РОССІЯ И ЕВРОПЕЙСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦІЯ. править
I. править
Между Россіею и западною Европою продолжается постоянный антагонизмъ уже многіе вѣка.
Въ исторіи человѣчества такое явленіе не представляетъ ничего исключительнаго, ибо только борьбой опредѣляется исторія, и только борьбой обусловливается прогрессъ.
Но если нѣтъ исключительности въ самой борьбѣ, то она заключается въ обстоятельствахъ, сопровождающихъ борьбу, и потому дающихъ ей особенный характеръ. Французы тоже враждуютъ со всѣми — и съ англичанами, и съ нѣмцами, и съ американцами; англичане враждуютъ съ нѣмцами, американцами, французами; нѣмцы — съ американцами, французами, англичанами и т. д. Однимъ словомъ, весь свѣтъ воюетъ между собою, и западная Европа напоминаетъ въ этомъ отношенія мюнгаузенскихъ львовъ, которые только тогда перестали драться, когда съѣли другъ друга до самого хвоста. И не смотря на эту нескончаемую вражду, нѣмцы, французы, англичане, американцы относятся другъ къ другу съ уваженіемъ; считаютъ другъ друга народами цивилизованными. Насъ же, русскихъ, даже друзья наши американцы зовутъ полу-варварами и скифами. А что сказать о томъ новомъ оскорбительномъ для насъ изслѣдованіи, по которому мы оказались туранами; но которому, даже самими геологическими условіями занятой нами равнины, мы осуждены остаться навсегда варварами!
Правда и мы съ своей стороны не остаемся въ долгу; мы зовемъ Западъ гнилымъ, а Россію величаемъ шестою частію Свѣта, призванной сказать міру новое слово, обновить его жизнь. Такимъ образомъ, когда намъ указываютъ на наше печальное прошлое! мы ссылаемся на наше блестящее будущее и возстановляемъ нравственное равновѣсіе, котораго хотятъ лишить насъ цивилизованные народы. Но вопросъ, перенесенный на эту почву, больше ничего, какъ стратегическая уловка, и европейцы не только остаются при своемъ прежнемъ о насъ мнѣніи, но боятся, чтобы шестая часть свѣта не подавила остального міра и не положила бы конца европейской цивилизаціи. Противъ этой ошибочной идеи и будетъ направлена настоящая статья.
II. править
Лучшія мѣста Европы заняло германское племя; славяне же были оттѣснены къ сѣверо-востоку и поселились частію въ равнинахъ Днѣпра, частію въ болѣе сѣверной, лѣсистой мѣстности.
Этотъ вполнѣ достовѣрный историческій фактъ важенъ въ томъ отношеніи, что указываетъ на европейское происхожденіе славянскаго міра и вмѣстѣ съ тѣмъ на слабость славянъ. Поселившись первоначально въ цридунайскихъ странахъ, они не имѣли однако столько силы, чтобы въ нихъ удержаться и, уступивъ натиску народа болѣе мощнаго, должны были искать спасенія въ болотахъ и лѣсахъ нынѣшней Россіи.
Но утѣсненіе, испытанное отъ болѣе сильныхъ сосѣдей, не порвало связи славянъ съ Западомъ. Они чувствовали къ нему постоянное тяготѣніе; они принадлежали къ той же европейской семьѣ народовъ и жили ихъ жизнію. Поэтому во всѣхъ трудныхъ случаяхъ, когда у славянъ не хватало ни нравственныхъ, ни матеріальныхъ средствъ, чтобы помочь своей бѣдѣ, они обращались къ Западу, и Западъ протягивалъ имъ руку помощи. Однимъ изъ фактовъ подобнаго славянскаго безсилія, и внѣшней западной помощи начинается исторія Руси.
Лѣтописецъ разсказываетъ, что славяне, изгнавъ варяговъ, которымъ- платили прежде дань, начали владѣть у себя сами. Но безсиліе самоуправленія обнаружилось немедленно: всталъ родъ на родъ и начались усобицы. И вотъ славяне порѣшили поискать князя, который бы владѣлъ ими и судилъ ихъ но правдѣ. Знаменитая рѣчь, влагаемая лѣтописцемъ въ уста славянскихъ депутатовъ, пригласившихъ варяговъ, не потеряла своего историческаго смысла и до сихъ поръ. Варяги пришли, установили порядокъ и свое имя «Русь» сообщили всей странѣ.
Какъ, повидимому, ни ничтоженъ тотъ фактъ, что у коренныхъ жителей не нашлось собственнаго названія для своей земли и потребовалось заимствовать чужое слово, но фактъ этотъ лучше множества другихъ указываетъ на отсутствіе крѣпкаго единства между славянскими племенами. Все у нихъ рознь, да вражда, вѣчно у нихъ война между собою; когда же прекращаются усобицы внѣшнія — ссорятся дома, и сами не въ состояніи уладить у себя мира безъ посторонней помощи.
Съ самого начала Руси и до московскаго единовластія, т. е. въ теченіе шести столѣтій, мы видимъ непрерывный рядъ внутреннихъ смутъ и безустанное бродяжничество. Что дѣлалъ Гюрикъ — неизвѣстно; извѣстно только, что при немъ смуты продолжались, и что много новгородскихъ мужей бѣжало въ Кіевъ. Олегъ, смѣнившій Рюрика, вошелъ съ дружиной въ Царьградъ, побилъ грековъ и воротился домой. Игорь, смѣнявшій Олега, пошелъ тоже въ Царьградъ, но воротился домой съ меньшею честію, потому что его побили; желая смыть позоръ, Игорь пошелъ на Царьградъ опять; походъ оказался удачнѣе, и на, этотъ разъ Игорь воротился домой съ честію; жена Игоря, Ольга, какъ женщина, военнаго похода на Царьградъ не предпринимала, но ходила туда чтобы креститься; сынъ Ольги, Святославъ, ходилъ тоже на Царьградъ и воротился съ честію. Послѣ смерти Святослава начинаются ссоры между его сыновьями, ссоры эти усиливаются при наслѣдникахъ Владиміра и наступаетъ наконецъ знаменитый удѣльный періодъ русской исторіи. На Царьградъ князья ходить перестаютъ, но теперь они ходятъ войной другъ на друга. Броженіе сырыхъ силъ достигаетъ послѣдняго размѣра: князья не дѣлаютъ ничего другого, какъ переходятъ изъ города въ городъ, гоняются одинъ за другимъ, дружины княжескія бродятъ вмѣстѣ съ ними, дружинники перебѣгаютъ отъ одного князя къ другому, народъ, обезсиленный междоусобіями своихъ правителей, гибнетъ отъ меча, огня, голода, и ищетъ спасенія тоже въ переходѣ съ мѣста на мѣсто. Напримѣръ, съ 1056 по 1228 годъ было только 93 мирныхъ года, слѣдовательно усобицы происходили черезъ годъ; нѣкоторыя изъ нихъ продолжались по 12 и но 17 лѣтъ сряду. Кромѣ того, въ томъ же періодѣ было 45 большихъ нашествій половецкихъ. Слѣдовательно изъ 173 лѣтъ только 48 можно считать мирными, но и этотъ миръ былъ только относительный. Въ первое нашествіе татаръ, когда на нихъ ополчилась почти вся Русь, Мстиславъ Удалой, приказавъ своимъ полкамъ вооружаться, не сказалъ изъ зависти ни слова другимъ двумъ Мстиславамъ, которые сидѣли спокойно въ станѣ, ничего не зная. Во время битвы, когда русскіе потерпѣли повсюду пораженіе, Мстиславъ кіевскій, съ зятемъ своимъ Андреемъ и Александромъ Дубовицкимъ, видя общую бѣду, не двинулись съ мѣста. Въ нашествіе Батыя князья рязанскіе просили Юрія Владимірскаго помочь имъ, но тотъ отказалъ. Повсюду рознь, зависть, подкапываніе одного подъ другого, полное отсутствіе единомыслія и разсчета собственной выгоды; каждымъ руководитъ необузданная страстность и дикій порывъ.
И въ то время, какъ древняя Русь представляетъ намъ постоянную борьбу сырыхъ силъ, стремящихся выработать соціальныя условія общественнаго быта, западная Европа является сравнительно стройнымъ цѣлымъ, съ ясно опредѣлившейся цивилизаціею. Работа, на которую Русь тратитъ свои силы въ теченіе шести вѣковъ, давно уже окончена Западомъ. Мы, начиная съ князя и кончая послѣднимъ смердомъ, бродимъ съ мѣста на мѣсто, не умѣй ни на чемъ остановиться, и усиливаясь найти своимъ умомъ хотя искру свѣта въ этомъ мракѣ бродящихъ силъ. Западъ же, унаслѣдовавъ римскую цивилизацію, имѣлъ у себя Карла великаго, когда мы еще не думали приглашать Рюрика. Понятно, какой перевѣсъ должна была имѣть западная Европа уже тогда надъ славяискими племенами, находившимися еще въ разбродѣ. И дѣйствительно Западъ представлялъ для восточныхъ славянъ во всемъ несокрушимую силу. Такъ, послѣ похода Владиміра на болгаръ, Добрыми, осмотрѣвъ плѣнниковъ, сказалъ князю: «такіе намъ не будутъ давать дани: они всѣ въ сапогахъ; пойдемъ искать лапотниковъ.» Смыслъ этихъ словъ слѣдующій: русскимъ удавалось брать перевѣсъ только надъ племенами, находившимися на самой низкой степени цивилизаціи: мы легко колотили черемису, и разныя другія финскія племена, не исключая даже и своихъ сосѣдей славянъ, отличавшихся простымъ, бѣднымъ бытомъ — носившихъ лапти; но намъ были не подъ силу племена и народы болѣе образованные и богатые, ходившіе въ сапогахъ, и между ними особенно нѣмцы, какъ это доказала борьба полоцкихъ князей съ меченосцами, отнявшихъ отъ нихъ Кукйносъ и Гератъ, и утвердившихся въ Ливоніи на счетъ славянъ.
Рядомъ съ матеріальной силой славяне видѣли превосходство надъ собою Запада и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ. Жизнь была тамъ, а не на Востокѣ. На Западѣ и земля другая, и климатъ другой; тамъ люди живутъ уже большими городами и съ большими удобствами, тамъ кромѣ пищи для тѣла, есть пища и для души. Ну а что могъ представлять крайній сѣверъ и востокъ съ ихъ непроходимыми болотами и лѣсами и съ дикими племенами, ходившими въ лаптяхъ? Народи эти были хороши, чтобы налагать на нихъ дань, а вовсе не для того, чтобы учиться у нихъ удобствамъ жизни. И вотъ, съ самаго водворенія у насъ нормандскихъ князей, замѣчается стремленіе ихъ къ болѣе благословенному югу. Аскольдъ и Диръ, оставивъ Рюрика, уходятъ въ Кіевъ; Олегъ оставляетъ Новгородъ, чтобы сдѣлать Кіевъ своимъ стольнымъ городомъ и называетъ его матерью городовъ русскихъ. Святославъ идетъ еще дальше: онъ завоевываетъ Болгарію и остается жить въ Переяславцѣ на Дунаѣ. Однимъ словомъ, Русь, оттѣсненная на востокъ и сѣверъ, снова стремится къ своему родному западу, гдѣ ей не дали утвердиться.
Но наибольшую связь Руси съ Западомъ дало христіанство и торговля. Въ томъ и другомъ случаѣ отъ Востока не могло идти къ намъ никакого свѣта, не могли мы получать никакой выгоды., и здѣсь опять тотъ же Западъ и его представители даютъ намъ первый толченъ. Христіанство проникло въ Россію задолго до крещенія Владиміра, но оно было одиночнымъ, случайнымъ явленіемъ; потребовался варягъ, чтобы придать частнымъ случаямъ всеобщее значеніе. Дѣло происходило такъ: послѣ похода на ятвяговъ Владиміръ, возвратившись въ Кіевъ, задумалъ принести жертву богамъ. Старцы и бояре ему сказали: «Кинемъ жребій на отроковъ и дѣвицъ: на кого падетъ, того принесемъ въ жертву богамъ». Жребій былъ кинутъ и достался сыну одного варяга-христіанина. Посланные отъ народа, придя къ нему, сказали: «палъ жребій на твоего сына, богамъ угодно взять его себѣ и мы хотимъ принести его имъ въ жертву». Варягъ отвѣчалъ: «у васъ не боги, а дерево; нынче есть, а завтра сгніетъ, ни ѣдятъ, ни пьютъ, ни говорятъ, но сдѣланы руками человѣческими изъ дерева; а Богъ одинъ, которому служатъ греки… А эти боги что сдѣлали? сами дѣланные; не дамъ сына своего богамъ!» Народъ разсвирѣпѣлъ и кинулся съ оружіемъ къ дому варяга. Варягъ стоялъ съ сыномъ въ сѣняхъ. «Дай сына своего богамъ», кричала толпа. — Если они боги, то пусть пошлютъ какого нибудь одного бога взять моего сына, а вы о чемъ хлопочете? отвѣчалъ неустрашимый варягъ. На него бросились и убили его. Но слова варяга не пропали. Никто еще до тѣхъ поръ не кидалъ такого рѣзкаго вызова язычеству; правда, язычество восторжествовало, варяга убили; но когда порывъ прошелъ, народъ вспомнилъ высказанную ему истину, что его кумиры — дерево, и что Богъ одинъ. Если кумиры боги дѣйствительные, отчего въ самомъ дѣлѣ они не вступились за себя и не наказали дерзкаго? Этотъ случай создалъ поворотъ въ общественномъ мнѣніи и вскорѣ затѣмъ крестился Владиміръ.
Вмѣстѣ съ христіанствомъ вошло къ намъ и искуство. Религіозное благочестіе выражалось, конечно, прежде всего въ стремленіи строить храмы. Но кому ихъ строить? Сами мы строили только кое-какія избы, дурно, непрочно, безпорядочно, и были знакомы лишь съ однимъ строительнымъ матеріаломъ — съ деревомъ. Постройка храмовъ потребовала незнакомаго для насъ искуства и невѣдомыхъ для насъ матеріаловъ. И вотъ мы отправились искать необходимыхъ намъ матеріаловъ частію у грековъ, а частію у нѣмцевъ. Извѣстный строитель русскихъ церквей Андрей Боголюбскій строилъ и украшалъ свои церкви нѣмецкими мастерами. Знаменитая Богородичная церковь во Владимірѣ-Залѣсномъ построена вся изъ бѣлаго камня, привезеннаго водою изъ Болгаріи; строили же ее западные художники, присланные къ Андрею Боголюбскому императоромъ Фридрихомъ I. Этотъ порядокъ продолжался не только во весь древній періодъ русской исторіи, но оказывался неизбѣжнымъ даже и въ болѣе близкое къ намъ время. Если же случалось, что славяне, считая свое незнаніе очень обиднымъ для своего самолюбія, брались за грандіозныя дѣла, требовавшія интеллектуальнаго развитія, то получались обыкновенно результаты довольно печальнаго свойства. Церкви русской постройки падали обыкновенно очень скоро. Такъ, напримѣръ, въ царствованіе Іоанна III, когда, повидимому, русскимъ, исповѣдывавшимъ христіанство болѣе четырехъ столѣтій, можно было бы понаучиться постройкѣ храмовъ божіихъ, митрополитъ Филаретъ задумалъ строить въ Москвѣ соборъ, по образцу Владимірскаго, и пригласилъ для этого русскихъ мастеровъ, Кравцова и Мышкина, конечно, лучшихъ; и когда эти лучшіе мастера, выведя стѣны, приступили къ кладкѣ сводовъ, то зданіе рухнуло. Оказалось необходимымъ прибѣгнуть къ нѣмцамъ. Великій князь послалъ за мастерами во Псковъ. Нѣмцы-мастера пріѣхали, осмотрѣли развалившуюся постройку, похвалили чистоту работы, но не одобрили известь, которая разводилась слишкомъ жидко, не клеевато. Впрочемъ, Іоаннъ III не поручалъ нѣмцамъ поправлять ошибки русскихъ мастеровъ, а выписалъ изъ Италіи извѣстнаго Аристотеля Фіоравенти. Аристотель, осмотрѣвъ работу, сказалъ тоже, что сказали нѣмцы и, разбивъ остатки прежней постройки стѣнобитною машиною, принялся за дѣло снова. «Удивительное дѣло! пишетъ лѣтописецъ, три года дѣлали, а онъ меньше чѣмъ въ недѣлю развалилъ, не успѣвали выносить камень!» Аристотель съѣздилъ и во Владиміръ. Осмотрѣвъ тамошнюю церковь, онъ похвалилъ ее и сказалъ: «это работа какихъ нибудь нашихъ мастеровъ».
Тяготѣніе древней Руси къ Западу обнаружилось и въ брачныхъ союзахъ нашихъ князей. Ярославъ I былъ женатъ на Ингигердѣ, дочери шведскаго короля Олафа; Геральдъ норвежскій былъ женатъ на дочери Ярослава Елисаветѣ; король венгерскій Андрей — на Анастасіи; Генрихъ I, король французскій, на Аннѣ; Всеволодъ Ярославичъ былъ женатъ на-дочери греческаго императора Константина Мономаха; два сына Ярослава, но которые — неизвѣстно, были женаты на нѣмецкихъ княжнахъ. Одинъ изъ сыновей Коломана былъ женатъ на Предславѣ, дочери Святополка. Самъ Поломанъ. женился передъ смертію на Евфиміи, дочери Мономаха. Большею частію наши князья того времени вступали въ родствениме союзы съ владѣтельными домами скандинавскими, англо-саксонскими, польскими, чешскими, венгерскими, византійскими.
Развитіемъ нашей торговли и промышленности мы обязаны тоже пришлому элементу, слѣдовательно Западу. До прихода варяговъ потребности славянскихъ племенъ были очень ограничены. Бѣдная земля производила мало, и бѣдный народъ, съ неразвитымъ бытомъ, не могъ нуждаться во многомъ. Всѣ славяне, поселившіеся на Гуси, жили одинаково, имѣли одинаковыя занятія, одинаковыя потребности и одинаковыя средства для ихъ удовлетворенія. Медъ, воскъ, звѣриныя кожи, хлѣбъ — вотъ все, что производила русская земля во всѣхъ своихъ концахъ, и у древлянъ, и у полянъ, и у кривичей, Слѣдовательно торговать другъ съ другомъ было не зачѣмъ. Но вотъ являются варяжскіе князья съ дружинами и въ скромную, полудикую жизнь славянъ новый элементъ вноситъ новыя потребности, Нужды воина разнообразнѣе, чѣмъ земледѣльца или охотника, и одними земледѣльческими и лѣсными продуктами Гуси удовлетворить ихъ нельзя. Воину нужна броня и оружіе, подчасъ щегольское; ему нужны нарядные кафтаны, въ которыхъ, напримѣръ, древляне, жившіе въ лѣсахъ, вовсе не нуждались; ему нужны кубки, чарки и ковши, чтобъ пить вино; онъ не хочетъ ѣсть деревянными ложками и требуетъ серебряныхъ, ему, кромѣ пѣннаго, зеленаго вина и меду, домашняго издѣлія, нужно виноградное вино, съ которымъ онъ познакомился за-моремъ. Всему этому можетъ удовлетворить только внѣшняя торговля и болѣе развитая внутренняя. И вотъ, благодаря пришествію варяговъ, Русь заключаетъ торговые договоры съ Греціею; на Руси являются довольно сильные центры — Новгородъ и Кіевъ — лежащіе на пути изъ Балтійскаго моря въ Черное, изъ варягъ въ греки. На свои сырыя произведенія, но преимуществу воскъ и мѣха, Русь вымѣнивала въ Константинополѣ греческія паволоки, вино, плоды, золото, серебро, лошадей; на востокѣ, у арабовъ, гдѣ особенно цѣнились русскіе горностаи и соболи, въ обмѣнъ получались дорогіе камни, бисеръ для ожерелій, разныя серебряныя и золотыя украшенія для женщинъ, пуговицы и бляхи для мужской одежды и конской сбруи, шелковыя и шерстяныя ткани. Торговыя сношенія съ Западомъ развились довольно скоро, такъ что при Ярославѣ I, около 1195 года, Новгородъ заключилъ, дошедшій до насъ, торговый договоръ съ нѣмцами и голландцами.
Христіанство, внѣшнія войны и торговля познакомили скоро славянъ съ новыми идеями и новыми потребностями: явилась грамотность и изученіе иностранныхъ языковъ. При Ярославѣ I началось даже книжное образованіе народа. Особенною любовью и ревностію къ распространенію грамотности отличались сыновья и внуки Ярослава. Напримѣръ, Всеволодъ Ярославичъ говорилъ на пяти иностранныхъ языкахъ и, что заслуживаетъ особеннаго вниманія, изучалъ эти языки не во время путешествій или походовъ, какъ изучали ихъ обыкновенно купцы и дружинники, а у себя дома. Святославъ Юрьевича" былъ великій охотникъ читать и любилъ принимать у себя ученыхъ, приходившихъ изъ Греціи и изъ западныхъ государствъ. Романъ Ростиславичъ Смоленскій устроилъ много училищъ, не хотѣлъ имѣть неученыхъ священниковъ, и на распространеніе грамотности и образованіе истратилъ все свое состояніе, такъ что когда онъ умеръ, то не на что было его похоронить. Михаилъ Юрьевичъ зналъ превосходно св. писаніе и владѣлъ греческимъ и латинскимъ языками такъ же свободно, какъ русскимъ. Ярославъ Владиміровичъ Галицкій зналъ тоже нѣсколько языковъ, читалъ много книгъ и заботился объ образованіи народа и духовенства. Духовенство, съ своей стороны, понимало не хуже князей необходимость образованія. Такъ одно духовное лицо XII вѣка писало: «если властители міра сего и люди, занятые заботами житейскими, обнаруживаютъ сильную охоту къ чтенію, то тѣмъ больше нужно учиться намъ и всѣмъ сердцемъ искать свѣденія въ словѣ божіемъ, писанномъ о спасеніи душъ нашихъ.» Конечно, этимъ словамъ и образовательной ревности князей не слѣдуетъ давать преувеличеннаго значенія. Мы говоримъ здѣсь не о качествѣ образованія того времени, мы приводимъ лишь факты, которые должны убѣдить читателя въ томъ, что Россія при своемъ зарожденіи помнила о своемъ родствѣ съ Западомъ, тяготѣла къ нему всѣми своими силами и только въ немъ имѣла своего наставника. Полудикій востокъ, съ его половцами, печенѣгами, финскими племенами, не могъ дать ничего славянамъ, находившимся на болѣе высокой степени цивилизаціи. Научить и развить могъ только Западъ, стоявшій на пути прогресса далеко впереди. И Западъ дѣйствительно научилъ насъ всему; онъ далъ намъ христіанство, онъ научилъ насъ читать, писать и иностраннымъ языкамъ; онъ далъ намъ свой способъ войны и свое оружіе, онъ научилъ насъ церковной и гражданской архитектурѣ; даже научилъ насъ торговать, наконецъ породнилъ нашихъ князей съ своими владѣтельными домами. Большей связи нельзя и выдумать. Россія вступила въ семью европейскихъ государствъ, и ей оставалось только идти дальше по пути прогресса, на который ее поставила Европа.
Но вотъ сцена исторіи мѣняется и вмѣсто того, чтобы идти впередъ, но пути прогресса, мы уходимъ назадъ, въ варварство.
III. править
Внутренній смыслъ факта, о которомъ будетъ говориться въ настоящей главѣ, важенъ потому, что служитъ новымъ подтвержденіемъ славянскаго безсилія. Русь пошла впередъ потому, что ее повела Европа; какъ только обстоятельства измѣнились и Русь была предоставлена сама себѣ — она пошла назадъ. Этому печальному событію въ исторіи интеллектуальнаго развитія Россіи не могли внѣшнимъ образомъ два обстоятельства — татарское нашествіе и удѣльная борьба.
Въ нашемъ обществѣ существуетъ до сихъ поръ ошибочное понятіе объ историческомъ значеніи татаръ въ судьбахъ Россіи. Обыкновенно думаютъ, что славяне изображали изъ себя источникъ всего чистаго, хорошаго, нравственнаго; источникъ этотъ сіялъ, какъ кристалъ на солнцѣ, пока не налетѣла на него туча съ востока и не излила на него всякую мерзость. Туча пронеслась, а излитая ею мерзость осталась въ источникѣ. Къ сожалѣнію, тутъ понята только внѣшняя сторона факта, внутренній же смыслъ его искаженъ.
Но извѣстіямъ, доступнымъ европейскимъ писателямъ, извѣстно, что татары (правильнѣе монголы) имѣли приплюснутое лицо, маленькіе глаза, рѣдкую бороду и отличались небольшимъ ростомъ. Жили они въ юртахъ, которыя перевозили съ собою, куда бы ни пошли. Народъ этотъ былъ кочевой, переступившій уже предѣлъ охотничьяго бита, но недоросшій еще до быта земледѣльческаго. Поэтому все богатство татаръ заключалось въ скотоводствѣ У нихъ были большія стада верблюдовъ, крупнаго рогатаго скота, овецъ и лошадей. Религія ихъ была очень проста. Они вѣрили въ единаго Бога, творца всего міра, источника человѣческаго счастія и несчастія; но своему богу они де молились, а поклонялись идоламъ, сдѣланнымъ изъ метала, и приносили имъ жертвы. Монголы вѣрили въ будущую жизнь; но нѣсколько на магометанскій ладъ, ибо думали, что на томъ свѣтѣ будутъ жить также, какъ на землѣ. Въ отношеніи нравственности татары представляли совершенную противоположность тому, что о нихъ думаютъ патріоты московскаго міровоззрѣнія. Татары никогда не бранились и не дрались между собою, воровства они совсѣмъ не знали, и потому ихъ юрты никогда не запирались. У нихъ было многоженство; каждый татаринъ бралъ столько женъ, сколько былъ въ состояніи содержать. Женщины исполняли всѣ домашнія работы, а мужчины охотились, да упражнялись въ стрѣльбѣ и имѣли высшій надзоръ за своимъ скотоводствомъ. Несмотря на такую подчиненную, рабочую роль, женщины пользовались у татаръ уваженіемъ, ихъ щадили и берегли. Ханши имѣли большое вліяніе на внутреннія и внѣшнія дѣла; имъ, но закону, принадлежало регенство, въ случаѣ малолѣтства хана. При торжественныхъ пріемахъ подлѣ хана сидѣла всегда его жена или даже нѣсколько женъ. — Даже магометанинъ Узбекъ не отступалъ отъ этого правила и не придавалъ пятницѣ особеннаго значенія. Плано-Карпини, бывшій въ Ордѣ у Чингисъ-Хана, разсказываетъ, что татары отличаются замѣчательной вѣротерпимостію. Терпимость была предписана у нихъ закономъ. По постановленію Чингисъ-Хана служители всѣхъ религій, безъ исключенія, были освобождены отъ платежа дани. Въ самомъ семействѣ Тимура были христіане, и онъ на собственный счетъ держалъ греческихъ духовныхъ, которые совершенно свободно отправляли богослуженіе въ церкви, находившейся противъ ставки хана. Рубруквисъ былъ свидѣтелемъ, какъ предъ ханомъ Мангу совершали службу сначала христіане, потомъ магометанскіе муллы и наконецъ язычники. Къ покореннымъ народамъ монголы относились съ такою же терпимостію. Они не вмѣшивались въ ихъ внутреннее управленіе, предоставляли имъ полную свободу жить и дѣйствовать по своимъ обычаямъ и законамъ, и требовали только одного — чтобы покоренный народъ ходилъ съ ними на войну и платилъ имъ дань. Какъ народъ полудикій, монголы конечно не отличались кротостію нрава: кротость была бы вредна ихъ политической самостоятельности, и вотъ Чингисъ-Ханъ установляетъ не щадить врага и его имущества, ибо плодъ пощады — сожалѣніе.
Но если бы татары были во сто разъ хуже того, чѣмъ они были въ дѣйствительности, то и въ этомъ случаѣ ихъ зловредное вліяніе, на Русь не могло бы быть велико, ибо извѣстно, что татарскій гнетъ былъ силенъ только въ первые 25 лѣтъ; но за тѣмъ онъ былъ не замѣтенъ; баскаки изчезли и князья сами распоряжались сборомъ съ народа дани. Татары, можетъ быть, и совсѣмъ бы оставили Русь въ покоѣ, если бы не наши удѣльные князья, которые сами наводили другъ на друга татарскія полчища, и сами вызывали татарское вмѣшательство въ наши внутреннія дѣла. Былъ періодъ, когда въ теченіе 50 лѣтъ Русь не видѣла ни одного татарина.
Изъ этихъ двухъ фактовъ читатель можетъ заключить, во-первыхъ, что татары нисколько не подавляли насъ своимъ вліяніемъ и предоставляли намъ полную свободу жить такъ, какъ мы жили прежде; — что было вообще въ принципѣ монголовъ, которые, покоривъ народъ и наложивъ на него дань, держали себя за тѣмъ въ сторонѣ, не вмѣшиваясь во внутреннее управленіе, — а во-вторыхъ, что татарское вліяніе, если бы оно существовало, могло быть только хорошее: татары были народъ честный, трезвый, вѣротерпимый, кроткій въ обращеніи съ женщинами. Если все это такъ, если татары являются такимъ образомъ чуть не благодѣтелями нашими, то татарское вліяніе не кабинетная ли выдумка московскихъ славянофиловъ? Позволительно ли говорить о татарскомъ вліяніи, когда его не было? Позволительно, ибо татарское вліяніе было въ дѣйствительности; но только не въ томъ, въ чемъ видятъ его люди близорукіе.
Татарское вліяніе было прежде всего чисто-экономическое. Бѣдному народу, раззоряемому усобицами князей, платить дань было тяжело: бѣдные становились еще бѣднѣе, потребности и безъ того ограниченныя дѣлались еще ограниченнѣе. Слѣдовательно, татары мѣшали матеріальному благосостоянію народа. Проницательный читатель можетъ конечно замѣтить на это, что если бы съ народа не брали дань татары, то ее брали бы удѣльные князья и народу не было бы легче, потому что его во всякомъ случаѣ держали бы на минимумѣ матеріальныхъ средствъ и потребностей. Замѣчаніе хотя и справедливо, но тѣмъ не менѣе оно не уничтожаетъ сказаннаго ранѣе, ибо кромѣ дани татары раззоряли насъ набѣгами: но своему монгольскому обычаю татары истребляли все, что попадалось имъ на пути, и клали землю пусту. Правда, набѣги были рѣдки, но они все-таки были, а слѣдовательно было и опустошеніе.
Другое вліяніе, менѣе бросающееся въ глаза, заключалось въ томъ, что татары отвлекали наше вниманіе отъ Запада, тянули насъ къ Востоку, заставляли насъ быть на сторожѣ. Они способствовали тому, что отдавшись внутреннимъ усобицамъ, мы еще больше сосредоточились въ себѣ. Но почему же такое вліяніе должно оказываться зловреднымъ? Почему намъ было не хорошо сосредоточиться въ себѣ? Отвѣтомъ на этотъ вопросъ служатъ реформы Петра I, и цѣлый рядъ преобразованій, продолжающихся до нашихъ дней, — преобразованій, которыми мы хотимъ нагнать то, въ чемъ отстали отъ своихъ просвѣщенныхъ сосѣдей: татары и внутреннія усобицы отдѣлили насъ отъ Запада, заставили насъ жить своимъ умомъ и мы ушли въ болото. Всѣ свои силы мы направили на то, чтобы бродить съ мѣста на мѣсто и воевать другъ съ другомъ, и хотя съ одной стороны въ результатѣ этой неустанной вѣковой борьбы явилось московское государство, но за то съ другой такая внутренняя порча, противъ которой пришлось принимать самыя энергическія, быстрыя средства. Ничего бы этого не могло случиться, если бы въ русскихъ было больше умственныхъ и нравственныхъ средствъ. Нашъ удѣльный періодъ вовсе не единственное исключеніе въ исторіи человѣчества. Каждый народъ путемъ внутренней борьбы дошелъ до единства; европейскій феодальный періодъ есть явленіе аналогичное съ нашимъ удѣльнымъ періодомъ; ужасы и жестокости инквизиціи превосходятъ звѣрство всякаго людоѣдства. Отчего же въ европейцахъ не явилось тѣхъ печальныхъ нравственныхъ послѣдствій, которыми поражаетъ насъ Русь за два столѣтія до Петра I? Отчего Европа, покончивъ свои ожесточенныя внутреннія войны и развязавшись съ изувѣрствомъ инквизиціи, мгновенно превратилась въ страну кротости и гуманности? Пространственность и суровая природа насъ оправдать не могутъ. Мало ли странъ богатыхъ землею, богатыхъ лѣсами и болотами и лежащихъ еще восточнѣе. Обратите вниманіе хотя на тѣхъ же самыхъ монголовъ, которымъ приписывали нѣкогда всю нравственную порчу русскихъ. Народъ пришелъ изъ самаго глубокаго востока, народъ кочевой, полудикій, завоевательный, у котораго лежало въ принципѣ разливать смерть и опустошеніе, и что же? народъ этотъ оказывается идеаломъ добродѣтели сравнительно съ русскими временъ Іоанна III. Этотъ самый народъ, давъ новую династію Китаю, явился тамъ прогрессивной силой. Монгольскіе государи не только не тронули учрежденій Китая, не только не затрубили его, но напротивъ способствовали сношеніямъ съ иностранцами. Зная терпимость монголовъ, Европа выслала въ Китай своихъ миссіонеровъ, и христіанскіе епископы находились въ этой странѣ во все время владычества монгольской династіи. Монголы конечно варвары, они конечно разрушительная сила, но вотъ историческіе факты, которые доказываютъ, что этой силой управляла высокая мудрость. При Чингисъ-Ханѣ монголы покоряютъ Китай и всю Азію, они разливаются всесокрушающей силой по цѣлой половинѣ Европы, дикари повидимому думаютъ только объ опустошеніяхъ и несутъ ей собою повсюду смерть. Но вглядитесь пристальнѣе въ монгольскую систему, и въ этомъ варваризмѣ ея вы увидите глубокую правительственную мудрость, высшій либерализмъ. Они царствуютъ надъ китайцами и арабами, надъ русскими и поляками, надъ обѣими Индіями и поклонниками Магомета. Въ Китаѣ, Кубилай-Ханъ, внукъ Чингиса, усвоиваетъ всѣ военныя изобрѣтенія китайцевъ и идетъ съ ними противъ киновъ: побѣдивъ, онъ отдалъ землю ея прежнимъ владѣльцамъ, онъ заботился о ея культурѣ, о безопасности и спокойствіи земледѣльца, онъ учреждаетъ школы, уменьшаетъ налоги, устраиваетъ новую систему каналовъ; подъ его управленіемъ Китай цвѣтетъ и благоденствуетъ, точно на престолѣ сидитъ одинъ изъ добродѣтельнѣйшихъ потомковъ Яо, Шуна или Ю. И въ то время, какъ надъ китайцами Кубилай-Ханъ царитъ какъ истый китайскій императоръ, онъ оставляетъ своихъ монголовъ быть такими же монголами, какими они были прежде. Куда бы ни являлись монголы, они умѣли встать повсюду въ уровень съ лучшими стремленіями страны; они являлись организаторами, помогали исторіи покореннаго ими народа. И у насъ московское единодержавіе одолжено своимъ успѣхомъ монголамъ; татары помогли московскимъ князьямъ одолѣть своихъ противниковъ. Изъ всего сказаннаго о монголахъ слѣдуетъ только то, что они изображали собой культурную, прогрессивную историческую силу, и уже конечно своими личными качествами не могли внести безнравственности и общественной порчи. А если такимъ образомъ монголы не могли имѣть и не имѣли прямаго вліянія на нашу общественную и частную нравственность, если такого же вліянія не могла имѣть природа страны, то остается искать причину въ насъ самихъ. Внутреннюю причину этого явленія опредѣляетъ превосходно одна старая пѣсня: «сила по жилочкамъ такъ и переливается; грузно отъ силушки, какъ отъ тяжелаго бремени». Внѣшней же причиной, давшей силушкѣ такое вредное направленіе, явились усобицы князей на первомъ планѣ, а на второмъ, почти въ тѣни, татарское вмѣшательство, вызванное нашими же князьями, и пограничная татарская стоянка, отвлекавшая наше вниманіе отъ Запада на Востокъ.
Нашъ героическій періодъ и время богатырей, когда намъ было очень грузно отъ силушки, тянулось нѣсколько вѣковъ. Въ началѣ этого героическаго періода мы видимъ Добрыней Никитичей, Илій Муромцевъ, а въ концѣ его, передъ Петровскимъ періодомъ, Ивановъ Грозныхъ, Никоновъ, Аввакумовъ и высшій предѣлъ, до котораго только можетъ возвышаться старая сила, въ Стенькѣ Разинѣ.
Славяне, которыхъ хвалили иностранцы за кротость нрава, и въ народномъ характерѣ которыхъ не было воинственности, съ приходомъ варяжскихъ князей и ихъ лихихъ дружинниковъ превращаются внезапно въ богатырей. Воинственные князья, которымъ внѣ войны дѣлать было нечего, съ перваго вступленія на славянскую землю, начинаютъ совершать далекіе походы; а потомъ, когда оказалось, что имъ можно воевать и не совершая слишкомъ далекихъ путешествій, начали воевать другъ съ другомъ. При такомъ поворотѣ исторіи отъ мирнаго земледѣльческаго процвѣтанія къ воинственности, воинъ долженъ былъ получить весьма высокое значеніе; богатырямъ было выгодно, личныя достоинства военнаго характера цѣнились высоко и потому понятно, что каждый, у кого имѣлась хотя малѣйшая къ тому возможность, старался попасть въ богатыри, прославить себя героемъ, блеснуть своими личными качествами. Такъ какъ отъ дружинника требовалось только богатырство и силушка недающая покою, то объ дружину брался всякій, безъ различія вѣроисповѣданія и національности — лишь бы могъ быть хорошимъ витяземъ. У Игоря, напримѣръ, служили ятвяги, у Святослава въ дружинѣ былъ всякій народъ скандинавскіе витязи, особенно знатные, бывали постоянно людьми наиболѣе приближенными къ нашимъ князьямъ. Въ тоже время славянская Русь создала и своихъ богатырей, ибо въ княжеской дружинѣ жилось хорошо и пировалось весело, и жены дружинниковъ щеголяли въ золотѣ.
Вступивъ разъ на путь военнаго насилія, Руси оставалось только идти имъ дальше, по всѣмъ неизбѣжнымъ его послѣдствіямъ, ибо малое насиліе ведетъ къ большому; часто повторяющаяся грубость къ огрубенію. Особенно испортились нравы русскихъ, когда сѣверные князья стали бороться за преобладаніе. Прежде они воевали за родовое старшинство, за извѣстное наслѣдіе, слѣдовательно въ основѣ борьбы лежало все-таки право, теоретическій идеалъ, юридическая правота. Но когда вопросъ свелся къ преобладанію, къ господству, къ исключительному первенству, то единственнымъ нравомъ явилась сила и средства стали безразличны. Сильный сталъ подавлять слабаго, и всѣ средства считались дозволительными. У кого не доставало матеріальной силы, тотъ пускалъ въ ходъ хитрости, ложь, обманъ, коварство; своя дружина оказалась слабой, но были деньги — приглашались татары; а то и на колѣняхъ, или другими способами, вымаливалась или добывалась татарская помощь. Хорошимъ средствомъ устраненія соперника считалось ослѣпленіе, а потомъ и убійство. Походы князей одного на другого превратились въ совершенныя нашествія гунновъ — клали землю нусту, грабили, жгли, убивали, безчестили женщинъ. При повальности войны и вѣчныхъ военныхъ насиліяхъ грубость проникла во весь русскій бытъ, въ слово и дѣло. Каждый долженъ былъ спасать свою жизнь и свое имущество; женщину отъ оскорбленія пришлось запереть въ теремъ; безопасность изчезла, каждый тащилъ чужое, татьба сдѣлалась общею язвою и губила собственность; разбой и воровство превратились въ повседневное явленіе. Таже жестокость проникла и въ уголовное право: явилось тѣлесное наказаніе, калѣченіе, мучительныя казни. «И стали ябедники, говоритъ лѣтописецъ, изнарядили четы, обѣты и крестныя цѣлованія на неправды, начали грабить по селамъ, волостямъ и по городу (Новгородъ) и были мы въ поруганіи сосѣдямъ нашимъ, сущимъ окрестъ насъ; были но волости изъѣзды великіе и боры частые; крикъ, рыданіе, вопль и клятва отъ людей на старѣйшихъ нашихъ и на городъ нашъ, потому что не было въ насъ милости и суда правого». Правда изчезла не только въ судахъ, но и во всемъ внутреннемъ управленіи, вездѣ явился подкупъ, и вездѣ сильный и богатый сталъ брать перевѣсъ надъ бѣднымъ и слабымъ. Такого разложенія нравовъ не зналъ никогда славянскій міръ, и не видѣла у себя западная Европа. Пьянство, которымъ не гнушались въ первое время только дружинники, сдѣлалось повальнымъ. Великій князь Василій Васильевичъ писалъ своимъ посельскимъ и приказчикамъ: «говорилъ мнѣ отецъ мой Іона митрополитъ, что ваши люди ѣздятъ въ митрополичьи села по праздникамъ, по пирамъ и по братчинамъ, незваные, и на этихъ пирахъ происходятъ душегубство, воровство и другихъ лихихъ дѣлъ много: и я, князь великій, далъ митрополиту грамоту, что въ его села по праздникамъ, пирамъ и братчинамъ никому незванымъ не ѣздить». Съ развитіемъ насилія во всѣхъ его видахъ, въ этой войнѣ всѣхъ противъ всѣхъ, погибло и прежнее княжеское образованіе. Вмѣсто князей, говорившихъ на многихъ иностранныхъ языкахъ и раззорявшихся на образованіе народа, явились князья неграмотные. Дмитрій Донской былъ обученъ грамотѣ худо; Василіи Темный не былъ ни грамотенъ, ни книженъ. Да и зачѣмъ была нужна грамота, когда общество знало только одно дѣло — войну сильнаго противъ слабаго; когда оно, отдѣлившись отъ Запада и его интересовъ, направило всѣ свои силы на внутреннюю вражду. Даже обыкновенныя, не особенно продолжительныя войны, ведутъ къ упадку промышленности, торговли и къ огрубенію нравовъ; къ чему же должна была привести Россію безпрестанная внутренняя война, продолжавшаяся нѣсколько вѣковъ, и при томъ война не ради какой нибудь цѣли, какъ реформаціонная война Германіи, а война изъ-за простаго стремленія къ преобладанію? Въ этотъ злосчастный періодъ русской исторіи обнаружилась вся слабость русскаго интеллекта и перевѣсъ надъ нимъ сырой, черноземной силы. Китай переживалъ подобную же эпоху анархіи и насилія; правда, что и онъ не сохранилъ своихъ нравовъ въ чистотѣ, но правда и то, что онъ создалъ Конфуція, одно изъ вліятельнѣйшихъ народныхъ философовъ, какого только видѣлъ міръ, и обновилъ всю свою жизнь. Это фактъ большой интеллектуальной и нравственной силы народа. У насъ же христіанское поученіе оказалось безсильнымъ предъ расходившейся силушкой; страна не создала ни одного научнаго нравственнаго философа, оказалась совершенно безсильной выработать разумныя формы общественной и частной жизни, и чтобы поставить Русь снова на путь порядочности, съ котораго она сошла, потребовался Петръ I и помощь Европы. Противники петровскихъ реформъ говорятъ, что все сдѣлалось бы само собою, и не въ ущербъ нашей славянской самостоятельности. Можетъ быть; но только вѣрно то, что еще и наши внуки были бы помѣщиками и не знали бы гласнаго суда. Что же касается до нашей самостоятельности, то тысячелѣтній историческій опытъ, кажется, доказалъ достаточно, что самостоятельно мы дошли только до варварства и полной грубости нравовъ, а въ тѣхъ случаяхъ, когда требовалось высшее проявленіе интеллектуальныхъ силъ, мы обращались всегда за помощью къ Западу. Будь своя сила, зачѣмъ бы обращаться?
IV. править
Изъ фактовъ настоящей главы читатель увидитъ нагляднѣе значеніе героическаго удѣльнаго періода и погони за московскимъ преобладаніемъ въ исторіи интеллектуальнаго развитія Россіи. Я представлю читателю пара я ель между славянскимъ бытомъ до образованія Руси и бытомъ русскихъ московскаго государства.
Славяне производили на иностранцевъ очень выгодное впечатлѣніе. Это былъ народъ высокій, стройный, съ темнорусыми волосами, съ темноватыми оттѣнками кожи. Славяне отличались простымъ, но преимуществу земледѣльческимъ бытомъ и простыми неиспорченными нравами. Они были честны, гостепріимны, добры, кротки въ обращеніи съ плѣнными, которымъ, но истеченіи извѣстнаго срока, позволяли возвращаться на родину, и не отличались воинственностію. Славяне жили родовымъ бытомъ и вслѣдствіе этого въ ихъ общественной жизни замѣчалось полнѣйшее отсутствіе единства. Роды не могли ни въ чемъ согласиться между собою. Одинъ хочетъ того, другой другого, если иногда и случится, что остановятся на одномъ мнѣніи, то при первомъ же случаѣ снова расходятся, потому что каждый хочетъ быть первымъ и никто не хочетъ повиноваться другому. Въ семейномъ быту славяне отличаются кротостію, Женщины пользовались свободою, въ особенности дѣвушки, онѣ сходились съ молодыми людьми на игрища и дѣло нерѣдко кончалось тѣмъ, что дѣвушки убѣгали изъ родительскаго дома съ выбранными ими самими женихами. По отзывамъ иностранныхъ писателей, славянскія жены отличались большою привязанностію къ своимъ мужьямъ.
Свѣденія эти, не смотря на свою неполноту, совершенно достаточны для составленія безошибочнаго заключенія въ общемъ характерѣ славянъ. Мы видимъ, что это былъ народъ кроткій и, честный, съ наклонностію къ земледѣльческому быту и нерасположенный къ воинственнымъ занятіямъ. Теперь взглянемъ на нравы того же самаго народа, какимъ онъ является спустя 600 лѣтъ послѣ призыва варяжскихъ князей. Къ концу XV столѣтія московское государство сложилось уже вполнѣ: оно не знало больше ни усобицъ удѣльныхъ князей, ни татарскихъ нашествій. Какой же бытъ выработало себѣ это государство?
Къ концу XV столѣтія мы находимъ государство съ могущественнымъ княземъ во главѣ. Герберштейнъ говоритъ, что Василій Ивановичъ своею властію надъ подданными превосходилъ всѣхъ монарховъ на бѣломъ свѣтѣ; что онъ имѣлъ неогранниченную власть надъ жизнію и имуществомъ какъ лицъ свѣтскихъ, такъ и духовныхъ. О московскомъ войскѣ Герберштейнъ говоритъ, что оно нападаетъ смѣло, но не выдерживаетъ и какъ будто говоритъ врагу: «Бѣги, а не то мы побѣжимъ». Московскіе полки надѣются больше на свою многочисленность, чѣмъ на искуство. На общественныя обязанности москвичи смотрѣли, какъ на кормленіе, какъ на средство быть сытымъ. Такъ бояринъ Яковъ Захарьичъ, назначенный въ Кострому намѣстникомъ вмѣстѣ съ Иваномъ Судимонтомъ, билъ челомъ великому князю, что имъ обоимъ на Костромѣ сытымъ быть не съ чего. Другому воззрѣнію, впрочемъ, явиться было и не возможно, потому что поборы опредѣлялись закономъ. Напримѣръ, въ уставной грамотѣ Василія крестьянамъ артемовскаго стана въ переяславскомъ уѣздѣ точно опредѣляется количество поборовъ, которые шли съ крестьянъ мѣстнымъ чиновникамъ. Для поборовъ опредѣлены три срока: Рождество, Святая и Петровъ день. Но при вступленіи волостеля въ должность, онъ можетъ брать отъ крестьянъ только то, что они дадутъ добровольно. Подобныя ограниченія, разумѣется, не вели ни къ чему и система поборовъ и кормленія создала лихоимство и вымогательство. Взяточничествомъ отличались всѣ и сильные, и слабые, каждый старался вымогать, гдѣ было можно. Послѣ смерти извѣстнаго псковскаго дьяка Мунехива былъ найденъ записанный имъ расходъ денегъ на взятки разнымъ московскимъ боярамъ, дьякамъ, дѣтямъ боярскимъ. Вмѣстѣ съ кормленіемъ явилось пожалованіе селъ и деревень въ прокъ, въ вотчину, съ правомъ дарить, продавать, мѣнять, передавать по духовному завѣщанію. Иногда при этомъ жаловалось и право суда. Оставалось только прикрѣпить крестьянъ къ землѣ, что и не заставило ждать себя долго. Какъ обращались господа съ своими крестьянами, видно изъ слѣдующаго письма Іосифа Волоцкаго къ одному знатному боярину. «Слухъ до меня, господинъ, дошелъ про твое благородство, писалъ Іосифъ, будто велико твое немилосердіе и нежалованіе къ рабамъ и сиротамъ домашнимъ, тѣснота, скудость въ тѣлесныхъ потребахъ, голодомъ таютъ, наготою страждутъ… Писаніе повелѣваетъ рабовъ какъ братій миловать, питать и одѣвать и о душахъ ихъ заботиться, научать на всякія добрыя дѣла; если же рабы и сироты у тебя въ такой тѣснотѣ, то не только имъ нельзя добрыхъ дѣлъ дѣлать, но, умирая съ голоду, они не могутъ удержаться отъ злыхъ обычаевъ». А злой обычай заключался главнѣйшіе въ воровствѣ и разбоѣ. Разбои производились повсюду; въ Москвѣ занималась этимъ между прочимъ боярская прислуга. О размѣрѣ разбоевъ читатель можетъ судить изъ слѣдующихъ фактовъ. «Въ 1476 г. собрались новгородскіе боярскіе ключники и ударились ночью разбоемъ со всею ратною приправою на псковскую волость Гостятино». Это чистый набѣгъ. Или, приходитъ однажды на Двину, изъ Новгорода, сборщикъ архіенискоиской дани и полагая, что въ Сійскомъ монастырѣ много богатства, послалъ на монастырь разбойниковъ. Контарини пишетъ, что, отправившись изъ Житоміра, онъ ѣхалъ цѣлый день большимъ лѣсомъ чрезвычайно опаснымъ по причинѣ всякаго рода бродягъ, его наполняющихъ. Такая же грубость проникла и во всѣ нравы и пьянство вошло даже въ придворный обычай. О венгерскомъ послѣ при Василіѣ говорится: "ѣлъ у великаго князя, а послѣ стола князь великій посылалъ поить его; посолъ въ ту ночь пьяный разшибся и не могъ быть на другой день съ королевскими рѣчами. Отношенія къ женщинѣ тоже измѣнились совершенно. Молодые люди высшихъ сословій обыкновенно не видывали своихъ невѣстъ до самаго брака, потому что женщинъ стали держать въ заверти. И этотъ обычай былъ заимствованъ нами вовсе не отъ татаръ, а придуманъ своимъ умомъ, какъ средство противъ нравственной порчи. Высшее общество хотѣло спасти своихъ женщинъ отъ безнравственности и разврата, въ которые впалъ народъ. Вотъ что было предъявлено собору 1551 г. самимъ царемъ о безнравственности народа и духовенства: «у владыкъ бояре, дьяки, тіуны, десятники и недѣльщики судятъ и управу чинятъ непрямо, волочатъ и продаютъ съ ябедниками вмѣстѣ, а десятники поповъ по селамъ продаютъ безъ милости, дѣла сочиняютъ съ ябедниками, а жонки и дѣвки, съ судьею но сговору, чернцовъ, поповъ и мірянъ обвиняютъ ложно въ насиліяхъ и позорѣ; въ монастыряхъ нѣкоторые постригаются для покоя тѣлеснаго, чтобы всегда бражничать… все богатство монастырское держатъ власти съ своими родственниками, боярами, гостями, пріятелями и друзьями… Милостыню и кормъ готовый, хлѣбъ, соль, деньги и одежду но богадѣльнымъ избамъ во всѣхъ городахъ даютъ изъ царской казны; христолюбцы также милостыню подаютъ; но въ богадѣльные домы вкупаются; у приказчиковъ мужики съ женами, а прямые нищіе, больные и увѣчные безъ призору по міру ходятъ; монахи и монахини, ноны и міряне, мужчины и женщины съ образами ходятъ и собираютъ на церковное строеніе: иноземцы этому дивятся… старецъ на лѣсу келью поставитъ или церковь срубитъ, да пойдетъ по міру съ иконою просить на сооруженіе, у царя земли и руги проситъ, а что соберетъ, то пропьетъ… Въ церквахъ стоятъ въ тафьяхъ и шапкахъ, съ палками, говоръ и ропотъ, и всякое прекословіе, и бесѣды, и срамныя слова; попы и дьяконы поютъ безчинно, церковные причетники всегда пиши, безъ страху стоятъ и бранятся; попы въ церквахъ дерутся между собою и въ монастыряхъ тоже.» Къ этимъ замѣчаніямъ царя соборъ прибавляетъ, что «на свадьбахъ играютъ скоморохи и какъ къ церкви вѣнчаться поѣдутъ, священникъ съ крестомъ ѣдетъ, а передъ нимъ скоморохи съ играми бѣсовскими рыщутъ. Нѣкоторые тлжутся непрямо и, поклепавъ, крестъ цѣлуютъ или образа святыхъ, на полѣ бьются и кровь проливаютъ…(Мужчины и женщины, монахи и монахини моются въ баняхъ въ одномъ мѣстѣ…) По дальнимъ сторонамъ ходятъ скоморохи, собравшись большими ватагами до 60, 70 и до 100 человѣкъ, по деревнямъ у крестьянъ силою ѣдятъ и пьютъ, изъ клѣтей имѣніе грабятъ, а но дорогамъ людей разбиваютъ. Дѣти боярскіе и люди боярскіе и всякіе бражники зернью играютъ и пропиваются, ни службы не служатъ, ни промышляютъ, и отъ нихъ всякое зло чинится: крадутъ и разбиваютъ и души губятъ. По погостамъ и селамъ ходятъ лживые пророки, мужики, женщины и дѣвицы и старыя бабы, нагія и босыя, волосы отростивъ и распустя, трясутся и убиваются…» Если русское общество въ нравственномъ отношеніи ушло такъ далеко, за то въ экономическомъ оно не двинулось съ мѣста. Московское государство, какъ и древняя Русь, занималось хлѣбопашествомъ, звѣроловствомъ, рыболовствомъ и пчеловодствомъ и производило торговлю лишь сырыми произведеніями своей страны.
Правительство знало все это; правительство придумывало разныя средства противъ зла, грозило ослушникамъ и злымъ людямъ кнутомъ, Сибирью, смертной казнію, однимъ словомъ правительство дѣлало все, что только было въ состояніи придумать, и вотъ что мы узнаемъ о состояніи русскаго общества XVII столѣтія.
Московское государство стало еще крѣпче, и царь сильнѣе того московскаго князя, о которомъ Герберштейнъ сказалъ, что онъ своею властію надъ подданными превосходитъ всѣхъ монарховъ въ цѣломъ свѣтѣ. Дружинники изчезли окончательно и дружинныя отношенія смѣнились новыми. О русскомъ войскѣ современникъ пишетъ: "у пѣхоты ружье было плохо и владѣть имъ не умѣли, только боронились ручнымъ боемъ, кольями и бердышами, и то тупыми, и на бояхъ мѣняли своихъ головъ но три, по четыре и больше, на одну непріятельскую голову. На конницу смотрѣть стыдно: лошади негодныя, сабли тупыя, сами скудны, безнадежны, ружьемъ владѣть не умѣютъ; иной дворянинъ и зарядить пищали не умѣетъ, не только что выстрѣлить въ цѣль; убьютъ двоихъ или троихъ татаръ и дивятся, ставятъ большимъ успѣхомъ, а своихъ хотя сотню положили — ничего! Нѣтъ попеченія о томъ, чтобы непріятеля убить, одна забота — какъ бы домой поскорѣй. Молятся: дай Боже рану нажить легкую, чтобъ немного отъ нея поболѣть и отъ великаго государя получить за нее пожалованіе. Во время бою того и смотрятъ, гдѣ бы за кустомъ спрятаться; иные цѣлыми ротами прячутся въ лѣсу или въ долинѣ, выжидаютъ, какъ пойдутъ ратные люди съ бою и они съ ними, будто также съ бою, ѣдутъ въ станъ. Многіе говорили: «дай Богъ великому государю служить, а саблю изъ ноженъ не вынимать!» Гражданская сила была не лучше военной. Великій государь сидѣлъ въ думѣ съ боярами о дѣлахъ. "Бояре, окольничіе и думные дворяне садятся по чинамъ, отъ царя поодаль, на лавкахъ, бояре подъ боярами, кто кого породою ниже, окольничіе подъ боярами, думные дворяне, подъ окольничими, также но породѣ, а не по службѣ. И тутъ иное дѣло не обходилось безъ смуты: Пушкины пошли въ тюрьму, побранившись, съ Долгорукими въ то время, какъ государь сидѣлъ съ боярами. Когда всѣ усадятся, государь объявляетъ свою мысль и приказываетъ, чтобъ бояре и думные люди, помысля, къ тому дѣлу дали способъ. Тутъ всякій, кто имѣетъ способъ въ головѣ, объявляетъ свою мысль, а иные, "брады свои уставя, « ничего не отвѣчаютъ, потому что царь жалуетъ многихъ въ бояре не по разуму ихъ, но но великой породѣ и многіе грамотѣ не учены». Въ царской думѣ, въ приказахъ засѣдали люди болѣе знатные, но затѣмъ оставалось еще много менѣе родовитыхъ служилыхъ людей, которымъ нужно кормиться. И вотъ они бьютъ челомъ въ воеводы. Воевода — это главный правительственный провинціальный центръ; онъ большая сила, которую нужно задобрить и кормить хорошо. Воеводское управленіе было все расчитано такъ, чтобы кормленіе выходило какъ можно выгоднѣе. Вотъ что читаемъ мы, напримѣръ, въ расходной книгѣ земскаго старосты: «1 сентября несено воеводѣ: пирогъ въ пять алтынъ, налимовъ на 26 алтынъ; подьячему пирогъ въ 4 алтына 2 деньги, другому подьячему пирогъ въ 3 алтына 4 деньги, третьему пирогъ въ 3 алтына 2 деньги. 2 сентября четверть говяжья 12 алтынъ 4 деньги, щука 6 алтынъ, подьячему четверть говядины 9 алтынъ 4 деньги. 3 сентября воеводѣ щукъ на 19 алтынъ, да на воеводскій дворъ лопата въ 2 деньги, 100 свѣчъ сальныхъ-8 алтынъ 2 деньги, бумаги 5 дестей — 11 алтынъ 4 деньги. 5 сентября воеводѣ четверть говяжью» и т. д. Хотя приноси и не отличались скудостію, но не смотря на то, были установлены особыя приношенія въ праздники, въ царскіе дни «въ почесть для царскаго величества» и на торжественные обѣды, за которые приглашенные должны были щедро отдаривать воеводъ. При всякомъ служебномъ или неслужебномъ столкновеніи народа или его представителей съ воеводами или другими правительственными лицами, слѣдовали непремѣнно приношенія. Является, напримѣръ, мірской посыльщикъ въ городъ для взноса денегъ и въ записной его книжкѣ является слѣдующій расходъ: "ходилъ къ воеводѣ, несъ хлѣбъ, да калачъ въ 2 алтына, да мяса задь говяжью 26 алтынъ 4 деньги, да свиную тушу въ рубль, да баранью тушу 13 алтынъ, деньгами 3 рубля, людямъ его далъ 2 деньги, племяннику его рубль, другому племяннику 10 алтынъ, боярынѣ рубль, дворецкому 21 алтынъ, людямъ на весь дворъ 21 алтынъ, ключнику 10 денегъ, малымъ ребятамъ 2 алтына, деньщикамъ 2 алтына, подклѣтнымъ 3 алтына… На эти поборы, впрочемъ, никто не жаловался; они получили право гражданства, но иногда народу становилось не въ терпежъ и тогда шла къ царю, напримѣръ, такая челобитная: «Пріѣхалъ воевода и взялъ съ насъ по пріѣздѣ 120 рублей денегъ, бралъ съ насъ всякій мѣсяцъ на хлѣбъ по 12 рублей, да хлѣба по четверти ржи, по четверти овса, по четверти ячменя съ сошки, итого по 99 четвертей на годъ, да по пяти и но шести пивъ, а всякое пиво становится по три четверти хлѣба; къ Рождеству христову и къ Велику дню по полти мяса, итого по 126 полтей на годъ, да къ Петрову дню по барану съ сошки, да по 2000 яицъ, да на всякій день мелкими припасами мясомъ, рыбою и калачами» и т. д. Иногда случалось, что народъ, приведенный въ отчаяніе ненасытностію черезъ чуръ прожорливаго воеводы, приходилъ къ нему съ бунтомъ и отказывался отъ всякихъ платежей. Въ той или другой формѣ, по кормленіе было повсюду. Когда Ѳедоръ Андреевичъ Милославскій назначался посломъ въ Персію и Гордонъ задумалъ поступить къ нему въ свиту, то, отправившись къ Милославскому съ просьбою, онъ далъ ему 100 золотыхъ, да его дворецкому подарокъ въ 20 золотыхъ. Когда по случаю челобитной солдатъ на Гордона князь Ромодановскій защищалъ его у царя, то счелъ необходимымъ прибавить. «Я говорю это не потому, что Гордонъ мнѣ далъ что нибудь или обѣщалъ, но зная его усердіе къ службѣ царскаго величества». Вслѣдствіе круговой поруки кормилъ и царь. Знатнымъ и незнатнымъ давались отъ царя разныя подачки. На казенномъ дворѣ. Алексѣя Михайловича перебываетъ въ годъ болѣе 18,000 одного русскаго духовенства за сукнами, не считая высшаго и низшаго греческаго духовенства, которому было росписано, въ какіе сроки оно должно являться въ Москву за подарками. Каждый день на государевъ столъ и на подачи боярамъ, думнымъ людямъ и спальникамъ расходилось больше 3,000 блюдъ. Однихъ рыбныхъ запасовъ исходило въ годъ больше чѣмъ на 100,000 рублей. Это взаимное кормленіе было только однимъ изъ слѣдствій всеобщей бѣдности и нищеты. Злосчастная судьба поставила Россію въ необходимость вести постоянно съ кѣмъ нибудь войну: то половцы и печенѣги, то удѣльные князья, то татары, то стремленіе къ московскому преобладанію, то Литва и Польша, то ливонцы, то казанскіе татары, то смутное время. Для войны нужны люди, нужны денежныя средства, а гдѣ взять средствъ, при полномъ отсутствіи всякой промышленной дѣятельности, при застоѣ торговли, ври скудости производительныхъ средствъ. Правительство требуетъ денегъ; ему отвѣчаютъ, что денегъ нѣтъ, чѣмъ же покрыть издержки на содержаніе войска, подьячихъ, думныхъ и простыхъ бояръ и т. д.? И вотъ придумываютъ систему кормленія и раздачи земель. Земли много, что ее жалѣть? Но вѣдь землю обработывать не самому же боярину, земля безъ рабочихъ все равно, что ничего, и вотъ отдаютъ въ помѣстья села, деревни, города и крестьянъ прикрѣпляютъ къ землѣ. Кажется, придумано превосходно: правительству не приходится тратить ни копѣйки и у него есть богатый запасъ слугъ для всякихъ должностей и въ царскую думу, и въ приказы, и въ полки, и въ воеводы. Но совершенно неожиданно обнаруживаются очень печальныя послѣдствія. Прежніе дружинники, живя на жалованьи, хотя и превратилась впослѣдствіи въ богатырей и даже въ разбойниковъ, но въ храбрости и неустрашимости этихъ искателей приключеній сомнѣваться было невозможно. Теперь же, когда тому же самому витязю дали вмѣсто жалованья помѣстье, то онъ, удалившись въ свое помѣстье и надѣвъ халатъ, погрузился въ полнѣйшую праздность, — праздность умственную и физическую. Какая могла быть дѣятельность у помѣщика того времени? Лишь бы было побольше рабочихъ рукъ. При тогдашней безурядицѣ и общей бѣготнѣ началось переманиваніе крестьянъ, сложившееся наконецъ въ систему. Это перебѣгиваніе продолжалось еще долго и послѣ прикрѣпленія крестьянъ. Наконецъ переманиваніе кончилось, но вотъ что окончиться не могло. Служилые люди, вполнѣ обезпеченные помѣстьями, утратили всякую энергію дѣятельности; дружинникъ былъ храбръ и смѣлъ потому, что его кормила война, для обезпеченнаго же помѣщика война явилась несчастіемъ. Зачѣмъ ему воевать, да и вообще служить, когда онъ, жена и дѣти послѣ него обезпечены вполнѣ. Безпечность, лѣнь, отсутствіе потребности знанія — вотъ ближайшія послѣдствія помѣстной системы. Теперь читателю будетъ понятно, почему въ царской думѣ могли быть безграмотные бояре. Таже вѣчная война, сопровождавшаяся опустошеніями, создала другое явленіе — бродяжничество и побѣги. Народъ бѣгалъ и отъ своихъ и отъ чужихъ, потому что тѣ и другіе клали одинаково землю пусту. Кромѣ раззоренія отъ непріятеля, народъ долженъ былъ идти въ службу, строить и чинить крѣпости, мостить мосты и зато платить налоги натурой и- деньгами. Тягости были такъ велики, что оставалось только одно спасенье убѣжать куда нибудь на край свѣта, въ непроходимый лѣсъ или въ трущобу, куда не заглядываетъ никакая власть. Отъ побѣговъ пустѣлъ иногда цѣлый край. "Въ Москву прошла вѣсть, что устюжскій уѣздъ пустѣетъ и когда пріѣхали оттуда мірскіе челобитчики и ихъ стали распрашивать, отчего у нихъ крестите бѣгутъ, то они отвѣтили: «крестьяне бѣгутъ отъ большихъ податей, отъ воеводскихъ налоговъ и посуловъ, отъ солдатскихъ наборовъ». Не станетъ же народъ бѣгать, если ему хорошо; бѣжитъ, значитъ нѣтъ житья. Но московскіе бояре знать этого не хотятъ. Установляется правило бить неплательщиковъ на правежѣ, и вотъ бѣдняковъ бьютъ и все-таки не въ состояніи выбить изъ нихъ ни копѣйки; дѣлается распоряженіе, чтобы у неплательщиковъ, выдержавшихъ правежъ, продавать дворы и все ихъ имущество. Мѣра эта конечно не прикрѣпляла человѣка къ его селу. А между тѣмъ Москва не прощаетъ своихъ налоговъ: за бѣжавшихъ должны платить наличные, но у наличныхъ и своего-то мало; опять правежъ, новыя челобитныя царю: «бѣгутъ, пишутъ крестьяне въ челобитныхъ, дворы брошены, пусты, намъ платить нельзя, помираемъ на правежѣ.» Наконецъ принимается послѣдняя мѣра; за побѣгъ назначается смертная казнь. — Бѣдность, бѣдность и бѣдность; бѣдность повсюдная, въ казнѣ и въ хатѣ мужика, бѣдность интеллектуальная и бѣдность матеріальная — вотъ что замѣчается вездѣ и во всемъ. Таже бѣдность и нужда создали и еще одно явленіе — повсюдный разбой. Робкій и пассивный бѣжалъ отъ раззоренія въ лѣсъ, сильный и энергическій — выходилъ на большую дорогу. Такъ, тѣже устюжскіе челобитчики показали, что «но волостямъ построено много кружечныхъ дворовъ, здѣсь многіе крестьяне пропиваются и, собравшись человѣкъ по 20 и больше, приходятъ въ лѣтнее время разбоемъ, многихъ крестьянъ мучатъ, огнемъ жгутъ и вымучиваютъ рублей но сту; крестьяне, заложивъ свои животишки и деревиншки, отъ разбойниковъ откупаются и бредутъ врознь». Въ Москвѣ люди боярина князя Ромодановскаго, позвавъ къ себѣ въ загородный дворъ старосту серебрянаго ряда, съ товаромъ, ограбили и убили его. Они же повинились въ убійствѣ еще 20 человѣкъ. На Дмитровкѣ не было проходу и проѣзду отъ людей Стрѣшнева, князя Голицына и Taxe на. Чтобы около Москвы не было разбоевъ и душегубства, и въ лѣсахъ близъ дорогъ не устраивались бы разбойничьи притоны; въ 1675 г. велѣно чистить лѣса. Среди этого царства насилія и грубости, распаденія общества на утѣснителей и угнетенныхъ, должно было необходимо явиться то печальное состояніе нравовъ, которое такъ поразило Крыжанича. Вотъ что говоритъ между прочимъ Крыжаничъ о тогдашней Россіи: "неумѣнье изъясняться, лѣнь, пьянство и расточительность — главныя наши природныя свойства; отъ расточительности происходитъ жестокость относительно подчиненныхъ. У насъ нѣтъ природной бодрости, благородной гордости, одушевленія, не умѣемъ держать себя съ достоинствомъ. Турки и татары, хотя и побѣгутъ, не дадутъ себя даромъ убить, но обороняются до послѣдняго издыханія, А наши ратные люди, когда побѣгутъ, то уже не оборотятся, но даютъ себя сѣчь какъ мертвые. Великое наше народное несчастіе — неумѣренность во власти; не умѣютъ наши люди ни въ чемъ мѣры держать, не могутъ среднимъ путемъ ходить, но все по окраинамъ и пропастямъ блуждаютъ. То у насъ правительство въ конецъ распущено, господствуетъ своеволіе, безпорядки; то уже черезъ чуръ твердо, строго и свирѣпо. Во всемъ свѣтѣ нѣтъ такого безпорядного и распутнаго государства, какъ польское, и нѣтъ такого крутого правительства, какъ въ Россіи. Расплодились въ русскомъ народѣ премерзкіе нравы, такъ что предъ другими народами русскіе являются обманчивыми, невѣрными, склонными къ воровству, убійству, неучтивыми въ бесѣдѣ, нечистоплотными. А отчего все это происходитъ? Оттого, что всякое мѣсто наполнено кабаками, заставами, откупщиками, цѣловальниками, выемщиками, тайными доказчиками: люди отовсюду и вездѣ связаны, ничего не могутъ свободно дѣлать, трудомъ рукъ своихъ не могутъ свободно пользоваться. Все должны дѣлать и торговать танкомъ, въ молчанку, со страхомъ и трепетомъ, укрываться отъ такой огромной толпы правителей и палачей. А сами эти цѣловальники и притѣснители народа, не получая достаточнаго жалованья, не могутъ какъ должно исполнять своихъ обязанностей, нужда заставляетъ ихъ искать корысти и брать подарки отъ воровъ. Если русскіе въ комъ нибудь нуждаются, то не знаютъ мѣры униженія. Итальянцы, испанцы, турки бережливы и трезвы; нѣмцы бережливы, по большіе пьяницы; всѣ славяне расточительны и любятъ попировать; однако ни у нѣмцевъ, ни у остальныхъ славянъ, нигдѣ на свѣтѣ, кромѣ одной русской державы, не видно такого гнусного пьянства: но улицамъ въ грязи валяются мужчины и женщины, міряне и духовные, и многіе отъ пьянства умираютъ. Необходимо въ этомъ государствѣ употребить какія нибудь средства, чтобъ поднять стыдливость противъ содоміи, общественную трезвость противъ гнуснаго пьянства, правосудіе противъ чиновниковъ, о которыхъ говоритъ Исаія: «начальники твои — сообщники воровъ». Нѣтъ никакого основанія подозрѣвать Крыжанича въ преувеличеніи и въ желаніи очернить Россію. Онъ былъ слишкомъ ярый славянинъ и патріотъ, чтобы позволитъ себѣ клеветать на своихъ.
Но неужели среди этихъ мрачныхъ картинъ не было ни одного свѣтлаго луча? Неужели весь этотъ народъ такъ-таки поголовно пьянствовалъ, развратничалъ, грабилъ, воровалъ и утѣснялъ своего ближняго? Неужели кромѣ униженныхъ и утѣсненныхъ, и высокомѣрныхъ и утѣсняющихъ не было никого? Неужели во всемъ русскомъ народѣ не сказалось никакой силы, способной вывести его на болѣе свѣтлый путь жизни?
V. править
Двѣ силы явились, какъ протестъ противъ общей безнравственности, и обѣ почти одновременно. Въ одной проявилась критика народа, пробужденіе интеллекта, стремленіе къ внутреннему обновленію путемъ отрицанія и раціонализма. Движеніе это мы можемъ только намѣтить, потому что оно было остановлено въ самомъ началѣ, неразвившись до законченнаго ученія и до полной соціальной системы. Оно, какъ и всѣ подобныя ученія той эпохи, явилось на церковной почвѣ и проявилось въ формѣ ереси.
Церковная зависимость Пскова отъ новгородскаго владыки возбуждала постоянное и сильное неудовольствіе псковичей, и неудавшееся стремленіе освободиться отъ Новгорода въ церковномъ отношеніи создало такъ называемое стригольничество. Первыми ересіархами явились дьяконъ Никита и простолюдинъ Карпъ — люди изъ народа. Ересіархи учили, что духовные, поставляемые на мздѣ, недостойны своего сана, что они ведутъ себя неприлично своему званію и значенію, пріобрѣтаютъ имѣнія, живутъ въ роскоши или довольствѣ, поэтому они не только не могутъ быть наставниками христіанскаго знанія, но отъ нихъ не слѣдуетъ принимать и таинствъ. Это первое отрицаніе привело непосредственно къ отрицанію нѣкоторыхъ внѣшнихъ обрядовъ. Стригольники доказывали, что не должно отпѣвать умершихъ, поминать ихъ, служить заупокойныхъ обѣденъ, раздавать милостыни по душѣ покойниковъ; говорили даже, что стригольники отвергали будущую жизнь. Ересіархи кончили печально. Они явились въ Новгородъ, стали научать тамъ, также какъ и въ Псковѣ, по ихъ сбросили съ моста въ Волховъ. Казнь ересіарховъ не остановила однако ереси. Стригольники отличались безкорыстіемъ и знаніемъ священнаго Писанія. Въ обличительныхъ посланіяхъ противъ нихъ говорится, что они были «постники, богомольцы, книжники; если бы видѣли, что они не благочестиво живутъ, то никто бы имъ и не повѣрилъ; если бы они говорили не отъ Писанія, то никто бы ихъ и слушать не сталъ». Стригольничество существовало однако недолго. Митрополитъ Фотій возбудилъ противъ нихъ особенно сильное гоненіе. По его настоянію, псковичи принялись весьма усердно за истребленіе еретиковъ и послѣ 1427 года о стригольникахъ ничего уже не слышно.
Непосредственно изъ стригольничества возникла ересь жидовствующихъ. Какъ стригольники выразили собою борьбу Пскова съ Новгородомъ, такъ жидовствующіе борьбу Новгорода съ Москвою. Ересь эта представляла смѣсь еврейскихъ понятій съ христіанскимъ раціонализмомъ. Ересіархи отвергали таинство св. Троицы, божество Іисуса Христа, необходимость воплощенія, почитаніе угодниковъ, иконъ, монашество и т. д. Проповѣдники новаго ученія отличались большимъ благочестіемъ и добродѣтельною жизнію и обратили на себя вниманіе народа. Слово о благочестіи и мудрости двухъ главныхъ еретиковъ, священниковъ Діонисія и Алексѣя, дошло даже до великаго князя и ихъ взяли въ Москву; одного помѣстили протопопомъ въ Успенскій соборъ, другого священникомъ въ Архангельскій. Здѣсь они скоро распространили свое ученіе даже между людьми значительными. Къ ереси пристали архимандритъ Зосама, извѣстный по своей учености, дьякъ Ѳедоръ Курицынъ, братъ его Иванъ и даже невѣстка в. к. Ивана III Елена, мать наслѣдника престола. Великій князь зналъ, что всѣ эти люди держатся новаго ученія; но молчалъ. Только, ослабѣвъ здоровьемъ и духомъ, послѣ смерти Софіи, Иванъ III рѣшился уступить настоятельнымъ просьбамъ Іосифа Волоколамскаго, и въ концѣ 1504 г. былъ созванъ соборъ на еретиковъ. Соборъ покончилъ тѣмъ, что многихъ, еретиковъ сожгли, иныхъ послали въ заточеніе, другихъ разослали по монастырямъ. Ударъ былъ такъ силенъ, что потрясенная ересь уже не могла больше оправиться.
Какъ изъ стригольничества вышла непосредственно ересь жидовствующихъ, такъ изъ послѣдней явилось ученіе Башкина. Въ этомъ ученіи постепенно развивавшаяся мысль переходитъ отъ вопросовъ религіозныхъ къ вопросамъ соціальнымъ. Священникъ московскаго Благовѣщенскаго собора, Семенъ, писалъ митрополиту: «Матвѣй Башкинъ въ великій постъ у меня на исповѣди былъ и говорилъ на исповѣди: я христіанинъ, вѣрую въ Отца, и Сына, и Святаго Духа и поклоняйся образу Господа Бога и Спаса нашего Іисуса Христа и Пречистой Богородицы, и великимъ чудотворцамъ и всѣмъ святымъ, на иконѣ написаннымъ. Говорилъ: великое ваше дѣло! написано: „ничтожь сія любви больши, еже положиши душу свою за други своя“, и вы за насъ души своя полагаете и бдите о душахъ нашихъ, яко слово воздати вамъ въ день судный. Послѣ того пріѣзжалъ ко мнѣ и говорилъ: Бога ради пользуй меня душевно: надобно, что написано въ бесѣдахъ евангельскихъ, читать, да на слово не надѣяться, а дѣло дѣлать; все начало отъ васъ: прежде вы, священники, должны начало показать, да и насъ научить. Потомъ прислалъ за мной человѣка и когда я къ нему пріѣхалъ, сталъ мнѣ говорить: въ апостолѣ написано: „весь законъ въ словеси екончавается: возлюбиши искренняго своего яко самъ себѣ; аще себѣ угрызаете и снѣдаете, блюдите, да не другъ отъ друга снѣдени будете“. А мы христовыхъ рабовъ у себя держимъ; Христосъ всѣхъ братьею называлъ, а у насъ на иныхъ кабалы, на иныхъ бѣглыя, на иныхъ нарядныя, на иныхъ полныя граматы; я благодарю Бога: у меня что было кабалъ полныхъ, всѣ изодралъ и держу людей своихъ добровольно: хорошо ему — и онъ живетъ, а не хорошо — или куда хочешь; вамъ, отцамъ, пригоже посѣщать насъ часто, научить, какъ намъ самимъ жить и людей держать, не томить; я видѣлъ это въ правилахъ и мнѣ показалось это хорошо». Соборъ, изслѣдовавши дѣло, нашелъ, что Матвѣй Башкинъ и его единомышленники виноваты въ слѣдующемъ: не признаютъ Іисуса Христа равнымъ Богу Отцу; тѣло и кровь Христову считаютъ простымъ хлѣбомъ и виномъ; святую соборную и апостольскую церковь отрицаютъ, говоря, что собраніе вѣрныхъ только церковь, а эти созданныя — ничто; изображенія Христа, Богоматери и всѣхъ святыхъ называютъ идолами; покаяніе ни во что полагаютъ, говоря: какъ перестанемъ грѣшить, такъ и нѣтъ ему грѣха, хотя и у священника не покается; отеческія преданія и житія святыхъ баснословіемъ называютъ; на семь вселенскихъ соборовъ гордості. возлагаютъ, говоря: все это они для себя писали, чтобъ имъ всѣмъ владѣть и царскимъ, и святительскимъ, однимъ словомъ, все священное писаніе баснословіемъ называютъ, Апостолъ же и Евангеліе неправильно излагаютъ". Что сталось съ Башкинымъ — неизвѣстно; Объ его ученіи тоже нигдѣ не упоминается и на историческую сцену выступаютъ затѣмъ раскольники, вызванные исправленіемъ книгъ. По размѣру интеллектуальной силы это новое движеніе мысли уступало много предыдущимъ. Было много причинъ, почему раціонализмъ у насъ не могъ проложить себѣ дороги. Пробужденіе народнаго интеллекта встрѣтило препятствія въ самомъ началѣ и прогрессъ долженъ былъ проложить къ нему другую дорогу и найдти себѣ поборниковъ въ иномъ слоѣ общества.
По окончаніи борьбы съ татарами, внѣшняя русская политическая жизнь снова обратилась къ Западу. Для борьбы съ татарами у насъ было довольно силы, но для борьбы съ Западомъ мы были слишкомъ слабы. И вотъ уже со временъ Ивана III мы начинаемъ цѣлый рядъ заимствованій. Сначала мы беремъ отъ Европы архитекторовъ для постройки храмовъ и царскихъ палатъ, заставляемъ ихъ кстати лить намъ пушки и чеканить монету, беремъ медиковъ, потомъ задумываемъ обучатъ свое, войско на иностранный ладъ и принимаемъ къ себѣ на службу разныхъ иностранцевъ, наконецъ, плѣнившись внѣшнимъ порядкомъ и внѣшними удобствами жизни Запада, мы дѣлаемъ попытки административныхъ преобразованій и позволяемъ себѣ нововведенія въ домашней жизни. Ординъ-Нащокинъ и Матвѣевъ являются въ царствованіе Алексѣя Михайловича піонерами цивилизаціи и предтечами Петра I, которому они прокладываютъ дорогу. Наконецъ, вступаетъ на престолъ Петръ I; люди прогресса встрѣчаютъ въ немъ именно ту силу, какая имъ нужна для торжества., и въ русской общественной и политической жизни совершается рѣзкій прогрессивный переломъ.
Можно быть недовольнымъ, что цивилизація Россія пошла именно этимъ, а не народнымъ, бытовымъ путемъ. Но исторіи прошлаго измѣнить нельзя и остается только сожалѣть, что славяне явились слишкомъ поздно на историческую сцену и очутились съ самого начала въ условіяхъ, неблагопріятныхъ для ихъ интеллектуальнаго развитія.
Теперь намъ отдѣлиться отъ Запада невозможно; европейская цивилизація насъ уже поглотила; создать свою, подобно тому, какъ создалъ своеобразную цивилизацію Китай — невозможно, — ушло время, да и Западъ стоялъ всегда близко. Въ этомъ же причина, почему Европа можетъ и небояться поглощенія ея Россіею. Поглощаетъ только сильная цивилизація слабую; мы же своей цивилизаціи не выработали, а для нашествій народовъ прошло время.