Русский индивидуализм (Шелгунов)/Дело 1868 (ДО)
РУССКІЙ ИНДИВИДУАЛИЗМЪ.
правитьI.
правитьКто ходитъ въ сапогахъ, тому кажется, что вся земля покрыта кожей, — говоритъ нѣмецкая поговорка. Ту же самую мысль русскій человѣкъ, не всегда имѣющій сапоги, выразилъ гораздо прямѣе и проще, пословицей: сытый голоднаго не разумѣетъ. И дѣйствительно, въ этомъ обоюдномъ неразумѣніи заключается вся наша исторія. Неразумѣніе другъ друга, — разномысліе — вотъ исторія нашего прошлаго, исторія нашего настоящаго. Мало того, что у насъ не понимаетъ сытый голоднаго: у насъ не понимаетъ сытый сытаго и голодный голоднаго.
Фактъ русскаго разномыслія наблюдается удобнѣе всего въ литературномъ мірѣ, изображающемъ собою русское интеллектуальное представительство. Что же мы замѣчаемъ въ этомъ мірѣ? Мы замѣчаемъ, что журналы и газеты ведутъ между собою самую отчаянную борьбу и чуть-ли не этой враждѣ посвящаютъ всю свою дѣятельность. Спросите литераторовъ, что поднимаетъ ихъ желчь, что возбуждаетъ ихъ ненависть, что дѣлаетъ ихъ, повидимому, непримиримыми врагами, и они не найдутъ отвѣта, потому что для этой вражды не существуетъ никакой разумной причины.
У иностранцевъ вражда литературныхъ органовъ объясняется враждою партій, но у насъ этой причины не существуетъ. Въ Россіи есть только три періодическихъ изданія съ опредѣленнымъ цвѣтомъ, и эти три изданія имѣютъ дѣйствительное право ненавидѣть: другъ друга. Все остальное не имѣетъ ровно никакого цвѣта и, слѣдовательно, не должно бы имѣть никакихъ поводовъ и основаній для обоюдной ненависти. Но обратите вниманіе на то, что вражда нашихъ періодическихъ изданій усиливается во время подписки, и для васъ станетъ яснымъ, какіе интересы управляютъ представителями русскаго интеллекта. Людьми двигаетъ кружковый интересъ, мелочныя мысли, мелочныя чувства. Нашъ современный литературный дѣятель утратилъ свои литературные и общественные идеалы, онъ измельчалъ и превратился въ простого наемника, работающаго тому, кто платитъ лучше. Десять лѣтъ тому назадъ у насъ были общія цѣли и стремленія, мысль была напряжена и настроена въ извѣстномъ направленіи. Теперь же мы потеряли центръ тяжести и разползлись врозь. Въ чемъ искать причину этого явленія, поражающаго весь общественный русскій организмъ и лишь нѣсколько рѣзче замѣтнаго въ литературномъ мірѣ? Есть три тому причины, которыя я и разсмотрю въ трехъ послѣдующихъ главахъ.
II.
правитьСтарые люди обвиняютъ новое поколѣніе въ томъ, что оно не выставило интеллектуальныхъ представителей въ родѣ Пушкина, Лермонтова, Гончарова, Тургенева. Со стороны внѣшней оцѣнки факта упрекъ этотъ справедливъ: новое поколѣніе дѣйствительно не создало ни одного поэта и романиста. Но констатируя фактъ съ одной стороны, мы должны констатировать его и съ другой. А въ такомъ случаѣ мы скажемъ, что если молодое поколѣніе не создало ни одного поэта и романиста, значитъ они ему и не нужны.
И дѣйствительно, какая особенная польза явилась для нашего Времени, если бы представители русской интеллигенціи направили всѣ свои умственныя силы на измышленіе грандіозныхъ романовъ и поэмъ въ звучныхъ стихахъ?
Нужды и потребности настоящаго времени совсѣмъ не тѣ, какими онѣ были лѣтъ 20—30 тому назадъ. Въ это былое время вся Россія была преисполнена самыхъ сладкихъ и обольстительныхъ мечтаній въ собственную силу, умъ, непогрѣшимость и экономическое благосостояніе. Правда, что эту довольную Россію изображала всего небольшая толпа обезпеченныхъ и довольныхъ людей, которые, ходя сами въ сапогахъ, думали, что вся земля покрыта кожею. Обезпеченнымъ, довольнымъ и счастливымъ людямъ не было вовсе никакихъ причинъ обременять свой умъ какими бы то ни было размышленіями, и довольный русскій человѣкъ, облачившись въ халатъ, требовалъ только одного, чтобы ему не мѣшали лѣниться, чтобы его забавляли. Сытый не понималъ голоднаго Понятно, что этимъ сытымъ людямъ, необязаннымъ напрягать свой умъ на серьезное размышленіе, оставалось только давать просторъ воображенію. И вотъ обезпеченное и довольное поколѣніе, жившее спустя, рукава и недумавшее о завтрашнемъ днѣ, создаетъ блестящихъ поэтовъ и романистовъ, которые должны услаждать его досуги и украшать его сытую, довольную жизнь.
Наше время — иное время. Предтечей новыхъ людей былъ Бѣлинскій — умъ критическій, указавшій своимъ появленіемъ, что въ русской жизни должна наступить новая пора. Родившись и воспитавшись въ то время, когда еще никто не предчувствовалъ 19 февраля 1861 года, Бѣлинскій является частью продолжателемъ стараго литературнаго направленія и умиляется Пушкинымъ, съ другой же даетъ чувствовать вѣяніе новаго духа. Бѣлинскій умеръ, не сказавъ своего послѣдняго слова, и какъ разъ въ моментъ того умственнаго перелома, который сдѣлалъ бы изъ него человѣка современнаго новымъ нуждамъ и требованіямъ русскаго общества.
Въ моментъ преобразованій русская жизнь заявила такія требованія, которыхъ ни Пушкинъ, ни Лермонтовъ понять были не въ состояніи. Для новаго времени потребовались и новые дѣятели. Приходилось думать не объ услажденіи досуговъ праздныхъ людей: наступила пора серьезнаго, всесторонняго обсужденія всѣхъ условій соціальнаго русскаго быта, ибо безъ этихъ обсужденій и самыя реформы оказались бы невозможными. И вотъ мы видимъ, что въ литературѣ явилась цѣлая масса писателей самаго серьезнаго направленія. Въ подобныхъ писателяхъ пушкинская Россія не нуждалась. Объ экономическихъ вопросахъ разсуждать тогда было незачѣмъ. Ученость пугала людей, привыкшихъ въ спячкѣ мыслей. И если кое-гдѣ являлись люди, выдававшіеся изъ общаго уровня познаній, то были баричи-диллетанты, дѣлавшіе даже изъ науки праздную забаву.
Для новаго времени и для новыхъ потребностей диллетантизмъ оказывался вещью непригодной. Занятіе наукой вызывалось самой жизнью, слѣдовательно дѣлалось жизненнымъ вопросомъ, а не праздной забавой, какъ то было прежде. Даже сама критика, при Бѣлинскомъ блуждавшая еще въ возвышенныхъ регіонахъ изящнаго, должна была опуститься на землю и разбирать литературныя произведенія не по отношенію ихъ къ какимъ-то смутнымъ идеаламъ, а по отношенію къ живымъ людямъ, связаннымъ простыми, несложными практическими отношеніями. Однимъ словомъ, новыя требованія создали въ литературѣ именно такихъ дѣятелей, которые были для нихъ необходимы. И читатель сообразитъ безъ труда, какъ былъ бы смѣшенъ въ наше время какой нибудь Пушкинъ, воспѣвающій звучнымъ стихомъ Евгенія Онѣгина въ то время, какъ русскому обществу необходимо излагать теорію труда и капитала.
Такимъ образомъ, упрекъ въ томъ, что новое поколѣніе не умѣло создать Пушкина, Лермонтова, Тургенева, падаетъ самъ собою, ибо подобные люди новому поколѣнію вовсе ненужны. Но съ другой стороны, если старое поколѣніе укоряетъ новое, то почему и новое не въ правѣ бы укорить старое, что оно не создало Добролюбова и подобныхъ ему замѣчательныхъ литературныхъ дѣятелей. Будьте же справедливы. Каждому времени свое.
Нашему времени совершенно ненужны беллетристы. Намъ нужны писатели, способные понять и объяснить нашъ соціальный бытъ и указать средства, которыми Россія можетъ быть поставлена въ возможно выгодное экономическое и интеллектуальное положеніе. Эту задачу понимали именно такъ литературные дѣятели перваго періода настоящей эпохи преобразованія. Дѣятелей этихъ уже нѣтъ; они сошли со сцены. Но писатели, смѣнившіе ихъ и расплодившіеся, какъ песокъ морской, совершенно не понимаетъ ни требованій своего времени, ни того великаго дѣла, которому они должны служить. Мы раскидались по мелочамъ, разбрелись въ сторону и, вмѣсто того, чтобы преслѣдовать серьезныя цѣли и высказывать спасительныя истины, ударились въ сплетни и дрязги. Для насъ какъ будто бы изчезли общенародныя нужды Россіи, какъ будто бы экономическіе и соціальные вопросы сдѣлались не нашего ума дѣломъ. Вмѣсто того, чтобы держать себя въ литературѣ съ серьезностью людей, стоящихъ во главѣ умственнаго движенія, мы держимъ себя, какъ бабы въ торговой банѣ. Легіонъ голодныхъ публицистовъ, снискивающихъ себѣ жалостныя крохи за свой, дѣйствительно, жалостный трудъ, совершенно напрасно дозволяютъ себѣ высокомѣрную мысль, что они служатъ интеллектуальными представителями Россіи. Россія не поблагодаритъ ихъ за это, ибо такого интеллектуальнаго представительства ей ненужно. Ей нужно интеллектуальное представительство сознательное, ей нужны люди, умѣющіе понимать требованія времени и способные быть такими публицистами, какіе ей нужны.
Публицистъ нашего времени, — публицистъ, какой требуется теперешнимъ моментомъ русской общественной жизни, долженъ быть прежде всего человѣкомъ самаго серьезнаго экономическаго воспитанія. Переломъ, совершающійся въ русской жизни, есть переломъ экономическій, слѣдовательно вамъ нужны и писатели экономическіе. На всѣ вопросы мы должны смотрѣть или исключительно съ экономической точки зрѣнія, или съ преобладающимъ экономическимъ оттѣнкомъ. Какъ только мы сойдемъ съ этого пути, мы впадемъ немедленно въ ошибку и всѣ наши выводы будутъ ложны. Чтобы дѣйствовать въ духѣ своего времени, публицисты наши должны обратиться къ примѣру писателей, сошедщихъ со сцены. Они должны проникнуться экономической теоріей и имѣть способность отыскивать и создавать параллели при разрѣшеніи соціальныхъ вопросовъ.
Если бы люди, позволяющіе себѣ съ дѣтскимъ неразуміемъ легкомысленную вражду и считающіе свою праздную болтовню служеніемъ общественному дѣлу, были знакомы лучше съ принципами экономической науки, то они конечно знали бы, какъ экономическая теорія относится къ подобнымъ человѣческимъ дѣйствіямъ. Я понимаю, что могутъ ошибаться и вести себя недостойно люди незнающіе; но если вы, господу считаете себя сливками русскаго ума и руководителями толпы, то и держите себя съ достоинствомъ, подобающимъ подобнымъ сливкамъ.
Да, основной недостатокъ современнаго русскаго публициста въ томъ, что онъ рѣшительно чуждъ экономическихъ принциповъ и не понимаетъ, насколько экономическіе законы управляютъ соціальною жизнью человѣчества.
Объ одномъ законѣ, имѣющемъ ближайшее отношеніе къ занимающему насъ вопросу, я скажу теперь. Законъ этотъ называется закономъ сочетанія силъ и весьма мѣтко опредѣленъ англійскою простонародною пословицей: двѣ собаки вмѣстѣ поймаютъ больше зайцевъ, чѣмъ четыре порознь. Соотвѣтственное сочетаніе силъ есть не простое увеличеніе силы въ арифметической прогрессіи или умноженіе данной силы на извѣстное число единицъ: сочетаніемъ труда создается сила новая, до того небывалая. Такъ, если вы заставите тысячу рабочихъ толкать по одиночкѣ вѣковой дубъ, то у васъ получится тысяча толчковъ, а дубъ останется на мѣстѣ. Но если та же тысяча рабочихъ напретъ на дерево дружно однимъ разомъ, то она своротитъ не одинъ, а можетъ быть нѣсколько вѣковыхъ дубовъ. Этой новой силы прежде вовсе не существовало и она создалась лишь сочетаніемъ труда.
Въ законѣ сочетанія труда различаютъ сочетаніе простое и сложное. Въ простомъ сочетаніи цѣль, для достиженія которой направлены совокупныя усилія, понимается легко безъ всякаго напряженія мысли. Такъ, если десять человѣкъ везутъ нагруженную телѣгу, то безъ всякихъ особенныхъ размышленій каждый изъ нихъ видитъ насколько они помогаютъ другъ другу и какой общей цѣли они достигаютъ. Примѣръ подобнаго же простого сочетанія силъ представляетъ и сотрудничество въ какомъ нибудь одномъ журналѣ. Сотрудники даннаго журнала также, какъ рабочіе въ приведенномъ выше примѣрѣ телѣги, понимаютъ безъ труда, что они впряглись въ возъ, который не двинется ни на шагъ впередъ, если сотрудники захотятъ уподобиться лебедю, щукѣ и раку. И вотъ интересъ, стоящій передъ носомъ, связываетъ Людей до извѣстной степени въ тѣсное единство и рабочіе стараются пѣть по возможности дружнымъ хоромъ.
Это пониманіе необходимости согласія, дающееся непосредственнымъ чувствомъ, не служитъ ручательствомъ особенно сильнаго головного развитія рабочихъ людей. Пробнымъ камнемъ ума является другой случай — случай сочетанія сложнаго. Въ сложномъ сочетаніи уже необходимо находить связь причинъ и послѣдствій и умѣнье понимать солидарность интересовъ, повидимому, разнородныхъ или отдаленныхъ. Возьмемъ, напримѣръ, общество или городъ, въ которомъ есть булочники, сапожники, столяры, слесаря, портные, кузнецы. Каждый изъ этихъ ремесленниковъ въ отдѣльности образуетъ простое сочетаніе силъ, но въ то же время они связаны, всѣ вмѣстѣ, сочетаніемъ сложнымъ, безъ котораго имъ бы и существовать невозможно. Каждый ремесленникъ нуждается прежде всего въ хлѣбѣ и одеждѣ, слѣдовательно, чтобы получить то и другое, онъ долженъ трудиться для полученія необходимыхъ ему предметовъ отъ булочника и портнаго. Булочникъ и портной въ свою очередь нуждаются въ сапогахъ, въ столярныхъ и кузнечныхъ издѣліяхъ, и, слѣдовательно, должны трудиться, чтобы подучить необходимые для нихъ предметы отъ слесаря, столяра, сапожника. Такимъ образомъ, каждый работаетъ для себя, и для каждаго является и солидарность интересовъ и сложное сочетаніе силъ, которымъ создается благосостояніе цѣлаго общества.
Пока дѣло идетъ о ремесленныхъ производствахъ, можно, пожалуй, и не отыскивать въ головахъ ремесленниковъ особеннаго свѣта, возбуждающаго въ нихъ сознательное представленіе о необходимости согласія. Но такой оскорбительный для ремесленниковъ взглядъ будетъ несправедливъ, ибо, если ремесленники не будутъ понимать своихъ обоюдныхъ интересовъ, то, конечно, имъ не создать и своего общаго благосостоянія. Но дѣло усложнится, когда отъ ремесленныхъ интересовъ перейдемъ къ интересамъ общественнымъ. Какъ булочники, слесаря, сапожники, портные связаны между собою сочетаніемъ сложнымъ, такъ еще болѣе сложное и развѣтвленное сочетаніе является въ трудѣ людей даннаго общества во всей его совокупности. Если люди не въ состояніи понять своей взаимной связи и необходимости дружныхъ коллективныхъ усилій, то, конечно, явится общественное безсиліе, разномысліе и рознь. Фактъ такого безсилія, созданнаго разномысліемъ, представляетъ наша современная журналистика. Признавая законъ сочетанія простого, русскіе литераторы какъ будто бы не имѣютъ никакого понятія о законѣ сочетанія сложнаго. И въ этомъ причина того жалкаго состоянія современной нашей публицистики, въ которомъ ее такъ справедливо укоряютъ. Припомните періодъ 1857—1861 года, и вы согласитесь съ справедливостью моего замѣчанія. Литературная и общественная сила того періода заключалась именно въ сочетаніи силъ, направленныхъ къ одной цѣли. Не то замѣчаемъ мы въ наше время. Сложнаго сочетанія уже нѣтъ, и оно замѣнилось простымъ, ремесленнымъ сочетаніемъ, тѣмъ болѣе печальнымъ, что пережитый опытъ пропалъ для насъ безслѣдно, и мы не съумѣли путемъ знанія купить себѣ твердо выработанное убѣжденіе въ необходимости дружныхъ усилій для достиженія общаго благополучія. И въ тоже время мы громко кричимъ о своемъ патріотизмѣ, мы выдаемъ себя за представителей русскаго интеллекта. Печальное представительство!
Чтобы читатель могъ яснѣе видѣть, какую силу даетъ обществу сложное сочетаніе труда, я укажу ему на два факта изъ русской исторіи: 1612 и 1812 г. Въ оба эти года обнищавшая, изнеможенная Россія съумѣла отстоять себя отъ враговъ, которые при иныхъ обстоятельствахъ, конечно, ее бы поглотили. Не думайте, чтобы насъ спасло исключительно коллективное, сложное сочетаніе, имѣющее именно свойства создавать силу небывалую, какъ читатель видѣлъ въ примѣрѣ, приведенномъ о дубѣ.
Если мы обратимся снова къ нашему времени, то увидимъ, что и въ настоящій моментъ наше благополучіе зависитъ отъ умѣнья понять важность подобнаго сочетанія. Удивительные результаты создавались въ русской исторіи общимъ восторженнымъ состояніемъ, но никогда хладнокровнымъ размышленіемъ. Изъ 1857—1861 году наша общественная и литературная сила создались тою же восторженностью. Но какъ только восторженность кончилась, мы оказались безсильными идти дружно къ одной цѣли, исключительно головнымъ побужденіемъ. Нами управляли всегда страсть и сырой порывъ, и почти никогда хладнокровное, разсудочное убѣжденіе, строго выработанный научный принципъ.
Въ этомъ отсутствіи строгаго принципа и научнаго пониманія заключается причина, почему иностранцы берутъ надъ нами во всемъ перевѣсъ. Иностранцы — люди сложнаго сочетанія, мы — простого.
Можно простить массу русскаго населенія, если она не въ состояніи понять этой простой вещи, но позоръ людямъ, считающимъ себя народною интеллигенціей и въ то же время неумѣющимъ придать экономическому закону сложнаго сочетанія силъ широкаго соціальнаго характера.
Къ счастью для Россіи, кромѣ самозванныхъ представителей, въ ней бывали и представители истинные. Они какъ прежде, такъ и теперь, понимали и понимаютъ, что русская поговорка: одинъ въ полѣ не воинъ — имѣетъ тотъ же соціально экономическій смыслъ, какъ и англійская поговорка — двѣ собаки вмѣстѣ поймаютъ больше зайцевъ, чѣмъ четыре порознь.
Думаю, что первая причина нашего разномыслія, о которой я хотѣлъ говоритъ читателю въ настоящей главѣ, уяснилась достаточно. Причина эта, какъ видитъ читатель, есть отсутствіе умственной зрѣлости всей массы русскаго народа и по преимуществу недостатокъ научнаго экономическаго образованія въ представителяхъ русскаго интеллекта. Только немногіе понимаютъ всю соціальную важность экономическаго закона сложнаго- сочетанія силъ; ну, а одинъ въ полѣ не воинъ.
III.
правитьРазномысліе, замѣчаемое въ представителяхъ русскаго интеллекта, можетъ показаться страннымъ, если обратить вниманіе на освобожденіе крестьянъ, земскія учрежденія, данное народу самоуправленіе, расширеніе выборнаго начала я другія реформы нашего времени.
Правительственная власть даетъ странѣ права, а между тѣмъ страна, и что печальнѣе — представители ея интеллекта, лѣзутъ сами порознь въ щели. Нѣтъ такого дѣла, которое было бы въ состояніи пробудить коллективныя усилія, если не будетъ предшествовать тому приказаніе свыше, или полицейскій толчекъ.
Возьмемъ хоть послѣдній голодъ. Россія выслала на большія дороги толпы голодающихъ крестьянъ, во многихъ мѣстахъ развились уже болѣзни отъ голода и лишеній и, несмотря на то, общество молчало повсюду, земство дремало, пока не послѣдовало призыва изъ Петербурга о сборѣ денегъ и не были разосланы подписные листы.
Полицейскими настояніями возбудились въ доброхотныхъ жертвователяхъ великодушное чувство, и скудная лепта людей, думающихъ только о своихъ личныхъ интересахъ и норовящихъ, какъ тараканы, упрятаться въ щели, потекла въ Петербургъ.
Наступила весна, солнце пригрѣло сытыхъ и они вообразили, что сыты и голодные. Теперь повсюду тихо; нигдѣ не говорится о голодѣ; прекратились сборы въ пользу нуждающихся и, какъ будто-бы бѣдствія, заставившаго насъ поговорить полчаса, никогда и не бывало. Ни въ комъ даже и не шевелится мысль о томъ, чтобы глубже вникнуть въ причины, создавшія неурожай и голодъ послѣдняго года и устранить ихъ навсегда. Конечно, разливовъ рѣкъ мы не устранимъ; но разливы въ этомъ голодѣ и не играли важной роли. Мало ли гдѣ бываютъ разливы и люди не мрутъ отъ недостатка хлѣба. А между тѣмъ и наша литература, и земство, и народъ не думали и даже не дѣлали ровно никакихъ попытокъ для уясненія себѣ тѣхъ общихъ причинъ, по которымъ Россія будетъ еще надолго не застрахована противъ подобныхъ случайныхъ бѣдствій.
Почему же мы не думаемъ? Почему нужно непремѣнно, чтобы возбуждало въ насъ умственную энергію полицейское приказаніе? Причина этого заключается во всей нашей предшествовавшей исторіи.
Новгородцы пригласили варяговъ потому, что сами не могли водворить у себя порядка. Фактъ этотъ многимъ шутникамъ кажется забавнымъ, но въ дѣйствительности смѣшного въ немъ мало, ибо прибытіе варяговъ положило конецъ зародышу самостоятельнаго развитія русской жизни и ввело новое начало, поглотившее народное самоуправленіе. Россія раздѣлись на двѣ части: варяжская сторона направила всѣ свои усилія къ централизаціи, къ Москвѣ; національно-русская выдѣлила изъ себя псковскую и новгородскую общины, козачество и расколъ.
Эти явленія, вызванныя стремленіемъ въ свободному, самостоятельному существованію, съ одной стороны мѣшали центральной власти, какъ разбродъ силъ; съ другой, какъ протестъ и революціонное начало, колебавшее централизацію.
Понятно, что между двумя подобными крайними представительствами должна была возникнуть борьба на жизнь и смерть; — борьба, тянувшаяся во все продолженіе русской исторіи, пока она не завершилась полнымъ торжествомъ Москвы надъ всею Россіею, и петровскимъ императорскимъ всемогуществомъ.
Чтобы нѣсколько нагляднѣе представить читателю сущность народныхъ утратъ и воспитательнаго пріема Москвы, пріучавшей на, родъ къ терпѣливому ожиданію всѣхъ благъ свыше, я приведу кое-какіе факты изъ царствованія Алексѣя Михайловича, этого кроткаго, благочестиваго и сердобольнаго московскаго царя.
При Алексѣѣ Михайловичѣ приказные воеводы, цѣловальники и вообще вся чиновная Русь, служившая исполнительнымъ органомъ Москвы, думала только о себѣ и хлопотала исключительно о личной наживѣ. Наглость ихъ тупоумія доходила до того, что, напримѣръ, князь Звѣнигородскій просилъ себѣ мѣсто воеводы бѣлозерскаго, потому что тотъ въ одинъ годъ съ. небольшимъ успѣлъ скопить себѣ состояніе, а онъ, князь, задолжалъ и умираетъ съ голоду. И всѣ народные правители были того же склада понятій. Деньги съ народа не собирались, а просто вымогались и грабились. Можетъ быть только половина всего, а можетъ быть и меньше доходила до Москвы на нужды государевы, остальное прилипало къ карманамъ провинціальныхъ чиновниковъ. Но и то, что приходило въ Москву, расходовалось совершенно произвольно людьми, приставленными для храненія казны. «Они денежную казну многую крали и сами сносили и свозили и стороннимъ людямъ сносить и свозить давали; и мѣдь привозя и принимая у стороннихъ людей въ деньги дѣлали многожды и отъ того воровства обогатѣли большимъ богатствомъ, и на тѣ воровскія деньги дворы и всякіе заводы и промыслы построили, а покупали и заводили большою, дорогою цѣною».
По свидѣтельству иностранцевъ, царя окружало густое облако доносчиковъ и бояръ, которые направляли ко злу его доброе намѣреніе. Царь зналъ, какіе люди его окружаютъ; царь зналъ, какое кровопійство совершается въ городѣ и самъ онъ писалъ о служилыхъ людяхъ слѣдующее: «у насъ ѣдутъ съ нами отнюдь не единодушіемъ, наипаче двоедушіемъ, какъ есть облава — овогда благопотребнымъ воздухомъ и благонадежнымъ и уповательнымъ явятся, овогда же зноемъ и яростью и ненастьемъ, всякимъ злохитреннымъ обычаемъ московскимъ явятся; овогда знаніемъ, отчаяніемъ и погибелью прорицаютъ, овогда тихостью и бѣдностью лица своего отходятъ лукавымъ сердцемъ, всегда на гогулѣную статью: всѣ врозь».
Чтобы покрыть то, что разграбливалось чиновниками, приходилось обременять народъ новыми налогами, и вотъ правительство измышляло постоянно новые и новые источники дохода, падавшіе, разумѣется, двойною тяжестью на народъ, ибо каждый казенный сборъ давалъ поводъ въ новому чиновному вымогательству и взяткамъ. Обижаемый народъ писалъ на своихъ мучителей, что они «чинятъ всякіе большіе налоги и спрашиваютъ поминковъ и почестей большихъ, на правежѣ бьютъ и въ тюрьму сажаютъ для своей корысти».
Такъ какъ измышленіе налоговъ и сборъ ихъ лежали на обязанности чиновниковъ, то явилась цѣлая система, весьма хитро придуманныхъ злоупотребленій, которыми даятели избавлялись отъ законныхъ платежей, а тѣ, кто не хотѣлъ поблагодарить сборщиковъ, переписчиковъ и т. д., платили въ казну сугубо. Разнообразіе сборовъ и пошлинъ было такъ велико и взысканіе производилось такъ безжалостно и мучительски, что разбѣгались цѣлые посады.
Воеводская администрація была не гражданскимъ управленіемъ, а настоящимъ грабежемъ и разбоемъ. Достойными исполнителями воли царскихъ воеводъ являлись міроѣды и мужики-горланы. Правды никакой не было, а всюду царствовали личный произволъ и воеводское приказаніе.
Власть, незнавшая народа и хотѣвшая рѣшать все своимъ умомъ и крутыми деспотическими средствами, простирала свое полицейское вмѣшательство до того, что хотѣла даже и физіологическіе законы и естественныя явленія подчинить своему вліянію. Такъ въ одной челобитной писалось: «начальство во все лѣто не даетъ избъ и бань топити ни одного дня въ недѣлѣ; печатаетъ избы и мыльни и отъ того чинятся народу убытки и нужи великія и многіе люди отъ той нужи и стужи расходятся отъ своихъ домовъ и живутъ по волостямъ и по деревнямъ, потому что отъ озера (жаловались бѣлозерцы) приходятъ сѣверы и вѣтры по многія времена и бываетъ стужа великая въ лѣтнее время; отъ той стужи, отъ хлѣбной нужи, что печь негдѣ, мало и людей остается въ городѣ и на посадѣ, а каменьщики и кирпищики ежелѣтно сходятъ къ Москвѣ къ государеву дѣлу, и печей на полыхъ мѣстахъ власть некому.»
Если чиновная заботливость простиралась такъ далеко, что мужикъ безъ позволенія начальства не смѣлъ печь хлѣбовъ и мыться въ банѣ, то каково же было вмѣшательство власти въ дѣлахъ болѣе близкихъ царскому интересу! Вся народная жизнь была опутана воеводскими вмѣшательствами, безъ полицейской власти народъ не смѣлъ ни ходить, ни ѣздить, ни отправляться на заработки, ибо отъ самовольнаго его удаленія терпѣла то казна и могъ послѣдовать денежный недоборъ, то страдала рекрутская повинность, то карманъ воеводы и подначальныхъ ему приказныхъ.
Раньше народъ поставлялъ своихъ выборныхъ, а тутъ и выборы не могли дѣлаться безъ воеводскаго приказа и избирались въ головы, цѣловальники, сборщики, люди любезные воеводамъ, которые конечно являлись исполнителями не народной воли, а воли воеводъ.
Ранѣе и судъ производился выборными отъ народа и губные старосты назначались имъ самимъ, посадскіе же люди судились сами промежъ себя. Съ назначеніемъ же воеводъ изчезло и это народное право, и ничѣмъ необуздываемый произволъ воцарился въ судѣ.
Шагъ за шагомъ отнимались отъ народа его вольности и права, и подавлялась его общественная самодѣятельность. Народъ всецѣло былъ отданъ въ произвольное управленіе воеводъ. Одного только права не могли отнять отъ народа, за то онъ и пользовался имъ въ самыхъ широкихъ размѣрахъ: права бѣгать и расходиться врозь. И народъ бѣгалъ то отъ многихъ податей и великихъ непомѣрныхъ платежей, то отъ солдатскихъ кормовъ, отъ запасныхъ денегъ, отъ ямскихъ отпусковъ, отъ суровая непомѣрныя кортомы, отъ тяжелаго вытнаго и сошнаго письма, отъ жестокости помѣщиковъ, отъ напрасныхъ воеводскихъ пытокъ и правежей отъ взъемковъ и слуповъ подьяческихъ и продажнаго суда, отъ рекрутскихъ повинностей и тяжелой службы. Какъ народъ ни старался удержать, или, по крайней мѣрѣ, сохранить хотя слабые остатки самоуправленія, но московская централизація шла безпощадно къ своей цѣли и не допускала никакихъ уступовъ. Нѣкоторыя крестьянскія общины обѣщали платить правительству ежегодно по 1000 рублей, лишь бы ихъ освободили отъ казенныхъ начальниковъ и позволили имъ выбирать властей изъ себя и управляться самостоятельно. Но московская власть не шла ни на какія сдѣлки: вся власть и иниціатива должны были находиться въ ея рукахъ, народу же слѣдовало повиноваться всему безропотно и безпрекословно.
Бунтъ Стеньки Разина былъ послѣднимъ эпизодомъ этого періода борьбы народа, желавшаго сохранить свою самостоятельность, съ московской централизаціей, хотѣвшей сосредоточить всю власть въ своихъ рукахъ. Послѣ подавленія бунта, народу стадо еще туже, и ему пришлось забыть надолго о золотыхъ мечтахъ свободы и самоуправленія, на которое онъ хотя изрѣдка кидалъ умильные взоры.
Съ воцареніемъ Петра организація новой администраціи уже окончательно подкопалась подъ народное самоуправленіе, и народъ даже утратилъ право мечтать о лучшихъ временахъ.
Реформами новаго времени, слабыя попытки которыхъ начались при Екатеринѣ II, центральная власть начала возвращать народу то, что было поглощено ею въ московской періодъ исторіи. Крестьянское самоуправленіе и земства развязали, въ значительной степени, руки народа; но историческое воспитаніе, тянувшееся вѣка, пріучило насъ къ такой пассивности, что мы и до сихъ поръ не умѣемъ пользоваться тѣмъ, что намъ даютъ въ руки. Наша неумѣлость, отвычка отъ самодѣятельности и самостоятельности и пассивность сдѣлали изъ насъ какую-то особенную породу людей, вовсе непохожую на остальное человѣчество. Бываетъ, что птица, родившаяся въ клѣткѣ, не хочетъ пользоваться свободой, которую ей даютъ, и снова возвращается въ клѣтку. Разсказываютъ, что и между крестьянами, получившими свободу, явились недовольные, хотѣвшіе прежняго рабства. Не то ли же самое чувство подавленности одушевляетъ и нашихъ публицистовъ, желающихъ работать не во имя широкихъ и благотворныхъ шаталъ и принциповъ, а трудящихся, какъ наемщики, служащихъ лицамъ, а не дѣлу…
Разъединеніе, разномысліе, созданный въ насъ историческимъ путемъ атрофировали нашъ мозгъ и энергію такъ, что они перестали работать въ извѣстномъ направленіи. Вмѣсто совокупнаго стремленія въ общему каждый пошелъ въ индивидуализмъ. Вмѣсто навыка къ сложному сочетанію силъ, мы привыкли въ разъединенному дѣйствію, въ недовѣрію другъ къ другу, въ подозрительности, къ боязни быть обманутыми, и ради этихъ несоціабельнихъ свойствъ мы формулировали теорію, выразившуюся въ поговоркѣ: «каждый самъ о себѣ, а одинъ Богъ обо всѣхъ». Чтобы возвратить всѣ утраченныя нами общежительныя свойства, требуется работа въ противуположномъ направленіи цѣлаго рода новыхъ поколѣній, требуется наслѣдственная передача изъ поколѣнія въ поколѣніе привычки коллективной дѣятельности.
Правительство, — и преимущественно реформами послѣдняго времени, сдѣлавъ поворотъ на путь, противуположный политикѣ допетровской Россіи, показало, что у него нѣтъ опасеній того времени и что народный партикуляризмъ и разрозненность для него невыгодны. Такимъ образомъ, испорченное древнею, великокняжескою Русью, исправляется новою, императорскою Россіею. А что же дѣлаетъ общество? Что дѣлаютъ представители интеллекта народной Россіи? Они стараются убѣдить всѣхъ, что послѣдствія извѣстныхъ историческихъ причинъ существуютъ еще долго послѣ того, когда причины эти устранены. И на каждомъ шагу мы стараемся доказать міру безошибочность этого злополучнаго соціальнаго закона. За что мы ни беремся, все валится у, насъ изъ рукъ. Затѣемъ ли мы литературный органъ — затѣемъ его, какъ свѣчную лавку; но литературная спекуляція требуетъ для своего успѣха иныхъ условій, чѣмъ торговля свѣчами: въ литературномъ дѣлѣ нельзя ни обвѣшивать, ни обманывать, и глупыя мысли продавать за умныя. Затѣемъ ли торговое, промышленное или какое тамъ хотите предпріятіе — опять то-же самое: каждый является съ своимъ царемъ въ головѣ, накричитъ, нашумитъ, изобидитъ, наконецъ, обманувъ другъ друга и не оправдавъ обоюдныхъ ожиданій, мы разбредемся врозь и общественному предпріятію конецъ. Прежде мы ползли врозь отъ воеводъ, отъ внѣшнихъ причинъ; теперь же полземъ въ сторону потому, что воспитали въ своемъ мозгу своего собственнаго воеводу-самодура, обидчиваго, непрозорливаго, раздражительнаго, неспособнаго видѣть отдаленныя послѣдствія ближайшихъ причинъ. Мы губимъ себя и губимъ другъ друга своимъ индивидуализмомъ, и въ то же время смотримъ умиленно на міръ божій валъ праведника, заслуживающіе своимъ христіанскимъ поведеніемъ царствіе небеснаго.
IV.
правитьОтчего же зависитъ то странное явленіе, что могутъ существовать историческія послѣдствія, когда причина, ихъ породившая, уже изчезла? Въ занимающемъ насъ вопросѣ дѣло объясняется просто давленіемъ старыхъ поколѣній на поколѣнія новыя, иначе сказать вліяніемъ жизни на школу.
Чтобы уяснить читателю нагляднѣе это вліяніе, я сообщу ему фактически точныя свѣденія объ одной большой гимназіи, одного большого города.
Находясь почти годъ въ этомъ городѣ и каждый день ходя но его улицамъ, я только въ извѣстные урочные часы или рано утромъ, или сейчасъ послѣ трехъ часовъ — встрѣчалъ на улицѣ гимназистовъ, въ остальное время они словно проваливались сквозь землю. Даже въ праздники мнѣ не случалось встрѣчать на улицѣ учащейся молодежи.
Гимназисты, которыхъ мнѣ случалось видѣть, отличались если и не вполнѣ испитымъ видомъ, то тѣмъ не менѣе полнѣйшимъ отсутствіемъ свѣжести, точно будто они всѣ страдаютъ малокровіемъ. Отсутствіе свѣжести, сколько я замѣтилъ, прямо пропорціонально росту гимназистовъ. Маленькіе ученики I-го, а можетъ быть II-го класса еще сохраняютъ свѣжесть и румянецъ на щекахъ, но чѣмъ гимназистъ выше, тѣмъ онъ худощавѣе и безкровнѣе, и тѣмъ неподвижнѣе и стекляннѣе его взоръ. Отчего же зависитъ этотъ болѣзненный видъ гимназистовъ, напоминающій ремесленниковъ и мастеровыхъ большихъ промышленныхъ центровъ? А вотъ отчего, читатель.
Гимназисты отправляются въ гимназію въ одни дни въ 8 часовъ утра и остаются въ ней до 3-хъ, въ другіе въ 9 часовъ и остаются тоже до 3-хъ. Въ тѣ дни, когда гимназисты остаются въ стѣнахъ гимназіи 7 часовъ, у нихъ бываетъ 5 лекцій, когда же 6 часовъ, то 4 лекціи. Но знаете ли вы, питатель, что значитъ пробыть въ школѣ 7 часовъ для мальчика, еще развивающагося, требующаго и движенія, и хорошей питательной пищи? Это значитъ, что при напряженномъ головномъ трудѣ, которымъ онъ долженъ заниматься въ школѣ, 7 часовъ, проведенные голодомъ, должны совершенно его обезсилить. Мальчики болѣе сильнаго сложенія переносятъ это истомленіе, правда хоть и безъ ближайшихъ очевидныхъ послѣдствій, но за то тѣ, которые или слабы, или растутъ сильно, придя домой и пообѣдавъ, должны ложиться спать, потому что иначе они не въ состояніи приготовлять уроки на слѣдующій день. Принимая только 6 и 7 часовъ занятій въ гимназіи, я сдѣлалъ умышленную ошибку въ пользу гимназіи: 6 или 7 часовъ приходится заниматься только тѣмъ, кто живетъ подлѣ самой гимназіи; ученики же, особенно бѣдные; живущіе на концѣ города, должны употребить часъ или полтора на путешествіе въ гимназію и обратно домой. Такимъ образомъ, 7-ми часовой постъ превращается для нихъ въ 8*/2 часовой, и вы сами, читатель, поймете что это значитъ если представите себѣ, какія непріятныя послѣдствія и какое тревожное состояніе испытываетъ вашъ собственный желудокъ, когда послѣ чаю, выпитаго вами, положимъ въ 10 часовъ утра, вы получите обѣдъ не ранѣе, какъ въ 7 часовъ вечера. Но вы человѣкъ взрослый, рости вы ужь перестали; каково же положеніе юноши или ребенка, у котораго булка, съѣденная съ чаемъ, переварилась черезъ два часа, и затѣмъ втеченіи 6½ часовъ желудокъ его остается пустымъ! Способствуетъ ли такая діэта румянцу на щекахъ, вы поймете и безъ моихъ объясненій.
Гимназистъ, явившійся домой, старается, конечно, прежде всего вознаградить свой 8-ми часовой постъ. Тѣ, кто совершенно ослабѣваетъ отъ сидѣнія въ гимназіи и родители которыхъ смыслятъ нѣсколько въ гигіенѣ, ложатся отдохнуть на часъ или болѣе. Кому же этого не позволяютъ разныя обстоятельства, о которыхъ читатель узнаетъ дальше, тѣ должны приниматься за приготовленіе уроковъ немедленно. Приготовленіе же уроковъ поглощаетъ почти ровно столько времени, сколько и лекціи. Для точности, я представлю читателю разсчетъ; возьмемъ для соображенія 7-й классъ и лекціи понедѣльника и вторника. Въ понедѣльникъ 6 лекцій: словесность, латинскій языкъ, исторія, законъ божій, французскій языкъ. Что бы приготовить уроки, нужно для перваго предмета 1 часъ; для второго 1½ часа, для третьяго — 2 часа, для четвертаго ½ часа, для пятаго ½ часа — итого 6½ часовъ.
Во вторникъ 4 лекціи: латинскій языкъ, словесность, математика, космографія. Чтобы приготовить эти уроки, нужно для первой 1½ часа, для второй 1, для третьей — 1 часъ, для четвертой 1½ и того 5 часовъ.
Слѣдовательно въ пятикласный день, на лекціи и на приготовленіе уроковъ слѣдующаго дня нужно 42 рабочихъ часовъ, а въ четырехъ классный день 13½ часовъ. Въ первый день остается у ученика свободныхъ часовъ 12, во второй 10½ часовъ. Какъ же располагаетъ этими часами ученикъ? На два чая — утренній и вечерній — и на обѣдъ употребитъ онъ положимъ 1½ часа, на прогулки и отдыхъ столько же, итого 3, и затѣмъ на сонъ остается у него отъ 9 до 7½ часовъ. Ну что же? Около 8 часовъ для сна, повидимому, вполнѣ достаточно. Но во 1-хъ, 8 часовъ для слабаго мальчика лѣтъ 14—15 мало, а во 2-хъ у большинства 8 часовъ вовсе и не остается.
Въ гимназіи, о которой я говорю, считается учениковъ 190; изъ нихъ родители только 85 человѣкъ — люди вполнѣ обезпеченные! всѣ остальные больше или меньше бѣдняки, что доказывается кромѣ тѣхъ свѣденій, "которыя я собиралъ, самимъ сословнымъ ихъ положеніемъ. Такъ, крестьянъ и мѣщанъ учится 23; дѣтей чиновниковъ, положеніе которыхъ нынче очень неблистательно, 84; дѣтей изъ духовнаго званія 4; купцовъ 15 и дворянъ 67. Изъ этого числа освобождены отъ платы 19 человѣкъ, получаютъ стипендія 14 и за двухъ платитъ городское общество. Кромѣ того 13 человѣкъ даютъ уроки итого оказывается бѣдныхъ, признанныхъ такими самимъ начальствомъ, 85 человѣкъ. Но тѣ, кто бѣдными начальствомъ не признаны и вслѣдствіи того не освобождены отъ платы за ученіе, "не получаютъ стипендіи, — какими средствами они существуютъ? Въ первыхъ четырехъ классахъ существуютъ они какъ Богъ подастъ; въ послѣднихъ же трехъ — стараются пропитываться уроками. Такихъ, живущихъ уроками, гимназистовъ, въ 5 классѣ 3 изъ 23, въ 6-мъ 4 изъ 18, въ 7-мъ 6 изъ 11. Положеніе этихъ гимназистовъ дѣйствительно бѣдственное. За какіе нибудь 5 руб. въ мѣсяцъ приходится учить 2 часа въ день: но какъ 5 руб. въ мѣсяцъ для существованія недостаточно, приходится искать двухъ учениковъ и тратить на нихъ съ ходьбой каждый день около 7 часовъ; что же затѣмъ остается для сна, одинъ ила два часа? Но какъ спать два часа въ сутки мало, то понятно, что отнимается время отъ приготовленія собственныхъ уроковъ, или же гимназистъ не отваживается брать трехъ учениковъ. Спитъ онъ во всякомъ случаѣ очень мало. Вотъ почему каждый гимназистъ, завалившись въ субботу спать пораньше, отсыпается въ воскресенье и считаетъ каждый праздникъ еще большимъ для себя небеснымъ благополучіемъ, чѣмъ ремесленникъ, истомленный недѣльною фабричною работой. Мнѣ разсказывалъ одинъ гимназистъ, не изъ особенно прилежныхъ и даровитыхъ, что въ рабочіе дни ему не удается никогда ложиться ранѣе 12 часовъ, а встаетъ онъ всегда въ 6. Здоровому же человѣку, уже вполнѣ сформировавшемуся, самимъ закономъ его человѣческой природы показано спать не менѣе 8 часовъ. Все что меньше — идетъ въ ущербъ здоровья.
Мнѣ могутъ возразить, что порядокъ гимназическихъ занятій устроенъ совсѣмъ не такъ ужасно, какъ я о немъ разсказываю; и что для отдыха гимназистовъ кромѣ воскресныхъ дней даются весьма продолжительные праздники: рождество, святая, каникулы. Но въ этихъ-то праздникахъ чуть ли и не заключается вся причина зла. Дней отдыха въ году около 6 мѣсяцевъ: 52 воскресенья 14 дней рождества, 16 дней святой, каникулъ около 2 мѣсяцевъ или 60 дней, масляница 3 дня, праздничныхъ и торжественныхъ дней 30; итого 175 дней; значитъ на ученіе остается только полгода, т. е. годичный, курсъ стараются скомкать въ полгодичный срокъ. Что же въ этомъ хорошаго? Хорошаго нѣтъ ровно ничего, а о вредныхъ послѣдствіяхъ я буду имѣть честь доложить читателю немедленно.
Первое вредное послѣдствіе заключается въ томъ, что, превращая рабочій годъ въ полгода, приходится усиливать занятіе вдвое; при усиленныхъ занятіяхъ ученикъ истомляется и отъ продолжительной діэты во время. классовъ и отъ продолжительнаго сидѣнія за уроками, и отъ недоспанныхъ ночей, и отъ постояннаго напряженія силъ, возбузиденныхъ къ усиленной дѣятельности недостаткомъ времени. Ученику приходится постоянно пороть горячку, ибо онъ повсюду не успѣваетъ и повсюду долженъ спѣшить. Вмѣсто правильной, спокойной жизни, гимназистъ суетится весь свой вѣкъ и пріучается къ порывистости дѣйствій и къ суетливой безтолковой дѣятельности. Это — въ полугодіе занятій. Въ полугодіе же праздности, гимназистъ, напротивъ, живетъ совершенно спустя рукава, отъѣдается, отсыпается за прежнее тяжелое время. Но ни утраты тѣла, ни нравственныя утраты этими отдыхами не возстановляются. Нажитой жиръ спадаетъ скоро, безсонныя ночи и неумѣренное сидѣніе опять втягиваютъ щеки и вдавливаютъ глаза. Порывистая, безпорядочная дѣятельность пріучаетъ молодежь къ безпорядочности во всемъ и, вмѣсто укрѣпленія, ослабляетъ энергію, ибо человѣкъ привыкаетъ достигать своей дѣли не упорнымъ, медленнымъ, ровнымъ трудомъ, а короткими, сильными порывами, за которыми слѣдуетъ разслабляющая безцѣльная и безпечная праздность. Было бы конечно проще, если бы занятія гимназистовъ были сокращены ровно на половину, а вмѣстѣ съ тѣмъ уничтожены и многіе праздники, особенно продолжительные и встрѣчающіеся въ теченіе недѣли.,
Вопросъ обобщается и гимназія, взятая для примѣра — превращается въ типъ.
Изъ распредѣленія классныхъ часовъ и учебныхъ занятій мы видѣли, что гимназисты, организованнымъ у нихъ порядкомъ, пріучатся къ порывистой и неправильной дѣятельности; слабѣютъ тѣломъ и въ у слабомъ тѣлѣ воспитываютъ слабый духъ, неспособный въ ровной продолжительной спокойной энергіи; но есть и еще одна черта, болѣе вредная, вносимая въ школу изъ жизни, и противъ которой школа, при ея нынѣшней системѣ образованія, бороться рѣшительно не въ состояніи. Вредное вліяніе жизни заключается въ томъ сепаратизмѣ и. индивидуализмѣ, которые жизнь насаждаетъ въ школѣ.
Обратите вниманіе на сословный составъ гимназистовъ. Между ними есть и крестьяне, и мѣщане, и солдатскіе дѣти и дѣти лекарскихъ учениковъ, и дѣти купцовъ, дѣти чиновниковъ разныхъ ранговъ и положеній, дворянъ, едва не просящихъ милостыни и дворянъ-аристократовъ. Всѣ сословія, существующія въ Россіи, посылаютъ въ гимназіи своихъ представителей. Но каждое сословіе живетъ свою собственною жизнью, своимъ собственнымъ бытомъ и сколько сословій, столько и отдѣльныхъ міровъ, непонимающихъ другъ друга и къ другъ другу относящихся враждебно. Эта сословная разрозненность и разница міровоззрѣнія обнаруживается рѣзче всего въ первомъ классѣ гимназіи. Наиболѣе рѣзкая форма отношеній замѣчается между дворянствомъ, считающимъ себя высшимъ сословіемъ, и дѣтьми разныхъ бѣдняковъ, живущихъ въ подвальныхъ этажахъ и трущобахъ. Впрочемъ, къ чести человѣческой разсудительности нужно замѣтить, что эта болѣе рѣзко кидающаяся борьба аристократовъ съ плебеями скоро умиротворяется и со второго класса сословность не дѣлитъ учениковъ на враждебные, лагери. Но за то съ тѣмъ большею силою развивается сепаратизмъ и даетъ себя чувствовать вредное вліяніе нелѣпостей, живущихъ въ головахъ разныхъ нелѣпыхъ родителей. Учиться заставляютъ дѣтей, поступающихъ въ гимназію, вовсе не ломоносовскія стремленія. Большинство учится такъ, потому что нужно учиться; дѣти чиновниковъ учатся для того, чтобъ сдѣлаться въ свою очередь тоже чиновниками. Такимъ образомъ гимназія превращается въ ремесленную школу, научащую человѣка ремеслу, которое должно его прокармливать впослѣдствіи! Вступая въ гимназію съ такою цѣлью, ученикъ изъ всѣхъ силъ бьется получить хорошій баллъ. Хорошій баллъ необходимъ не только для. того, что онъ даетъ дипломъ, но и для перехода въ высшій классъ. Худой же баллъ опасенъ, ибо грозитъ исключеніемъ изъ гимназіи. Какъ же достигнуть хорошаго балла и избѣгнуть дурнаго? Ближайшее средство, конечно, учиться хорошо, но учиться хорошо можно не всегда, частью по недостатку способностей, частью по недостатку средствъ для жизни и трудности добывать необходимыя учебныя пособія. И вотъ карьеризмъ, введшій ученика въ гимназію, является его кормчимъ въ стѣнахъ заведенія. Тамъ, гдѣ не всегда берутъ способности, помогаетъ такъ называемое поведеніе; ученикъ прикидывается внимательнымъ и прилежнымъ, тихимъ и послушнымъ, онъ пріучается заискивать, унижаться и подличать предъ учителями и старшими. Уроки такой нравственности получаютъ дѣти преимущественно дома и преимущественно отъ маменекъ, какихъ нибудь бѣдныхъ старухъ-салопницъ, живущихъ насчетъ разныхъ милостивцевъ и кормильцевъ; маменекъ привыкшихъ вслѣдствіе того унижаться предъ благодѣтелями и заискивать у всякаго, отъ кого только можно ожидать какой либо подачки. Такая мать говоритъ своему сыну: учись и угождай. Тамъ, гдѣ ученіе не помогаетъ, мать сама отправляется съ ходатайствомъ и съ униженными просьбами къ кому слѣдуетъ и нужно сознаться, что униженныя просьбы и до сихъ поръ не потеряли у насъ своего значенія. Бываютъ случаи, когда строптивый и шаловливый ученикъ дѣлается передъ экзаменомъ кроткимъ и послушнымъ, перестаетъ курить и старается плѣнить начальство внезапнымъ и невиданнымъ до того благонравіемъ. Секретъ этой внезапности простъ и понятенъ: недостатокъ способностей и званія долженъ быть возмѣщенъ благонравіемъ.
Такъ какъ вся судьба ученика зависитъ отъ хорошихъ балловъ и всѣ его стремленія направлены къ тому, чтобы получить высшій баллъ противъ своего сосѣда, то каждый гимназистъ замыкается самъ въ себя, ограждаетъ себя отъ всякаго внѣшняго соперничества и изображаетъ изъ себя вооруженный военный лагерь, принимающій всѣ мѣры къ тому, чтобы не обнаружить своихъ силъ и не дать другому вооруженному лагерю возможности взять надъ собою верхъ.
Въ бывшихъ, замкнутыхъ военно-учебныхъ заведеніяхъ существовало полное товарищество, — жизнь велась коллективная, шалости дѣлались сообща, виноватыхъ никто никогда не выдавалъ, даже подъ розгами. Система этого замкнутаго воспитанія, правда, загрубляла чувство, но съ другой стороны она создавала однокашничество и корпоративный духъ, который во всякомъ случаѣ выше сепаратизма.
Нынѣшняя гимназія не то. Каждый входитъ въ гимназію изъ своей семьи особнякомъ; въ гимназіи видится со своими товарищами только въ теченіи учебныхъ часовъ и затѣмъ снова отправляется въ свой домашній особнякъ: одинъ въ семью солдатскую, другой въ мѣщанскую, третій въ купеческую, четвертый въ помѣщичью, пятый въ чиновничью, шестой въ семью духовнаго отца. Общаго единства, связывающаго разнообразныя воззрѣнія этихъ разныхъ міровъ, рѣшительно нѣтъ. Корпусное единство являлось вслѣдствіе общей всѣмъ военной карьеры, но гимназія не создаетъ никакой общей карьеры. Крестьянинъ, поступившій въ нее и не получившій увольненія отъ общества, можетъ уйти въ солдаты, сынъ чиновника уйдетъ въ приказные или учителя уѣзднаго училища, сынъ дворянина отправится въ университетъ, чтобы искать высшихъ почестей и высшаго служебнаго положенія. Какъ вошли люди въ гимназію съ разныхъ концевъ свѣта, такъ они и разбредутся по разнымъ концамъ, окончивъ курсъ. Одного общаго стреы ленія, связывающаго гимназистовъ въ одно цѣлое, рѣшительно не существуетъ. Семейно-сословный особнякъ, живущій въ семьѣ, вносится въ гимназію и двоитъ жизнь гимназиста. Въ гимназіи онъ держится врозь отъ своихъ товарищей своимъ учебно-гимназическимъ интересомъ, заставляющимъ его стремиться къ лучшему баллу, своей учебной несообщительностью и упорнымъ скрываніемъ знаній, которые могутъ дать ему перевѣсъ надъ своими товарищами; а дома онъ опять отдѣльный особнякъ отъ другихъ; ибо что можетъ имѣть общаго семья солдатская или мѣщанская съ семьей чиновной и дворянской; семья бѣдная съ семьей богатой.
Прежде, до 1864 г., и особенно въ эпоху 1857—1862 г., въ гимназію вносилось изъ жизни одушевленіе, обхватившее наше общество въ этотъ періодъ его реформаціонной дѣятельности. Тогда гимназисты читали журналы, толковали о вопросахъ, занимавшихъ ихъ родителей и затрогивавшихъ интересы всѣхъ сословій. Пора эта кончилась. Сословія молчатъ, въ семействахъ не говорится теперь ни о чемъ, кромѣ повседневныхъ мелочныхъ вопросовъ ничтожнаго характера, о литературѣ никто ни гугу; да и сама литература заснула; ученикъ заваленъ до макушки своими учебными занятіями; латинскій языкъ отнимаетъ каждый день не меньше трехъ часовъ времени и ученику, измученному діэтою и трудомъ, толковать о какихъ бы то ни было вопросахъ или заниматься чтеніемъ книгъ не учебнаго свойства не остается ни секунды времени. Поужинавъ въ плотную, онъ бѣжитъ скорѣе спать, ибо завтра нужно снова начинать охоту и погоню за баллами. Съ введеніемъ латинскаго языка ученики начали сидѣть по преимуществу дома, каждый въ своемъ семейномъ особнякѣ. Имъ незачѣмъ собираться и не о чемъ толковать; имъ нужно только готовить уроки, а для этого конечно удобнѣе всего держать себя разъединенно отъ другихъ. И вотъ сепаратизмъ сословной семьи укрѣпляется въ ребенкѣ, а потомъ и въ юношѣ, сепаратизмомъ образованія, и одиночка человѣкъ становится еще больше одиночкой и формируется въ какое-то странное, несоціабельное существо, замкнутое отъ другихъ и избѣгающее всего того, что, повидимому, должно бы придавать ему наибольшую силу и приносить наибольшую-пользу — коллективной дѣятельности, вросшаго и сложнаго сочетанія силъ.
Мнѣ случилось встрѣтить въ молодыхъ людяхъ отъ 16 до 18 лѣтъ замѣчательное отсутствіе искренности, замѣчательную сдержанность и осторожность, точно ихъ уже поломала жизнь, и людская измѣна и предательство научили въ своихъ ближнихъ видѣть опасныхъ враговъ.
Эта преждевременная зрѣлость и замкнутость могли создаться только семейнымъ воспитаніемъ и житейскимъ вліяніемъ родителей и общественныхъ отношеній, въ которыхъ вращается юноша. Когда одинъ изъ учениковъ гимназіи разсказывалъ мнѣ съ полной откровенностью кое-какія ихъ гимназическія дѣла, о которыхъ я писать здѣсь не стану, то братъ его, болѣе молодой годами, но должно быть болѣе богатый опытомъ жизни, лежавшій въ другой комнатѣ, на диванѣ, говорилъ: вотъ дуракъ-то, вотъ болванъ! что онъ болтаетъ самъ не знаетъ что — и порицатель былъ правъ, ибо, за разговорами этого вечера, послѣдовали сплетни и неудовольствія. Хорошо, если неосторожный, но откровенный ученикъ принадлежитъ въ семьѣ сильной; если же нѣтъ, то, конечно, за неосторожное слово ему можетъ предстоять преслѣдованіе, а въ крайнемъ случаѣ даже худые баллы и увольненіе изъ гимназіи.
Вредное вліяніе семьи, чуждой общественныхъ интересовъ, чуждой знанія и погруженной въ повседневныя будничныя мелочности, вредно еще и тѣмъ, что настраиваетъ интеллектъ юноши въ направленіи, мѣшающемъ болѣе его развитію. Возьмемъ для примѣра семью бѣдной чиновницы, имѣющей пять человѣкъ дѣтей и живущую только уроками старшаго сына гимназиста. Какіе интересы могутъ одушевлять этихъ бѣдныхъ людей, помѣщающихся въ грязномъ, сыромъ, темномъ подпольѣ и обязанныхъ существовать на 12 руб. въ мѣсяцъ. Старуха мать думаетъ вѣчно только о томъ, какъ бы добыть на 12 рублей больше предметовъ, необходимыхъ для жизни. Она охаетъ съ утра до вечера, она толкуетъ вѣчно о тѣхъ блаженныхъ временахъ, когда мужъ ея былъ еще живъ и когда жилось имъ хорошо. Она съ завистью толкуетъ о всякомъ человѣческомъ довольствѣ и благополучіи и портитъ своимъ вліяніемъ дѣтей, убивая въ нихъ гордость и чувство собственнаго достоинства, возбуждая завистливое чувство, мелочныя страсти и оттягивая умъ своихъ дѣтей отъ размышленій, возвышающихъ духъ въ размышленіямъ подавляющимъ. Вліяніе такой матери, хныкающей съ утра до вечера, толкующей о милостивцахъ и благодѣтеляхъ, пріучаетъ дѣтей съ малолѣтства къ приниженности, къ зависти ко всему болѣе богатому и счастливому, къ заискиванію, въ погонѣ за милостями и подачками, къ привычкѣ жить чужою помощью и эксплуатировать чужой карманъ. Между гимназистами, выросшими подъ такимъ печальнымъ вліяніемъ, есть испорченные уже въ самой первой молодости; они привыкаютъ бѣдниться и заискивать, они становятся заносчивыми съ нисшими, и искательными, угодливыми съ высшими. Что я говорю о вліяніи подобной самоунижающейся бѣдности не есть изобрѣтеніе моего собственнаго воображенія. Я могъ бы привести и фамиліи людей, но читатель повѣритъ мнѣ и на слово. Корпусъ былыхъ временъ уничтожалъ подобное вліяніе своимъ корпоративнымъ духомъ; нынѣшняя же сепаративная гимназія бороться съ такимъ вліяніемъ не въ состояній. Или: семья, стоящая болѣе высоко, семья оберъ-офицерская, чиновная. Какіе интересы живутъ въ ней, какими разговорами въ ней занимаются? Напримѣръ, въ прошедшую зиму вниманіе нашего города, или по крайней мѣрѣ лучшаго его общества, было поглощено всецѣло спектаклями любителей. Въ нѣкоторыхъ домахъ, кромѣ разговоровъ о театрѣ, не существовало никакихъ другихъ разговоровъ. А такъ какъ театра обладаютъ любопытнымъ свойствомъ пріучать къ пересудамъ, завистливымъ толкамъ; такъ какъ все въ нихъ основано на мелочномъ самолюбіи, на желаніи выставить себя лучше другихъ и снискать общую похвалу, то весьма естественно, что юноша, въ теченій цѣлой зимы, принимавшій участіе въ разговорахъ подобнаго свойства, настраивалъ свой интеллектъ въ этомъ направленіи, не особенно спасительнаго свойства; юноша заражался несчастной привычкой пересуживать, болтать пустяки, и вмѣсто дѣльныхъ мыслей упражнялся въ суемысліи и въ праздной болтовнѣ.
И въ этомъ случаѣ прежній замкнутый корпусъ былъ выше нынѣшней открытой гимназіи. Прежній корпусъ отрывалъ отъ семьи и спасалъ отъ ея вреднаго вліянія. Я не скажу, чтобы это отрываніе отъ семьи было бы всегда спасительно, но не подлежитъ однако никакому сомнѣнію, что во многихъ случаяхъ только разрывомъ съ семьей и вредными ее традиціями можно создать новыхъ людей. Современная гимназія совершенно безсильна передъ этой задачей.
Я ничего не знаю о теперешнемъ университетѣ. Было бы весьма желательно, чтобы человѣкъ, знакомый съ этимъ вопросомъ, указалъ бы, какой новый элементъ вносятъ наши высшія учебныя заведенія въ общественныя міровоззрѣнія слушателей, поступающихъ въ нихъ изъ гимназій. Впрочемъ, основываясь на фактахъ, представляемыхъ представителями русскаго интеллекта, подвизающимися въ русской литературѣ, я не сдѣлаю ошибки, если предположу, что и университетъ не уничтожаетъ сепаратизма и индивидуализма создаваемаго семьей и нисшей школой.
Примѣчанія.
править- ↑ Впервые(?) — въ журналѣ «Дѣло», 1868, № 7, с. 1—24.