РУССКІЯ СКАЗКИ ДЛЯ ДѢТЕЙ
правитьНОЧЛЕГЪ.
правитьВъ полночь, въ глухую осеннюю пору, два купца ѣхали съ ярмарки и заѣхали по дорогѣ въ городъ. Усталые кони едва тащились. Насилу нашли въ какой-то улицѣ постоялый дворъ; стучали, стучали, едва достучались… — Ну, — говоритъ одинъ другому, — теперь прощай, до утра… — Взялъ узелокъ изъ повозки и побрелъ пѣшій — отыскивать какого-то свояка, котораго не видалъ лѣтъ десять, и у котораго думалъ заночевать. Вотъ, тотъ, который остался, поужиналъ, да и залегъ себѣ спать.
Спитъ онъ; — вдругъ слышитъ, — дверь отворяется; — глядитъ — въ комнату входитъ его товарищъ…
— Что это ты?
— Такъ, — ничего, — говоритъ. — Не нашелъ свояка… Заночевалъ у чужихъ…
Глядитъ купецъ на товарища и не можетъ сообразить: — какъ это онъ — самъ тутъ, а ночуетъ не тутъ?.. Вѣрно, — думаетъ, — туть близко гдѣ-нибзгдь.
А тотъ подошелъ, сѣлъ къ нему на кровать. — Послушай, — говоритъ, — я попалъ къ нехорошимъ людямъ… Боюсь, чтобы чего со мною не сдѣлали… Выручи меня какъ-нибудь…
Удивился купецъ. — Чего еще выручать, — говоритъ, — когда самъ пришелъ?
Тотъ глядитъ на него, головою покачиваетъ… Посидѣлъ, посидѣлъ, — ничего не сказалъ, всталъ и ушелъ.
Сталъ думать купецъ: — Что бы это значило?.. Ничего не сказалъ, — гдѣ? у кого? — и остаться не захотѣлъ!.. Подумалъ, подумалъ, да и уснулъ.
Черезъ нѣсколько времени, слышитъ опять дверь отворяется, — глядитъ, — опять входитъ его товарищъ, печальный такой, озабоченный, подошелъ, сѣлъ на постель, глядитъ на него. — Плохо, — говоритъ, — мое дѣло Никитичъ!
— А что?
— Да что, — говоритъ, — я тебѣ уже сказывалъ, что попалъ къ нехорошимъ людямъ… Постучался я поздно ночью: — смекнули, что я одинъ, что со мною деньги; — хотятъ меня погубить… Христомъ Богомъ прошу тебя, — говоритъ, — выручи! Да торопись… Если сію минуту не встанешь и не пойдешь туда — будетъ поздно.
— Да куда идти-то?
И вотъ, тотъ начинаетъ ему разсказывать куда надо идти… — Возьми, — говоритъ, — изъ воротъ направо, пропусти два переулка, повороти налѣво… потомъ будетъ церковь.. потомъ рѣка… потомъ мостъ…
Слушалъ, слушалъ купецъ, — со сна въ головѣ у него спуталось, — стали мерещиться какіе-то закоулки… дворы… хвать, а товарища уже нѣтъ… Въ комнатѣ тишина мертвая, — въ углу, подъ образами, лампадка чуть теплится… И страшно ему такъ стало… и все хочетъ онъ встать, хочетъ итти, хочетъ припомнить, что тотъ ему говорилъ… и опять ему грезятся переулки, дворы, и опять уснулъ.
Долго-ли онъ этакъ спалъ, — не знаю. Вдругъ, словно его кто полѣномъ огрѣлъ по спинѣ; весь вздрогнулъ, открываетъ глаза, видитъ, — опять тотъ въ комнатѣ, стоитъ у его постели, — глядитъ на него съ укоромъ.
— Не пришелъ, — говоритъ, — ты когда еще было время; а теперь и ходить уже не зачѣмъ; — поздно… Но у меня все таки есть къ тебѣ просьба. Не уѣзжай ты завтра, не отыскавши меня. Помни, что я тебѣ скажу:
— Своимъ умомъ не мудри: а куда люди пойдутъ, туда и ты поди..
— Будутъ у тебя просить, а ты спроси…
— Станутъ отъ тебя уходить, — а ты проводи…
— До воротъ иди, — но въ ворота не входи…
— Когда изъ воротъ возъ выѣдетъ, — тогда я буду отъ тебя близко; — а ты смекай…
Что было потомъ, — купецъ не помнилъ, мысли его помутились и онъ уснулъ, какъ убитый. Проснулся по утру поздно, сейчасъ вскочилъ, побѣжалъ; спрашиваетъ: — не былъ товарищъ? — говорятъ — не былъ.
Очень это его встревожило. — Ну, думаетъ, не даромъ онъ ночью три раза ко мнѣ приходилъ. Что-нибудь съ нимъ да случилось недоброе! — И сталъ онъ горько себя упрекать: зачѣмъ тогда не всталъ и не пошелъ. Но тутъ-же припомнилъ, что во всѣ эти три раза онъ не могъ пальцемъ пошевельнуть.
Долго сидѣлъ онъ на постояломъ дворѣ, — все ждалъ — не вернется ли? — Но товарищъ не возвращался… Какъ быть? И вотъ, сталъ онъ припоминать имя того свояка, у котораго спутникъ его хотѣлъ ночевать. Припомнилъ, пошелъ отыскивать… Искалъ, искалъ, исходилъ весь городъ, — нѣтъ! и слѣда никто не могъ ему указать.
Воротился онъ поздно, спрашиваетъ опять: — не былъ товарищъ? — говорятъ — не былъ.
Что дѣлать то? — Пообѣдалъ и сѣлъ у окна… Смотритъ на улицу, а самъ все усиливается припомнить, что тотъ ему говорилъ, когда былъ въ послѣдній разъ… Ломалъ, ломалъ голову, — нѣтъ, ничего не помнитъ!
Тѣмъ временемъ стало смеркаться, а день былъ субботній и въ городѣ стали къ вечернѣ звонить… Сидитъ онъ, видитъ: — люди идутъ по улицѣ, всѣ въ одну сторону. И вдругъ приходятъ ему на память слова: — Своимъ умомъ не мудри, а куда люди пойдутъ, туда и ты поди.
И думаетъ онъ: — пробовалъ уже я мудрить то, — ничего не выходитъ; — дай-ка попробую сдѣлать, какъ сказано… Всталъ и пошелъ за людьми. А люди шли въ соборъ. Вошелъ и онъ за другими въ соборъ, сталъ на колѣна, молится за товарища… — Коли живъ, молъ, то защити его Боже отъ злыхъ людей и помоги возвратиться благополучно; а коли не живъ, то помоги мнѣ найти его и сотворить ему честное погребеніе!..
И молился онъ такъ усердно, что не замѣтилъ какъ отошла вечерня… Народъ разошелся… начали свѣчи гасить… Поднялъ онъ голову, видитъ церковь пуста… Всталъ и пошелъ… На паперти, у дверей, старуха нищенка протянула руку, проситъ: — подай, говоритъ, отецъ-благодѣтель, святую милостыньку! И какъ только она это сказала, вдругъ, пришли ему въ память слова: — Будутъ у тебя просить, а ты спроси…
И такъ это его озадачило, что какъ полѣзъ въ карманъ, за мошной, — такъ и остолбенѣлъ… стоитъ, смотритъ на нищенку. — Слушай, — говоритъ, — старуха. Ты вотъ у меня просишь Христову милостыню; -а я у тебя спрошу: — что вы дѣло то ваше еще не кончили?.. И такъ онъ это, безъ всякой мысли сказалъ; самъ ничего при этомъ не думалъ, а кромѣ того, что нищіе, послѣ вечерни, не кончили еще милостыню просить. Но, ослышалась, что-ли, старуха, или другое было у ней на умѣ, только крѣпко она перемѣнилась въ лицѣ; глядитъ на купца изъ подлобья… пятится; — не дождалась и грошика, сейчасъ повернулась и прочь пошла, сама на него все оглядывается… И вдругъ пришли ему въ память слова товарища: — Станутъ отъ тебя уходить, а ты проводи…
Дивно ему такъ стало. — Не даромъ же, думаетъ, — говорилъ! Да не даромъ и нищенка испугалась!.. Сдѣлаю все, какъ сказано.
Постоялъ онъ немного на паперти, далъ ей отойти недалече; потомъ пошелъ издали, слѣдомъ за нею… Глядитъ, повернула старуха къ рѣкѣ; -и онъ повернулъ къ рѣкѣ, — она на мостъ, — и онъ за ней на мостъ. Въ потемкахъ, ей непримѣтно было, что онъ за ней слѣдомъ идетъ, а онъ все идетъ, не упускаетъ ее изъ виду. Прошли они этакъ нѣсколько улицъ, повернули въ какіе-то грязные закоулки, — совсѣмъ конецъ города; — домовъ мало, все больше заборы, да пустыри. Наконецъ, видитъ купецъ: — на самомъ углу стоитъ какой то домишко — старый, престарый, весь искривился, — окна закрыты ставнями, сквозь ставни огонекъ свѣтится. Какъ поравнялась нищенка съ этимъ домомъ, глядь, — и шмыгнула въ калитку.
Дошелъ и онъ до калитки; — остановился. Страшно ему войти… Думаетъ: — ну, а что если тутъ и вправду живутъ недобрые люди! Что онъ одинъ подѣлаетъ? Чего добраго, будетъ и съ нимъ какъ съ товарищемъ: войдетъ, да потомъ и не выйдетъ… какъ быть?..
И вдругъ приходитъ ему на память, что тотъ говорилъ: -До воротъ иди, но въ ворота не входи.
Страшно стало купцу… — Что-жъ теперь будетъ? думаетъ. — Если этакъ стоять, то пожалуй замѣтятъ изъ дому или изъ воротъ… Осмотрѣлся, видитъ заборъ, недалеко отъ дома, выходитъ угломъ въ другой переулокъ. Прошелъ онъ туда; — спрятался за уголъ, ждетъ.
Долго ждалъ; — и по его разсчету, наступила уже глухая ночь, какъ вдругъ, слышитъ-заскрипѣли ворота. Онъ выглянулъ, — видитъ: — изъ воротъ выѣхалъ возъ съ хворостомъ, у воза дюжій мужикъ. За мужикомъ кто-то, сзади, ворота сталъ запирать, и говоритъ: — А заступъ, — говоритъ, — Тереха взялъ?
— Молчи — знай, — все взялъ.
— Ну, съ Богомъ! — вези его.
Какъ услыхалъ это купецъ, такъ и пришло ему въ память послѣднее слово товарища: — Когда изъ воротъ возъ выѣдетъ, тогда я буду отъ тебя близко, а ты смекай.
Смекнулъ онъ, и стало ему все ясно: зачѣмъ возъ выѣхалъ, и кого изъ дому везутъ, — и гдѣ товарищъ. Задрожалъ онъ весь, какъ осиновый листъ и сталъ про себя молитву читать… Видитъ, возъ повернулъ въ его сторону. Онъ отбѣжалъ отъ угла и пошелъ, какъ ни въ чемъ не бывало, у стѣнки… Проѣхали мимо; онъ пропустилъ, пошелъ слѣдомъ, самъ ждетъ: не попадутся-ли люди на встрѣчу; — но улицы пусты и не видать ни души вокругъ… Колесили они — колесили, все краемъ города. Наконецъ, видитъ купецъ — выѣхалъ возъ за заставу… За заставой, пошли дома тѣсно въ рядъ, — слободка какая-то подгородная… Мѣсто жилое, — дорога большая, проѣзжая; — чего еще дожидаться?.. Однако, онъ подождалъ еще. Прошло недолго, — впереди показались двѣ тройки почтовыя, ѣдутъ вскачь, подъ дугой колокольчикъ звенитъ… Перекрестился онъ и подошелъ къ возу. Тотъ, что у воза, заслышавъ шаги, обернулся и всматривается. — Чего тебѣ? — спрашиваетъ.
— Такъ, ничего, любезный; что это у тебя на возу-то?
— Хворостъ.
— А подъ хворостомъ что?
Тотъ какъ окрысится: — Да тебѣ чего нужно то?
— А мнѣ, — говоритъ, — вотъ чего нужно… — Взялъ возжи и своротилъ возъ въ сторону, поперекъ дороги.
— Стой, душегубъ! Показывай сію минуту кого ты везешь подъ хворостомъ?
— А вотъ я тебѣ покажу! — отвѣчалъ тотъ и выхватилъ ножъ изъ-за пазухи… Но въ самую эту минуту наскакала передовая тройка, въ потемкахъ ихъ не замѣтили, -купецъ успѣлъ отскочить; а того лошади сбили съ ногъ; — съ наскоку уперлись въ возъ, подняли крикъ. Проѣзжіе выскочили… — Кто тутъ? Чего вы?
— А вотъ чего, почтенные господа! Товарища моего на ночлегѣ зарѣзали и везутъ вонъ изъ города.
— Гдѣ? Какъ?
— А вотъ извольте-ка поискать; — онъ у него тутъ запрятанъ.
Кликнули изъ слободки народъ, принесли фонарь, стали искать, раскидали хворостъ; подъ хворостомъ нашли что-то тяжелое, зашитое въ куль…
Распороли куль. — Посвѣти-ка! — Смотритъ купецъ: въ кулѣ лежитъ его товарищъ убитый.
ДУНЯ.
правитьI.
правитьПосылаетъ мужикъ двухъ сыновей своихъ на работу, далеко отъ дому, и берутъ они съ собой хлѣба на трое сутокъ. — Когда вы тотъ хлѣбъ съѣдите, — говоритъ имъ отецъ, — я пошлю къ вамъ сестру; она принесетъ еще. — А имъ надо было идти черезъ большой лѣсъ, и въ томъ лѣсу было не ладно; и боялись они, чтобъ сестра, сбившись съ пути, не попала въ бѣду. Вотъ старшій братъ и учитъ ее. — Смотри, — говоритъ, — Дуня, какъ пойдешь лѣсомъ, не заглядывайся по сторонамъ, и не сходи съ дорожки, а замѣчай на перекресткахъ, гдѣ путь расходится, мы будемъ мѣтки оставлять, будемъ вѣтки заламывать. Въ какую сторону заломана вѣтка, въ ту и иди. Ошибешься, зайдешь не туда, — худо будетъ.
— Ну, ладно, не ошибусь, — отвѣчаетъ сестра… А была она очень еще молода и красоты дивной.
Прошло двое сутокъ послѣ того, какъ братья отправились на работу. На третьи, сестра беретъ у матери кузовокъ съ пищею, ставитъ его себѣ на голову и, перекрестясь, уходитъ изъ дома.
Идетъ она весело, по знакомой дорогѣ, руки въ бокъ; пѣсенки распѣваетъ; — идетъ; а на встрѣчу ей ближе и ближе лѣсъ.
Богъ его знаетъ, что это былъ за лѣсъ, только дѣвки въ него не любили ходить. Темно тамъ и тѣсно ужъ черезчуръ и за тѣснотой ничего не видать вокругъ и какіе-то голоса, не человѣческіе, перекликаются, а какъ совсѣмъ затихнетъ, тоже не хорошо… Обступятъ тебя со всѣхъ сторонъ деревья — уроды такіе, старые, долговязые! а за деревьями, дальше — потемки… И все тебѣ чудится, словно кто сторожитъ тебя тамъ, въ этихъ потемкахъ… А остановишься, да станешь разглядывать, такъ и еще того хуже… Торчитъ изъ-за листвы мохъ, что ли тамъ, ну его! — а тебѣ чудится борода, либо хвостъ… и длинныя сучья, какъ лапы кривыя, хватаютъ тебя за платье… У-у!.. И пѣть перестала дѣвка, какъ забрела подальше.
Помнитъ она наставленіе старшаго брата, идетъ, — не заглядывается по сторонамъ; — на перекресткахъ находитъ вѣтки заломанныя; въ какую сторону заломана вѣтка, въ ту и сворачиваетъ. И все та же узенькая, корнями переплетенная тропа, у ней подъ ногами, и съ этой тропы она ни на шагъ.
И приходятъ ей въ память разные слухи про этотъ лѣсъ, слухи о томъ, какъ люди въ немъ пропадаютъ безъ вѣсти и о томъ, что есть въ этомъ лѣсу проклятое мѣсто, а среди того мѣста гнилое болото, и въ этомъ болотѣ страшное множество змѣй… И что у э гихъ змѣй есть свой староста, не то змѣй, не то такъ — отродье змѣиное… И что староста этотъ крадетъ дѣвокъ; и что есть у него въ лѣсу теремъ княжескій, и въ теремѣ томъ подвалъ, а въ подвалѣ богатство несмѣтное… и много, много чего еще.
Но вотъ — солнышко выглянуло, и на солнышкѣ, видитъ Дуня, — алѣетъ спѣлая земляника… Не утерпѣла, куда дѣвался и страхъ. Сняла кузовокъ съ головы, свернула съ пути, сбираетъ; а сама на тропинку поглядываетъ. Тутъ-ли ты? думаетъ, — видитъ — тутъ и опять за ягоды… Бродила этакъ, бродила, вертѣлась, вертѣлась, — хвать, а дороги-то ужъ и не видно. Испугалась она порядкомъ, бросила ягоды и пошла къ тому мѣсту, гдѣ ей казалось — тропинка должна быть. Смотритъ, — мѣсто какъ будто и то, а тропинки нѣтъ. Она въ другую сторону, и въ другой сторонѣ — нѣтъ. Что за дьяволъ! Словно кто взялъ, да унесъ ее изъ подъ ногъ!.. Ну, нѣтъ, шутишь! думаетъ, — недалече еще отошла, — найду!.. Искала, искала и точно нашла, наконецъ, да только не ту, которую потеряла. Однако она, на первыхъ порахъ, ничего не замѣтила и пошла… Идетъ, — долго ужъ что-то очень идетъ… Вотъ солнце сѣло, темно становится, и пора бы кажись ужъ выйти куда нибудь… Но не тутъ то было! Чѣмъ дальше, тѣмъ глуше и гуще лѣсъ, и нѣту перепутья, ни поворота. Догадалась она, наконецъ, что дорога не та; остановилась, осматривается… Что это? Мерещится, что-ли? Въ сумеркахъ, въ чащѣ лѣсной, высоко между вѣтвей, словно какъ будто теремъ: и въ теремѣ томъ — окно, и въ окнѣ — огонекъ свѣтится… Дивится Дуня. — Куда это я зашла? — говоритъ. И вотъ видитъ изъ лѣсу, на встрѣчу ей, выступаетъ кто-то, — осанисто, плавно такъ выступаетъ и голову держитъ спѣсиво, откинувъ назадъ. Да только — ой! что это? Харя-то! харя!.. Какъ подошла она ближе, да какъ разглядѣла харю-то, — какъ закричитъ! Какъ отскочитъ! Вся обмерла отъ страха, — трясется…
А онъ увидѣлъ ее и манитъ рукою къ себѣ. — Поди, — говоритъ, — поди сюда, умница!.. Ну что, не видала братьевъ?
— Нѣтъ, — отвѣчаетъ она, — не видала,
— Ну и не хлопочи; не увидишь. Дорожку ту, что они тебѣ указали, я у тебя изъ подъ ногъ унесъ, и пришла ты сюда по другому пути… Чего-жъ ты дрожишь?.. Ты попала въ хорошее мѣсто.. Это вонъ — мой дворецъ, теремъ мой княжескій…
Глянула она, видитъ и въ самомъ дѣлѣ дворецъ. А онъ опять манитъ ее къ себѣ. — Поди, молъ, поди сюда — умница! Я тебя давно поджидалъ, давно до тебя добирался, да не по шерсти мнѣ ваши дороги торныя. Кабы не это, я бы не посмотрѣлъ, — что ты роду простаго, я бы тобой не побрезгалъ. Была бы давно моя. А именно ужъ теперь моя. Забывай отца съ матерью, — больше ихъ не увидишь… Будешь тутъ жить у меня, и будетъ тебѣ отъ меня всякое удовольствіе.
Сказалъ онъ это, взялъ ее и увелъ къ себѣ.
II.
правитьБратья пахали три дня и не стало имъ пищи. Бросили они работу, и приходятъ къ отцу и матери съ великой грозою.
— Отчего вы не прислали пищи?
Тѣ говорятъ: сестра понесла вчера; а они говорятъ: — сестры не видали… И смекнули тогда въ семьѣ, что съ Дуней случилась бѣда.
Вотъ, отзываетъ старшій братъ младшаго. — Пойдемъ, говоритъ, искать сестру. — А мать услыхала, и говоритъ отцу: — Оба хотятъ идти; а случится, какъ съ Дунею, пропадутъ оба разомъ, и останемся мы, на старости, безъ дѣтей. Не пускай, молъ, обоихъ разомъ. Пусть лучше жеребій кинутъ — кому идти.
И велѣлъ отецъ сыновьямъ жеребій кинуть. Стали бросать. Очередь вышла старшему.
Взялъ онъ топоръ, да краюху хлѣба, помолился у образовъ, поклонился сперва отцу съ матерью въ ноги, потомъ младшему брату, и ушелъ изъ дому.
Ушелъ изъ дому, входитъ въ лѣсъ и идетъ тѣмъ путемъ, который они указали сестрѣ. Въ мокрыхъ мѣстахъ видитъ ея слѣды: шла, стало быть, этой дорогою. Ну, пошелъ и онъ этой дорогою. Погляжу, думаетъ, до какихъ поръ тутъ шла? — Шелъ, шелъ, пришелъ къ тому самому мѣсту, гдѣ Дуня съ дороги сбилась, — глядь: — на дорогѣ стоитъ дворняшка, — стоитъ, хвостъ поджавъ, шею вытянувъ; — носъ уставила поперегъ дороги… Отошелъ парень поодаль и сталъ за собакой приглядывать: — что это она дѣлаетъ? А она постоитъ, постоитъ, да замечется; мечется, мечется, — да какъ завоетъ!.. И понялъ онъ, что собака прежде его отправилась искать Дуню, и что она бѣжала по слѣду ея, пока слѣдъ былъ на пути; а дальше — одна не смѣетъ, — знать чуетъ что-нибудь да не доброе. Подошелъ онъ къ собакѣ и кликнулъ ее. Она сперва къ нему, потомъ отъ него, въ чащу лѣса; — и визжитъ, словно какъ будто зоветъ его за собой…
Перекрестился онъ и пошелъ за собакой.
III.
правитьВъ дремучемъ лѣсу, въ непроходимой глуши, стоитъ княжескій теремъ богатыря, — Змѣинаго Старосты. Вокругъ терема — каменная ограда, въ оградѣ-ворота. По бокамъ, надъ воротами, — столбы желѣзные, и на тѣхъ столбахъ, обвивая ихъ толстыми кольцами, день и ночь сторожатъ два лютые змѣя. Лоснятся ихъ пестрыя спины, блеститъ на брюхѣ желтая чешуя, кровью налиты ихъ зоркіе очи, — черныя пасти разинуты, — съ острыхъ зубовъ, по нитямъ раздвоенныхъ языковъ, — сочится смертельный ядъ, и отъ яда того, возлѣ, деревья сохнутъ, трава не растетъ.
Въ теремѣ, въ спальнѣ богатыря, сидитъ у окошка Дуня. На ней лица нѣтъ; горькія слезы капаютъ у нея изъ глазъ…
Но вотъ просыпается Змѣй, всталъ и кличетъ ее къ себѣ.
— Пойдемъ, — говоритъ, — я тебѣ покажу мою матушку, а твою свекровь.
И повелъ онъ ее по хоромамъ, на другой конецъ терема. Входятъ они въ богатый покой. Въ томъ покоѣ стоитъ кровать съ золотымъ балдахиномъ и на томъ балдахинѣ, вверху, княжеская корона. На кровати, на мягкихъ перинахъ, на кружевныхъ подушкахъ, подъ тонкимъ кисейнымъ пологомъ, подъ бархатнымъ одѣяломъ, — лежитъ, свернувшись клубкомъ, змѣя — большущая, пребольшущая, — старая, престарая; — кожа на шеѣ вся въ складкахъ, пузо чешуйчатое отвисло, глаза глядятъ — еле видятъ; сама лежитъ — еле дышитъ.
Нагнулся сынъ къ самому уху ея, — толкаетъ. — Матушка! — говоритъ, — а матушка! Очнись — что-ли!.. Смотри; — я молодую жену привелъ тебѣ показать.
Очнулась старуха, — приподняла свою желтую голову… Смотритъ…
— Стара, молъ, я, — не припомню… которая это?
— Тринадцатая.
Глядѣла, глядѣла змѣя, — головою покачиваетъ… — Не ладно, сынокъ, — говоритъ, — не нажить бы тебѣ отъ нея бѣды.
Нагнулся онъ къ ней опять и стали они вдвоемъ шептаться, на Дуню посматривая. А у Дуни морозъ по кожѣ… И слышитъ она, шепчетъ старуха сыну: — Не долго держи, молъ, — а онъ головою киваетъ, рукою на горло показываетъ.
И вотъ, вывелъ онъ Дуню и говоритъ. — Ну что, какъ тебѣ нравится моя матушка, а твоя свекровь?
Дуня молчитъ.
Осерчалъ онъ, выхватилъ изъ за пазухи змѣйку, да какъ стегнетъ ее по плечамъ. — Вотъ я тебя научу молчать, когда я тебя спрашиваю!.. Говори — нравится!
— Нравится, — отвѣчала Дуня.
— Ну, ладно. Вотъ же тебѣ, отъ меня, первый приказъ. Будешь ты за своей свекровью ухаживать. Будешь ее кормить, умывать, постелю ей стлать; на сонъ убаюкивать, мухъ отгонять… А теперь пойдемъ: — я тебѣ свой народъ покажу…
И повелъ онъ ее. И вышли они вонъ изъ терема, по другую сторону. Видитъ Дуня: — идетъ отъ самаго терема, въ лѣсъ, болото вонючее, ржавое, а по болоту плесень и въ плесени той клубомъ кипитъ, кишмя — кишитъ всякая гадина: змѣи, пауки, ящерицы, сороконожки, жабы, — мерзость неизрѣченная! -Ну что, говоритъ, — какъ тебѣ это нравится? — Дуня глядитъ, ни жива, ни мертва; — не знаетъ что и сказать, всю душу ея воротитъ.
Выхватилъ онъ опять туже змѣйку, — а она бухъ въ ноги. — Взмилуйся! — говоритъ. — Что я тебѣ сдѣлала, что ты меня въ первый же день наказываешь?.. Дай мнѣ хоть немного поосмотрѣться!
— Говори: нравится.
— Нравится, — отвѣчала Дуня.
— Ну, ладно. Вотъ же тебѣ отъ меня второй приказъ. Будешь ты этотъ народъ беречь и холить. По утрамъ — кормить, по вечерамъ — перекличку дѣлать.
Обмерла Дуня. — Господи! Да они меня заѣдятъ!
— Не заѣдятъ… Вонъ у ограды кустъ. Оторви отъ него вѣтку съ листьями и ступай къ нимъ.
Она оторвала вѣтку и съ вѣткой пошла въ болото по щиколодку.
— Дальше иди.
Она вошла по колѣна; и осадили ее со всѣхъ сторонъ пауки, змѣи, всякая гадина, и поползли по ногамъ, по рукамъ, по шеѣ.
Ну что, — нравится тебѣ это?
Вспомнила бѣдная змѣйку и отвѣчаетъ сквозь слезы: — нравится.
Забавно оно показалось Змѣю. Затряслися его крутые бока и пошелъ раскатами по лѣсу его богатырскій хохотъ.
IV.
правитьВышла Дуня изъ терема, за водою, на дворъ; — вдругъ, слышитъ: -Здравствуй сестра! — Оглянулась: — ея старшій братъ стоитъ за оградою.
— Зачѣмъ ты сюда пришелъ? — говоритъ. — Ты свою голову здѣсь положишь, а меня не спасешь. Я — несчастная. Я теперь тебѣ не сестра и ты мнѣ не братъ. Попалась я въ каторжныя руки.
— Ну, — отвѣчаетъ братъ, — если такъ, то п)шть же я здѣсь погибну, а безъ тебя не уйду.
Подумала Дуня, и говоритъ ему. — Стой ты здѣсь, а я пойду понавѣдаюсь, что онъ скажетъ, что ты пришелъ въ гости.
Приходитъ она въ спальню къ Змѣю. — Что-бы сдѣлалъ, душенька, — говоритъ, — еслибъ мой старшій братъ ко мнѣ въ гости пришелъ?
Онъ говоритъ: — За гостя принялъ бы.
Вышла она и приводитъ брата. Староста съ лавки встаетъ и какъ добрый человѣкъ его встрѣчаетъ. — Здравствуй, молъ, шуринъ. Взялъ за руку, въ кресло сажаетъ. — Садись, — говоритъ, — отдыхай. Тотъ сѣлъ. Глядитъ на него Змѣй, глазами мѣряетъ.
— А что, — говоритъ; — шуринъ, съ дороги не перекусить ли чего?.. Полѣзай-ка, жена, подай намъ сюда, вонъ, съ полки, — эту закусочку богатырскую.
Подаетъ Дуня закусочку: рѣшето желѣзныхъ бобовъ и краюху желѣзнаго хлѣба.
— Кушай, шуринъ.
Тотъ посмотрѣлъ, взялъ зернышко, подержалъ въ рукахъ и назадъ положилъ.
— Э.че! — говоритъ Змѣй. — Вѣрно, ты, шуринъ, сытъ, что моимъ хлѣбомъ брезгаешь?.. Ну, пойдемъ же теперь, я тебѣ хозяйство свое покажу. Посмотримъ: ты или я богаче?
И повелъ онъ его по своимъ хоромамъ. И видитъ тотъ, что Змѣй гораздо богатъ. Потомъ повелъ его въ конюшню свою богатырскую. И стоятъ въ той конюшнѣ шесть жеребцовъ, на цѣпяхъ желѣзныхъ прикованы,
— Ну что, шуринъ, ты или я богаче?
Тотъ отвѣчаетъ: — Куда мнѣ! У меня и десятой доли нѣту того, что у зятя.
— Ну, пойдемъ же со мной; я тебѣ покажу штуку.
И приводитъ его къ дубовой колодѣ, вѣсомъ въ шестьдесятъ пудовъ. — Видишь ты шуринъ эту колоду?
Тотъ отвѣчаетъ: — Вижу.
— Подыми.
Дунинъ братъ почесалъ въ затылкѣ, — глядитъ. — Хоть ты меня тутъ убей, — говоритъ, — а не поднять мнѣ этой колоды.
— Если такъ, — говоритъ ему Змѣй, — то полно тебѣ сюда ходить — дураку, мужику! — А? ты со мною брататься вздумалъ?.. Коли ты мнѣ братъ, то и свинья сестра!.. Ты не только со мною рѣчь вести, не долженъ на меня глазомъ посмотрѣть, потому — не достоинъ сюда ходить и мой домъ безчестить.
Оробѣлъ бѣдный парень. — Вишь, — думаетъ — какой важный!
А тотъ ему на полъ указываетъ. — Становись, молъ, сюда на колѣна.
Онъ сталъ.
— Клади голову на колоду.
Онъ положилъ.
Выхватилъ Змѣй у него, изъ за пояса, острый топоръ и отрубилъ ему голову.
Прибѣгаетъ Дуня… Гдѣ братъ?
— А вонъ! — говоритъ.
Всплеснула она руками. — Чуяло, — говоритъ — мое сердце!.. Охъ, тошно! Убей уже и меня тутъ.
А онъ ей: — Не торопи, молъ, еще успѣю.
V.
правитьЖдутъ-пождутъ въ семьѣ Дуни. Нѣтъ ни ея, ни старшаго брага… Говоритъ меньшой отцу съ матерью. — Пойду теперь я за сестрой: — моя очередь. — А они ему говорятъ: — Не ходи… Можетъ еще и вернутся, а ты пропадешь даромъ.
Прождали съ мѣсяцъ. Черезъ мѣсяцъ вернулась домой собака одна. Смотрятъ: — правая лапа у ней въ крови; а на лѣвой кольцо желѣзное. И догадались они, что парень убитъ, а дѣвка въ неволѣ.
И говоритъ опять младшій братъ. — Не держите вы меня долѣе. Не могу я этого стерпѣть, чтобъ на мнѣ оставалась неволя сестры и кровь брата.
Думали, думали; плакали, плакали; — наконецъ видятъ: озлился парень, слова ни съ кѣмъ не молвитъ, звѣремъ на всѣхъ глядитъ… Дѣлать нечего, думаютъ, — не удержишь; и отпустили его.
Не взялъ онъ ни топора, ни хлѣба, взялъ только собаку.
И повела она его лѣсомъ дремучимъ и приходитъ онъ къ терему; — сталъ у ограды; смотритъ; — видитъ — сестра его на дворѣ: — блѣдна, въ лицѣ ни кровинки, глядитъ такъ-то дико и вся змѣями опутана. — Здравствуй, сестра, говоритъ. А она ни слова, только рукою машетъ ему, чтобы прочь шелъ… Глядѣлъ онъ, глядѣлъ, — Эй! Дуня! говоритъ; — поди-ка сюда. Она подошла. — У кого это ты тутъ живешь?
Она сказала ему у кого.
— А гдѣ братъ?
— Братъ убитъ… И разсказала она ему, какъ погибъ старшій братъ.
Задумался парень; глядитъ на сестру, видитъ — змѣями обвита. И сталъ онъ ее допрашивать. — Что это, говоритъ, Дуня, на тебѣ за наряды такіе?
— А это, говоритъ, все подарочки свадебные. Вонъ эти, что вьются кудрями на головѣ, это — думы черныя. А эта толстая, вокругъ пояса, это — недугъ тяжелый. А эти, что по ногамъ опутали, это — неволя тѣсная. А тутъ, на рукахъ узлами, это — р абота каторжная. А эта вотъ, это — петля на шеѣ; — когда онъ захочетъ, тогда и затянетъ. И все то оно хотя тяжело, да не такъ, какъ вотъ эта маленькая. Эта мнѣ пуще всѣхъ?… Она указала на грудь и видитъ братъ: подъ самымъ сердцемъ, словно піявочка, виситъ, присосавшись, змѣйка. И говоритъ сестра, это — моя тоска смертная, подарочекъ отъ моей свекрови; — своими руками приставила.
— Уйдемъ, — говоритъ братъ.
Покачала головой Дуня. — Нѣтъ, отвѣчаетъ, — мнѣ отъ него не уйти. Сейчасъ хватится, мигомъ догонитъ. А уходи ты, милый братъ, пока онъ не хватился. Заслышитъ, застонетъ, — будетъ и тебѣ тоже, что было старшему… Чу! Кличетъ!… Скорѣй уходи!
— Не уйду.
— Ну такъ хоть подожди, — я пойду понавѣдаюсь, что онъ скажетъ?
Пошла она въ теремъ, къ мужу, и стала къ нему ласкаться, и говоритъ ему: — мужъ ты мой милый, что бы ты сдѣлалъ, если-бы мой меньшой братъ въ гости ко мнѣ пришелъ?
— Что бы сдѣлалъ?… За гостя принялъ-бы.
— А можетъ принялъ-бы его какъ старшаго?
— Нѣтъ… Я того убилъ, потому что онъ со мною грз'-билъ, не умѣлъ честно со мною обходиться… Пускай приходитъ… Этого я приму.
Она вышла на дворъ и говоритъ брату: — Покорно обходись.
Привела къ мужу. Тотъ всталъ, на встрѣчу идетъ; смотритъ — дѣтина со всѣмъ еще молодой.
— Ну, — говоритъ, раненько ты въ гости ко мнѣ собрался. Подождать бы тебѣ; а то у тебя еще матернее молоко на губахъ не обсохло… Одначе — погости. — И становитъ ему желѣзное кресло.
Дѣтина сѣлъ, да какъ повернется, кресло и треснуло.
— А что, зять, — говоритъ; въ лѣсу живешь; а у тебя кресла худыя. Али нѣтъ у тебя плотниковъ хорошихъ, чтобы кресла сдѣлали покрѣпче?
— Ну, — думаетъ себѣ Змѣй; -вѣрно попался я въ добрыя клещи!… Одначе — посмотримъ… Эй! Женка! Давай-ка намъ сюда ѣсть.
Приноситъ она рѣшето желѣзныхъ бобовъ и желѣзнаго хлѣба.
— Изволь кушать, шуринъ.
— Спасибо, зять; — я и безъ всякой просьбы поѣмъ, какъ у своего; потому съ дороги проголодался.
И стали они ѣсть вмѣстѣ. Змѣй съѣстъ кусокъ, а гость его два. И поѣли все.
— Доволенъ-ли ты у меня, шуринъ?
— Доволенъ — не доволенъ, коли больше нѣтъ!
— Ну, пойдемъ, шуринъ, я тебѣ теремъ свой покажу. — И водилъ онъ его по хоромамъ, показывалъ ему все свое добро. — Ну, что, молъ, какъ тебѣ сдается, у тебя больше, или у меня?
А тотъ ему. — Я не богатъ, да и у тебя ничего нѣтъ.
— Ты, шуринъ, со мною грубишь!.. Ну, пойдемъ-же, я тебѣ покажу штуку… И приводитъ его къ той самой колодѣ, куда и брата его приводилъ.
— А ну, — говоритъ, — подыми.
— Поднялъ бы, да не любо мнѣ руки марать о ту кровь, что на ней пролита.
— Ну, если такъ, — говоритъ ему Змѣй, — то будетъ на ней еще и другая кровь,
— Чья?
— А либо моя, либо твоя… Давай попытаемъ.
— Давай.
Вышли они на токъ.
— Ну, — говоритъ ему Дунинъ братъ, — ты здѣсь хозяинъ, тебѣ угощать; -начинай.
Осерчалъ Змѣй, накинулся на него; схватили они другъ друга за руки, — сдавили и выдернули. У парня лѣвая рука вся посинѣла, а рука зятя со всѣми пальцами осталась въ его рукѣ.
— Однако, мнѣ этого мало, — говоритъ Змѣй, И наскочилъ онъ опять на него и схватились они бороться. Двинулъ Змѣй, да не сдвинулъ онъ Дунина брата съ мѣста, ни пяди; а только вдавилъ его въ землю по щиколодку. Двинулъ и Дунинъ братъ и сдвину тѣ-то тоже не сдвинулъ, однако вдавилъ его по колѣна въ землю.
И сталъ говорить ему Змѣй. — Постой, — говоритъ, отдохнемъ.
— Ну, вотъ, ужъ и отдыхать! Не больно еще утомились. Я и съ дороги, да не усталъ.
И говоритъ ему Змѣй: — Видно, — говоритъ, шуринъ, я у тебя погибъ?
— А я-жъ, молъ, затѣмъ и пришелъ.
И сталъ тотъ его просить. — Возьми, говоритъ, и сестру и все добро мое, только оставь мнѣ немного жизни.
— Ладно, молъ; — будетъ тебѣ еще жизни на столько, чтобы дойти со мною до той колоды, на которой ты брата убилъ и сложить на нее свою голову.
Распалился Змѣй лютою злобою, распустилъ онъ по жиламъ всю кровь свою, далъ просторъ своимъ богатырскимъ плечамъ и ударилъ онъ парня правой рукою, изо всей мочи, въ грудь…
Въ глазахъ зарябило у Дунина брата и онъ пошатнулся, однако же не упалъ.
— Ну, что — зять, натѣшился? — говоритъ. — Да полно мнѣ съ тобой шутки шутить! Дуракъ я передъ тобою; долго балую. Давно-бы мнѣ время тебя прибрать!
И размахнулся онъ въ свою очередь и ударилъ Змѣя изо всей силы подъ самое сердце. И полетѣлъ тотъ съ обѣихъ ногъ на полъ, и алая кровь заструилася у него изъ горла. Взялъ его Дунинъ братъ и тащитъ къ колодѣ. — Дуня! — зоветъ, — Эй! Дуня!
Прибѣгаетъ сестра.
— Давай сюда братинъ топоръ.
Она подала.
— Эхъ, Дуня! — говоритъ Змѣй. — Не жалко тебѣ меня!
И вдругъ, съ этихъ словъ, стало ей жалко Змѣя. Ухватила она брата за руки. — Стой! — говоритъ. — Дѣлай ты съ нимъ что знаешь, — только оставь ему жизнь.
Осерчалъ братъ. — Коли ты за него просишь, то ты не сестра мнѣ… Прочь, змѣя подколодная! — И оттолкнулъ ее.
Закрыла она руками лицо… Топоръ звякнулъ… Богатырская голова Старосты покатилась по полу.
VI.
правитьВоротилась Дуня въ родительскій домъ. Да не на радость она семьѣ. Ходитъ пасмурная; дичится людей; — а люди на нее пальцемъ указываютъ… — Вонъ, молъ, Змѣиная старостиха!
Сидитъ у окна задумавшись, и все словно ждетъ чего-то. Спроситъ отецъ или мать: — что съ тобой, Дуня? — А она: — Ничего — и шмыгъ вонъ изъ комнаты.
То, чего Дуня ждала, и что пугало ее, — сбылось въ свою пору. У нея родился сынъ. И сталъ онъ рости; и прозвали его сосѣди: Змѣенышемъ.
Сначала, дѣти бѣгали за нимъ по деревнѣ съ хохотомъ и бросали въ него каменьями; но скоро оставили, потому что онъ скоро сталъ золъ не подѣтски и силенъ не по возрасту, и на рукахъ у него, да и на шеѣ, появилась кожа какая-то сморщенная, словно какъ-бы змѣиная чешуя… и не ласкали его въ семьѣ; а только косились или, уставивъ глаза, разглядывали: каковъ онъ, таковъ, и похожъ ли на добрыхъ людей или на вражье сѣмя?.. И не любилъ онъ ни дѣда, ни бабку; а дядю терпѣть не могъ, да и дядя тоже. За то мать въ немъ души не слышала и ласкала его и миловала. И часто въ сумерки, на крылечкѣ, одна, усадивъ его возлѣ себя и прижавъ его къ сердцу и гладя его курчавую головку съ злымъ, некрасивымъ лицомъ, — шептала ему что-то на ухо долго, долго.
О чемъ шептала она, про то Богу извѣстно; но послѣ такихъ разговоровъ, онъ прятался отъ людей и уходилъ иногда одинъ, на долгое время въ лѣсъ.
И вотъ, разъ какъ-то, дядя въ сердцахъ схватилъ его за вихорь; но тутъ-же отдернулъ руку. Ребенокъ, озлясь, прокусилъ ему палецъ насквозь.
— Ахъ ты змѣиное отродье! — крикнулъ онъ, вскинувшись; но мальчишка былъ ужъ на улицѣ, и съ улицы, грозя ему пальцемъ: — Постой, молъ, дядя Иванъ, дай подрости, — тогда за все разсчитаемся!
Подслушала это Дуня и крѣпко задумалась. И думаетъ она про себя: — Нѣтъ, не житье мнѣ между людьми, послѣ того, что было!
Черезъ день послѣ этого, и она, и сынъ пропали безъ слѣда.
VII.
правитьВъ дремучемъ лѣсу, въ непроходимой глуши, стоитъ теремъ князя — Змѣинаго старосты… Въ его лѣсу живутъ слоны и много разнаго звѣрья, почему лѣсъ этотъ былъ любимымъ мѣстомъ охотниковъ.
Прежняго князя нѣтъ; его кости сгнили давно въ ржавомъ болотѣ; — но въ теремѣ есть жильцы. Сынъ сѣлъ на мѣсто отца; -а на мѣстѣ старухи, древней Змѣи, поселилась Дуня.
И по прежнему, не видать у ней ни кровинки въ лицѣ… И по прежнему, черные змѣи вьются въ ея густыхъ волосахъ, — черныя думы томятъ ея безутѣшную душу.
