Широка ты, велика и раздольна, Русь, матушка родимая. Всем, всем ты богата, всего у тебя много, всем тебя бог наградил, не просишь ты ни у кого взаймы — своё есть. Сколько по тебе, раздольной Руси матушке, носится красных рассказов. Часто слышатся эти рассказы в русской закоптелой избе под вечерок с широкой русской печи. Седой дедушка рассказывает своим малым внучатам разные небылицы, а те, разиня рты, слушают и дивятся чудесам, про которые рассказывает дедушка. «Дедушка, говорю я, а спросили бы меня: Много ли, дескать, тебе-то лет? Что станешь отвечать, что скажешь, ведь соврать-то нельзя, надо признаться, что и я — дедушка, стар я, больно стар: волосы на голове моей белы, как снег ранний, лицо сморщено, туловище сгорбилось, ноги дрожат, руки трясутся… а всё от старости. Эх, старость, старость, нигде не найдешь такого человека, который был бы рад тебе, дряхлой. Ну да бог с тобою; отойдите от меня такие тяжёлые мысли, нужно о деле рассказывать, нужно переговаривать чужие речи слышанные, дай-ко и я взлезу на печь и начну семерым своим внучатам рассказывать: они тоже разинут рты, как и чужие внучата от рассказов своего дедушки, а много я видал таких и внучат, и дедушек, напорядках[1]; я измолол-таки Русь-матушку, проходил её, родимую, из конца в конец, навидался всяких людей и народов, наслушался и этих рассказов, которые хочу сейчас рассказать вам. Много их я знаю, много их на Руси-матушке, а возьми любой из них, хоть самой плохонький, уж знаешь, что это неправда, а слушаешь с радостью, потому что каждый рассказец не так, по-пустому, выдуман, а непременно с пользою для человека, даёт примером хотя какое ни на есть да нравоучение. Вот и я начинаю рассказывать, а вы слушайте да понимайте.