РОБЪ РОЙ.
править«Простой законъ старины царствовалъ тогда на землѣ. Объявляя войну слабѣйшему, сильный говорилъ: Защищайся, если можешь!»
съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, 1828 года, Іюля 16 дня. Въ должности Предсѣдателя Московскаго Цензурнаго Комитета
РОБЪ-РОЙ.
правитьГЛАВА ПЕРВАЯ
править«Горе, горе побѣжденнымъ! — Такъ восклицалъ сверѣный Бреннъ, и разсѣянные Римляне трепетали мстящей руки грознаго воителя.»
Прежде всего я глазами старался отыскать Дугала въ толпѣ побѣдителей. Я догадался, что его роль была заранѣе приготовлена, чтобы завлечь въ опасный проходъ Англійскаго Офицера съ его отрядомъ, и удивлялся съ какимъ искуствомъ умѣлъ скрыть свое намѣреніе сей дикарь, повидимому грубый и необразованный, съ какою ловкостью умѣлъ онъ распустить ложныя извѣстія, какъ будто вынужденныя страхомъ или смѣлою. Я чувствовалъ, что намъ опасно было подойти къ побѣдителямъ въ первую минуту побѣды, ознаменованной самыми безчеловѣчными поступками: ибо я видѣлъ, что горцы, или лучше сказать дѣти ихъ, прикалывали всѣхъ умирающихъ солдатъ, и увѣрился, что безразсудно было бы являться къ нимъ безъ посредника; но какъ я ни гдѣ не видѣлъ Кампбеля, въ коемъ узналъ славнаго Робъ-Роя, то я рѣшился прибѣгнуть къ помощи Дугала, его шпіона.
Долго и безполезно я искалъ его, наконецъ воротился на прежнее и началъ думать, какъ бы помочь-честному банкиру. Но, къ моему удовольствію, я увидѣлъ, что онъ оставилъ свой воздушный постъ, и сидѣлъ у подошвы той скалы, на вершинѣ которой онъ прежде висѣлъ. Я поспѣшилъ къ нему и поздравлялъ его съ счастливымъ освобожденіемъ. Онъ не такъ дружелюбно принялъ меня, и сильный, въ нѣсколько пріемовъ повторяемый кашель, прерывалъ его слова, въ коихъ онъ выражалъ свои сомнѣнія касательно моей искренности.
— Гмъ! гмъ! гмъ!… говорятъ, что другъ … гмъ!… что другъ лучше брата… гмъ!… Для чего я зашелъ сюда, Г. Осбалдистонъ, въ эту отъ Бога и людей проклятую землю?… Гмъ! гмъ! гмъ!.. Господи! прости мои согрѣшенія!… гмъ!.. А все это для васъ. Не ужели вы думаете, что хорошо сдѣлали, оставя меня висѣть гмъ!…. висѣть, какъ Архангелу, между небомъ и землею, и не думая… гмъ!… не думая помочь мнѣ?
Я показалъ ему, гдѣ стоялъ, когда съ нимъ случилось такое несчастіе, и онъ увѣрился своими глазами, что мнѣ не льзя было помочь ему. У него была горячая голова, за то доброе сердце; онъ протянулъ руку и мы съ нимъ помирились. Пользуясь минутою довѣренности, я спросилъ его, какъ онъ избавился?
— Избавился! какъ бы не такъ! Я вѣрно до втораго пришествія висѣлъ бы вверхъ ногами, но Дугалъ, выкупивъ меня изъ бѣды вчера, и нынче освободилъ отъ опасности. Онъ пришелъ ко мнѣ съ какимъ-то молодцомъ, однимъ ударомъ сабли отхватилъ обѣ полы у моей шинели, поднялъ меня на ноги и я пошелъ, какъ будто ни въ чемъ не бывало! Но посмотрите, какъ хорошо имѣть платье изъ крѣпкаго сукна! Еслибъ моя шинель была изъ камлота или изъ тонкаго французскаго сукна, она бы успѣла сто разъ изорваться подъ тяжестію моего тѣла. Хвала и честь художнику, который ткалъ его. Я плавалъ въ воздухѣ, какъ рыба въ водѣ, и такъ же безопасно, какъ лодка тройнымъ канатомъ привязанная къ берегу.
Я спросилъ его: что сдѣлалось съ его избавителемъ?
— Пріятель мнѣ сказалъ, что безразсудно являться къ госпожѣ въ такую минуту и совѣтовалъ подождать его здѣсь и я охотно его послушался. Кажется, теперь онъ ищетъ васъ. Да, это малой не дура къ и, я думаю, онъ справедливо думаетъ о госпожѣ. Елена Кампбель и въ дѣвкахъ не слыла тихою, да и замужемъ не перемѣнила своего характера. Многіе, говорятъ, что и самаго Робъ-Роя она держитъ въ почтительномъ страхѣ. Я думаю, она меня не узнаетъ: вѣдь много годовъ пролетѣло, какъ мы съ ней не видались. Но я рѣшительно хочу ждать Дугала, и прежде ни за что не пойду къ ней.
Я подтвердилъ его мнѣніе. Но судьба хотѣла, чтобъ на сей разъ вся осторожность великаго Бальи ни къ чему не послужила.
Когда кончилась перестрѣлка, Андрей поднялся, и не смѣя сойти съ платъ"формы, облокотился на скалу; это положеніе открыло ихъ рысьимъ глазамъ горцевъ, которые замѣтили минуту спустя послѣ побѣды. Они тотчасъ изпуспіили пронзительный крикъ, а пятеро или шестеро изъ нихъ, прицѣлясь, приказывали знаками явиться къ нимъ немедленно" если онъ не хочетъ сойти по неволѣ.
Андрей былъ не такой человѣкъ, чтобъ отказаться отъ призыва, страхъ близкой смерти заставилъ его забыть неизбѣжную опасность. Онъ началъ сходить ползкомъ, самой кратчайшей, хотя и трудной дорогой; и на пути иногда ползъ на колѣняхъ, иногда скатывался на брюхѣ, то хватался за кусты, то держался за острыя мѣста, и если рука была свободна, то всегда ее протягивалъ къ непріятелямъ, какъ бы моля о пощадѣ. Казалось, горцы забавлялись робостью Андрея: они два или три раза выстрѣлили надъ его головою, не изъ намѣренія ранить, но посмѣяться надъ его страхомъ; смѣялись глядя на его усилія достигнуть конца дороги, которую онъ началъ единственно изъ страха.
Наконецъ онъ пришелъ, или, лучше сказать, упалъ къ подножію скалы; ибо за восемь или за десять футовъ нога у него поскользнулась и онъ скатился внизъ безъ всякаго вреда. Нѣсколько горцевъ помогли ему подняться; и прежде нежели онъ всталъ, они успѣли завладѣть шляпою, жилетомъ, галстукомъ, чулками, башмаками, словомъ оставили ему только двѣ необходимыя части, одѣянія, являться безъ которыхъ запрещаютъ законы приличія. Они такъ скоро его обобрали, что можно сказать, что онъ упалъ одѣтый, и всталъ въ ту же минуту почти голый.
Въ такомъ положеніи и не жалѣя босыхъ ногъ его, они тащили Андрея по кустарникамъ, скаламъ и утесамъ до самаго мѣста сраженія, гдѣ былъ собранъ весь отрядъ.
Провожая его такимъ образамъ и проходя мимо узкаго мѣста, гдѣ мы сидѣли, къ несчастію, они насъ замѣтили и въ минуту полдюжины вооруженныхъ горцевъ подбѣжали, угрожая намъ саблею и пистолетомъ. Мы не могли сопротивляться имъ и Г. Жарви, желая показать, что мы не хотимъ и не можемъ противиться, замѣтилъ имъ, что мы были безоружны. И такъ мы покорились своей участи и въ туже минуту горные камеръ-динеры занялись нашимъ туалетомъ, и еслибъ не случай помогъ намъ, то они поступили бы съ намй не лучше того, какъ поступили съ Андреемъ.
Я уже отдалъ свой платокъ, обшитый кружевомъ, а Бальи уступилъ печальные остатки своей шинели, какъ вдругъ явился Дугалъ, и сцена измѣнилась. Онъ сталъ кричать, грозить, ругаться, какъ можно было замѣтишь изъ его движеній и тона, какимъ говорилъ, и наконецъ принудилъ разбойниковъ не только оставишь намъ то, что хотѣли отнять, но и возвратить то, что похитили. Онъ вырвалъ галстукъ изъ рукъ бездѣльника, который имъ завладѣлъ; и, въ пылу усердія, такъ сильно сжалъ мою шею, что я невольно подумался, что, живя въ Гласговѣ, онъ выучился не одному ремеслу тюремнаго сторожа, но вѣрно взялъ нѣсколько уроковъ у городскаго палача. Онъ накинулъ на плѣчо Г. Жарви остатки обрѣзанной шинели; и, отправляясь въ походъ, отдалъ горцамъ приказъ оказывать намъ должное уваженіе. Андрею очень бы хотѣлось заслужить милость Дугала. Но напрасно онъ просилъ о ней: онъ и башмаковъ не могъ себѣ вымолишь.
— Какъ бы не такъ! говорилъ ему Дугалъ; развѣ ты дворянинъ? а у насъ есть и лучше тебя, да ходятъ босикомъ. И оставя Андрея слѣдовать за нами, или лучше сказать, позволивъ горцамъ погонять его, онъ привелъ насъ къ узкому проходу, гдѣ происходило сраженіе. Здѣсь онъ принужденъ былъ ругаться, толкать и даже бить тѣхъ, которые обступили насъ и наконецъ успѣлъ пробиться и представить насъ женщинѣ, занимавшей тогда должность Генерала.
Наконецъ мы явились къ Героинѣ: ея страшный видъ и свирѣпыя лица дикихъ, невольно внушили въ насъ какой-то ужасъ. Я не знаю, брала ли Глена дѣйствительное участіе въ битвѣ, но кровавыя пятна на рукахъ, локтяхъ, на платкѣ, на клинкѣ сабли, ея пылающее лице, безпорядокъ волосъ, которыхъ чаешь видна была изъ-подъ красной шапки, осѣненной перомъ и составлявшей ея головной уборъ, все показывало, что она была не простой зрительницей. Ея черные, живые глаза и вся ея физіогномія выражала гордость побѣды и удовольствіе удовлетворенной мести. Впрочемъ она не казалась ни кровожадной, ни свирѣпой, а напоминала нѣкоторымъ образомъ изображенія Героинь Ветхаго Завѣта, которыя я видѣлъ во Французскихъ церквахъ. У ней не было красоты Есфири, не было вдохновеннаго лица Деборры; но лице изображающее свирѣпый энтузіазмъ и дикое величіе, можетъ подать много мыслей художникамъ, кои занимаются изображеніемъ такихъ предметовъ.
Я не зналъ, какъ начать разговоръ съ этой необыкновенной женщиной; но Г. Жарви взялъ на себя обязанность произнести рѣчь, и тѣмъ вывелъ меня изъ затрудненія. Кашлянувъ нѣсколько разъ: — Я очень счастливъ, — сказалъ онъ, но не умѣя выразишь симъ словомъ той важности, какую хотѣлъ придать ему, — очень счастливъ, примолвилъ онъ, опираясь за это слово, удостоясь видѣть супругу моего брата Роба. Ну, какъ вы поживаете? прибавилъ онъ своимъ обыкновеннымъ свободнымъ и непринужденнымъ тономъ; какъ поживали во все это время? Вѣдь мы не вчера видѣлись. Вы, можетъ статься, и забыли меня, Мистрисъ Макъ-Грегоръ Кампбель: но все должны помнить покойнаго батюшку почтеннаго, великаго діакона, Николя Жарви Сантъ-Маркетскаго въ Гласговѣ….. Онъ былъ человѣкъ честный человѣкъ благоразумный… который уважалъ васъ и всѣхъ вашихъ. И такъ, я вамъ сказалъ уже, Мистрисъ Макъ-Грегоръ Кампбелль, что почитаю за счастіе васъ видѣть и попросилъ бы позволенія обнять васъ, какъ сестру, еслибъ эти люди не держали меня; откровенно говоря, какъ должно истинному судьѣ, я скажу, что прежде нежели станете угощать насъ, не худо бы обмыть вамъ руки,
Такой образъ выраженія былъ вовсе не приличенъ съ подобной женщиной, ибо кровь ея отъ недавняго сраженія кипѣла мщеніемъ, умъ былъ разгоряченъ побѣдою и она готовилась произнести рѣшительной приговоръ надъ жизнію и смертію своихъ плѣнниковъ.
— Что ты за дьяволъ? вскричала она, и какъ смѣешь думать о родствѣ съ Макъ-Грегорами, не говоря ихъ языкомъ и не нося ихъ платья? Давно ли собака называется роднею дани, которую преслѣдуетъ?
— Можетъ быть, сестра, отвѣчалъ Бальи безъ замѣшательства, тебѣ никогда не говорили о нашемъ родствѣ; но это вещь извѣстная и не трудно доказать ее. Матъ моя Ельспетъ Макъ-Фарналь была жена моего отца великаго діакона Николя Жарви, царство ему небесное! Ельспетъ была дочь Фарлана Макъ-Фарналя, жившаго въ Лохъ-Слоѣ; а этотъ Фарланъ Макъ Фарналь женился на Іессеѣ Макъ-Набѣ Струккалаханской, а она была пятиюродная сестра твоего мужа, ибо Дунканъ…
Наша Героиня прервала его родословную и надменно спросила: — Развѣ свободно текущій ручей, въ роднѣ съ водою, которую люди, живущіе у берега, черпаютъ для низкаго домашняго употребленія?
— Твоя правда, сестра, отвѣчалъ Жарви; а впрочемъ, лѣтомъ, когда видны бываютъ бѣлые камни на сухомъ его днѣ, онъ бы и желалъ, чтобы всѣ взятыя у него капли принесли ему назадъ. Я знаю, что въ горахъ презираютъ языкъ жителей Гласгова и тамошнее платье, но вѣдь всякой говоритъ тѣмъ языкомъ, какому выучился въ дѣтствѣ, а ваше горное платье не очень пристанетъ къ моему толстому брюху и коротенькимъ ногамъ, Да притомъ, сестра, продолжалъ онъ, не смотря на знаки Дугала, который видѣлъ, что эта рѣчь не нравится Амазонкѣ, — если ты уважаешь своего честнаго мужа … а всякой женѣ святое писаніе велитъ почитать мужа … если ты его уважаешь, какъ я уже сказалъ, то должна вспомнить, что — не говоря о жемчужномъ ожерельѣ, которое я прислалъ на твою свадьбу — сколько услугъ оказалъ Робу, когда онъ честно торговалъ скотомъ, когда еще не раззорялъ, не грабилъ, не отнималъ оружія у царскихъ, солдатъ, что все запрещено законами.
Онъ коснулся такой струны, которая очень непріятно звучала въ ушахъ его почтенной сестрицы. Она гордо подняла голову и, презрительно, надменно улыбаясь, сказала ему:
— О, конечно! ты и подобные тебѣ могли быть нашею роднею, когда мы жили подлыми рабами, носили для васъ воду, рубили дрова и доставляли скотъ на ваши пиры, словомъ, были жертвами вашихъ жестокихъ, варварскихъ законовъ; но теперь, когда мы свободны… да, свободны! Въ слѣдствіе акта, который лишилъ насъ покрова, пищи, одежды, всего… всего лишилъ!… Я содрагаюсь, когда подумаю, что у меня кромѣ мщенія нѣтъ другой мысли, нѣтъ инаго желанія; о! такъ я же увѣнчаю сей славный день такимъ дѣломъ, что разорвутся всѣ связи между Макъ-Грегорами и вѣроломными жителями долинъ. Алланъ, Дугалъ, сей часъ же связать этихъ Англичанъ и бросить ихъ въ море. Пусть поищутъ тамъ, какая у нихъ есть родня въ горахъ.
Это приказаніе испугало великаго Бальи и онъ раскрылъ уже ротъ для увѣщаній, которыя бы только раздражили ее болѣе; но Дугалъ оттолкнулъ его, засторонилъ собою и началъ говорить госпожѣ рѣчь на своемъ языкѣ съ такимъ жаромъ и силою, которыя составляла разительный контрастъ съ его вялымъ, несвязнымъ образомъ выраженія, когда онъ говорилъ по Англійски въ Оберфоильскомъ кланѣ. Я не сомнѣвался, что онъ защищалъ насъ.
Госпожа ему возражала или, лучше сказать, прервала его рѣчь и вскричала по Англійски, какъ будто желала приготовить насъ къ будущей участи:
— Подлая тварь! и ты смѣешь не исполнять моихъ приказаній! Ты долженъ мнѣ повиноваться, когда велю вырвать изъ нихъ сердца и разсмотрѣть въ которомъ больше злобы на Макъ-Грегоровъ. А это часто дѣлалось, когда предки наши мстили за себя.
— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ онъ, мой долгъ повиноваться. Это все такъ, но если для васъ все равно бросить въ озеро этаго капитана и нѣсколько красныхъ мундировъ, то я исполню это охотнѣе; ибо тѣ друзья Грегораха. Они пришли по его приглашенію, и я могу васъ увѣрить, ибо самъ носилъ письмо.
Она хотѣла отвѣчать и, вѣроятно, рѣшить нашу участь, какъ вдругъ, въ началѣ прохода раздался звукъ военнаго рожка и, вѣрно, того самаго, который слышался въ лѣсу арріергарду Торнтона и который заставилъ его идти впередъ, чтобъ избѣжать нападенія съ тыла. И какъ сраженіе продолжалось не болѣе нѣсколькихъ минутъ, то горцы и не могли поспѣть прежде окончанія дѣла, хотя они, услышавъ пальбу, и прибавили шагу. Непріятель быль разбитъ безъ всякой помощи и товарищи ожидали только ихъ поздравленій.
Но между новымъ отрядомъ и тѣмъ, который разбилъ капитана Торнтона, было примѣтное различіе и съ большою выгодою для перваго. Между горцами, подвластными предводительницѣ — если могу, не нарушая правилъ Грамматики, дашь такое названіе женѣ Робъ-Роя, — было много стариковъ, дѣтей, едва носившихъ оружіе и даже нѣсколько женщинъ словомъ много было такихъ, которые только въ крайней опасности участвуютъ въ военныхъ дѣйствіяхъ; и это обстоятельство еще болѣе умножило горесть и уныніе капитана, когда онъ узналъ, какіе презрѣнные непріятели побѣдили храбрыхъ его ветерановъ. Но вновь пришедшіе горцы, числомъ отъ тридцати до сорока человѣкъ, были статные и сильные мущины и всѣ. въ цвѣтущемъ возрастѣ; горное платье обрисовывало ихъ крѣпкіе мускулы, а оружіе отличалось красивостью и добротою. Въ отрядѣ Амазонки щиталось до пятнадцати стрѣлковъ; всѣ прочіе были вооружены топорами, косами, суковатыми палками и немногіе пистолетами и саблями. Но у вновь пришедшихъ у всѣхъ было за поясомъ по кинжалу и парѣ пистолетовъ, при бедрѣ сабля, въ рукѣ ружье и круглый, деревянный щитъ, окованный мѣдью и покрытый кожею, съ стальнымъ остріемъ въ серединѣ. Они носили его за спиною въ походахъ и въ дѣйствіи огнестрѣльнымъ оружіемъ, и держали въ лѣвой рукѣ, когда сражались оружіемъ холоднымъ.
Но по всему было видно, что эти отборные воины, не могли похвалиться такою побѣдою, какую одержали ихъ товарищи. Рожокъ издавалъ протяжно печальные, унылые звуки, вовсе не похожіе на торжественную, веселую пѣснь побѣды. Они молча подошли къ Еленѣ, съ мрачнымъ видомъ, съ поникнутымъ взоромъ, при унылыхъ звукахъ военнаго рожка.
Елена подошла къ нимъ. На ея лицѣ выражались и гнѣвъ и ужасъ вмѣстѣ. — Что это значитъ, Аластеръ? сказала она музыканту. Къ чему послѣ побѣды такіе печальные звуки?… Робертъ, Гамишь, гдѣ Макъ-Греговъ? гдѣ отецъ вашъ?
Начальники отряда, оба ея сына, медленно и боязливо подошли къ ней. Они ей сказали нѣсколько словъ на своемъ языкѣ и въ ту же минуту она испустила пронзительный крикъ, который повторили всѣ женщины и всѣ дѣти ударяя себя руками и вознося ихъ къ небу. Горное эхо, молчавшее съ самаго конца битвы, вдругъ пробудясь повторило стократно ихъ страшныя завыванія, и устрашенныя ночныя птицы оставили свои гнѣзда, услышавъ среди бѣла дня такіе зловѣщіе, ужасные крики, какихъ онѣ и сами не испускаютъ ночью.
--Въ плѣну! вскричала Елена, минуту спустя. Въ плѣну! И сыновья его живутъ и сами меня извѣщаютъ!… Малодушные трусы! развѣ для того я васъ кормила молокомъ своимъ, чтобъ вы жалѣли своей крови для защиты отца, чтобъ вы дали увесть его въ плѣнъ и сами пришли сказать о томъ?
Сыновья Макъ-Грегора, къ коимъ относилась эта рѣчь, были молодые люди и старшему изъ нихъ едва ли щиталось двадцать лѣтъ.
Его звали Робертомъ, а горцы для отличія отъ отца, того же имени, придавали ему эпитетъ Огъ или младшій. У него были черные волосы, смуглое, хотя и не блѣдное лице, и онъ не по лѣтамъ былъ статенъ и силенъ. Гамишь или Жамесъ, хотя моложе двумя годами, но гораздо былъ больше своего брата. Его голубые глаза и прекрасные, бѣлокурые волосы, придавали лицу какую-то кротость, которую можно найти у рѣдкаго горца.
Убитые тоскою, они оба стояли въ смущеніи и съ почтительнымъ вниманіемъ слушали упреки своей матери. Наконецъ, когда погасъ первый жаръ ея гнѣва, старшій началъ оправдывать себя и своего брата, и все говоря по-Англійски, вѣроятно для того, чтобъ не поняли его люди. Я стоялъ подлѣ него и могъ слышать всѣ его слова, а въ моемъ странномъ положеніи мнѣ нужно было Все узнать, и такъ не удивительно, что я слушалъ съ большимъ вниманіемъ.
— Одинъ житель долинъ, принеси письмо отъ … (я не могъ разслышать имени, произнесеннаго въ полголоса, но мнѣ показалось, что оно схоже на мое) пригласилъ батюшку на свиданіе; онъ согласился, но велѣлъ задержать подателя письма, чтобъ ему не измѣнили. Онъ пошелъ въ назначенное мѣсто, взявъ съ собою Ангуса Брика и малютку Бори, и запретивъ намъ слѣдовать за собою. Черезъ полчаса, Ангусъ Брикъ принесъ намъ горестное извѣстіе, что батюшку схватилъ въ назначенномъ мѣстѣ отрядъ милиціи изъ графства Леннокскаго подъ начальствомъ Галбрейта Гарматтакинскаго, который взялъ его въ плѣнъ. И когда батюшка сказалъ, прибавилъ онъ, что аманатъ за все будетъ отвѣчать головою, Галбрейтъ смѣясь этой угрозѣ, отвѣчалъ ему: — Ну чтожъ, Робъ, пусть всякъ своего и вѣшаетъ: мы повѣсимъ разбойника, а твои повѣсятъ таможеннаго пристава: въ обоихъ случаяхъ нечего жалѣть веревки. Ангусъ Брикъ, за которымъ смотрѣли не строго, нашелъ средство убѣжать; однако онъ слышалъ самъ весь разговоръ.
— И получивъ это извѣстіе, подлый измѣнникъ, вскричала жена Макъ-Грегора, ты не поспѣшилъ къ отцу на помощь, не полетѣлъ спасти его или умереть защищая!
Молодой человѣкъ скромно отвѣчалъ, что непріятели были въ большемъ числѣ и потому онъ поспѣшилъ вой" ты въ горы, собрать тамъ свободныхъ людей и съ ними избавить Макъ-Грегора; и какъ онъ узналъ, что ночью отрядъ милиціи войдетъ съ плѣнникомъ въ замокъ Гартаранъ или въ крѣпость Мейншейтскую, то и легко будетъ освободить его, если наберутъ по болѣе народа.
Я ужь послѣ узналъ, что остатокъ Робъ Роева войска былъ раздѣленъ на двѣ части: одна наблюдала надъ движеніями Королевской арміи и ея то отрядъ разбилъ капитана Торнтона; другая сражалась съ западными горцами, которые въ еей экспедиціи, назначенной болѣе для того, чтобъ схватить Робъ-Роя, соединились съ регулярными войсками и съ жителями долинъ. Во всѣ стороны были посланы нарочные, чтобъ соединить всѣ силы къ нападенію, и отчаяніе изображенное прежде на всѣхъ лицахъ, смѣнилось желаніемъ освободить плѣнника и жаждою мщенія.
И вѣроятно, по внушенію этой страсти, Елена приказала привести къ ней нещастнаго аманата. Я думаю, что сыновья ея, изъ одного человѣколюбія скрывали его отъ взоровъ матери; но какъ бы нибыло, а эта предосторожность только на нѣсколько минутъ отсрочила его участь. Предъ нее представили полумертваго отъ страха человѣка; изъ блѣднаго и обезображеннаго лица его я узналъ стараго знакомаго, Морриса.
Онъ бросился къ ея ногамъ, и хотѣлъ обнять ея полѣна; но она отступила боясь оскверниться его прикосновеніемъ и онъ поцѣловалъ только полу ея плада. Никто и никогда не испрашивалъ жизни съ такимъ отчаяніемъ. Страхъ такъ сильно дѣйствовалъ на умъ его, что онъ не только не лишился языка, какъ это бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, но сдѣлался почти краснорѣчивымъ. Съ страшною блѣдностью на лицѣ въ смертельной тоскѣ ломая руки и вращая глазами во всѣ стороны, какъ бы прощаясь съ здѣшнимъ свѣтомъ, онъ клялся самыми торжественными клятвами, что не участвовалъ въ зломъ умыслѣ противъ Робъ-Роя, котораго отъ всей души онъ и любилъ и почиталъ … но по странной оплошности, слѣдствію разстройства ума, онъ называлъ себя оружіемъ другаго и произнесъ имя Ралейга… Но онъ просилъ одной жизни; для жизни отказывался отъ всего на свѣтѣ; одной жизни желалъ онъ, хотя бы должно было провести ея въ мученіяхъ, хотя бы онъ принужденъ былъ дышать смраднымъ воздухомъ уединенныхъ и мрачныхъ пещеръ.
Не возможно описать, съ какимъ презрительнымъ видомъ слушала Елена его моленія.
— Я бъ тебѣ и оставила жизнь, сказала она, еслибъ она была для тебя такимъ тяжкимъ, такимъ несноснымъ бременемъ, какъ для меня, какъ для всякой благородной, возвышенной души. Но ты, презрѣнная тварь, нечувствительная къ бѣдствіямъ, терзающимъ нашъ міръ, ты почитаешь за счастіе пресмыкаться на землѣ между преступленіями и горестями другихъ людей, тогда какъ невинность вездѣ преслѣдуютъ и гонятъ, тогда какъ низкія, малодушныя творенія попираютъ ногами людей, извѣстныхъ храбростью и длиннымъ рядомъ знаменитыхъ предковъ. Когдабъ всѣ люди стали рѣзаться, взаимно изтреблять себя, ты былъ бы счастливъ, какъ счастлива собака мясника, которая лижетъ на бойнѣ текущую кровь зарѣзанной скотины…. Но нѣтъ! ты неувидишь этаго счастія! Ты умрешь, подлая тварь! И умрешь прежде, чѣмъ это облако пройдетъ подъ солнцемъ.
Она произнесла нѣсколько словъ на своемъ языкѣ и два сильныхъ горцевъ схватили просителя и потащили на край утеса, висѣвшаго надъ озеромъ. Мнѣ никогда не случалось слышать такого пронзительнаго, ужаснаго крика … Я могу его назвать ужаснымъ, ибо долго онъ слышался мнѣ во снѣ и часто, пробудясь, я трепеталъ отъ страха, Когда палачи или убійцы — назовите ихъ какъ угодно — тащили его на мѣсто казни, онъ узналъ меня и закричалъ жалобнымъ голосомъ: — О! Г. Осбалдистонъ! спасите, спасите меня! И это были послѣднія слова его.
Эта ужасная сцена такъ меня разтрогала, что, хотя и самъ каждую минуту ждалъ подобной участи, однако слова два рѣшился за него замолвить; но, какъ я ожидалъ, мое ходатайство не произвело никакого дѣйствія и даже не удостоилось отвѣта, два горца держали жертву, третій привязывалъ ему на шею камень, завернутый въ лахмотье ветхаго плада, а прочіе между собой дѣлили его платье. Наконецъ, связавъ ему руки и ноги, бросили въ озеро, въ двѣнадцать или пятнадцать футовъ глубины, изъявляя свое торжество и удовлетворенное мщеніе пронзительнымъ воемъ, который однако не заглушилъ его послѣдняго крика и мы даже слышали шумъ воды отъ его паденія, Горцы ждали нѣсколько минутъ, не расвяжетъ ли веревки, не спасется ли онъ вплавь; но узлы были слишкомъ хорошо стянуты. Паденіе несчастнаго всколыхало воду, но чрезъ минуту она возвратилась къ обычному спокойствію; ничто не волновало поверхности озера, и жизнь, за которую онъ просилъ такъ убѣдительно, погасла въ ненасытной безднѣ.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
правитьСтаринная комедія.
Не знаю почему одинъ безчеловѣчный и жестокія поступокъ производитъ на душу впечатлѣніе и тягостнѣе и живѣе, нежели нѣсколько подобныхъ поступковъ. За минуту, я видѣлъ какъ храбрые мои товарища пали на полѣ сраженія; но мнѣ казалось, что они заплатили только обычную дань человѣчества. Сердце сожалѣло о ихъ утратѣ, но не терзалось такою тоскою и такимъ ужасомъ, какъ при видѣ несчастнаго Морриса, коего хладнокровно предали смерти. Я взглянулъ на моего товарища въ несчастій, на Г. Жарви, и увидѣлъ изъ его глазъ, что и онъ волнуется тѣми же чувствами. Его чувствительность превозмогла даже всегдашнюю осторожность; и онъ въ полголоса, отрывисто произнесъ:
— Клянусь… торжественно клянусь быть всегда противъ этаго преступленія!… Это убійство…. ужасное убійство … Богъ отмститъ за него въ опредѣленное время и въ назначенномъ мѣстѣ.
— Не хочешь ли и ты туда же? услышавъ это, сказала ему свирѣпая Героиня, бросая на него взоры орла, когда онъ готовится схватить добычу.
— Сестра, отвѣчалъ онъ хладнокровно, кто захочетъ добровольно перерѣзать нишъ жизни, когда на вертенѣ сколько нибудь остается. Если мнѣ оставятъ жизнь, у меня много найдется дѣлъ на этомъ свѣтѣ: публичныя, свои собственныя дѣла, отправленіе судейской должности, торговля, да сверхъ того во мнѣ нуждаются нѣсколько человѣкъ, какъ на примѣръ: бѣдная сирота Матти, троюродная сестра Лерда Лиммерфильда. Да впрочемъ, что такое смерть? конецъ жизни! какъ бы ни было, а когда нибудь да надожъ умирать
— Но если я тебѣ позволю жить, то какъ назовешь ты это дѣло, что я бросила купаться собаку Саксонца?
— Гмъ! гмъ! сказалъ судья, кашлянувъ въ нѣсколько пріемовъ, гмъ! гмъ! я бы не сталъ много объ этомъ толковать. Меньше говоришь, меньше вздору врешь
— Но если бы тебя спросилъ Уголовный судъ, какъ вы его называете, чтобы ты сказалъ?
Бальи подумалъ съ минуту, посмотрѣлъ на право и на лѣво и напомнилъ мнѣ положеніе человѣка, который въ сраженіи хочетъ убѣжать; но не видя никакого средства вырваться, беретъ намѣреніе храбро и отчаянно сражаться.
— Я вижу, сестра, что ты рѣшительно на меня наступаешь, но я буду говорить по совѣсти. Хотя твои мужъ, котораго я хотѣлъ бы видѣть здѣсь для общей нашей пользы, и скажетъ тебѣ, вмѣстѣ съ храбрымъ горцемъ Дугаломъ, что Николь Жарви, подобно покойному великому діакону, умѣетъ подъ часъ глядѣть сквозь пальцы на поступки своихъ друзей, но я увѣряю тебя, сестра, что языкъ мой никогда не скажетъ противъ серд-? ца, и пускай меня бросятъ къ этому несчастному, хотя я думаю, кромѣ тебя, ни одна Голандка не поступитъ такъ съ ближнимъ родственникомъ своего мужа, — но никогда не скажу, что Мориссъ осужденъ и преданъ смерти законнымъ порядкомъ. Вѣроятно твердость, съ какою говорилъ Г. Жарви, лучше всѣхъ прозьбъ могла смягчить сердце неумолимой его сестрицы; такъ стекло противится усиліямъ всѣхъ металловъ, но легко рѣжется подъ остріемъ алмаза. Она велѣла поставить насъ передъ себя.
— Ваша фамилія Осбалдистонъ? сказала она; я слышала такъ называла васъ негодная собака, которую мы въ вашихъ глазахъ утопили.
— Да, отвѣчалъ я, моя фамилія Осбалдистонъ.
— А зовутъ васъ Ралейгомъ?
— Зовутъ меня Франкомъ.
— Но вамъ знакомъ Ралейгъ? Если не ошибаюсь, онъ вамъ братъ, или по крайней мѣрѣ родственникъ, большой другъ?
— Онъ мнѣ родственникъ, но не другъ. Дни два назадъ какъ мы съ нимъ дрались и вашъ же супругъ насъ рознялъ. Посѣхъ поръ его шпага обагрена моей кровью и не зажила еще рана, которую онъ нанесъ мнѣ въ бокъ. Изъ всѣхъ людей на свѣтѣ, его послѣдняго назову своимъ другомъ.
— Но когда вы не участвуете въ замыслахъ Ралейга, то не задержатъ ли васъ, если вы придете къ Галбрейту съ порученіемъ отъ Макъ-Грегоровои жены?
— Я не знаю, почему бы въ милиціи графства Леннокскаго могли задержать меня и не боюсь явиться къ ея начальнику. Я готовъ взять на себя ваше порученіе и отправиться сей часъ же, если вы примете подъ свое покровительство моего друга и моего слугу, которые у васъ въ плѣну. Я воспользовался случаемъ и объяснилъ ей, что пришелъ къ нимъ по приглашенію ея мужа, который обѣщался помогать мнѣ въ одномъ важномъ дѣлѣ и что по сему же дѣлу пришелъ и Г. Жарви.
— Желалъ бы я, вскричалъ великій Бальи, чтобъ сапоги Г. Жарви были, наполнены кипяткомъ, когда онъ затѣялъ проклятое путешествіе; вѣрно бы тогда онъ не надѣлъ ихъ на ноги.
— Изъ словахъ молодаго Англичанина, сказала Елена, обращаясь къ сыновьямъ, вы можете узнать своего отца. Онъ только и уменъ, что подъ шапкою, да съ саблею въ рукахъ; но какъ скоро скинетъ пладъ и надѣнетъ платье, то и пойдетъ мѣшаться во всѣ сплетни жителей долинъ, и сколько онъ ни потерпѣлъ, а все дѣлается ихъ орудіемъ, ихъ игрушкой, ихъ невольникомъ.
— И, можете прибавить, сударыня, ихъ благодѣтелемъ, сказалъ я.
— Положимъ такъ, отвѣчала она, но это самой пустой титулъ изъ всѣхъ титловъ въ мірѣ: онъ сѣетъ благодѣянія, а собираетъ одну неблагодарность. Но довольно объ этомъ. Я васъ провожу до непріятельскихъ аванпостовъ. Вы спросите начальника и скажете ему отъ меня, отъ жены Макъ-Грегора, что если они хоть одинъ волосъ сорвутъ съ головы, если не освободятъ его въ теченіи двѣнадцати часовъ, то во всемъ Леннокскомъ графствѣ, отсюда и до Ноеля, ни одной не останется женщины, которая бъ не оплакивала отца или сына, брата или мужа; ни у одного откупщика не уцѣлѣетъ стадо и не спасутся житницы, ни одинъ помѣщикъ не ляжетъ въ постель съ надеждою увидѣть поутру свѣтъ солнечный, и что, если я не вижу своего мужа въ назначенный срокъ, то для начальнаго исполненія моихъ угрозъ пошлю ему Гласговскаго Бальи, Англійскаго Капитана и прочихъ плѣнниковъ, изрубленныхъ во столько кусковъ, сколько въ тартанѣ клѣтокъ.
Лишь только она кончила, Капитанъ Торнтонъ, бывшій при этой сценѣ, примолвилъ съ величайшимъ хладнокровіемъ:
— Засвидѣтельствуйте начальнику почтеніе Торнтона, Капитана Королевской гвардіи и скажите ему, чтобъ онъ исполнялъ свою должность и не безпокоился о участи плѣнниковъ. Если я былъ такъ глупъ, что позволилъ плутамъ горцамъ занести себя въ засаду, то буду такъ уменъ, что умру съ твердостью и не обезславлю себя низкимъ поступкомъ. Я жалѣю только о бѣдныхъ своихъ товарищахъ, жалѣю, что они попались въ руки мясниковъ и палачей.
— Молчите, молчите! вскричалъ Г. Жарви; если вамъ жизнь надоѣла, такъ я Г. Осбалдистонъ, засвидѣтельствуйте мое почтеніе Г. Начальнику,… почтеніе отъ великаго Бальи, Николя Жарви, преемника своего почтеннаго отца, великаго для кона. Скажите ему, что онъ и другіе честные люди находятся въ большей опасности, которая можетъ сдѣлаться еще больше; что для общаго блага должно позволить Робу возвратиться въ свои горы. И безъ того много случилось несчастій. Да не худо будетъ, если вы ни слова не скажете о таможенномъ приставѣ.
Получивъ два столь различныя порученія, отъ двухъ особъ всѣхъ болѣе принимавшихъ участія въ успѣхѣ моего посольства, и принявъ наставленія Елены Макъ-Грегоръ, которая просила меня незабывать ни слова изъ того, что она сказала, я наконецъ услышалъ повелѣніе отправиться и взять съ собою Андрея, вѣроятно для того, чтобъ избавиться отъ его жалобъ. Но, или боясь, чтобъ я не убѣждалъ отъ проводниковъ, или хотѣли оставить у себя что нибудь въ добычу, но только мнѣ сказали, что я пойду пѣшкомъ подъ прикрытіемъ Гамиша Макъ-Грегора и двухъ горцевъ, какъ для показанія мнѣ дороги, такъ и для узнанія силы и положенія непріятеля. Дугала назначили для послѣдней должности, но онъ нашелъ средство отказаться. Послѣ ужь я узналъ, что оставаясь онъ имѣлъ въ виду наблюдать за безопасностію Г. Жарви, потому что служивъ у него ключникомъ въ Гласговской тюрьмѣ, въ слѣдствіе своихъ понятій о вѣрности, онъ почиталъ обязанностью защищать его.
Съ часъ мы тли чрезвычайно скоро; наконецъ прибыли къ покрытому кустарникомъ холму, который возвышался надъ окрестностью и съ котораго мы могли обозрѣть положеніе Леннокской милиціи. Отрядъ сей большею частію состоялъ изъ кавалеріи и потому не зашелъ въ проходъ, гдѣ разбитъ былъ Торнтонъ. Они выбрали хорошую позицію: станъ расположили на скатѣ холма, посреди маленькой Оберфоильской долины, гдѣ бѣжалъ извиваясь Фортъ, не далеко отъ своего истока. Она была окружена цѣпью высокихъ горъ и такъ широка, что конница не могла бояться нечаяннаго нападенія. Вездѣ поставили аванъ-посты и часовыхъ, такъ что при малѣйшей тревогѣ солдаты могли схватить оружіе и построиться въ боевой порядокъ. Правда, тогда еще не думали, чтобъ горцы осмѣлились напасть на каваллерію въ открытомъ полѣ, хотя съ этихъ поръ и узнали, что они могутъ сражаться съ ней и очень удачно. Въ то время горцы суевѣрно боялись конницы: они думали, что лошади сами сражаются ногами и зубами.
Привязанныя къ кольямъ или бродившія по долинѣ лошади; солдаты, которые то сидѣли въ веселыхъ кружкахъ, то пестрыми толпами гуляли по берегу рѣки; голые утесы, живописныя скалы, замыкавшія съ боковъ этотъ живой ландшафтъ, составляли первый планъ очаровательной картины, а далѣе къ востоку виднѣлось озеро Мейнтейтское, замокъ Стирлингъ и синія горы Охильскія, заключавшія перспективу.
Мои спутники вмѣстѣ со мною остановились поглядѣть на эту сцену, но они смотрѣли съ другой точки зрѣнія. Я любовался красотою природы, а они занимались исчисленіемъ непріятельскихъ силъ. Но скоро Гамишь велѣлъ мнѣ приступить къ исполненію порученія, сойти съ горы и приближиться къ первому караулу; въ то же время, онъ сказалъ мнѣ съ грознымъ тѣлодвиженіемъ, чтобъ я не объявлялъ своихъ проводниковъ и не говорилъ гдѣ ихъ оставилъ. Получивъ послѣднее наставленіе, я подошелъ къ стражѣ, а за мной и Андрей, который въ Англійской рубашкѣ и въ исподнемъ платьѣ, покрытый ветхимъ пладомъ Дугала, какъ будто вырвался изъ Бедлама и игралъ роль горца. Караулъ насъ примѣтилъ и, прицѣлясь изъ карабина, велѣлъ остановиться. Я повиновался, и когда подошелъ солдатъ, я просилъ его проводить меня къ начальнику. Меня ввели въ кружокъ офицеровъ, сидѣвшихъ на травѣ; между ими былъ замѣшенъ одинъ, по видимому, ихъ начальникъ" На немъ были гладкія стальныя латы, съ изображеніемъ знаковъ стариннаго Шотландскаго ордена Св. Андрея, въ просторѣчіи называемаго орденомъ волчеца (du chardon), Въ этой толпѣ я узналъ и Маіора Галбрейта: ему отдавали какой-то приказъ, а съ нимъ и другимъ Офицерамъ, одѣтымъ въ мундиръ или въ простое платье, но хорошо вооруженнымъ. Въ нѣсколькихъ шагахъ стояли лакеи въ богатыхъ ливреяхъ.
Поклонясь начальнику съ тѣмъ уваженіемъ, какого требовалъ санъ его, я сказалъ, что случай сдѣлалъ меня невольнымъ свидѣтелемъ истребленія Королевскаго войска, подъ начальствомъ Капитана Торнтона, въ узкомъ Лохъ-Едскомъ проходѣ — такъ называлось мѣсто сраженія — что этотъ офицеръ, многіе изъ его солдатъ и мой товарищъ Гласговскій Бальи остались во власти горцевъ, и что сіи послѣдніе угрожаютъ умертвить безъ милосердія всѣхъ плѣнниковъ и опустошить въ конецъ все графство Леннокское, если имъ не выдадутъ ихъ начальника.
Герцогъ, ибо такъ называли господина, съ коимъ я говорилъ, прослушалъ меня внимательно и отвѣчалъ, что онъ жалѣетъ, подвергая несчастныхъ плѣнниковъ жестокости варваровъ, въ руки которыхъ они имѣли несчастіе попасть, но ни зачто не согласится отпустить начинщика всѣхъ безпорядковъ и не станетъ ободрять его къ продолженію грабительства. — Вы можете воротиться къ пославшимъ васъ и увѣдомить ихъ, что завтра же на разсвѣтѣ повѣшу Робъ-Роя Камбелля, прозваннаго Макъ-Грегоромъ, какъ мятежника поднявшаго оружіе и тысячу разъ приговореннаго къ смерти; что я былъ бы не достоинъ занимаемаго мною мѣста, еслибъ поступилъ иначе; что у меня есть средство помѣшать исполненію ихъ угрозъ на графство Леннокское; и что если они какъ нибудь обидятъ плѣнниковъ, то я постараюсь имъ отмстить такъ, что и камни утесовъ ихъ цѣлый вѣкъ стонать будутъ.
Я ему почтительно представилъ, какой неизбѣжной опасности подвергаюсь съ такимъ лестнымъ для меня порученіемъ; на что онъ отвѣчалъ, что я могу возложить его на своего лакея"
Но Андрей лить только услышалъ эти слова, то не удержался чувствомъ почтенія, не сталъ дожидаться моего отвѣта, а въ ту же минуту вскричалъ:
— Нѣтъ! нѣтъ! избави Господи! я позволяю отрубить себѣ ноги, но ни за что на свѣтѣ не пойду въ проклятыя горы! Вѣдь я не найду въ карманѣ другой шеи, когда собаки горцы отрѣжутъ эту, не поплыву лягушкой, когда они бросятъ въ озеро, связавъ ноги и руки? Нѣтъ! нѣтъ! всякъ за себя, а Богъ за всѣхъ. Кто сердитъ на Робъ-Роя Или у кого есть дѣло съ нимъ, тотъ пускай и идетъ. А въ Дрипъ-Деллейскомъ приходѣ онъ не бывалъ, сѣмянъ и грушь никогда не кралъ у меня.
Съ трудомъ я принудилъ его замолчать, и тогда живо представилъ Герцогу, какой опасности подвергались Капитанъ Торнтонъ, его солдаты и Г. Жарви; просилъ его спасти ихъ жизнь и мнѣ поручить это извѣстіе; увѣрялъ, что я ничего не боюсь, когда нужно оказать имъ услугу; но послѣ того, что я видѣлъ, не остается никакого сомнѣнія, что горцы, услышавъ о смерти Шефа, умертвятъ ихъ безъ жалости.
Герцогъ, казалось, былъ сильно огорченъ. Онъ всталъ, подумалъ минуту и сказалъ мнѣ:
— Да, это положеніе затруднительно! мнѣ очень прискорбно. Но я не могу нарушить должности и Робъ-Рой умретъ.
Я безъ огорченія не могъ услышать смертнаго приговора Кампбелю, оказавшему мнѣ столько услугъ, и не я одинъ былъ недоволенъ: многіе милицейскіе Офицеры защищали его предъ Герцогомъ. Гораздо лучше, говорили они, послать въ замокъ. Стирлингъ и содержать его тамъ, пока горцы не разойдутся. Неужели намъ подвергать цѣлой округъ опустошенію, а въ теперешнія длинныя ночи трудно помѣшать имъ и не возможно охранять всѣ пункты; горцы же нападаютъ только на тѣ, въ которыхъ не надѣются найти большаго сопротивленія. Не ужели мы предадимъ несчастныхъ плѣнниковъ свирѣпости горцевъ, когда нѣтъ никакого сомнѣнія, что они исполнятъ свои угрозы и смертію ихъ утолятъ жажду мщенія.
Галбрейтъ не остановился и на этомъ, полагаясь на честь того, съ кѣмъ говорилъ, хотя и зналъ, что у него есть свои причины ненавидѣть Робъ-Роя.
— Правда, онъ невыгодный сосѣдъ для жителей долинъ, особенно для вашей чести, и никто больше его не грабитъ; однако прежде Робъ-Рои былъ умный и разсудительной человѣкъ. Его-то кое какъ еще можно убѣдишь, но жена его и дѣти сущіе дьяволы! ничего не боятся, ни чего не щадятъ и подъ ихъ начальствомъ эта шайка разбойниковъ нанесетъ такой вредъ здѣшней странѣ, какого и самъ Робъ-Рой никогда не наносилъ.
— Хорошо! хорошо! отвѣчалъ Герцогъ, но умомъ-то своимъ такъ долго и держался этотъ бездѣльникъ. Для усмиренія другаго, обыкновеннаго горскаго разбойника нужно было бы столько недѣль, сколько употреблено лѣтъ на пойманіе этаго злодѣя. Но потерявъ Шефа, и шайка его не будетъ страшна. Это оса безъ головы: она сохраняетъ на минуту прежнюю силу уязвлять своимъ жаломъ, но вскорѣ должна умереть.
Галбрейта не легко было принудить къ молчанію.
— Безъ сомнѣнія, Милордъ, возразилъ онъ, я не одобряю Роба: не хочу быть его другомъ, также какъ онъ не хочетъ быть моимъ: вотъ онъ уже два раза опустошалъ мои конюшни, не говоря о конюшняхъ моихъ откупщиковъ, а однако…
— Однако, Галбрейтъ, отвѣчалъ Герцогъ съ выразительной улыбкой, вы думаете, что эту маленькую вольность можно простить другу вашихъ друзей; ибо слухъ носится, что Робъ не врагъ друзьямъ Галбрейта на твердой землѣ.
— Если это правда, Милордъ, отвѣчалъ Галбрейтъ, то оно не служитъ къ его безчестію. Но мнѣ бы хотѣлось что нибудь услышать а кланахъ западныхъ горцевъ, которыхъ мы ждемъ, не дождемся. Дай Богъ, чтобъ они сдержали слово, а мнѣ что-то худо вѣрится: медвѣди не кидаются на медвѣдей.
— А я, напротивъ, ничего не боюся. Иверахъ и Инверашаллохъ слывутъ за людей благородныхъ. Хотя они поотстали, но вѣрно не замедлятъ придти въ назначенное мѣсто. Однако, пошлите двухъ солдатъ посмотрѣть, нейдутъ ли они. А безъ нихъ мы не можемъ напасть на узкой проходъ, столь гибельный Капитану Торнтону, и въ которомъ, право, десять пѣхотинцевъ легко устоятъ противъ лучшаго коннаго полка во всей Европѣ. А между тѣмъ, велите-ка раздавать паекъ солдатамъ.
Я воспользовался этимъ полезнымъ, и пріятнымъ приказаніемъ, ибо со вчерашняго ужина ничего еще не ѣлъ, а солнце ужь клонилось къ концу своего дневнаго поприща. Посланные возвратилисьне встрѣта ожидаемыхъ союзниковъ, но въ ту же минуту пришелъ горецъ изъ ихъ клановъ и принесъ письмо, которое почтительно подалъ Герцогу.
— Бьюсь объ цѣлой квартѣ самой лучшей водки, сказалъ Галбрейтъ, это письмо увѣдомляетъ, что проклятые горцы, которыхъ мы съ такимъ пожертвованіемъ, съ такими трудами привлекли къ себѣ, покидаютъ насъ, предоставляя самимъ выпутаться изъ бѣды.
— Да, господа, точно такъ, вскричалъ Герцогъ, покраснѣвъ отъ досады, когда прочелъ письмо, написанное на дрянномъ клочкѣ бумажки, но съ соблюденіемъ обыкновеннаго церемоніала свѣтлѣйшему и высокому Герцогу…. Да, господа, союзники оставили насъ и заключили миръ съ непріятелемъ.
— Вотъ такъ-то бываетъ во всѣхъ союзахъ, сказалъ Галбрейтъ. Голландцы вѣрно бы сыграли съ нами такую штуку, еслибъ ихъ не предупредили въ Утрехтѣ.
— Вы любите шутить, сударь, сказалъ Герцогъ такимъ тономъ, который показывалъ, что шутка ему не понравилась; — а кажется васъ занимаетъ довольно важное дѣло. Господа, я не думаю, чтобъ кто нибудь изъ васъ посовѣтовалъ мнѣ подвигаться впередъ безъ помощи пѣхоты.
Всякъ поспѣшилъ отвѣчать, что это было бы совершенное безуміе.
— И неумнѣе сдѣлаемъ, продолжалъ Герцогъ, если дождемся здѣсь ночнаго нападенія., и такъ намъ должно отступить къ замку Дюхрейскому или Гартаранскому, и тамъ простоять цѣлую ночь. Но сперва я хочу при васъ же допросить Робъ-Роя и показать вамъ, какъ безразсудно отдавать свободу человѣку, который сдѣлается послѣ ужасомъ и бичемъ здѣшней страны.
Онъ Приказалъ представить къ себѣ плѣнника и два сержанта привели. Робъ-Роя, въ сопровожденіи шести солдатъ, вооруженныхъ ружьями и штыками. Руки у него были связаны по самые локти и прикручены къ тѣлу лошадиной подпругой.
Я его никогда не видалъ въ національномъ костюмѣ. Лѣсъ рыжихъ волосъ на головѣ, которые, выхода изъ горъ, онъ скрывалъ подъ парикомъ, оправдывалъ прозваніе Роя или рыжаго, данное ему жителями долинъ и, вѣрно, посихъ, поръ не забытое, а взглянувъ на обнаженные его члены, я болѣе увѣрился въ справедливости прозванія; его ноги, а особливо колѣна, были совершенно покрыты рыжею шерстью, короткою и густою, какъ у тамошнихъ быковъ. Отъ перемѣны платья и отъ увѣренности въ настоящемъ его характерѣ, онъ показался мнѣ такимъ дикимъ и свирѣпымъ, какимъ никогда не казался прежде, и еслибъ меня не предварили, то я бы не узналъ его.
Хотя онъ былъ въ цѣпяхъ, но вошелъ съ поднятою головою, съ гордымъ видомъ и величавой поступью. Онъ поклонился Герцогу, кивнулъ головою Галбрейту и нѣсколько удивился, увидя меня между ними.
— Мы давно съ вами не видались, г. Кампбель, сказалъ Герцогъ.
— Это правда, Милордъ. Но я бы хотѣлъ, примолвилъ онъ, поглядывая на связанныя руки и на пустыя ножны сабли, хотѣлъ бы увидѣться съ вами въ такую минуту, когда бы могъ достойно отблагодарить вату честь за всѣ одолженія. Но нечего дѣлать, стану уповать на будущее.
— Для васъ существуетъ одно настоящее, Г. Кампбель; не много часовъ осталось вамъ жить, и тѣ летятъ очень быстро; и такъ устройте поскорѣе ваши дѣла въ этомъ мірѣ. Я говорю это не въ посмѣяніе вашимъ несчастіямъ; но сами должны чувствовать, что приближались къ концу поприща. Я даже признаюсь, что иногда вы дѣлали вреда менѣе, чѣмъ другіе горные Шефы, что въ иныхъ случаяхъ показывали признаки способностей и подавали лучшую надежду; но такъ долго были ужасомъ и бичемъ нашего мирнаго околотка, такимъ множествомъ своевольныхъ поступковъ утверждали, распространяли и вездѣ употребляли свою власть, что сами на свою голову накликали мщеніе Правительства. Словомъ, вы знаете, что давно заслужили смерть и такъ готовтесь къ ней.
— Часть этихъ упрековъ, Милордъ, я могъ бы отложишь и на вашу долю; однако васъ никогда не назову прямымъ и добровольнымъ виновникомъ моихъ несчастій, а еслибъ я такъ думалъ" Милордъ, то не слыхать бы мнѣ вашего приговора. Три раза вы, гоняясь за ланью, были отъ меня на выстрѣлъ карабина, а всякъ знаетъ даю ли я промахъ, если намечу въ кого. Чтожъ касается до тѣхъ, которые васъ обманули и озлобили противъ самаго мирнаго человѣка въ нашихъ горахъ, которые сдѣлали ваше имя причиною моего отчаянія и моей гибели, то часть долговъ давно имъ отплачена и, еще разъ повторяю, Милордъ, надѣюсь когда нибудь найти средство заплатить и остальную часть.
— О, я знаю, вскричалъ разгнѣванный Герцогъ, что ты дерзкій и рѣшительный злодѣй, и если захочешь сдѣлать зло, то вѣрно исполнить клятву; но будь увѣренъ, что я постараюсь помѣшать тебѣ. Твои враги — собственныя преступленія.
— Вы объ нихъ поменьше бы говорили, еслибъ меня звали не Кампбелемъ, а Греемомъ.
— Да скажите, сударь, своей женѣ и своему семейству, чтобъ они не смѣли обижать плѣнниковъ, а не то я постараюсь за зло воздать зломъ сторицею не только имъ, но и роднѣ и друзьямъ и пріятелямъ ихъ,
— Одни враги мои, Милордъ, могутъ сказать, что я кровожаденъ. Еслибъ при мнѣ были мои люди, то пять сотъ вооруженныхъ горцевъ скорѣе бы и удобнѣе исполнили мои приказанія, чѣмъ восемь или десять вашихъ слугъ. Но если ваша честь рѣшилась подрубить корень семейства, то не уцѣлеть и вѣтвямъ. Какъ бы ни было, а тамъ есть мой родственникъ: онъ человѣкъ честный и я не желаю ему зла. Кто хочетъ оказать услугу Макъ-Грегору? Онъ хорошо заплатитъ, хоть у него и связаны руки.
— Говори, Макъ-Грегоръ, вскричалъ горецъ, который принесъ письмо, если нужно, я готовъ идти въ ваши горы.
Онъ подошелъ къ нему и получилъ изустное порученіе къ его воинственной супругѣ. Но какъ Робъ-Рой изъяснялся на своемъ языкѣ, то я не могъ понимать его, но былъ увѣренъ, что онъ старается о безопасности Г. Жарви.
— Какъ покажется вамъ наглость этаго бездѣльника? вскричалъ Герцогъ, что принесъ письмо, такъ и думаетъ быть посланникомъ. А впрочемъ этотъ поступокъ достоинъ поступка его господина, который пригласилъ насъ вооружиться общими силами на разбойниковъ, а помирясь съ ними, оставилъ насъ. Правду говорятъ про нихъ, что лукавому горцу не извѣстны правила чести: онъ завсегда готовъ измѣнять и Государю и друзьямъ своимъ.
— Не такого былъ мнѣнія вашъ батюшка, Милордъ; я часто слыхалъ отъ него, что у Короля Іакова не было подданныхъ вѣрнѣе Шотландскихъ горцевъ, и еслибъ нужно было каждому воздать по дѣламъ его, такъ я бы зналъ съ кого начать.
— Молчи, Галбрейтъ, молчи! ты не можешь этакъ говоришь ни съ кѣмъ, а особенно со мною; хоть я и знаю, что ты себя почитаешь важною особой. Вѣди свой отрядъ въ Гартеранпь; а плѣнника я самъ провожу въ Дюхрей; завтра получите дальнѣйшій приказъ. Да ни подъ какимъ видомъ не позволяй отлучаться солдатамъ,
— Да, теперь пошолъ давать приказы, да отмѣнять ихъ, проворчалъ Галбрейтъ сквозь зубы. Но постой, дождемся Короля, тогда-то доиграемъ въ жмурки.
Оба конные отряда построились и готовы были отправишься въ назначенныя мѣста, пользуясь слабымъ свѣтомъ сумерекъ Меня не пригласили, а почти приказали слѣдовать за отрядомъ Герцога и я замѣтилъ, что со мной хоть обращались не какъ съ плѣнникомъ, однако почитали подозрительнымъ и не выпускали изъ вида. И то правда, что опасность со всѣхъ сторонъ окружала. Духъ раздора между Якобитами и Ганноверцами, поселявшій во всѣхъ и ко всѣмъ подозрѣніе, ненависть между жителями долинъ, обитателями горъ, неизъяснимыя причины наслѣдственной вражды, въ слѣдствіе коей всѣ лучшія Шотландскія фамиліи были смертельными врагами между собою, словомъ, все было страшно бѣднымъ путешественникамъ, и неизвѣстный, беззащитный странникъ рѣдко свершалъ свой путь безъ какой нибудь непріятности. Я же покорился своей участи какъ нельзя равнодушнѣе и утѣшалъ себя надеждою, что въ продолженіе похода что нибудь и узнаю отъ плѣнника касательно Ралейга и его замысловъ. Однако я не отдамъ себѣ справедливости, если скажу, что у меня были однѣ самолюбивыя надежды. Я принималъ большое участіе въ судьбѣ несчастнаго Робъ-Роя и желалъ ему оказать всѣ возможныя въ моемъ положеніи услуги.
ГЛАВА III.
править«Лишь только вступилъ на мостъ? бросился въ воду, вышелъ на землю и убѣжалъ вдоль берега.»
Эхо пещеръ и утесовъ въ обоихъ концахъ долины отозвалось на звуки военныхъ трубъ коннаго полка, который раздѣлясь на двѣ части, пустился небольшею рысью. Отрядъ Маіора Галбрейта вскорѣ поворотилъ налѣво, перешелъ рѣку Фортъ черезъ мостъ, о коемъ говорилъ я прежде, и отправился на свои ночныя квартиры, въ старый сосѣдственный замокъ. Проходя по мосту, онъ представлялъ прекрасную одушевленную картину, но скоро исчезъ въ извилинахъ противнаго берега, покрытаго лѣсомъ.
Отрядъ подъ личною командой Герцога продолжалъ путь въ строгомъ порядкѣ. Чтобъ отнять у плѣнника всѣ возможныя средства убѣжать, его помѣстили на лошади позади солдата самаго сильнаго и высокаго во всемъ полку, по имени Евана. Ихъ обоихъ связывала одна подпруга, которая укрѣплялась пряжкою на груди солдата, и такимъ образомъ Робъ-Рой не могъ обмануть своего вожатаго" Мнѣ дали лошадь и велѣли ѣхать подлѣ нихъ, а они были въ центрѣ эскадрона солдатъ, коимъ приказали строго смотрѣть за плѣнникомъ и каждому роздали по одному пистолету. Андрею также дали маленькую горскую лошадь и позволили помѣститься между лакеями, которые въ большемъ числѣ ѣхали позади отряда, но не мѣшались съ солдатами.
Слишкомъ часъ мы шли въ такомъ порядкѣ и наконецъ достигли брода, гдѣ должно было переходишь Фортъ. Эта рѣка произошла отъ разлива озера и чрезвычайно глубока, даже въ самыхъ узкихъ мѣстахъ. Къ ней сходили по тѣсному и крутому проходу, въ коемъ нельзя было проѣхать двумъ всадникамъ, и потому арріеръ-гардъ и центръ отряда остановились, а первые ряды, одинъ по одному, начали спускаться. Отъ этаго сдѣлалась остановка и даже вышелъ безпорядокъ. Солдаты стали разговаривать, выѣхали изъ рядовъ, иные сошли съ лошадей, другіе подошли къ берегу поглядѣть какъ переправляются товарищи, наконецъ слуги смѣшались съ солдатами и увеличили безпорядокъ.
Въ эту минуту Робъ Рой сказалъ потихоньку солдату, къ коему былъ привязанъ: — Отецъ твой, Еванъ, ни для какого Герцога въ мірѣ не согласился бы везти стараго друга на бойню.
Еванъ ни полслова въ отвѣтъ; онъ только пожалъ плечами и казалось хотѣлъ сказать, что исполнялъ волю другаго.
— А когда Макъ-Грегоры сойдутъ съ горъ, Еванъ, когда они опустошатъ твои конюшни, (когда обагрятъ кровью полъ твоей жены и сожгутъ твой домъ, ты вѣрно вспомнишь, что еслибъ былъ съ ними Робъ-Рой, то онъ избавилъ бы тебя отъ такихъ несчастій.
Еванъ Бриггландъ отвѣчалъ опять тѣмъ же движеніемъ и глубокимъ вздохомъ.
— Не жалко ли, продолжалъ Робъ-Рой такимъ голосомъ, что кромѣ Евана и меня никто не могъ его слышать, не горестно ли видѣть, что Еванъ Бриггландъ, которому Робъ-Рой такъ часто помогалъ и рукой и кошелькамъ своимъ, мѣняетъ жизнь друга на милостивый взглядъ какого-то Герцога.
Еванъ примѣтно колебался, но все не говорилъ ни слова.
Въ ту минуту Герцогъ вскричалъ на другомъ берегу: — Приведите плѣнника.
Еванъ тронулся съ мѣста и Робъ-Рой еще сказалъ ему: — Не колебайся выбирать: жизнь Робъ-Роя или нѣсколько палочныхъ ударовъ, вѣдь ты будешь отвѣчать и на томъ свѣтѣ и въ здѣшнемъ мірѣ.
Еванъ подвигался впередъ, и подъѣхавъ къ рѣкѣ, торопливо вошелъ въ нее. Я слѣдовалъ за нимъ и хотѣлъ переплыть рѣку, но солдаты закричали: — Постойте, сударь, постойте! и схвативъ лошадь за узду, удержали меня на берегу.
Солнце исчезло съ горизонта и при слабомъ свѣтѣ сумерекъ, я видѣлъ какъ Герцогъ ставилъ солдатъ въ томъ порядкѣ, въ какомъ выходили на берегъ: иные выше, другіе ниже, смотря потому, сколько лошади ихъ могли противиться быстрому влеченію рѣки. Вдругъ раздался шумъ, какъ бы что-то упало въ воду и я догадался, что краснорѣчіе Робъ-Роя убѣдило Евана избавишь его отъ смерти и что онъ искалъ спасенія въ водахъ Форты. Герцогъ услышалъ его, и побѣжавъ на край берега:
— Бездѣльникъ! вскричалъ онъ Евану, который выходилъ на землю, гдѣ твои плѣнникъ?
И не дожидаясь отвѣта, выстрѣлилъ въ него изъ пистолета. Но ихъ окружала большая толпа солдатъ и я не могъ дознаться, попалъ ли онъ въ него. Ребята! закричалъ Герцогъ отряду, бросьтесь въ воду. Сто гиней награды тому, кто приведетъ ко мнѣ Робъ-Роя. И въ одну минуту все взволновалось на обоихъ берегахъ, все пришло въ безпорядокъ.
Вѣроятно, когда Еванъ развязалъ ремень, Робъ-Рой, освободясь отъ узъ, бросился въ Форту и поплылъ подъ водою; но выйдя на поверхность подышать минуту воздухомъ, онъ привлекъ вниманіе солдатъ своимъ пладомъ. Многіе тушъ же кинулись на лошадяхъ въ рѣку, но за бродомъ она была и быстра и глубока, лошади не достали дна, нѣкоторыя утонули и сами всадники едва не испытали той же участи. Другіе, не такъ ревностные и болѣе осторожные, оставались. на берегу и выжидали минуты схватить бѣглеца, когда онъ выйдетъ на землю. Крики утопавшихъ и просившихъ помощи, солдаты, которые бѣгали въ разныя стороны, усилія Офицеровъ возстановить порядокъ, отчасу болѣе возраставшая темнота: все вмѣстѣ составляло, такую сцену, какой я никогда не видалъ отъ роду. Но одинъ я ее разсматривалъ, прочіе были, повсюду разсыпаны; одни искали бѣглеца, другіе глядѣли не спасется ли онъ, а иные способствовали побѣгу, и послѣ узналъ я, что тѣ, коимъ по видимому болѣе всѣхъ хотѣлось схватить бѣглеца, ни мало того не желали, но старались увеличить общій безпорядокъ, нарочно дали ложное направленіе преслѣдованію товарищей и тѣмъ доставили Робъ-Рою средство спастися.
Съ его искусствомъ плавать не трудно было Макъ-Грегору убѣжать отъ враговъ, когда онъ скрылся отъ первой погони. Впрочемъ онъ подвергался большой опасности: какъ выдра, нырнувъ въ рѣку, чтобъ избавиться отъ собакъ, что я часто видалъ въ Осбалдистонъ Галлѣ, время отъ времени выставляется на поверхность воды и переводитъ дыханіе, такъ и Робъ-Рой однажды уже выплывалъ на верхъ подышать воздухомъ, а скоро долженъ былъ появиться и въ другой разъ, и потому всѣ смотрѣли на рѣку, ожидая сей минуты съ нетерпѣніемъ. Но онъ прибѣгнулъ къ хитрости, которая невозможна для выдры, но которая счастливо удалась ему. Скинувъ пладъ свой, онъ предоставилъ его теченію рѣки, и какъ скоро замѣтили платье, въ минуту изрѣшетили его пулями и пустились за нимъ вплавь, а въ это время хозяинъ успѣлъ далеко убраться* Упустивъ бѣглеца изъ вида, увидѣли, что поймать его невозможно. Низъ рѣки былъ недоступенъ по чрезмѣрной вышинѣ береговъ, которые мѣстами были, покрыты частымъ кустарникомъ, для лошадей неудобнымъ, а бѣглецу доставлявшимъ всѣ способы укрыться; къ тому же и темнота ночи была новымъ препятствіемъ. Наконецъ трубы призвали къ отступленію и возвѣстили, что начальникъ, хотя и по неволѣ, но отказался отъ надежды поймать плѣнника, который убѣжалъ такъ неожиданно. Солдаты стали по немногу собираться, бранясь между собою и жалѣя, что упустили такую выгодную добычу. Я виделъ, какъ они строились въ ряды на другомъ берегу рѣки, и какъ запоздавшіе переходили ее въ бродъ на прежнемъ мѣстѣ.
До сихъ поръ я занималъ роль зрителя, хотя далеко неравнодушнаго ко всѣмъ этимъ произшествіямъ. Но вдругъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня раздался сиповатый голосъ;
— Да гдѣ проклятый Англичанинъ? Вѣдь онъ далъ Робъ-Рою ножикъ перерѣзать ремень.
— Не худобъ ему въ лобъ засадить пару пуль, подхватилъ другой.
— Или выпотрошишь этимъ штыкомъ, сказалъ третій.
Въ эту минуту послышался конскій топотъ и напомнилъ мнѣ объ опасности моего положенія. Я зналъ, что вооруженные люди, коихъ мятежныя страсти ни чѣмъ не были обузданы, легко исполнятъ свои угрозы, накажутъ меня за мнимое преступленіе, и не станутъ разбирать виноватъ ли я. Въ этой мысли я слѣзъ тихонько съ лошади и углубился въ чащу кустарника, надѣясь что темнота ночи скроетъ меня отъ поисковъ. Еслибъ я былъ недалеко отъ Герцога и могъ просить его покровительства, то вѣрно не сталъ бы прятаться: но онъ давно ужь ѣхалъ впереди авангарда на той сторонѣ рѣки, на моемъ же берегу не видя Офицеровъ, у коихъ могъ бы просить помощи я не сталъ изъ пустой и ложной чести подвергать опасности жизнь свою.
Вскорѣ все затихло, и только вдалекѣ раздавался конскій шопотъ; тутъ пришла мнѣ мысль идти въ главную квартиру Герцога, гдѣ строгій порядокъ и воинская подчиненность будутъ охранять меня отъ ярости солдатъ, предаться самому въ руки Герцога и доказать тѣмъ, что мнѣ нечего бояться правосудія; наконецъ требовать себѣ, какъ иностранцу, защиты и гостепріимства. Въ семъ намѣреніи я вышелъ изъ моего убѣжища. Мракъ былъ непроницаемый; всѣ солдаты перешли Фортъ, и едва слышный въ далекѣ звукъ военныхъ трубъ могъ бы вести меня по той же дорогѣ; но я встрѣтилъ большое препятствіе: у меня не было лошади, а переходить пѣшкомъ я не хотѣлъ въ такомъ мѣстѣ, гдѣ лошадямъ было по сѣдло и гдѣ сила стремленія многихъ совсѣмъ унесла. И такъ мнѣ оставалось ворошиться въ землю горцевъ и тамъ отдохнуть отъ трудовъ, понесенныхъ въ эти сутки.
Подумавъ минуту, я вспомнилъ, что Андрей Ферсервисъ, слѣдуя похвальной привычкѣ стараться прежде всего о собственной безопасности, вѣрно переправился за рѣку съ другими солдатами, и безъ сомнѣнія, одинъ изъ первыхъ, и по обыкновенію мое имя, мое званіе въ свѣтѣ, словомъ все, что зналъ обо мнѣ, открылъ Герцогу или первому, кто встрѣтился; и что, слѣдственно, честь моя не требовалъ, чтобъ я шелъ туда съ опасностію утонуть въ Фортѣ или умереть отъ руки отставшаго солдата, который такой услугой вздумалъ бы загладить свой проступокъ; или — положивъ, что я избѣгну обѣихъ опасностей — бродить цѣлую ночь и не найти замокъ Дюхрея, ибо звуки трубъ не долетали болѣе до моего слуха.
И такъ я рѣшился воротиться въ маленькой трактиръ, гдѣ провелъ прошедшую ночь. Я не боялся Робъ-Роя. Онъ былъ свободенъ; и еслибъ я попался въ руки его людей, то вѣсть объ этомъ доставитъ мнѣ ихъ покровительство. При томъ я не хотѣлъ оставить Г. Жарви въ его опасномъ положеніи; да сверхъ того отъ одного Робъ Роя могъ я узнать что нибудь о Ралейгѣ и съ его только помощію отыскать бумаги моего отца, для чего я предпринялъ такое путешествіе. И такъ я раздумалъ переходить Фортъ, а направилъ свой путь къ Аберфоильскому клану.
Рѣзкій, холодный вѣтеръ свистѣлъ по временамъ, дулъ мнѣ въ лице и разгонялъ густой туманъ, который безъ того бы стоялъ на долинѣ неподвижно до утра, и хотя не разсѣялъ совершенно, но разбилъ его на огромныя, неправильныя массы, то въ видѣ вѣнца, окружавшаго вершины горъ, то какъ волны дыма, наполнявшія многочисленныя впадины отъ обломковъ камней, кои оторвались отъ скалъ и скатившись на долину, оставили слѣдами своего пути глубокія рытвины, подобныя тѣмъ, какія дѣлаетъ потокъ въ разливѣ. Полная луна блистала въ воздушной вышинѣ всемъ блескомъ какой придаетъ полярная атмосфера; лучи ея серебрили извилины рѣки, утесы и вершины горъ, непокрытые туманомъ; тамъ — гдѣ скопленные пары были гуще — они тонули въ летучихъ зыбяхъ, поглощались ихъ бѣловлажною тканью; а здѣсь облака сѣдаго тумана, примѣтно рдѣвшія отъ вѣтра, были проникнуты ихъ нѣжнымъ, пріятнымъ свѣтомъ и плавали, разстилались по долинѣ пеленой изъ прозрачнаго газа.
Не взирая на мое сомнительное положеніе, такая поэтическая картина и живительное дѣйствіе ночнаго холода ободрили мой духъ, убитый тоскою и возвратили прежнія тѣлесныя силы: я забылъ минувшія горести, далъ обѣтъ презирать бѣды грядущія и сталъ насвистывать пѣсню, вторя звукамъ моихъ шаговъ, ускореннымъ отъ вліянія пронзительнаго холода. Съ возвратомъ надежды на собственныя силы, я началъ живѣе наслаждаться чувствомъ бытія и такъ погрузился въ размышленія, что и не слыхалъ, какъ подъѣхали ко мнѣ два человѣка, верхомъ на лошадяхъ.
— Эй! пріятель, сказалъ одинъ изъ нихъ, удерживая лошадь, худа, идешь такъ поздно?
— Въ Аберфоиль, ужинать и ночевать.
— Да пускаютъ ли тамъ? спросилъ онъ повелительнымъ голосомъ.
— Не могу сказать, а приду такъ узнаю. Но если вы не здѣшніе, то совѣтую подождать разсвѣта и тогда пуститься въ путь. Эти мѣста не очень безопасны и нынче поутру на нихъ происходила кровавая сцена.
— Ужь не разбиты ли солдаты?
— Да, ихъ всѣхъ убили, да нѣсколько взяли въ плѣнъ.
— Да вѣрно ли это?
— Также вѣрно какъ то, что я говорю съ вами. Я былъ невольнымъ свидѣтелемъ сраженія.
— Невольнымъ! такъ ты не принималъ никакого участія.
— Нѣтъ. Я былъ плѣнникомъ у Капитана отряда.
— А почему? Кто ты такой? Какъ твое имя? И за чѣмъ ты здѣсь?
— А за чѣмъ, сударь, я буду отвѣчать на вопросы посторонняго человѣка. Я вамъ сказалъ, что ѣхать здѣсь опасно; а не мое дѣло, если вы хотите продолжать свой путь. Я не хочу знать, какъ васъ зовутъ и за чѣмъ ѣдете, а потому и васъ прошу не дѣлать никакихъ вопросовъ.
— Если Францискъ Осбалдистонъ, сказалъ другой незнакомецъ голосомъ, который проникъ до глубины моего сердца, желаетъ скрываться, то за чѣмъ насвистывать свои любимыя пѣсни.
И Діана Вернонъ, завернутая въ длинный плащь (это она говорила со мною), начала, какъ бы въ насмѣшку подражая мнѣ, насвистывать вторую часть пѣсни.
— Праведное небо! вскричалъ я отъ удивленія, возможно ли, чтобъ я встрѣтилъ Миссъ Вернонъ въ такомъ мѣстѣ, въ такой часъ, и въ такомъ….
— Въ такомъ нарядѣ, хотите вы сказать? Чтожь дѣлать? обстоятельствами управлять не льзя.
Между тѣмъ, какъ она говорила, я старался разглядѣть лице ея спутника при слабомъ свѣтѣ луны, которая къ несчастно была подернута облакомъ. Діана въ уединенномъ и опасномъ мѣстѣ, въ глухую ночь, въ сопрожденіи одного человѣка, все это могло — какъ ты догадаешься — возбудить мою ревность и мое любопытство. Ея товарища не льзя было принять за Ралейга онъ имѣлъ ростъ гораздо выше, голосъ грубѣе и тонъ повелительнѣе, чѣмъ предметъ моей ненависти и моихъ подозрѣній. Онъ не былъ похожъ и на братьевъ моихъ: ибо въ немъ я Замѣтилъ что-то непонятное, невыразимое, что-то особенное, словомъ, то почему узнаемъ мы съ перваго раза благовоспитаннаго человѣка.
Онъ замѣтилъ, что я пристально смотрѣлъ на него и, казалось, хотѣлъ укрыться отъ моихъ наблюденій.
— Діана, сказалъ онъ повелительнымъ, хотя довольно ласковымъ голосомъ, отдай что нужно твоему брату, и поѣдемъ далѣе.
Миссъ Вернонъ выняла портъ-фейль изъ чемодана и, наклонясь ко мнѣ съ плошади, отдала его и сказала тономъ, въ коемъ сквозь странный и забавный образъ выраженія проливалось живое, глубокое чувство:
— Видишь ли, любезный братецъ, что я рождена быть твоимъ Ангеломъ хранителемъ. Мы вырвали у Ралейга его добычу, и еслибъ прошлую ночь поспѣли въ Оберфоиль, какъ мы полагали, то я поручила бы какому нибудь горскому Сильфу отнести къ вамъ знаки купеческаго богатства. Но мы на дорогѣ встрѣтили великановъ и драконовъ, и хотя красавицы и странствующіе рыцари и нынѣ также храбры, какъ были прежде; но въ явную опасность не пускаются безъ нужды. Будь и ты также остороженъ, любезный братецъ.
— Діана, сказалъ ея сопутникъ, вспомни, что ночь близка, а мы далеко отъ цѣли нашего пути.
— Иду, иду, отвѣчала она. Вспомните, что я въ послѣдній разъ прощаюсь съ братцемъ. Да, Франкъ, въ послѣдній разъ… бездна раздѣляетъ насъ…. бездна погибельная … Ты не долженъ мѣшаться въ наши дѣла…. Прости, будь счастливъ!
Наклонясь ко мнѣ съ лошади, съ маленькаго горскаго иноходца, она коснулась моего лица своей щекою, и это, можетъ статься, не случайно сдѣлалось: она пожала мнѣ руку и слеза съ ея рѣсницы упала на мою щеку. Это была одна изъ тѣхъ вѣчно незабвенныхъ минутъ, одна изъ тѣхъ минутъ, когда сердце, утопая въ восторгахъ сладкаго блаженства и терзаясь смертельною тоской, не знаетъ чему предаться — радости или печали. Но не долго она продолжалась: укротивъ пылкое чувство, коимъ увлеклась невольно, Діана сказала своему сопутнику, что готова отправиться въ путь; и пустивъ лошадей большою рысью, она скоро исчезла изъ глазъ моихъ.
Я былъ погруженъ въ какое-то оцѣпененіе и потому не могъ отвѣчать на прощаніе Діаны. Сердце внушало мнѣ нѣжныя выраженія, но онѣ замирали на устахъ. Безчувственный, въ отчаяніи я стоялъ на одномъ мѣстѣ и держа въ рукахъ портъ-фейль, устремилъ неподвижные взоры на удалявшихся путниковъ, какъ будто щиталъ искры, которыя брызгами били изъ подъ копытъ лошадей. Я все глядѣлъ въ ту сторону, хотя они давно исчезли отъ взоровъ, все слушалъ конскій топотъ, хотя онъ давно недолеталъ до слуха. Наконецъ слезы навернулись на глаза, какъ будто они устали смотрѣть на предметы, которыхъ не могли различить; грудь стѣснилась у меня; я мучился удушьемъ, бѣднаго Царя Леара; и, сѣвши на краю дороги, залился такими горькими слезами, какихъ не продиралъ отъ дѣтства.
ГЛАВА IV,
правитьКритикъ.
Едва успѣлъ я, любезный Треніемъ, вполнѣ предаться чувству сердечнаго умиленія и въ минуту устыдился такой слабости. Я вспомнилъ, что недавно далъ обѣтъ думать о Діанѣ Вернонъ не иначе, какъ о подругѣ, въ счастіи коей я обязанъ принимать участіе, но не долженъ жить съ нею въ короткой связи. Но неожиданное изъявленіе нѣжности почти явной, наша нечаянная, едва ли нероманическая встрѣча въ пустынѣ, гдѣ вовсе не надѣялся ее видѣть, все это вмѣстѣ обмануло мой строгой надзоръ за робою. Однако, я скоро опомнился и не сходя во глубину сердца, не испытывая строго его движеніи, я пустился въ путь по той же тропинкѣ, гдѣ явилось мнѣ это странное видѣніе.
Она мнѣ запретила слѣдовать за собою. Но, думалъ я, развѣ слѣдую за нею, продолжая свой путь по одной возможной дорогѣ. Хотя бумаги моего отца и отданы мнѣ, но я долженъ узнать, вышелъ ли Г. Жарви изъ опаснаго положенія, въ которое попалъ единственно изъ дружбы ко мнѣ. Притомъ кромѣ Аберфоильскаго кабака я не знаю другаго ночлега? Вѣроятно и они остановятся тамъ же, ибо въ одну ночь лошади ихъ не увезутъ далѣе. И я еще ее увижу, и увижу, можетъ быть, въ послѣдній разъ! но все таки увижу, услышу ее, узнаю какой счастливый смертный, какъ супругъ, повелѣваетъ ею; узнаю, не могу ли отвратить какого нибудь препятствія къ исполненію ея намѣреній, не могу ли чѣмъ нибудь доказать своей благодарности за ея великодушіе и безкорыстную дружбу.
Такъ разсуждалъ я съ собою и старался прикрыть благовиднымъ предлогомъ желаніе еще разъ увидѣть Діану, какъ вдругъ меня ударилъ по плечу какой-то человѣкъ, который шелъ гораздо скорѣе меня, хоть и я шелъ не тихо.
— Какая славная ночь, Г. Осбалдистонъ; она была темнѣе, какъ мы съ вами разстались.
Я тотчасъ узналъ голосъ Макъ-Грегора. Онъ скрылся отъ поисковъ непріятелей, возвращался въ горы и нашелъ средство достать себѣ оружіе, вѣроятно у кого нибудь изъ своихъ тайныхъ сообщниковъ, ибо за плечемъ несъ ружье, а за поясомъ имѣлъ саблю, пистолеты и кинжалъ. Еслибъ я былъ въ спокойномъ состояніи души, то подобная встрѣча вѣрно бы мнѣ не понравилась; и хотя я имѣлъ съ нимъ одни дружескія сношенія, однако безъ невольнаго трепета не могъ его слушать. Кромѣ того, что эти дикіе говорятъ всегда надуто, гортанные звуки горскаго языка придаютъ ихъ голосу какую-то грубость и дѣлаютъ его глухимъ и невнятнымъ. Народный характеръ соединялся въ Робъ-Роѣ съ характеромъ особеннымъ, ему исключительно принадлежавшимъ; его обращеніе всегда выказывало стоическую твердость, ничѣмъ неподвижную, непоколебимую душу, которую не трогали никакіе случаи въ жизни, какъ бы неожиданны, какъ бы горестны, какъ бы ужасны ни были. Съ привычкой къ опасностямъ, съ надеждой на свою ловкость и силу, онъ былъ недоступенъ ни страху, ни робости, въ его рано испытанной, безпокойной жизни, онъ перенесъ столько несчастій, что они притупили — чтобъ не сказать совсѣмъ истребили — чувство сожалѣнія: къ несчастіямъ другихъ людей. Надо припомнить, что я въ тотъ же день видѣлъ, какъ его люди безжалостно погубили человѣка безоружнаго, умолявшаго о пощадѣ.
Не таково было состояніе моей души и я поздравлялъ себя, что общество изгнаннаго Шефа поможетъ мнѣ разсѣять грусть, и даже надѣялся, что онъ подастъ мнѣ нить выдши изъ лабиринта запутанныхъ мыслей, въ которомъ я заблудился. И такъ я дружески отвѣчалъ и поздравлялъ его съ счастливымъ спасеніемъ отъ враговъ, когда побѣгъ казался невозможнымъ.
— А! а! сказалъ онъ, шея отъ веревки не далѣе рта отъ стакана. Но бѣда была не такъ велика, какъ вы думаете по своему незнанію. Изъ всѣхъ людей, коимъ велѣно было поймать меня, стеречь и опять поймать, половина не хотѣла ни ловить, ни стеречь меня, а четверть не смѣла тронуть меня, и даже подойти ко мнѣ. И такъ мнѣ оставалось бороться только съ четвертою частью отряда.
— Мнѣ кажется и того довольно.
— Этаго не знаю, а знаю только, что если имъ угодно придти въ долину Аберфоильскую, такъ съ саблею въ рукѣ я берусь перевѣдаться съ каждымъ по одиначкѣ.
Потомъ сталъ разспрашивать меня обо всемъ, что случилось со мною въ горахъ и смѣялся отъ чистаго сердца, когда я описалъ ему битву въ трактирѣ и разсказалъ какъ Г. Жарви оборонялся раскаленнымъ желѣзнымъ сошникомъ.
— Вотъ чудесное приключеніе! вскричалъ онъ: пускай падетъ на меня проклятіе Кромвеля, но клянусь, что всего болѣе въ мірѣ желалъ бы поглядѣть, какъ братъ Жарви съ грознымъ видомъ потрясалъ пладомъ Ивераха на раскаленномъ желѣзѣ и послѣ бросилъ въ огонь! Впрочемъ, примолвилъ онъ важно, въ жилахъ брата течешь благородная кровь. Жаль, что онъ получилъ такое воспитаніе и пріученъ къ подлымъ занятіямъ, унижающимъ душу и умъ. Теперь вы знаете, почему я не принялъ васъ въ Аберфоильскомъ кланѣ, какъ мнѣ хотѣлось. Пока я два или три дни прожилъ въ Гласговѣ за Королевскимъ дѣломъ, меня успѣли искусно окружить сѣтями. Но они сами сѣли, какъ раки на мѣли, и долго не станутъ ссорить между собою горскіе кланы. Да, я надѣюсь дожить до радостнаго дня, когда всѣ горцы соберутся подъ одни знамена. Ну, что далѣе случилось?
Я разсказалъ ему, какъ пришелъ Капитанъ Торнтонъ съ отрядомъ, и какъ онъ задержалъ насъ, подъ видомъ подозрѣнія. По другимъ вопросамъ Робъ-Роя я вспомнилъ, что ему показалось подозрительнымъ мое имя и что у него былъ приказъ остановить двухъ человѣкъ, одного молодаго, другаго пожилыхъ лѣтъ. Этотъ разсказъ снова разсмѣшилъ горца.
— Клянусь честью, вскричалъ онъ, глупцы приняли моего друга бальи за его Превосходительство, а васъ — за Діану Вернонъ. Хороши собаки! хорошо у нихъ чутье!
— Діана Вернонъ! сказалъ я запинаясь и боясь его отвѣта; такъ ли она теперь называется? Я встрѣтилъ ее съ какимъ-то человѣкомъ, который, кажется, имѣетъ надъ нею власть.
Да, да, сказалъ Робъ-Рой, власть законную. Эта плутовка всѣхъ заставляла себя слушаться, а впрочемъ она прекрасная дѣвушка. Путешествіе для ней не такъ-то весело. Его Превосходительство человѣкъ не молодой, а ей бы нужно такого товарища, какъ вы, или такого какъ Робъ или Гамишь.
Здѣсь разсыпались всѣ воздушные замки, которые, на перекоръ разсудку, я строилъ часто въ своемъ воображеніи. Я долженъ былъ этаго ожидать. И могъ ли я думать, что Діана станетъ путешествовать въ такое время по такой странѣ, въ сопровожденіи одного человѣка, еслибъ сей человѣкъ не имѣлъ законныхъ правъ быть ея защитникомъ. Впрочемъ ударъ былъ не легче, когда я услышалъ подтвержденіе моихъ опасеній, и напрасно Робъ-Рой просилъ меня продолжать разсказъ своихъ приключеній; слова его поражали мой слухъ, не доходя до разсудка.
— Не дурно ли вамъ, сказалъ онъ наконецъ, два или три раза, не получивъ отвѣта на свои слова: нынѣшніе труды были тяжелы для васъ. Вы не привыкли къ такимъ вещамъ.
Онъ сказалъ эти слова съ видомъ такого искренняго участія, что заставилъ меня придти въ себя и я продолжалъ, какъ могъ, свою повѣсть. Узнавъ слѣдствіе сраженія въ узкомъ проходѣ, Робъ-Рои принялъ горделивый и надменный видъ.
— Говорятъ, вскричалъ онъ, что Царская мякина лучше нашей муки. Ну, наврядъ ли; а я такъ думаю, что это скорѣй можно сказать про Королевскихъ солдатъ, когда они позволили разбить себя дряхлымъ старикамъ, коимъ лѣта не позволяютъ носить оружіе, малымъ дѣтямъ, неумѣющимъ владѣть имъ и слабымъ женщинамъ, которыя только что встали изъ за пряслицъ, словомъ, всякому отрепью нашихъ горъ. А Дугалъ Макъ-Грегоръ? Вѣрно, вы не думали найдти столько ума въ этой головѣ? Не правда ли, онъ сыгралъ мастерскую штуку? Но продолжайте, я боюсь узнать остальное; когда у моей Елены разыграется кровь, она бываетъ во всемъ смыслѣ воплощенный дьяволъ. А впрочемъ, она права.
Какъ можно осторожнѣе и учтивѣе разсказалъ ему какъ насъ приняли и замѣтилъ, что ему было досадно.
— Тысячу марокъ я бы далъ, чтобъ быть тамъ! принять такимъ образомъ постороннихъ людей, особенно моего брата, человѣка, оказавшаго мнѣ столько услугъ! По мнѣ бы лучше сжечь половину графства Леннокскаго. Изволь положиться на женщинъ и дѣтей! они ничего не смыслятъ, не знаютъ никакой мѣры! А впрочемъ все виноватъ проклятый таможенный приставъ. Онъ принесъ мнѣ отъ Ралейга ложное приглашеніе отправиться къ нему по дѣламъ Короля. Я сперва подумалъ, что онъ тамъ съ Галбрейтомъ и другими дворянами графства Леннокскаго, которые держутъ сторону Іакова; но увидѣлъ ошибку, когда стоялъ предъ Герцогомъ и узналъ свою участь, какъ онъ велѣлъ обезоружить и связать меня. Благодаря Бога, я знаю вашего братца, знаю на что онъ способенъ. Онъ не щадитъ никого. Я желалъ бы, чтобъ онъ не участвовалъ въ заговорѣ. Вы не довѣрите, какую глупую рожу сдѣлалъ Моррисъ, когда я велѣлъ задержать его до моего возвращенія. Ну вотъ я и воротился, не по его милости, не по милости его наставниковъ и увѣряю васъ, что сборщикъ податей не вырвется у меня изъ рукъ, не заплатя хорошаго выкупа.
— Онъ заплатилъ самой дорогой я послѣдній, какой можно заплатить человѣку.
— Какъ! что! умеръ! и такъ его убили въ сраженіи?
— Нѣтъ, Г. Кампбель, хладнокровно послѣ сраженія.
— Хладнокровно! чортъ возьми! вскричалъ онъ, скрежеща зубами Какимъ же образомъ, сударь? говорите, говорите, сударь, но называйте меня ни Господиномъ, ни Кампбелемъ. Я въ своемъ отечествѣ и зовутъ меня Макъ-Грегоромъ.
Страсти его волновались ужаснымъ образомъ, но не взирая на его грубость, \я ему коротко и ясно разсказалъ смерть Морриса. Онъ прослушалъ меня до конца, и сильно ударивъ объ землю замкомъ ружья: — Клянусь Богомъ, вскричалъ онъ, отъ такого поступка можно бросить отечество и съ женою и съ дѣтьми и съ кланомъ! А впрочемъ негодяй стоитъ такой участи: что тутъ за разница, лежать ли подъ водою съ камнемъ на шеѣ, или съ петлею на шеѣ висѣть на вольномъ воздухѣ? Одно стоитъ другаго и онъ получилъ то, что готовилъ мнѣ. А все бы лучше засадить ему пулю въ лобъ или однимъ ударомъ сабли отправить на тотъ свѣтъ. Эта смерть заведетъ безконечные пересуды и толки. А впрочемъ всякому свой срокъ; и когда онъ придетъ, то ступай какъ хочешь и всѣ скажутъ, что Елена Макъ-Грегоръ мстить не за пустое.
Говоря такимъ образомъ, онъ, казалось, хотѣлъ выкинуть изъ головы предметъ непріятныхъ размышленій и спросилъ меня, какъ ушелъ я отъ Герцога, который держалъ меня плѣнникомъ.
Разсказъ былъ не длиненъ и я кончилъ его, сказавъ что получилъ бумаги моего отца; но не имѣлъ силы произнесть вторично имя Діаны Вернонъ.
— Я зналъ, что получите ихъ. Въ письмѣ, которое вы мнѣ дали, Его Превосходительство именно приказывалъ объ томъ, и я всѣми силами старался отыскать ихъ, для того пригласилъ васъ въ наши горы; но вѣроятно Его Превосходительство успѣлъ взять ихъ у Ралейга.
Первая часть отвѣта меня поразила.
— По этому, письмо было отъ особы, которую вы называете Его Превосходительствомъ? Какъ ее зовутъ?… Кто она такая?…
— Если вы не знаете, такъ не нужно и знать, и я не скажу ни слова. Но письмо было точно написано его рукою, а иначе не скажу, чтобъ такъ занялся вашими дѣлами, когда на рукахъ и своихъ было много.
Тутъ я вспомнилъ, какъ часто видалъ огонь въ библіотекѣ, какъ нашелъ тамъ перчатку, какъ замѣтилъ движеніе обоевъ на потаенной двери въ комнату Ралейга, какъ Діана вышла написать записку, къ коей долженъ былъ прибѣгнуть въ крайности, наконецъ вспомнилъ всѣ случаи, возбудившіе мою ревность. И такъ она не одна проводила свое время, а выслушивала любовныя нѣжности какого-то мятежника. Многія дѣвицы торгуютъ собою, цѣнятъ золотомъ любовь свою, приносятъ ее въ жертву честолюбію; но Діана согласилась раздѣлять участь неизвѣстнаго бродяги, таскаться ночью по разбойничьимъ вертепамъ, имѣя въ виду не почести, не богатство, но одну ихъ тѣнь при жалкомъ Сентъ Жерменскомъ дворѣ у Стуартовъ.
— Мы съ ней увидимся, думалъ онъ себѣ, увидимся еще разъ и какъ другъ, какъ родственникъ, покажу синею опасность. Мнѣ легко проводить, ее во Францію: тамъ ей приличнѣе и безопаснѣе ожидать слѣдствій бунта, возбужденнаго мятежникомъ, съ коимъ, соединила свою, участь.
— Изъ этаго видно, сказалъ я Макъ-Грегору послѣ минутнаго взаимнаго молчанія; что Его Превосходительство — я не знаю другаго, имени — жилъ со мною въ Осбалдистонъ-Галлѣ.
— Ну, разумѣется…. въ комнатѣ молодой дѣвушки……
Сказать такую вѣсть, значило подѣлить масла въ огонь.
— Но, примолвилъ Макъ-Грегорь, тайны не звалъ никто, кромѣ Сиръ-Гильдебранда и Ралейга; вамъ не было нужды довѣрять ее, а прочіе молодцы глупы и не могутъ помочь дѣлу…. Впрочемъ у это прекрасный и богатый домъ: онъ построенъ на старинный вкусъ; но мнѣ удивительна такая бездна западней, скрытыхъ лѣстницъ, потайныхъ ходовъ! Тамъ можно спрятать 20 или 30 человѣкъ въ одинъ уголъ, поселить въ замокъ другую фамилію и прошу ихъ отыскать. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ это все полезно и я бы желалъ имѣть въ горахъ подобный замокъ; но видно намъ остаться при своихъ пещерахъ и лѣсахъ.
— Я думаю, Его Превосходительство принималъ участіе и въ первомъ приключеніи.
Тутъ я немного смѣшался.
— Вы говорите о Моррисѣ? сказалъ Робъ-Рои съ удивительнымъ хладнокровіемъ; ибо онъ такъ привыкъ къ трагическимъ происшествіямъ, что ужасный конецъ сборщика податей не могъ сдѣлать на него продолжительнаго впечатлѣнія: сколько разъ я смѣялся, вспоминая объ этой штукѣ, а теперь не имѣю духа; и съ тѣхъ поръ, какъ дьявольская исторія на озерѣ…. Нѣтъ, нѣтъ, Его Превосходительство не участвовалъ: дѣло было слажено у насъ съ Ралейгомъ между собою. Но что вышло изъ того! … Ралейгъ изъ ненависти къ вамъ сложилъ вину на васъ, Діана принудила распутать сѣти и вырвать васъ изъ кохтей правосудія, Моррисъ лишился послѣдней искры здраваго смысла, увидя настоящаго вора, въ то время какъ обвинялъ другаго; ротозей писарь, пьяница судья, ну словомъ въ жизнь мою не видалъ ничего смѣшнѣе и теперь я же долженъ заказывать молебны за упокой души этаго бѣдняжки.
— Смѣю ли спросишь, почему Миссъ Вернонъ имѣла такое вліяніе на васъ съ Ралейгомъ и какъ могла заставишь васъ отказаться отъ исполненія вашего намѣренія?
— Моего намѣренія? Намѣреніе было не мое. Я своей ноши не кладу на чужія плеча: виноватъ одинъ Ралейгъ… Что касается до Миссъ Вернонъ, ну, она конечно имѣла большое вліяніе надъ нами, потому что Его Превосходительство любилъ Діану, что она знала такія тайны, которыхъ не надо всѣмъ разглашать… Чортъ возьми того, кто повѣряетъ женщинѣ какую нибудь тайну, и даетъ власть, когда она можетъ во зло употребишь ее…. Дуракамъ не даютъ ножа въ руки.
За четверть мили до Аберфоиля къ намъ подошли три горца; прицѣлясь изъ карабиновъ, велѣли остановиться и спросили какъ насъ зовутъ. Едва Робъ-Рой произнесъ слово Грегарахъ, они въ минуту узнали голосъ и напустили радостные крики. Начальникъ ихъ, кинувъ ружье бросился къ нему и такъ сжалъ въ своихъ объятіяхъ, что онъ долго не могъ освободиться. Когда кончились поздравленія, двое изъ нихъ, какъ горныя лани, пустились пріятную вѣсти о прибытіи Шефа разгласить по всему клану, въ которомъ стоялъ сильный отрядъ горцевъ; ее приняли съ криками радости, коими снова огласились окрестные утесы и всѣ жители: мужчины, женщины, старики, дѣти, безъ различія пола и возраста, всѣ неслись къ намъ на встрѣчу такъ стремительно, какъ несется рѣка, разрушивъ плотину. Услышавъ крикъ толпы, которая бѣжала къ намъ въ упоеніи радости, я напомнилъ Макъ-Грегору, что пришелъ въ качествѣ иностранца и подъ его защитой. Онъ взялъ меня за руку, и между тѣмъ, какъ толпа предавалась живымъ восторгамъ, и всякой старался схватить его руку, онъ до тѣхъ поръ ни кому ее не далъ, пока не изъяснилъ, что я его другъ и что они должны оказывать мнѣ любовь и почтеніе.
Не такъ скоро повинуются фирману Делійскаго Султана, какъ горцы приказанію Шефа. И уваженіе ихъ едва ли не тягостнѣй ихъ грубости. Другу своего Шефа они не позволяли ступать ногами я безпрестанно подставляли руки и помогали идти. Наконецъ, я какъ запнулся за камень, котораго въ толпѣ не примѣтилъ, они увидя это, воспользовались случаемъ, схватили меня и торжественно несли на рукахъ до самыхъ дверей Мистрнеы Макъ-Альпинъ.
Въ ея гостепріимномъ трактирѣ узналъ я, что въ Шотландскихъ горахъ, какъ и вездѣ, любовь народная и власть имѣютъ свои невыгоды: не успѣлъ Макъ-Грегеръ войти въ домъ, чтобъ не много закусить и отдохнуть, какъ его нѣсколько разъ окружали толпы слушателей, кои смѣнялися однѣ другими и коимъ разъ двѣнадцать повторилъ онъ, какимъ образомъ ушелъ отъ непріятелей. Все это узналъ я отъ одного услужливаго старичка: онъ взялъ на себя трудъ изъяснить мнѣ отвѣты Робъ Роя, а я въ знакъ благодарности долженъ былъ слушать со вниманіемъ. Наконецъ слушатели были довольны, и толпа постепенно убывала, ибо всѣ шли спать, нѣкоторые подъ чистымъ небомъ, иные въ сосѣднихъ хижинахъ, одни проклиная Герцога и Галбрейпіа, другіе жалѣя, что Евану худо заплатили за спасеніе Макъ-Грегора; по всѣ признавая подвигъ Робъ-Роя достойнымъ знаменитыхъ дѣлъ его предшественниковъ, начиная отъ Дугала Ціара, основателя клана.
Взявъ меня за руку, другъ мой ввелъ въ большую залу кабака. Я хотѣлъ проникнуть взоромъ облако дыма, но какъ ни глядѣлъ, ни бился, не видѣлъ ихъ, а спросить объ нихъ значило признаться въ тайныхъ причинахъ, кои я скрывалъ. Одно знакомое лице я встрѣтилъ, лице главнаго Бальи, который, сидя на скамейкѣ противъ огня, съ важнымъ и величавымъ видомъ принималъ учтивости Робъ-Роя и вопросы о его здоровьѣ.
— Оно хорошо, братъ, сказалъ судья, довольно хорошо, и я тебѣ очень благодаренъ. Ты спрашиваешь: каково мнѣ здѣсь; да вѣдь въ ваши горы не льзя носить своего Сантъ-Маркетскаго дома, какъ улитка носитъ раковину; впрочемъ, я радъ что ты ушелъ отъ непріятелей.
— Ну чтожь тебѣ не нравится? То не худо, что кончится хорошо, Свѣтъ простоитъ долѣе насъ. Ну, налейка стаканъ водки; отъ нее твой покойный батюшка, главный діаконъ, не отказывался никогда.
— Статься можетъ, Ребъ, особливо когда онъ уставалъ: а одному Богу извѣстно я сколько трудовъ перенесъ я нынѣшній день. Но, примолвилъ онъ, наливая деревянную чашу, съ добрые три стакана, онъ былъ всегда воздерженъ, и я хочу подражать ему. За твое здоровье, Робъ, за здоровье сестры Елены и твоихъ дѣтей — объ нихъ поговорю послѣ; — желаю всѣмъ счастія на семъ и на томъ свѣтѣ.
Сказалъ и съ важностью выпилъ чашу, — между тѣмъ Макъ-Грегоръ улыбаясь поглядывалъ на меня изъ подтишка и давалъ замѣтить судейскую гордость главнаго. Бальи, который въ присутствіи его вооруженнаго клана обращался съ Макъ-Грегоромъ, какъ съ узникомъ Гласговской тюрьмы. И мнѣ казалось, Робъ-Рой хотѣлъ выразить, что онъ терпѣлъ обращеніе Г. Жарви изъ уваженія къ правамъ гостепріимства и для собственной забавы.
Поставя чашку на столъ, добрый Негоціантъ узналъ меня. Онъ обрадовался, увидя съ со мною, пожалъ мнѣ дружески руки, но не разспрашивалъ об моемъ путешествіи.
— Мы поговоримъ послѣ о твоихъ дѣлахъ, сказалъ онъ; а теперь я займусь братнинымъ дѣломъ. Я думаю, Робъ, прибавилъ онъ, — обозрѣвъ толпу пришедшихъ съ нами горцевъ, я думаю никто изъ нихъ не перенесетъ моихъ словъ городскому совѣту ко вреду намъ обоимъ.
— Не бойся ничего, Николь. Половина изъ нихъ не пойметъ тебя, а другой мало, дѣла; притомъ всѣ они знаютъ, что я вырву языкъ тому, кто осмѣлится повторить слово, сказанное при мнѣ.
— Ну, коли такъ, братъ, то полагаясь на Г. Осбалдистона, какъ на вѣрнаго друга и честнаго молодаго человѣка, я тебѣ скажу откровенно, что ты учить не добру своихъ дѣтей. Потомъ обыкновеннымъ своимъ гмъ! желая сдѣлать громче голосъ и за благосклонной улыбкой принявъ строгій и важный видъ, какой Малволіо хотѣлъ принять въ день своего величія, онъ такъ продолжалъ обращаясь къ брату: — Тебѣ извѣстно, что въ глазахъ правосудія ты не значишь ничего, а сестрѣ моей Еленѣ — Не говоря ужь какой пріемъ она мнѣ сдѣлала, въ оное неизреченно блаженное утро, и хотя онъ для дружбы тоже, что Сѣверный вѣтеръ для жаркаго дня, но я прощаю ее, по тогдашнему волненію ума, — скажу безъ всякихъ личныхъ жалобъ, скажу о твоей женѣ, что….
— Послушай, братъ, съ важностію сказалъ Макъ-Грегоръ, совѣтую говорить о женѣ только то, что можно сказать другу и слышать мужу. Вотъ обо мнѣ такъ говори себѣ что хочешь.
— Ну, такъ и быть, сказалъ не много смутясь Г. Жарви; отложимъ это въ сторону: я не люблю заводишь сплетней въ семействѣ; обратимся къ твоимъ сыновьямъ Робу и Гамишу, что значитъ Жамесу, сколько я могу понять. Да, къ стати, надѣюсь ты послѣ дашь ему это имя: изъ Гамишовъ, Еахиновъ и Ангусовъ не выходило ничего добраго и всѣ они сидятъ по Шотландскимъ тюрьмамъ за кражу стадъ и тому подобныя преступленія. Но обратимся къ твоимъ дѣтямъ: они не получили и первыхъ началъ порядочнаго воспитанія, не знаютъ даже таблицы умноженія главной основы всѣхъ полезныхъ знаній, и когда я сталъ ихъ упрекать въ невѣжествѣ, они же начали смѣяться надо мною. Я увѣренъ, что они не умѣютъ ни читать, ни писать, хоть и больно подумать, что есть у меня такіе родственники и Христіане; да безграмотные.
— Да вѣдь, званія, отвѣчалъ равнодушно Макъ-Грегоръ, не придутъ. къ нимъ сами? А какой чортъ ихъ станетъ учить? Не велишь ли на Гласговской школѣ прибить объявленіе: Не желаетъ ли кто идти въ учители къ сыновьямъ Робъ-Роя.
— Совсѣмъ не то, братъ: ты могъ бы ихъ отдать, въ такое мѣсто, гдѣбъ они научились страху Божію и обычаямъ людей образованныхъ. Ну что они теперь? глупѣе быковъ, которыхъ ты гонялъ на рынокъ, и Англичанъ которымъ продавалъ ихъ; изъ нихъ ничего не выйдетъ добраго;
— О! о! нѣтъ, братъ: Гамиши однимъ зарядомъ убьетъ на лету куропатку, а Робъ пробиваетъ кинжаломъ доску въ два вертка толщиною.
— Тѣмъ хуже, братъ, тѣмъ хуже! сказалъ рѣшительно Гласговскій банкиръ. Если они только и знаютъ, то лучшебъ ничего не знали. Скажи мнѣ, Робъ, развѣ ты; не умѣешь самъ этаго сдѣлать? Ну, а что ты выигралъ такимъ искусствомъ? И признайся, что гоняя быковъ и честно торгуя, ты былъ гораздо счастливѣе, чѣмъ теперь повелѣвая пятью стами бѣшеныхъ горцевъ?
Я замѣтилъ, что во все время, пока Г. Жарви дѣлалъ наставленія, Макъ-Грегоръ болѣзненно перемогалъ себя, подобно человѣку, который чувствуя жестокую боль, рѣшается страдать не говоря ни слова. Я искалъ случая перебить эту рѣчь, справедливую по себѣ, неприличную по обстоятельствамъ; но разговоръ скоро кончился и безъ меня.
— Я думаю, Робъ, продолжалъ Г. Жарви, твое имя такими яркими чертами записано въ книгѣ правосудія, что его нельзя изгладить, и къ тому же твои лѣта не позволятъ тебѣ перемѣнить образа жизни, но не жалко ли будетъ глядѣть, какъ дѣти съ такими надеждами станутъ заниматься ремесломъ, и для того я беру ихъ къ себѣ и научу ткать: этимъ началъ покойный батюшка главный діаконъ, этимъ же началъ и я, хотя, слава Богу, теперь произвожу торгъ оптомъ и … и …
Бальи увидѣлъ, что глаза Роба сверкали гнѣвомъ и поспѣшилъ сдѣлать предложеніе, которое берегъ до конца для довершенія великодушія.
— Но къ чему, Робъ, такой мрачной видъ? Я буду учить на свой щетъ и не стану напоминать о тысячѣ фунтахъ стерлинговъ.
— Clade millia diaoul! сто тысячь дьяволовъ! вскричалъ Робъ-Рой и ударилъ по столу кулакомъ, такъ что мы вздрогнули: сдѣлать сыновей ткачами! milita molligcart! тысяча смертей! Скорѣе полетятъ въ огонь всѣ станки, всѣ нитки вся пряжа и всѣ челноки въ Гласговѣ!
Пока онъ прохаживался большими шагами по залѣ, я успѣлъ убѣдить главнаго Бальи, что не прилично докучать хозяину такимъ непріятнымъ для него предметомъ, и чрезъ минуту и самъ Макъ-Грегоръ принялъ или показывалъ наружно, что принялъ спокойный видъ.
— Впрочемъ, Николь, намѣреніе твое хорошо. И такъ, дай мнѣ руку, если я когда нибудь отдамъ дѣтей въ ученье, то разумѣется предпочтительно къ тебѣ. Но ты напомнилъ, что я тебѣ долженъ тысячу фунтовъ стерлинговъ. Эй! Еахинъ Макъ-Аналейстеръ, принеси мѣшокъ.
Здоровый и рослый горецъ, исправлявшій должность адьютанта у Макъ-Грегора, поднесъ ему какой-то большой мѣтокъ изъ кожи морской выдры, обдѣланный въ серебреную оправу и точно такой, какіе носятъ главные горскіе Шефы въ полномъ нарядѣ.
— Я ни кому не совѣтую ходить въ этотъ кошелекъ, не умѣя открывать его, сказалъ Робъ-Рой. Потомъ отодвинулъ нѣсколько пуговокъ, онъ дернулъ нѣсколько гвоздиковъ и кошелекъ, — котораго, края были оправлены серебромъ — открылся самъ собою и позволилъ пройти рукѣ. Онъ мнѣ замѣтилъ — безъ сомнѣнія, для того, чтобъ прекратишь разговоръ съ Г. Жарви, что внутри подъ серебреною работой былъ скрытъ маленькой стальной пистолетъ и что если станутъ открывать мѣшокъ другимъ образомъ, то тайныя пружины спустятъ курокъ: и любопытство нескромность или воровство получатъ достойное наказаніе.
— Вотъ, сказалъ онъ, указывая на пистолетъ, хранитель моей казны.
Такое простое изобрѣтеніе охранять кошелекъ, который можно было открыть, не трогая пружины, напомнило мнѣ одно мѣсто въ Одиссеѣ, гдѣ Улиссъ оберегаетъ свое сокровище, опутавъ шкатулку веревкой съ затянутыми узлами.
Бальи надѣлъ очки и сталъ разсматривать механизмъ кошелька; когда же кончилъ, вздыхая и улыбаясь, отдалъ его назадъ.
— Ахъ! Робъ, сказалъ онъ ему, еслибъ другіе охраняли такъ бережно свои кошелька, наврядъ ли бы твой былъ такъ туго набитъ.
— Не бойся, братъ, отвѣчалъ Робъ-Рой усмѣхаясь, онъ всегда открывается на помощь другу и на заплату законныхъ долговъ. Вотъ, примолвилъ онъ вынимая свертокъ золотыхъ монетъ, вотъ твои тысяча фунтовъ. Повѣрь ихъ и погляди не ошибся ли я.
Г. Жарви молча взялъ свертокъ, Свѣсилъ его на рукѣ и кладя на столъ сказалъ ему: — Я не могу взять его, Робъ, ни какъ не могу: оно не доставитъ мнѣ счастія. Наглядѣлся я ныньче, какъ добываешь ты деньги. Зломъ нажитое добро въ прокъ не пойдетъ. Нѣтъ, Робъ, я не трону его: на этомъ золотѣ горятъ кровавыя пятна.
— Ба! сказалъ Робъ съ видомъ равнодушія, можетъ статься и притворнаго: посмотри, это настоящее Французское золото; оно, кромѣ моего, не бывало ни въ одномъ Шотландскомъ карманѣ. Эти луидоры такъ новы, такъ свѣтлы, какъ день, въ которой они чеканены.
— Тѣмъ хуже, Робъ, тѣмъ хуже сказалъ Бальи, отвращая взоры отъ денегъ; хотя у него, какъ у Цезаря въ Луперналахъ, чесались на нихъ руки. По Евангельскому закону мятежъ хуже и воровства и колдовства.
— Брось твои законы, отвѣчалъ Шефъ: развѣ деньги достались тебѣ не законнымъ образомъ? Развѣ я тебѣ не долженъ? Если они вышли изъ кармана одного Короля, ты можешь перевесть ихъ въ карманъ другаго, на подмогу пробивъ враговъ. Бѣдный Король Іаковъ! у него всего бы много: и храбрости и друзей; не достаетъ бездѣлицы — денегъ!
— Не надо много надѣяться на горцевъ, Робъ, сказалъ Г. Жарви надѣвая очки, и, развернувъ свертокъ, началъ считать деньги.
— Да на жителей долинъ, сказалъ Макъ-Грегоръ, нахмуря брови; и взглянувъ на меня, онъ далъ мнѣ знакъ посмотрѣть на Бальи, который, по старой привычкѣ и не боясь насмѣшекъ, разсматривалъ пристально каждую монету, перечелъ два раза сумму и увидя, что капиталъ съ процентами заплаченъ сполна, онъ отдалъ Робъ-Рою три монеты.
— Пускай сестра купитъ себѣ на нихъ платье; а вотъ другія двѣ ея сыновьямъ: пускай они куда хотятъ туда ихъ и дѣнутъ; только, — примолвилъ онъ, — чтобъ не покупали пороха. Горецъ изумился такому великодушію, но принялъ учтиво подарокъ. Бальи взялъ вексель, вынулъ маленькую чернилицу, которую на всякой случай держалъ у себя, написалъ на оборотѣ квитанцію и просилъ меня засвидѣтельствовать, а Робъ-Рою велѣлъ призвать кого нибудь другаго; ибо по Шотландскимъ законамъ два свидѣтеля дѣлали квитанцію дѣйствительною.
— Хорошо! сказалъ Макъ-Грегоръ; да знаешь ли, что выключая насъ троихъ, на три мили кругомъ ты не сыщешь ни одного грамотнаго человѣка? Но не безпокойся, я устрою дѣло и безъ этаго.
И взявши бумагу, бросилъ ее въ огонь. Г. Жарви въ свою очередь изумился. — Вотъ какъ у насъ въ горахъ сводятъ счеты. Ты видишь, что еслибъ я хранилъ у себя подобную бумагу, то, другъ мой, черезъ нѣсколько времени и раскаялся бы, что одолжилъ меня.
Бальи не сталъ противорѣчить, и намъ подали ужинъ такой богатый и роскошный, какого мы и не думали найдти. Но кушанья по большой части подавали холодныя, и казалось, они были изготовлены въ другомъ мѣстѣ. За пирогами съ дичиной и другими блюдами подали нѣсколько бутылокъ французскаго вина. Макъ-Грегоръ безпрестанно потчивалъ и просилъ извиненія, что нѣкоторыя кушанья почали прежде насъ. — Вамъ надо-знать, сказалъ онъ Г-ну Жарви, не глядя на меня, что у меня были нынче и другіе гости; а безъ того моя жена и дѣти вѣрно бы исполнили свой долгъ и изъ уваженія къ вамъ сидѣли бы съ нами.
Г. Жарви не очень жалѣлъ, что они нарушили свой долгъ и я бы конечно былъ того же мнѣнія, еслибъ извиненія Робъ-Роя не родили во мнѣ мысли, что вѣроятно эти гости были Діана и ея спутникъ, котораго я представлялъ себѣ ея супругомъ.
Эти непріятныя мысли прогнали аппетитъ, возбужденный усталостью, хорошимъ кушаньемъ и ласковымъ пріемомъ; но внимательность Робъ-Роя простиралась до того, что онъ приготовилъ намъ и постели гораздо лучше вчерашнихъ: онъ велѣлъ два мѣшка набить свѣжею травою и положить ихъ вдоль стѣны, и такимъ образомъ сдѣлали два мягкіе и благовонные тюфяка, постлали на нихъ толстыя, но бѣлыя простыни и самыя лучшія покрывала. Г. Жарви былъ чрезвычайно утомленъ и потому я сказалъ ему, что завтра поговорю о дѣлахъ; а онъ отужинавъ, не дождался приглашенія и легъ поскорѣе спать.
Хотя я самъ былъ очень утомленъ, однако не чувствовалъ желанія уснуть. Меня волновало безпокойство, мучила какая-то лихорадка и я вмѣстѣ съ Робъ-Роемъ остался за столомъ.
ГЛАВА V.
править«Я не увижу ее болѣе; и, жертва, суетныхъ желаній, зачѣмъ же остаюсь на землѣ? Но скоро кончатся мои страданія, скоро я умру и не увижу ее болѣе!»
— Я не знаю, что съ вами дѣлать, Г. Осбалдистонъ? вамъ не хочется спать, вы ничего не ѣдите, не пьете, хотя это Бордосское вино стоитъ лучшаго вина изъ погреба Сиръ Гильдебранда. Еслибъ вы были всегда такъ воздержны, то можетъ статься избѣжали бы смертельной ненависти вашего братца Ралейга.
— Еслибъ я былъ всегда уменъ, отвѣчалъ я, краснѣя отъ воспоминанія непріятной сцены, то избѣжалъ бы большаго несчастія — поздняго раскаянія.
Макъ-Грегоръ бросилъ на меня гордый и проницательный взоръ, желая узнать, не къ нему ли относится этотъ упрекъ. Но увидя, что я думалъ только о самомъ себѣ, онъ оборотилъ къ огню свой стулъ и изпустилъ глубокой вздохъ. Я то же сдѣлалъ и мы оба на нѣсколько минутъ погрузились въ глубокое раздумье.
Онъ первый нарушилъ молчаніе и сталъ говорить съ видомъ человѣка, начинающаго непріятный разговоръ.
У брата Николя намѣренія хороши; но онъ не подумалъ о моемъ характерѣ и положеніи, не разсудилъ чѣмъ я былъ, чѣмъ меня принудили быть; а главное не разсудилъ, какія причины довели меня до такого состоянія
Онъ замолчалъ, и хотя я чувствовалъ всю важность такого разговора, однако сказалъ, что ему вѣрно не нравится это состояніе, и что я почту за счастіе узнать, не остается ли ему какого средства оставить его съ честію.
— Вы говорите по дѣтски, возразилъ Макъ-Грегоръ, голосомъ глухимъ и невнятнымъ, какъ, раскаты отдаленнаго грома, вы говорите по дѣтски и думаете старый дубъ погнуть какъ молодое деревцо. Могу ли я забыть, что меня безчестно изгнали что оцѣнили голову мою, какъ голову волка что поступили безъ меня съ моимъ семействомъ., какъ съ самкой и дѣтьми горной лисицы, которыхъ всякой можетъ гнать, преслѣдовать, мучить, унижать что запретили мнѣ и моему клану носить славное имя Макъ-Грегора, оставленное мнѣ длиннымъ рядомъ предковъ, какъ будто онъ былъ талисманъ, для заклинанія злыхъ духовъ?
Я тотчасъ замѣтилъ, что онъ для того только дѣлалъ такое подробное изчисленіе своихъ несчастій, чтобъ воспламенить воображеніе, возбудить свой гнѣвъ и оправдаться передъ собою въ образѣ жизни. И онъ успѣлъ совершенно. Зрачки его сѣрыхъ глазъ, то суживаясь, то разширяясь, изливали потоки пламени. Онъ сжалъ кулакъ, заскрежеталъ зубами, схватился за рукоять сабли и вскочилъ съ мѣста.
— Они увидятъ, вскричалъ онъ задыхаясь отъ волненія страстей, увидятъ, что это обезславленное имя, это имя Макъ-Грегора, есть точно талисманъ, удобный вызвать адъ на землю. Содрогнутся моего мщенія тѣ, кои съ улыбкой слушаютъ нынѣ повѣсть моихъ несчастій. И подлый продавецъ быковъ, банкрутъ, босый, всего лишенный, всѣми презрѣнный, гонимый какъ лютый звѣрь, налетитъ на нихъ въ ужасную минуту, какъ ястребъ на добычу. Презиравшіе червя и попиравшіе его ногами изпустятъ крики отчаянія, увидя его страшной змѣей съ сверкающими глазами. Но что говорить объ этомъ? сказалъ онъ не много успокоясь. Вы сами можете понимать, что человѣку не трудно потерять терпѣніе, когд а его преслѣдуютъ какъ волка, медвѣдя или вепря, когда друзья и сосѣди бросаются на него съ саблями и пистолетами, какъ вы нынче видѣли на Авондувскомъ броду. Тушъ бы истощилось и терпѣніе святаго, какъ же не истощиться терпѣнію горца, когда вы сами знаете я что мы не славимся этимъ прекраснымъ даромъ неба. Впрочемъ много и правды въ словахъ Николя. Мнѣ больно за дѣтей своихъ и не могу помыслить безъ горести, что Робъ и Гамишь будутъ продолжать образъ жизни отца своего. Тутъ облокотился онъ на столъ и подперъ обѣими руками голову.
Я не могу выразить, Трешемъ, какъ былъ тронутъ въ эту минуту. Страданія души гордой, благородной и твердой всегда трогали меня сильнѣе, чѣмъ горести умовъ слабыхъ. До тѣхъ поръ я не видалъ этаго, а какая разница читать описаніе и имѣть картину передъ глазами! Мнѣ очень хотѣлось утѣшить Макъ-Грегора, хотя и предвидѣлъ, что сдѣлать это будетъ трудно и почти не возможно.
— У насъ большія связи на твердой землѣ, сказалъ я; не могутъ ли ваши сыновья съ чьей нибудь помощью, — а они имѣютъ право на помощь всего нашего семейства — найти себѣ приличный образъ жизни, вступя въ иностранную службу.
Я думаю, лице мое ясно выражало внутреннее движеніе, ибо мои товарищъ его примѣтилъ. — Очень вамъ благодаренъ, сказалъ онъ крѣпко пожавъ мою руку; думалъ ли я, что чей нибудь взоръ увидитъ слезу на глазахъ Макъ-Грегора. Говоря такимъ образомъ, онъ обтеръ рукою слезы, которыя невольно пробивались сквозь его густыя рѣсницы. Завтра поутру, продолжалъ онъ, мы поговоримъ о дѣлахъ нашихъ и объ этомъ; вѣдь въ нашихъ горахъ мы встаемъ рано, хотябъ случайно и нашли хорошую постелю. Не выпить ли намъ на прощаньѣ?
Я просилъ его уволить меня.
— Ну, такъ клянусь душею святаго Марониха, я выпью за двоихъ. И наливши въ стаканъ по крайней мѣрѣ съ полпинты, онъ осушилъ его однимъ глоткомъ.
Я бросился на свою постель и отложилъ вопросы до другой, болѣе спокойной минуты. Этотъ необыкновенный человѣкъ такъ овладѣлъ моимъ воображеніемъ, что я, лежа, нѣсколько минутъ слѣдовалъ, за его движеніями. Онъ медленно ходилъ по комнатѣ, иногда крестился и читалъ по тихоньку Латинскія Католическія молитвы. Наконецъ, завернувшись въ пладъ, онъ бросился на постель, положилъ съ одной стороны обнаженную саблю, съ другой заряженные пистолеты, такъ что при малѣйшей тревогѣ могъ схватить свое оружіе; и наконецъ чрезъ нѣсколько минутъ погрузился въ глубокой сонъ. Утомленный усталостью, я прогналъ воспоминанія необыкновенныхъ явленій того незабвеннаго дня, предался сладкому. сну и хотя надо, было рано встать, однако на другой день я проснулся довольно поздно. Макъ-Грегора уже не было и я разбудилъ Г. Жарви; онъ долго зѣвалъ, протиралъ глаза, жаловался, что у него всѣ кости разбиты отъ вчерашнихъ трудовъ; наконецъ могъ прослушать радостную вѣсть о возвращеніи бумагъ моего отца. Онъ заставилъ меня повторить ее два раза, чтобъ увѣриться не ослышался ли онъ; и забывъ прошедшія безпокойства, онъ сѣлъ за столъ и занялся сличеніемъ отданныхъ бумагъ съ показаніемъ Ойна.
— Хорошо, очень хорошо, сказалъ онъ, повѣряя бумаги. Посмотримъ, посмотримъ! Бальи и Чейтшингтонъ 700 фунтовъ ст. 6 шиллинговъ и 8 пенсовъ. Гмъ! гмъ! гмъ! Грубъ и Гриндеръ 800 фунтовъ. Поллокъ и Пельманъ 500 фунтовъ, 10 шиллинговъ. Точно такъ. Слипрейтонгъ … а! а! онъ обанкрутился, да это неважность. Недостаетъ нѣсколько билетовъ на бездѣльныя суммы. Да и то слава Богу. Вотъ наше дѣло кончено и кончено какъ не льзя лучше; теперь ничто намъ не мѣшаетъ проститься съ этимъ проклятымъ краемъ. Нѣтъ, лишь только вспомню озеро Лохъ Ердское, меня морозъ по кожѣ подираетъ.
Въ эту минуту вошелъ Макъ-Грегоръ.
— Жаль, братъ, что не могу тебя угостишь, какъ бы мнѣ хотѣлось. Но если ты удостоишь посѣтить мою бѣдную обитель…
— Благодарю, братъ, сказалъ торопливо г. Жарви, благодарю покорно: намъ надо ѣхать и ѣхать сію же минуту. У насъ съ Г. Осбалдистономъ есть важныя дѣла.
— Коли такъ, братъ, тебѣ извѣстно правило: принимай гостя когда приходитъ, не унимай когда уходитъ. Но вамъ не льзя ѣхать черезъ Дрейменъ, а я лучше велю тебя проводить по озеру въ О, Баллохъ, а тамъ постараюсь приготовить лошадей.
— Да, да, Робъ, я помню, что гоняя скотину, ты держался правила возвращаться другою дорогой и Богъ знаетъ для чего; развѣ не хотѣлъ ли ты избѣжать встрѣчи съ откупщиками, у которыхъ волы твои мимоходомъ съѣдали все сѣно. А теперь, Робъ, въ походѣ ты вѣрно оставилъ на пути слѣды еще похуже.
— Все такъ, да я тебѣ говорю, что волъ не пройдетъ двухъ разъ по одной бороздѣ. Ну, вы найдете лошадей въ въ О Баллохѣ. Ихъ туда приведетъ Дугалъ, который вступаетъ въ услуженіе къ Бальи. Онъ нынче ужь не горецъ, не землякъ Ребъ-Роя, а мирный житель Стирлингскаго Графства, Да вотъ онъ и самъ.
— Я бы ни какъ не узналъ этаго шута! вскричалъ Г. Жарви. И въ самомъ дѣлѣ, трудно было узнать дикаго горца въ шляпѣ, въ чулкахъ, въ плащѣ, принадлежавшихъ нѣкогда Андрею Ферсервису, верхомъ на лошади главнаго Бальи. Онъ привелъ за узду и мою лошадь; потомъ выслушалъ послѣднія приказанія господина какъ избѣгать опасныхъ мѣстъ, о чемъ освѣдомиться на дорогѣ и гдѣ дожидаться насъ.
Макъ-Грегоръ обѣщался проводить насъ до гавани; но до завтрака намъ должно было пройдти нѣсколько миль и потому онъ совѣтовалъ выпить на дорогу водки для подкрѣпленія силъ, на что Г. Жарви охотно согласился.
— Покойный батюшка, главный діаконъ, сказалъ онъ, царство ему небесное! часто говаривалъ, что употреблять поутру крѣпкіе напитки самая вредная и пагубная привычка; но передъ дорогой — дѣло другое: они укрѣпляютъ нашъ желудокъ, какъ самую нѣжную часть, и предохраняютъ его отъ дѣйствія тумана; и обыкновенно въ такихъ случаяхъ онъ правило подкрѣплялъ примѣромъ.
— И говорилъ сущую правду, отвѣчалъ Робъ-Рой; и вотъ почему мы, дѣти тумановъ, имѣемъ право пить во весь день.
Бальи, принявъ эту спасительную предосторожность, сѣлъ на маленькаго горскаго коня. И мнѣ было подвели лошадь, но я предпочелъ идти пѣшкомъ со свитой, а она состояла изъ Макъ-Грегора и шести молодыхъ горцевъ исполинскаго роста, ловкихъ, здоровыхъ и хорошо вооруженныхъ, занимавшихъ у него мѣсто тѣлохранителей.
Мы ѣхали по той же дорогѣ, по которой наканунѣ шли съ Капитаномъ Торнтономъ, но съ иными вожатыми и при иныхъ обстоятельствахъ. Когда мы подъѣхали къ узкому проходу, свидѣтелю бывшей битвы и происшествія болѣе ужаснаго, Макъ-Грегоръ поспѣшилъ начать разговоръ, какъ бы отвѣчая не на слова мои, ибо я тогда молчалъ, а на мысли, коимъ я — по его предположеннію — предавался.
— Вы, можетъ быть, Г. Осбалдистонъ, судите нѣсколько строго, ибо иначе не льзя и думать; но не забывайте, что насъ раздражили. Мы народъ необразованный и грубый, можешь статься пылкій и неукротимый, но далеко не жестокій. Мы жили бы въ мірѣ и покорялись законамъ, еслибъ не лишили насъ мира и покровительства законовъ. Мы были народъ гонимый,…
— А гоненіе, сказалъ Бальи, изъ умнѣйшихъ людей дѣлаетъ глупцовъ.
Что жъ оставалось намъ дѣлать? Мы живемъ, какъ жили за тысячу лѣтъ наши предки и не болѣе ихъ образованы. Кровожадные законы противъ насъ, запрещеніе называться древнимъ и почтеннымъ имянемъ, вездѣ разставленные эшафоты, забаву, гоняться за нами какъ за дикими звѣрями: не называли ли все это правомъ возмездія. Я бывалъ въ двадцати сраженіяхъ подобныхъ вчерашнему и ни одного человѣка не убилъ хладнокровно; а меня бы охотно повѣсили, какъ бѣшеную собаку, у воротъ перваго помѣщика, которому угодно будетъ украсить свой замокъ такимъ трофеемъ.
Я отвѣчалъ, что безчестіе, нанесенное его имени и его семейству, былъ по моему Англійскому образу мыслей, поступокъ варварскій и самовластный. Я видѣлъ, что онъ былъ доволенъ моими словами к предложилъ снова свои услуги въ чужихъ краяхъ для дѣтей и для него самаго; онъ пожалъ мнѣ дружески руку и убавя шагу, чтобъ Г. Жарви опередилъ насъ, что легко было сдѣлать на такой узкой дорогѣ, сказалъ мнѣ:
— Вы честный, добрый молодой человѣкъ и можете отвѣчать на возвышенныя чувства благороднаго человѣка; но земля, носившая меня въ жизни, покроетъ меня и по смерти. Потеряю горы изъ виду и мужество мое исчезнетъ, руки лишатся силы, какъ листъ побитый холодомъ. Весь міръ ничѣмъ не замѣнитъ мнѣ потери этихъ пещеръ и утесовъ, какъ они ни дики кажутся. Притомъ, что дѣлать съ Еленой? Оставить ли ее на новыя бѣды и жестокости? Согласится ли она покинуть мѣсто, гдѣ воспоминаніе своихъ обидъ услаждаетъ и будетъ услаждать она вѣчныхъ мщеніемъ? Герцогъ, великой мой непріятель, какъ мнѣ можно назвать его — такъ стѣснилъ меня однажды, что я принужденъ былъ уступишь и о ставя нашу страну со всѣмъ кланомъ, удалился въ земли Арджильскія. Какъ бы вы думали? Елена сочинила на отъѣздъ жалобную пѣснь, какой не сочинитъ и самъ Макъ-Риммонъ. У насъ сердца разрывались, когда она пѣла, слезы текли по загорѣлымъ щекамъ и всякой бы подумалъ, что каждый изъ насъ плакалъ по матери своей. Нѣтъ, нѣтъ! за всѣ прежнія земли Макъ-Грегоровъ я не хочу видѣть такой сцены.
— Но дѣти у васъ въ такомъ возрастѣ, въ которомъ и ваши единоземцы. не любятъ сидѣть дома.
— И потому-то я желаю, чтобъ они составили свое счастіе во Французской или Испанской службѣ, какъ всѣ лучшіе Шотландскіе дворяне. Вчера ввечеру ваше предложеніе мнѣ понравилось, а нынче поутру, прежде чѣмъ вы встали, я видѣлся съ Его Превосходительствомъ и отказался отъ надежды исполнить его.
— Такъ по этому онъ спалъ не далеко отъ насъ?
— Ближе, чѣмъ вы думаете. Но ему не хотѣлось, чтобъ молодая Госпожа увидѣлась съ вами, и для того….
— Напрасно онъ безпокоился, ск? залъ я съ нѣкоторой гордостью: не ищу людей противъ ихъ воли.
— За чѣмъ же сердиться и принимать видъ кошки на старомъ дубу. Онъ доказалъ, что желаетъ вамъ добра. И этимъ, можетъ быть, раздулъ огонь подъ соломой.
— Огонь подъ соломой? Я васъ не понимаю.
— Какъ! не ужьли вы не знаете, что начало всѣмъ бѣдамъ въ мірѣ — женщины и деньги? Я всегда опасался Ралейга съ тѣхъ поръ, какъ онъ потерялъ надежду быть супругомъ Миссъ Вернонъ, и кажется за это онъ поссорился въ первый разъ съ Его Превосходительствомъ. Тутъ же случилось и ваше дѣло съ бумагами, и коль скоро принудили его отдать ихъ, мы получили извѣстіе, что онъ укатилъ на почтовыхъ въ Стирлингъ и донесъ правительству обо всемъ, что здѣсь тайкомъ происходило и даже болѣе: вотъ почему и велѣли схватить меня, Его Превосходительство и молодую Госпожу; и я увѣренъ, что онъ же убѣдилъ бѣднаго Морриса — изъ котораго дѣлалъ, что хотѣлъ — вступить въ заговоръ противъ насъ и заманить меня въ сѣти. Но будь Ралейгъ Осбалдистонъ послѣдній и храбрѣйшій въ своемъ родѣ, но если мы встрѣтимся, то пусть дьяволъ сваритъ меня въ котлѣ, ежели сабля моя не отвѣдаетъ его крови.
Его грозное чело, нахмуренныя брови и рука на ефесѣ сабли, все показывало, что онъ клялся не на вѣтеръ.
— Я бы всему этому радовался, еслибъ могъ быть увѣренъ, что измѣна Ралейга погаситъ мятежъ, прежде чѣмъ онъ вспыхнетъ и прекратитъ политическія интриги, въ которыхъ — скажу откровенно — подозрѣваю, что вы играете не послѣднюю роль.
— Это ни къ чему не послужитъ и языкъ измѣнника не повредитъ правому дѣлу. Правда, ему были извѣстны наши тайны, а безъ того Едимбургскій и Стирлингскій замки были бы въ нашихъ рукахъ. Но предпріятіе такъ справедливо и такъ много людей въ немъ участвуютъ, что одна измѣна его не разрушитъ и вы скоро увидите его слѣдствія. Теперь я обращаюсь къ вашимъ лестнымъ предложеніямъ, касательно моихъ дѣтей. Я вамъ очень благодаренъ и еще разъ повторю — что вчера ввечеру охотно бы ихъ принялъ. Но вѣроломство Ралейга велитъ всѣмъ помѣщикамъ дѣйствовать поскорѣе, если они не хотятъ, чтобъ ихъ схватили въ своихъ же замкахъ, оковали какъ собакъ, потащили въ Лондонъ и тамъ бы осудили, какъ случилось въ 1707 году. Эта внутренняя война похожа на Василиска: цѣлыхъ десять лѣтъ таили мы яйцо, въ коемъ она зародилась и еще бы могли таить долѣе; но Ралейгъ разбилъ скорлупу и ускорилъ рожденіе змѣи. Но въ такой опасности мнѣ нужны будутъ всѣ домашніе, и не нарушая почтенія къ Французскому и Испанскому Королямъ, которымъ желаю всѣхъ возможныхъ въ мірѣ благъ, думаю, что Король Іаковъ стоитъ ихъ обоихъ и имѣетъ неоспоримыя права на услуги Роба и Гамиша, когда они родились его подданными.
Я предвидѣлъ изъ этихъ словъ близкій, народный и всеобщій переворотъ;. но оспоривать политическія мнѣнія моего сопутника было безполезно, а можетъ быть и опасно въ такомъ мѣстѣ и въ такомъ положеніи: я довольствовался сдѣлать нѣсколько общихъ замѣчаній касательно несчастій, какія могутъ произойти отъ защищенія изгнанной Королевской фамиліи.
— Ну такъ чтожь, возразилъ Макъ-Грегоръ, одну минуту мы потерпимъ, за то послѣ бури и небо яснѣе. Да еслибъ и цѣлый міръ оборо шился вверхъ дномъ, то честные люди все не умрутъ съ голода.
Я хотѣлъ завести рѣчь о Діанѣ; но Макъ-Грегоръ съ излишнею свободою говорилъ о другихъ вещахъ и очень осторожно о томъ, чего хотѣлось мнѣ знать. Онъ только сказалъ, что молодая Госпожа вѣроятно переѣдетъ въ другую землю, гдѣ будетъ спокойнѣе, чѣмъ здѣсь. Я былъ доволенъ такимъ отвѣтомъ, надѣясь что какой нибудь счастливый случай мнѣ поможетъ и доставитъ печальное утѣшеніе проститься съ Предметомъ, который обладалъ моимъ сердцемъ болѣе, нежели я думалъ до вѣчной разлуки.
Около шести Англійскихъ миль шли мы берегомъ озера по узкой тропинкѣ, которая, обозначая его извилины, представляла множество прекрасныхъ видовъ. Наконецъ пришли къ какой-то деревушкѣ или, лучше сказать, къ кучѣ хижинъ у источника рѣки, называемой Діартомъ или подобнымъ именемъ. Здѣсь толпа горцевъ, подвластныхъ Макъ-Грегору, ожидала насъ.
У дикихъ, или, правильнѣе говоря, необразованныхъ народовъ вкусъ и языкъ бываютъ вѣрнѣе, ибо они далеки отъ всѣхъ системъ и тонкостей. Доказательство тому я видѣлъ въ выборѣ мѣста для принятія гостей. Говорятъ, что Англійскому Государю должно принимать посланника на линейномъ кораблѣ, такъ и горному Шефу всего приличнѣе выбирать такое мѣсто, гдѣбъ характеръ величія его страны могъ болѣе поразить умъ посѣтителя.
Въ двухъ стахъ шагахъ отъ озера мы стали подыматься на крутизну вдоль ручья, оставя въ правой рукѣ пять или шесть хижинъ, окруженныхъ полемъ, обдѣланнымъ на мѣстѣ прежняго лѣса и покрытымъ снопами ячменя и овса. Далѣе гора шла круче и на вершинѣ мы увидѣли блескъ отъ оружіи пятидесяти горцевъ, которые тамъ стояли съ распущенными знаменами и въ такомъ порядкѣ, что и теперь не могу вспомнить безъ удивленія. Ручей, текущій съ горы, встрѣчалъ въ этомъ мѣстѣ два утеса и побѣждая такое препятствіе" составлялъ два водопада, изъ коихъ одинъ нравился красотою, другой величіемъ.
Первый упадалъ съ высоты не болѣе двѣнадцати футовъ; старый дубъ осѣнялъ его кривыми вѣтвями и покрывалъ мрачныя воды, собранныя въ какомъ-то бассейнѣ, такъ правильномъ, какъ будто бы онъ вышелъ изъ подъ рѣзца художника. Далѣе рѣка тѣснилась узкимъ русломъ, и составляла другой водопадъ; она стремилась въ бездну, составленную изъ дикихъ, обнаженныхъ скалъ, вырывалась оттуда непокойно несла въ озеро обычную дань свою.
Одаренный природнымъ вкусомъ горца и пламеннымъ, романическомъ воображеніемъ Шотландца, Робъ-Рой приготовилъ намъ завтракъ и выбралъ такое мѣсто, которое могло поразить насъ благоговѣйнымъ удивленіемъ Это гордый, однако вѣжливый народъ; и, хотя мы почитаемъ его грубымъ, но его понятія о приличіяхъ и учтивости доходили бы до излишней утонченности, еслибъ одъ не старался выказывать, превосходства силы. Такъ военная честь показалась бы намъ смѣшною отъ мужика въ деревенскомъ платьѣ, но она принимаетъ воинственный видъ, когда тотъ же человѣкъ стоитъ подъ ружьемъ и одѣтъ въ мундиръ. И такъ насъ приняли съ большой церемоніей..
Увидя насъ, разсѣянные на вершинѣ горцы построились въ ряды, и стали въ густыя колонны подъ начальствомъ трехъ человѣкъ, въ коихъ я узналъ Елену и ея дѣтей. Макъ-Грегоръ, оставя свиту назади и попросивъ Г. Жарви сойдти съ лошади, ибо гора становилась отъ часу круче, всталъ между нами и мы продолжали идти медленнымъ шагомъ. Но чѣмъ ближе подвигались, тѣмъ яснѣе различали дикіе и нестройные звуки военныхъ рожковъ, хотя шумѣ водопадовъ много отнималъ у нихъ грубости.
За нѣсколько шаговъ вышла къ намъ, на встрѣчу Елена Макъ-Грегоръ. Ея одежда была гораздо лучше вчерашней и придавала ей болѣе женскаго вида; но черты лица носили тотъ же гордый, непреклонный характеръ. Когда она заключила въ объятія Г. Жарви, который не ожидалъ и вовсе не хотѣлъ такихъ нѣжныхъ лобзаній, я видѣлъ изъ судорожнаго движеніи его нервной системы, что онъ испытывалъ чувство человѣка въ медвѣжьихъ лапахъ, когда онъ не знаетъ, что хочетъ животное: приласкать или задушить его.
— Добро пожаловать, любезный братецъ, сказала она, между тѣмъ какъ тотъ отступилъ шага на два поправить свои парикъ; и вы также, молодой чужестранецъ, примолвила она, обращаясь ко мнѣ: извините грубый вчерашній пріемъ. Не сердца наши вините, но обстоятельства. Вы пришли въ нашу несчастную сторону, когда кровь багрила наши руки и кипѣла въ жилахъ. Она произнесла эти слова, какъ будто царица посреди придворныхъ. У ней былъ провинціальный выговоръ, но она не употребляла простонародныхъ выраженій, въ чемъ упрекаютъ въ Шотландіи жителей долинъ; зная Англійскій языкъ, какъ мы знаемъ языки мертвые, она говорила имъ пріятно и правильно, но нѣсколько надуто и принужденно, потому что никогда не дѣлала изъ него вседневнаго употребленія. Мужъ ея, въ свое время занимавшійся не однимъ ремесломъ, не говорилъ такъ чисто и высоко, но впрочемъ, если я умѣлъ вѣрно передашь его слова, ты могъ, Тришемъ, замѣтить, что когда онъ изъяснялся о важныхъ и занимательныхъ дѣлахъ, образъ его выраженія дѣлался правильнѣе и отборнѣе, становился благороднѣе и возвышеннѣе. Какъ многіе знакомые мнѣ горцы въ пріятельскихъ и веселыхъ бесѣдахъ, онъ говорилъ по Шотландски; но разсуждая о важныхъ предметахъ, мысли въ головѣ его зараждались на природномъ нарѣчіи и переводя ихъ по Англійски, онъ придавалъ своему языку возвышенный и почти піитическій характеръ. Но впрочемъ языкъ страстей всегда отличается силою и чистотою, и не рѣдко случается слышать, что Шотландецъ, незная что сказать на чьи нибудь жестокіе упреки, отвѣчаетъ въ извиненіе: — Вамъ хорошо, вы говорите по Англійски.
Какъ бы то ни было, а супруга Макъ-Грегора пригласила насъ завтракать на травѣ и намъ подали все, что можно было сыскать лучшаго въ ихъ странѣ. Но угрюмый видъ хозяйки, ея ненарушимая важность и воспоминаніе ея вчерашней роли, могли помрачить самую свѣтлую радость; и напрасно Шефъ хотѣлъ разлить во, кругъ себя веселость: мы какъ будто сидѣли на погребальномъ пиру; всѣ были мрачны, задумчивы, и когда онъ кончился, то какъ гора съ плечъ свалилась.
— Прощай, любезный братецъ, сказала она, когда мы встали и готовились ѣхать. Не видаться никогда съ моими друзьями, вотъ лучшее для нихъ желаніе Елены Макъ-Грегоръ.
Бальи что-то было забормоталъ въ отвѣтъ и вѣроятно въ общихъ мѣстахъ выразилъ бы какое нибудь нравоученіе; но важный видъ, мрачный взоръ и грозное чело той, съ кѣмъ говорилъ, такъ его смутили, что онъ забылъ судейскій санъ, кашлянулъ нѣсколько разъ, поклонился и не сказалъ ни слова.
— А вамъ, молодой человѣкъ, сказала она мнѣ, должна я отдашь залогъ воспоминанія такой особы, которую вы….
— Елена! вскричалъ Макъ-Грегоръ, нахмуря брови, что это значитъ? развѣ ты забыла?..
— Я ничего не забыла, что должно помнишь, Макъ-Грегоръ. Не чрезъ такія руки, прибавила она, протянувъ свои голыя, длинныя и жилистыя руки, долженъ переходить залогъ любви, если этотъ залогъ не сопровождается страданіемъ и отчаяніемъ. Молодой человѣкъ, продолжала она, подавая мнѣ перстень, часто видѣнной мною на рукѣ Миссъ Вернонъ, вотъ что присылаетъ вамъ особа, которой вамъ больше не видать. Если это залогъ горести, то лучшій для не за податель рука женщины, незнакомой со счастіемъ. Ея послѣднія слова были: скажи, чтобъ онъ на всегда позабылъ меня!
— Но возможно ли это? вскричалъ я, не помня себя.
— Все можно забыть, возразила необыкновенная женщина; все, кромѣ чувства униженія и желанія мести.
— Serd suas! играйте, музыканты! вскричалъ Макъ-Грегоръ, топая ногой отъ нетерпѣнья.
Раздались нестройные звуки любимаго горскаго инструмента и прервали нашу бесѣду; молча простились мы съ хозяйкою и пустились въ путь; но я все думалъ о новомъ доказательствѣ Діаниной любви и вѣчной разлуки.
ГЛАВА VI.
править«Прощай страна, гдѣ горы въ туманахъ тонутъ какъ въ мрачныхъ могилахъ; гдѣ съ шумомъ потоковъ, въ долинѣ бѣгущихъ мѣшаются зловѣщіе, орлиные крики; Прощай, прекрасная страна! гдѣ въ чистое озеро такъ часто погружается непорочно-стыдливая луна.»
Мы проѣзжали живописную, хотя безплодную и сухую землю; но мой умъ, углубленный въ размышленіе, не позволялъ мнѣ разсматривать подробно, и потому я не могу ее описать. Вправо видна была грозная вершина Бенъ-Ломонда, который какъ царь возвышается надъ прочими горами и стоитъ какъ вѣрный, издалека замѣтный путеуказатель. Моя задумчивость разсѣялась не прежде, какъ по утомительно долгомъ пути, когда сквозь дикіе утесы засверкало озеро Ломондъ. Я не стану описывать, чего не видавши не льзя себѣ представить. Прелестное озеро, усѣянное красивыми островками въ безконечно разнообразныхъ формахъ, къ сѣверу постепенно дѣлаясь уже, исчезаетъ въ необозримой цѣпи горъ; а къ югу безпрестанно разширяясь, омываетъ веселые мысы бархатнаго луга: и такимъ образомъ изображало картину самую живую, плѣнительную и разнообразную въ природѣ. Съ восточной стороны озера обогнулся дикой, суровой и гористой берегъ, и здѣсь-то было главное жилище Макъ-Грегорова клана. На серединѣ между Ломондомъ и другимъ озеромъ стоялъ гарнизонъ для охраненія смежной земли отъ набѣговъ; но пещеры, утесы и болота, наполнявшія страну, дѣлали маленькую крѣпость признакомъ опасности, а непредохранительнымъ отъ нее средствомъ.
Въ сраженіяхъ, подобныхъ тому, какое я видѣлъ, гарнизону не мало доставалось отъ этихъ отчаянныхъ и отважныхъ удальцовъ. Но когда начальствовалъ самъ Макъ-Грегоръ, побѣда не сопровождалась кровопролитіемъ, ибо жестокость была не его свойствомъ, и онъ къ тому былъ такъ уменъ и смѣтливъ, что не хотѣлъ по пустому приводить себя въ ненависть. Я съ удовольствіемъ услышалъ, что онъ возвратилъ свободу Торнтону и прочимъ плѣнникамъ, и много разсказываютъ про этаго страннаго человѣка такихъ кроткихъ и даже великодушныхъ поступковъ.
Небольшое судно ожидало насъ въ заливѣ подъ навѣсомъ скалы и мы нашли въ ней четырехъ здоровыхъ горныхъ гребцовъ. Хозяинъ простился съ нами съ изъявленіемъ искренней любви. У нихъ съ Г. Жарви существовала какая то взаимная дружба, на зло различію въ характерахъ и въ образѣ жизни. Дружески обнявшись, Г. Жарви сказалъ отъ полноты сердца голосомъ дрожащимъ отъ внутренняго движенія, что если ему захочется возвратиться на правой путь и нужно будетъ для того милліонъ ливровъ, то стоитъ написать ему въ Сальтъ-Маркетъ и онъ не отпуститъ посланнаго безъ денегъ; а Робъ, держась одной рукой за ефесъ сабли, а другою пожимая руку Г-на Жарви, увѣрялъ, что если обидятъ любезнаго братца и онъ увѣдомитъ его, то будь наглецъ первымъ человѣкомъ въ Гласговѣ, но онъ обрубитъ ему уши.
По такомъ увѣреніи во взаимной помощи и дружбѣ, мы отправились на юго-западную сторону озера, откуда вытекаетъ рѣка Левенъ. Робъ-Рой долго стоялъ на скалѣ, гдѣ мы его оставили, и когда не могли различать лица, то узнавали по длинному ружью, видѣли какъ развевается вѣтромъ тартанъ, какъ надъ шапкой колеблется перо, бывшее въ то время отличительнымъ знакомъ горныхъ Шефовъ; но теперь ихъ шапки осѣняются такимъ множествомъ черныхъ перьевъ, что они похожи болѣе на погребальные пуки. Наконецъ, когда мы стали терять его изъ вида, онъ медленно сошелъ съ горы, въ сопровожденіи своихъ людей, т. е. шести тѣлохранителей.
Мы долго ѣхали, не говоря ни слова. Наше молчаніе нарушалъ напѣвъ одного изъ гребцовъ, по тихому и медленному размѣру, и часто сопровождаемый хоромъ товарищей.
Хотя меня занимали однѣ печальныя мысли, но роскошное великолѣпіе окружающей картины доставило мнѣ спасительное развлеченіе, имѣло въ себѣ что-то утоляющее скорбь; и, въ пылу минутнаго энтузіазма, мечталось, что еслибъ я былъ Католикъ, то согласился бы жить и умереть пустынникомъ на одномъ изъ живописныхъ острововъ, между которыми ѣхали.
Г. Жарви былъ также погруженъ въ размышленія, но со всѣмъ другаго рода, какъ я послѣ узналъ, когда онъ употребя цѣлый часъ на умственныя, разсчеты и выкладки, вдругъ принялся мнѣ доказывать возможность осушить болота и обратить подъ плугъ столько-то сотенъ и столько-то тысячъ десятинъ земли, которыя ничего не даютъ полезнаго, сказалъ онъ, кромѣ одной рыбы.
Я слушалъ, но не старался понимать его длинное разсужденіе, и только могъ упомнить изъ него, что онъ хотѣлъ сохранить часть озера такой глубины и ширины, чтобъ можно было сдѣлать родъ канала для перевоза каменнаго уголья изъ Дунбартока въ Гленфаллохъ, точно также, какъ изъ Гласгова въ Гринокъ.
Наконецъ мы пристали къ берегу, близь развалинъ древняго замка, тамъ гдѣ озеро избытокъ своихъ водъ отдаетъ рѣкѣ Левенъ. Тутъ мы нашли и Дугала съ лошадьми; Жарви и для него составилъ такой же планъ, какъ для обсушенія озера, и въ обоихъ случаяхъ глядѣлъ на возможную пользу своихъ намѣреній, а не заботился о удобности исполненія.
— Послушай, Дугалъ, сказалъ онъ, ты доброй малой и уважаешь старшихъ себя; но мнѣ жаль тебя, Дугалъ. Съ такимъ образомъ жизни рано или поздно, сего дня или завтра, а тебѣ попасть въ бѣду. По моимъ заслугамъ и по заслугамъ покойнаго батюшки главнаго діакона, я силенъ въ городскомъ совѣтѣ и надѣюсь, что если захочу, такъ пропустятъ безъ вниманія и важнѣйшія преступленія; и такъ ступай со мною въ Гласговъ: ты силенъ и можешь работать у меня въ магазинѣ, пока не найду тебѣ другаго занятія.
— Очень обязанъ вашей чести, отвѣчалъ Дугалъ; но пускай чортъ переломаетъ мнѣ ноги, если я ступлю на каменную мостовую, развѣ потащатъ связавъ руки и ноги, какъ это разъ уже случилось.
И въ самомъ дѣлѣ, въ одной стычкѣ съ горцами Дугала взяли въ плѣнъ, привели въ Гласговъ и посадили въ тюрьму; но его простой и откровенный видъ обольстили тюремнаго надзирателя и онъ повѣрилъ ему — можетъ быть и безразсудно — важную должность ключника. Впрочемъ Дуuалъ имѣлъ нѣкоторое понятіе о чести и о тѣхъ поръ вѣрно исполнялъ свою обязанность, пока голосъ его Шефа не заглушилъ всѣхъ чувствъ, кромѣ любви къ старому начальнику.
Удивясь, что онъ рѣшительно отвергнулъ такое выгодное предложеніе, Г. Жарви, оборотясь ко мнѣ, сказалъ: — Это честный малый; да жаль; что не много простъ.
Мое изъявленіе благодарности гораздо больше понравилось Дугалу: я, всунулъ ему въ руку пару гиней. Увидѣвъ золото, онъ, какъ легкая серна, началъ прыгать и бить на воздухѣ каблуками, на удивленіе всякому Французскому танцмейстеру; потомъ простился съ нами, побѣжалъ на лодку и пока она отплывала) я видѣлъ, какъ онъ показывалъ гребцамъ деньги, и раздѣливъ имъ одну часть, возбудилъ въ нихъ такіеже восторги. Тутъ — выражаясь любимыми словами драматическаго Поэта Жона Бунгана — онъ пошелъ своей дорогой и съ тѣхъ поръ мы не видались.
Мы съ Бальи сѣли на лошадей и поѣхали въ Гласговъ; но потерявъ изъ вида озеро Ломондъ и прекрасный амфитеатръ изъ горъ, я не могъ удержаться и выражалъ съ энтузіазмомъ свои чувства, возбужденныя красотами природы, хотя и зналъ, что Бальи не станетъ раздѣлять ихъ.
— Вы молоды, отвѣчалъ онъ, и притомъ вы Англичанинъ. Все это можетъ вамъ нравиться. Но я человѣкъ простой, однако могу похвалиться, что знаю различіе въ качествѣ земель и всѣ эти горы отдалъ бы за одну десятину земли въ милѣ отъ Гласгова. Не знаю увижу ли, по позвольте сказать, Г. Осбалдистонь, что развѣ самыя важныя причины побудятъ меня разстаться съ колокольнею Святаго Мунго.
Не болѣе какъ на минуту мы остановились, пообѣдали, покормили лошадей, потомъ снова отправились и приѣхали въ Гласговъ за полночь. Предоставя моего спутника нѣжнымъ попеченіямъ услужливой и ласковой Матти, я пошелъ въ трактиръ къ Мистрисъ Флейтеръ; и, хотя было поздно, однако сквозь окно одной комнаты сверкалъ огонекъ. Я постучался въ двери и Андрей мнѣ отворилъ ихъ. Увидя меня, онъ вскрикнулъ отъ радости и опрометью пустился по лѣстницѣ. Я пошелъ за нимъ, думая что онъ хочетъ сказать обо мнѣ Г. Ойну. И въ самомъ дѣлѣ, нашелъ Г. Ойна, но не одного: съ нимъ сидѣлъ кто-то въ комнатѣ и это былъ — мой отецъ.
Первымъ движеніемъ его было стараніе сохранить свою важность и спокойствіе души. — Я очень радъ, Францискъ, что вижу тебя. Вторымъ — обнять меня нѣжно. Мой любезный, мой бѣдный сынъ! — Изъ этихъ словъ я узналъ отца. Ойнъ взялъ мою руку, и омочилъ се слезами, поздравляя съ благополучнымъ возвратомъ. Это одна изъ сценъ, понятныхъ не слуху, но глазамъ и сердцу. Сколько лѣтъ прошло, а слезы и теперь выступаютъ на глаза при воспоминаніи этой минуты, и ты, любезный Трешемъ, можешь лучше себѣ представить ее, чѣмъ я могу описать.
Когда утихли пылкіе восторги радости, отецъ мой разсказалъ мнѣ, какъ онъ воротился изъ Голландіи и приѣхалъ въ Лондонъ дни два послѣ Ойнова отъѣзда въ Шотландію. Скоро онъ рѣшался, еще скорѣе выполнялъ рѣшеніе; онъ пробылъ въ Лондонѣ, не долѣе, сколько нужно было времени для приведенія въ порядокъ дѣлъ. Его богатство, его кредитъ и обширныя связи помогли ему сей часъ же достать ту сумму денегъ, какой онъ лишился отъ измѣны Ралейга, и которую твой отецъ съ Ойномъ не могли собрать въ его отсутствіе. Потомъ онъ отправился въ Шотландію, чтобъ сдѣлать розыски и устроить тамъ дѣла; но желая вполнѣ возстановишь кредитъ своего дома, много потерпѣвшій отъ сего несчастнаго случая, онъ взялъ съ собою большую сумму денегъ свести счеты и очистить долги. Его приѣздъ былъ громовымъ ударомъ для Макфино, Маквити и компаніи; они, увидя его въ такомъ цвѣтущемъ состояніи, узнали, что не затмилось его свѣтило. Но поступокъ съ первымъ еро прикащикомъ и повѣреннымъ раздражилъ батюшку; онъ отвергнулъ ихъ низкія извиненія, разплатился съ ними посчету и изключилъ изъ числа корреспондентовъ.
Но торжествуя надъ ложными друзьями, онъ безпокоился обо мнѣ. Ойнъ ничего не зналъ кромѣ окрестностей Лондона, и не могъ вообразить, чтобъ какъ-нибудь было опасно путешествіе за пятьдесятъ или шестьдесятъ миль, которое такъ удобно, такъ легко сдѣлать въ Англіи. Но страхъ — болѣзнь заразительная — и къ Ойну онъ присталъ отъ моего отца, имѣвшаго лучшее понятіе о той странѣ, куда я зашелъ, и о характерѣ ея жителей.
Тревога еще болѣе увеличилась за нѣсколько минутъ до моего приѣзда. Андрей Ферсервисъ прибѣжалъ въ трактиръ и прежде мое положеніе представилъ въ самомъ ужасномъ и увеличенномъ видѣ, но не могъ сказать, что со мной тогда дѣлалось. Герцогъ, державшій насъ какъ плѣнниковъ, допросивъ его, позволилъ ему удалиться, а онъ, не теряя минуты, побѣжалъ въ Гласговъ.
Андрей былъ изъ тѣхъ людей, кои любятъ приобрѣтать уваженіе и привлекать вниманіе разсказами горестныхъ вѣстей И такъ онъ не старался ослабишь впечатлѣнія отъ нашихъ приключеній, особливо когда узналъ, что имѣетъ честь разсказывать богатому Лондонскому Негоціанту, но описалъ подробно всѣ бѣды и разумѣется прибавилъ, что отъ нихъ мы избавились благодаря его опытности, ловкости и усердію.
Но что съ нимъ будетъ теперь, когда онъ потерялъ Ангела хранителя въ образѣ Г. Ферсервиса? Объ этомъ можно дѣлать, сказалъ онъ, одни заключенія, печальныя и невѣрныя. О Бальи онъ не тужилъ. Этотъ человѣкъ всегда Важничалъ, а Андрей терпѣть не могъ чванныхъ. Но какъ знать, какая участь постигла молодаго человѣка между карабинами и пистолетами, между саблями и кинжалами горцевъ, подъ градомъ пуль милиціи? Очень можетъ статься, что онъ потонулъ на Авондуйскомъ броду. Такой разсказъ поразилъ бы отчаяніемъ душу добраго Ойна, еслибъ онъ былъ одинъ. Но батюшка зналъ хорошо людей и тотчасъ увидѣлъ настоящую цѣну Андрею; однако отбросивъ изъ повѣсти Андрея всѣ лишнія украшенія, все было чего опасаться. И такъ онъ рѣшился ѣхать и самому узнать все, и если я былъ въ плѣну у горцевъ или въ милиціи, то возвратить мнѣ свободу переговорами или выкупомъ. Онъ давалъ наставленія Ойну, какъ поступать съ Гласговскими дѣлами въ его отсутствіе, и вотъ почему въ такой часъ я засталъ ихъ не въ постелѣ.
Очень поздно мы разстались и легли спать; но сильное волненіе чувствъ помѣшало мнѣ предаться покою и я всталъ очень рано. Андрей узналъ мою походку и вошелъ ко мнѣ, но я не узналъ того Андрея, котораго не давно видѣлъ почти безъ платья, едва прикрытаго ветхимъ пладомъ и то по милости какого-то горца. На немъ была полная черная пара, какъ будто онъ готовился ниши за гробомъ; долго на мои вопросы онъ не отвѣчалъ мнѣ, стараясь ихъ не понимать; наконецъ я отъ него добился, что не надѣясь меня видѣть въ живыхъ, онъ — слѣдуя приличію — надѣлъ трауръ, и. какъ его пріятель пѣвчій Гамморчацъ содержалъ лоскутную давку, то онъ купилъ это платье на мой счетъ, и прибавилъ, что этаго требовала справедливость; ибо служа мнѣ онъ лишился платья, и что еслибъ Провидѣніе не спасло меня, то мой почтенный родитель вѣрно бы не попустилъ бѣдному, старинному служителю его фамиліи понести такой убытокъ.
Въ его словахъ было много дѣльнаго и я согласился отдать за платье деньги, если Г. Гамморчанъ согласится перемѣнить его на другое лучшаго цвѣта, потому что не прилично но* ситъ трауръ по человѣкѣ, который — славу Богу — живъ и здоровъ. Андрей, въ радости, что могъ перемѣнишь свои лохмотья на полную пару хорошаго платья, побѣжалъ къ своему другу пѣвчему, гдѣ и состоялась мѣна безъ всякой другой придачи съ его стороны, кромѣ стакана водки.
Вставши батюшка торопился посѣтить Г. Бальи, котораго великодушный и дружескій поступокъ внушилъ ему живѣйшую благодарность, которую онъ изъявилъ въ немногихъ словахъ, но самымъ выразительнымъ образомъ. Потомъ объяснилъ положеніе своихъ дѣлъ и предложилъ, не угодно ли ему взять на себя дѣло Маквитея и компаніи. Жарви поздравлялъ батюшку, что онъ такъ счастливо избавился отъ минутнаго затрудненія и не унижая цѣны своихъ услугъ, онъ сказалъ, что сдѣлалъ то, чего, бы желалъ, для себя отъ другихъ, что онъ благодаритъ за лестное предложеніе и беретъ на себя съ удовольствіемъ, новыя дѣла. — Еслибъ Маквитей и компанія вели себя честно и бы не хотѣлъ, ни смѣнять ихъ, ни соперничать съ ними; но когда такъ низко поступили, то пускай пеняютъ, сами на себя.
Тутъ Бальи, дергая меня за рукавъ, сказалъ мнѣ съ видомъ замѣшательства: — Мнѣ бы хотѣлось, любезный Францискъ, чтобъ, вы поменьше говорили о томъ, что видѣли. Къ чему разсказывать печальную исторію о Моррисѣ; ну, ужь развѣ позовутъ въ уголовный судъ и велятъ объявишь подъ присягой? Къ тому же и членамъ совѣта непріятно будетъ слышать, что ихъ собратъ дрался съ горцемъ и бросилъ его пладъ въ огонь.
А главное, хотя на своихъ ногахъ и я не хуже другихъ, ну а конечно главный Гласговскій Бальи представлялъ жалкую фигуру, когда безъ шляпы и парика болтался между небомъ и землею, какъ летучій змѣй. Охъ! сколько бы Бальи Греемъ далъ за такую исторію.
Я не могъ удержаться и улыбнулся при воспоминаніи такого положенія, хотя въ ту минуту оно вовсе не было смѣшно. Онъ смѣшался и улыбаясь, качая головою, сказалъ мнѣ; — Ну вотъ видители! за чѣмъ же разсказывать и другихъ смѣшишь. Да постарайтесь унять двухъ-аршинный языкъ вашего слуги, запретите ему болтать. Я не хочу, чтобъ знала объ этомъ и плутовка Мотта, а не то насмѣшкамъ и конца не будетъ.
Но онъ пересталъ бояться насмѣшекъ, когда я сказалъ ему, что батюшка завтра же намѣренъ оставить Гласговъ и взять съ собою Андрея. Въ самомъ дѣлѣ теперь когда отцу моему возвращено было, все унесенное Ралейгомъ, ему не оставалось причины жить въ городѣ. Билеты же, предявленные моимъ почтеннымъ братцомъ и полученныя по нимъ деньги нужно было отыскивать судебнымъ порядкомъ и для того батюшка далъ полномночіе одному Адвокату, который обѣщалъ скорое и выгодное рѣшеніе дѣла.
Остатокъ дня мы провели съ нашимъ другомъ, Г. Жарви, и онъ старался угостить насъ какъ не льзя лучше. Наконецъ мы съ нимъ простились, какъ и я въ этой повѣсти скоро съ тобой прощусь. Онъ жилъ счастливо, нажилъ большое богатство, достигъ почестей, наконецъ взошелъ на первую степень въ Гласговскомъ судѣ. Два года спустя послѣ этаго времени, о коемъ повѣствую, онъ извлекъ Матти изъ кухни и посадилъ ее на почетное мѣсто стола въ качествѣ Мистрисъ Жарви. Бальи Греемъ, Г-да Маквити и другіе (у кого нѣтъ враговъ, особливо въ совѣтѣ провинціальнаго города) обратили такое превращеніе въ насмѣшку. По — говорилъ Г. Жарви — пускай себѣ смѣются, я не разсержусь и не захочу лишиться счастія остальныхъ моихъ дней за недѣлю насмѣшекъ. У покойнаго батюшки главнаго діакона, самаго честнаго человѣка была поговорка:
«Уста дѣвицъ, огонь ихъ глазъ,
Привѣтъ любви, живые взоры,
Милѣй, дороже во сто разъ,
Чѣмъ знатный родъ и денегъ горы.»
При томъ, развѣ Матта была служанка? Развѣ она не племянница Лиммерфильдскаго Лерда?
Нѣсколько друзей Бальи почитали такой бракъ слишкомъ смѣлымъ опытомъ; но потому ли что въ ея жилахъ текла благородная кровь, или на своимъ добрымъ качествамъ, я не буду строго разбирать, но могу увѣрить, что Матти въ новомъ званіи вела себя, какъ не льзя приличнѣе. И никогда не дала причины Г. Жарви раскаяться въ своемъ поступкѣ.
ГЛАВА VII.
править«Подите сюда, моихъ шесть сыновей: послушайте! но будьте откровенны. Всѣ вы отважны и храбры, но кто изъ васъ клянется стоять за отца и за Грифа? Пятеро единогласно отвѣчали, съ отвагой въ очахъ, съ воинственнымъ жаромъ: Клянемся, до смерти, клянемся стоять за отца и за Графа!»
На другой день по утру, когда мы сбирались ужь ѣхать, вдругъ вбѣжалъ ко мнѣ Андрей въ испугѣ, сталъ разхаживать по комнатѣ, махать руками, какъ безумный, и пѣть, или лучите сказать орать во все горло: Въ печи огонь! огонь въ печи! берегись, красавица! огонъ въ печи!
Я насилу его унялъ и принудилъ изъясниться. А онъ за самую радостную вѣсть донесъ мнѣ, что горцы всѣ до единаго человѣка вышли изъ горъ, что Робъ-Рои ведетъ большую шайку этихъ бѣшеныхъ чертей и прежде двадцати четырехъ часовъ будетъ въ Гласговѣ.
— Молчи, бездѣльникъ! сказалъ я; ты пьянъ или безъ ума, а если правду говоришь, то чему радъ, негодяй?
— Пьянъ или безъ ума! возразилъ онъ. О! прости меня Господи, разумѣется, когда людямъ говоришь непріятныя вѣсти, то вѣчно у нихъ или безъ ума или пьянъ. А впрочемъ, пожалуй не вѣрьте: увидите сами, что выйдетъ, если войдутъ въ городъ; если мы, какъ пьяные или безумные, будемъ ихъ дожидаться.
Хотя было очень рано, однако я по шелъ къ батюшкѣ. Онъ былъ одѣтъ Ойнъ сидѣлъ съ нимъ и, казалось, оба были встревожены.
Новость Андрея была справедлива. Вспыхнулъ великій мятежъ, какъ пожаръ объявшій Великобританію въ 1715 году; ужь несчастный Графъ де Марръ развернулъ знамя Сшуарщовъ. Бѣдственное возмущеніе, погубившее столько знаменитыхъ фамилій въ Англіи и Шотландіи! Измѣна нѣкоторыхъ Якобитовъ, между прочимъ Ралейга, и взятіе подъ стражу нѣсколькихъ мятежниковъ, дали знать Георгу I му о существованіи давно умышляемаго заговора, коего отрасли глубоко пустили корни. Такое открытіе ускорило бунтъ, хотя онъ вспыхнулъ на точкѣ, такъ отдаленной отъ центра, что не могъ имѣть пагубныхъ слѣдствій для всего Государства, однако часть Англіи и Шотландіи сдѣлались театромъ убійствъ и кровопролитія.
Это великое событіе объяснило непонятныя для меня слова Макъ-Грегора. Я увидѣлъ, почему западные кланы, сперва соединясь противъ него, наконецъ отложились: ясно было, что личная ненависть уступила желанію сражаться подъ одними знаменами, за одно общее дѣло. Наконецъ я вспомнилъ разныя выраженія Галбрейта; они казались темными, когда онъ говорилъ съ Герцогомъ, по теперь я ихъ понималъ совершенно. Но всего горестнѣе была мысль, что Діана Вернонъ, супруга одного изъ мятежниковъ, подвергается нуждамъ и опасностямъ, неразлучнымъ съ образомъ жизни ея мужа.
Долго мы совѣщались, что намъ дѣлать; наконецъ согласились на планъ батюшки и рѣшились ѣхать въ Лондонъ. Я ему открылъ свое желаніе предложить мои услуги Правительству и вступить въ волонтеры, коихъ тогда набирали. Онъ согласился; и хотя военное званіе было противно его правиламъ, но ни кто бы охотнѣе не отдалъ своей жизни за гражданскую свободу или за свободу мнѣнія.
Быстро и съ большой опасностью промчались мы по Графству Думфрейскому и по всѣмъ южнымъ и сѣвернымъ Ляглинскимъ Графствамъ. Всѣ помѣщики со стороны Торнсовъ были давно вооружены и вооружили своихъ вассаловъ, а Виги собирались въ главные города и готовились къ войнѣ междуусобной. Насъ чуть было ни схватили мы должны были объѣзжать окольными путями сборныя мѣста. По приѣздѣ въ Лондонъ, батюшка присталъ къ обществу банкировъ и торговыхъ людей и съ ними согласился поддерживать Правительство, и не допускать казну до упадка; ибо заговорщики надѣялись подорвать ее для успѣшнаго исполненія своихъ предпріятіи. Его сдѣлали предсѣдателемъ страшнаго общества капиталистовъ, котораго всѣ члены единственно полагались на его способности, дѣятельность и усердіе. Онъ сдѣлался орудіемъ сношеній между ими и Правительствомъ, и съ помощію своихъ и общественныхъ денегъ накупалъ множество билетовъ, которые по первому слуху о бунтѣ поступили въ биржу для уменьшенія цѣны; но злой умыселъ не удался, благодаря стараніемъ общества.
И я не былъ въ бездѣйствіи; но собравши двѣсти человѣкъ насчетъ батюшки, я отправился въ армію Генерала Карпентера.
По пламя бунта успѣло разлиться почти по всей Англіи. Графъ Деруепшустеръ и Генералъ Фостеръ приняли сторону Стуартовъ. Бѣднаго моего дядю, Сиръ Гильдебранда, убѣдили пристать къ бѣдственнымъ знаменамъ мятежниковъ, и хотя его помѣстье отъ безпечности, распутства дѣтей и вѣчнаго безпорядка въ домѣ совершенно разстроилось; однако, отправляясь въ походъ, онъ взялъ невѣроятную предосторожность: написалъ духовное завѣщаніе!
Замокъ Осбалдистонъ-Галль и всѣ помѣстья оставлялъ онъ по духовной сыновьямъ и потомкахъ ихъ мужескаго пола, начиная отъ старшаго сына до Ралейга, котораго ненавидѣлъ онъ отъ всей души за то, что онъ перемѣнилъ свои политическія мнѣнія и завѣщалъ ему одинъ шиллингъ; въ случаѣ же смерти пяти другихъ сыновей безъ законныхъ потомковъ мужескаго пола, назначалъ меня полнымъ наслѣдникомъ. Старикъ всегда любилъ меня; но имѣя пятерыхъ, крѣпкихъ и здоровыхъ сыновей, онъ можетъ статься и не думалъ, чтобъ имѣніе могло достаться мнѣ, а сдѣлалъ такое распоряженіе изъ ненависти къ Ралейгу. Въ послѣдней статьѣ племянницѣ покойной жены, Діанѣ Вернонъ, которую называлъ Леди Діаною Вернонъ Ботамъ, завѣщалъ онъ теткины брилліанты и серебреную вазу съ гербами Верноновъ и Осбалдистоновъ
Но судьбамъ Вышняго угодно было, чтобъ его потомство прекратилось раньте, нежели онъ думалъ. На первомъ смотрѣ войска мятежниковъ, въ мѣстечкѣ Гранъ-Рингѣ, Торнклифъ поссорился съ однимъ Нортумберландскимъ дворяниномъ, съ такимъ же бѣшенымъ и неукротимымъ, какъ и самъ. Не слушая ни чьихъ убѣжденій, они доказали на опытѣ начальнику, какова была дисциплина въ войскѣ, подрались на сабляхъ и Торнклифъ легъ на мѣстѣ. Много. Сиръ Гильдебрандъ потерялъ съ нимъ, ибо не смотря на буйный характеръ, у него двумя или тремя частицами здраваго разсудка было больше противъ братьевъ, разумѣется изключая Ралейга.
Персеваль погибъ достойною смертію: онъ поспорилъ съ одгеимь товарищемъ, знаменитымъ пьяницей, кто выпьетъ болѣе водки, когда мятежники въ Морпетѣ провозгласятъ Королемъ Іакова. Я позабылъ сколько онъ выпилъ роковаго напитка, но знаю, что сдѣлался боленъ горячкой и черезъ три дни умерь, крича поминутно: воды! воды!
Дикъ сломилъ себѣ шею близь Уаррингтонъ-Бриджа. Желая подороже продать негодную лошадь своему товарищу, онъ хотѣлъ доказать, что она еще можешь и прыгать и скакать: попробовалъ перескочить черезъ заборъ, но лошадь зацѣпилась, сбила всадника и онъ разбилъ голову о ближнее дерево.
Судьба слабоумнаго Вильфреда была завиднѣе всѣхъ. Его убили въ Прудъ-Престонскомъ дѣлѣ, подъ Ланкаширомъ, когда Карпентеръ осадилъ окопы. Онъ отчаянно бился; но меня увѣряли, что ни когда не понималъ настоящей причины войны и не могъ вспомнить на чьей онъ сторонѣ былъ. Братъ его Жонъ участвовалъ въ дѣлѣ, храбро сражался, получилъ нѣсколько опасныхъ ранъ, но не имѣлъ счастія умереть на нолѣ битвы.
Армія мятежниковъ сдалась на другой же день, и старый сиръ Гильдебрандъ перенеся вдругъ столько несчастій, долженъ былъ перенесши самое ужасное: его вмѣстѣ съ Жономъ отвели въ Ньюгетскую тюрьму.
При первомъ удобномъ случаѣ я поспѣшилъ утѣшить несчастныхъ родственниковъ. Довѣренность Правительства къ батюшкѣ, сожалѣніе къ старику, потерявшему вдругъ четырехъ сыновей, конечно бы избавили дядюшку и брата отъ суда; но ихъ приговоръ произнесенъ въ Всевышнемъ судилищѣ. Жонъ умеръ отъ ранъ въ Ньюгетской тюрьмѣ и съ послѣднимъ вздохомъ препоручилъ мнѣ двухъ соколовъ, имъ самимъ обученныхъ, въ Осбалдистонъ Галлѣ и маленькую собачку Люцію.
Бѣдный дядюшка падалъ подъ бременемъ семейственныхъ несчастій и политическихъ обстоятельствъ; онъ мало говорилъ, но чувствовалъ мои услуги. Я не видалъ ихъ свиданія съ моимъ отцомъ послѣ такой многолѣтней разлуки, но изъ печальнаго лица батюшки заключалъ, что оно было тягостно для обоихъ. О своемъ послѣднемъ сынѣ, о Ралейгѣ, Сиръ-Гильдебрандъ всегда говорилъ съ презрѣніемъ; обвинялъ его во всѣхъ несчастіяхъ и въ смерти братьевъ, и говорилъ, что онъ съ дѣтьми замѣшались въ политическія дѣла по внушенію этаго злодѣя, который имъ первымъ измѣнилъ. Онъ часто вспоминалъ о Діанѣ и всегда съ чувствомъ любви. Однажды, когда я сидѣлъ у него на постелѣ, онъ сказалъ мнѣ: — Ахъ, племянникъ! какъ мнѣ жаль, что по смерти Торнклифа и прочихъ, ты не могъ на ней жениться.
Эти слова и прочихъ сильно меня тронули, такъ обыкновенно выражался бѣдный баронетъ, когда весело сбирался съ дѣтьми на охоту. Своего любимца Торнклифа называлъ по имени, а братьевъ его означалъ вообще. — Эй! эй! кричалъ онъ въ душевной, искренней радости, позовите и прочихъ! но тѣ же слова съ какимъ печальнымъ, унылымъ видомъ сказалъ онъ.
Въ то же время онъ меня увѣдомилъ о духовной, сообщилъ содержаніе, вручилъ копію и сказалъ что она лежала у моего пріятеля Инглевуда. Всѣми любимый судья былъ родъ неутральной державы: обѣ стороны имѣли къ нему равную довѣренность, и я думаю, въ то время у него хранилась по крайней мѣрѣ половина Нортумберландскихъ завѣщаній.
Послѣднія минуты дядюшка употребилъ на исполненіе обязанностей религіи, и хотя съ трудомъ, но мы получили дозволеніе отъ Правительства, чтобъ Капелланъ Сардинскаго посла принесъ ему утѣшенія вѣры. Ни изъ собственныхъ наблюденій, ни изъ отвѣтовъ лкарей я не узналъ имени болѣзни, прекратившей его дни. Охота и излишнее употребленіе вина разстроили сперва его здоровье, а горести довершили остальное; онъ не умеръ, а погасъ. Такъ точно корабль, игралище валовъ и бури, вбираетъ въ себя воду сквозь тысячу непримѣтныхъ щелей и быстро идетъ на одно безъ видимой причины. Но достойно замѣчанія, что батюшка, отдавъ своему брату послѣдній долгъ, нетерпѣливо желалъ, чтобъ я поскорѣе вступилъ во владѣніе Осбалдистонъ-Галлемъ и сдѣлался представителемъ фамиліи его отца, чѣмъ онъ вовсе никогда не занимался и былъ до сихъ поръ похожъ на лисицу, которая потому презирала виноградъ, что не могла его достать; но я думаю ненависть къ Ралейгу (а тогда ужь Сиръ Ралейгу Осбалдистону) еще болѣе увеличила это, желаніе, ибо онъ громогласно приносилъ на насъ жалобу и называлъ завѣщаніе ложнымъ.
— Батюшка несправедливо меня лишилъ имѣнія, говорилъ онъ, потому только, что я занялся торговыми дѣлами. Мой братъ загладилъ обиду, отдавъ тебѣ остатки разстроеннаго имѣнія; но ты и безъ того былъ законнымъ наслѣдникомъ, и я лучше вдесятеро издержу денегъ, но не позволю ни кому тебя лишить его.
Но Сиръ. Ралейгомъ не льзя было презирать въ то время, и угрозъ его можно было боятлся. Онъ столько важныхъ тайнъ открылъ Правительству, такъ умѣлъ воспользоваться и поставить себѣ въ заслугу пустыя извѣстія, что приобрѣлъ себѣ множество сильныхъ покровителей между министрами. Мы имѣли съ нимъ процессъ о украденныхъ билетахъ, но и въ этой простой тяжбѣ мы такъ мало успѣвали, что не много имѣли надежды пережить рѣшеніе новаго дѣла.
Но я сокращу мой разсказѣ: батюшка по совѣту Адвоката купилъ на мое имя всѣ закладныя на помѣстье Осбалдистонское. Можетъ быть онъ хотѣлъ воспользоваться симъ случаемъ, и употребить часть доходовъ, собранныхъ отъ приращенія общественной казны, когда укротили мятежниковъ. Какъ бы то ни было, а когда я снялъ мундиръ, оставилъ шпагу и готовился занять мѣсто въ его конторѣ, ибо предался въ его полную власть, онъ меня отправилъ въ Осбалдистонъ-Галль, чтобъ вступить во владѣніе имъ, какъ представителю дома. Онъ мнѣ велѣлъ побывать у Инглевуда, взять у него завѣщаніе и поскорѣе привести въ дѣйствіе.
Такая перемѣна участи не доставила мнѣ большаго удовольствія. Съ воспоминаніемъ Осбалдистонъ-Галля соединялись у меня какія-то печальныя мысли. Однако только тамъ надѣялся я что нибудь узнать о Діанѣ Вернонъ, о ея участи, которая вѣрно была не сходна съ моимъ желаніемъ. Но до сихъ поръ я ничего объ ней не слыхалъ. Напрасно, посѣщая дядюшку въ Ньюгетской темницѣ, разными услугами я старался приобрѣсть любовь заключенныхъ; недовѣрчивость къ человѣку противной стороны, къ двоюродному брату измѣнника Ралейга связывала языкъ, заграждала имъ сердца и за мою услугу ли платили мнѣ сухою и холодною благодарностью на словахъ. Многіе падали подъ мечемъ правосудія, но пережившіе убѣгали всѣхъ людей, какъ сообщниковъ правительства; наконецъ не принимали никакого участія въ родѣ человѣческомъ и желали не имѣть съ ними сношеніи. Я всегда буду помнить отвѣтъ одного изъ нихъ, по имени Едуарда Шафтона, когда я спросилъ, не желаетъ ли онъ чего въ замѣну грубой тюремной пищи:
— Г. Франкъ Осбалдистонъ, сказалъ онъ, благодарю за ваше желаніе: оно происходитъ отъ добраго сердца; но, право неужьли вы думаете, что можно людей откармливать на убой, какъ гусей? А когда каждый день водятъ на казнь моихъ товарищей, то и мнѣ должно ожидать той же участи?
Впрочемъ я былъ радъ покинуть Лондонъ и подышать чистымъ воздухомъ Нортумберландскимъ. Андрей, благодаря покровитильству и желанію батюшки, остался при мнѣ. Его мѣстныя свѣдѣнія могли быть полезны мнѣ въ Осбалдистонъ-Галлѣ и я велѣлъ ему сбираться ѣхать со мною въ надеждѣ, что могу избавиться отъ него, пристава къ прежней должности садовника. Я не понимаю, чѣмъ заслужилъ онъ довѣренность батюшки; развѣ своимъ глубокимъ искуствомъ оказывать притворную любовь къ господину. Впрочемъ онъ любилъ ни одной теоріи, и не вмѣнялъ за грѣхъ набивать своего кармана на счетъ моего; зато такой привиллегіей онъ хотѣлъ пользоваться одинъ и усердно защищалъ мои выгоды, когда онѣ были не противны его личной пользѣ.
Безъ особенныхъ приключеній приѣхали мы на Сѣверъ — и страну, стонавшую прежде отъ ужасовъ кровавыхъ мятежей, увидѣли въ совершенномъ покоѣ! Чѣмъ ближе подъѣзжалъ я къ Осбалдистонъ-Галлю, тѣмъ сильнѣе боялся увидѣть въ запустѣніи и безмолвіи замокъ, нѣкогда веселый и шумный. Но желая отложить непріятную должностъ, я рѣшился заѣхать на сушки къ судьѣ Инглевуду.
Какъ умный и разсудительный человѣкъ, во время смятеній онъ сравнивалъ, чѣмъ былъ нѣкогда и чѣмъ тогда былъ. Память прежняго былаго ослабляла его дѣятельность, необходимо нужную въ такихъ обстоятельствахъ. Но и это послужило ему въ пользу: писарь Жобсонъ, наскуча такою лѣностью, оставилъ его и перешелъ къ какому-то господину Стендишу, вновь назначенному мирному судьѣ, который съ такою пламенною ревностью стоялъ за Короля Георга и за Протестантскую династію, что самъ Жобсонъ часто его останавливалъ въ предѣлахъ умѣренности, а не понуждалъ, какъ своего стараго начальника.
Старикъ Инглевудъ принялъ меня вѣжливо и безъ всякихъ затрудненій отдалъ завѣщаніе дядюшки. Сперва обращался онъ принужденно, не зная какъ говорить со мной. Но когда увидѣлъ, что я, будучи по правиламъ ревностный защитникъ новаго правленія, не отказывалъ въ сожалѣніи тѣмъ, кои, ложно понимая правила чести и долга, увлеклись на противную сторону, онъ подробнымъ и забавнымъ образомъ разсказалъ мнѣ, что сдѣлалъ и чего не сдѣлалъ, кому отсовѣтовалъ приставать къ мятежникамъ и кому помогалъ укрыться по усмиреніи бунта.
Мы сидѣли одни, и судья, разговаривая, предлагалъ тостъ за тостомъ; но вдругъ онъ велѣлъ наполнить стаканъ до краевъ, bona fide, и вы пить за бѣдную Діану Вернонъ, за розу пустыни, цвѣтокъ Чевіотскіи, пересаженный за высокія монастырскія стѣны.
— Да развѣ Миссъ Вернонъ не замужемъ? вскричалъ я. А мнѣ показалось, что Его Превосходительство…
— Ба! ба! Его Превосходительство, Его Высокородіе! пышный вздоръ! пустые титулы Сенъ-Жерменскаго двора! Это Графъ Бошамъ Сиръ Фридерикъ Вернонъ, котораго Регентъ, Герцогъ Орлеанскій, сдѣлалъ полномочнымъ министромъ, не зная, существовалъ ли онъ на свѣтѣ. Но вы вѣрно видѣли его въ замкѣ., когда онъ игралъ ролю отца Вогана.
— Отца Вогана! возможно ли? Сиръ Фридерикъ Вернонъ не отецъ ли Миссъ Діаны?
— Разумѣется. Нечего скрываться теперь, когда онъ убѣжалъ, а не то бы мнѣ надо было взять его подъ стражу. Ну, полонъ ли вашъ стаканъ? Теперь за здоровье, за счастіе любезной, невозвратно потерянной Миссъ Діаны. Вы знаете пѣсню;
Не пей вина въ честь юной дѣвы,
Колѣнъ своихъ непреклонивъ,
И черезъ край не переливъ,
Не пей вина за счастье дѣвы.
Ты легко повѣришь, любезный Треніемъ, что я не могъ раздѣлять веселости судьи, и долго не опомнился отъ такой вѣсти; наконецъ сказалъ ему:
— Я не зналъ что живъ отецъ Діаны.
— Живъ, да не по милости нашего правительства, сказалъ Инглевудъ. Чортъ меня, возьми, коли, за чью нибудь голову дадутъ дороже. Онъ и прежде былъ осужденъ на смертную казнь за участіе въ умыслѣ Фенуейка; да это ему не помѣшало вступить въ заговоръ Нейтъ-Бриджа; потомъ женясь на родственницѣ Бридалбанскаго дома, онъ приобрѣлъ большое вліяніе надъ Шотландіей. Молва носилась даже, что въ одной статьѣ Рисвикскаго договора именно хотѣли требовать его выдачи; да на ту пору онъ притворился больнымъ и чрезъ Французскую газету разпустилъ слухъ о своей смерти. Послѣ онъ приѣхалъ сюда и мы, старые кавалеры[1], легко узнали его, то есть, я узналъ и не бывши кавалеромъ; но не получая на какихъ доносовъ и потерявъ память отъ частыхъ подагрическихъ припадковъ, я немогу утвердить подъ присягой, что это онъ. Понимаете?
— Да развѣ его никто не зналъ въ Осбаддистонъ-Галлѣ?
— Знали только дочь его, старикъ Баронъ, да Ралейгъ, который вмѣстѣ съ другими тайнами открылъ и эту. Да впрочемъ въ рукахъ Ралейга она всегда была для Діаны, какъ петля нашею. Тысячу разъ хотѣла она наплевать ему въ рожу, но страхъ, что отецъ ея не проживетъ пяти минутъ, если узнаетъ объ немъ правительство, всегда ее удерживалъ. Но вы меня донимаете, Г. Осбалдистонъ, шло говоря о правительствѣ, я признаю его. справедливымъ, кроткимъ и милосердымъ. Конечно, оно повѣсила много мятежниковъ; жалко ихъ бѣдняжекъ! но ктожъ не велѣлъ имъ сидѣть смирно дома: оно бы ихъ и пальцемъ не тронуло.
Не входя въ политическіе споры, я обратилъ разговоръ на предметъ болѣе для меня важный, и узналъ отъ него, что когда Миссъ Вернонъ рѣшительно сказала, что никто изъ братьевъ не получитъ ея руки и когда начала оказывать явное презрѣніе къ Ралейгу, Ралейгъ сталъ равнодушнѣе къ дѣлу Претендента, къ которому онъ присталъ единственно изъ надежды открыть себѣ дорогу къ почестямъ, будучи лукавъ, смѣлъ, на все способенъ и меньшей изъ братьевъ; но увидя другой путь къ той же цѣли, онъ безъ дальнихъ думъ измѣнилъ своимъ товарищамъ, желая придти въ милость у Англинскаго правительства. Вѣроятно также, что къ тому его побудила и жажда мести, когда Сиръ Фридерикъ Вернонъ и горскіе Шсфы принудили его отдашь батюшкѣ билеты. Г. Жарви говорилъ мнѣ, что онъ выдавалъ свое воровство за политическую хитрость; но видно было, что онъ имѣлъ другіе виды, ибо получивъ деньги по билетамъ присвоилъ ихъ себѣ и даже предъявилъ въ Гласговѣ другіе ко взысканію. Но я думаю, одаренный отъ природы умомъ проницательнымъ, онъ видѣлъ, что у заговорщиковъ не было ни силъ, ни средствъ разрушить правительство благоустроенное и крѣпкое, и по своимъ правиламъ присталъ къ сторонѣ болѣе выгодной и сильнѣйшей. Но Сиръ Фридерикъ Вернонъ, или, какъ называли Якобиты, Его Превосходительство Графъ Бошамъ, едва могъ избавиться отъ послѣдствіи Ралейгова доноса.
Вотъ все, что я узналъ отъ Инглевуда; онъ былъ увѣренъ, что Сиръ Фридерикъ жилъ съ своею дочерью въ какомъ нибудь безопасномъ мѣстѣ на твердой землѣ, не слыхать было, чтобъ они попались въ руки правительства, а оно бы не стало таить такого важнаго дѣло. Діана, отказавшись отъ замужства, должна была идти въ монастырь въ силу жестокаго условія между Сиръ Гильдебрандомъ и Фридерикомъ Вернономъ. Г. Инглевудъ не могъ мнѣ хорошо объяснить причины такого страннаго обязательства; но утверждалъ, что «по родъ фамильнаго договора, чтобъ перевести во владѣніе Сиръ Фредерика часть имѣнія, которая по конфискаціи досталась фамиліи Осбалдистоновъ; въ то время часто дѣлали такіе договоры и въ нихъ обыкновенно также мало обращали вниманія на чувства и желанія дѣтей, какъ будто они принадлежали къ числу скотины, имъ принадлежащей.
Трудно проникнуть въ сердце человѣка и я не могу тебѣ сказать, что принесла мнѣ эта вѣсть: радость Или печаль. Но мнѣ казалось, горесть о потерѣ Діаны не усладилась, но еще болѣе увеличилась, когда я узналъ, что насъ разлучаютъ не узы брака, а монастырская рѣшетка. Я [впалъ въ какос-то разсѣяніе, задумчивость и не могъ продолжать разговора съ Инглевудомъ. Онъ началъ также зѣвать, и я попросилъ у него позволенія удалиться и распрощаться съ нимъ ввечеру, потому шлона другой день чѣмъ свѣтъ хотѣлъ ѣхать въ Осбалдистонъ-Галль.
— Я вамъ совѣтую, сказалъ онъ, отправиться туда скорѣе, пока не разнеслась молва о вашемъ приѣздѣ. Я знаю, что Ралейгъ скрывается у насъ. Онъ живетъ у Жобсона и вѣрно затѣваетъ какой нибудь умыселъ Они сотворены другъ для друга, и какой честной человѣкъ захочетъ быть въ ихъ обществѣ? Но такія двѣ головы сойдутся ли безъ итого, чтобъ не составишь противъ кого нибудь заговора.
Онъ заключилъ свою рѣчь, совѣтуя мнѣ передъ отъѣздомъ осушишь бутылку вина, которую онъ оставилъ на столѣ и убрать цѣлый пирокъ, чтобъ предохранить желудокъ отъ вреднаго дѣйствія утренняго холоднаго воздуха.
ГЛАВА VIII.
править„Все мертво въ запустѣломъ замкѣ! съ его владѣтелемъ все погибло на вѣки; онъ одинъ пережилъ всѣхъ и ждетъ конца въ замкѣ Иверскомъ.“
Ужасно и горестно глядѣть на запустѣніе тѣхъ мѣстъ, въ которыхъ мы нѣкогда пріятно и весело проводили время. Приближаясь къ Осбалдистонъ-Галлю я встрѣчалъ тѣ же самые предметы, какіе видѣлъ въ тотъ незабвенный день, когда мы съ Миссъ-Вернонъ возвращались отъ судьи Инглевуда. Его воспоминаніе не оставляло меня во всю дорогу. Когда проѣзжалъ мимо того мѣста, гдѣ въ первый разъ ее увидѣлъ, какъ и тогда, мнѣ слышались лай собакъ, ржаніе лошадей и звуки роговъ, и я невольно устремилъ взоры на холмъ, откуда она сошла, и какъ будто ожидалъ, не явится ли снова прежнее видѣніе. Но въ самомъ, замкѣ глубокое молчаніе, затворенныя окна, дворъ заросшій травою, все представляло разительное несходство съ шумною веселостью, когда отправлялись на охоту. Лай нетерпѣливыхъ собакъ, ржаніе лошадей, крики псарей, громкій хохотъ добраго Сиръ-Гильдебранда впереди многочисленной свиты, все изчезло… изчезло невозвратимо.
Обозрѣвая безмолвно печальную картину, я вспомнилъ съ сожалѣніемъ о тѣхъ, о коихъ и не думалъ вспомнить въ подобную минуту. Мысль, что столько крѣпкихъ и здоровыхъ молодыхъ людей, въ такое короткое время погибли насильственной смертью, такъ была тяжка и ужасна, что я безъ содроганія не могъ на ней остановишься. Правда, я въѣзжалъ какъ полный обладатель въ то мѣсто, откуда выѣхалъ, какъ бѣглецъ; но это все мало меня утѣшало. Не привыкнувъ себя видѣть владѣтелемъ замка, я почиталъ себя за хищника или за дерзкаго чужестранца, и малодушно боялся, что тѣнь кого нибудь изъ братьевъ явится предо мною, какъ грозное привидѣніе въ романѣ, и станетъ защищать ворота замка. Но, между тѣмъ Андрей изо всей силы стучался въ двери и кричалъ такимъ голосомъ, чтобъ могли узнать, что онъ приѣхалъ камердинеромъ у новаго владѣтеля. Наконецъ Антоній Сейдалль, старый привратникъ и управитель дядюшки, показался изъ нижняго окна съ желѣзной рѣшеткой, и спросилъ насъ, чего мы желали.
— Мы приѣхали тебя смѣнить, сказалъ Андрей. Ты можешь, любезный другъ, отдать мнѣ свои ключи; пришелъ и на нашей улицѣ праздникъ. Коли хочешь, я тебя избавлю отъ труда смотрѣть за посудой и погребомъ. Вѣдь ты знаешь, нѣтъ боба безъ пятна и дороги безъ крапивы, такъ изволь-ка опростать мнѣ свое мѣсто и занять мое.
Принудивъ замолчать болтуна, я объяснилъ Сейдаллю мои права и велѣлъ отпирать ворота. Старикъ смѣшался и хотя почтительно, однако неохотно повиновался. Я думалъ, что это произходитъ отъ любви къ прежнему господину, и тѣмъ болѣе полюбилъ его; однако приказывалъ отпирать скорѣе и въ случаѣ неповиновенія угрожалъ прибѣгнуть къ судьѣ Инглевуду и просишь помощи у Полицейскихъ.
— Мы были нынче поутру у судьи Инглевуда, сказалъ Андрей, опираясь на мою угрозу, и встрѣтили Полицейскаго Архія Рутледжа. Теперь и здѣсь повелѣваютъ законы, а не паписты и мятежники, Г-нъ Сейдалль.
Угроза прибѣгнуть къ помощи правосудія устрашила старика; онъ чувствовалъ, что по своей религіи, по любви къ Сиръ Гильдебранду и его дѣтямъ, придетъ въ подозрѣніе у Правительства. И такъ онъ, дрожа, отперъ двери съ желѣзной рѣшеткой и большими запорами, и сказалъ мнѣ, что онъ надѣется, что я не стану взыскивать за вѣрное исполненіе должности. Я его успокоилъ и отвѣчалъ ему, что тѣмъ болѣе буду уважать его.
„Не вѣрьте ему, сказалъ Андрей; вѣдь Сейдалль большой плутъ. Господи меня прости! онъ бы не блѣднѣлъ, какъ полотно, и не щолкалъ бы зубами, еслибъ не было много такого, чего онъ не хочетъ намъ сказать.
— Богъ съ вами, Г. Ферсервисъ, сказалъ старый управитель, что вы такъ говорите о прежнемъ товарищѣ. Гдѣ прикажете развести для васъ огонь? сказалъ онъ мнѣ почтительно. Я боюсь, чтобъ замокъ не показался вамъ слишкомъ мрачнымъ и скучнымъ. Но вы не станете ли обѣдать у Г. Инглевуда.
— Разведи огонь въ библіотекѣ.
— Въ библіотекѣ? Да въ ней давно ни кто не бывалъ, къ то мужъ она очень дымна … и прошедшею весною голуби свили тамъ гнѣзда … да у меня и нѣкому ее разчистить.
— У насъ пойдетъ лучше дымъ, сказалъ Андрей. Его милость любитъ библіотеки. Ужъ это не папистъ твой, онъ любитъ познанія, Г. Сейдалль.
Сейдалль проводилъ меня въ библіотеку, но видно было, что онъ велъ меня противъ своего желанія. Онъ отворилъ мнѣ двери, и къ моему удивленію, я нашелъ эту комнату въ необыкновенной чистотѣ и порядкѣ. Каминъ топился прекрасно и въ комнатѣ вовсе не замѣтно было дыма. Сейддаль взялъ щипцы помѣшать дрова, но болѣе для того, чтобъ скрыть свое замѣшательство.
— Это странно, сказалъ онъ, теперь каминъ топится очень хорошо, а давича поутру полна комната была дыма.
Желая остаться одинъ, пока утихнетъ волненіе чувствъ, я велѣлъ Сейдаллю призвать ко мнѣ того, кто завѣдывалъ доходами съ помѣстья. Онъ жилъ въ полмилѣ отъ замка и я снова замѣтилъ, что Сейдалль повиновался неохотно. Мнѣ было извѣстно, что Ралейгъ скрывался недалеко и зная на что онъ способенъ, я велѣлъ Андрею сыскать двухъ сильныхъ и здоровыхъ людей. Андрей взялся за порученіе съ удовольствіемъ и обѣщался найти въ Тринлей-Кновѣ двухъ пресвитеріанцевъ, готовыхъ драться съ Папою, дьяволомъ и съ претендентомъ. Мнѣ и самому, примолвилъ онъ, не хочется остаться одному: помните, я вамъ разсказывалъ, какъ передъ той ночью, когда мы уѣхали, въ саду при лунномъ свѣтѣ мучилъ меня нечистый духъ? Вы не хотѣли вѣрить; но пусть молнія сожжетъ всѣ цвѣты въ саду, если духъ не похожъ былъ на этотъ портретъ. И онъ указалъ на портретъ дѣдушки Діаны Вернонъ. Я всегда зналъ, что между Папистами много колдуновъ, но до тѣхъ поръ не случалось видѣть дьявола.
— Ну, ступай скорѣй за людьми, да смотри не приведи такихъ же дураковъ, какъ самъ, чтобъ они не боялись своей тѣни.
— О! сказалъ важно Андрей, всѣ сосѣди знаютъ, что я не трусливѣй другихъ; но прости Господи! не берусь драться съ нечистымъ духомъ.
Лишь только онъ вышелъ, Г. Уердлей, исполнявшій должность повѣреннаго у дядюшки, вошелъ въ библіотеку.
Онъ былъ честный и благородный человѣкъ, и безъ его стараній дядюшка не удержался бы въ своемъ помѣстьѣ. Я ему показалъ завѣщаніе, а онъ призналъ его дѣйствительнымъ. Для другаго такое бы наслѣдство было не очень выгодно, по причинѣ большаго количества долговъ и закладныхъ. Но мой отецъ заплатилъ большую часть векселей и другую также старался выкупить.
Долго я разговаривалъ о дѣлахъ съ Г. Уердлеемъ и удержалъ его обѣдать, но велѣлъ накрыть на столъ въ библіотекѣ, не смотря на прозьбы Г. Сейдалля, чтобъ я сошелъ въ столовую, которую онъ для меня приготовилъ. Между тѣмъ, какъ мы обѣдали, Андрей исправилъ свой рекрутскій наборъ, привелъ мнѣ двухъ пресвитеріанцевъ, и тотчасъ началъ разхваливать, увѣрять въ ихъ честности, трезвость правовѣріи, а главное въ ихъ львиной храбрости. Я велѣлъ ихъ накормить и они всѣ трое выпили. Старикъ Сейдалль, слѣдуя за ними, качалъ головою; я приказалъ ему остаться и объяснить, что значатъ эти жесты.
— Я знаю, сказалъ онъ, ваша милость мнѣ не повѣритъ; но это сущая правда. Антоніи Уейнфильдъ честной малой, такой честной, какого надо поискать; но во всей нашей сторонѣ нѣтъ плута подобнаго брату его Ленсею. Всѣ знаютъ, что онъ служитъ шпіономъ у писаря Жобсона. Сколько честныхъ людей обнесъ онъ понапрасну, сколько пострадало отъ него невинныхъ. Но онъ не Католикъ, а такихъ-то нынче и нужно.
Я не обратилъ вниманія на его слова, думая что они были внушены духомъ партій и различіемъ въ вѣрѣ, а старикъ поставилъ на сшолъ вино и удалился съ недовольнымъ видомъ.
Г. Уердлей пребылъ у меня до вечера; потомъ, собравъ бумаги, простился со мною и оставилъ меня въ томъ состояніи, когда не знаешь что выбрать: уединеніе или чье нибудь сообщество. Но я не могъ и выбирать: ибо сидѣлъ въ такой комнатѣ, гдѣ все приходили въ голову печальные мысли. Въ ней-то я провелъ столько счастливыхъ минутъ съ Діаною, и съ горестью вспоминалъ, что не увижу ее болѣе.
День началъ погасать, когда изъ за дверей показалась голова Андрея; онъ меня не спрашивалъ, нужно ли подавать огня, а совѣтовалъ зажечь свѣчи для прогнанія злыхъ духовъ. Я съ досадою велѣлъ ему удалиться и сѣвши въ кресла противъ большаго готическаго камина, сталъ машинально въ немъ мѣшать и смотрѣлъ, какъ изъ дровъ дѣлались уголья, а изъ угольевъ пепелъ.
— И вотъ, вскричалъ я, вотъ вѣрный образъ и всегдашнее слѣдствіе человѣческихъ желаній! Ихъ воспламеняетъ бездѣлица, питаетъ надежда и что же послѣ выходитъ изъ человѣка съ его страстями и надеждами? Одна горсть пыли.
Едва я произнесъ эти слова, какъ услышалъ на другомъ концѣ“ библіотеки глубокій вздохъ, какъ бы въ отвѣтъ на мои размышленія. Я поспѣшно оборотился … Діана Вернонъ, стояла предо мною. Она опиралась на руку человѣка, такъ похожаго на портретъ, о которомъ говорилъ Андрей поутру, что я невольно взглянулъ на рамку, не пропала ли картина. Я сперва подумалъ, что или волненіе ума произвело удивительный призракъ, или двѣ тѣни вышли изъ мрака могилы. Посмотрѣвъ пристально, я увѣрился, что былъ въ полномъ умѣ и предо мной стояли земныя существа. Это была точно Діана, хотя необыкновенно блѣдная у худая, а спутникъ ея былъ отецъ Воганъ или, правильнѣе говоря, Сиръ Фридерикъ Вернонъ, на которомъ, случайно, было такое же платье и такого покроя, какъ на портретѣ. Онъ первый нарушилъ молчаніе; Діана стояла, потупя глаза; я онѣмѣлъ отъ изумленія.
— Предъ вами стоятъ, Г. Осбалдистонъ, сказалъ онъ, двое гонимыхъ: они просятъ у васъ покрова и защиты, пока не найдутъ средства продолжать путешествіе, гдѣ темница и смерть грозятъ имъ на каждомъ шагу,
— Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ я желая что нибудь сказать, Миссъ-Вернонъ не можетъ думать … вы не можете полагать, сударь, что я забылъ ваши услуги; я не способенъ мы кому измѣнить, а всего менѣе вамъ. — Я въ этомъ увѣренъ, сказалъ Сиръ Фридерикъ; но между тѣмъ вы не повѣрите, съ какимъ невыразимымъ чувствомъ неудовольствія прошу у васъ услуги, можетъ быть не пріятной и на вѣрно опасной. Я бы охотнѣе попросилъ у кого нибудь другаго; но судьба, цѣлую жизнь окружая меня бѣдами, такъ стѣснила теперь, что у меня не. остается друга? то средства.
Въ эту минуту послышался на лѣстницѣ шумъ, и услужливый Андрей, отворяя двери, закричалъ мнѣ: — Я принесъ вамъ свѣчекъ. Когда угодно, зажгите ихъ.
Я бросился къ дверямъ, надѣясь, не помѣшаю ли ему разглядѣть моихъ гостей. Я его сильно оттолкнулъ, заперъ двери и задвинулъ запоромъ. Но зная его обыкновенную болтливость и вспомня двухъ товарищей въ кухнѣ и замѣчаніе Сейдалля, что одинъ изъ нихъ слылъ за жобсонова шпіона, я поскорѣе сошелъ внизъ и нашелъ всѣхъ троихъ вмѣстѣ. Андрей что-то разсказывалъ громко, но увидя меня замолчалъ.
— Что съ тобою, дуракъ, сдѣлалось? сказалъ я, ты какъ будто дьявола испугался.
— Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ онъ: тамъ нѣтъ никакого дьявола; а вы меня такъ толкнули, прости? Господи!
— Да, ты разбудилъ меня, негодяй. Сейдалль сей часъ мнѣ сказалъ, что у него нѣтъ постелей для этихъ добрыхъ людей, да и Г. Уердлей говоритъ, что не надо отрывать ихъ отъ работы. Наше, друзья, вотъ вамъ полкроны: выпейте за мое здоровье. Благодарю за услугу; вы можете удалиться.
Они меня поблагодарили, взяли деньги и ушли безъ всякаго неудовольствія и подозрѣнія , я дожидался пока они уйдутъ, чтобъ не имѣли сообщенія съ честнымъ. Андреемъ. Я такъ скоро за нимъ бѣжалъ, что мнѣ казалось, онъ не успѣлъ сказать двухъ словъ; но и два; слова могутъ причинишь большіе не счастія и ты увидишь, что въ этомъ случаѣ они двумъ человѣкамъ стоили жизни.
Управясь такимъ образомъ, я на чалъ стараться о безопасности моихъ гостей. Полагая, что Сейдаллю извѣстно ихъ пребываніе въ замкѣ, я велѣлъ ему всякой разъ, какъ позвоню, являться въ библіотеку, и самъ пошелъ туда увѣдомить обо всемъ изгнанниковъ.
Діана взорами благодарила за участіе.
— Теперь, сказала она, вамъ извѣстны мои тайны. Вы, безъ сомнѣнія, знаете, какими узами родства и любви я привязана была къ несчастному, который нашелъ здѣсь убѣжище, и не удивляетесь, что Ралейгъ, проникнувъ тайну, смѣлъ управлять мною желѣзнымъ скипетромъ.
Отецъ ея прибавилъ, что они рѣшились быть какъ можно менѣе мнѣ въ тягость.
Я просилъ ихъ стараться только о своей безопасности и увѣрилъ, что употреблю все для достиженія той же цѣли; это заставило Сиръ Фридерика разсказать свои обстоятельства.
— Я всегда подозрѣвалъ Ралейга, сказалъ онъ; но его обращеніе съ моею дочерью и злоупотребленіе довѣренности вашего батюшки, заставили меня ненавидѣть и презирать его. Въ послѣднее ваше свиданіе, я не скрылъ отъ него своихъ чувствъ, хотя благоразуміе требовало противнаго. Измѣна и отступничество довершили мѣру его злодѣяній; но я всегда надѣялся, что его потеря будетъ для насъ нечувствительна. Графъ де Марръ стоялъ въ Шотландіи съ войскомъ, полнымъ энтузіазма; Лордъ Деруеи шустеръ, Кенмаръ, Форстеръ, Уйентонъ вооружили весь Нортумберландъ; я долженъ былъ идти за горцами; они подъ начальствомъ Генерала Макъ-Инточа перешли Фортъ, миновали долины и соединились съ арміею Инсургентовъ. Дочь моя раздѣляла всѣ опасности и труды путешествій.
— И никогда не оставитъ нѣжнолюбима гоотца, вскричала Миссъ Вернонъ, опираясь на его руку.
— Увидя моихъ друзей, я сталъ отчаяваться въ успѣхѣ Предпріятія. Силы наши не умножались; сообщниками были одни единовѣрцы, а Торрисы-Протестанты дожидались слѣдствія первыхъ сраженій. Наконецъ въ городкѣ Престонѣ окружила насъ превосходная сила. Въ первой день мы защищались храбро, во второй — горскіе Шефы почли всякое сопротивленіе безполезнымъ и рѣшились сдаться на капитуляцію. Согласиться на такія условія, значило положить голову на эшафотъ. Тридцать, человѣкъ со мною вмѣстѣ думали, что лучше умереть, чѣмъ сдашься, въ ихъ числѣ былъ и вашъ знакомецъ Макъ-Грегоръ. Мы сѣли на лошадей, помѣстили мою дочь въ серединѣ и мои товарищи, удивлялся ея мужеству и дочерней нѣжности, клялись скорѣе умереть, Чѣмъ ее оставить. Мы выѣхали скорою рысью по улицѣ Фишергетской, а она привела насъ къ болоту: непріятели его не заняли, почитая непроходимымъ и зная, что оно окружено рѣкою Рибль, на которой не было моста. Мы встрѣтили небольшой отрядъ Гоннейвудскихъ драгуновъ, но онъ не выдержалъ перваго удара; а Макъ-Грегоръ, зная на рѣкѣ одинъ бродъ, повелъ насъ туда и мы перешли благополучно. Поворотя къ Ливерпулю, мы разстались; всякой изъ насъ искалъ убѣжища. Я не знаю, гдѣ мои товарищи; но я поѣхалъ съ дочерью въ Княжество Валлійское, гдѣ у меня было много единомышленниковъ въ политикѣ и вѣрѣ. Я надѣялся найти средство переѣхать на твердую землю, но обманулся въ моемъ ожиданіи. Англійское правительство подозрѣвая, что начальники мятежа удалились въ Княжество Валлійское, дѣлало строгіе розыски и принудило меня снова бѣжать на Сѣверъ. Я зналъ, что Осбалдистонъ-Галль необитаемъ и что въ немъ жилъ одинъ старый Сейдалль, очень хорошо меня знавшій; я рѣшился ѣхать сюда и жить пока мои друзья не пріищутъ въ Солвайской гавани какой нибудь шлюбки и такимъ образомъ отправятъ меня на всегда во Францію. Сейдалль насъ принялъ и мы съ часу на часъ ожидали извѣстія, что все гоню во къ нашему отъѣзду; но вашъ нечаянный приѣздъ и выборъ этой комнаты заставили насъ прибѣгнуть къ вашему великодушію.
Такъ Сиръ Фридерикъ Вернонъ кончилъ свою повѣсть, которую я слушалъ какъ разсказъ чудеснаго минувшаго сна. Я не могъ себя увѣрить, что передо мной стоитъ прелестная Діана: такъ много отъ горестей и трудовъ утратила она красоты своей. Прежній веселый и живый взглядъ замѣнился видомъ послушанія и покорности, меланхолическимъ и твердымъ взоромъ. Хотя отецъ боялся хвалить ее въ моемъ присутствіи» однако не могъ противишься родительской нѣжности.
— Она перенесла, сказалъ онъ, столько горькихъ и тяжкихъ искушеній Неба, что они. сдѣлали ли бы честь всякому мученику. Она боролась съ опасностями и видѣла вокругъ себя тысячу смертей безъ робости. Она испытала такіе труды и нужды, что они давно бы истощили терпѣніе самаго рѣшительнаго человѣка. Она проводила дни во мракѣ, по ночамъ не знала сна и я никогда не слыхалъ отъ нее ропота. Словомъ Г. Осбалдистонъ, я принесу въ моей дочери достойную жертву Богу, какъ все, что осталось лучшаго и драгоцѣннаго у Фридерика Вернона.
Онъ замолчалъ и бросилъ на меня взоръ, который я понялъ совершенное цѣль его была уничтожить всѣ мои надежды и, какъ въ Шотландіи, разрушить всѣ связи между своею дочерью и мною.
— Теперь, сказалъ онъ Діанѣ, не станемъ отнимать нужнаго времени у Г. Осбалдистона, онъ знаетъ положеніе несчастныхъ, просящихъ у него помощи.
Я просилъ его остаться и предлагалъ перемѣнишь комнату.
— За чѣмъ, же, сказалъ онъ: вы можете возбудить подозрѣнія; притомъ, тамъ есть, все для насъ нужное, а ее не льзя найти не зная тайнаго входа. Вы бы и сами не узнали о насъ, еслибъ, мы не почли за долгъ ввѣриться нашей чести.
— И отдали мнѣ должную справедливость, Сиръ Фридерикъ. Вы меня хорошо знаете, но я увѣренъ, что Миссъ Вернонъ вамъ скажетъ….
— Я не имѣю нужды въ свидѣтельствѣ моей дочери, сказалъ учтиво, но не позволяя относишься прямо къ ней. Я всегда почиталъ и почитаю Г-на Франка Осбал ли стона за самаго благороднаго человѣка. Но позвольте намъ удалиться; покой намъ очень нуженъ; мы рѣдко имъ наслаждаемся и каждую минуту можемъ быть принуждены продолжать свой путь.
Говоря такимъ образомъ, онъ взялъ за руку свою дочь и разкланившись со мною, вышелъ въ скрытую подъ обоями дверь —
ГЛАВА IX.
правитьДонъ Себастьяно.
Въ безчувствіи и оцѣпенѣніи стоялъ я и смотрѣлъ какъ они удалялись. Когда воображеніе представляетъ намъ образъ любимаго, но далекаго отъ насъ предмета, оно показываетъ его не только въ самомъ выгодномъ свѣтѣ, но рисуетъ подъ такими чертами, подъ какими желаемъ видѣть. До страннаго появленія Діаны, я былъ полонъ надежды, что ея слезы при нашей разлукѣ въ Шотландіи и перстень, оставленный Еленѣ Макъ-Грегоръ, были вѣрными знаками, что мое воспоминаніе неразлучно съ нею и въ изгнаніи и въ уединеніи монастырскомъ. Но я увидалъ Діану — и ея холодный, принужденный видъ, ея глаза, выражавшіе одну спокойную задумчивость, обманули меня въ надеждѣ и почти оскорбили. Я осмѣлился обвинять ее въ хладнокровіи и равнодушіи; упрекалъ ея отца въ гордости, фанатизмѣ и жестокости; но забылъ, что они оба жертвовали своими выгодами, а Діана своею склонностью тому, что они почитали за долгъ.
Сиръ Фридерикъ Вернонъ былъ ревностный Католикъ: онъ почиталъ путь спасенія такъ узкимъ, что по немъ не можетъ пройти еретикъ. Для Діаны же безопасность отца была главною пружиною всѣхъ ея дѣйствій, единственною цѣлью ея надеждъ, и желаній, и потому она поставила непремѣннымъ долгомъ покоряться его волѣ и пожертвовать ему своею любовью. Въ спокойномъ состояніи души я могъ бы дѣлать такія размышленія; но въ тогдашнемъ волненіи страстей, мнѣ невозможно было достойно оцѣнитъ ея высокихъ чувствъ.
— И такъ меня презираютъ, вскричалъ я, презираютъ и почитаютъ недостойнымъ говорить съ нею! Хорошо, а я стану неусыпнѣе прежняго стараться о ихъ безопасности и, какъ на стражѣ, буду сидѣть въ этой комнатѣ; и пока они будутъ въ моемъ домѣ, никакая опасность не коснется ихъ, если рука смѣлаго человѣка можетъ ее разрушить.
Я позвалъ въ библіотеку Сейдалля, и онъ пришелъ съ несноснымъ Андреемъ, который съ тѣхъ поръ, какъ я вступилъ во владѣніе замкомъ и землями, упивался сладкими мечтами, строилъ воздушные замки и всегда искалъ случая вертѣться передо мною и напоминать о себѣ; но съ нимъ случилось то же, что обыкновенно случается съ людьми, дѣйствующими по внушенію егоизма; онъ перешелъ за свою цѣль и наводилъ на меня одну, скуку и отвращеніе.
Андрей мѣшалъ мнѣ говоришь свободно съ Сейдаллемъ; однако я не смѣлъ его выслать, боясь подозрѣній:
— Сейдалль, я буду ночевать въ этой комнатѣ; у меня много дѣлъ и я отдохну на. софѣ нѣсколько часовъ.
Изъ моихъ взоровъ онъ понялъ, что я все зналъ, и вмѣстѣ съ Андреемъ приготовилъ для меня походную постелю; потомъ я ихъ выслалъ и велѣлъ разбудить, себя не* прежде семи часовъ утра;
Когда они вышли, я былъ свободенъ предаться размышленіямъ безъ помѣшательства, пока природа не потребуетъ покоя.
Хотя я старался выкинуть изъ головы тягостный предметъ, занимавшій меня, однако всѣ усилія были напрасны. Я умѣлъ побѣждать свою склонность въ отдаленіи отъ любимаго предмета, но она возродилась съ новою силою, когда нѣсколько шаговъ насъ раздѣляли и мы были готовы на всегда разлучишься. Бралъ ли я книгу, и на каждой строчкѣ видѣлъ имя Діаны; хотѣлъ ли о чемъ думать и одинъ ея образъ носился въ мысляхъ. Словомъ, она была похожа на ту усердную невольницу Соломона Пріора:
Всегда послушна и верна,
На мой призывъ Абра бѣжала:
Я звалъ другихъ — Абра одна
Мнѣ съ видомъ робкимъ отвѣчала.
Я поперемѣнно уступалъ влеченію мыслей и боролся съ ними: то предавался необыкновенной горести и унынію, то призывалъ на помощь оскорбленную гордость мнимою обидой. Наконецъ, уставши ходишь по комнатѣ, я бросился нераздѣтый на постель. Но напрасно думалъ уснуть, напрасно, какъ трупъ лежалъ недвижимъ и старался перемѣнишь мысли, читая вслухъ стихи или разрѣшая въ умѣ Алгебраическую задачу; мои жилы билися съ удивительною силой и быстротою, и, казалось, въ нихъ текла не кровь, а разливалось пламя.
Я всталъ, отворилъ окно, посидѣлъ нѣсколько минутъ; ночный воздухъ освѣжилъ меня и успокоилъ волненіе чувствъ. Я снова легъ на постель и глубокій сонъ овладѣлъ мною; но сонъ безпокойный, смущаемый ужасными мечтами.
Одинъ сонъ и посѣхъ поръ остался въ памяти. Мнѣ мечталось, будто мы съ Діаной во власти Елены Макъ-Грегоръ; будто она велѣла насъ бросить въ озеро съ вершины утеса. Вмѣсто сигнала казни должно было выпалишь изъ пушки Сиръ Фридерику Вернонъ, который присутствовалъ на церемоніи въ Кардинальскомъ облаченіи. Я какъ теперь помню выраженіе мужества и твердости въ чертахъ Діаны; дикія и безобразныя, рожи горцевъ, которые заранѣ наслаждались казнею, и суевѣрный, неумолимый фанатизмъ на лицѣ Сиръ Фридерика. Я видѣлъ, какъ онъ зажегъ Фитиль; слышалъ какъ раздался сигналъ смерти, повторенный дальнимъ эхомъ въ страшныхъ отзывахъ. И вдругъ проснулся, привсталъ на постелѣ; душа замирала отъ страшнаго сна и, казалось, вдали гремѣлъ отголосокъ роковаго сигнала.
Черезъ минуту я опомнился и слышалъ, что стучались въ ворота. Боясь за гостей, я вскочилъ, взялъ подъ руку саблю и сошелъ внизъ сказать, чтобъ не отпирали дверей. Къ несчастію я долженъ былъ сдѣлать большой крюкъ: библіотека примыкала къ узенькой лѣстницѣ, которая вела на общую лѣстницу въ домѣ. Но я слышалъ все, что происходило. Старикъ Сейдалль отвѣчалъ тихимъ и робкимъ голосомъ на громкіе крики какихъ-то людей; они требовали впустить ихъ именемъ Короля и по повелѣнію судьи Стендиша, и дѣлали слугѣ страшныя угрозы, если онъ будетъ противиться.
Къ моей досадѣ я слышалъ, какъ Андрей приказывалъ Сейдаллю удалиться и отпереть дверь.
— Если они пришли отъ имени Короля, то намъ нечего бояться, говорилъ онъ; мы за него много пролили крови и разтратили денегъ. Мы не будемъ прятаться, какъ нѣкоторые люди, Г. Сейдалль. Слава Богу, мы не Паписты, не Якобиты.
И негодяй принялся отпирать запоры, выхваляя свое усердіе и усердіе своего Господина къ Королю Георгу. Увидя, что мнѣ не льзя помѣщать имъ войти, я осудилъ спину Г. Ферсервиса на палки и поспѣшно удалился въ библіотеку; я заперся замкомъ, постучался въ комнату моихъ гостей и просилъ меня впустить. Діана отворила мнѣ: она была одѣта и не доказывала ни страха, на удивленія.
— Мы такъ сроднились съ бѣдами, сказала она, что всегда къ нимъ готовы, и услышавъ стукъ, рѣшились убѣжать. Мы сойдемъ въ садъ и видомъ въ заднюю калитку, отъ которой Сейдалль на всякой случай далъ намъ ключь; оттуда два шага до лѣсу; мы проберемся въ него, а лучше меня никто не знаетъ тайныхъ дорожекъ, и такимъ образомъ уйдемъ. Постарайтесь ихъ удержать на минуту. Прости, Франкъ, прости въ послѣдній разъ!
Она изчезла какъ метеоръ, и едва успѣла догнать отца, какъ раздались сильные удары въ дверь библіотеки.
— Вы разбойники, вскричалъ я, и если не уйдете сей часъ, я выстрѣлю по васъ изъ карабина.
— Къ чему эти глупости? вскричалъ Андрей; какіе тутъ разбойники, прости меня Господи! Не разбойники, а писарь Жобсонъ пришелъ съ указомъ.
— Отыскать, схватить и взять подъ стражу, сказалъ негодный ябедникъ, нѣкоторыхъ лицъ, означенныхъ въ повелѣніи и обвиненныхъ въ Государственной измѣнѣ, въ силу 5 главы указа, изданнаго въ тринадцатый годъ царствованія Вильгельма.
Въ это время удары посыпались въ дверь съ ужасною силою и я увидѣлъ, что ей долго не устоять.
— Минуту, Господа, одну минуту погодите. Не дѣлайте самовольнаго, управства. Дайте мнѣ одѣться, я вамъ отопру, и если вы пришли съ законнымъ повелѣніемъ, то не буду противиться.
— Да здравствуетъ Король Георгъ, нашъ великій Государь! воскликнулъ Андрей: я вамъ сказалъ, что здѣсь нѣтъ ни Папистовъ, ни Якобитовъ.
Нѣсколько минутъ прошло въ молчаніи. Наконецъ терпѣніе Жобсона истощилось: начали сильно стучаться и я принужденъ былъ отворить.
Писарь вошелъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ человѣкъ: между ними я узналъ Ленсея Уейнфилида и онъ-то безъ сомнѣніи увѣдомилъ его. Жобсонъ показалъ мнѣ повелѣніе остановить Фридерика Вернонъ и Діану Вернонъ, и прочиталъ такое же взять подъ стражу Франка Осбалдистона… какъ ихъ укрывателя и сообщника. Сопротивляться было бы смѣшно. Я немного поспорилъ, чтобъ выиграть время и потомъ сдался.
Но Жабсонъ, къ моему удивленію, пошелъ прямо къ потайному проходу, поднялъ обои, отворилъ дверь и вошелъ, но пробылъ тамъ не долѣе минуты. Слѣдъ не простылъ, сказалъ онъ воротясь, но зайцы убѣжали. А впрочемъ не нашли охотники, такъ найдутъ собаки.
Въ эту минуту раздался въ саду крикъ и я догадался, что пророчество сбылось. Черезъ минуту вошелъ Ралейгъ съ полицейскими, ведя за собою Сиръ Фридерика Вернона и его дочь.
— Старая лисица знала свою нору, сказалъ онъ; но не думала найти при входѣ опытнаго охотника. Я не забылъ дверей въ садъ, Сиръ Фридерикъ Вернонъ, или благородный Лордъ Бойсамъ.
— Ралейгъ! вскричалъ Сиръ Вернонъ, ты ужасный злодѣи!
— Я заслуживалъ такое имя, сударь … или Милордъ, когда подъ руководствомъ искуснаго учителя хотѣлъ междуусобной войной нарушить спокойствіе мирнаго отечества. Но я употребилъ всѣ усилія, примолвилъ онъ, подъемля глаза къ небу, чтобъ загладить мои заблужденія и получить имъ прощеніе.
Не смотря на свое намѣреніе, я не могъ долѣе хранить молчанія. Нужно было или говорить, или задохнуться. — Адъ ничего не можетъ произвести отвратительнѣе, вскричалъ я, злодѣя подъ маской лицемѣрія.
— Ахъ! это вы, любезный братецъ! сказалъ Ралейгъ, поднеся ко мнѣ свѣчу и обозрѣвая меня съ ногъ до головы. Добро пожаловать. Я извиняю вашу дерзость. Не легко потерять въ одну ночь любовницу и прекрасное помѣстье; мы, съ вашего позволенія, вступимъ во владѣніе замкомъ во имя законнаго наслѣдника, Сиръ Ралейга Осбалдистона.
Подъ этимъ насмѣшливымъ тономъ, онъ скрывалъ свой стыдъ и бѣшенство; но не успѣлъ въ томъ, когда начала говоритъ Діана.
— Ралейгъ, сказала она, мнѣ жалъ тебя; ты много мнѣ надѣлалъ зла, много хотѣлъ сдѣлать, а "се я болѣе презираю, чѣмъ ненавижу тебя. Теперешній поступокъ, можетъ быть, есть дѣло одного часа; но онъ заставитъ тебя думать цѣлую жизнь. Каковы будутъ эти думы, скажетъ тебѣ совѣсть: когда нибудь ты услышишь ея голосъ.
Ралейгъ не отвѣчалъ ни слова. Онъ прошелъ два, три раза по комнатѣ; подошелъ къ столу, налилъ стаканъ вина дрожащею рукою и видя, что его трепетъ не укрылся отъ насъ, онъ спокойно его выпилъ, не проливъ ни капли.
— Ба! да это, кажется, старое батюшкино Бургонское. Я радъ, что оно уцѣлело. Ленсей, останься здѣсь, я тебѣ поручаю управленіе замкомъ. Мы съ Жобсономъ проводимъ этихъ добрыхъ людей въ безопасное мѣсто. А стараго клуша и этаго дурака, прибавилъ, онъ, указывая на Сейдалля и Андрея., выгнать за ворота. Ну, теперь пойдемте, сказалъ онъ обращался къ намъ. Я приготовилъ для васъ старую фамильную коляску, хоть и знаю, что молодая дѣвушка не побоялась бы холоду, когдабъ путешествіе нравилось ей.
Андрей въ отчаяніи ломалъ себѣ руки,
— Я только сказалъ, кричалъ онъ, что баринъ говорилъ съ какимъ-то духомъ. Ахъ! бездѣльникъ Ленсей! измѣнилъ старому другу, съ которымъ двадцать лѣтъ пѣлъ псалмы изъ одной книги.
Его прогнали съ Сейдаллемъ и не дали времени докончить жалобу. Но его изгнаніе имѣло необыкновенныя слѣдствія, и я буду говорить объ нихъ теперь, чтобъ не прерывать порядка и связи происшествій.
Андрей рѣшился ночевать у одного знакомаго за милю отъ замка; онъ вышелъ изъ него и дошелъ до такъ называемаго стараго лѣса, хотя тутъ ничего не было кромѣ луга и нѣсколькихъ деревьевъ. Здѣсь онъ встрѣтилъ большое стадо Шотландскихъ воловъ. Онъ этому не удивился, зная, что его единоземцы, гоняя скотину, имѣли обыкновеніе въ концѣ дня выбирать хорошій лугъ, гдѣбъ стадо могло даромъ поужинать, и уходить до восхода солнечнаго для избѣжанія ссоры съ владѣльцамъ луга. И такъ онъ шелъ спокойно посреди стада, Какъ вдругъ увидѣлъ человѣка, который его такъ испугалъ, какъ не испугалъ бы и самъ дьяволъ. Это былъ Дугалъ.
— О! о! сказалъ горецъ, старый знакомый, добро пожаловать! А у насъ есть товарищи: они будутъ ради тебя видѣть. Ступай за мной.
Андрею и не хотѣлось бы идти за нимъ, но не смѣлъ противиться и шелъ къ кустарнику, позади котораго нашелъ пять или шесть горцевъ. Я тотчасъ примѣтилъ, говорилъ Андрей разсказывая мнѣ свое приключеніе, что ихъ было больше, нежели сколько нужно, чтобъ гонять воловъ, и догадался, что у нихъ было другое на умѣ.
Они стали разспрашивать его о, разныхъ происшествіяхъ; но когда, онъ сказалъ, что только вчера при, ѣхалъ въ Осбалдистонъ Галль, они спросили у него: нѣтъ ли чего новинькаго въ замкѣ? и слушали отвѣты его съ любопытствомъ.
— Посудите сами, говорилъ мнѣ Андрей, могъ ли я не отвѣчать. Но то чтобъ я болтунъ, Господи прости! но съ саблями и пистолетами можно заставить говорить что хочешь.
Горцы съ минуту разсуждали по тихоньку; потомъ одинъ изъ нихъ побѣжалъ сломя голову, а прочіе собрали стада и погнали къ другому концу алеи, которая шла на полмили отъ замка; Они пришли туда въ числѣ десяти или двѣнадцати человѣкъ у тотчасъ, разломали старой заборъ и жерди разбросали по дорогѣ, накидали большихъ каменьевъ и положили поперекъ нѣсколько бревенъ, которыя лежали вдоль дороги.
Заря начинала заниматься и можно было различать предметы, когда послышался въ аллеѣ стукъ кареты. Горцы, иные стояли у стада, другіе лежали вдали, но все примѣчали внимательно. Въ каретѣ сидѣли Г. Жобсонъ и его несчастные плѣнники. Свита, подъ начальствомъ Ралейга, состояла изъ двѣнадцати или пятнадцати человѣкъ полицейскихъ Жобсона.
Выѣхавъ изъ аллеи, встрѣтили мы кучу бревенъ, каменьевъ, жердей и сотню воловъ. Полицейскіе начали все разбрасывать, а кучеръ хлесталъ воловъ плетью, чтобъ они разбѣжались.
— Кто смѣетъ бить нашихъ воловъ? закричалъ кто-то сиповатымъ голосомъ. Стрѣляй въ бездѣльника, Ангусъ!
— Сюда! на помощь! закричалъ Ралейгъ, и выстрѣлилъ въ того, кто говорилъ.
— Claymore! закричалъ Шефъ Горцевъ, и въ минуту пятьдесятъ вооруженныхъ воиновъ показались со всѣхъ сторонъ. Полицейскіе, не одаренные большею храбростью, не стали сражаться: разсыпались въ. разныя стороны и спасались бѣгствомъ отъ непріятелей.
Однако Ралейгъ дрался, какъ отчаянный, съ начальникомъ отряда, но послѣ минутнаго боа онъ упалъ отъ сильнаго удара.
— Просишь ли прощенія изъ любви къ Богу, къ Королю Іакову, изъ уваженія къ прежней нашей дружбѣ? спросилъ голосъ, который я узналъ въ минуту.
— Никогда! никогда! рѣшительно отвѣчалъ Ралейгъ.
— Такъ умрижъ измѣнникъ! вскричалъ Макъ-Грегоръ, и вонзилъ въ него саблю.
Въ ту же минуту онъ отворилъ дверцы кареты, подалъ руку Миссъ Вернонъ, помогъ выдти намъ съ Сиръ Фридерикомъ и вытащивъ Жобсона, бросилъ его подъ колеса.
— Вамъ нечего бояться, Г. Осбалдистонъ, сказалъ онъ мнѣ; но я буду стараться о тѣхъ, коимъ здѣсь не льзя жить безопасно. Не бойтесь ничего за нихъ? Прощайте. Не забывайте Макъ-Грегора,
Онъ свиснулъ и горцы собрались вокругъ него. Они помѣстили въ центрѣ Сиръ Фридерика съ дочерью, и ускакали въ ближній лѣсъ.
При первомъ пистолетномъ выстрѣлѣ кучеръ оставилъ лошадей; но лошади были храбрѣе его и стояли неподвижно къ счастію Жобсона, ибо онъ быль бы раздавленъ при малѣйшемъ движеніи кареты. Первымъ моимъ стараніемъ было освободитъ его изъ такого опаснаго положенія и этимъ оказалъ немаловажную услугу, ибо негодяй былъ такъ испуганъ, что скорѣе бы умеръ, чѣмъ всталъ безъ помощи. Я ему замѣтилъ, что не принималъ никакого участія въ сраженіи, что не пользовался имъ и не убѣжалъ, но еще почитаю себя его плѣнникомъ и совѣтовалъ ему возвратиться въ замокъ и кликнуть Ленсея и другихъ людей, чтобъ подали помощь раненымъ. Но страхъ, какъ параличъ, разбилъ его: онъ не могъ держаться на ногахъ и едва имѣлъ силу сказать мнѣ, чтобъ я потрудился сходить самъ. Я рѣшился идти, но въ нѣсколькихъ шагахъ запнулся за тѣло человѣка, котораго почелъ убитымъ. Но мнимый мертвецъ всталъ на ноги въ вожделѣнномъ здравіи: въ немъ узналъ я Андрея Ферсервисаонъ при первомъ выстрѣлѣ принялъ такую позицію, во избѣжаніе гибельнаго дѣйствія пуль. — Я обрадовался, найдя его, и сталъ разспрашивать какъ онъ сюда зашелъ, велѣлъ ему идти за собой и мы пришли на театръ этихъ странныхъ происшествій.
Я сперва занялся Ралейгомъ, и когда подошелъ къ нему, онъ испустилъ пронзительный крикъ отъ бѣшенства и боли. Но потомъ позволилъ себя нести не открывая глазъ и не говоря ни слова. Мы оказали такую-же помощь другимъ двумъ раненымъ оставленнымъ на полѣ сраженія. Жобсонъ насилу могъ меня понять что ему нужно сидѣть въ каретѣ и поддерживать дорогой Ралейга. Андрей заворотилъ лошадей, и велъ ихъ за узду до самаго замка.
Но туда успѣли прибѣжать бѣглецы и разпустить слухъ, что армія Горцевъ изрубила въ куски Сиръ Ралейга, писаря Жобсона и всю свиту, выключая ихъ. И когда мы подъѣхали къ замку, услышали ужасный шумъ, какъ жужжаніе пчелъ предъ тѣмъ, когда онѣ роятся. Г. Жобсонъ начиналъ приходишь въ чувство, закричалъ довольно громко и далъ знать о себѣ. Онъ спѣшилъ выдти изъ кареты, уставши подъ тяжестію трупа одного изъ своихъ спутниковъ, умершаго на дорогѣ.
Сиръ Ралейгъ еще жилъ, но онъ получилъ такую глубокую рану, что карета, буквально говоря, была наполнена его кровью и слѣдъ ея шелъ отъ крыльца до залы, гдѣ его положили въ большія кресла. Тутъ одни хотѣли унять Кровь перевязками, другіе кричали, что нужно сходитъ за лѣкаремъ и ни кто съ мѣста не двигался.
— Не мучьте меня! сказалъ Ралейгъ. Никакая помощь не спасетъ меня: я чувствую, что долженъ скоро умереть.
Онъ оборотился ко мнѣ, и хотя смертельная блѣдность ужъ покрывала все его лице, сказалъ мнѣ такимъ твердымъ голосомъ, какого не льзя было въ немъ полагать: — Подойди сюда, Францискъ.
Я подошелъ къ нему.
— Нужно ли тебѣ сказывать, что смерть не измѣняетъ моихъ чувствъ, и умирая ненавижу тебя; но еслибъ и ты былъ на моемъ мѣстѣ и я держалъ бы кинжалъ у твоей груди, все бы ненавидѣлъ тебя также.
Онъ говорилъ, и взоры, готовые на всегда погаснуть, все еще сверкали бѣшенствомъ.
— Ненавидѣть меня вы не имѣете причины; но я бы желалъ въ подобную минуту….
— О! я имѣю тысячу причинъ. На пути любви, выгодъ и почестей, одного тебя всегда встрѣчалъ я. Мнѣ назначено было прославить мое семейство; я сдѣлался его поношеніемъ и ты одинъ причиною. Мое наслѣдство досталось тебѣ. Наслаждайся имъ; но пусть проклятіе умирающаго будетъ съ нимъ неразлучно
Сказавъ эти слова онъ почувствовалъ страшныя судороги; упалъ на спинку стула глаза его закатилась, голова склонилась къ груди и его не стало; но смертельная ненависть выражалась на блѣдномъ лицѣ его.
Я не буду распространяться въ описаніи ужасной картины. Довольно, если я скажу, что смерть Ралейга сдѣлала меня полнымъ обладателемъ владѣній дядюшки, хотя эти владѣнія сами по себѣ ничего не значили. Я не опасался послѣдствій этаго происшествія, ибо Жобсонъ объявилъ, что я въ немъ не участвовалъ. Я не упустилъ случая явиться къ Г. Стендишу и узнать, почему меня хотѣли задержать. Онъ ничего не зналъ и увидѣлъ, что повелѣніе было поддѣлано Жобсономъ и Ралейгомъ. Онъ хотѣлъ примѣрно его наказать; но Жобсонъ успѣлъ скрыться и я объ немъ ничего съ тѣхъ поръ не слыхалъ.
Приведя въ порядокъ мои дѣла въ Осбалдистонъ-Галлѣ, я опредѣлилъ старика Сейдалля на прежнее мѣсто, я Г. Ферсервиса въ садъ и уѣхалъ въ Лондонъ. Я желалъ что нибудь узнать о Діанѣ и ея отцѣ. Спустя два мѣсяца, одинъ Французъ, приѣзжавшій въ Англію по торговымъ дѣламъ, доставилъ мнѣ письмо отъ Діаны, и узнавъ, что они живутъ безопасно, я успокоился.
Юна мнѣ писала, что не одинъ случай заставилъ Макъ-Грегора подашь имъ помощь. Шотландское дворянство принимало болѣе или менѣе прямое участіе въ послѣднемъ бунтѣ и потому желало способствовать побѣгу Сиръ Фридерика Вернона, ибо онъ, какъ тайный и полномочный агентъ Стуартовъ, имѣлъ при себѣ множество бумагъ, которыя бы могли замѣшать важнѣйшія Шотландскія фамиліи, но для исполненія сего намѣренія они избрали Робъ-Роя, извѣстнаго своимъ искуствомъ и храбростью. Макъ-Грегоръ зналъ, что Сиръ Фридерикъ жилъ въ Осбалдистонъ-Галлѣ. Подъ предлогомъ, что онъ гонитъ стада, въ Англію, онъ добрался съ Дугаломъ до замка и назначилъ сборнымъ мѣстомъ для своихъ людей ближній лѣсъ подлѣ Осбалдистона. Ему оставалось увѣдомить о своемъ приѣздѣ Сиръ Фридерика, какъ вдругъ ему донесли, что его взяли подъ стражу. Онъ разрушилъ предпріятіе Ралейга, освободивъ Сиръ Фридерика и Діану изъ его рукъ, проводилъ ихъ чрезъ лѣса и горы въ западную Шотландію, а оттуда отправилъ во Францію,
Отъ того же Француза я узналъ, что Сиръ Фридерикъ неизлѣчимо и опасно болѣнъ, а черезъ нѣсколько мѣсяцовъ получилъ извѣстіе о его смерти. Дочь его жила въ монастырѣ и передъ смертью онъ писалъ къ ней, чтобъ она постриглась для собственнаго счастія на этомъ и на томъ свѣтѣ; впрочемъ онъ ее не принуждалъ и оставлялъ полную волю поступать, какъ ей захочется.
Я рѣшился открыть батюшкѣ тайныя чувства сердца. А хотя онъ желалъ меня пристроить, — говоря его словами, — но сперва не хотѣлъ, чтобъ моя жена была Католическаго исповѣданія. Однако чувствовалъ, что долженъ наградить меня за то, что цѣлый годъ, занимаясь торговыми дѣлами, я пожертвовалъ ему своею склонностью и вкусомъ. Онъ нѣсколько минутъ колебался, сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ, и довольный моими отвѣтами, сказалъ мнѣ: — Я никогда не думалъ, что сынъ мой сдѣлается владѣтелемъ древняго наслѣдства нашей фамиліи, помѣстья Осбалдистонскаго, еще менѣе воображалъ, что онъ найдетъ себѣ жену въ какомъ-то монастырѣ во Франціи; но послушная дочь будетъ хорошей супругой. Занимаясь дѣлами, въ конторѣ, Франкъ, ты слѣдовалъ моему желанію и такъ слѣдуй теперь своему въ выборѣ, супруги.: я на все согласенъ.
Послѣ того вскорѣ я отправился: во Францію. Нужно ли говорить тебѣ, Трешомъ о послѣдствіи моего путешествія? нужно ли описывать, какъ сдѣлался отъ того счастливъ. Ты видѣлъ мою Діану, зналъ, была ли она достойна моей любви, которую храню къ ней и потерявъ ее.
Другихъ необыкновенныхъ, приключеній со мной не случилось и мнѣ даже не чего писать; никто лучше тебя не знаетъ остальной моей жизни: какъ и всѣ люди, я. встрѣчалъ въ ней и удовольствія и горести, и ты ихъ раздѣлялъ со мною. Много разъ случалось мнѣ быть въ Шотландіи, но никогда не видалъ я неустрашимаго Горца, имѣвшаго столько вліянія на приключенія моей жизни. Иногда слухъ доходилъ что онъ на зло непріятелямъ крѣпко держался въ горахъ подлѣ озера Ломонда, и что само правительство не мстило ему за его дерзость, позволяло быть покровителемъ Графства Леннокскаго и слѣдственно собирать черную подать, какъ собираетъ помѣщикъ свой оброкъ. Не всякой повѣритъ, что онъ естественною смертію кончилъ дни; однако онъ точно умеръ спокойно около 1756 года, но память его не умираетъ въ горахъ, какъ память Робинъ-Гуда въ Англіи, и по сихъ поръ его называютъ ужасомъ богатаго и другомъ бѣдныхъ. Ты видишь, что такія качества ума и сердца принесли бы ему честь въ другомъ званіи; а въ томъ — въ какое завлекла его судьба!
Старикъ Андрей Ферсервисъ, котораго ты видалъ садовникомъ въ Осбалдистонъ Галлѣ, часто говаривалъ: что есть вещи примѣрно хорошія и примѣрно дурныя, таковъ быль Робъ-Рой.
- ↑ Прозваніе Торнсовъ.