныхъ чановъ. Это здоровое, полезное и прибыльное занятіе, одно изъ тѣхъ, въ которыхъ хорошее рѣзко отдѣляется отъ дурнаго. Ни одинъ заводчикъ не варитъ дурнаго пива и не обмѣриваетъ, не зная этого. Когда же и гдѣ прибыль и честность могутъ итти рука объ руку? вотъ задача, которую я хочу разрѣшить.

"Вы замѣчаете, что я пишу къ вамъ, какъ къ пріятелю, а не какъ къ моей милой, очаровательной невѣстѣ. Признаюсь откровенно, я не мастеръ на любовныя объясненія. Когда вы кивнули головой въ знакъ согласія быть моей женой, я понялъ, что дѣло кончено. Для меня, легкое движеніе вашей головы было равносильно множеству клятвъ. И теперь, мнѣ кажется, я имѣю полное право говорить съ вами о всѣхъ моихъ дѣлахъ и надѣяться, что вы сейчасъ же соберете цѣны на солодъ и хмѣль въ Дэвонширѣ. Помните, вы обѣщали быть моимъ другомъ, и теперь я намѣренъ воспользоваться вашимъ обѣщаніемъ.

"Вы должны обстоятельно соообщить мнѣ все, что дѣлала и говорила моя мать въ вашемъ коттэджѣ. Для меня рѣшительно все равно, что бы она ни говорила; но я боюсь, что она вмѣшивается не въ свои дѣла, и этимъ самымъ дѣлаетъ изъ себя дурочку. Она забрала себѣ въ голову идею, что черезъ бракъ я долженъ получить хорошій барышъ, продать себя по самой высокой цѣнѣ, существующей на рынкѣ, что мнѣ слѣдовало бы взять за женой деньги, а если не деньги, то семейныя связи. Правда, мнѣ нравятся деньги, какъ нравятся онѣ всякому, хотя всѣ притворяются въ этомъ и лгутъ, — но въ то же время мнѣ нравится, чтобы онѣ были мои собственныя; а что касается до связей, то я не нахожу словъ выразить вамъ, до какой степени я пренебрегаю ими. Сколько я знаю себя, я никогда не выбралъ бы себѣ подругой жизни женщину съ титуломъ лэди, и притомъ же у меня нѣтъ ни малѣйшаго желанія сдѣлаться по женитьбѣ вторымъ кузеномъ бабушки какого нибудь баронета. Все это я высказалъ своей матери, какъ высказалъ и то, что между мною и вами дѣло уже покончено; но я замѣтилъ, что наше дѣло она надѣется разстроить. Во всякомъ случаѣ, что бы тамъ она ни говорила, это не можетъ имѣть на васъ вліянія. Она имѣетъ право говорить мнѣ, что ей угодно, но никакого права — говорить вамъ, рѣшительно никакого. Впрочемъ, надо вамъ сказать, она добрѣйшая женщина въ мірѣ, и, какъ скоро мы сочетаемся бракомъ, вы увидите, что она васъ приметъ съ распростертыми объятіями.

"Вы помните, я говорилъ, что бракъ нашъ долженъ состояться въ августѣ. Желалъ бы я, чтобъ это такъ и было. Если бы мы могли порѣшить этотъ вопросъ въ то время, когда я приходилъ въ Браггзъ-Эндъ, то такъ бы это и было. Впрочемъ, я не намѣренъ обвинять васъ, хотя вы и виноваты; но теперь это не раньше можетъ состояться, какъ послѣ Рождества. Не могу назначить дня, когда увижусь съ вами; не могу потому собственно, что нельзя пріѣхать въ Бэзельхорстъ безъ того, чтобы не встрѣтиться съ Таппитомъ. По крайней мѣрѣ мой адвокатъ не совѣтуетъ ѣхать въ Бэзельхорстъ въ настоящее время. Надѣюсь, вы будете писать ко мнѣ постоянно, раза два въ недѣлю, никакъ не меньше; адресъ мой прилагается. Надѣюсь также, вы сообщите мнѣ все, что происходитъ у васъ. Передайте мое глубочайшее почтеніе вашей матушкѣ, и затѣмъ остаюсь, неоцѣненнѣйшая Рэчель,

душевно вамъ преданнымъ
Лука Роуанъ".

Письмо это не совсѣмъ было такое, какого ожидала Рэчель; не смотря на то, она все-таки находила его весьма пріятнымъ. До этого раза она никогда не получала любовныхъ писемъ, и, по всей вѣроятности, никогда ихъ не читала даже въ печати, такъ что она не имѣла никакого понятія о свойствѣ содержанія подобнаго документа. Ее немного изумило, когда Роуанъ назвалъ свою мать дурочкой, и, держась идеи, что съ людьми нельзя обходиться, какъ съ игрушками, изумилась также, когда онъ сказалъ, что люди «притворяются и лгутъ», — ей показался забавнымъ намекъ на бабушку баронета, но все же она чувствовала, что содержаніе и слогъ письма были менѣе проникнуты прелестью и менѣе дышали любовью, чѣмъ она ожидала; наконецъ Рэчель испугалась, когда онъ выразилъ надежду, что она будетъ писать къ нему по два раза въ недѣлю. Во всякомъ случаѣ, въ настоящую минуту письмо доставило удовольствіе и радость, и что всего главнѣе, — спокойствіе. Рэчель читала его весьма медленно, по два, по три раза возвращалась назадъ, такъ что мистриссъ Рэй обнаружила нетерпѣніе, прежде чѣмъ кончилось чтеніе.

— Кажется, оно очень длинно? сказала она.

— Да, мама, очень длинно. Почти кругомъ четыре страницы.

— О чемъ бы ему говорить такъ много?

— Онъ много пишетъ о своихъ частныхъ дѣлахъ.

— Въ такомъ случаѣ я не должна и читать его.

— О, нѣтъ, мама, вы должны! и Рэчель передала его матери. — Я не хочу и не смѣю получать письма отъ него, не показавъ ихъ вамъ, — особливо при настоящемъ положеніи нашего дѣла.

Мистриссъ Рэй взяла письмо, и на чтеніе его употребила времени гораздо больше, чѣмъ Рэчель.

— Онъ пишетъ, какъ будто хочетъ все имѣть совершенно по своему, сказала она.

— Непремѣнно хочетъ. Мнѣ кажется, онъ такъ всегда и будетъ поступать. Онъ имѣетъ повелительный характеръ; но въ мужчинѣ вѣдь это не дурно, — не правда ли?

Мистриссъ Рэй не совсѣмъ понимала, хорошо ли это въ мужчинѣ, или нѣтъ, но смотрѣла на письмо какъ-то недовѣрчиво; не углубляясь въ него, чтобы открыть въ немъ полное значеніе, она, однако же, примѣчала, что молодой человѣкъ или прибралъ, или намѣренъ былъ прибрать все къ своимъ рукамъ; онъ требовалъ, чтобы все подчинялось его волѣ и удовольствію, безъ всякой гарантіи съ его стороны, что подобное подчиненіе будетъ надлежащимъ образомъ оцѣнено. Мистриссъ Рэй имѣла наклонность сомнѣваться въ людяхъ и предметахъ, находившихся отъ нея въ отдаленіи. Въ Бэзельхорстѣ можно было бы имѣть надзоръ за молодымъ человѣкомъ; даже если бы онъ удалился только въ Экстеръ, съ которымъ мистриссъ Рэй была лично знакома, — она была бы увѣрена въ его возвращеніи. Въ этомъ случаѣ онъ ни подъ какимъ видомъ не скрылся бы у нея изъ виду. Кто могъ бы сказать, что онъ завтра же не женится на другой, что онъ не надавалъ полдюжины подобныхъ обѣщаній? Это же самое чувство заставляло ее считать возможнымъ побѣгъ мистера Пронга въ Австралію. Ей больше бы нравилось, если бы любовникомъ ея дочери былъ молодой человѣкъ, имѣющій занятіе, если не въ самомъ Бэзельхорстѣ, то въ Тотнесѣ, Дартмутѣ или Бриксхамѣ, — какъ говорится, подъ ея глазами, — молодой человѣкъ, поставленный въ такое положеніе, чтобы всѣ жители южнаго Девоншира знали всѣ его дѣйствія. Такой молодой человѣкъ, давъ дѣвушкѣ слово жениться на ней, сдержалъ бы это слово; а если бы онъ вздумалъ измѣнить, то ему не отвернуться бы отъ наказанія, которому бы подвергнули его глаза и языки сосѣдей. Но молодой человѣкъ, живущій въ Лондонѣ, — молодой человѣкъ, который поссорился въ Бэзельхорстѣ съ своими родственниками — молодой человѣкъ, такой своенравный и своевольный, который называетъ дурочкой свою родную мать, а всѣхъ прочихъ въ мірѣ обманщиками, и притомъ въ первомъ любовномъ письмѣ къ предмету своего обожанія, — могла ли мистриссъ Рэй съ довѣріемъ смотрѣть на такого человѣка, какъ на любовника ея любимой овечки? Она очень медленно прочитала письмо, и, отдавая его Рэчель, тяжело вздохнула.

Прошло полчаса, и въ теченіе этого времени въ коттэджѣ ни слова не было сказано по поводу полученнаго письма. Рэчель замѣтила, что оно показалось матери не совсѣмъ удовлетворительнымъ, но въ то же время расположена была думать, что ея матери всякое письмо будетъ казаться неудовлетворительнымъ, пока ей не докажутъ, что она ошибается. Одно тутъ было совершенно ясно, — такъ же ясно для мистриссъ Рэй, какъ и для Рэчель, — что Роуанъ не имѣлъ ни малѣйшаго намѣренія уклоняться отъ исполненія даннаго обѣщанія. Развѣ тутъ не заключалось того, что было существенно необходимо для ихъ успокоенія и увѣренности? Развѣ Рэчель не приняла предложенія Луки и не сказала ему, что любитъ его? развѣ не признано всѣми окружавшими ее, что такой бракъ будетъ для нея счастіемъ? Опасность, которой онѣ боялись, заключалась въ ожиданіи этого брака, сопровождаемомъ предположеніемъ, что онъ не состоится. Даже предсказанія мистриссъ Прэймъ показывали, что въ этомъ-то и заключалось все зло. При такихъ обстоятельствахъ чего же больше нужно было желать, какъ только искренней, непринужденной, горячей увѣренности со стороны Роуана, что онъ сдержитъ свое слово?

Рэчель, какъ и всякую другую дѣвушку на ея мѣстѣ, главнѣе всего занимала теперь мысль относительно отвѣта, который предстояло написать. Должна ли она писать къ нему, писать ли то, что ей нравилось, и можно ли было писать ей сейчасъ же? Она хотѣла имѣть теперь же перо въ рукѣ, а имѣя его, непремѣнно продумала бы нѣсколько часовъ, прежде чѣмъ написала бы первое слово.

— Мама, сказала она наконецъ: — какъ вы думаете — вѣдь это хорошее письмо?

— Я не знаю, что и думать, душа моя. Вообще я сомнѣваюсь, — могутъ ли быть хорошими письма подобнаго рода.

— Какого же это рода, мама?

— Письма отъ мужчинъ, которые называютъ себя любовниками молоденькихъ дѣвушекъ. Мнѣ кажется, было бы безопаснѣе, если бы подобныхъ писемъ не существовало; — гораздо безопаснѣе.

— Но не получивъ этого письма, мы бы думали, что онъ насъ позабылъ. Это было бы весьма нехорошо. Вы сами сказали, что если онъ не напишетъ въ скоромъ времени, то всему конецъ.

— Сто лѣтъ тому назадъ между молодыми людьми не существовало вовсе этой переписки, а между тѣмъ дѣла ихъ устроивались гораздо лучше, — сколько я могу понимать.

— Да въ то время не всѣ умѣли и писать, сказала Рэчель: — тогда не было ни желѣзныхъ дорогъ, ни почтовыхъ марокъ. — Мама, я полагаю мнѣ нужно отвѣчать? — На этотъ вопросъ мистриссъ Рэй не дала отвѣта въ ту же минуту. — Мама, неужели вы думаете, что мнѣ не нужно отвѣчать?

— Да вѣдь не сейчасъ же ты станешь отвѣчать.

— Не сейчасъ, — а послѣ обѣда.

— Послѣ обѣда! Зачѣмъ тебѣ такъ торопиться, Рэчель? Онъ написалъ къ тебѣ спустя дней пять.

— Да; но онъ ѣздилъ въ Нортамтонширъ по дѣламъ. Кромѣ того, онъ не получалъ письма отъ меня, на которое бы нужно было отвѣчать. Я не хочу, чтобы онъ подумалъ…

— Что же бы онъ подумалъ, Рэчель?

— Что я забыла его.

— Пустяки!

— Или, что я не обратила на его письмо должнаго вниманія.

— Этого онъ не подумаетъ. Подожди немного: дай мнѣ самой подумать; мнѣ кажется, я должна съ кѣмъ нибудь посовѣтоваться.

— Только не съ Долли, торопливо сказала Рэчель.

— Нѣтъ, не съ твоей сестрой. У нея я не хочу спрашивать совѣта. Если ты позволишь, я снесу письмо молодаго человѣка къ мистеру Комфорту. Вѣришь ли ты, я никогда не чувствовала такой нужды въ чьемъ нибудь совѣтѣ. Мистеръ Комфортъ старикъ, и ты вѣрно согласишься показать ему это письмо.

Напротивъ, Рэчель сильно не хотѣла этого, но у ней не было средствъ избавиться отъ этой участи. Ей не нравилась даже идея, что ея любовное письмо будетъ разсматривать приходскій священникъ. Признаюсь, я не знаю ни одной молоденькой дѣвушки, которой бы это понравилось. Но какъ бы это ни было дурно, все-таки лучше, чѣмъ подвергнуть письмо разсмотрѣнію мистриссъ Прэймъ; притомъ же Рэчель вспомнила, что мистеръ Комфортъ посовѣтовалъ отпустить ее на балъ, и что онъ былъ отецъ ея подруги — мистриссъ Ботлеръ Корнбюри.

ГЛАВА XVII.
ПЕРЕДЪ ВЫБОРАМИ.

Въ эти дни, — въ дни, непосредственно слѣдовавшіе за отъѣздомъ Луки Роуана изъ Бэзельхорста, — семейство Таппитовъ употребляло всѣ свои усилія надъ заданной себѣ работой — обезславить молодаго человѣка, который недавно еще жилъ въ одномъ съ ними домѣ. Ихъ побуждало къ этому свое собственное положеніе; и дѣлая это, они ни подъ какимъ видомъ не показывали себя такими чудовищами неправды и лжи, какими готовы назвать ихъ читатели нашего разсказа. Что касается до самого Таппита, онъ, разумѣется, вѣрилъ, что Роуанъ былъ такой низкій негодяй, что всѣ направленныя противъ него злыя слова нельзя еще считать достаточно злобными. Развѣ не должно, развѣ не полезно обличать негодяевъ? А если наглость какого нибудь негодяя относилась прямо до него, до его жены и дѣтей, то развѣ не вмѣнялось имъ въ обязанность обличить этого негодяя, такъ чтобы наглость его сдѣлалась извѣстною всѣмъ, и такимъ образомъ потеряла бы силу своего дѣйствія? Таппитъ, разсказывая въ читальной залѣ гостинницы Драконъ, потомъ въ маленькой комнаткѣ гостинницы Кингзъ-Хэдъ, и наконецъ, въ кругу респектабельныхъ фермеровъ и торговцевъ на хлѣбномъ рынкѣ, что молодой Роуанъ пріѣхалъ на пивоваренный заводъ и втерся въ домъ пивовара съ заранѣе составленнымъ планомъ разорить его, Таппита, главу пивоварной фирмы, — онъ воображалъ, что говорилъ истину. И опять, — когда онъ съ ужасомъ разсказывалъ о намѣреніи Роуана построить другой заводъ и подорвать его, — его ужасъ былъ непритворный. Онъ вѣрилъ, что было бы въ высшей степени безчестно со стороны человѣка разорить заводъ Бонголла на деньги, оставленныя самимъ же Бонголломъ, — что это было бы такимъ злодѣйствомъ, съ которымъ не можетъ сравниться ни одно изъ коммерческихъ мошенничествъ. Потребителю пива ничего подобнаго не случалось слышать. Въ пользу Таппита нельзя также не сказать, что его мнѣніе, какъ мнѣніе общее, поддерживали окружавшіе его. Его сосѣдей нельзя было заставить возненавидѣть Роуана, какъ ненавидѣлъ онъ самъ. Они не называли молодаго человѣка олицетвореніемъ зла, какъ называлъ его Таппитъ. Но мысль о соперничествующемъ пивоваренномъ заводѣ была всѣмъ имъ крайне непріятна. Большая часть изъ нихъ знали, что Таппитъ варилъ отвратительное пиво; но они знали, что въ производство этого дурнаго пива Тапишъ положилъ капиталъ, что какъ заводчикъ, хотя и весьма дурнаго пива, онъ все-гаки былъ честный и полезный человѣкъ, — и потому они смотрѣли на всякую перемѣну, какъ на шарлатанство.

— Вѣдь здѣсь не Стаффордширъ, говорили они. — Хотите пить тамошнее пиво, покупайте его въ бутылкахъ отъ Григгза.

— Онъ скоро увидитъ, гдѣ ему придется очутиться, если намѣренъ подорвать меня, сказалъ молодой Григгзъ. — Ничего; онъ еще пріѣдетъ сюда; у насъ съ нимъ есть небольшіе счеты.

И вотъ къ другимъ дурнымъ слухамъ прибавился существенно дурной слухъ, что Роуанъ уѣхалъ, не заплативъ долговъ. Я расположенъ думать, что Таппита можно почти оправдать въ его злобныхъ мысляхъ и злобныхъ словахъ.

Не могу, однако, сказать того же самого въ защиту мистриссъ Таппитъ и ея двухъ старшихъ дочерей, — потому что Марта, справедливая Марта, въ эти дни покачивала головой, когда упоминалось при ней имя Роуана; — но все же, надо замолвить словцо и за нихъ. Не должно полагать, что единственной причиной досады и огорченія мистриссъ Таппитъ было ея разочарованіе отпосительно Огюсты. Если бы тутъ вовсе не было Огюсты, то для досады и огорченія такой женщины, какъ мистриссъ Таппитъ, совершенно было достаточно одного пристрастія молодаго денежнаго человѣка къ дѣвушкѣ, подобной Рэчель Рэй. Не она ли такъ свысока смотрѣла на Рэчель Рэй и презирала ее въ теченіи послѣднихъ десяти лѣтъ? Не она ли выражала удивленіе между своими знакомыми, съ сострадательной словоохотливостью, что будетъ дѣлать съ своей дочерью эта бѣдная женщина въ Браггзъ-Эндѣ? Не сожалѣла ли она, что молодая дѣвушка растетъ такой большой и обѣщаетъ сдѣлаться такою грубой? Не естественно ли поэтому, что она приходила въ отчаяніе, когда увидѣла, что мистриссъ Ботлеръ Корнбюри взяла эту дѣвушку подъ свое покровительство и сдѣлала ее героиней бала въ ея собственномъ домѣ, во вредъ ея дочерямъ? При такихъ обстоятельствахъ, ей ничего не оставалось больше дѣлать, какъ только возненавидѣть Роуана, — считать его за олицетвореніе зла, предсказывать для Рэчель всякаго рода бѣдствія и раздувать въ мужѣ своемъ злобу противъ такого негодяя.

Огюста въ чувствахъ своихъ была мягче родителей, но, разумѣется, тоже возненавидѣла человѣка, который отдалъ предпочтеніе Рэчель Рэй и восхищался ею. Что касается до Марты, то ея нерасположеніе къ нему, или вѣрнѣе, ея обдуманныя порицанія, основывались на неприличныхъ поступкахъ Роуана въ общественномъ и коммерческомъ отношеніяхъ. Она знала, что Роуанъ угрожалъ ея отцу въ дѣлахъ пивоваренія, что своимъ шампанскимъ онъ подалъ поводъ къ злословію. Черри держала себя храбро и продолжала отстаивать его передъ матерью и сестрой; но даже Черри не смѣла сказать ни слова въ его пользу передъ своимъ отцомъ. Мистеръ Таппитъ приведенъ былъ въ такое изступленіе, что совершенно вышелъ изъ себя и схватилъ кочергу! — Послѣ этого кто же осмѣлится сказать слово въ защиту виновнаго, сказать его въ домѣ Таппита, а тѣмъ болѣе ему въ лицо?

Самымъ сильнымъ образомъ повредило Роуану шампанское. Онъ заказалъ это вино, если не по просьбѣ, то по внушенію мистриссъ Таппитъ, — и заплатилъ за него. Оставляя Бэзельхорстъ, онъ шиллинга никому не былъ долженъ, и не имѣлъ обыкновенія оставаться въ долгу. Онъ былъ своенравенъ, самоувѣренъ, и можетъ статься, занятъ собой, — но въ то же время честенъ и независимъ. Шампанское, о которомъ идетъ рѣчь, было заказано не совсѣмъ обыкновеннымъ образомъ, — не за конторкой, какъ это дѣлается; точно такимъ же образомъ была сдѣлана и уплата. Григгсъ, заявивъ въ гостинницѣ Кингзъ-Хэдъ о долгѣ Роуана, воображалъ, что сказалъ правду. На другое утро онъ случайно услышалъ, что счетъ очищенъ, хотя своевременно и не былъ исключенъ изъ книги. Со стороны Григгса дѣло этимъ и кончилось. Онъ болѣе не говорилъ, что Роуанъ долженъ ему; не хотѣлъ поправить своего перваго показанія и далъ возможность распространиться молвѣ, основанной на этомъ показаніи. Такимъ образомъ не прошло недѣли послѣ отъѣзда Роуана, какъ всему городу сдѣлалось извѣстнымъ, что онъ оставилъ въ Бэзельхорстѣ неуплаченные счеты.

— Говорятъ, что этотъ молодой человѣкъ въ страшныхъ долгахъ, сказалъ мистеръ Пронгъ сестрѣ Рэчель. Въ это время мистеръ Пронгъ и мистриссъ Прэймъ видѣлись ежедневно, и, казалось, полюбили другъ друга, — любовію холодною, серьезною, торжественною, но дѣло между ними далеко еще не было рѣшено. Любовь эта была, однакоже, на столько сильна, чтобы принудить мистера Пронга принять рѣшительное участіе въ сопротивленіи браку Роуана. — Говорятъ, онъ долженъ всему городу.

— То же самое говоритъ и миссъ Поккеръ, сказала мистриссъ Прэймъ.

— Знаетъ ли объ этомъ ваша мать?

— Моя мать никогда не знаетъ того, что знаютъ другіе. Впрочемъ, онъ теперь уѣхалъ отсюда, и я не думаю, что намъ когда нибудь придется увидѣть его или услышать о немъ.

— А что, писалъ ли онъ къ ней?

— Не знаю.

— Вы узнайте. Вы не должны оставлять ихъ въ этой опасности. Ваша мать слабая женщина, и вы обязаны помогать ей своей силой. Дѣвушка эта все-таки ваша сестра, и вы не должны позволять ей блуждать во мракѣ. Помните, Доротея, что въ этомъ дѣлѣ на васъ лежитъ своего рода отвѣтственность.

Доротеѣ не правилось напоминаніе о ея отвѣтственности такимъ пастырскимъ тономъ, и потому она рѣшилась еще сильнѣе защищать свои денежныя права, прежде чѣмъ покорится разъ и навсегда супружеской власти мистера Пронга. Миссъ Поккеръ оказывала ей величайшее уваженіе, по тоже позволяла себѣ употреблять иногда назидательный тонъ, такъ что мистриссъ Прэймъ начинала сомнѣваться, гдѣ она можетъ быть полезнѣе, въ томъ ли свободномъ виноградникѣ, который намѣревалась покинуть, или въ виноградникѣ съ закрытымъ входомъ и строгимъ виноградаремъ, въ который предполагала войти. Во всякомъ случаѣ она считала за нужное какъ можно строже присматривать за своими деньгами. Вмѣстѣ съ тѣмъ она не могла не согласиться съ мистеромъ Пронгомъ, что ея мать должна познакомиться съ личностью Роуана, и съ этою цѣлью мистриссъ Прэймъ отправилась въ коттэджъ и прошептала на ухо изумленной мистриссъ Рэй фактъ, что Роуанъ въ страшныхъ долгахъ.

— Возможно ли это?

— Это вѣрно, я вамъ говорю. Весь Бэзельхорстъ говоритъ объ этомъ. Всѣ говорятъ, что онъ поступилъ съ мистеромъ Таппитомъ самымъ безсовѣстнымъ образомъ. — Имѣете ли вы отъ него какое нибудь извѣстіе?

Мистриссъ Рэй сообщила старшей своей дочери о письмѣ и о своемъ намѣреніи посовѣтоваться по этому письму съ мистеромъ Комфортомъ.

— Съ мистеромъ Комфортомъ! сквозь зубы процѣдила мистриссъ Прэймъ, выражая этимъ мнѣніе свое, что ея мать отправляется къ весьма жалкому совѣтнику. — Какого же рода это письмо? спросила мистриссъ Прэймъ съ весьма естественнымъ желаніемъ увидѣть его.

— Письмо довольно честное, даже очень честное, по моимъ понятіямъ; судя по тому, что говорится въ немъ, нельзя сомнѣваться, что дѣло между ними рѣшенное.

— Это вздоръ.

— Можетъ статься, Доротея; я только говорю тебѣ, что пишется въ его письмѣ. Только одно не хорошо: — онъ назвалъ свою мать дурочкой.

— Нельзя и ожидать, что подобный человѣкъ станетъ уважать своихъ родителей.

— А между тѣмъ его мать считаетъ его лучшимъ молодымъ человѣкомъ въ цѣломъ свѣтѣ. Съ своей стороны я должна сказать, что онъ всегда отзывался о ней съ самой искренней любовью, и я увѣрена, что онъ превосходнѣйшій сынъ. Не слѣдовало бы ему употреблять этого слова, особливо въ письмѣ; впрочемъ, и то сказать, можетъ быть, въ Лондонѣ на подобныя вещи не обращаютъ никакого вниманія.

— А я такъ не знавала молодаго человѣка, о которомъ бы такъ дурно отзывались въ томъ мѣстѣ, которое онъ оставилъ, какъ отзываются о Роуанѣ въ Бэзельхорстѣ. Кажется, я должна сообщить вамъ объ этомъ; впрочемъ, если вы рѣшились обратиться къ мистеру Комфорту.

— Да, я рѣшилась спросить мистера Комфорта. — Онъ прислалъ уже сказать, что побываетъ у меня послѣ завтра.

Послѣ этихъ словъ мистриссъ Прэймъ отправилась домой, не увидавъ ни письма, ни сестры.

Здѣсь слѣдуетъ припомнить, что надъ Бэзельхорстомъ висѣли выборы, будущія требованія которыхъ и заставили мистриссъ Ботлеръ Корнбюри удостоить, своимъ посѣщеніемъ балъ мистриссъ Таппитъ. Теперь былъ исходъ іюля, а въ первыхъ числахъ сентября выборы должны были кончиться. Кандидаты на выборныя мѣста уже выступили въ поле, и мѣстные политики заранѣе знали до точности, какъ пойдетъ это дѣло. Мистеръ Хартъ, богатый суконщикъ изъ Хаундститча и Реджентъ-Стрита, т. е. гг. Хартъ и Джакобсъ съ 110—136 въ Хаундститчѣ и такими же цифрами въ Реджентъ-Стритѣ, явился въ выборномъ спискѣ съ 173 голосами, такъ что Ботлеръ-Корнбюри, предки котораго прожили въ здѣшнемъ мѣстѣ четыре столѣтія и постоянно доставляли изъ среды своей депутатовъ отъ различныхъ частей Девоншира, былъ поставленъ въ совершенный тупикъ, съ 171 голосомъ. Петиція, по всей вѣроятности, устранила бы еврея-суконщика отъ занятія въ парламентѣ депутатскаго кресла; но всѣмъ извѣстно было, что Корнбюрійское помѣстье не могло вынести пяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ на издержки, необходимыя для петиціи, и въ добавокъ къ тому тысячи двухъ-сотъ фунтовъ на расходы собственно по выборамъ. Всѣ это знали и всѣ хорошо понимали; въ Бэзельхорстѣ разсуждали о результатѣ выборовъ, какъ о предметѣ, не подлежавшемъ ни малѣйшему сомнѣнію. Не смотря на то, находились люди, которые готовы были держать пари за сторону Корнбюри.

Хотя дѣло такимъ образомъ было аккуратно устроено, хотя исходъ его былъ предвидѣнъ такимъ множествомъ и съ такой полной увѣренностію, но все-таки собраніе голосовъ продолжалось. Въ сущности же не много было голосовъ просимыхъ, еще меньше покупаемыхъ, и гораздо меньше купленныхъ. Партія Харта старалась запугать партію Корнбюри, щедро разсыпая деньги, и если бы не присутствіе духа мистриссъ Ботлеръ-Корнбюри, то, по всей вѣроятности, успѣла бы въ этомъ. Старый сквайръ былъ скуповатъ на деньги, а молодой не хотѣлъ въ этомъ отношеніи слишкомъ тяжело налегать на своего отца; при томъ же хозяйка дома высказала свое убѣжденіе, что тутъ было больше дыму, чѣмъ огня, больше угрозъ къ подкупамъ, чѣмъ самыхъ подкуповъ. Она не хотѣла отступить, и когда рѣшеніе ея сдѣлалось извѣстнымъ въ Корнбюри-Гранджъ, то сраженіе нельзя было считать оконченнымъ.

Между голосами, которые не были еще обѣщаны, былъ голосъ и мистера Таппита. Мистеръ Хартъ лично пріѣзжалъ къ нему, но остался не совсѣмъ доволенъ его пріемомъ. Мистеръ Таппитъ былъ человѣкъ, который слишкомъ много думалъ о мѣстномъ своемъ вліяніи и мѣстныхъ привилегіяхъ, и не имѣлъ ни малѣйшаго расположенія обѣщать свой голосъ на легкихъ условіяхъ, особливо въ тотъ моментъ, когда голосъ его принималъ столь важное значеніе. Безъ всякаго сомнѣнія онъ былъ такъ же либералъ, какъ и мистеръ Хартъ, но въ большихъ городкахъ политическія убѣжденія бываютъ шатки, и человѣкъ не всегда обязанъ подавать голосъ за кандидата либеральной партіи потому, что самъ либералъ. Мистеръ Хартъ былъ увѣренъ въ своей силѣ, и вовсе не думалъ воздержаться отъ привычекъ древней своей расы, собственно для того, чтобы угодить вкусу мистера Таппита. — Это наглый, низкій еврей, говорилъ мистеръ Таппитъ своей женѣ. — Что касается до Ботлера-Корнбюри, то онъ черезчуръ ужь важничаетъ, считаетъ себя слишкомъ высокой особой, чтобы пріѣхать и попросить. Я думаю вовсе не подавать голоса.

При этомъ мистриссъ Таппитъ напомнила ему, какъ любезна была къ нимъ мистриссъ Корнбюри: это было наканунѣ сцены съ кочергой; мистеръ Таппитъ только улыбнулся и объявилъ, что вовсе не намѣренъ посылать въ парламентъ человѣка потому только, что жена этого человѣка пріѣзжала къ нему на вечеръ.

Мы, однако же, зная Таппита лучше другихъ, можемъ положительно сказать, что онъ отдалъ бы свой голосъ всякому, кто только присоединился къ нему въ энергическомъ порицаніи Луки Роуана. Его умъ былъ занятъ обидой. Его сердце было обременено нспавистью къ своему врагу. Его душа была переполнена печалью. Хониманъ, котораго Таппитъ не смѣлъ еще покинуть, снова рекомендовалъ ему сдѣлать уступку — принять одно изъ трехъ предложенныхъ условій. Пусть Таппитъ возьметъ тысячу фунтовъ въ годъ и выѣдетъ изъ завода. Это былъ первый совѣтъ Хонимана. Если Таппитъ не согласенъ на это, то пусть приметъ врага своимъ полнымъ компаньономъ. Наконецъ, если это не правилось, то пусть займетъ десять тысячъ фунтовъ подъ залогъ всего имѣнія и выдѣлитъ Роуана. Хониманъ полагалъ, что составить такую сумму не будетъ трудно, если только Таппитъ пуститъ въ ходъ скромныя сбереженія своей прошедшей жизни. Въ отвѣтъ на каждое изъ этихъ трехъ предложеній, Таппитъ только выходилъ изъ себя и бѣсновался. Знай все это мистеръ Хартъ, онъ безъ всякаго затрудненія заручился бы голосомъ Таппита.

Ботлеръ-Корнбюри не хотѣлъ ѣхать къ пивовару. — Какая польза изъ того, что онъ принадлежитъ къ либеральной партіи? говорилъ онъ женѣ. — Кромѣ того, это такой человѣкъ, котораго я терпѣть не могу. Мы всегда ненавидѣли другъ друга.

Послѣ этого мистриссъ Ботлеръ-Корнбюри рѣшилась одна съѣздить къ мистриссъ Таппитъ и, если можно, повидаться съ самимъ Таппииомъ. Она что-то слышала о безпокойствѣ, надѣланномъ Роуаномъ, но слышала не все. Она слышала также о привязанности Роуана къ Рэчель Рэй, даже видѣла это, какъ намъ уже извѣстно. Но, къ несчастію для парламентскихъ интересовъ своего мужа, она не знала, что эти два обстоятельства имѣли тѣсную между собою связь. Къ весьма большому несчастію для тѣхъ же интересовъ, она задалась идеей, что Рэчель должна выдти замужъ за молодаго Роуана. Мистриссъ Корнбюри полюбила Рэчель, и будучи отъ природы дѣятельною, любившей занятія и устроивать чужія дѣла, она задумала устроить и этотъ бракъ. Такое предпріятіе было весьма не кстати, даже во вредъ настоящимъ видамъ ея мужа. Ей представлялась необходимость заручиться голосомъ Таппита, — а чтобы вѣрнѣе достичь этой цѣли, она не иначе должна была войти въ пивоваренный заводъ, какъ съ ненавистью на лицѣ и на словахъ къ Роуану и Рэчель Рэй.

Между тѣмъ, разговоръ, почти при самомъ его началѣ, перешелъ на похвалу Рэчель, и за тѣмъ на похвалу Роуану. Въ комнатѣ съ матерью была одна только Марта. Мистриссъ Корнбюри не съ разу приступила къ выборамъ; она, весьма естественно, прежде всего сказала нѣсколько комплиментовъ насчетъ недавняго бала. Дѣйствительно, она не припоминала, когда ей удавалось видѣть что ни будь лучшее; молодыя барышни казались такими очаровательными. Она уѣхала рано; но это сдѣлано было не потому, что она торопилась, но потому, что Рэчель очень устала. Послѣ этого она сказала нѣсколько искреннихъ ласковыхъ словъ насчетъ Рэчель Рэй и ея поведенія на балу. — Мнѣ казалось, прибавила она: что одинъ молодой джентльменъ весьма неравнодушенъ къ ней.

Лицо мистриссъ Таппитъ нахмурилось и помрачилось, какъ громовая туча; мистриссъ Корнбюри сейчасъ же замѣтила, что перешла черезъ границу, вступила на почву, которой ей главнѣе всего слѣдовало бы избѣгать.

— Намъ всѣмъ извѣстно, сказала мистриссъ Таппитъ: — что этотъ одинъ молодой человѣкъ поступилъ весьма дурно, — можно сказать, безсовѣстно, безчестно; — впрочемъ, мистриссъ Корнбюри, мы тутъ ни въ чемъ не виноваты.

— Клянусь честью, мистриссъ Таппитъ, я ничего дурнаго не замѣтила.

— Я такъ думаю, что всѣ это замѣтили; — съ тѣхъ поръ всѣ говорятъ объ этомъ. Что касается до него, то его поступокъ въ тотъ разъ составляетъ только частицу его общаго поведенія, опредѣленіе котораго на языкѣ, какого онъ заслуживаетъ, мнѣ даже неприлично. Его поступокъ съ мистеромъ Таппитомъ нельзя иначе назвать, какъ позорнымъ, — чисто позорнымъ.

— Я что-то слышала, но не знала, можно ли было повѣрить. Очень сожалѣю, что упомянула его имя.

— Онъ очень огорчилъ папа изъ-за пивовареннаго завода, сказала Марта.

— Это еще не все, Марта, ты сама знаешь, продолжала мистриссъ Таппитъ съ большимъ жаромъ: — онъ показалъ себя дурнымъ во всѣхъ отношеніяхъ; важничалъ передъ цѣлымъ городомъ и потомъ уѣхалъ, не заплативъ долговъ.

— Мама, мы этого не знали.

— Объ этомъ говоритъ весь городъ. Твой отецъ собственными ушами слышалъ отъ самого Григгса, что въ его магазинѣ остался счетъ, ужь я и не знаю, какой длинный. — Впрочемъ, это до насъ не касается. Онъ пріѣхалъ сюда подъ ложнымъ предлогомъ; мы его прогнали и больше не хотимъ имѣть съ нимъ никакого дѣла. Я очень сожалѣю, мистриссъ Корнбюри, объ этой бѣдной и глупой дѣвушкѣ.

— Я вовсе не считала ее за бѣдную или глупую, сказала мистриссъ Корнбюри, которая въ искренней привязанности къ молодой своей подругѣ почти забыла о голосѣ для мужа.

— Я должна сказать, что всегда считала ее такою; я считала ее весьма глупою; мнѣ очень не понравились ея манеры, которыя она показывала въ моемъ домѣ и передъ моими дочерьми. Что же касается до него, то онъ думаетъ о ней нисколько не больше, чѣмъ обо мнѣ. Во первыхъ, онъ далъ слово другой дѣвушкѣ.

— Мама, мы въ этомъ не совсѣмъ увѣрены, сказала Марта.

— Не знаю, душа моя, что вы называете своей увѣренностью. Я не могу сказать, что слышала это подъ клятвой. Но его сестра Мэри говорила твоей сестрѣ Огюстѣ, что онъ далъ слово другой и помолвленъ на ней. Кажется, этого доказательства весьма достаточно. Это, мистриссъ Корнбюри, такой человѣкъ, который дастъ слово двадцати, если только найдется двадцать такихъ глупыхъ дѣвушекъ, которыя согласятся его выслушать. А она тоже! — никогда не танцовала, и вдругъ пустилась съ нимъ въ танцы! Вѣдь это просто надо быть совсѣмъ безъ стыда!

— Позвольте, мистриссъ Таппитъ, — сказала мистриссъ Корнбюри съ большимъ авторитетомъ въ своемъ голосѣ: — положительно могу сказать, что этого я не видала. Она была поручена мнѣ, и если это было такъ, какъ вы говорите, то должно винить не ее, а меня, — рѣшительно меня.

— О, нѣтъ, — я этого вовсе не думала, сказала мистриссъ Таппитъ, спохватясь, что сказала лишнее.

— Полагаю, что вы не думали, но я сама это думаю. Что касается до молодаго джентльмена, то я очень мало его знаю; — можетъ быть, онъ дѣйствительно очень нехорошъ.

— Вы это увидите, мистриссъ Корнбюри.

— Можетъ быть, — я не спорю. Но что до миссъ Рэй, то я знала ее всю свою жизнь, мой отецъ всю свою жизнь зналъ ея мать, и я не могу позволить, чтобы о ней говорили подобныя вещи. Она была отдана на мое попеченіе, а когда мнѣ поручаютъ молоденькихъ дѣвицъ, я не спускаю съ нихъ глазъ, — я дѣлаю это собственно для ихъ же комфорта. Я забочусь о доставленіи имъ удовольствія и постоянно смотрю за ними. На вашемъ балу, въ поведеніи миссъ Рэй я не замѣтила ничего неблаговиднаго, неприличнаго для молоденькой барышни, компрометирующаго и ее, и меня. Я должна это высказать; и если услышу хотя шопотъ противъ нея, я громко прокричу это же самое. Ахъ, мистеръ Таппитъ! какъ вы поживаете? Я такъ рада, что вы пожаловали: васъ-то мнѣ особенно и надо видѣть.

Мистриссъ Корнбюри пожала руку Таппиту, который въ эту минуту вошелъ въ комнату; вмѣстѣ съ пожатіемъ руки, лицо мистриссъ Корнбюри приняло другое выраженіе.

Мистриссъ Таппитъ присмирѣла. Не приди мужъ ея въ эту минуту, она, можетъ статься, сказала бы слово, другое въ свою собственную защиту, будучи вынуждена сдѣлать это по неимѣнію всякаго другаго способа къ отступленію. Но мужъ явился очень кстати, и она воспользовалась этимъ, чтобы прикрыть свое пораженіе. Какъ ни былъ ненавистенъ ей этотъ предметъ, она не смѣла продолжать аттаки на Рэчель, встрѣтивъ такое сильное сопротивленіе въ глазахъ мистриссъ Корнбюри. Слова ея были невыносимы, но огонь этихъ глазъ былъ еще невыносимѣе. Мистриссъ Таппитъ присмирѣла и оставила имя Рэчель безъ дальнѣйшихъ замѣчаній.

Мистриссъ Корнбюри увидѣла это съ перваго взгляда; — увидѣла и все поняла. Голосъ для выборовъ мужа по всей вѣроятности былъ потерянъ; онъ былъ бы положительно потерянъ, если бы Таппитъ и его жена переговорили объ этомъ дѣлѣ, до его согласія на предложеніе голоса. Голосъ, по всей вѣроятности, былъ бы потерянъ даже и въ такомъ случаѣ, если бы Таппитъ, въ невѣдѣніи, своемъ о томъ, что происходило до него, согласился подарить его сквайру Корнбюри. Мистриссъ Корнбюри все это замѣтила, и знала, что потребовавъ его немедленно, ничего не потеряла бы.

— Мистеръ Таппитъ, сказала она: — я пріѣхала просить за мужа. Дѣло вотъ въ чемъ: мистеръ Корнбюри говоритъ, что вы принадлежите къ либеральной партіи, и поэтому-то онъ не рѣшается просить васъ лично. Я сказала ему, что, по моему мнѣнію, вы окажете поддержку своему сосѣду, хотя въ политическихъ убѣжденіяхъ между нимъ и вами существуетъ небольшая разница, окажете ее скорѣе, чѣмъ совершенно чужому человѣку, ремесло котораго и самая религія не могутъ говорить въ его пользу, и политическія убѣжденія котораго, если бы вы дѣйствительно ихъ знали, точно такъ же не согласуются съ вашими, какъ и убѣжденія моего мужа.

Эта маленькая рѣчь была приготовлена заранѣе, но мистриссъ Корнбюри сказала ее такъ натурально, какъ будто она четверть столѣтія говорила все рѣчи.

Мистеръ Таппитъ произнесъ какой-то носовой звукъ. Нападеніе было сдѣлано такъ неожиданно, что онъ ничего больше не нашелъ отвѣтить, какъ только проворчать. Если бы мистриссъ Корнбюри явилась съ этой же рѣчью, и ввела въ нее нѣсколько словъ враждебныхъ Роуану, голосъ Таппита принадлежалъ бы ея мужу.

— Я увѣрена, со мной согласится и мистриссъ Таппитъ, продолжала мистриссъ Корнбюри, подаривъ недавно побѣжденнаго врага самой сладенькой улыбкой.

— Женщины ничего не смыслятъ въ этомъ дѣлѣ, сказалъ Таппитъ, предполагая отнести значеніе своихъ словъ только къ женѣ и совсѣмъ забывъ, что мистриссъ Корнбюри была тоже женщина. Когда мысль эта мелькнула въ его головѣ, онъ страшно раскраснѣлся, и пожелалъ, чтобы полъ его собственной гостиной разверзся и поглотилъ его; не смотря на то, впослѣдствіи онъ часто хвастался тѣмъ, какъ отдѣлалъ политика въ юбкѣ, который пріѣхалъ на заводъ просить голоса.

— Это очень жестоко, сказала мистриссъ Корнбюри и засмѣялась.

— Ахъ Т.! какъ тебѣ не стыдно говорить такія вещи передъ мистриссъ Корнбюри!

— Я хотѣлъ это сказать, ма’мъ, одной моей женѣ; увѣряю васъ.

— Ничего; я прощу вамъ вашу сатиру, если вы отдадите мнѣ нашъ голосъ, сказала мистриссъ Корнбюри съ самой очаровательной улыбкой. — Теперь онъ долженъ это сдѣлать, не правда ли, мистриссъ Таппитъ?

— О, да; я полагаю.

Мистриссъ Таппитъ, поставленная вдвойнѣ въ затруднительное положеніе, — во первыхъ, вслѣдствіе своего собственнаго пораженія, а ко вторыхъ, вслѣдствіе грубаго невѣжества мужа, была окончательно поражена; она забыла усвоенныя въ послѣднее время привычки, и обратилась къ мыслямъ и даже языку прежнихъ дней. Она по прежнему начала бояться мистриссъ Корнбюри, сдѣлалась почтительною, оказывала уваженіе званію и мѣсту, которое занимали владѣтели Корнбюри-Гранджа. Подъ вліяніемъ страха, она начинала забывать ту тонкость въ выраженіяхъ, которую изучила до извѣстной степени въ послѣднее время своей жизни. — Я полагаю, сказала мистриссъ Таппитъ.

Изъ носа Таппита снова вырвался какой-то глухой неопредѣленный звукъ.

— Это весьма серьезное дѣло, сказалъ онъ.

— Ваша правда, сказала мистриссъ Корнбюри, прерывая Таппита. Она знала, что лишится всякаго шанса, если позволитъ ему подняться, какъ говорится, умомъ на ноги. — Весьма серьезное дѣло; но самый фактъ, что вы колеблетесь, доказываетъ уже, что вы размышляли объ этомъ. Намъ всѣмъ извѣстна ваша преданность церкви и вы ни зачто не согласитесь отправить въ парламентъ еврея, въ качествѣ нашего депутата.

— Не знаю, сказалъ Таппитъ. — Я не преслѣдую даже и евреевъ; особливо когда они честно прокладываютъ себѣ путь и не менѣе честно ведутъ свои торговыя дѣла.

— Ахъ, да; торговыя дѣла! — Но, мнѣ кажется, едва ли найдется человѣкъ, который былъ бы преданъ торговымъ интересамъ болѣе, чѣмъ мистеръ Корнбюри. Мы все покупаемъ въ Бэзельхорстѣ. Къ сожалѣнію, только наши люди, вмѣсто пива, пьютъ больше сидръ.

— Таппитъ нисколько объ этомъ и не думаетъ, мистриссъ Корнбюри.

— Мнѣ кажется, отъ меня потребуютъ, чтобы я честнымъ образомъ поддержалъ свою партію? сказалъ Таппитъ.

— Совершенно такъ; но въ сущности, что такое ваша партія? не состоитъ ли она изъ вашихъ соотечественниковъ, исповѣдующихъ протестантскую религію? А евреи расползлись по всѣмъ частямъ королевства, и что будетъ съ нами, если передовые люди, подобные вамъ, будутъ обращать больше вниманія на различіе убѣжденій между либеральной и консервативной партіями, чѣмъ на основныя истины англиканской церкви? Ну, согласитесь ли вы выбрать депутатомъ еврея, который будетъ высказывать собственныя же ваши мнѣнія въ церковномъ придѣлѣ, въ ризницѣ^[3].

— Ты не согласишься, Т., сказалъ мистриссъ Таппитъ, начинавшая увлекаться краснорѣчіемъ мистриссъ Корнбюри.

— Разумѣется; ризница все-таки соединяется съ церковью, сказалъ Таппитъ.

— Захотите ли вы тоже, чтобы еврей сдѣлался мэромъ въ Бэзельхорстѣ, — захотите ли видѣть еврея въ креслѣ, которое три года тому назадъ вы занимали сами?

— Вотъ ужь это совершенно невозможно, потому что мэръ въ первое воскресенье послѣ выбора долженъ выслушать всю обѣдню.

— Захотите ли вы, чтобы еврей принималъ участіе въ вашихъ собственныхъ дѣлахъ, былъ вашимъ компаньономъ?

Мистриссъ Корнбюри не слѣдовало бы вовсе говорить о компаньонѣ въ пивоваренномъ дѣлѣ, все равно относилось ли бы это до еврея или христіанина.

— Мнѣ не нуженъ компаньонъ, и что еще болѣе, я рѣшительно не хочу имѣть его.

— Мистриссъ Корнбюри говоритъ въ пользу Луки Роуана! она принимаетъ его сторону! сказала мистриссъ Таппитъ; — при этомъ случаѣ къ ней возвратилась часть ея храбрости. Мистеръ Таппитъ далъ полный оборотъ своей головѣ и злобно посмотрѣлъ на мистриссъ Корнбюри. Мистриссъ Корнбюри знала, что голосъ потерянъ, — и потерянъ собственно потому, что она не хотѣла обвинять человѣка, котораго любила Рэчель; это обстоятельство заставило ее еще сильнѣе держать его сторону. Есть множество вещей, на которыя способна подобная женщина для достиженія подобной цѣли. Она могла улыбаться, когда Таппитъ выходилъ изъ себя; могла также улыбаться, когда мистриссъ Таппитъ объяснялась, какъ кухарка. Она умѣла польстить имъ обоимъ и съ притворно серьезнымъ видомъ говорить съ ними о евреяхъ и о своей приверженности къ церкви. Она бы отступилась отъ Луки Роуана, если бы онъ былъ одинъ. Но она не могла отступиться отъ дѣвушки, которая поручена была ея покровительству, и которая во время бала пріобрѣла искреннее расположеніе своей покровительницы. Рэчель понравилась ей и удовлетворяла ея чувству женской деликатности. Мистриссъ Корнбюри чувствовала, что слово, сказанное противъ Роуана, было бы словомъ, сказаннымъ и противъ Рэчель; и потому, оставивъ дальнѣйшій разговоръ о выборахъ, она рѣшилась пожертвовать голосомъ и вступиться за свою protégée.

— Да, да; я принимаю его сторону, сказала она, спокойно выдержавъ злобный взглядъ мистера Таппита.

— Мистриссъ Корнбюри полагаетъ, что онъ воротится и женится на молодой дѣвушкѣ въ Браггзъ-Эндѣ, сказала мистриссъ Таппитъ: — но я вамъ говорю, что онъ не осмѣлится показаться въ Бэзельхорстъ.

— Эта молодая дѣвушка одурачитъ себя, если довѣрится такому обманщику, сказала Таппитъ.

— Мистриссъ Таппитъ, не лучше ли намъ прекратить разговоръ о миссъ Рэй, сказала мистриссъ Корнбюри. — Нехорошо говорить въ этомъ родѣ о молоденькой дѣвушкѣ; я ни слова не сказала о помолвкѣ ея за мистера Роуана. Сказавъ это, я поступила бы безразсудно, потому что ничего объ этомъ не знаю. Во всякомъ случаѣ, хотя я мало видѣла молодаго джентльмена, но онъ понравился мнѣ; при словѣ «джентльменъ» мистриссъ Корнбюри пристально посмотрѣла въ лицо Таипита: — что же касается до миссъ Рэй, то я вполнѣ уважаю ее, я объ ней высокаго мнѣнія. Независимо отъ признанной всѣми красоты, пріятныхъ и благородныхъ манеръ, она весьма очаровательная дѣвушка. Насчетъ голоса, мистеръ Таппитъ… вы еще объ этомъ подумаете.

Не явное ли это пренебреженіе къ нему въ его собственномъ домѣ? А что касается до нея, до матери этихъ трехъ прекрасно воспитанныхъ дочерей, то каждое слово, сказанное въ похвалу Рэчель, не было ли ударомъ кинжала въ ея материнскую грудь? Въ состояніи ли кто оставаться равнодушнымъ при такомъ оскорбленіи? Мистриссъ Корнбюри встала и хотѣла удалиться, но приведенные въ негодованіе, оскорбленные Таппиты рѣшились обоюдно, хотя и безъ предварительнаго совѣщанія, дать положительный отвѣтъ.

— Я честный человѣкъ, мистриссъ Корнбюри, сказалъ пивоваръ: и люблю говорить откровенно. Мистеръ Хартъ принадлежитъ къ партіи, которую я считаю долгомъ защищать. Не угодно ли вамъ передать это вмѣстѣ съ моимъ почтеніемъ мистеру Корнбюри? Что евреи не должны быть допускаемы въ парламентъ — чистѣйшій вздоръ. Это не все равно, что быть мэрами, или церковными старостами, или чѣмъ нибудь въ этомъ родѣ. Я подамъ свой голосъ за мистера Харта, и, что еще больше, мы непремѣнно его выберемъ.

— А если вы, мистриссъ Корнбюри, питаете такое уваженіе къ миссъ Рэй, то посовѣтуйте ей не думать больше объ этомъ молодомъ человѣкѣ. Дурной онъ человѣкъ, негодный человѣкъ. Спросите кого угодно, и вамъ всякій скажетъ, что онъ по уши въ долгу.

— Обманщикъ! сказалъ Таппитъ.

— Я полагаю, миссъ Рэй ничего не потеряетъ, потому что она видѣла его всего раза три, хотя на нашемъ балу и была съ нимъ черезчуръ интимна.

Мистриссъ Ботлеръ сдѣлала книксенъ, улыбнулась и вышла изъ комнаты. Мистриссъ Таппитъ позвонила въ колокольчикъ, а мистеръ Таппитъ, проводивъ гостью до дверей пріемной, показалъ только видъ, что намѣренъ помочь ей сѣсть въ карету.

— Негодная, пронырливая женщина, сказалъ Таппитъ, по возвращеніи къ женѣ.

— Понять не могу, что ее заставляетъ стоять горой и говорить подобныя вещи за эту дѣвчонку! сказала мистриссъ Таппитъ, поднявъ обѣ руки. — Впрочемъ, что же тутъ мудренаго: въ молодости она сама была вѣтренница, и теперь, конечно, ей нравится, чтобы и другія точно также вѣтренничали. Если ужь это она называетъ хорошими манерами, то я не желала бы, чтобы дочери мои имѣли у себя такую покровительницу.

— А и онъ тоже — хорошъ джентльменъ! сказалъ Таппитъ. — Если у насъ должны быть такіе джентльмены, то я скорѣе бы выписалъ всѣхъ евреевъ изъ Іерусалима. Они вотъ увидятъ своего джентльмена, узнаютъ, что онъ за птица! Онъ до свадьбы обкрадетъ свою мать, запомни мои слова!

Утѣшая себя этой надеждой, Таппитъ удалился въ контору.

Мистриссъ Корнбюри передъ отъѣздомъ улыбалась и во все время свиданія держала себя, не обнаруживая ни малѣйшихъ признаковъ гнѣва. Заявляя намѣреніе взять Рэчель подъ свою защиту, она говорила даже съ усмѣшкой, и этимъ самымъ отнимала отъ словъ своихъ тонъ обиды. Но въ каретѣ она не могла удержаться отъ гнѣва. — Не вѣрю я ни слову, сказала она про себя. Невѣріе ея относилось до утвержденія Таппитовъ, что Роуанъ обманщикъ, и что онъ уѣхалъ изъ Бэзельхорста по уши въ долгу. Не вѣрю этому, повторила мистриссъ Корнбюри, и поставила себѣ въ непремѣнную обязанность узнать, до какой степени справедливо или ложно было обвиненіе. Она знала Бэзельхорстъ и жизнь въ Бэзельхорстѣ во всей подробности и слѣдовательно имѣла полную возможность разъяснить подобную тайну. Если Таппиты, подъ вліяніемъ зависти, старались распространеніемъ ложныхъ слуховъ отнять у Рэчель Рэй ея жениха, то она должна была ободрить любовь Рэчель распространеніемъ истины, если только можно было говорить истину въ пользу Роуана, въ чемъ, впрочемъ, она не сомнѣвалась. Она заранѣе испытывала удовольствіе въ противодѣйствіяхъ мистеру и мистриссъ Таппитъ.

Что же касается до выборнаго голоса мистера Таппита, — онъ былъ потерянъ навсегда!

ГЛАВА XVIII.
ДОКТОРЪ ХАРФОРДЬ.

Текущія событія заставили Рэчель промедлить отвѣтомъ на письмо Роуана, или вѣрнѣе сказать, заставили ее въ теченіе трехъ, четырехъ дней ждать рѣшенія: слѣдуетъ ли ей или не слѣдуетъ отвѣчать; это ожиданіе, само собою разумѣется, было для нея невыразимо тягостно. На первыхъ порахъ положено было не писать до тѣхъ поръ, пока не получится пастырское разрѣшеніе; сопротивляться такому положенію Рэчель не хотѣла, но чѣмъ болѣе она думала объ этомъ, тѣмъ досаднѣе ей становилось, тѣмъ сильнѣе возбуждалось въ ней сомнѣніе, справедливо ли поступала ея мать, подчиняя ее такой опекѣ. Въ теченіе этихъ немногихъ недѣль въ характерѣ Рэчель произошла большая перемѣна. Когда мистриссъ Прэймъ въ первый разъ принесла въ коттэджъ извѣстіе, что миссъ Поккеръ видѣла, какъ Рэчель прогуливалась и разговаривала съ молодымъ человѣкомъ съ пивовареннаго завода, она, не смотря на гнѣвъ къ своей сестрѣ, не смотря на отвращеніе къ мистриссъ Поккеръ, сознавала, что подобные разговоры были опасны, не говоря уже весьма неприличны, и потому рѣшилась положить имъ конецъ. А когда мистриссъ Прэймъ увидѣла сестру у кладбищенской ограды и съ этимъ вторымъ извѣстіемъ пришла домой, Рэчель хотя и не знала, что именно происходило у ограды, но тѣмъ не менѣе чувствовала, что находится въ опасности. Въ то время, хотя она и сильно занята была Роуаномъ, но не видѣла въ немъ человѣка, который могъ бы сдѣлаться ея мужемъ. Она считала его за человѣка, который не имѣлъ ни малѣйшаго права называть ее по одному лишь имени, и считала собственно потому, что ей и на мысль не приходила возможность выдти за него замужъ. Да, она видѣла тутъ большую опасность: поведеніе свое она сама считала неприличнымъ, хотя ни въ чемъ не могла обвинять себя. При первомъ взглядѣ на міръ, ее ничто такъ не поражало въ немъ своею прелестью, какъ надежда на любовь молодаго человѣка, подобнаго Роуану. Хотя мать ея не принадлежала къ числу аскетовъ — она очень любила чай и поджаренные тосты, любила также посмѣяться съ своей дочерью — но тѣмъ не менѣе, она такъ усердно проповѣдывала аскетизмъ, что Рэчель начинала думать, что весь міръ состоитъ изъ людей или воздержныхъ до крайности, или развратныхъ. Доркасскіе митинги сдѣлались для нея отвратительными, потому что составлялись изъ женщинъ грубыхъ, безсердечныхъ, но все же она не могла вполнѣ оправдать свою уклончивость отъ работы въ кругу этихъ женщинъ. Праздною она никогда не была. Съ тѣхъ поръ, какъ рука привыкла къ иглѣ и домашнее хозяйство сдѣлалось понятнымъ для нея, она заработывала хлѣбъ и помогала въ работахъ, предпринимаемыхъ въ пользу бѣдныхъ. Она не читала романовъ, не научилась мечтать о любви, не умѣла создать для себя героя своего собственнаго романа. Она не приготовилась отрицать, и не отрицала, что поступаетъ дурно, позволивъ себѣ удовольствіе разговаривать съ Роуаномъ.

Но вотъ назначается балъ или, вѣрнѣе сказать, небольшой семейный вечеръ, которому уже впослѣдствіи суждено было принять размѣры бала. Рэчель очень желала быть на немъ, не ради удовольствія, которое бы ей хотѣлось доставить себѣ, не ради тѣхъ удовольствій, которыя другія дѣвушки находятъ въ подобныхъ собраніяхъ, — но ей говорило чувство женской гордости, что ей необходимо было пріобрѣсти право встрѣчаться съ молодымъ человѣкомъ, необходимо заявить обществу, что между ними не было ничего такого, что бы заставляло ее страшиться встрѣчи съ нимъ. Конечно, нельзя отвергать, что съ приближеніемъ вечера возникали и другія надежды, — надежды, въ существованіи которыхъ она убѣждалась только потому, Что дѣлала усилія къ ихъ подавленію. Ее обвиняли за Роуана, — и она хотѣла показать, что подобное обвиненіе ея не страшило. Но неужели онъ самъ подастъ поводъ къ дальнѣйшему обвиненію? Рэчель думала, что онъ этого не сдѣлаетъ; мало того, она была увѣрена, и во всякомъ случаѣ надѣялась на это. Она утѣшала себя этими надеждами; и если бы Роуанъ не обратилъ вниманія на нее, она была бы несчастною.

Намъ извѣстно, какимъ образомъ Роуанъ обратилъ на нее вниманіе, какъ извѣстной то, была ли она несчастна. Правда, она бѣжала отъ него. Когда она оставила пивоваренный заводъ, заставивъ мистриссъ Корнбюри увезти ее, она сдѣлала это собственно потому, чтобы удалиться отъ Роуана. Но она бѣжала отъ него, какъ убѣгаютъ иногда отъ какой нибудь большой радости, чтобы предаться ей на свободѣ, въ тишинѣ. Она еще не знала тогда, что отдала ему свою любовь. Ея сердце принадлежало Роуану. Она поставила уже его на свой пьедесталъ и приготовилась покланяться ему. Она готова была повиноваться ему, считать хорошимъ, что по его мнѣнію было хорошо, и порицать все, что онъ порицалъ. Когда, спустя два дня, она склонила ему на грудь свою голову, она могла бы высказаться передъ нимъ словами страстной любви, если бы ее не удерживалъ дѣвственный страхъ.

Рэчель, однакоже, не склоняла къ нему на грудь головы своей, не признавалась самой себѣ, что подобная любовь возможна для нея, до тѣхь поръ, пока не получила согласія матери. Что согласіе ея матери было колеблющееся, полное сомнѣнія, выраженное безъ намѣренія выразить его, — выраженное такъ, что мистриссъ Рэй съ трудомъ сознавала, что выразила его, — Рэчелью не было понятно. Ея мать согласилась и довольно; Рэчель не позволила бы себѣ отступить назадъ. Повидимому, она узнала свои права; по крайней мѣрѣ она показывала видъ, что имѣетъ права. До настоящей поры ея повиновеніе матери было искренно и просто, хотя вслѣдствіе большей силы своего характера, она во многихъ случаяхъ руководила свою мать; но теперь, хотя не имѣла ни малѣйшаго расположенія возставать противъ родительской власти, хотя по поводу письма Роуана она тоже повиновалась, но начинала чувствовать, что такое повиновеніе можетъ обратиться для нея въ тяжелое бремя. Она не говорила себѣ: «мнѣ позволили любить его, и теперь не должно протягивать рукъ своихъ, чтобы остановить мою любовь», — но въ приливѣ чувствъ своихъ она невольно сознавала, что въ этихъ невысказанныхъ словахъ была правда. Рэчель имѣла свои права; и хотя вовсе не думала о томъ, что можетъ пользоваться ими, не обращая вниманія на права своей матери и ея совѣтниковъ, она понимала, однакоже, что отнявъ у нея эти права, съ ней поступятъ какъ нельзя болѣе несправедливо. Самое главное изъ этихъ правъ заключалось въ обладапіи своимъ любовникомъ. Отнять его у нея, значило бы то же самое, что считать себя безвинно заточенною въ тюрьму, — ограбленною тѣми, которые должны бы быть его друзьями, оскорбленною, уязвленною, избитою въ потьмахъ, измѣннически изувѣченною тѣми, которые должны бы защищать его. Въ теченіи этихъ дней Рэчель ничего не говорила; она сидѣла съ выраженіемъ въ лицѣ, страшившимъ ея мать.

— Не могла же я, Рэчель, заставить мистера Комфорта придти сюда раньше, — сказала мистриссъ Рэй.

— Что же дѣлать, мама.

— Я вижу, какъ ты нетерпѣливо ждешь этого.

— Не думаю, мама, что я нетерпѣлива. Кажется, я вамъ ничего не говорила.

— Если бы ты что нибудь сказала, для меня было бы легче, а то такъ тяжело смотрѣть на твое грустное лицо. Повѣрь, что я желаю сдѣлать все лучшее. Сама ты согласись, можно ли тебѣ писать письма къ какому нибудь джентльмену, не будучи увѣренной, что это прилично.

— О, мама, не говорите объ этомъ.

— Ты не хочешъ, чтобы я обратилась за совѣтомъ къ твоей сестрѣ; въ такомъ случаѣ весьма естественно я должна обратиться къ кому нибудь другому. Ему семьдесятъ лѣтъ, и онъ знаетъ тебя съ тѣхъ поръ, какъ ты родилась. При томъ же онъ священникъ; его совѣть будетъ самый полезный. Мистеру Пронгу я ни слова не сказала бы объ этомъ, потому что, Богъ его знаетъ, откуда онъ пріѣхалъ.

— Пожалуйста, мама, перестаньте. Вѣдь я непрочь, чтобы вы обратились къ мистеру Комфорту. Стоитъ ли говорить объ одномъ и томъ же все время.

— И что же я должна была сдѣлать? Молодой человѣкъ мнѣ очень понравился. Я не знавала молодыхъ людей пріятнѣе его, съ такими прекрасными манерами и умными рѣчами. Я сама готова влюбиться въ него, — увѣряю тебя. Говоря тебѣ откровенно, это такой молодой человѣкъ, какого я желала бы имѣть своимъ сыномъ.

— Милая мама! неоцѣненная мама! и Рэчель, соскочивъ съ мѣста, бросилась на шею матери. — Остановитесь на этомъ. Больше этого вы не должны говорить.

— У меня и въ умѣ не было сказать что нибудь непріятное.

— Знаю, знаю. Я не буду больше показывать своего нетерпѣнья.

— Мнѣ только тяжело смотрѣть на тебя. Ты знаешь, что сказала его мать и… мистриссъ Таппитъ. Впрочемъ, я мало думаю объ этой мистриссъ Таппитъ; а все-таки она ему мать, и онъ не долженъ былъ называть ее дурочкой.

Надо правду сказать, положеніе Рэчель было самое непріятное; оно было бы еще непріятнѣе, если бы Рэчель знала, какое множество людей въ Бэзельхорстѣ говорило объ ней и Роуанѣ. Что Роуанъ уѣхалъ, извѣстно было всякому; что онъ признался въ любви Рэчель — объ этомъ говорили всѣ; что онъ никогда не пріѣдетъ въ Бэзельхорстъ — этому вѣрили многіе. Таппитъ безъ умолку и громко говорилъ о безчестныхъ поступкахъ молодаго человѣка; мистриссъ Таппитъ шептала на ухо всѣмъ своимъ знакомкамъ о безразсудствѣ Рэчель и о своемъ оскорбленіи.

— Мнѣ очень жаль ея, — сказала миссъ Харфордъ.

Мистриссъ Таппитъ имѣла доступъ въ домъ ректора. Мистеръ Таппитъ былъ ревностный защитникъ стараго ректора, и между ними существовала нѣкотораго рода дружба.

— О, да: очень жаль, сказала мистриссъ Таппитъ.

— Весьма жаль, прибавила Огюста, которая была вмѣстѣ съ матерью.

— Она всегда казалась мнѣ хорошенькой, тихой, скромной дѣвушкой, сказала миссъ Харфордъ.

— Въ тихомъ омутѣ, миссъ Харфордъ, знаете, кто водится. Этого я никогда отъ нея не ожидала, никогда. Она завлекла его своимъ кокетствомъ.

— Мы всѣ считали его за степеннаго молодаго человѣка, сказала миссъ Харфордъ.

Миссъ Харфордъ была кроткая, добродушная старая дѣва; хотя въ жизнь свою она никого не завлекала и, можетъ быть, для нея утратились уже всѣ шансы къ завлеченіямъ, тѣмъ не менѣе она не имѣла расположенія осуждать дѣвушку, въ которую влюбился такой молодой человѣкъ, какъ Лука Роуанъ.

— Съ самаго начала и мы его считали степеннымъ. Онъ имѣетъ деньги, а вы знаете, какъ за подобными людьми гонятся нѣкоторыя дѣвушки. Мы держали себя осторожно, — при этомъ мистриссъ Таппитъ съ гордостью посмотрѣла на Огюсту: — и узнали, что такое былъ на самомъ дѣлѣ этотъ молодой человѣкъ. Онъ наконецъ сбросилъ съ себя овечью шкуру. Мистеръ Таппитъ стыдится теперь, что познакомилъ его съ нѣкоторыми лицами, — очень стыдится.

— Да; это можно приписать ей въ несчастіе, но никакъ не въ вину, сказала миссъ Харфордъ, которая, защищая Рэчель, не обращала вниманія на Роуана. Бэзельхорстъ дѣйствительно начиналъ думать, что Роуанъ былъ волкъ въ овечьей шкурѣ.

— Совершенная правда, сказала мистриссъ Таппитъ. — Бѣдная дѣвушка очень несчастна.

Больше нечего было говорить, и мистриссъ Таппитъ удалилась.

Въ тотъ день у доктора Харфорда обѣдалъ мистеръ Комфортъ, Боглсръ Корнбюри съ женой и еще два, три человѣка. Предстоявшіе выборы, само собою разумѣется, были главнымъ предметомъ разговора, какъ въ гостиной, такъ и въ столовой; но въ разговорѣ о выборахъ весьма естественно коснулись мистера Таппита, а коснувшись Таппита, нельзя было умолчать о Роуанѣ.

Было уже говорено, что докторъ Харфордъ, въ періодъ времени, къ которому относится этотъ разсказъ, былъ ректоромъ въ Бэзельхорстѣ въ теченіи многихъ лѣтъ. Въ духовномъ званіи онъ провелъ почти полстолѣтія и, разумѣется, былъ дѣятельнымъ и способнымъ священникомъ. Но теперь, на старости лѣтъ, онъ становился недоволенъ перемѣнами, которыя касались и его, и хотя въ немъ оставалось еще довольно физическихъ силъ для дальнѣйшей службы, онъ не имѣлъ уже энергіи для полезной дѣятельности. Одинъ человѣкъ не можетъ мѣняться, какъ мѣняются общества. Отдѣльныя лица имѣютъ сходство съ отдѣльными звѣньями безконечной цѣпи. Цѣпь совершаетъ безпрерывное движеніе, какъ будто каждая часть ея способна примѣняться къ кривой линіи, но тѣмъ не менѣе каждое звѣно также твердо и крѣпко, какъ и всякая другая вещь изъ кованаго желѣза. Докторъ Харфордъ былъ въ свое время дѣятельнымъ, популярнымъ человѣкомъ, человѣкомъ, обладавшимъ даже нѣкоторыми тенденціями въ политикѣ, хотя и пробылъ провинціальнымъ пасторомъ почти полстолѣтія. Въ своемъ приходѣ онъ былъ болѣе, чѣмъ пасторомъ. Онъ былъ судья, принималъ участіе въ городскихъ дѣлахъ и давалъ имъ то или другое направленіе. Онъ былъ политикъ, и хотя въ теченіи многихъ лѣтъ поддерживалъ консервативную партію, онъ однакоже громко говорилъ въ пользу билля о реформѣ въ то время, когда Бэзельхорстъ былъ небольшимъ мѣстечкомъ, зависимымъ отъ одного герцога, который имѣлъ вблизи помѣстья. Но либеральная партія ушла впередъ и оставила Харфорда на томъ самомъ мѣстѣ, которое онъ избралъ для себя въ ранніе дни своего мужества, и потомъ вдругъ явилось это непріятое постановленіе, по которому приходъ его былъ раздѣленъ. Съ самаго начала докторъ Харфордъ не осуждалъ этого постановленія, и я сомнѣваюсь, чтобы онъ много о немъ думалъ; но когда люди, называющіе себя коммиссіонерами, вмѣшались въ его дѣла, отдѣлили отъ него часть прихода, не подчинивъ даже его власти, и передали его въ такіе неопытныя руки, какія могъ послать случай, тогда докторъ Харфордъ сдѣлался ожесточеннымъ торіемъ. Читатели мои не должны, однакоже, воображать, что это былъ вопросъ, касавшійся его кармана. Другіе могли бы подумать, что его карманъ долженъ былъ пострадать, собственно потому, что его избавили отъ необходимости исполнять духовныя требы въ извѣстной части своего прихода. Его доходъ, далеко не чрезмѣрный, не уменьшился ни на шиллингъ. Весь его приходъ приносилъ ему до шести сотъ фунговъ въ годъ, изъ которыхъ онъ постоянно отдѣлялъ часть на содержаніе одного, а въ послѣднее время и двухъ куратовъ. Вопросъ этотъ ни подъ какимъ видомъ не былъ денежнымъ вопросомъ. Докторъ Харфордъ скорѣе согласился бы исполнить приказаніе принять третьяго курата, чѣмъ допустить постороннее вліяніе на его приходъ и ослабленіе его собственной власти; а между тѣмъ на его приходъ сдѣлала нашествіе, и его клерикальный авторитетъ утратилъ свое значеніе. Онъ болѣе уже не быль totus teres atque rotundus. Прелесть его жизни исчезла; спокойствіе его души было нарушено. Онъ зналъ, что ему оставалось только умереть, проводя остатокъ дней своихъ въ невѣрныхъ предсказаніяхъ пагубы своему любезному отечеству, отечеству, которое позволило сдѣлать перестановку въ своихъ древнихъ епархіальныхъ межевыхъ столбахъ и вторженіе въ свою духовную крѣпость.

Въ настоящую минуту, быть можетъ, ненависть къ мистеру Пронгу была преобладающимъ чувствомъ въ душѣ доктора Харфорда. Онъ всегда питалъ особенное нерасположеніе къ окружавшимъ его диссидентскимъ пасторамъ. Въ Девонширѣ въ послѣдніе годы секты диссидентовъ приняли обширные размѣры, такъ что пасторы этихъ сектъ сдѣлались колючимъ терніемъ, вонзавшимся въ бока духовенства англиканской церкви. Докторъ Харфордъ перенесъ всѣ страданія, выпавшія на его долю отъ этого тернія. Впрочемъ, въ сравненіи съ пребываніемъ мистера Пронга въ Бэзельхорстѣ, они служили для него не болѣе, какъ пріятнымъ раздраженіемъ. Онъ скорѣе согласился бы угощать диссидентскихъ пасторовъ всего Девоншира, нежели сидѣть за однимъ столомъ съ докторомъ Пронгомъ. Мистеръ Пронгъ былъ для него олицетвореннымъ зломъ, — анаѳемой! Докторъ Харфордъ безусловно вѣрилъ всему дурному о мистерѣ Пронгѣ, вѣрилъ, не имѣя къ тому ни повода, ни основанія. Онъ былъ убѣждепъ, что мистеръ Пронгъ употреблялъ крѣпкіе напитки, что онъ обиралъ своихъ прихожанъ: здѣсь слѣдуетъ замѣтить, что докторъ Харфордъ скорѣе согласился бы лишиться языка, чѣмъ употребитъ какое нибудь грубое слово относительно прихожанъ мистера Пронга; онъ вѣрилъ, что мистеръ Пронгъ бросилъ жену въ какомъ-то приходѣ, и наконецъ, что онъ получилъ духовный санъ незаконнымъ путемъ. Короче сказать, не было ничего относительно мистера Пронга, чему бы докторъ Харфордъ не повѣрилъ. Все это конечно заслуживаетъ глубокаго сожалѣнія, потому что омрачало до нѣкоторой степени остатокъ его полезной и добросовѣстной жизни.

Докторъ Харфордъ, само собою разумѣется, намѣревался подать голосъ за мистера Корнбюри, но онъ не хотѣлъ возставать противъ мистера Таппита. Таппитъ твердо стоялъ подлѣ него во всѣхъ парохіальныхъ битвахъ, относившихся до новаго прихода. Таппитъ сопротивлялся партіи Пронга рѣшительно во всемъ. Какъ церковный староста, Таппитъ покорялся доктору. Правила англиканской церкви свято соблюдались на пивоваренномъ заводѣ; Бонголлъ точно также держалъ сторону предмѣстника доктора Харфорда.

— Онъ называетъ и всегда называлъ себя либераломъ, сказалъ докторъ. — Нельзя думать, чтобы онъ покинулъ свою партію.

— А еврей-то! сказалъ мистеръ Комфортъ.

— Что же такое! почему не подать голоса и за еврея?

При этомъ мистеръ Комфортъ, Ботлеръ Корнбюри, куратъ доктора Харфорда — молодой мистеръ Кэльклофъ, и капитанъ Бонгъ — старый холостякъ, проживавшій въ Бэзельхорстѣ, всѣ устремили глаза на доктора Харфорда; докторъ Харфордъ ждалъ этихъ взглядовъ.

— Клянусь честью, сказалъ онъ: — я не вижу причины удивляться этому, положительно не вижу. При настоящемъ порядкѣ вещей, я не вижу, почему бы евреямъ не служить намъ въ парламентѣ такъ же хорошо, какъ служатъ христіане. Если мои мозги суждено выбить мнѣ изъ головы, я скорѣе бы позволилъ сдѣлать эту операцію моему заклятому врагу, нежели тому, кто называетъ себя моимъ другомъ.

— Но наши мозги покуда еще цѣлы, сказалъ Ботлеръ Корнбюри.

— Ваши, быть можетъ, а мои — нѣтъ.

— Я не думаю, что скоро будетъ конецъ міру, сказалъ капитанъ.

— Я тоже не думаю. Я ни слова не сказалъ о концѣ міра. Но если вы увидите, что часть вашего корабля отдана подъ команду какого нибудь лодочника, который не съумѣетъ отличить одного борта отъ другаго, вы вѣрно пожелаете, чтобы скорѣе пришелъ конецъ міру, чѣмъ смотрѣть на такую неурядицу.

— Ну, это совсѣмъ не одно и то же, сказалъ капитанъ. — Вы не можете раздѣлить корабль.

— Не безпокойтесь, можно.

— Не думаю, чтобы какой нибудь христіанинъ подалъ голосъ за еврея, сказалъ куратъ. — Надъ ними произнесенъ уже приговоръ — какой же человѣкъ согласится отмѣнить его?

— А увѣрены ли вы, что назначеніемъ ихъ въ парламентъ приговоръ отмѣняется? сказалъ докторъ Харфордъ. — Не будетъ ли это продолженіемъ того же проклятія?

— Въ этой идеѣ будетъ заключаться утѣшеніе для Ботлера, если его не выберутъ, сказалъ мистеръ Комфортъ.

— Теперь парламентъ не то, что былъ прежде, продолжалъ докторъ: — въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія.

— Кто же тутъ виноватъ? спросилъ мистеръ Комфортъ, который никогда такъ не поддерживалъ билля о реформѣ, какъ его собратъ.

— Я ничего не говорю о томъ, кто виноватъ. Весьма естественно, что всякая вещь, старѣя, становится все хуже и хуже.

— Докторъ Харфордъ находитъ, что парламентъ износился, замѣтилъ Ботлеръ Корнбюри.

— Что же изъ этого слѣдуетъ, если я дѣйствительно такъ думаю? Развѣ другія, не менѣе колоссальныя учрежденія не падали, не разрушались? Развѣ сенатъ римлянъ не испыталъ этой участи? А что касается до этихъ евреевъ, о которыхъ вы говорите, то клеймо проклятія на нихъ не служитъ ли доказательствомъ изношенности ихъ нѣкогда цвѣтущаго состоянія и мудрости? Я расположенъ думать, что мы тоже износились; я желаю только одного, чтобы наша одежда продержалась на плечахъ до послѣдней минуты моей жизни, не обнаруживъ на себѣ множества прорѣхъ.

— Я такъ думаю совершенно напротивъ, замѣтилъ капитанъ. — Мнѣ кажется, что мы не совсѣмъ еще созрѣли.

— Вы думаете, что мы могли бы поколотить французовъ, какъ это было при Трафальгарѣ и Ватерлоо? — сказалъ докторъ.

Прежде чѣмъ отвѣтить, капитанъ подумалъ немного, и потомъ сказалъ весьма торжественно: — да, я думаю; я надѣюсь даже, недалеко то время, когда это сбудется.

— Нѣтъ; этому не бывать, если мы будемъ посылать въ парламентъ евреевъ, сказалъ мистеръ Комфортъ.

— Во всякомъ случаѣ Таппитъ неправъ, сказалъ молодой Корнбюри. — Конечно, мнѣ жаль потерять его голосъ, но я говорю это не потому. Онъ всегда поддерживалъ клерикальную партію, которая въ свою очередь поддерживала его. Его пиво не принадлежитъ къ числу лучшихъ, и мнѣ кажется, онъ поступаетъ весьма благоразумно, держась своихъ старыхъ друзей.

— Пиво Таппита не можетъ служить доводомъ, сказалъ докторъ.

— Зачѣмъ же онъ заставляетъ своихъ сосѣдей обращать вниманіе на его недостатки?

— Но вѣдь друзья еврея точно также будутъ говорить, что пиво дурно, какъ и ваши друзья.

— Дѣло вотъ въ чемъ, сказалъ Корнбюри: Таппитъ воображаетъ, что я его личный врагъ. Въ настоящую минуту онъ сердитъ, какъ медвѣдь съ больной головой, потому собственно, что молодой человѣкъ, который долженъ быть его компаньономъ, разошелся съ нимъ. Тутъ еще завязалась любовная интрига: моя жена была тамъ и заварила кашу. Я же ни душой, ни тѣломъ не виноватъ; я въ жизнь свою не видывалъ этого молодаго человѣка.

— Я думаю, этотъ молодой человѣкъ — негодяй, сказалъ докторъ.

— Надѣюсь, что нѣтъ, сказалъ мистеръ Комфортъ, вспомнивъ о Рэчель и ея надеждахъ.

— Конечно, мы всѣ можемъ надѣяться, сказалъ докторъ: — но черезъ наши надежды негодяи все-гаки не будутъ порядочными людьми. Въ этомъ городѣ есть другіе негодяи, въ которыхъ произошла бы большая перемѣна, если бы мои надежды могли сдѣлать что нибудь хорошее.

Гости всѣ знали, что докторъ намекалъ въ особенности на мистера Пронга, положеніе котораго, впрочемъ, даже если бы надежды доктора осуществились, не было бы завидно. — Во всякомъ случаѣ, я думаю, что этотъ Роуанъ негодяй большой руки: онъ какъ нельзя хуже поступилъ съ Таппитомъ. Сегодня утромъ Таппитъ разсказалъ мнѣ все.

— Audi alteram partem, сказалъ мистеръ Комфортъ.

— Вы разумѣете партію этого негодяя, сказалъ докторъ. — У меня нѣтъ обыкновенія дѣлать подобныя вещи. Если въ этомъ мірѣ мы будемъ отлагать составленіе нашихъ заключеній до тѣхъ поръ, пока не услышимъ всего, что будетъ сказано съ обѣихъ сторонъ всякаго вопроса, мы вовсе не придемъ ни къ какому заключенію. Я слышу, что онъ весь въ долгу; я вѣрю, что онъ весь въ долгу; я вѣрю, что онъ позорнымъ образомъ поступилъ съ самимъ Таппитомъ, такъ что Таппитъ въ защиту свою принужденъ былъ прибѣгнуть къ насилію; мало того, онъ грозилъ открыть здѣсь новый заводъ. Ну хорошо ли это со стороны молодаго человѣка, родственника учредителя этого завода?

— Я думаю, ему слѣдовало бы оставить пивоваренный заводъ въ покоѣ, замѣтилъ мистеръ Комфортъ.

— Разумѣется, слѣдовало бы, сказалъ докторъ. — Я слышалъ еще, что онъ съигралъ скверную шутку съ какой-то дѣвушкой изъ вашего прихода.

— О скверпой шуткѣ я ничего не знаю. Шутка эта не будетъ скверной, если онъ женится.

Послѣ этого начался разговоръ о шансахъ Рэчель на брачный союзъ, разговоръ, довольно энергическій, и Рэчель назвала бы его лестнымъ для себя, еслибы знала его. Къ сожалѣнію, я долженъ сказать, что общественное мнѣніе, выраженное за столомъ доктора Харфорда, было далеко не въ пользу Луки Роуана. Мистеръ Таппитъ, какъ гражданинъ или какъ пивоваръ, не былъ великимъ человѣкомъ, которому жители Бэзельхорста со всей готовностію воздвигнули бы монументъ; но онъ уже много лѣтъ пользовался своею рода извѣстностью. Изъ сидѣвшихъ за столомъ доктора Харфорда — никто особенно не любилъ его, никто не питалъ къ нему чувства искрсиней дружбы; но давнее пребываніе въ городѣ давало ему нѣкоторое право на фэмиліарность, — его знали всѣ. Онъ не былъ пьяница, согласно жилъ съ женой, не имѣлъ долговъ и вообще считался почтеннымъ гражданиномъ. Какое было дѣло доктору Харфорду и даже мистеру Комфорту, что онъ варилъ дурное пиво? Онъ никого не принуждалъ пить свое произведеніе. Почему же человѣку не заниматься, открыто и законнымъ образомъ, варкою дурнаго пива, если требованіе на это пиво было такъ велико, что давало ему возможность жить этимъ занятіемъ? Съ другой стороны, Роуанъ никому изъ нихъ не былъ лично извѣстенъ; они не хотѣли допустить перемѣны, при которой имѣлась въ виду передача имъ урока или улучшеніе ихъ состоянія. Они вѣрили, что мистеръ Таппитъ былъ оскорбленъ въ своей конторѣ. Для нихъ обидно было, что молодой, неженатый человѣкъ, на плечахъ котораго не лежало бремени семейства, рѣшился дѣлать угрозы пожилому человѣку, у котораго была жена и трое дочерей. Хороши или дурны были предложенія Роуана, справедливы или нѣтъ, — они не освѣдомлялись, да впрочемъ и ничего бы не узнали, если бы и захотѣли. Они судили человѣка и осуждали его. Мистеръ Комфортъ осуждалъ его точно также, какъ и докторъ Харфордъ, — не подумавъ, до какой степени приговоръ его могъ быть роковымъ для счастія бѣдной Рэчель Рэй.

— Дѣло въ томъ, Ботлеръ, сказалъ докторъ, когда мистеръ Комфортъ оставилъ столовую и ушелъ въ гостиную: — дѣло въ томъ, что ваша жена разыграла свои карты на пивоваренномъ заводѣ не съ такимъ искусствомъ, съ какимъ она обыкновенно играетъ. Она приняла сторону этого молодаго человѣка, а послѣ того, не знаю, можно ли надѣяться, что Таппитъ будетъ стоять за васъ.

— Что же дѣлать! не всегда и полководцы успѣваютъ, сказалъ Корнбюри, смѣясь.

— Да; нѣкоторые успѣваютъ. Я долженъ признаться, что ваша жена рѣдко въ чемъ не успѣвала. — Однако, пойдемте наверхъ; вы не говорите ей, что я обвиняю ее. Она хороша, какъ золото, и я не хотѣлъ бы ссориться съ нею.

Когда старый докторъ и Ботлеръ Корнбюри пришли въ госгипую, имена Роуана и Таппита не были еще изгнаны изъ разговора; — напротивъ, къ нимъ присоединились нѣкоторыя другія. Имя Рэчель снова было упомянуто, а также и имя сестры Рэчель.

— Папа, знаете ли вы, кто женится? спросила миссъ Харфордъ.

— Нѣтъ, мой другъ, — не знаю, отвѣчалъ докторъ.

— Мистеръ Пронгъ женится на мистриссъ Прэймъ, сказала миссъ Харфордъ, показывая торжественностію голоса, что предметъ этотъ по своему свойству устраняетъ всякія шутки. Нерасположенъ былъ къ шуткамъ и докторъ Харфордъ, услышавъ подобное извѣстіе. — Мистеръ Пронгъ! сказалъ онъ. — Пустяки; кто сказалъ тебѣ?

— Мнѣ сказала Бэкеръ. Мистриссъ Бэкеръ была ключницею въ Бэзельхорстскомъ ректорскомъ домѣ и занимала эту должность болѣе тридцати лѣтъ. — Она узнала это въ домѣ Драббига, гдѣ живетъ мистриссъ Прэймъ съ тѣхъ поръ, какъ оставила коттэджъ своей матери.

— Если, это правда, Комфортъ, сказалъ докторъ: — то поздравляю васъ съ вашей прихожанкой.

— Мистриссъ Прэймъ не принадлежитъ къ моему приходу, сказалъ костонскій священникъ. — Если это правда, то мнѣ очень жаль ея мать, — очень жаль.

— Я рѣшительно не вѣрю этому, сказала мистриссъ Корнбюри.

— Бѣдная, жалкая, несчастная женщина! сказалъ докторъ. — Надѣюсь, что небольшія деньги, которыя она имѣетъ, все еще въ ея рукахъ?

— Я полагаю, сказалъ мистеръ Комфортъ.

— Ахъ, да! я вѣрю, что это правда, сказалъ докторъ. — Она всегда ухаживала за нимъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ пріѣхалъ сюда. Я не сомнѣваюсь, что это правда. Бѣдное, бѣдное созданіе! несчастная женщина! — И докторъ невольно вздохнулъ при мысли о несчастіи, которое готовилось будущей женѣ мистера Пронга. — Дурной тотъ вѣтеръ, который ничего хорошаго не приноситъ съ собой, продолжалъ онъ послѣ непродолжительной паузы. — Онъ броситъ ее, убѣжитъ отъ нея, лишь только заручится ея деньгами, и мы избавимся его. Бѣдная, — несчастная!

Прежде чѣмъ кончился вечеръ, мистриссъ Корнбюри и ея отецъ снова обсуждали вопросъ о возможности брака между Рэчель и Роуаномъ. Мистеръ Комфортъ заявилъ свое убѣжденіе, что было бы опасно поощрять подобныя надежды, — между тѣмъ какъ его дочь протестовала противъ этого и говорила, что ни подъ какимъ видомъ не оставивъ Рэчель, и по возможности поможетъ ей.

— Папа, вы подождите осуждать его, — сказала она.

— Я вовсе его не осуждаю, но едва ли мы увидимъ его въ Бэзльхорстѣ. И опять, мой другъ, хорошо ли это, что онъ уѣхалъ, не уплативъ долговъ?

ГЛАВА XIX.
МИСТЕРЪ КОМФОРТЪ ЗАХОДИТЪ ВЪ КОТТЭДЖЪ.

Мистриссъ Рэй, сильно встревоженная письмомъ Роуана, отправилась къ мистеру Комфорту, но не застала его дома. Поэтому она написала ему, въ его кабинетѣ, нѣсколько простыхъ словъ, объяснивъ дѣло, по которому нуждалась въ его совѣтѣ. Почти и всякая другая женщина въ половину прикрыла бы настоящія свои желанія туманомъ двусмысленныхъ словъ, но мистриссъ Рэй не имѣла привычки скрывать что нибудь отъ своего священника. — Рэчель получила письмо отъ молодаго мистера Роуана, писала она: и я попросила ее не отвѣчать, пока я не покажу вамъ этого письма. — Мистеръ Комфортъ не замедлилъ послать въ Браггзъ-Энд сказать, что онъ самъ зайдетъ въ коттэджъ, и назначилъ часъ своего визита. — Визитъ этотъ долженъ былъ состояться на другое утро послѣ обѣда доктора Харфордда; и мистеръ Комфортъ много думалъ о предстоявшемъ совѣщаніи между нимъ и матерью Рэчель, въ то время, когда въ домѣ доктора разсуждали о поведеніи Роуана; но при этомъ случаѣ онъ никому, даже своей дочери, не сказалъ о просьбѣ, съ которой обратилась къ нему мистриссъ Рэй. Въ одиннадцать чаеовъ онъ показался у дверей коттеджа и, разумѣется, засталъ мистриссъ Рэй одну. Рэчель удалилась къ мистриссъ Стортъ и крайне изумила эту добрую женщину своимъ молчаніемъ и смущеніемъ.

— Что съ тобой, моя милая? сказала мистриссъ Стортъ: — неужели у тебя сегодня и словечка нѣтъ повеселѣе! Рэчель призналась, что нѣтъ, и мистриссъ Стортъ позволила ей оставаться въ мрачномъ настроеніи духа…

— Ахъ, мистеръ Комфортъ, какъ вы добры! начала мистриссъ Рэй, лишь только увидѣла своего друга внутри коттеджа. Отправляясь къ вамъ, я вовсе не думала безпокоить и просить васъ пожаловать сюда.

Мистеръ Комфортъ увѣрилъ ее, что это не составляетъ для него никакого безпокойства, что онъ въ долгу у нея визитомъ, и потомъ спросилъ о Рэчель.

— По правдѣ вамъ сказать, она нарочно ушла за зеленый лугъ къ мистриссъ Стортъ, чтобы не мѣшать. Да, мистеръ Комфортъ, и для нея настало время испытаній, — тяжелое время; что бы тамъ ни дѣлалось, а она добрая дѣвушка, очень добрая дѣвушка.

— Вамъ нѣтъ надобности, мистриссъ Рэй, и говорить мнѣ объ этомъ.

— Но я должна говорить. Сестра ея все думаетъ, что Рэчель слишкомъ свободно подаетъ надежды этому молодому человѣку, но…

— Кстати, мистриссъ Рэй, — мнѣ сказывали, что мистриссъ Прэймъ сама выходить за мужъ.

— Вамъ это сказывали?

— Да, да; — я слышалъ вчера въ Бэзльхорстѣ, — выводитъ за мужъ за мистера Пронга.

— Она держала это въ такой тайнѣ, что я не думала, что кто нибудь узнаетъ объ этомъ.

— Значитъ это правда?

— Не могу сказать, что дѣло окончательно рѣшено. Онъ сдѣлалъ ей предложеніе, — тутъ нѣтъ никакого сомнѣнія, мистеръ Комфортъ, какъ нѣтъ сомнѣнія и въ томъ, что она ему не отказала.

— Пусть она зорче смотритъ за своими деньгами, сказалъ мистеръ Комфортъ.

— Правда ваша, правда. Она вовсе не намѣрена передать ихъ ему, — это я вамъ вѣрно говорю.

— He могу сказать, мистриссъ Рей, чтобы бракъ этотъ нравился мнѣ, — не нравиться ни въ какомъ отношеніи. Нѣтъ, разумѣется, никакого основанія, почему бы старшей вашей дочери не выйти замужъ, но…

— Что же мнѣ дѣлать, мистеръ Комфорть? Я сама знаю, что онъ вовсе не то, чѣмъ бы ему слѣдовало быть; — въ немъ вовсе нѣтъ того, что нужно для священника. Зная, что онъ не былъ ни въ какой коллегіи, я не хотѣла слушать его. Впрочемъ, мистеръ Комфортъ, ктобы тамъ ни пришелъ, а я никогда не оставлю вашей церкви. И если бы я имѣла вліяніе на Доротею, она никогда бы съ нимъ не связалась, — никогда. Но что же мнѣ дѣлать, мистеръ Комфортъ? Она можетъ ходить, куда хочетъ.

— Мистеръ Прэймъ былъ джентльменъ и христіанинъ, сказалъ священникъ.

— Ваша правда, мистеръ Комфортъ, и мужъ, какимъ могла гордиться вся кы молодая женщина. Но онъ такъ скоро былъ взятъ отъ нея, — очень скоро! и послѣ того она такъ мало думала объ этомъ свѣтѣ.

— Не знаю, о чемъ она думаетъ теперь.

— Не о себѣ, мистеръ Комфортъ, — ни на волосъ. Доротея очень сурова, но, надо отдать ей справедливость, — собой не занята.

— Зачѣмъ же, поэтому, она выходить за него?

— Затѣмъ, что онъ совершенно одинокій человѣкъ.

— Одинокій человѣкъ!

— И затѣмъ еще, какъ говоритъ Доротея, что, будучи женой священника, она въ состояніи будетъ лучше воздѣлывать свой виноградникъ.

— Гм! воздѣлывать виноградникъ! Впрочемъ не мое дѣло, и, какъ вы говорите, я полагаю, вы ничѣмъ тутъ не поможете?

— Ничѣмъ, — я это знаю. Да она никогда и не думаетъ спрашивать моихъ совѣтовъ.

— Пусть только бережетъ свои деньги, вотъ и все тутъ. — Ну, что же вы мнѣ скажете насчетъ милой моей Рэчель? Мнѣ несравненно было пріятнѣе слышать о ея замужествѣ, — если бы я зналъ, что человѣкъ вполнѣ ея достоинъ.

Мистриссъ Рэй опустила въ карманъ руку и, вынувъ оттуда письмо Роуана, передала его священнику. Доставая письмо, она смотрѣла въ его лицо глазами, въ которыхъ выражалось самое глубокое безпокойство. Она была сильно напугана обширностію этого брачнаго вопроса. Она боялась непріязни со стороны мистриссъ Роуанъ, и въ то же время сомнѣвалась въ постоянствѣ Луки. Она не могла освободиться отъ мысли, что всякій молодой человѣкъ изъ Лондона — человѣкъ весьма опасный, что онъ могъ оказаться волкомъ, и что довѣрять свою овечку его попеченію было бы опасно. Не смотря на то, она отъ души желала, чтобы приговоръ мистера Комфорта былъ въ пользу молодаго человѣка. Если бы онъ только сказалъ, что молодой человѣкъ вовсе не волкъ, — если бы онъ принялъ на себя отвѣтственность за молодаго человѣка, --мистриссъ Рэй сдѣлалась бы одною изъ счастливѣйшихъ женщинъ въ Девонширѣ. Съ какимъ сіяющимъ лицомъ, съ какой истинной радостью, съ какими улыбками сквозь слезы встрѣтила бы она Рэчель по возвращеніи ея съ сосѣдней фермы! Съ какимъ нетерпѣніемъ смотрѣла бы она на Рэчель, переходящую зеленое поле, стала бы манить ее и заранѣе разсказывать свою счастливую повѣсть знаками своей радости! Но въ это утро не суждено было сложиться такой счастливой повѣсти. Во время чтенія письма она пристально смотрѣла на лицо священника, и скоро замѣтила, что приговоръ состоится не въ пользу автора письма. Я не думаю, что мистриссъ Рэй была одарена особенной способностью быстро читать по выраженію лица, но въ этомъ случаѣ она прочитала выраженіе лица мистера Комфорта. Каждый изъ насъ въ большей или меньшей степени одаренъ этой способностью. О истинѣ, или недостаткѣ истины въ каждомъ сказанномъ намъ словѣ мы, большею частію, судимъ по лицу говорящаго. По лицу каждаго мужчины, которыхъ мы видѣли, но которые все равно говорили ли съ нами, или нѣтъ, мы составляемъ сужденіе, — и въ девяти случаяхъ изъ десяти наше сужденіе бываетъ справедливо. Это десятое сужденіе, — то есть сужденіе невѣрное, ошибочное, всегда является къ намъ съ послѣдствіями его ошибочности, и заставляетъ насъ говорить, что наружности обманчивы, что имъ нельзя довѣрять. Не довѣряя же имъ, мы всегда оставались бы въ сомнѣніи, въ потемкахъ, въ невѣдѣніи. Въ то время, какъ мистеръ Комфортъ читалъ письмо, мистриссъ Рэй знала уже, что въ этотъ день ей не позволено будетъ сказать Рэчель хотя нѣсколько радостныхъ словъ. Она угадывала, что молодой человѣкъ будетъ представленъ ей, какъ человѣкъ опасный, но ни подъ коимъ видомъ не знала, что читала по лицу священника непогрѣшительно вѣрно. Мистеръ Комфортъ читалъ медленно, взвѣшивая каждое слово; — окончивъ чтеніе, онъ такъ же медленно сложилъ его и положилъ въ конвертъ.

— Онъ высказываетъ свои намѣренія, сказалъ онъ, возвращая мистриссъ Рэй письмо.

— Да; мнѣ тоже кажется, что онъ высказываетъ свои намѣренія.

— Но мы не можемъ сказать, долго ли будутъ оставаться при немъ эти намѣренія; не можемъ также сказать, будетъ ли этотъ союзъ хорошъ для Рэчель, даже если онъ останется и твердъ въ своихъ намѣреніяхъ. Если вы просите моего совѣта, мистриссъ Рэй…

— Я прошу его, мистеръ Комфортъ.

— Въ такомъ случаѣ, прежде чѣмъ позволить Рэчель подавать ему надежды, намъ всѣмъ слѣдуетъ узнать о немъ побольше; вотъ мое мнѣніе.

Мистриссъ Рэй не могла подавить въ своемъ сердцѣ легкой досады на священника. Она припомнила слова, столь различныя не только въ значеніи, но и въ самомъ тонѣ, съ которымъ они были произнесены, слова, которыми онъ разрѣшалъ Рэчель отправиться на балъ. —Молодые люди полюбили другъ друга, сказалъ онъ тогда такъ радушно, такимъ веселымъ голосомъ, какъ будто подобная любовь заслуживала всякаго поощренія. Онъ говорилъ тогда, что супружеская жизнь есть самое счастливое состояніе, какъ для мужчинъ, такъ и для женщинъ, и при этомъ освѣдомлялся о средствахъ Роуана. Каждое пророненное имъ тогда слово выражало мнѣніе, что Лука Роуанъ самый выгодный женихъ. А теперь онъ названъ чуть-чуть не настоящимъ волкомъ. Почему мистеръ Комфортъ не сказалъ тогда, при первомъ свиданіи, когда ничего еще не было сдѣлано, что прежде чѣмъ подавать надежды молодому человѣку, необходимо разузнать о немъ побольше? Мистриссъ Рэй чувствовала себя обиженною; но не смотря на то, довѣріе къ такому совѣтнику не уменьшилось черезъ это обстоятельство.

— Я полагаю, надо отвѣчать, сказала мистриссъ Рэй.

— О, да; разумѣется, надо.

— Кто же долженъ отвѣчать, мистеръ Комфортъ?

— Пусть отвѣчаетъ сама Рэчель. Пусть она скажетъ ему, что не приготовилась еще вести переписку съ нимъ, и что это письмо пока будетъ послѣднее, понимаете?

— А насчетъ… насчетъ любви его къ ней? Вѣдь они, мистеръ Комфортъ, дали обѣщаніе любить другъ друга, и право, ни одинъ молодой человѣкъ не признавался въ любви своей благороднѣе мистера Роуана.

— Нѣтъ никакого сомнѣнія, что его намѣренія благородны; но знаете ли, мистриссъ Рэй, въ дѣлахъ подобнаго рода нужно дѣйствовать какъ можно осторожнѣе! Очевидно, что его мать не желаетъ этого брака.

— И онъ не долженъ былъ называть ее дурочкой, не правда ли?

— Я не придаю этому особаго значенія.

— Вы не придаете?

— Это ни больше, ни меньше, какъ шутка. Но мистриссъ Роуанъ считаетъ этотъ бракъ неровнымъ изъ-за денегъ; — вы знаете, что въ этихъ случаяхъ деньги играютъ весьма большую роль. При томъ же онъ далеко отсюда, и вы не можете знать, что онъ дѣлаетъ.

— Это совершенная правда, мистеръ Комфортъ.

— Онъ поссорился съ здѣшними жителями. Съ своей стороны я расположенъ думать, что онъ поступилъ съ мистеромъ Таппитомъ весьма неблаговидно.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Я такъ думаю, мистриссъ Рэй. Вчера о немъ былъ разговоръ въ Бэзльхорстѣ, и я боюсь, что онъ поступилъ весьма дурно въ пивоваренномъ заводѣ. Онъ обмѣнялся съ мистеромъ Таппитомъ весьма серьезными словами.

— Да; я это знаю. Онъ говорилъ объ этомъ Рэчель. Мнѣ кажется, онъ сказалъ, что намѣренъ судиться съ мистеромъ Таппитомъ.

— А если такъ, то по всей вѣроятности его никогда здѣсь больше не увидятъ. Человѣку непріятно пріѣзжать въ то мѣсто, гдѣ онъ имѣетъ ссору. Что касается до тяжбы, то мнѣ кажется, судя по тому, что я слышалъ, онъ ее проиграетъ. Безъ всякаго сомнѣнія онъ имѣетъ значительную часть въ пивоваренномъ заводѣ; но онъ хочетъ быть господиномъ всего, а это, согласитесь, безразсудно. Еще это не все, мистриссъ Рэй: — тутъ есть еще нѣчто хуже этого.

— Хуже этого! сказала мистриссъ Рэй, и мрачныя тѣни быстро потушили въ ея сердцѣ послѣдній лучь отрады.

— Мнѣ говорили, что онъ уѣхалъ отсюда не уплативъ долговъ. Если это правда, то подобный поступокъ показываетъ, что средства его не въ цвѣтущемъ состояніи. А зачѣмъ же мистеръ Комфортъ при свиданіи передъ баломъ Таппита положительно говорилъ, что Роуанъ имѣетъ хорошія средства? Эта мысль внезапно мелькнула въ головѣ мистриссъ Рэй. Мистеръ Комфортъ продолжалъ однакоже свои предостереженія. — Какъ скоро дѣло идетъ о счастіи такой дѣвушки, какъ Рэчель, то невозможно не быть осторожнымъ. Что будетъ съ нами, если впослѣдствіи окажется, что мы отдали ее за негодяя?

— О, Боже, Боже! Я не думаю, что онъ можетъ быть негодяемъ: — онъ такъ степенно пилъ чай у меня.

— Я не говорю, что онъ негодяй, я не осуждаю его; но во всякомъ случаѣ мы должны быть осторожны. Зачѣмъ онъ до отъѣзда не уплатилъ долговъ? Молодой человѣкъ долженъ всегда платить свои долги.

— Быть можетъ, онъ прислалъ сюда переводный вексель, сказала мистриссъ Рэй. —Эти векселя такъ удобны, конечно, когда вы имѣете деньги.

— Если онъ не прислалъ, то надѣюсь, что пришлетъ; могу васъ увѣрить, что мнѣ не хотѣлось бы думать о немъ дурно. Можетъ статься, еще все окажется прекрасно. Вы можете быть увѣрены, мистриссъ Рэй, что если Роуанъ дѣйствительно привязанъ къ Рэчель, онъ ее не оставитъ, потому что она не бросилась въ его объятія при первомъ его словѣ. Ничто такъ не идетъ къ молоденькой дѣвушкѣ, какъ небольшая осторожность; эта осторожность заставитъ молодаго человѣка больше о ней думать. Если Рэчель воображаетъ, что любитъ его, то пусть немного пріостановится въ выраженіи своихъ чувствъ и посмотритъ, изъ какого матеріала онъ выдѣланъ. Я, на ея мѣстѣ, сказалъ бы ему, что, по моему мнѣнію, до выраженія положительнаго согласія на бракъ, лучше подождать немного.

— Но, мистеръ Комфортъ, какъ же ей начать письмо? Вы видѣли, что онъ называетъ ее неоцѣненнѣйшею Рэчель.

— Пусть она скажетъ въ началѣ письма: «дорогой мистеръ Роуанъ». Въ этомъ ничего не можетъ быть дурнаго.

— Она не должна, я полагаю, называть его Лукою.

— Я думаю, это будетъ лучше. Молодые люди придаютъ этому слишкомъ большое значеніе.

— А въ концѣ ей не слѣдуетъ говорить «душевно вамъ преданная».

— Она сама лучше всякихъ нашихъ совѣтовъ пойметъ, что и какъ нужно писать, когда приступитъ къ письму. Поцалуйте ее за меня и скажите, что я считаю ее милой, хорошей дѣвушкой, и что полное ваше довѣріе къ ней должно служить для васъ величайшей отрадой.

Сказавъ это, мистеръ Комфортъ удалился.

Рэчель, сидѣвшая у окна большой лицевой кухни мистриссъ Стортъ, на противоположной сторонѣ зеленаго поля, видѣла, какъ мистеръ Комфортъ вышелъ изъ коттэджа и сѣлъ въ маленькій кабріолетъ, который, вмѣстѣ съ ливрейнымъ жокеемъ, стоялъ у садовой калитки въ теченіи переговоровъ. Мистриссъ Стортъ ходила около молочныхъ кринокъ, снимала сливки и сбивала масло, не обращая вниманія ни на Рэчель, ни на посѣтителя коттэджа. Но она знала все, что происходило, и отъ всей души желала счастія молодой своей подругѣ и ея любовнику. Рэчель обождала, пока кабріолетъ не скрылся изъ виду и не затихъ стукъ его колесъ, и потомъ приготовилась уйти. Она медленно встала со стула, какъ будто боясь показаться на зеленомъ полѣ, и простояла еще нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ вышла изъ кухни.

— Ты ужь уходишь? сказала мистриссъ Стортъ, воротившаяся съ заднихъ предѣловъ своей территоріи, съ засученными по локоть рукавами и въ огромномъ передникѣ, обхватывавшемъ почти все ея платье. Она также неохотно согласилась бы заниматься работой своей въ лицевой кухнѣ, какъ не согласился бы я работать въ гостиной. — Ты ужь уходишь домой, моя милая?

— Да, мистриссъ Стортъ. Къ мама пріѣзжалъ мистеръ Комфортъ по какому-то дѣлу, и я, чтобы не мѣшать имъ, пришла посидѣть у васъ.

— Я всегда рада тебѣ, какъ майскимъ цвѣтамъ, и утромъ, и вечеромъ, — ты вѣдь это знаешь, моя дорогая. Что касается до мистера Комфорта, то я всегда говорила, что отъ него не дождешься большаго комфорта. Пасторы умѣютъ хорошо и много говорить только съ каѳедры. Что они знаютъ о молодыхъ людяхъ и дѣвушкахъ?

— Онъ очень старый другъ моей мама.

— Старые друзья всегда лучше новыхъ; этого я не отвергаю. Но послушай, моя милая, мой мужъ тоже старый другъ. Онъ знаетъ тебя съ тѣхъ поръ, какъ поднималъ тебя на руки, чтобы рвать сливы вонъ съ этого дерева; въ теченіи послѣднихъ десяти лѣтъ видѣлъ тебя гораздо чаще, чѣмъ мистеръ Комфортъ, Если они говорятъ что нибудь дурно о твоей радости, скажи мнѣ, и Стортъ разузнаетъ, правда это, или нѣтъ. Никому не позволь отнять у себя своего милаго. Пріятно, когда вѣрныя сердца соединяются, но убійственно, когда ихъ разрываютъ.

Передавая такой добрый совѣтъ, заключающійся въ старинныхъ мѣстныхъ стихахъ, мистриссъ Стортъ обняла Рэчель, поцаловала ее и отпустила.

Тихо переходила Рэчель черезъ зеленое поле, не смѣя даже взглянуть на дверь своего коттэджа. Никого не стояло у этой двери; если бы Рэчель и смотрѣла на нее во всѣ глаза, то не увидѣла бы ничего такого, что могло бы сообщить ей что нибудь. Она шла очень медленно, размышляя по дорогѣ о словахъ мистриссъ Стортъ: — «никому не позволь отнять у себя своего милаго». Не тяжело ли, въ самомъ дѣлѣ, переносить такое положеніе, особливо если она не подавала никакой надежды ни себѣ, ни Роуану, не получивъ на это полнаго разрѣшенія. Рэчель хотѣла исполнить все, что бы ни приказала ей мать; но ей будетъ обидно, она чувствовала, что будетъ больно, обидно, оскорбительно, если мать прикажетъ ей думать о Роуанѣ, какъ думаютъ о тѣхъ, кто навсегда насъ покинулъ.

Рэчель вошла въ коттэджъ безъ всякаго шума; еще тише вошла она въ комнату и увидѣла, что ея мать сидѣла на старой софѣ противъ камина; съ какимъ-то принужденнымъ спокойствіемъ, мистриссъ Рэй смотрѣла на лежавшее передъ ней рукодѣлье. Это не было ея обыкновеннымъ мѣстомъ, и при томъ же она принадлежала къ числу женщинъ, которыя въ обыденныхъ занятіяхъ своихъ никогда не оставляютъ мѣстъ, къ которымъ привыкли. Она имѣла старое кресло подлѣ камина, и другое немного поменьше подлѣ окна; ее всегда можно было найти на одномъ изъ этихъ креселъ, за исключеніемъ особенныхъ случаевъ, подобныхъ настоящему, когда какое ни-будь важное обстоятельство заставляло ее покидать эти мѣста отдохновенія.

— Ну, что, мама! сказала Рэчель, подойдя къ матери. Мистриссъ Рэй взглянула въ лицо дочери и испугалась. — Что сказалъ вамъ мистеръ Комфортъ?

Не тяжело ли было для мистриссъ Рэй, что въ такую минуту она не имѣла мужа, на котораго могла бы опереться? Читатель вѣроятно припомнитъ, что въ самомъ началѣ этого разсказа мистриссъ Рэй была описана какъ женщина, особенно нуждавшаяся въ какомъ нибудь уголкѣ, въ тычинкѣ, въ подпорѣ, на которыя могла бы склониться всей своей тяжестью, въ мужниной силѣ, которая могла бы руководить ее. Въ подобной опорѣ, въ такой руководящей силѣ, она никогда такъ не нуждалась, какъ въ настоящее время. Мистриссъ Рэй взглянула въ лицо Рэчель и испугалась. — Онъ былъ здѣсь, моя милая, и уѣхалъ, сказала она.

— Я это знаю, мама, сказала Рэчель: — я видѣла, какъ онъ уѣхалъ; поэтому-то я и пришла отъ мистриссъ Стортъ.

Голосъ Рэчель звучалъ твердо; въ немъ не отзывалось ни малѣйшей нѣжности. Онъ былъ такъ твердъ, что показался мистриссъ Рэй даже обиднымъ. Нѣтъ сомнѣнія, что Рэчель страдала, да развѣ она не страдала тоже? Не готова ли она была отдать кровь изъ груди своей, подобно самкѣ пеликана, лишь бы только получить отъ своего совѣтника приговоръ, который могъ бы доставить ея дочери утѣшеніе и радость? Не готова ли она была принести себя въ жертву за подобный приговоръ, даже въ такомъ случаѣ, еслибы съ приведеніемъ его въ исполненіе она осталась совершенно одинокою и покинутою въ мірѣ? Поэтому зачѣмъ же Рэчель должна обходиться съ ней сурово? Виновата ли она, если бѣдствію суждено обрушиться на нихъ обѣихъ?

— Я знаю, Рэчель, ты будешь обвинять меня, но я ничего другаго не могла сдѣлать. Я обязана была посовѣтоваться съ кѣмъ нибудь; а кто другой, какъ не мистеръ Комфортъ, въ состояніи подать мнѣ добрый совѣтъ? Ты сама не хотѣла, чтобы я пошла къ Доротеѣ, а что касается до мистера Пронга…

— О, мама, мама! зачѣмъ вы говорите это? Развѣ я противилась вамъ? Развѣ я жаловалась на мистера Комфорта? Вы забыли, что ничего еще не передали мнѣ.

— Нѣтъ, душа моя, я не забыла, хотя и желала бы забыть. Онъ говоритъ, что мистеръ Роуанъ весьма дурно поступилъ съ Таппитомъ, что онъ уѣхалъ отсюда, не заплативъ долговъ, что тяжбу онъ проиграетъ и что никогда не покажетъ своихъ глазъ въ Бэзльхорстъ; онъ говоритъ также, что съ твоей стороны было бы весьма безразсудно вступить съ нимъ въ переписку, весьма безразсудно, потому что такая молодая дѣвушка, какъ ты, должна быть очень осторожна въ подобныхъ вещахъ; наконецъ онъ сказалъ, что будетъ уважать тебя еще болѣе, если ты не будешь… не будешь, какъ бы тебѣ сказать, не будешь навязываться ему на шею. Это все его слова; потомъ онъ говоритъ, что если мистеръ Роуанъ дѣйствительно любитъ тебя, то безъ всякаго сомнѣнія, пріѣдетъ сюда, что ты должна отвѣтить па письмо и назвать его дорогимъ мистеромъ Роуаномъ. Не называй его Лукою, потому что молодые люди любятъ придавать этому слишкомъ большое значеніе. Ты должна сказать ему, что между вами нѣтъ еще никакого обязательства, и слѣдовательно не можетъ быть ни переписки и вообще ничего въ этомъ родѣ. Ты можешь, однако же, сказать что нибудь любезное, выразить надежду, что онъ здоровъ, словомъ, что нибудь такое; а потомъ, когда придешь къ концу, то подпишись «покорною слугою». Тутъ не хорошо говорить что нибудь о любви или преданности, потому что, кто знаетъ, что изъ этого можетъ выйти. Кажется, все, дай мнѣ припомнить; да, вотъ еще одно обстоятельство. Мистеръ Комфортъ сказалъ, что ты добрая дѣвушка, и онъ увѣренъ, что ты ничего безразсуднаго не дѣлала, ни дѣломъ, ни словомъ, ни въ помышленіи, и я ему сказала то же самое. Вѣдь ты мое милое, прекрасное дитя. Ахъ, Рэчель, какъ бы я желала, чтобы все устроилось между вами надлежащимъ образомъ!

Никто не можетъ отвергать, что мистриссъ Рэй передала со всею отчетливостью слова мистера Комфорта, но они не сообщили Рэчель ясной идеи о томъ, что именно должна она дѣлать. — Уѣхалъ отсюда, оставивъ долги! сказала она: — кто говоритъ подобныя вещи?

— Сейчасъ только сказалъ мнѣ это мистеръ Комфортъ. Но можетъ статься, онъ пришлетъ вексель.

— Не думаю, чтобы онъ уѣхалъ, не заплативъ долговъ. И почему онъ долженъ проиграть процессъ, если правда на его сторонѣ? Онъ не хочетъ дѣлать вреда мистеру Таппиту.

— Душа моя, я ничего этого не знаю; знаю только, что они поссорились.

— Но почему же въ этой ссорѣ мистеръ Таппитъ не столько же виноватъ, сколько и онъ? А что касается до предположенія, что онъ никогда не покажетъ глазъ въ Бэзльхорстъ!.. О, мама! неужели вы не знаете, что онъ никогда не постыдится показать своихъ глазъ гдѣ бы то ни было? Не покажетъ своихъ глазъ! Мама, я не вѣрю этому, ни слову не вѣрю.

— Такъ сказалъ мнѣ мистеръ Комфортъ.

Въ этотъ моментъ Рэчель вспомнила слова мистриссъ Стортъ: — «не позволяй никому отнимать у себя своего милаго». Этотъ милый былъ единственнымъ ея достояніемъ, единственнымъ предметомъ, который она цѣнила выше всего въ свѣтѣ. Онъ былъ ея радостью, гордостью, счастіемъ, и теперь она чувствовала, что его хотятъ отнять у нея. Если бы въ это время мистеръ Комфортъ находился въ коттэджѣ, она встала бы передъ нимъ и заговорила бы, какъ никогда не говорила прежде. Въ ней забушевалъ духъ возмущенія противъ цѣлаго свѣта, — противъ цѣлаго свѣта, за исключеніемъ только той слабой женщины, которая сидѣла передъ ней на софѣ. Глаза Рэчель запылали гнѣвомъ, мистриссъ Рэй видѣла это; но все же Рэчель рѣшилась повиноваться своей матери.

— Все это вздоръ, сказала Рэчель: --я никогда никому не повѣрю, что онъ побоится показаться въ Бэзльхорстъ. Наружность его не доказываетъ этого.

— Наружность, Рэчель, бываетъ обманчива.

— А что касается до долговъ, то не знаю, кто бы успѣлъ расплатиться съ ними, если ему дадутъ знать по телеграфу, чтобы онъ немедленно пріѣхалъ. Въ Бэзльхорстѣ, я увѣрена, есть множество людей, которые должны гораздо больше его. Къ тому же онъ имѣетъ пай въ пивоваренномъ заводѣ, такъ что за его долги нѣтъ никакой надобности опасаться.

— Мистеръ Комфортъ вѣдь не сказалъ, что ты должна съ нимъ разсориться.

— Мистеръ Комфортъ! мама, что такое для меня мистеръ Комфортъ?

Это было сказано такимъ тономъ, что мистриссъ Рэй положительно вскочила съ мѣста.

— Но, Рэчель, онъ мой стариннѣйшій другъ: — онъ былъ другомъ твоего отца.

— Почему же онъ не говорилъ этого прежде? Почему… почему… почему? Мама, я не могу его бросить теперь. Развѣ я не сказала ему, что… что буду любить его? Куда и какъ я покажу свое лицо, если откажусь отъ своего слова? Мама, я люблю его, люблю его всѣмъ сердцемъ, всею силою моей души, и что бы тамъ ни говорили, для меня рѣшительно все равно. Сколько бы онъ ни былъ долженъ, я буду любить его по прежнему. Моя любовь нисколько бы не измѣнилась, даже и въ такомъ случаѣ, если бы онъ убилъ мистера Таппита.

— Рэчель! подумай, что ты говоришь.

— Не измѣнилась бы, увѣряю васъ. — Онъ не виноватъ, если мистеръ Таппитъ началъ первымъ.

— Но, Рэчель, милая Рэчель, что же намъ дѣлать? Если онъ уѣхалъ отсюда, мы не можемъ принудить его воротиться назадъ.

— Однако онъ сейчасъ же написалъ о себѣ.

— Да вѣдь и ты будешь отвѣчать ему--не такъ ли?

— Да, но какъ отвѣчать, мама? Могу ли я ожидать, что послѣ такого отвѣта онъ захочетъ видѣться со мной? --Мнѣ вовсе нѣтъ надобности выражать надежду, что онъ находится въ добромъ здоровьи. Если я не могу сказать ему, что онъ мой милый, мой дорогой, мой ненаглядный Лука, и что я люблю его всѣмъ сердцемъ, то неужели я въ состояніи буду сказать ему, чтобы онъ оставался на мѣстѣ и больше не безпокоился? Желала бы я знать, что онъ подумаетъ о мнѣ, когда я напишу подобный отвѣтъ!

— Если въ немъ есть постоянство, то онъ немного подождетъ и потомъ пріѣдетъ сюда.

— Зачѣмъ ему ѣхать сюда послѣ такого отвѣта? Что могу я предложить ему, если онъ и пріѣдетъ? Нѣтъ, мама, можете сами написать отвѣтъ и ввести въ него, что вамъ угодно.

— Мистеръ Комфортъ говоритъ, лучше, если ты сама напишешь.

— Мистеръ Комфортъ! Не знаю, право, почему я должна дѣлать все, что скажетъ мистеръ Комфортъ?

При этомъ на память Рэчель снова пришли слова мистриссъ Стортъ: — «пасторы умѣютъ хорошо и много говорить только съ каѳедры». Послѣ этого въ теченіе нѣсколькихъ минутъ ничего не было сказано. Мистриссъ Рэй продолжала сидѣть на софѣ, и устремивъ свой взглядъ на столъ, поставленный по серединѣ комнаты, безпрестанно утирала глаза носовымъ платкомъ. Рэчель сидѣла на стулѣ, почти спиной къ матери, и пальчиками стучала по столу. Она была очень сердита, сердита даже на мать: ее убивала одна мысль, что письмо, какое приказывали ей написать, отдалитъ отъ нея навсегда ея любовника. Такимъ образомъ онѣ сидѣли и въ теченіе нѣсколькихъ минутъ не сказали другъ другу слова.

— Рэчель, заговорила, наконецъ, мистриссъ Рэй: — если сдѣлано дурно, то не лучше ли поправить это?

— Что же я сдѣлала дурнаго? сказала Рэчель, вскочивъ съ мѣста.

— Я сдѣлала дурно, а не ты.

— Нѣтъ, мама, вы ничего дурнаго не сдѣлали.

— Мнѣ слѣдовало бы знать больше, прежде чѣмъ я позволила ему войти въ нашъ домъ и поощряла тебя думать о немъ. — Тутъ я одна виновата. Другъ мой, ты простишь меня?

— Мама, вы ни въ чемъ не виноваты, и васъ не въ чемъ прощать.

— Я сдѣлала тебя несчастною, дитя мое, и мистриссъ Рэй зарыдала.

— Нѣтъ мама, я не несчастна, — а если несчастіе неизбѣжно, то я перенесу его. Съ этими словами Рэчель встала, обвила руки вокругъ шеи матери и обняла ее. — Я напишу отвѣтъ, но не теперь. До отправленія на почту вы его увидите.

ГЛАВА XX.
ПОКАЗЫВАЕТЪ, О ЧЕМЪ РЭЧЕЛЬ ДУМАЛА, КОГДА СИДѢЛА У ОГРАДЫ КЛАДБИЩА, И КАКЪ ПОТОМЪ НАПИСАЛА ПИСЬМО.

Рэчель, давъ обѣщаніе матери написать отвѣтъ, сейчасъ же удалилась въ свою комнату. Въ головѣ ея роилось множество думъ, которыя нужно было привести въ порядокъ, но которыя не иначе, однакоже, можно было привести въ удовлетворительный порядокъ, какъ въ уединеніи, и при томъ очевидно было, что это необходимо слѣдовало сдѣлать до написанія отвѣта. Надо припомнить, что до этой поры она не только никогда не писала любовныхъ писемъ, но никогда не писала болѣе или менѣе серьезнаго письма. Подъ вліяніемъ гнѣва, она хотѣла было предоставить этотъ трудъ своей матери, но потомъ въ ней вдругъ пробудилось чувство, котораго она почти не сознавала, чувство, говорившее ей, что сама она напишетъ письмо, по всей вѣроятности, съ большимъ достоинствомъ, чѣмъ ея мать. Что ея любовникъ оставитъ ее навсегда, она была почти увѣрена, но все же для нея было весьма важно, чтобы, оставляя ее, онъ сохранилъ полное къ ней уваженіе, хотя любовь и обратилась бы въ предметъ давно прошедшаго времени. Въ ея понятіяхъ Роуанъ былъ благороднѣйшимъ существомъ, быть любимой имъ даже въ теченіе нѣсколькихъ дней доставляло ей гораздо болѣе почести, чѣмъ она когда либо надѣялась пріобрѣсти Въ теченіе нѣсколькихъ дней ей позволено было мечтать, что счастіе предназначало ему быть ея мужемъ. Но судьба поставила ей преграду, и теперь она боялась, что счастіе и радость для нея миновали. Она просидѣла часъ въ одинокой своей комнатѣ и почувствовала въ себѣ гораздо болѣе силъ, чѣмъ въ то время, когда уходила отъ матери. Ее поддерживала гордость, которой было совершенно достаточно на первый часъ ея тяжелой горести. Такъ бываетъ со всѣми нами во время какого нибудь горя. При первомъ приливѣ его, какія бы ни были наружные признаки, мы обѣщаемъ себѣ поддержку со стороны какой-то внутренней силы, которой будетъ для насъ достаточно, чтобы скрыть его отъ глазъ внѣшняго міра. Но вскорѣ и эта внутренняя поддержка измѣняетъ намъ, слезы берутъ верхъ надъ нашей гордостью; сознаніе нашего достоинства рушится подъ бременемъ, которымъ мы отяготили его, и потомъ съ громкими сѣтованіями мы сознаемъ передъ собой свое ничтожество. Въ настоящія минуты гордость не покидала еще Рэчель. Спустившись внизъ изъ своей комнаты, Рэчель рѣшилась подавить въ груди свою печаль. Она узнала, что значитъ любить, — знала это, быть можетъ, въ теченіе недѣли, и теперь это знаніе ни къ чему ей не служило. У нея положительно отнимали ея милаго. Ей приказано было отдать свое сердце этому человѣку, — сердце и руку, и теперь, когда она отдала все свое сердце, ей приказываютъ отказать ему въ рукѣ. Она не осмѣлилась бы полюбить до тѣхъ поръ, пока не дали бы ей на это дозволенія. Дозволеніе было дано, и она полюбила, а теперь это же самое дозволеніе берутъ назадъ у нея. Рэчель знала, что ее оскорбили, — глубоко, сильно оскорбили, но она хотѣла перенести это оскорбленіе, ничего не обнаруживая, ничего не говоря. Съ этой рѣшимостью она спустилась внизъ и занялась домашнимъ хозяйствомъ.

Мистриссъ Рэй внимательно слѣдила за ней, и Рэчель знала, что за ней слѣдятъ, но ничего не показывала, ничего не говорила, продолжала заниматься своимъ дѣломъ, и только изрѣдка обращалась съ ласковымъ словомъ то къ матери, то къ маленькой дѣвушкѣ, которая прислуживала имъ.

— Не угодно ли вамъ, мама, идти обѣдать? сказала Рэчель съ улыбкой, взявъ руку своей матери.

— Лучше было бы, мнѣ кажется, никогда больше не садиться за обѣдъ, сказала мистриссъ Рэй.

— О, мама! зачѣмъ это говорить, особливо, когда готовитесь поблагодарить Господа за тѣ блага, которыя онъ ниспосылаетъ вамъ.

И мистриссъ Рэй тихимъ голосомъ, какъ будто ей сдѣлали выговоръ, прочитала молитву, и вмѣстѣ съ дочерью сѣла за трапезу.

Время послѣ обѣда тянулось весьма медленно, и почти въ глубокомъ молчаніи. Ни мать, ни дочь не хотѣли заводить разговора о Лукѣ Роуанѣ, ни та, ни другая не находили возможнымъ говорить о чемъ нибудь другомъ. Въ теченіе этихъ скучныхъ часовъ, только разъ и обмѣнялись они нѣсколькими словами по этому предмету.

— Тебѣ не достанетъ времени написать письмо послѣ чаю, сказала мистриссъ Рэй.

— Я не буду писать до завтра, отвѣчала Рэчель: — днемъ раньше или позже ничего не значитъ.

За чаемъ мисстриссъ Рэй спросила, не хочетъ ли Рэчель прогуляться, и вызвалась сдѣлать прогулку съ ней вмѣстѣ, но Рэчель, соглашаясь съ предложеніемъ, объявила, что лучше отправится одна. — Я знаю, съ моей стороны весьма дурно отвѣчать вамъ такимъ образомъ, когда вы столь добры, что предлагаете прогуляться со мной, не правда ли?

Мисстриссъ Рей поцаловала ее и отвѣчала, что весьма охотно останется дома. — Я знаю, тебѣ о многомъ надо подумать, — сказала мать. — Легкимъ движеніемъ головы Рэчель призналась, что ей дѣйствительно предстоитъ подумать о многомъ, и вскорѣ послѣ того вышла изъ коттэджа.

— Я думаю зайти къ Долли, — сказала она. — Не хорошо ссориться съ ней; быть можетъ, она опять переѣдетъ сюда и будетъ жить съ нами, — впрочемъ, я и забыла о мистерѣ Пронгѣ.

Передъ уходомъ рѣшено было, что она сходитъ къ сестрѣ и пригласитъ ее къ обѣду въ коттэджъ на слѣдующій день.

Рэчель пошла по дорогѣ въ Бэзльхорстъ прямо на квартиру сестры. До возвращенія домой она намѣревалась сдѣлать визитъ въ другое мѣсто, но для этого болѣе поздній часъ вечера казался удобнѣе. Мистриссъ Прэймъ была дома, и Рэчель, когда попросили ее войти въ комнату, въ которой, благодаря Доркасскимъ митингамъ, ей знакомъ былъ каждый стулъ, — увидѣла въ ней не только сестру, но миссъ Поккеръ и мистера Пронга. Рэчель не видѣла этого джентльмена съ тѣхъ поръ, какъ узнала, что онъ сдѣлается ея зятемъ, и теперь не знала, какъ поздороваться съ пимъ, но скоро сдѣлалось очевиднымъ, что въ эгу минуту отъ нея не ожидали никакихъ наружныхъ знаковъ уваженія.

— Я думаю, мистеръ Пронгъ, вы знаете мою сестру, сказала Доротея. При этомъ мистеръ Пронгъ всталъ съ мѣста, взялъ руку Рэчель, пожалъ ее и опять сѣлъ на стулъ. Рэчель, судя по выраженію его лица, подумала, что солнце и его любви тоже заволокло налетѣвшими облаками. Рэчель сказала нѣсколько привѣтствій, передала поклонъ отъ матери и выразила надежду, что сестра придетъ въ коттэджъ отобѣдать.

— Право, не знаю, сказала мистриссъ Прэймъ. — Эти обѣды такъ много отнимаютъ времени. Мнѣ не придется возвратиться до…

— Разумѣется, ты должна остаться съ нами и чай пить, сказала Рэчель.

— И потерять цѣлый вечеръ! возразила мистриссъ Прэймъ.

— Отчего же и не такъ? отправляйтесь! сказала миссъ Поккеръ. — Вы такъ много трудились, не правда ли, мистеръ Пронгъ? Въ это время года глотокъ свѣжаго воздуха между цвѣтами принесетъ огромную пользу всему организму.

Говоря это, миссъ Поккеръ приняла видъ, какъ будто тоже глотаетъ свѣжій воздухъ.

— Благодаря Бога, я не могу жаловаться на здоровье. Идти собственно для этого — не стоитъ, сказала мистриссъ Праймъ.

— Ты доставишь удовольствіе нашей мама, --замѣтила Рэчель.

— Мнѣ кажется, Доротея, вамъ надобно сходить, сказалъ мистеръ Пронгъ, и Рэчель замѣтила, что въ его голосѣ отзывался легкій тонъ авторитета. Хотя это и была самая легкая интонація приказанія, но тѣмъ не менѣе она поразила слухъ Рэчель. Мистриссъ Праймъ покачала головой и ноздрями втянула въ себя воздухъ. При настоящемъ случаѣ она не для чистаго воздуха употребила въ дѣло свои ноздри, но чтобы выразить этимъ пренебреженіе къ власти, которую мистеръ Пронгъ вздумалъ было обнаружить. — Нѣтъ, Рэчель, благодарю тебя, лучше я не пойду, — то есть не пойду обѣдать. Можетъ быть, зайду къ вамъ вечеркомъ, когда послѣ окончанія работы вздумаю прогуляться. Тогда, быть можетъ, пройдется со мной и миссъ Поккеръ.

— А если ваша почтенная матушка позволитъ мнѣ засвидѣтельствовать ей почтеніе, сказалъ мистеръ Пронгъ: — то я поставлю себѣ въ особенное счастіе проводить обѣихъ дамъ.

Рэчель рѣшительно не знала, что сдѣлать послѣ такого предложенія. Она однако сказала, что ея матери будетъ весьма пріятно видѣть у себя и мистера Пронга, и миссъ Поккеръ; но что касается до себя, она не сдѣлала подобнаго заявленія; при настоящемъ ея положеніи у нея было слишкомъ много своихъ собственныхъ думъ, чтобы думать и заботиться о подобныхъ любезностяхъ.

— Очень жаль, Долли, что не придешь къ обѣду, сказала она, и удержалась отъ приглашенія прочихъ къ чаю.

— Если бы тутъ былъ только одинъ мистеръ Пронгъ, говорила она впослѣдствіи своей матери: — я бы его пригласила; потому что рано, или поздно онъ будетъ у насъ въ домѣ. Но я не хотѣла сказать этой отвратительной, косоглазой женщинѣ, что вамъ пріятно будетъ выпить съ ней чашку чаю, — напротивъ, я знала, что вамъ это было бы очень непріятно.

— Во всякомъ случаѣ мы должны подать имъ пирожнаго и сладкаго вина, сказала мистрисъ Рэй.

— Да вѣдь она не захочетъ и шляпки скинуть, не захочетъ расположиться здѣсь какъ дома; а въ мою комнату я не приглашу ее ни за что.

Около восьми часовъ, Рэчель, оставивъ домъ, гдѣ проживала сестра, отправилась на кладбище, не по пивоваренному переулку, мимо дома мистера Таппита, но по главной улицѣ, которая вела прямо къ церкви. На поворотѣ въ главную улицу, Рэчель была остановлена знакомымъ ей голосомъ; оглянувшись кругомъ, она увидѣла мистриссъ Корнбюри, которая сидѣла въ низенькомъ кабріолетѣ и сама правила парой маленькихъ лошадокъ. — Какъ вы поживаете, Рэчель? сказала мистриссъ Корпбюри, взявъ обѣ руки подруги своей, которая, увидѣвъ, что мистриссъ Корнбюри остановилась, подошла къ ея экипажу. — Я ѣду къ папа, мимо вашего коттэджа. Вы куда-то идете; — если не пробудете тамъ долго, то я подожду васъ и отвезу домой.

Но Рэчель, какъ мы уже сказали, предстояло сдѣлать еще визитъ, котораго она не хотѣла отложить до другаго раза.

— Мнѣ бы очень было пріятно, сказала она: --только…

— А! понимаю, понимаю. Вы хотите поймать другую рыбку. Но вотъ что я скажу вамъ, милая Рэчель; — и мистриссъ Корнбюри, нагнувшись къ краю кабріолета, почти прошептала: — не вѣрьте ничему, что услышите. Я разузнаю всю правду и сообщу вамъ. До свиданія.

— Прощайте, мистриссъ Корнбюри, сказала Рэчель, пожавъ руку своей покровительницы. Намекъ на Роуана вызвалъ яркій румянецъ на все ея лицо, такъ что мистриссъ Корнбюри догадалась, что Рэчель поняла ее. — Я все разузнаю, сказала она, тронувъ съ мѣста своихъ маленькихъ лошадокъ.

Все разузнаю! — Но легче ли было отъ этого Рэчель, когда ей предстояло отвѣчать на письмо Роуана? Она хорошо знала, что промедлить еще однимъ днемъ не было никакой возможности.

Рэчель перешла черезъ кладбище; оставивъ влѣвѣ дорожку, ведущую къ пивоваренному заводу, и вправѣ ту, которая проходила подъ вязами, она подошла къ оградѣ, прямо къ тому мѣсту, гдѣ стояла съ Лукою Роуаномъ, любуясь отраженіемъ заходящаго солнца между облаками. Это и было то самое мѣсто, которое Рэчель рѣшилась посѣтить; она шла сюда, надѣясь еще разъ увидѣть на небѣ явленіе въ родѣ того, на которое Роуанъ однажды указалъ ей. Ограда, само собою разумѣется, была та же самая, и тѣ же самыя были деревья, подъ которыми они стояли. Внизу подъ холмомъ разстилались роскошныя поля, глядя на которыя, они вдвоемъ любовались потухавшимъ свѣтомъ вечера. При настоящемъ случаѣ руки въ облакахъ не появлялось, и причудливое солнце удалялось на покой безъ того блеска и великолѣпія, которымъ покрываются небеса, когда владыка ихъ опускается на свое ложе. Рэчель однакоже, хотя и шла сюда собственно за тѣмъ, чтобы полюбоваться украшеніемъ небесъ, и не нашла его, но почти не замѣчала его отсутствія. Ея умъ до такой степени былъ занятъ Роуаномъ и его словами, что для освѣженія памяти ей вовсе не нужны были внѣшнія явленія. Съ такимъ напряженіемъ она припоминала выраженіе его лица въ тотъ памятный вечеръ, тонъ его голоса и каждое его движеніе, что совсѣмъ забыла о своихъ наблюденіяхъ за облаками. Она сѣла на выступъ ограды, отвернувъ лицо отъ полей, съ намѣреніемъ прислушиваться къ шагамъ проходящихъ, такъ что можно было сейчасъ же удалиться въ случаѣ чьего нибудь приближенія, — но вскорѣ забыла и объ этомъ намѣреніи, и углубилась въ думы объ одномъ Роуанѣ. Тогда разговоръ между ними былъ совершенно пустой; они сказали другъ другу нѣсколько словъ, не имѣвшихъ никакого значенія, но теперь въ этихъ словахъ повидимому заключалась вся ея судьба. Здѣсь, на этомъ мѣстѣ, въ душѣ ея впервые пробудилась любовь къ нему, — любовь, какъ ангелъ, осѣнила ее своими широкими крыльями, — но какой ангелъ? — ангелъ тьмы или свѣта, ея сердце не въ состояніи было сдѣлать между ними различія. Какъ хорошо она припоминала все это; припоминала, какъ онъ взялъ ее за руку, требуя себѣ права дѣлать это на будущее время, какъ обыкновенное прощальное привѣтствіе; припоминала, какъ онъ держалъ ея руку и смотрѣлъ ей въ лицо, пока она не увидѣла себя вынужденною замѣтить ему. — Я не думала, что вы будете вести себя такимъ образомъ, сказала она тогда, а между тѣмъ въ тотъ самый моментъ сердце измѣнило ей. Нѣжное, дружеское пожатіе руки, �