Русские вопросы (Огарев)/Версия 3

Русские вопросы
автор Николай Платонович Огарев

Опубл.: 1858. Источник: az.lib.ru • Статья вторая.
Движение русского законодательства в 1856 году.

Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения

Том первый.

Государственное издательство политической литературы, 1952

РУССКИЕ ВОПРОСЫ

<СТАТЬЯ ВТОРАЯ>¹

ДВИЖЕНИЕ РУССКОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА В 1856 ГОДУ

Между тем как философия истории подводит факты под закон движения цели бесконечного развития человечества, факты движутся гораздо проще: народы и правительства хватаются за перемены в положении вещей, когда в этих переменах приходит нужда, когда после долгого сцепления причин и следствий какое-нибудь положение становится невыносимым и государство поставлено в необходимость или изменить его, или погибнуть. В такие времена правительства или падают, или становятся реформаторами, — сознательно или вопреки своей воле, — все равно: необходимость сильней всякой воли. Горе правительствам, которые упрямо хотят сохранить statu quo: они исчезают с позором. Жалки правительства, которые медлят, потому что теряют силы и время от непонимания вещей. Слава правительствам, которые становятся во главе движения, потому что это есть признак понимания, умения, силы, таланта, гениальности! Все эти мысли приходят на ум при наблюдении за движением нашего законодательства в прошлом году. Да, нужда приводит к переменам. Нить этой роковой необходимости можно проследить ясно и отчетливо.

Прошлый год — год окончания войны. Что прежде всего поражает правительство? Это то, что война была все же несчастлива, что после тридцатилетнего царствования императора Николая, в продолжение которого парадная выправка заменила военный смысл, в России не нашлось порядочного генерала дли ведения войны и что мы остались в проигрыше, даже несмотря на тупоумные ошибки неприятеля. Чем же занято правительство с самого начала 1856 года? Реформой военных школ. Надо образовать людей, иначе будет плохо. Эта мысль преследует, мучит правительство, и вот на место капральства вводится наука, на место тупой маршировки — приучение к телесной ловкости, на место подавления умов — возвышение мысли и знания. Правительство видит, что с невежеством и гнетом ему долее жить нельзя, и оно хватается за распространение науки и, следственно, свободы мысли. Почти каждый приказ по военно-учебному ведомству в продолжение более полугодия, от начала 1856 года, есть требование науки, расширение, поощрение научного образования в людях, посвящающих себя военному делу ². Программы учебных курсов следуют за программами; задачи для написания учебников следуют одна за другою. Может быть, все это неполно, шатко, не установилось; но важно то, что вопросы поставлены на ноги, что даже и от войска требуется не одно тупое повиновение, а человеческое образование, умственная деятельность.

Война не нарочно была истинным благодеянием для России. Тут также правительство натолкнулось на свое чиновничество, на его невежество, на грабеж без пределов, и почувствовало, что зацепляется за порог, который надо выпилить, если не хочешь споткнуться и удариться лицом в грязь. И вот правительство начинает преследовать своих привилегированных гражданских воров, печатает о них в газетах, послабляет цензуру, покровительствует университетам, задавленным прошлым царствованием, требует себе чиновников, образованных в высших учебных заведениях; опять в гражданском деле, как в военном, требует науки, мысли, образования. Оно видит, что преследованием мысли оно само бы у себя отняло средства действовать, что по николаевской системе ему долее нельзя жить, и оно начинает косо смотреть на самих преследователей, отнимает у генерал-губернаторов попечительство над университетами, не хочет употреблять военных офицеров по гражданскому ведомству вообще и по части гражданского воспитания в особенности^[1]. Все это оно делает шатко, неполно, нерешительно, даже неловко; хватается за предметы без ясного сознания своих действий, подобно человеку, который с завязанными глазами играет в жмурки, двигается ощупью, боится ушибиться, иногда невзначай схватывает кого нужно, а по большей части ловит воздух, или берется за предметы ни к чему негодные. Но как бы то ни было, опять здесь важно то, что необходимость заставила поставить вопросы на ноги, и теперь — хочешь не хочешь — а надо решать их.

Теперь более чем когда-нибудь обязанность русской вольной книгопечатни сказать слово правды, которому дома вполне высказываться правительство еще боится дозволить. Теперь более чем когда-нибудь нужна критика правительственных действий, добросовестная и безгневная. К чему теперь был бы гнев? Незабвенный в могиле; довольно с нас сознания, что, пока существует язык русский, русская рука станет в отечественных летописях отмечать его царствование с ненавистью и омерзением; теперь оставимте мертвым хоронить мертвых и перейдемте к живой действительности. Да, не гневную оппозицию новому правительству принесем мы в станок вольного русского слова, а строгий и ясный разбор правительственных действий, разбор, из которого само правительство благородно и откровенно могло бы увидеть свои ошибки и обратить внимание на действительные потребности государства. Да не обвинят нас ни правительство, ни соотечественники в высокомерии: всякий человек, убежденный в справедливости своего мнения, имеет благородное высокомерие думать, что речь его полезна.

С чего же начнем мы наш обзор? Все равно. Начнемте хотя с распоряжений по судебной части.

Начиная с нового издания военно-уголовных законов, везде видно, что направление правительства человеколюбивое; ему хочется сбросить систему гнета, в которой ему самому более дышать нельзя. Оно возвращает ссыльных, возвращает семейные права и именье дворянину Аркадию Улятковскому, разжалованному за участие в тайном обществе в 1831 году, когда он еще был учеником гимназии; правительство, очевидно, не хочет более наказывать за мнения. Но каким образом, в то самое время как правительство преследует грабеж чиновников, оно с тем же снисхождением, с каким милует мучеников за мнения, милует и князя Дадиана, наказанного за жестокое обращение и воровство по армии, — этого мы не понимаем. Тут есть двойная непоследовательность: уравнение воровства и варварства с политическим преступлением и покровительство привилегированным казенным ворам, которых, с другой стороны, правительство преследует⁴.

Участь арестантов привлекает внимание государя. Он приказывает товарищу министра внутренних дел «иметь ближайшее наблюдение за арестантскими делами и исполнением высочайших повелений о немедленном их окончании, предоставляя ему вести под главным надзором министра всю переписку по делам сего рода. Но вместе с тем государь приказывает, чтобы в тех особенных случаях, когда по ходу означенных дел потребуются особые меры понуждения и взыскания с подчиненных министерству мест и должностных лиц, — распоряжения были деланы министром непосредственно»^[2]. Кажется, цель и благая; но ведь это разделение труда между министром и его товарищем существует и без того по всем делам министерства. Что же нового прибавило это приказание к существующему порядку вещей? Ровно ничего. Цель правительства благонамеренная; мы охотно хотим этому верить; но да перестанет оно вместо дел удовлетворяться повторением слов, ничего не исправляющих, ничего не подвигающих, ничего не изменяющих.

Пояснение на статьи IX—XIII манифеста 27 марта 1855 и ст. XXI—XXV манифеста 26 августа 1856 ⁶ хотя и доказывает мнение статьи о манифесте, помещенной в этой же книжке «Полярной звезды», о неясности и неполноте самого манифеста, но тем не менее служит в пользу подсудимых.

Но странно поразило нас высочайшее утверждение^[3] мнения государственного совета о восстановлении третьего отделения при департаменте общих дел министерства внутренних дел для заведывания делами о преступлениях против веры православной. Во-первых, почему же заведывание делами о преступлениях, какого бы то рода ни было, может относиться к министерству внутренних дел, а не к министерству юстиции? Во-вторых, какие же это преступления против православной церкви? Неужели опять гонение на раскольников, этих мирных и самых трудолюбивых и нравственных жителей империи? Мы не можем поверить этому. При человеколюбивом направлении нового правительства это кажется так невозможным! Против заблуждений мнения есть убеждение слова. Неужели же слово православной церкви так бессильно, что для убеждения раскольников и приведения их в недра православия нужны опять полицейские меры, преследования, истязания, ссылки? Не есть ли скорее признание расколов за преступление просто замысел чиновничества, которое знает, что раскольники богаты и что при преследовании их есть чем поживиться? Терпим же мы, однако, католиков, реформатов всякого рода, евреев, магометан и идолопоклонников, не считая их за преступников? Неужели мы только своих же русских, сколько-нибудь различествующих с нами в религиозных убеждениях, станем преследовать как преступников? Какой бы это был позор для правительства и для самой православной церкви! Не портите хороших сторон русского народа, которого уважение к религии так велико, что он уважает религиозное чувство в каждом человеке, и потому носит в сердце своем веротерпимость.

Отделение долговых арестантов от других преступников ⁷ есть, конечно, большой прогресс в наших судебно-полицейских учреждениях и приближение к сознанию, что гражданский иск нельзя смешивать с уголовным преступлением. Может быть, таким образом полицейские власти перестанут бить по зубам и пороть мужиков, которые не в состоянии заплатить долга или подати.

Распространение измененных статей военно-уголовного устава на свод морских уголовных постановлений доказывает, что правительство стремится избавить подсудимых от ареста, который обыкновенно налагается у нас произволом начальств, ограничив число случаев ареста.

Еще более важное узаконение по морскому ведомству, узаконение, обличающее наиболее чувства правосудия и юридического смысла перед всеми судебными узаконениями прошлого года, — это узаконение о неотдавании человека под суд прежде, чем сделано следствие⁸. Тут высказано, наконец, такое простое и важное основание уголовного права, что пора бы сделать это узаконение общим не для одного морского ведомства, а для всего государства, в котором этого основания не признает ни один чиновник.

При этом гуманном настроении правительства очень странно видеть, что государственный совет находится в розгораздавательном расположении духа и, ссылаясь на 90-ую статью уложения о наказаниях, расточает удары розгами несовершеннолетним, взамен следующих с них денежных взысканий по уголовным преступлениям⁹. Ссылаясь на статью 90, государственный совет повторяет ст. 87 того же уложения, уменьшая немного против нее число ударов, потому что ст. 87 относится до взрослых. Хорошо еще, что государственный совет имеет настолько сведений в патологии, что догадывается, что ребенок не может вытерпеть столько побоев, сколько взрослый. Надо заметить, что и самая ст. 87 (Разд. 1, отд. IV, о замене одних наказаний другими) чудо как гуманна, как попечительна о благосостоянии русских людей! Ведь она розги присуждает взамен тюрьмы, чтобы не разорить человека тюремным заключением. А тюрьма присуждается взамен денежных взысканий, когда с человека взять нечего. А за что именно присуждаются эти денежные взыскания? За нарушение уставов о соли, о питейном сборе и акцизе, о таможнях, о казенных лесах, правил судоходства, правил карантинных. Но кто же по всем этим предметам больше крадет, как не чиновники? Однако их не секут и не сажают в тюрьму, и денег с них не взыскивают! Как же повторять 87-ю ст. уложения для несовершеннолетних и в то время, когда государство жаждет уничтожения телесного наказания? Оно, конечно, легче и скорее сослаться на старую статью уложения, требующую исправления, чем придумать новое узаконение; но разве государственный совет собирается для того, чтобы дело решить как можно легче и скорее, а не как можно разумнее и справедливее? Странный государственный совет!

Мы не можем покончить этого беглого и далеко не полного обзора судебных распоряжений, не заметив, что к министру юстиции в продолжение первых пяти месяцев 1856 года поступило 594 просьбы, что видно из приложений к «С. Петербургским сенатским ведомостям». Резолюции министра по этим просьбам почти без исключения одинаковы: истребовать сведений по делу от губернского прокурора или присутственного места, где дело производится. То есть спросить, в чем дело, у тех людей, на медленность, криводушие и беспечность которых проситель жалуется. Ответов господ прокуроров и присутственных мест на требования г. министра юстиции «Сенатские ведомости» не печатают, но тем не менее участь прошений, подаваемых министру, удобопонятна всякому русскому человеку. А именно: половина прокуроров и присутственных мест ответят г. министру очень скоро — вздор, и г. министр удовлетворится и по большей части откажет просителям; другая половина ответит также вздор, — но через очень долгое время, и г. министр также удовлетворится и также по большей части откажет просителям — и только! Но деятельность г. министра неимоверна; резолюции на прошении: «истребовать сведений» — следуют почти всегда на другой же день по подаче прошений. О г. министр юстиции! Не худо бы вам применить к себе циркуляр вашего сослуживца — министра внутренних дел и внушить себе, что ваш долг есть «исполнение дела, а не отсылка бумаг». Знаете ли, что это еще не значит быть великим министром, когда вы станете с сиятельной точки зрения посылать вашего начальника департамента заказывать для вас обед у Донона и заставите его встречать вас при вашем выходе на берег с парохода, словом, сделаете ему милость смотреть на него, как на своего любимого лакея? Знаете ли, что с более сиятельной точки зрения порядочный человек не стал бы держать при себе чиновника, способного con amore^[4] разыгрывать роль лакея? Но где же вам это знать? Среди высоких юридических забот и соображений всякое здравое человеческое воззрение на вещи должно быть для вас недоступным ¹⁰. Сколько бы нам ни хотелось представить общую картину состояния финансов нашего государства и системы управления ими, размер этой статьи и несовершенная полнота сведений не позволяют нам сделать это теперь, и мы, отлагая это намерение до следующей книжки «Полярной звезды», ограничимся несколькими замечаниями о распоряжениях по министерству финансов за 1856 год¹¹.

Первое, что нас поражает, — это сохранение прежней системы винных откупов. Не может быть, чтобы правительство не понимало, что тут заключается один из животрепещущих вопросов русской промышленности и русской жизни. Все народы потребляют спиртные напитки; это один из физиолого-патологических фактов человеческого организма, против которого спорить нельзя, и утопическая точка зрения общества трезвости не может сделаться точкой зрения государственного человека. Следственно, цель народной промышленности в производстве спиртных напитков остается та же, как и во всех других производствах, а именно: представить потребителям товар наилучшего достоинства по возможно дешевой цене. Всякое промышленное предприятие, уклоняющееся от этой естественной цели, представится — если это частное предприятие — мошенничеством; если это государственное предприятие — разорительным налогом. В нашей статье во второй книжке «Полярной звезды» мы уже имели случай показать, что настоящая система винных откупов составляет налог в 14 рублей на рубль или в 1 400 процентов. Кроме того, эта система есть постоянное поддержание административного мошенничества чиновников и торгового мошенничества откупщиков. Только для этих двух чужеядностей в этом деле настоящая система откупов и выгодна и тем более давит всей своей тяжестью два естественные элемента водочной торговли, т. е. потребителей и производителей, народ и винокуренных заводчиков. Положимте, что казне нужны деньги и что откуп ей дает более 120 миллионов рублей дохода; но обратимтесь к самому источнику производства спиртных напитков, т. е. к винокуренным заводам. Ясно, что откупщики не могут выдумать вина помимо винокуренных заводов, т. е. все вино, продаваемое откупщиками, вырабатывается на винокуренных заводах; к чему же это посредничество откупщика в деле водочной торговли? Maximum возможного производства вина на наших винокуренных заводах известен министерству финансов; отношение количества зернового хлеба, употребляемого на винокурение, к общему урожаю должно быть ежегодно известно министерству финансов (если оно сколько-нибудь заслуживает названия министерства). Почему же прямо не обложить податью винокуренные заводы, дозволив им совершенно свободную торговлю спиртом и водками? Это имело бы большие последствия: 1) цена на вино понизилась бы, 2) число заводов увеличилось бы, 3) цена на хлеб повысилась бы,. 4) наш зерновой хлеб в виде спирта беспрепятственно шел бы за границу, 5) сбыт хлеба облегчился бы. Постараемся: яснее высказать нашу мысль, хотя бы это и показалось, длинным читателю. Откупщик не продает ни одного ведра лишнего против того, что выкуривается на винокуренных заводах; стало быть, казне все равно — брать подать с откупщика или с завода; но казна может безбоязненно понизить пошлину с заводов, потому что выиграет на количестве производства то, что потеряет на цифре пошлины. Следственно, цена на вино понизится. Народ от этого нисколько не сопьется. Возьмите статистические сведения о продаже вина в губерниях, где существует вольная продажа, и сравните с продажею откупов, и вы не найдете разницы. Да и цель откупа, как и всякой торговли, — продать товару как можно больше; умеренности в продаже у откупа нет. Стало быть, заводчики продадут вина в России около того же количества, как и откупа; излишек же производства пойдет за границу, где оно продастся все же дешевле, чем туземное. Из этого можно ожидать, что винокурение увеличится, и именно умножатся маленькие заводы, которые станут удовлетворять местным потребностям, а крупные заводы станут работать для иностранной торговли. Хлеб найдет удобный сбыт дома и с помощью железных дорог станет снабжать новые заводы и в нехлебородных губерниях. При этом потребители и производители выиграли бы; доход казны нисколько не уменьшился бы, и правительство освободилось бы от целой систематической и грязной отрасли чиновничьего и торгового мошенничества. Неужели в продолжение двух лет правительство не успело по этому предмету придумать ничего честного и разумного и погрязло в прежнем болоте? Жалкое же министерство финансов, если оно не подкуплено откупщиками!

По представлению министра финансов правительствующим сенатом решено и высочайше утверждено дозволение приема казною в залог по откупам и подрядам удобных земель в губерниях второго и третьего разряда, превышающих пятидесятинную пропорцию на душу ¹². Не намекает ли это правительству на необходимость пересмотреть все узаконения кредитных установлений и привести себе в сознание современную ценность земель в России и ее отношения к ссудам кредитных установлений? Это было бы не худо для оживления кредита недвижимых имуществ.

По представлению министра финансов в государственном совете решено (6 июля) понизить пошлину по морскому привозу с сахара-сырца во всех портах империи на шесть лет, а существующий акциз (т. е. налог) на свекло-сахарное производство оставить впредь на такой же срок без изменения¹³. Сказать: по морскому привозу — все равно, что сказать по всякому привозу, потому что сахар-сырец к нам сухопутно не приходит. Видали мы защитников запретительных тарифов, поборников этого способа поощрения внутренней промышленности; видали мы друзей свободной торговли, к которым охотно причисляем и самих себя; но до сих пор еще не удавалось нам встретить людей, которые бы хотели убить внутреннюю промышленность в пользу иностранной торговли. Как же не понять, что, оставляя налог на внутреннем сахарном производстве и сбавляя его с привозного сахара, вы, нисколько не покровительствуя свободной торговле, убиваете внутреннее производство? Сбавляйте, уничтожьте, пожалуй, пошлину с привозного сахара, но уничтожьте и налог на внутреннее сахаропроизводство. Заметьте, что налог на свекловичный сахар есть вместе налог на русское земледелие, потому что сахарные заводы создали новый род земледельческой промышленности и внесли в нее элемент улучшения. Сохраняя налог на свекловичный сахар при понижении цен на сахар, вы поставите заводчиков в невозможность платить крестьянам настоящую цену за свекловицу. Я не говорю, чтобы вы не сбавили налог с привозного, но сбавьте же или уничтожьте его и с внутреннего производства, чтобы эта важная отрасль нашей промышленности могла существовать и чтоб ваши меры клонились к пользе потребителей. Признаюсь, если бы мы не были глубоко убеждены в высокой честности министра финансов и государственного совета, как и всего благородного чиновничества российского, мы в выше приведенном постановлении заподозрели бы англо-американский подкуп; но будучи глубоко убеждены в высокой честности г. министра и государственного совета, мы принуждены отнести новое постановление к их легкомыслию.

Вновь учрежденные в 1856 году компании речного судоходства, разработки донского каменного угля, заводской обработки животных продуктов и усиление их акций свидетельствуют о том, как при новом правительстве быстро поднимается наша промышленная деятельность и как нужны способные люди для министерства финансов ¹⁴.

А как нужны министерству финансов честные люди, это мы видим из подтверждения, чтоб «в должности казначеев и приходорасходчиков избираемы были чиновники, вполне известные ближайшему их начальству по своей честности и добросовестности; равным образом и при определении уездных казначеев соблюдать существующие ныне правила, т. е. независимо от выбора на сии места людей, отличающихся нравственными качествами — требовать от них по мере возможности и залоги, предоставя исполнение сего последнего условия усмотрению казенной палаты, согласно существующему порядку»^[5]. Кто же поручится при выборе за честность ближайшего начальства?.. Уездный казначей, какими бы нравственными качествами ни отличался, хотя бы супружеской верностью, — все же получает менее 300 р. с. жалованья; а через его руки проходят десятки и сотни тысяч; какой же он равносильный залог проходящим через его руки суммам может представить? Укажите нам хотя на одну казенную палату в целой империи, которая бы по своему усмотрению, согласно существующему порядку назначила хотя бы одного уездного казначея, взяв с него залог более положительный, чем его предполагаемые нравственные качества? Для того, чтобы брать залог с казначея, надо изменить всю систему финансового управления! — Кто это сочиняет государю такие рескрипты, похожие на детский лепет?

Высочайше утвержденным 13 июля 1856 года мнением государственного совета был назначен пересмотр «отнесенных на земские сборы, в разное время, расходов, до земских повинностей не относящихся». Цель благая; вероятно, правительству хотелось облегчить народ, не требуя с него повинностей, на него, естественно, не ложащихся. Что же из этого вышло? Министр финансов представил государственному совету мнение, с которым совет поспешил согласиться. Это мнение состоит в том, чтобы все важные и почти общие по империи сборы (как то: на содержание председателей судебных палат в 37 губерниях и пр.), разложенные на земские повинности, оставить попрежнему в числе земских повинностей, а исключить из них только расходы на содержание комиссий, которые были уничтожены (что уж бы, кажется, о них говорить?), да расходы на предположенное на дворянские деньги увеличение воспитанников Тульского благородного пансиона (стало, этот расход никогда и не входил в состав земских повинностей и нечего было исключать), да расход на содержание Кагульской повивальной бабки. Это такой махиавелизм со стороны министра финансов, что мог бы принести честь Робер-макэру¹⁵: исключить копейки и оставить миллионы рублей! И тут государственный совет относительно земских повинностей — точь в точь в гоголевском «Носе» медик относительно майора Ковалева: пощелкал по больному месту и говорит: «Нет! уж вы лучше так и оставайтесь, а то как бы хуже не было». Как будто этого требовало правительство, назначив пересмотр дела? Оно требовало обдумание предмета и исправление, а не оставление его попрежнему. О! Фамусов не умер в государственном совете и кричит оттуда:

Обычай мой такой:

Подписано и с плеч долой! ¹⁶

По части административной насколько нас радуют распоряжения морского министерства своим правосудием, любовию к науке, сметливостью и живой деятельностью ют Балтийского и Черного морей до Тихого океана; настолько печалит нас рутинизм и близорукость главной администрации в государстве, т. е. министерства внутренних дел ¹⁷. Деятельность его в прошлом году отличилась циркулярами. Один из них, а именно циркуляр министра от 10 апреля, мы уже разбирали во второй книжке «Полярной звезды». Он показывает робость перед главным современным жизненным вопросом России — перед вопросом освобождения крепостных людей, и весь составлен по правилам риторики Кошанского ¹⁸. Неутешительно! Второй циркуляр об извозчиках, т. е. о том, что местные администрации не наблюдают за тем, что извозчики растрачивают и крадут вверенные им поклажи. Этот циркуляр наивен. Из него можно усмотреть, что министерство по нескольку раз предписывает: «Наблюдать!» — Но губернаторы и земские полиции не слушаются и не наблюдают. Горький опыт должен бы показать г. министру внутренних дел, что его предписания ни к чему не служат; но не тут то было! Новый циркуляр — повторение, подтверждение прежних предписаний и, следственно, будет иметь ту же участь — неисполнение. Почему земские полиции не наблюдают за воровством извозчиков? Потому что они делятся с извозчиками. Вы предписываете губернаторам взыскивать с земских полиций: но и губернаторы делятся с земскими полициями, следственно, и с ворующими извозчиками. Не предписания, не слова нужны! Ревизуйте, производите следствия, отдавайте под суд; а не то, пожалуй, предписывайте,

А Васька слушает, да ест.

Вспомните, что

Слов не надо тратить по-пустому,

Где нужно власть употребить¹⁹.

Но министерствам никогда не хочется употреблять власть против своих грабителей-чиновников. Нельзя: дух товарищества мешает! Приятнее употреблять власть на помогание грабителям-чиновникам! Видно, что ни делай, а без коренной перемены организации чиновничества ни до какого полезного результата не добьешься.

Третий циркуляр — о сокращении делопроизводства и о внушении чиновникам, чтобы они проникнулись мыслию, что исполнение их служебного дела состоит не в посылке бумаг, а в существенном исполнении дел. Опять слова, опять риторика Кошанского, опять ребячий лепет. В чем же г. министр полагает сокращение делопроизводства? Что же толку сказать: сокращение делопроизводства, надо сказать как, когда, в каких делах. Иначе это пустословие. Как же г. министр хочет, чтобы чиновники проникнулись мыслию, что долг их не в посылке бумаг, а в существенном исполнении дел, когда формализм нашей бюрократии существенное исполнение дел сводит на посылку бумаг? Да и как же чиновникам проникнуться какою-нибудь благородною мыслию, когда отсутствие гласности позволяет им грабить сколько душе угодно и в том размере, что мелкие чиновники грабят понемногу, а крупные чиновники помногу? Эта младенческая риторика г. министра жалка, оскорбительна для всякого человека с пониманием дела, с здравым смыслом и желанием общего блага. Неужели г. министр пишет свои циркуляры по внушению высшего правительства? Мы лучше хотим верить, что он действует самодуром.

Но всего страннее, что, несмотря на желание правительства сократить делопроизводство, оно беспрестанно то тут, то там прибавляет штаты, продолжает назначение лишних столов в департаментах. Не держится ли оно в этом случае правила: similia similibus curantur?^[6] Но это правило не устояло перед положительной наукой.

Министерство государственных имуществ ²⁰ отличилось в прошлом году только экспедицией «против сусликов» и переименованием своих межевщиков в топографы, причем межевщики могли воскликнуть с поэтом: «Что в имени тебе моем?» А впрочем, все так же палаты государственных имуществ и окружные грабят народ, увеличивают недоимку, делятся с земскими полициями и губернаторами, и все так же жеребьевая система рекрутства, которая заменила разумную очередную систему и дала повод к бесконечным взяткам, разорила народ и сделала для него рекрутство невыносимым налогом и несчастием, — не отменена и грозит тою же бедою по прошествии четырехлетнего срока. Неужели и в этот срок правительство не озаботится изменением жеребьевой системы наборов? Мы ласкаем себя надеждою, что в четыре года оно успеет придумать более справедливую и рациональную систему рекрутства.

Утешительнее всех циркуляров министерства внутренних дел объявление с. петербургского военного генерал-губернатора (№ 46 «С. Петербургских губернских Ведомостей») о его желании, чтобы должности в уездах были занимаемы воспитанниками высших учебных заведений, как людьми более образованными и просвещенными, и вызов таких людей на службу по выборам и по администрации. Это объявление утешительно тем, что показывает с хорошей стороны точку зрения правительства, но в сущности оно, конечно, не будет иметь почти никакого успеха. Пока местные начальства будут требовать от своих подчиненных мошенничества и лакейства, не пойдут охотно порядочные люди на службу, и мы опять натолкнемся на ту же необходимость — на коренное изменение организации чиновничества.

Но все же мысль г. генерал-губернатора гуманна. Эту мысль проводит правительство и в распоряжениях по министерству народного просвещения. Университеты опять входят в уважение правительства; оно перестает учить студентов маршировке, не полагает более границ числу студентов. Наконец, оно стремится к популяризованию науки; для этого учрежден ученый комитет при главном правлении училищ^[7], обязанный рассматривать учебные книги, задавать темы для сочинения оных; за эти сочинения полагаются премии²¹. Очевидно, правительство хочет распространить науку, сделать ее доступною большинству. Мы не можем пропустить этого удобного случая, чтобы не сказать несколько слов о народных школах²². Народные школы находятся теперь в руках министерства государственных имуществ. Почему это? Почему центр распространения образования для крестьян должен быть иной, нежели центр образования для прочих сословий? А из этого что вышло? Так как дело распространения образования не было специальностью министерства государственных имуществ, то система его ограничилась набиранием школьных учителей невероятного невежества и насильным пригнанием крестьянских детей в школы, от которых их, впрочем, избавляют, если отцы платят за это избавление взятку начальству. Таким образом, результатом учреждения крестьянских школ было: новая отрасль взяточничества, получение из казны денег на содержание училища, из которых начальство крадет больше половины; получение денег на наем учителя, который обыкновенно ничего не смыслит, и более этого распространения образования никакого. По нашему мнению, крестьянские школы, как и все касающееся до распространения образования, должны быть отнесены к министерству народного просвещения и состоять под наблюдением тех университетов, к округу которых относятся учебные ведомства губерний. По нашему мнению, насильно учить крестьян нельзя, как и людей всякого другого сословия; да и насильно никто ничему не выучивается. Министерство народного просвещения должно предложить задачу: каким образом устроить, чтобы преподаваемые предметы были так тесно связаны с вопросами крестьянских земледельческих и промышленных нужд, что крестьянин шел бы в школы не из-под розги, а с ожиданием получить ответ на запрос ему близкий, объяснение вещей, на которые он в обыденной жизни беспрестанно натыкается. Этим только путем и можно сделать науку народною. Искренно желаем, чтобы правительство обратило глубокое внимание на эту задачу. Пора нам выйти из той колеи прошлого царствования, когда запрещалось преподавать низшим сословиям геометрию с доказательствами, а позволялось преподавать ее только без доказательств. Мы верим, что настоящее правительство уже высоко поднялось над такими пошлыми понятиями о науке и о народе.

Всего более шатко по министерству народного просвещения было дело цензуры. Правительство то поощряло русское мнение и стремление высказываться в литературе, то пугалось и отставляло цензора за пропуск. Так было с некоторыми стихотворениями, так было с вопросом о русской общине, необходимо занявшим умы, потому что это один из коренных жизненных вопросов государства. Правительство чувствует, что ему без гласности жить нельзя, что без гласности оно унизится — обворованное и опозоренное, а между тем предание шевелит в нем ложный страх перед гласностью. Однако надо же на что-нибудь решиться: или заставить всех молчать, самому превратиться в нуль среди общего безмолвия всего, что имеет ум, образование и честность, и отказаться от своей действительной нравственной власти в пользу административного невежества и мошенничества; или перестать бояться гласности и на ней упрочить свою нравственную силу и величие. Шатание неловко. Надо гласность в определенных законом границах, проступок против которого был бы судим не в III отделении, а настоящим, законным судом.

Переходя из министерской деятельности к общим государственным распоряжениям, мы можем порадоваться многому. Здесь мы на первом плане поставим уничтожение кантонистов; хотя автор разбора манифеста, помещенного в этой книжке «Полярной звезды», и усомнился в уничтожении оных по туманности манифеста ²³, но, наконец, через четыре месяца после манифеста вышел указ, навсегда уничтоживший это жестокое и позорное учреждение. Конечно, этот указ — один из самых разумных и гуманных актов императора Александра II, за который народ русский помянет его добром. Но не один этот указ, а и многие другие распоряжения, являющиеся (хотя странно и поздно) для пополнения и пояснения манифеста 26 августа, носят на себе ту же печать разумной гуманности. Так, уничтожение пошлины с заграничных паспортов, облегчение в их выдаче, уничтожение притеснений для места жительства евреев^{[8] 24}.

Посреди этой государственной деятельности, среди стольких важных государственных вопросов, грустно поражают нас такие указы, как о назначении должности обер-форшнейдера^[9], о дозволении какому-то де Ридуэтту де Санси носить графский титул Франции (как будто дело русского государя раздавать французские титулы? И какая нужда России до такого смешного названия, как де Ридуэтт де Санси? А бог с ним, граф он или магистр богословия; это его дело). Эти указы нас грустно поражают, потому что у нас нет никакого желания, чтобы юное правительство выставляло себя на всеобщее посмешище своей болезненной манией германо-китайского формализма.

Грустно поражает нас и огромность расходов при коронации в то время, когда финансы государства совсем не в блестящем положении. Насколько удивили эти расходы Европу — это еще очень сомнительно. Да и нужно ли было удивлять Европу на счет карманов русского народа? — Вот и вдовствующая императрица ездит по Италии на четырехстах лошадях^[10] и тратит по двадцати пяти тысяч франков в день! Конечно, это все не из доходов удельного именья; конечно, и Россия не жалеет денег на содержание своих помещиков; но ведь всякий же распроверноподданейший думает, что бросать на ветер деньги, добытые народным потом, — наконец безнравственно и что из всех жителей империи русский император есть лицо, на котором с наибольшей ответственностью лежит чистота и святость исполнения своих обязанностей. Не можем мы также не сказать несколько слов о польской амнистии. Нас прискорбно поражает, что даже австрийское правительство, это безжалостно-холодное, предательское, это Иуда-правительство, — и оно дало амнистию лучше, чем русский император. Оно дало без разбора амнистию всем выходцам, кроме начальников партий. А у нас от польских выходцев требуется раскаяние в заблуждениях ²⁵. Да когда же мы забудем язык риторики Кошанского? Что такое значит раскаяться в заблуждениях? Положимте, я был магометанин и перешел в христианство, разве я раскаялся в том, что я был магометанином? Нисколько! Я просто переменил мнение, примкнул к тому верованию, которое почел за более истинное. Разве христианский проповедник станет требовать раскаяния в прежнем, магометанизме? Это было бы смешно. Точно так же смешно требовать от людей, чтоб они раскаялись в том, что любили независимость своего отечества. Разве человеку непременно надо сделаться подлецом, чтоб заслужить милость русского правительства? Вот то-то и досадно, что и правительство этого не хочет, а только от призрака, от пугала, оставленного ему преданием прошлого царствования, боится дать полную амнистию и прибегает к каким-то тощеньким полумерам. Point de rêveries!^[11] полумерами не заслуживается доверие народное; народ, как войско, любит только силу, ведущую вперед. Не требование раскаяний, не мелочные препятствия и той амнистии, какая дана {В статье о манифесте было замечено, что немногие из поляков могут воспользоваться амнистией. Это продолжается и до сих пор. Мы имели случай видеть следующую оригинальную записку: «L’ambassade Impériale de Russie est chargée d’informer M. Antoine Mazurkiewicz, que le gouvernement impérial n’a pas cru pouvoir lui accorder l’autorisation de rentrer en Pologne. Londres, 15 Janvier 1857. B. Nicolaj.» ["Русское императорское посольство уполномочено довести до сведения господина Антона Мазуркевича, что императорское правительство не считает возможным разрешить ему въезд в Польшу. Лондон, 15 января 1857 г. Б. Николаи (фр.). — Ред.]

Имя Мазуркевича не встречается во главе революционных политических деятелей; в 1848 году он вышел за границу студентом лет семнадцати. Чем же он так страшен для русского императора, повелевающего от Вислы до Тихого океана, что ему нельзя вернуться в Польшу? Что он принадлежал к обществу польской демократии? Да еще бы он не принадлежал, тогда нечего было бы и амнистировать. И таких отказов в амнистии много. Мы даже подозреваем, что они делаются по привычке наших дипломатов разыгрывать роль III отделения и прикидываться жандармским полковником, — совершенно вопреки благородным видам правительства, которое они этим позорят в Европе.}, следовало русскому правительству выставить своим девизом. Ему надо было показать польским выходцам, что отныне они дома снова найдут отечество, а не полицейскую управу. Это было бы велико, торжественно; а теперь это только жалкая полудоброта и полуробость.

Что значит новое узаконение о сроках производства в чины и о даровании не дворянам дворянских прав только с чином действительного статского советника ²⁶, — этого мы совершенно не понимаем. Какая цель при этом? Сроки производства в чин и отношение чина к должности были установлены императором Николаем; это была консолидация чиновничества в касту. Через это постановление правительство отняло у себя право назначать кого угодно в какую угодно должность. Это самое дурное и вредное ограничение самовластья. Из этого вышло то, что правительство не может назначить для занятия какой-либо должности порядочного человека, если его чин не дорос до этой должности; а порядочному человеку, таким образом, надо проходить такой долгий путь для достижения должности, где бы он мог быть полезен, что он или на полдороге откажется от службы, или достигнет должности в тех преклонных летах, когда и ум и воля слабеют. Этим постановлением правительство лишило себя службы порядочных людей. Если это постановление было сделано из боязни клиентизма и повышения только людей, покровительствуемых сильными мира сего, то эта боязнь была совершенно ошибочна: клиентизм остался, а возможность порядочному человеку выбраться на широкую и полезную дорогу пресеклась. К чему же правительству продолжать это вредное постановление и надевать на себя узду там, где не нужно? Чтобы иметь возможность дать ход порядочным людям и окружать себя ими, правительству надо не консолидировать чин в известные рамки, а совершенно уничтожить его и оставить только одни должности. Это и было на Руси, хотя в безобразном виде, до тех пор, пока взяла верх неметчина; кто же мешает при современном образовании итти согласно с духом народа, но благообразно и разумно? Зачем нам гофгегейм и всякие другие раты?^[12] Дайте нам хороших людей на исполнение определенных должностей, каких бы лет и какого бы чина эти люди ни были. Выбирайте добросовестно кого угодно, не стесняясь ничем, лишь бы от этого была общая польза.

Что же касается до дарования прав дворянства с чином действительного статского советника, это не менее мудрено. Что же вы хотите?.. Создать феодализм? Да этого без исторической почвы сделать нельзя. Вы только бесполезно раздразните чиновничество, бесполезно для блага государства. Чиновничество надо не дразнить, а уничтожить. Хотите ли вы обрадовать наследственное дворянство? Но вы его этим не обрадуете. Ему все равно, коллежский ли асессор будет дворянином или действительный статский советник. Вообще дворянская каста не существует в России как феодальная каста, т. е. каста, владеющая земельной собственностью государства, как в Англии, где землею владеют тридцать две тысячи человек, а народ мрет с голоду. Слава богу, у нас такая каста невозможна. Чего же вы хотите с законом о действительных статских советниках? Остановить прилив недворян на службу? Не остановите! Чиновник идет служить не для того, чтобы получить дворянство и купить крепостных людей (единственное особое право, даруемое дворянством), а просто для того, чтобы красть и наживаться; для этого он все-таки пойдет служить, хотя бы получил дворянство только с чином действительного тайного советника первого класса. Поощрит ли этот закон наследственное дворянство служить? Нисколько! Для него это постановление равнодушно, и все же порядочный человек не пойдет домогаться чина мошенничеством и низкопоклонством или тупым терпением выслуживания по срокам. — К чему же весь этот указ? — А бог знает! В основе его лежит мысль туманная, не государственная, а так себе — призрачная и безотчетная, сводящаяся на совершенное отсутствие всякого положительного и здравого взгляда на вещи.

Государь утвердил крестьянам право лично владеть землею, приобретаемою по частным купчим²⁷, оно хорошо! Не уничтожайте общины, но давайте право владеть отдельною землею всякому — от дворянина бархатной книги до последнего мужика; — это совершенно в здравом и национальном смысле. Хотя закон сделан — и не нарочно, но он может служить основой будущего развития, т. е. сохранения общинного землевладения при частном землевладении, без различия сословных прав. Этот закон более важен, чем само правительство, издавшее его, воображает. А мы бы желали, чтобы правительство поняло его смысл, потому что мы желаем, чтобы правительство стало в уровень с потребностями и развитием народа. Иначе оно не может его вести вперед, оставаясь в числе отсталых и непонимающих.

Отрадно видеть внимание, которое правительство обращает на устройство Сибири и восточного пути в Америку, на устройство железных дорог в Европейской России; отрадно видеть в газетах, что присутствовавшие при коронации волостные головы государственных крестьян названы представителями свободного сельского сословия^[13]; но нас удивляет, что насчет самых жизненных русских вопросов, т. е. освобождения крепостных людей и преобразования чиновничества, правительство не приступает ни к каким мерам. Мы надеемся, что оно не будет выжидать, пока народное терпение лопнет; но тем не менее это странно. Насчет крепостных людей в 1856 г. ничего нет, кроме подтверждения о том, чтобы лица, незаконно владеющие людьми без земли в Закавказском крае, были наказаны по закону, т. е. подвергнуты строгому выговору (!) или аресту от трех недель до шести месяцев (Улож. о наказ, ст. 1169), — и только! Говорят, что государь, бывши в Москве, советовал уездным предводителям подумать об освобождении крепостных людей, потому что пора; многие опровергают этот случай, относя его к пустым слухам ²⁸. Но в самом деле, пора же принимать к этому меры, чтобы не вышло поздно. Насчет переобразования чиновничества, кроме приведенных нами фраз министра внутренних дел и уничтожения нескольких генерал-губернаторств^[14], ничего не видать в нашем законодательстве за прошлый год. А между тем, пока не решатся эти два основных вопроса — освобождения крестьян и преобразования чиновничества, — у правительства руки останутся связаны на все благое.

Припоминая весь истекший год, мы видим гуманное направление в правительстве, мы видим умную деятельность в морском министерстве, и потом, постепенно понижаясь, хуже всего являются министерства внутренних дел и государственных имуществ и государственный совет.

Что же это доказывает?

Что администрация и законодательство в государстве хромают и требуют преобразования. Да и причина их хромания ясна: дела новые, а люди старые! Уничтожьте чины, и вам можно будет окружить себя для новых дел людьми новыми!

Но как бы то ни было, как бы еще шатки ни были действия правительства, невольно чувствуется, что Россия очнулась от тридцатилетнего застоя в грязи, вздохнула свободно и начинает расправлять свои могучие члены.

Так дремлет недвижим корабль в недвижной влаге,

Но чу!.. матросы вдруг кидаются, ползут

Вверх, вниз — и паруса надулись ветра полны,

Громада двинулась и рассекает волны {* Пушкин²⁷.}.

Что же, наконец, взаправду скажет правительство? К какому разряду правительств, названных нами в начале статьи, причислит себя?

Россия жадно ждет ответа.

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Вторая статья из цикла «Русские вопросы» была написана Огаревым в начале 1857 г. и вошла в книгу 3 «Полярной звезды» на 1857 г., стр. 313—336. В «Полярной звезде» статья напечатана за подписью Р. Ч. В настоящем издании печатается по тексту «Полярной звезды».

² Говоря о реформе военного образования, Огарев имеет в виду сообщения и официальные материалы, опубликованные в газетах. Огарев пользовался комплектом газеты «Санктпетербургские ведомости», откуда извлек по данному вопросу следующие материалы: из № 36 газеты — сообщение о выплате преподавателям военно-учебных заведений двойного жалованья «для продолжения наук»; из № 65 — манифест о мире; из № 74 — о стрелковых батальонах; из № 87 — об изменении в связи с заключением мира порядка исполнения рекрутской повинности; из № 119—о предоставлении раненым офицерам и их семействам заграничных паспортов безденежно; из № 132 — 0 школах и расходах Морского министерства; из № 152 — о выпускном экзамене по корпусу инженеров для окончивших курс в высших учебных заведениях; из № 183 — о командировании офицеров от Военной академии за границу. Все перечисленные материалы отмечены самим Огаревым в его записной тетради (РОГБЛ, № 18, л. 4—6).

³ Сообщение об отмене генерал-губернаторского попечительства над университетами было опубликовано в «Санктпетербургских ведомостях» 14 января 1856 г., № 11, откуда и было извлечено Огаревым; сообщение о том, что правительство Александра II прекращает использование военных, офицеров в гражданской службе, особенно по части гражданского воспитания, Огарев нашел в № 78 газеты — здесь и была воспроизведена резолюция Александра II на докладе статссекретаря Гофмана; к материалам, относящимся к этому вопросу, принадлежит и сообщение о деятельности Николаевского инженерного училища, отмеченное Огаревым в № 265 газеты.

⁴ Сообщение о новом издании военного уголовного свода законов, использованное Огаревым, напечатано в № 183 газеты «Санктпетербургские ведомости»; о деле Аркадия Улятовского — в№ 174; об амнистии Дадиана — в № 206.

Огарев сопоставляет два факта, извлеченные им из газет: 8 августа в «Санктпетербургских ведомостях» (№ 174) был напечатан указ о возвращении прав и дворянства амнистированному участнику польского восстания 1831 г. Аркадию Улятовскому; а полтора месяца спустя, 19 сентября, в той же газете (№ 206) было обнародовано помилование князю Дадиану, полковнику, командиру Эриванского полка, который был изобличен в 1840 г. в воровстве и жестоком обращении с солдатами, за что даже Николай I счел необходимым лишить его чинов, орденов, дворянства и титула. Однако Александр II вернул этому «привилегированному казенному вору» и дворянское достоинство и княжеский титул и повелел «считать его уволенным в отставку в чине полковника».

⁵ Повеление о специальном наблюдении за течением арестантских дел со стороны товарища министра внутренних дел опубликовано в № 176 «Санктпетербургских ведомостей».

⁶ Манифест 27 марта 1855 г. был издан в связи с вступлением на престол Александра II, манифест 26 августа 1856 г. — по поводу его же коронации в Москве. Последний подвергся специальному «Разбору», напечатанному в той же книге «Полярной звезды» (книга 3 на 1857 г.), в которую вошла комментируемая статья. Автором «Разбора» был Огарев.

⁷ Сообщение об отделении долговых арестантов от других заключенных было опубликовано в № 162 «Санктпетербургских ведомостей». В этом же номере Огарев нашел сообщение об ограничении права ареста в морском ведомстве.

⁸ Узаконение, о котором говорит Огарев, напечатано в № 247 «Санктпетербургских ведомостей». Отмечая его, Огарев пишет в записной книжке: «Следствие прежде суда по Морскому М-ву».

⁹ Огарев нашел в № 37 «Санктпетербургских ведомостей» подробный отчет об утверждении царем мнения Государственного совета о замене тюремного заключения телесными наказаниями (от 3 розог до 40, в зависимости от заменяемого срока заключения) для тех заключенных, которые не имеют средств к прокормлению семьи. «Государственный совет в розгонаказательном расположении духа, по случаю 90 статьи „Уложения о наказаниях“», — записал в тетради Огарев. В этой же тетради (№ 18, л. 7—8 об.) Огарев сделал подробные выписки о телесных наказаниях из Уложения, главным образом из статей 87, 88 и 90.

¹⁰ Ироническая характеристика деятельности министра юстиции относится к крупному помещику-крепостнику, реакционнейшему представителю николаевской и александровской администрации, графу В. Н. Панину. Панин возглавлял министерство юстиции с 1841 по 1861 г. Огарев, как и Герцен, неустанно преследовал его в «Колоколе» статьями, заметками, едкими насмешками. См., например, характеристику Панина в связи с назначением его на место умершего Ростовцева (А. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем, т. X, 1919, стр. 236—237) или эпиграмму Огарева «Длинный Панин повалился». В VII книге «Голосов из России» Герцен обнародовал разоблачительное жизнеописание Панина: «Граф В. Н. Панин, министр юстиции» (Лондон 1859, стр. 1—142). Услужающий Панину чиновник-лакей — М. Топильский.

¹¹ О состоянии финансов Огарев писал не в «Полярной звезде», а в «Колоколе», начиная с обзора тарифов и налогов, в л. 3 и 4 за 1857 г. Министерство финансов возглавлялось в 1856—1857 гг. П. Ф. Броком.

¹² Об откупах Огарев говорит в «Русских вопросах», в статье 1. (См. настоящий том, стр. 106). Упоминаемые Огаревым решения финансового ведомства о залогах земель по откупам опубликованы в «Санктпетербургских ведомостях» № 1 и 96.

¹³ О понижении пошлины на привозной сахар Огарев отметил сообщения в № 153 и 175 «Санктпетербургских ведомостей».

¹⁴ Огарев имеет в виду утверждение правительством компании речного судоходства Аркоса и Новосельского (№ 193 «Санктпетербургских ведомостей»), пароходства по Оке, Волге и Каме (№ 194 «Санктпетербургских ведомостей») и общества Донского пароходства (там же).

Подробное сообщение о постановлении Военного совета, утвержденном царем, разрешить неограниченное устройство компаний для разработки каменного угля Огарев нашел в № 216 газеты, а сообщение об акциях общества «заводской обработки животных продуктов» — в № 183.

К материалам, характеризующим положение в Министерстве финансов, относятся и помещенные в № 239 «Санктпетербургских ведомостей» сообщения о повелении Александра II относительно уездных казначеев.

¹⁵ Робер-Макер — образ плута и мошенника, созданный крупнейшим французским артистом Фредериком Леметром в 30-х годах XIX века.

¹⁶ Строки (не точно) из первого действия, явления IV, «Горя от ума» А. С. Грибоедова:

А у меня, что дело, что не дело,

Обычай мой такой:

Подписано, так с плеч долой.

¹⁷ Материалы, характеризующие деятельность Министерства внутренних дел, Огарев извлек из «Санктпетербургских ведомостей»: из № 86 — циркуляр министра от 10 апреля, разобранный Огаревым подробно в статье первой; из № 104—циркуляр об извозчиках; из№ 262— циркуляр об упрощении делопроизводства. Для изобличения пустословия министра С. С. Ланского Огарев воспользовался напечатанными в № 172 и 234 материалами, показывающими не сокращение делопроизводства, а его увеличение.

¹⁸ «Риторика Кошанского» — учебник профессора царскосельского лицея Николая Федоровича Кошанского. «Общая риторика» в течение 1818—1849 гг. вышла в десяти изданиях; «Частная риторика» впервые напечатана в 1832 г.

¹⁹ Строки из басни Крылова «Кот и повар» (не точно):

Чтоб там речей не тратить попустому,

Где нужно власть употребить.

²⁰ Министерство государственных имуществ было создано в 1837 г. в целях управления государственными крестьянами. Киселев Павел Дмитриевич (1788—1872) в качестве министра государственных имуществ стремился всецело подчинить хозяйство и быт казенных крестьян системе правительственного «попечительства», которая сводилась к назойливой и мелочной регламентации и опеке.

Материалы о Министерстве государственных имуществ взяты Огаревым из No ПО и 244 «Санктпетербургских ведомостей».

²¹ Объявление петербургского генерал-губернатора (П. Н. Игнатьева), о котором говорит Огарев, было перепечатано из № 46 еженедельных «Губернских ведомостей» в № 280 «Санктпетербургских ведомостей», где его и нашел Огарев.

В № 94 было напечатано использованное в статье сообщение об отмене ограничения числа студентов в университетах; в № 108 — сообщение о деятельности Ученого комитета при главном правлении училищ; в № 166, на который ссылается Огарев в подстрочном примечании, — сообщение о составе Ученого комитета.

²² Огарев имеет в виду ужасающее состояние школ (приходских училищ для детей государственных крестьян), состоявших в ведении Министерства государственных имуществ. В 1838 г. их было всего 60 с 1 880 учащимися. До 1842 г. было открыто (за счет крестьян!) 748 временных училищ, а количество учащихся доведено до 9 106. При ревизии 1849 г. обнаружились вопиющие недостатки: преподавание, возложенное на священников и изредка на студентов семинарий в качестве помощников, стояло на низком уровне; из-за поборов крестьяне избегали посылать детей в школы; разбегались и учащиеся и учащие; попытка связать программу училищ с «нуждами сословия» привела на деле к сужению крайне бедного курса до «сведений, полезных в крестьянском быту», поэтому-то преподавание геометрии и свелось лишь к обращению с циркулем (циркульному землемерию цифирных школ XVIII столетия) или, как пишет Огарев, разрешению «преподавать геометрию только без доказательств».

Огарев глубоко и тщательно изучал вопрос об организации народных училищ. Среди бумаг Огарева в архиве так называемой «заграничной коллекции» хранится рукопись (неопубликованная), посвященная методике преподавания арифметики и особенно десятичного счета.

²³ Кантонисты — солдатские дети, подлежавшие обязательному зачислению в солдаты и прохождению долголетней военной службы.

В «Разборе манифеста 26 августа 1856 года» Огарев писал следующее: «…вопрос о кантонистах… требовал бы окончательного решения, а между тем манифестом вовсе не решен… позорное учреждение кантонистов, преследующее солдата из рода в род, обременительное для казны и горестное для народа, вовсе не уничтожено» («Полярная звезда» на 1857 г., стр. 12—13).

Об упразднении учреждения кантонистов см. № 285 «Санктпетербургских ведомостей», 1856 г.

²⁴ Перечисленные Огаревым указы об уничтожении пошлины на заграничные паспорта и др. напечатаны в следующих номерах «Санктпетербургских ведомостей»: № 118, № 165, № 197.

²⁵ Огаревым использованы здесь сообщения о польской амнистии, напечатанные в № 125 и 142 «Санктпетербургских ведомостей». Текст манифеста для Царства польского напечатан в № 250.

Огарев говорит о судьбе так называемых выходцев, т. е. участников военных действий отрядов, восставших в 1831 г. против войск Николая I. В ходе этих военных действий многим полякам пришлось перейти границу Австрии или Германии и сделаться эмигрантами. О них-то и идет речь в повелении Александра II — предоставлять им право возвращения, если они «изъявят сожаление о своем преступлении» и подадут о том прошения.

²⁺ Узаконения о сроках производства и т. д. напечатаны в № 277 «Санктпетербургских ведомостей». Начиная с 1856 г. Огарев неустанно пропагандировал идею необходимости уничтожения царского чиновничества (см. «Русские вопросы», статью четвертую «Преобразование чиновничества»).

²⁷ Огарев говорит здесь об опубликованном в № 53 «Санктпетербургских ведомостей» решении Правительствующего сената, согласно которому ко всем крестьянам, находящимся в имениях, «приобретаемых или обращаемых, по разным случаям, в казну», может быть применен указ Николая I от 3 марта 1848 г. Согласно этому указу крестьяне получали право приобретать по купчим крепостям земли, лавки, дома. Это право сенат распространил на крестьян, которые и без купчих крепостей, показаниями односельчан и помещиков могли доказать непрерывное владение приобретенной ими собственностью.

²⁸ Передавая слух о словах Александра II, сказанных им московским уездным предводителям, Огарев имеет в виду его речь 30 марта 1856 г.: «…конечно и сами вы знаете, — сказал Александр II депутации московских дворян, — что существующий порядок владения душами не может оставаться неизменным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собою начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, думать о том, как бы привести это в исполнение» (см. «Материалы для истории упразднения крепостного состояния..», 1860, т. 1, стр. 114).

²⁹ Цитата из стихотворения «Осень», написанного Пушкиным в 1830 г.

---

1. Резолюция императора на докладной записке статс-секретаря Гофмана 25 февраля 1856 года³.
2. Повеление 6 июля 1856 года³.
3. 7 февраля 1856 г.
4. С любовью (ит.). — Ред.
5. 26 июня.
6. Подобное излечивается подобным (лат.). — Ред.
7. № 166 «С.-Петербургских ведомостей».
8. Смешно только постановление об отсылке паспортов въезжающих иностранцев в III отделение, без сообщения министерству внутренних дел. Как будто непременно нужно предъявлять паспорт куда-нибудь, кроме местной полиции? И самая местная полиция в этом случае роскошь; ну! да уж это так и быть! Еще смешно постановление о невпускании иностранцев с шарманками и статуэтками (16 сентября 1856); что за гонение на музыку и скульптуру? Разве, может быть, г. министр внутренних дел исключительно охотник до живописи?
9. Указ правительствующему сенату, 30 августа 1856 г.
10. «Таймc», 20 марта 1857 г.
11. Оставьте мечтания! (фр.) — Ред.
12. Hofgeheimrat, «гофгегеймрат» — надворный тайный советник (нем.). — Ред.
13. № 199 «С.-Петербургских ведомостей».
14. № 63 «С.-Петербургския ведомостей».