РИМЪ.
Неизданные очерки Адама Мицкевича 1).
править
1) Владиславъ Мицкевичъ, сынъ знаменитаго поэта и ученаго, передалъ редакціи Revue internationale отрывки изъ писемъ своего отца и два неизданныхъ очерка съ своими короткими замѣтками. Считая эти замѣтки заслуживающими вниманія, мы воспроизводимъ всю статью въ томъ видѣ, въ какомъ она помѣщена въ флорентинскомъ Revue, издающемся подъ редакціей г. Анжело де-Губернатись. Ред.
Адамъ Мицкевичъ всю жизнь быль искреннимъ почитателемъ Рима и античнаго міра. Въ декабрѣ 1851 года вотъ что писалъ онъ дочери, бывшей въ то время въ вѣчномъ городѣ:
«Я очень доволенъ, что Римъ нѣсколько взволновалъ тебя. Душѣ необходимы волненія, и если ее не волнуетъ что-либо великое, она поддастся впечатлѣніямъ низкимъ и недостойнымъ. Римъ остается до сихъ поръ великимъ, и нѣтъ на землѣ ничего, болѣе великаго. Очень немногимъ удается добывать въ Римѣ. Въ мое время добраться до него изъ Новогрудка (родина поэта) было такъ же трудно, какъ теперь попасть на луну. Ты представить себѣ не можешь, какъ мы стремились къ нему душею, читая Тита Ливія, Светонія и Тацита! Въ то время обученіе наше велось еще по правиламъ старинной Польской Республики, умомъ мы переносились въ нее и въ Римъ. Ты явилась на свѣтъ въ иное время. Но Римъ остался, чѣмъ былъ, и до сихъ поръ ничто его не замѣнило на землѣ. Вспомни, что этотъ маленькій городовъ, бывшій во времена царей меньше Позена (Новогрудка ты, вѣдь, не знаешь), покорилъ весь міръ, — покорилъ городокъ, а не нація, такъ какъ римской націи, въ теперешнемъ значеніи этого слова, никогда не было. Какихъ усилій, какой массы крови и труда стоилъ каждый камень этого города! И его законы, его идеи до сихъ поръ еще господствуютъ надъ міромъ. Я прошу тебя прочесть Тита Ливія и обдумать прочитанное на мѣстѣ… Впослѣдствіи я буду писать тебѣ о христіанскомъ Римѣ. Теперь же поразмысли надъ тѣмъ, что такое были Петръ и Павелъ, эти выходцы изъ маленькаго жидовскаго городишка, низвергнувшіе величайшую имперію въ мірѣ и. водрузившіе крестъ на ея обломкахъ. Франція подражаетъ языческому Риму, но не въ состояніи уподобиться ему. Ты знаешь Парижъ и видишь, какъ ничтоженъ онъ въ сравненіи съ Римомъ».
Въ лекціяхъ, читанныхъ въ Collège de France, Адамъ Мицкевичъ превосходно разъяснилъ значеніе собственности у римлянъ. Мимоходомъ ему не разъ приходилось касаться хорошо знакомой ему античной жизни: Вотъ, напримѣръ, въ какихъ выраженіяхъ онъ выясняетъ превосходство Рима надъ Греціей:
"Миѳологическіе герои и полубоги — Геркулесъ, Персей, Язонъ не принадлежатъ никакой національности; они — не іонійцы, не дорійцы. Происхожденіе ихъ никогда не было извѣстно съ полною достовѣрностью. За эпохою полубоговъ наступило время національныхъ героевъ язычества. Тутъ Римъ является властвующимъ надъ міромъ.
«Въ то время, какъ Греція, разбившаяся на безчисленное множество школъ, проводила время въ измышленіяхъ различныхъ формъ правительства и въ спорахъ о превосходствѣ того или иного измышленія, не дѣлая даже попытки къ ихъ практическому примѣненію» — въ это время явились римскій преторъ и римскій консулъ для поддержанія порядка въ болтливыхъ городахъ.
"Всѣ матеріальныя силы индустріи всегда повиновались тому, кто разрѣшитъ основную задачу человѣчества. И римскій поэтъ говоритъ своимъ соотечественникамъ, что они должны предоставить грекамъ искусства и ремесла, такъ какъ ихъ собственное ремесло — господствовать: Imperio regere, Romane, memento.
"Римскій центуріонъ, — невѣжественный и грубый, но гордый сознаніемъ, что является представителемъ рѣшенія величайшаго политическаго вопроса античнаго міра, — требовалъ къ себѣ учениковъ величайшихъ геометровъ, Архимеда и Эвклида, и палочными ударами заставлялъ ихъ проводить для себя военныя дороги, строить машины. Изъ чудныхъ городовъ, поражающихъ насъ своими развалинами, онъ забиралъ этрусскихъ архитекторовъ и палками заставлялъ ихъ строить храмы и тріумфальныя арки въ Римѣ. И это потому, что онъ пріобрѣлъ право повелѣвать и господствовать, величайшее право, выпадающее, какъ награда, на долю того, кто всѣмъ пожертвовалъ за то, чтобы подняться на такую высоту, съ которой возможно рѣшеніе задачи времени.
"Въ древности Греція создала и формулировала доктрины. Римъ заимствовалъ нѣкоторыя изъ нихъ и положилъ въ основу настоящихъ практическихъ школъ. Стоицизмъ римлянъ болѣе искрененъ и гордъ, чѣмъ стоицизмъ самого закона; между римскими проконсулами и поэтами были эпикурейцы, превосходившіе Эпикура.
"Греки очень скоро поддались растлѣвающему дѣйствію своей матеріалистической и чисто внѣшней цивилизаціи и, въ свою очередь, быстро развратили римлянъ. Настало время, когда большіе города Греціи и Италіи превратились въ арены состязаній софистовъ и гаеровъ. Все населеніе сбѣгалось слушать препирательства эпикурейцевъ и циниковъ, академическія рѣчи ученыхъ о красотѣ Елены или краснорѣчивыя диссертаціи въ похвалу… мухѣ.
«Еще во время римской республики греки, послѣ долгихъ неурядицъ, уничтожили свой древній государственный строй я сгладили путь деспотизму. Утративши вѣру въ самихъ себя, они стали самыми покорными рабами Римской имперіи, резонерствовали о разумности этой имперіи, старались подыскать для нея логическія основанія и подкрѣпить ее своими теоріями. Полибій, современникъ Сципіона, первый изъ грековъ провидѣлъ уже будущее единство римлянъ. Позднѣе греческіе легисты съумѣли найти оправданія всѣмъ дѣяніямъ императоровъ».
Я счелъ полезнымъ сдѣлать эти цитаты для выясненія высокой компетентности автора, самыя смѣлыя гипотезы котораго всегда опирались на исторію Съ исторіей въ рукахъ онъ стремился доказать, что человѣчество прогрессируетъ лишь толчками, сообщаемыми ему великими людьми, и что всякій періодъ резюмируется въ какой-либо необыкновенной личности. Въ Collège de-France онъ читалъ:
«Богъ, черезъ посредство святыхъ и мудрыхъ мужей, сообщаетъ человѣчеству чувство истины и посылаетъ мужей сильныхъ для ея осуществленія. Послѣ мудрецовъ и провидцевъ античной Греціи, явился Александръ Великій, — человѣкъ, представляющій собою наиболѣе полное выраженіе Греціи. Безъ Александра Beликаго миѳологія была бы сказкою; онъ придалъ ей реальность, онъ былъ хорошъ, какъ Апполонъ, бродячъ, какъ Вакхъ, силенъ, какъ Геркулесъ, и побѣдоносенъ, какъ Марсъ. Въ немъ соединились всѣ качества языческихъ боговъ. Онъ пошелъ далѣе античной Греціи и считалъ себя въ дѣйствительности чѣмъ-то высшимъ простаго смертнаго, вѣрилъ въ свое божество. Не изъ политическихъ видовъ именовалъ онъ себя сыномъ Юпитера; онъ самъ удивлялся, видя, какъ течетъ кровь изъ его ранъ. Юліи Цезарь олицетворилъ собою римскій паганизмъ, болѣе возвышенный и облагороженный, чѣмъ паганизмъ грековъ. Аристократическій Олимпъ римлянъ состоялъ изъ боговъ-сенаторовъ и боговъ-плебеевъ: Dit consentes et Dii minores, боговъ сильныхъ, мудрыхъ, могущественныхъ, побѣдителей, законодателей. Юлій Цезарь обладалъ всѣми этими качествами. Онъ тоже перешелъ границу язычества; въ немъ тоже было нѣчто, чего онъ самъ не могъ опредѣлить. „Развѣ римляне считаютъ меня въ самомъ дѣлѣ такимъ же человѣкомъ, какъ они?“ говорилъ онъ. Цезарь оплакивалъ своего умершаго врага, чего не дѣлали римскіе боги; Цезарь плакалъ, узнавши о смерти Помпея»[1].
Приводимые ниже отрывки продиктованы авторомъ двумъ его друзьямъ. Писаніе утомляло моего отца, особливо въ послѣднія годы его жизни, и онъ очень любилъ диктовать. Узнавши случайно, что одинъ изъ его друзей можетъ стенографировать, онъ воскликнулъ: «Какъ жаль, что я не зналъ это раньше!» Онъ былъ въ восторгѣ отъ мысли имѣть секретаря, способнаго успѣвать записывать его рѣчь.
Избраніе Нерви продиктовано имъ по-польски г. Александру Ходьзко 2 іюня 1853 года и около того же времени г. Арману Леви по-французски: Народи Италіи до основанія Это послѣднее произведеніе никогда издано не было. Между обоими очерками нѣтъ ничего общаго, кромѣ ихъ отношенія къ исторіи Рина. Иногда среди бесѣды, въ которой Адамъ Мицкевичъ развивалъ взгляды, поражавшіе своею оригинальностью, на просьбу разъяснить какое-либо обстоятельство, онъ предлагалъ кому-нибудь изъ друзей взяться за перо и, ходя по комнатѣ, диктовалъ требуемыя объясненія, потомъ перечитывалъ и исправлялъ написанное.
Если бы онъ располагалъ достаточнымъ свободнымъ временемъ, то, несомнѣнно, изложилъ-бы въ цѣльномъ и методическомъ произведеніи результаты долгаго изученія античнаго міра. Къ сожалѣнію, обстоятельства сложились такъ, что досуга у него не было, а надежда принести пользу своей родинѣ вынудила его поѣздку въ Константинополь, гдѣ онъ и скончался отъ холеры.
Предлагаемыя нами здѣсь страницы свидѣтельствуютъ о томъ, какъ любилъ Адамъ Мицкевичъ бесѣдовать объ античной жизни, составлявшей предметъ его блестящихъ курсовъ. Отъ его чтенія латинской литературы въ Лозаннѣ уцѣлѣло лишь нѣсколько лекцій, дѣлающихъ еще болѣе прискорбною потерю остальныхъ. Не суждено было исполниться его желанію представить въ новомъ освѣщеніи великія событія римской исторіи, о которыхъ до сего времени не сказано еще послѣдняго слова, несмотря на вѣковыя работы самыхъ выдающихсй умовъ. По этой части онъ оставилъ намъ лишь немногіе очерки, все-таки, представляющіе, на нашъ взглядъ, большой интересъ. Въ опубликованію ихъ насъ побуждаетъ чувство, тождественное съ тѣмъ, повинуясь которому археологъ тщательно хранитъ кусокъ разбитой или неконченной древней мозаики.
I.
Народы Италіи до основанія Рима.
править
Если при опредѣленіи времени существованія какого-либо народа принимать въ соображеніе время, прожитое всѣмъ человѣчествомъ, коего каждый народъ въ отдѣльности есть лишь не болѣе, какъ вѣтвь, то исторія народа римскаго представится намъ новою исторіей. Можно даже сказать, что ею начинается эпоха, именуемая нами новою. При чтеніи римской исторіи, яснымъ становится, что уже имѣешь дѣло съ европейцами, понимающими смыслъ проходящихъ передъ ними событій, способными уразумѣть ихъ причины и разсчитать послѣдствія. Всѣ европейцы въ большей или меньшей степени римляне. А потому на исторію римскаго народа можно смотрѣть, какъ на первую главу исторіи Европы. Мы говоримъ исключительно о Европѣ, такъ какъ вліяніе римскаго народа въ дѣйствительности отразилось лишь на племенахъ, до настоящаго времени населяющихъ Европу.
До начала Рима въ Азіи и въ Африкѣ уже сложились человѣческія общества, въ теченіе вѣковъ жившія религіозною и политическою жизнью. Тамъ уже существовали государства. Лица, ихъ создавшія, такъ или иначе разрѣшили вопросъ объ отношеніяхъ человѣческой личности къ міровому существованію* они нашли тотъ связующій пунктъ, посредствомъ котораго душа человѣка входитъ въ общеніе со всѣмъ его прошедшимъ и съ его будущимъ; давши своимъ товарищамъ новыя рѣшенія относительно цѣли ихъ дѣятельности, они смогли создать новыя общества. Такимъ образомъ, въ Индіи и въ Египтѣ возникли обособленныя религіозныя и политическія индивидуальности. Въ это время Европа представляла лишь хаосъ странъ, по которымъ двигались племена, вышедшія изъ глубины Азіи и съ береговъ Африки; собственно говоря, она была еще необитаема. Становища, которыхъ нельзя назвать селеніями и еще менѣе городами, переносились съ мѣста на мѣсто; существованіе ихъ въ нравственномъ отношеніи зависѣло отъ страстей выстроившаго ихъ народа и повидавшаго свои жилища по минутному вдохновенію, или же подъ вліяніемъ физическихъ условій, необходимыхъ для существованія этихъ по большей части кочевыхъ племенъ. Около того времени, къ которому исторія относитъ основаніе Рима, центральная и южная Европа были заняты тремя большими племенами, если не считать ихъ подраздѣленій! Только эти части Европы начинали выдѣляться изъ хаоса первыхъ переселеній народовъ. Эти три племени встрѣтились на полуостровѣ, названномъ впослѣдствіи Италіей. На осѣвшіе въ ней прочно народы можно смотрѣть, какъ на колоніи большихъ племенъ, центры которыхъ существовали въ иныхъ странахъ. Въ эту эпоху Италія соединяла въ себѣ почти всѣ національные элементы европейскихъ народовъ. Аборигены были, по всей вѣроятности, родичами сикуловъ, а, вмѣстѣ съ тѣмъ, африканскихъ племенъ, и являлись представителями доисторическаго прошлаго, исчезающей расы. Южные берега, и часть побережья, обращеннаго въ Эгейскому морю, были издавна заняты греками эолійскаго и дорійскаго происхожденія. Верхняя часть полуострова принадлежала народу, хотя и почитавшемуся древнимъ, но, очевидно, пришлому, спустившемуся съ Альпійскихъ горъ, какъ гласило преданіе. Народъ этотъ, называвшій себя разена и получившій отъ римлянъ названіе этрусковъ, оставилъ мало письменныхъ памятниковъ. Трудно опредѣлить точно, къ какой онъ принадлежалъ расѣ. Нѣкоторые ученые считали его происходящимъ изъ Африки; другіе приписываютъ ему индогерманское происхожденіе и даже болѣе близкое — отъ племенъ готскихъ. Нѣкоторыя изслѣдованія, предпринятыя славянскими учеными, стремятся доказать, что народъ этотъ славянскаго корня. Историческая наука до сихъ поръ не имѣетъ достаточныхъ документальныхъ данныхъ для рѣшенія этого вопроса. Разены составляли обширную политическую конфедерацію родовъ, управляемыхъ каждый своимъ начальникомъ или царемъ. О ихъ соціальномъ положеніи, военной силѣ и художественномъ развитіи мы скажемъ впослѣдствіи. Гальское племя, основавшееся въ Италіи, по всей вѣроятности, ранѣе прихода этрусковъ и изгнанное, изъ страны, лежащей между рѣками Тибромъ и По, удерживало еще за собою нѣкоторыя части Умбріи и Пиценумъ, сосѣднія съ территоріей, получившей позднѣе названіе Лаціума. Съ другой стороны, то же племя вслѣдъ за этрусками перешло Альпы и основалось въ верхней Италіи, охвативши, такимъ образомъ, владѣнія разеновъ съ юга и съ сѣвера. Въ сторонѣ Адріатики существовало еще иное племя — индійцевъ или вендовъ. Старыя преданія, записанныя Плиніемъ и Страбономъ, указываютъ на Малую Азію, какъ на отечество этого народа. Полибій категорически называетъ его древнѣйшимъ изъ населявшихъ Италію: во всякомъ случаѣ это указываетъ на большую древность его прихода въ Италію. Названія мѣстностей, рѣкъ и горъ, сохранившіяся у старыхъ греческихъ и римскихъ писателей, кажутся намъ славянскими. Изслѣдованія Чатаржича, Коллара и другихъ славянъ несомнѣнно доказываютъ славянское происхожденіе всѣхъ народовъ, извѣстныхъ въ Италіи подъ именемъ генетовъ или венетовъ. Нельзя сказать того же относительно лидійцевъ. Ихъ существованіе въ Италіи вполнѣ доказано; но исторія ихъ до сихъ поръ недостаточно разработана, не имѣется даже никакихъ указаній на причины ихъ исчезновенія. Есть весьма вѣскія основанія предполагать, что лидійцы были лишь частью племени венетовъ, или даже вѣрнѣе, что было однимъ изъ названій венетовъ. Еще менѣе извѣстенъ народъ, занимавшій горы Лигуріи, и хотя имя Литгуръ нерѣдко встрѣчается у славянъ, никакихъ иныхъ слѣдовъ его родства съ славянами не найдено: болѣе правдоподобнымъ кажется племенное родство лигурійцевъ съ галлами. И такъ, мы видимъ въ Италіи элементы расъ гальской и славянской, племени лидійцевъ или вендовъ, и греческія колоніи. Среди этихъ трехъ различныхъ народовъ и въ мѣстности, составлявшей, такъ сказать, точку пересѣченія ихъ вліяній, мы увидимъ возникновеніе римской ассосіаціи, города Рима. Одинъ историкъ указалъ на замѣчательный синхронизмъ, на совпаденіе времени основанія Рима съ годомъ разрушенія Іерусалимскаго храма.
II.
Избраніе Нервы.
править
Смертью Домиціана закончилось царствованіе первыхъ Цезарей, обязанныхъ, каждый въ свою очередь, достиженіемъ власти войскамъ; первый Цезарь — войскамъ всей республики, его преемники, со времени паденія Нерона, — гарнизонамъ различныхъ провинцій. Такія вмѣшательства арміи въ дѣла имперіи на время превратились при гибели послѣдняго изъ Флавіевъ, нежданно павшаго подъ ударами дворцовыхъ убійцъ. Легіоны оставались вездѣ спокойны, ни одинъ изъ полководцевъ не заявлялъ претензіи на верховную власть. Всѣ были озадачены смертью грознаго императора, всѣ выжидали. Преторіанцы, ближайшая къ Риму вооруженная сила, къ содѣйствію которыхъ не обращалась пока никакая партія, удерживаемые въ пассивномъ повиновеніи, не питавшіе никакой симпатіи къ умершему императору, не любившему войны, затворились въ своемъ лагерѣ и тоже выжидали событій. Другія, болѣе удаленныя арміи и ихъ начальники были готовы слѣдовать примѣру столицы, очутившейся, вслѣдствіе необыкновеннаго стеченія обстоятельствъ, рѣшительницею судебъ имперіи въ первый разъ со смерти Юлія Цезаря. Въ средѣ высшихъ классовъ столицы были еще живы историческія воспоминанія Рима и бродили какія-то смутныя стремленія воскресить эти воспоминанія, вызвать ихъ вновь къ бытію. Никогда еще римское высшее общество не имѣло такого яснаго представленія о законахъ, нравахъ и стремленіяхъ древняго Рима, какъ именно въ то время, когда все это подверглось столь глубокимъ потрясеніямъ. Старые римляне, поглощенные до возвышенія перваго изъ Цезарей активною дѣятельностью, предались впослѣдствіи размышленіямъ, воспоминаніямъ о прошломъ и идеальному воспроизведенію былаго. Въ рѣшительную минуту наступившаго теперь междуцарствія оказалось очень внушительное число приверженцевъ идеальнаго прошедшаго. Всѣмъ казалось, что сенатъ и народъ римскій (Senatus Popuiusque Romanus) опять вступятъ во всѣ свои права и скрѣпятъ цѣпь исторической жизни, разорванную афемерными узурпаціями имперіи и принципата (до временъ историка Тацита власть императоровъ не называлась ни тираніей, ни царскою властью, а именовалась Principatum). И такъ, сенатъ и народъ собирались на площадяхъ. Сенатъ состоялъ, правда, уже не изъ старыхъ, родовитыхъ патриціевъ, а изъ людей, выдающихся служебнымъ положеніемъ, богатствомъ и вліяніемъ; но въ немъ еще крѣпки были традиціи древняго сената. Только народа не было. Однѣ изъ старыхъ курій исчезли безслѣдно, воспоминаніе о другихъ еще держалось кое-какъ при помощи пустыхъ формальностей, посредствомъ созыва отъ времени до времени мнимыхъ оффиціальныхъ представителей курій, трибовъ и центурій (centurii). Наконецъ, классъ всадниковъ состоялъ изъ людей, имѣвшихъ нѣчто общее съ старинными всадниками; при значительныхъ достаткахъ, его представители соединяли образованность съ опытностью въ общественныхъ дѣлахъ, пріобрѣтенную благодаря служебнымъ занятіямъ по финансовой и административной части. Собраніе сенаторовъ, облеченныхъ оффиціально признаваемымъ за ними значеніемъ, и членовъ сословія всадниковъ составляло въ то время самый вліятельный классъ въ Римѣ. Вокругъ него группировались кое-какія толпы черни, которую сенаторы и всадники очень охотно величали народомъ римскимъ.
Однако же, несмотря на все желаніе воскресить прежній порядокъ вещей, пришлось очень скоро, — въ первыя же сутки, — убѣдиться въ невозможности вновь вызвать въ бытію авторитетъ консуловъ. Теперь повторилось то же, что уже разъ произошло послѣ смерти Калигулы: сами консулы первые всѣми мѣрами отдѣлывались отъ консульства. Еще ранѣе, когда народное возстаніе грозило Вителлію и когда этотъ императоръ, желая сложить власть, отдалъ свой императорскій мечъ консулу, консулъ пришелъ въ неописанный страхъ отъ такой чести.
Послѣ смерти Домиціана произошло какъ разъ то же самое. Минутный возвратъ свободы далъ столицѣ лишь право впервые избрать себѣ императора. Она воспользовалась имъ вполнѣ добросовѣстно и при самой торжественной обстановкѣ. Выборъ палъ на Нерву, достойнаго, всѣми уважаемаго старика. Радость была всеобщею; со всѣхъ сторонъ толпились люди съ предложеніями услугъ; всѣ ожидали чего-то особеннаго. Никто не предвидѣлъ имѣющихъ скоро возникнуть затрудненій, и самъ Нерва менѣе, чѣмъ кто-нибудь. Вслѣдъ за избраніемъ онъ хотѣлъ начать съ ограниченія своей власти исключительно принципатомъ, т.-е. первенствующимъ положеніемъ въ сенатѣ; неограниченную власть, доставшуюся ему въ наслѣдіе отъ Цезарей, онъ хотѣлъ раздѣлить съ старинными легальными властями, каковыми были консулы, преторы и даже трибуны. Но еще Клавдій былъ скоро доведенъ до отчаянія нахальствомъ людей, привыкшихъ къ рабству и вдругъ возвышенныхъ имъ до степени равныхъ себѣ; и хотя онъ самъ терпѣливо сносилъ, когда его таскали за бороду, но армія, лучше его знавшая низость гражданъ, возмутилась этимъ и силою заставила императора стать на ту высоту, съ которой онъ было спустился.
Съ Первой произошло нѣчто иное. Римъ удручалъ его лишь чрезмѣрными и постоянными изъявленіями любви, преданности и покорности. Таково было въ дѣйствительности расположеніе столицы. Если бы Римъ ограниченъ былъ только чертою города, какъ въ древности, то Нерва возобновилъ бы времена Нумы Помпилія; но Римъ этого времени обнималъ собою весь міръ. На старика-императора сразу свалились заботы о цѣлой имперіи, сложныя дѣла провинцій и ихъ правителей, сношенія съ сосѣдями. Въ Римъ прибыли толпы начальствующихъ лицъ изъ провинцій и чужеземныхъ пословъ. Преторіанцы и другія арміи, озадаченные неожиданнымъ избраніемъ Нервы, начинали сознавать свою силу, одумываться и, вмѣстѣ съ тѣмъ, возбуждать своихъ вождей и начальниковъ. Императоръ не имѣлъ свободной минуты, которую онъ могъ бы посвятить созерцанію своего идеала древняго Рима. Старыхъ друзей и прежнихъ знакомыхъ не замедлили отъ него оттѣснить; времени не хватало на совѣщанія съ сенатомъ, среди котораго онъ дожилъ до старости и которому былъ обязанъ своимъ возвышеніемъ. Вмѣсто обсужденія дѣлъ на форумѣ сообща съ римскимъ народомъ, ему приходилось ежедневно разрѣшать безчисленное количество текущихъ дѣлъ съ прокураторами, губернаторами провинцій, командирами легіоновъ, — съ цѣлою толпою людей, тѣснящихся вокругъ императора сознающихъ его безсиліе, легкую возможность эксплуатировать его доброту и соперничающихъ между собою изъ-за пріобрѣтенія вліянія на него.
Очутившись въ такомъ неожиданномъ и прискорбномъ для себя положеніи, Нерва съ античною римскою простотою сознался въ недостаткѣ энергіи, требуемой обстоятельствами, и, по счастливому вдохновенію, нашелъ единственное средство для выхода изъ затрудненія — избраніе себЕ замѣстителя. Онъ сталъ искать таковаго не въ средѣ своихъ родныхъ и друзей, а въ рядахъ старыхъ слугъ имперіи. Тутъ-то вниманіе его. обратилось на Ульпія Траяна, уже пользовавшагося извѣстностью въ арміи. Родомъ испанецъ, онѣ личными заслугами достигъ званія начальника легіона — legatm. До этого времени Ульпій Траянъ, кажется, не былъ лично извѣстенъ Нервѣ, или, по крайней мѣрѣ, не былъ въ числѣ людей, ему близкихъ. Совершенно неожиданно для себя получилъ онъ извѣстіе, удивившее Римъ не менѣе, чѣмъ его самого.
Въ день одной изъ церемоній, Нерва, въ сопровожденіи сената, отправился въ Капитолій и тамъ, послѣ принесенія жертвъ, въ выраженіяхъ, формула которыхъ принята римскимъ правомъ, торжественно объявилъ Траяна своимъ преемникомъ. Вслѣдъ за тѣмъ, удручаемый приставаніями будущихъ приверженцевъ новаго Цезаря, онъ сталъ торопить его прибыть въ Римъ не только "для принятія въ свои руки власти, но и для того, чтобы дать почувствовать эту власть людямъ, преслѣдовавшимъ стараго императора своими неотвязными приставаніями. Въ письмѣ Траяну онъ употребилъ стихъ Гомера: «Пусть твои стрѣлы отплатятъ грекамъ за мои слезы».
- ↑ Съ нѣкоторыми философскими взглядами великаго поэта, въ томъ видѣ, какъ она переданы здѣсь его сыномъ, мы согласиться не можемъ, въ особенности же съ взглядомъ на значеніе и роль великихъ людей въ прогрессѣ человѣчества и въ частности съ взглядомъ на Александра Македонскаго и на Юлія Цезаря, о чемъ и считаемъ нужнымъ оговориться. Въ этомъ отношеніи намъ кажется, что въ Адамѣ Мицкевичѣ поэтъ пересилилъ мыслителя. Ред.