Роковой Воздуходуев (Аверченко)/ДО
← Знаток женского сердца | Роковой Воздуходуевъ | Материнство → |
Изъ сборника «Чудеса въ рѣшетѣ». Опубл.: 1915. Источникъ: Аркадій Аверченко. Чудеса въ рѣшетѣ. Изданіе журнала "Новый сатириконъ", 1915. — az.lib.ru |
Наклонившись ко мнѣ, сверкая черными глазами и страдальчески искрививъ ротъ, Воздуходуевъ прошепталъ:
— Съ ума ты сошелъ, что ли? Зачѣмъ ты познакомилъ свою жену со мной? !
— А почему же васъ не познакомить? — спросилъ я удивленно.
Воздуходуевъ опустился въ кресло и долго сидѣлъ такъ, съ убитымъ видомъ.
— Эхъ! — простоналъ онъ. — Жалко женщину.
— Почему?
— Вѣдь ты ее любишь?
— Ну… конечно.
— И она тебя?
— Я думаю.
— Что жъ ты теперь надѣлалъ?
— А что?!
— Прахомъ все пойдетъ. Къ чему? Кому это было нужно? И такъ въ мірѣ много слезъ и страданій… Неужели еще добавлять надо?
— Богъ знаетъ, что ты говоришь, — нервно сказалъ я. — Какія страданія?
— Главное, ее жалко. Молодая, красивая, любитъ тебя (это очевидно) и… что жъ теперь? Дернула тебя нелегкая познакомить насъ…
— Да что съ ней случится?!!
— Влюбится.
— Въ кого? !
Онъ высокомѣрно, съ оттѣнкомъ легкаго удивленія поглядѣлъ на меня.
— Неужели, ты не понимаешь? Ребенокъ маленькій, да? Въ меня.
— Вотъ тебѣ разъ! Да почему же она въ тебя должна влюбиться?
Удивился онъ:
— Да какъ же не влюбиться? Всѣ влюбляются. Ну, разсуждай ты логично: если до сихъ поръ не было ни одной встрѣченной мною женщины, которая въ меня бы не влюбилась, то почему твоя жена должна быть исключеніемъ?
— Ну, можетъ быть, она и будетъ исключеніемъ.
Онъ саркастически усмѣхнулся. Печально поглядѣлъ вдаль:
— Дитя ты, я вижу. О, какъ бы я хотѣлъ, чтобы твоя жена была исключеніемъ… Но — увы! Исключенія попадаются только въ романахъ. Влюбится, братъ, она. Влюбится. Тутъ ужъ ничего не подѣлаешь.
— Пожалѣлъ бы ты ее, — попросилъ я.
Онъ пожалъ плечами.
— Зачѣмъ? Отъ того, что я ее пожалѣю, чувства ея ко мнѣ не измѣнятся. Ахъ! Зачѣмъ ты насъ познакомилъ, зачѣмъ познакомилъ? ! Какое безуміе!
— Но, можетъ быть… Если вы не будете встрѣчаться…
— Да вѣдь она меня уже видѣла?
— Видѣла.
— Ну, такъ при чемъ тутъ не встрѣчаться»?
Лицо мое вытянулось.
— Дѣйствительно… Втяпались мы въ исторію.
— Я жъ говорю тебѣ!
Тяжелое молчаніе. Я тихо пролепеталъ
— Воздуходуевъ!
— Ну?
— Если не ее, то меня пожалуй.
Въ глазахъ Воздуходуева сверкнулъ жестоюй огонекъ.
— Не пожалѣю. Пойми же ты, что я не господинъ, a рабъ своего обаянія, своего успѣха. Это — тяжелая цѣпь каторжника, и я долженъ влачить ее до самой смерти.
— Воздуходуевъ! Пожалѣй!
Въ голосѣ его сверкнулъ металлъ;
— Н-нѣтъ!
Въ комнату вошла молодая барышня, хрупкаго вида блондинка, съ разъ навсегда удивленными сѣрыми глазами.
— Анна Лаврентьевна! — всталъ ей на встрѣчу Воздуходуевъ. — Отчего вы не пришли ко мнѣ?
— Я? Къ вамъ? Зачѣмъ?
— Женщина не должна спрашивать: «зачѣмъ?». Она должна идти къ мужчинѣ безъ силы и воли, будто спящая съ открытыми глазами, будто сомнамбула.
— Что вы такое говорите, право? Какъ такъ я пойду къ вамъ ни съ того, ни съ чего.
— Слабѣетъ, — шепнулъ мнѣ Воздуходуевъ. — Послѣднія усилія передъ сдачей.
И отчеканилъ ей жесткимъ металлическимъ тономъ:
— Я живу: Старомосковская, 7. Завтра въ три четверти девятаго. Слышите?
Анна Лаврентьевна бросила взглядъ на меня, на Воздуходуева, на вино, которое мы пили, пожала плечами и вышла изъ комнаты.
— Видалъ? — нервно дернувъ уголкомъ рта, спросилъ Воздуходуевъ. — Еще одна. И мнѣ жалко ее. Барышня, дочь хорошихъ родителей… А вотъ, поди жъ ты!
— Неужели придетъ? !
— Она-то? Побѣжитъ. Сначала, конечно, борьба съ собой, колебанія, слезы, но, по мѣрѣ приближенія назначеннаго часа — роковыя для нея слова: «Воздуходуевъ, Старомосковская, 7м — эти роковыя слова все громче и громче будутъ звучать въ душѣ ея. Я вбилъ ихъ, вколотилъ въ ея душу — и ничто, никакая сила не спасетъ эту дѣвушку.
— Воздуходуевъ! Ты безжалостенъ.
— Что жъ дѣлать. Мнѣ ее жаль, но… Я думаю, Господь Богъ сдѣлалъ изъ меня какое-то орудіе наказанія и направляетъ это орудіе противъ всѣхъ женщинъ. (Онъ горько, надтреснуто засмѣялся). Аттила, бичъ Божій.
— Ты меня поражаешь! Въ чемъ же разгадка твоего такого страшнаго обаянія, такого жуткаго успѣха у женщинъ?
— Отчасти, наружность, — задумчиво прошепталъ онъ, поглаживая себя по впалой груди и похлопывая по острымъ колѣнямъ. — Ну, лицо, конечно, взглядъ.
— У тебя синее лицо, — замѣтилъ я съ оттѣнкомъ почтительнаго удивленія.
— Да. Брюнетъ. Частое бритье. Иногда это даже надоѣдаетъ.
— Бритье?
— Женщины.
— Воздуходуевъ!.. Ну, не надо губить мою жену, ну, пожалуйста.
— Тссс! Не будемъ говорить объ этомъ. Мнѣ самому тяжело. Постой, я принесу изъ столовой другую бутылку. Эта суха, какъ блескъ моихъ глазъ.
Слѣдующую бутылку пили молча. Я думалъ о своемъ непривѣтливомъ суровомъ будущемъ, о своей любимой женѣ, которую долженъ потерять, — и тоска щемила мое сердце.
Воздуходуевъ, не произнося ни слова, только поглядывалъ на меня да потиралъ свой синій жесткій подбородокъ.
— Ахъ! — вздохнулъ я, наконецъ. — Если бы я пользовался такимъ успѣхомъ…
Онъ странно поглядѣлъ на меня. Лицо его все мрачнѣло и мрачнѣло — съ каждымъ выпитымъ стаканомъ.
— Ты бы хотѣлъ пользоваться такимъ же успѣхомъ?
— Ну, конечно!
— У женщинъ?
— Да.
— Не пожелалъ бы я тебѣ этого.
— Безпокойно?
Онъ выпилъ залпомъ стаканъ вина, со стукомъ поставилъ его на столъ, придвинулся, положилъ голову ко мнѣ на грудь и, послѣ тяжелой паузы, сказалъ совершенно неожиданно:
— Мой успѣхъ у женщинъ. Хоть бы одна собака посмотрѣла на меня! Хоть бы кухарка какая-нибудь подарила меня любовью… Сколько я получилъ отказовъ! Сколько выдержалъ насмѣшекъ, издѣвательствъ… Били меня. Одной я этакъ-то сообщилъ свой адресъ, по обыкновенію гипнотизируя ее моимъ властнымъ тономъ, a она послушала меня, послушала, да — хлопъ! А самъ я этакъ вотъ назначу часъ, дамъ адресъ и сижу дома, какъ дуракъ: a вдругъ, молъ, явится.
— Никто не является? — сочувственно спросилъ я.
— Никто. Ни одна собака. Вѣдь я давеча при тебѣ бодрился, всякіе ужасы о себѣ разсказывалъ, a вѣдь мнѣ плакать хотѣлось. Я вѣдь и женѣ твоей успѣлъ шепнуть роковымъ тономъ „Старомосковская, семь, жду въ десять“. А она поглядѣла на меня, да и говорить: „Дуракъ вы, дуракъ, и уши холодныя“. Почему уши холодныя? Не понимаю. Во всемъ этомъ есть какая-то загадка… И душа у меня хорошая, и, наружностью я не уродъ — a вотъ, поди жъ ты! Не везетъ. Умомъ меня тоже Богъ не обидѣлъ. Наоборотъ, нѣкоторыя женщины находили меня даже изысканно-умнымъ, остроумнымъ. Одна баронесса говорила, что сложенъ я замѣчательно — прямо хоть сейчасъ лѣпи статую. Да что баронесса! Тутъ изъ за меня двѣ графини перецарапались. Такъ одна все время говорила, что „вы, молъ, едва только прикоснетесь къ рукѣ — я прямо умираю отъ какого-то жуткаго, жгучаго чувства страсти“. А другая называла меня „барсомъ“. Барсъ, говоритъ, ты этакій. Ей Богу. И какъ странно: только что я съ ней познакомился, адреса даже своего не далъ, a она сама вдругъ: „Я, говорить, къ вамъ пріѣду. Не гоните меня! Я буду вашей рабой, слугой, на колѣняхъ за вами поползу“… Смѣшныя онѣ всѣ. Давеча и твоя жена „Отъ васъ, говорить, исходитъ какой-то токъ. У васъ глаза холодные, и это меня волнуетъ“…
Послѣ долгихъ усилій я уловилъ-таки взглядъ Воздуходуева. И снова читалось въ этомъ взглядѣ, что Воздуходуевъ уже усталъ отъ этого головокружительнаго успѣха, и что ему немного жаль взбалмошныхъ безвольныхъ, какъ мухи къ меду, льнущихъ къ нему женщинъ…
Съ нѣкоторыми людьми вино дѣлаетъ чудеса.