Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
В некоторой части печати и в устных суждениях людей очень серьезных проглядывает, при обсуждении школьного вопроса, страх: неужели в важнейшем вопросе своего образования Россия думает выступить самостоятельно? Неужели она покинет испытанный и осторожный путь применять у себя только то, что уже применено, подвергнуто опыту и наблюдению на Западе. Ринется ли она в водоворот самостоятельных опытов, самостоятельных мыслей, проектов, предположений, и не будет ли это рискованной политикой приключений? Еще для маленькой и третьестепенной страны позволительны такие приключения, но для огромной страны, для великой и даже величайшей на земле державы должен быть избираем путь осторожный, медленный, проверенный. В школьном деле таков путь классицизма. Идея национальной школы — это что-то совсем новое для Европы. Где же, в Германии или Франции, построена германская или французская национальная школа? Везде школа классическая. Этому закону «везде» должна быть подчинена и Россия. Неужели ей отделяться от Европы, что-то начинать, что-то придумывать самой. Наши школьные испытания были до сих пор тяжки. Но этот неизвестный путь грозит еще худшими испытаниями.
Эти рассуждения слышатся с таких сторон, откуда их невозможно было ожидать. Кн. Мещерский, который в каждом нумере своего журнала долгие годы печатал, что классическая гимназия не дала России ничего, кроме нигилистов, и что патриоты теперь выходят только из кадетских корпусов, вдруг переменил речи и стал настаивать, что классическая школа — испытанная, европейская, универсальная, одна могущая подготовить к университету, а предполагаемая национальная школа есть мальчишеская, с которою выше бывших приходских училищ подняться нельзя. Не знаем, откуда он сам почерпнул свое классическое образование, и рассуждает с уверенностью о всех вещах мира, политики и истории так, как будто бы никогда не учился в кадетском корпусе и вечно читал только Цицерона и Фукидида. С ним совпадает проф. В. Модестов, образованный и либеральный человек, и также пишет в «СПб. Вед.», что дальше приходского училища с русскою историею, русскою литературою и русскою географиею подняться нельзя. Падение образования — вот страх, объединивший Модестова и Мещерского. Их голоса были бы бессильны, если бы были одиночны. Но этого нет. Недруги национальной школы высказывают страх за вообще образование, за вообще серьезность школы; готовность России не идти в поводу Европы в деле школы — пугает их. «Куда мы идем? Что будет?». Однако что же «будет»? Кн. Мещерский подводил много лет итоги, что из универсальной, испытанной европейской школы выходили только нигилисты. Что же еще может быть хуже этого? Пугающие растерялись сами, и берут доводы, какие и откуда попались, не помня своих вчерашних речей и многолетних ламентаций.
Своевременно поэтому напомнить, что огромная и тяжелая на подъем Россия вовсе не имела постоянною своею программою брать только испытанное и проверенное чужим, именно западным опытом. Это только с первого взгляда и при самом поверхностном обзоре представляется, что Россия исторически есть страна без инициативы, без своего «я», осторожность которой переходит в робость. Едва ли народ и страна развертываются в первоклассную страну и первый по могуществу народ, следуя только робко по следам других. Россия знала свои шаги в истории, не предупрежденные никем; она делала опыты, которым последовали другие. Знаменитая декларация Екатерины о свободе плавания нейтральных судов в водах воюющих держав и о неприкосновенности нейтральных грузов даже на судах воюющих держав была личным и новым шагом императрицы, не имевшим себе прецедентов в европейской политике, и этот шаг, решительный и смелый, не только не привел к неудачам, неприятностям и неловкому положению
России, но послужил исходною точною всего дальнейшего развития международного морского права. Но, может быть, это была удачная и своевременная мера, где мы получили выигрыш не по заслугам риска? Мы знаем более обдуманные и медлительные шаги в своей истории, которые также предупредили западное историческое движение аналогичного порядка. Вспомним «Kulturkampf»[1] Бисмарка, сперва торжествующий, потом неудачный, с эпизодами заключения Ледоховского в тюрьму и позднейшего предложения папе рассудить столкновение между Германиею и Испаниею, и мы увидим, что здесь Германия шла на два века позади церковных реформ Петра и Екатерины, вообще всей линии исторического движения, где Россия неуклонно провела и незыблемо установила преобладание государственной власти и государственного интереса над властью церковной. Судьба Ледоховского, с лучшим для государства исходом, имела век назад в России образец в судьбе известного Арсения Мациевича. Передача монастырских и вообще духовных земель и 900 000 монастырских же и вообще духовных крепостных крестьян в ведение Коллегии экономии с назначением архиереям и вообще духовному чину взамен этого жалованья от государства — есть уже система политики, где Россия предупредила Францию и Германию. Освобождение крестьян с наделом земли есть оригинальная форма русской крестьянской реформы: везде на Западе освобождена была только личность. Если мы перейдем ко времени совершенно новому, мы увидим, что и здесь Россия, не покидая осторожности, однако не доводила ее до того, чтобы чувствовать себя как бы в сети западных образцов. Ничего подобного. И именно самостоятельные-то ее шаги бывали особенно удачными, вызывая в Европе уже вторящие, подражающие движения. Крестьянский наш банк, в его организации и задачах, есть коренная русская мера, последовавшая в дополнение и развитие земельного надела крестьян. И в одной западной стране, особенно мучившейся своими поземельными отношениями, в Ирландии, эта русская мера повторена в более скромном виде. Винная монополия, как она введена у нас, нигде еще в Европе не была испытана; и опять она уже нашла себе подражателей в Швейцарии. Да это и понятно. Нужно в истории явиться не только тупым народом, но до известной степени и бесчестным, чтобы все рассчитывать на чужой опыт, который ведь стоит труда, размышления и связан с риском, и взамен другим народам не дать образцов своего опыта и размышления.
Какой энтузиазм в целой Европе вызвала декларация ныне царствующего Государя о мире и ограничениях вооружения. Слово сказано, опять же первое в ряду монархов слово, и уже оно есть документ, исходная точка усилий и размышлений, оно есть начало новой линии важных международных постановлений. Оглядываясь на всю эту нить русской инициативы в европейской цивилизации, мы чувствуем право России и на инициативу в устроении школы. Именно Россия вкусила особенно горькие плоды классицизма. Именно она всего менее имела оригинальности в постановке своей школы. Ни размышления, ни опыта, ни риска своего мы сюда не пускали. Что вышло? Кн. Мещерский формулировал: «Нигилизм». Мы не последуем за ним и не повторим необдуманного слова, но и мы констатируем, что получилось как бы отпадение русского юношества от России, вполне абстрактное образование, преданность каким-то или международным, или будущим интересам взамен туземных и реальных, горе семьи и несчастье юношества, всеобщее озлобление. Вот педагогические плоды несамостоятельной педагогики. Нет, Россия выпила эту чашу до дна. Россия испытала отвлеченное образование, именно «универсально проверенное». Наученная опытом, кто знает, не она ли подаст и в школе пример Европе национального образования, школы, растущей из своей почвы, как она из своей единственно почвы росла в Греции и Риме и не сделала ни греков, ни римлян ни нигилистами, ни недоучками, ни культурными кого-либо паразитами.
Самостоятельный опыт прекрасен потому особенно, что он приучает быть внимательным к делу. Мы всегда были невнимательны к своей школе. Мы всегда довольствовались ссылкой, что за образцы взяты самые просвещенные страны, что программы списаны у Пруссии или Саксонии, и, следовательно, если что не удается у нас, то это уже зависит от сравнительной тупости русских детей или от сравнительной испорченности и невежества русской семьи. Все были виноваты… Эта песенка продолжалась 30 лет, пока наконец Россия не вздохнула свободно, услышав благую весть о коренном преобразовании учебного дела. Если Бог даст, мы начнем свой новый опыт, уже придется оставить надежду на образцы. Нет образцов. Плуг поднимает новь. Тут не только ответственность, но и простое любопытство заставит начальство ездить, смотреть, наблюдать, изучать по губерниям и уездам русского ученика, русского учителя, русское училище: зрелище невиданное. И посмотрите, этот непосредственный опыт и своя работа на своей земле какие даст плоды.
НВ. 1901. 27 мая. № 9060. Б.п.
- ↑ «Борьба за культуру» (нем.).