Рулетка (Романов)

Рулетка
автор Пантелеймон Сергеевич Романов
Опубл.: 1925. Источник: az.lib.ru

Пантелеймон Романов

РУЛЕТКА править

Источник: Пантелеймон Романов; Избранные произведения.

Изд-во «Художественная литература», Москва, 1988.


Хозяйка рылась с артелью на огороде, когда прибежала ее племянница и сказала, что пришли в квартиру какие-то люди и требуют хозяев.

— Господи боже мой, что им нужно-то?

— Уж не обмеривать ли комнаты пришли? — сказала соседка.

— Спаси, царица небесная… К нашим соседям пришли с рулеткой, обмерили, а потом выселили. Кубатура, говорят, не сходится.

— Вот, вот, все про кубатуру про эту говорят, чтоб она подохла!

— А, может, с обыском? Не прячь ничего, а то хуже: все отберут.

— Вот до чего запугали, ну, просто…

Хозяйка, вытирая о фартук руки, тревожно пошла к дому. У порога стояли, дожидаясь ее, трое молодых людей.

— Вы хозяйка?

— Я…-- сказала та, испуганно глядя то на одного, то на другого.

— Позвольте осмотреть квартиру.

Хозяйка с испуганным лицом открыла дверь. Все вошли. В это время с огорода с растрепавшимися волосами прибежала прачка и испуганным шепотом успела сказать хозяйке:

— Мандат спроси…

Хозяйка растерянно оглянулась и, нерешительно продвинувшись вперед, только было хотела спросить мандат, как один из пришедших молодых людей в кожаной куртке сказал товарищу:

— Рулетку взял?

— Взял, — отвечал тот.

Хозяйка побледнела и, в растерянности оглянувшись на стоящий в дверях любопытный народ, попятилась к двери.

— Вот это было налетела…-- сказал кто-то негромко в сенях.

— Теперь пропала.

Хозяйка еще тревожнее оглянулась в ту сторону, откуда было сказано, потом, как бы желая загладить свою вину, выразившуюся в намерении спросить мандат, сказала, обращаясь к молодому человеку в кожаной куртке, который был, очевидно, главным:

— Может быть, выслать народ-то, батюшка?

— Пусть остаются: чем больше народу, тем лучше. Меряй стену, — сказал он товарищу.

Тот размотал рулетку и стал мерить. Хозяйка со страхом смотрела на рулетку.

— В этом сундуке что у вас? — спросил главный.

— Белье, батюшка, тут ничего окромя белья нету…

— Откройте!

— Вот только еще мыла два кусочка положила вчера, да мучицы…

— Откройте! Сами увидим, что вы тут положили.

Хозяйка открыла сундук.

— А сахар зачем тут? — спросил, строго нахмурившись, главный.

— Да это я, батюшка, два фунтика положила от мышей.

— Когда положен?

— Вчера… нет, третьего дня.

— Меряй сундук, — сказал главный, обращаясь к товарищу с рулеткой. Тот удивленно взглянул на приказывающего, но сейчас же стал мерить, покрутив головой и сказавши про себя: «Черт ее что…»

— Кладовые показывайте!

— А сундук-то, батюшка, останется? — робко спросила хозяйка.

— Сундук при вас останется, — отвечал главный. — Можете его держать сколько угодно.

Пошли осматривать кладовые.

Осмотрели там два сундука, причем хозяйка все загораживала один. Но и его приказано было открыть. В сундуке был сахар, белая мука… Хозяйка, держась за сердце, стояла, побледнев, и ждала результатов.

Все затаили дыхание.

— Сейчас скажет «забирай», — и крышка, — послышался сзади голос соседки. — Спаси, царица небесная…

— Ничего, это подходит, — сказал главный, закрывая крышку сундука.

Хозяйка торопливо подняла глаза к потолку и, облегченно вздохнув, перекрестилась.

— А этот обмеривать не будете?

— Нет, на глаз видно.

— Это, значит, ничего, батюшка, подходит? — спросила она робко, не потому, что не расслышала, а от радости, как бы желая показать, что она так чиста и невинна сердцем, что не боится переспросить.

И когда главный ответил, что подходит, она в приливе неудержимой радости почувствовала потребность уже самой показать даже то, чего и не спрашивали:

— Вот сюда, батюшка, вот еще сундучок осмотрите. Тут у меня посуда есть, серебро, только немного, конечно, что сама своими мозолистыми руками добывала.

— И это подходит, — сказал главный.

— Да к чему подходит-то, спроси, — сказал тихо сосед. Но хозяйка досадливо отмахнулась от него и опять украдкой перекрестилась.

— Господи батюшка, а уж мы так напуганы, все приходят какие-то неделикатные, каждый фунт сахару отбирают.

— После нас ничего уж не отберут. Держите все, что мы осмотрели, и никуда не прячьте и не перепрятывайте.

— Спасибо, батюшка.

— Благодарить не за что. Мы исполняем долг и только. Какие жильцы в квартире? Прислуга есть?

— Что вы, что вы, какая прислуга, — воскликнула испуганно хозяйка, — я всю жизнь своими руками…

— Ладно, сами служите?

— Нет… то есть да… У меня и все служат.

— Все?.. Значит, нетрудового элемента нет?

— Нет, нет, боже избави…

— Смотрите, приду завтра днем проверить. Если до пяти часов кто-нибудь дома окажется, тогда… Ну, все, кажется.

— Коза есть еще, батюшка.

— Коза не подойдет, — сказал главный, подумав.

— Отчего, батюшка… Все же держат… налог заплатила…-- говорила, побледнев, хозяйка.

— Впрочем, все равно. Где она?

Осмотрели и козу.

— Ну, слава тебе господи, — говорила хозяйка по уходе молодых людей. — Все, говорят, подошло.

— Да к чему подошло-то? — спросил опять сосед.

— Это уж их дело.

На другой день около дома был переполох. Вся квартира была обокрадена.

Побежали искать хозяйку, нашли на огороде. Но она, увидев людей, почему-то бросилась от них и убежала.

— Уж не умом ли помешалась? — сказал сосед.

— Ей кричат, что обокрали, она ничего не понимает и твердит, чтобы уходили: пяти часов еще нет. За коим чертом ей пять часов понадобилось?

Когда она пришла и увидела, в чем дело, то схватила себя за волосы и осталась в таком положении.

— Взяло дюже здорово, — сказал сосед.

— Мандат надо было спросить.

— Она и хотела спросить, а они рулетку вынули. Ну, она и прикусила язык.

— Все, говорят, подошло, — сказал сосед, взяв себя за бороду. — Да к чему подошло-то? Вот вся суть-то в чем была.

— Сама, окаянная, все показала, — сказала наконец хозяйка с тем выражением, с каким причитают над умершим сыном, причиной смерти которого считают себя. — Пять часов на огороде высидела.

— А что ж козу-то не обмеряли? — спросил сосед, подмигнув.

— На глаз прикинули, — сказала прачка. — Ах, головушка горькая! Чиновники приходят, их за жуликов принимаешь, — попал! Жулики пришли, их за чиновников принял. Опять попал. Вот жизнь-то заячья!