Белинский В. Г. Собрание сочинений. В 9-ти томах.
Т. 5. Статьи, рецензии и заметки, апрель 1842 — ноябрь 1843.
Редактор тома М. Я. Поляков. Подготовка текста В. Э. Бограда. Статья С. И. Машинского. Примечания Г. Г. Елизаветиной.
М., «Художественная литература», 1979.
Поэзия каждого народа тесно сопряжена с его жизнию и историею. Отсюда изъясняются успехи известного народа в одном роде поэзии и неуспехи его в другом. Как нация, отличающаяся внутреннею, субъективною настроенностию духа, Германия вся высказалась и вылилась в лирической поэзии. Ни один народ в Европе не имеет столько замечательных лириков, как немцы, и ни в одной европейской литературе лирическая поэзия не развилась до такой степени, как в немецкой литературе. Созерцательность, как начало внутреннее и спокойное, противоположное деятельному началу, составляет отличительную черту мыслительно-идеального характера немцев, — и ей-то обязаны они своею музыкальностию и своим лиризмом. Зато, как у народа, более семейственного, чем общественного, более созерцающего, чем действующего, у немцев нет ни драмы, ни романа. Все попытки их в этих родах ознаменованы печатию особенного ничтожества, жалкого бессилия и смешного уродства. В этом случае должно исключить одного Шиллера. Но и этот великий поэт в драмах своих остался верен национальному духу: преобладающий характер его драм — чисто лирический, и они ничего общего не имеют с прототипом драмы, изображающей действительность, — с драмою Шекспира. В своей сфере драмы Шиллера — великие, вековые создания; но их не должно смешивать с настоящею драмою нового мира, и они гораздо больше имеют общего с греческою трагедиею, чем с шекспировскою драмою. Для большего пояснения нашей мысли скажем, что к такому роду драм, как шиллеровские, относится и «Манфред» Байрона. Надо быть слишком великим лириком, чтобы свободно ходить на котурне шиллеровской драмы: простой талант, взобравшийся на ее котурн, непременно падает с него — прямо в грязь. Вот отчего все подражатели Шиллера так приторны, пошлы и несносны. «Фауст» и «Прометей» Гете — тоже национальные немецкие драмы, ибо глубокое философское содержание высказалось в них бурным потоком лирического пафоса, а драматизм их — одна внешняя форма; от драматизма они взяли только диалог. Зато все прочие драмы Гете, кроме одного «Гёца»1, представляющего собою какое-то странное исключение из общего правила, — живые свидетельства неспособности немцев к драме, как выражению действительности. Не говоря уже о таких жалких созданиях, как «Клавиго», «Стелла», «Брат и сестра», — самым «Эгмонтом» Гете может, как драмою, очаровываться только неопытное эстетическое чувство, не умеющее отличать подделки и ложных усилий от свободного творчества. Из романа немцы сделали какой-то свой особенный род поэзии; они в нем то сентиментальничали с Августом Лафонтеном, то тешились фантасмагорическими аллегориями с Шписом, то превращали действительность в фантасмагорию с гениальным сумасбродом Гофманом, которого гений задохся в тесноте идеальной и гофратской действительности. От этого в литературном мире нет ничего хуже немецких романов, повестей и в особенности драм. К несчастию, число последних бесконечно велико и со дня на день все прибывает и прибывает, как полая вода весною, грозя затопить театр. Но англичан и французов, имеющих свою национальную и истинную драму, нелегко обморочить сладкими супами немецкой драматической кухни; они на них не смотрят. Благодаря досужеству и бездарности некоторых российских сочинителей и переводчиков нам, русским, досталось на долю, зевая и морщась, лакомиться приторными от сладости драматическими супами немцев. В XVII No «Репертуара» за прошлый год напечатана драма Гуцкова «Вернер, иди Сердце и свет»: боже великий, что это за дивная галиматья, что за гениальность бездарности! Не знаешь, чему более дивиться в ней: незнанию ли сердца человеческого, или незнанию света! Нет, не далась немцам драма, не дался им и театр: в последнем у них много изучения, ума, даже учености, но нет жизни и натуры, — натянутость в позах, в манерах, в дикции, бюргерство и честность, гофратство и аккуратность, но не сценическое искусство, не поэзия…
«Братья-купцы» и «Рубенс в Мадрите» принадлежат к самым образцовым уродам драматической немецкой кунсткамеры. Скучно, тяжело, и для нас и для читателей, было бы пересказыванье этой путаницы приключений и похождений, лишенных всякой правдоподобности и естественности, — путаницы, которая составляет содержание этих двух приторных драм. Жили да были, — изволите видеть, — два брата в Лондоне: один из них бедняк и гуляка, а другой человек тверёзый, как говорят у нас на Руси, и богач; бедняк совсем проигрался и, попав в тюрьму, просит брата помочь ему, но тот и слышать не хочет; вот немцу и стало досадно на жестокосердие брата-богача; черкнул пером немец — и богач стал беден и попал в тюрьму, а бедняк разбогател, и бывший богач просит милостыни у бывшего бедняка; бывший бедняк заупрямился было, но автор-немец, видя, что это безнравственно, заставил братьев помириться: они обнимаются и плачут, как два подгулявшие бюргера; раек хлопает, и занавес опускается. Этот вздор переведен достойными его стихами, тщанием и усердием известного драматурга Александринского театра. — Рубенса не любит испанский гранд, г. Толченов 1-й; зато его любит грандесса, которую он тоже обожает. Гранд, чтоб уронить Рубенса при испанском дворе, выписывает из Голландии учителя его, старика фан-Орста; но Рубенс посылает тому вдвое больше денег, входит переряженный, под именем фан-Орста, в дом гранда и пишет портрет с его жены. Тут, разумеется, нежные и патетические сцены любви в немецком вкусе, ахи, страхи, охи, вздохи, слезы, фразы; обман открывается, гранд так и лезет на стену — хочет Рубенса весьма живота лишить; а тот, махая мечом картонным, пугает и гранда и слуг его, идет во дворец, — и навлекает на себя гнев короля; но королева спасает Рубенса, приходит в его мастерскую, заставляет соперников помириться и объявляет им, что оба они назначены послами — один в Рим, другой в Лондон. Рубенс выставлен в этой драматической шумихе шутом, фарсером и фразером; великого человека и художника нет и тени.
Примечания править
В тексте примечаний приняты следующие сокращения:
Анненков — П. В. Анненков. Литературные воспоминания. <М.>, Гослитиздат, 1960.
Барсуков — Н. П. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. I—XXII. СПб., 1888—1910.
Белинский, АН СССР — В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. I—XIII. М., Изд-во АН СССР, 1958—1959.
ГБЛ — Государственная библиотека СССР им. В. И. Ленина.
Герцен — А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах, М., Изд-во АН СССР, 1954—1966.
Гоголь — Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. I—XIV. <М>, Изд-во АН СССР, 1937—1952.
ГПБ — Государственная Публичная библиотека им. М. Е. Салтыкова-Щедрина.
Добролюбов — Н. А. Добролюбов. Собр. соч., т. 1—9. М. —Л., Гослитиздат, 1961—1964.
ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.
КСсБ — В. Г. Белинский. Сочинения, ч. I—XII. М., Изд-во К. Солдатенкова и Н. Щепкина, 1859—1862 (составление и редактирование издания осуществлено Н. X. Кетчером).
КСсБ, Список I, II… — Приложенный к каждой из первых десяти частей список рецензий Белинского, не вошедших в данное издание «по незначительности своей».
ЛН — «Литературное наследство». М., Изд-во АН СССР.
Переписка — «Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым», т. I—III. СПб., 1896.
ПссБ — Полн. собр. соч. В. Г. Белинского под редакцией С. А. Венгерова (т. I—XI) и В. С. Спиридонова (т. XII—XIII), 1900—1948.
Чернышевский — Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч. в 16-ти томах, т. I—XVI. М., Гослитиздат, 1939—1953.
Шенрок — В. И. Шенрок. Материалы для биографии Гоголя, т. I—IV. М., 1892—1897.
Русский театр в Петербурге (с. 404—406). Впервые — «Отечественные записки», 1843, т. XXVI, № 2, отд. VIII «Смесь», с. 100—102 (ц. р. 31 января; вып. в свет 1 февраля). Без подписи. Вошло в КСсБ, ч. VII, с. 449—452.
1 «Гец фон Берлихинген».