Речь, произнесенная ратпенсионером к высокомочным членам правления Батавской республики, 15го мая, то есть в день открытия заседаний
правитьНеобходимость введением нового порядка предотвратить разрушение колеблющегося здания государственного — есть истина, давно уже признанная нашими соотечественниками, истина, не требующая никаких доказательств.
Такая всеобщая уверенность показывает нам меру надежды, которая воскресает в народе, сей надежды, возбуждаемой в нем нашей ревностью.
На нас возложена, высокомочные господа! важная обязанность; я долженствую нести бремя самое тягостнейшее. Велики и многочисленны трудности предлежат правительству! Первый опыт наших подвигов будет состоять в отважной предприимчивости обозреть их во всем пространстве; второй опыт — в решимости преодолеть их, или — что все равно — не отчаиваться в спасении отечества.
Строгая справедливость и беспристрастие — качества, необходимо нужные для всех правительств — возбраняют мне изыскивать причины непосредственные или отдаленные, которые довели республику до настоящего положения.
Такое исследование, по моему мнению, тем более противно благоразумию и справедливости, что — несмотря на вред частный, следовавший за предрассудками, заблуждениями и действиями частными же — не между нами надлежит искать источника наших несчастий. Он сокрыт под причинами, совершенно посторонними и от нас не зависящими.
Республика, по своему положению и по отношениям, не могла устоять неподвижно среди великих перемен, случившихся в Европе.
Сильные удары, потрясшие великие массы, нас окружающие, необходимо должны были произвести ощутительное колебание на нашей небольшой полосе.
Итак, зачем нам терять собственные наши внутренности, зачем растравлять раны государства, зачем упорно искать у нас самих начала наших несчастий? Такие изыскания родили бы разногласия во мнениях, возобновили бы пагубные упреки, и положили бы непреодолимые препятства излечению.
Оставим же, высокомочные господа, изыскание причин! Спокойно осмотрим раны государственные, и займемся единственным попечением об их исцелении. Позвольте мне в сие самое время, когда я признан главою республики, указать вам на средства врачевания. Позвольте мне при сих торжественных обстоятельствах предложить вам правила, которыми буду руководствоваться, и которые почитаю самыми верными для утверждения нашего политического бытия и внутреннего спокойствия.
Из числа главнейших благодеяний, которых народ благоразумный ожидать может от нас, представляется уму моему три предмета. Первый есть — уничтожить во внутреннем управлении сию неизвестность, которая, утомив нацию, обманываемую пустыми надеждами, напоследок неминуемо довела бы ее до отчаяния, а государство до совершенного разрушения. Второй — привести в лучшее состояние доходы республики, которым следствия наших политических несогласий и долговременной войны угрожают конечной погибелью. Третий — следовать правилам здравой политики, которая, будучи сообразной с положением Европы, могла бы поселить доверенность к нам в союзниках, доброхотство в друзьях, почтение в неприятелях.
Произведя в действо два первые предмета, не найдем трудности для совершения последнего — если только сильнейшие обстоятельства нам не помешают. Довольно, если — не теряя из вида великих перемен, происшедших в Европе и в наших внешних отношениях — мы постараемся удостоверить соседов, что наше благосостояние никогда не может быть для них вредным, и что твердо можно полагаться на нашу верность в исполнении обязательств.
По моему мнению, ничто так не будет споспешествовать прочности и деятельности во внутреннем управлении, как наблюдение правил строгой справедливости, воздаяние каждому принадлежащего, невзирая на лица, звания и мнения — возвращение законам прежней силы, а властям важности — почтение к заслугам и дарованиям — возможнейшая терпимость заблуждений, и наконец непреклонная строгость к преступлениям.
Восстановление национальных сборов будет для нас делом самым трудным. Не требуйте, чтобы я представил глазам вашим самую печальную картину! Всем известна горестная истина, что едва вся сумма нынешних доходов государственных достает на заплату процентов за долги. Кого не тронет наше положение? Без сильных лекарств нельзя уврачевать болезнь столь закоренелую; а чтобы лекарства сии имели желаемое действие, потребна вся сила, предоставляемая конституцией исполнительной власти. Она необходимо нужна для управления сими великими средствами, которые с начала учреждения республики многие государственные чиновники желали иметь в руках своих, а некоторые даже действовать ими, но всегдашнее несогласие между членами правительства, всегдашние препятствия со стороны предрассудков или выгод, худо понимаемых, были причиной, что добрые намерения никогда не удавались.
Говоря о сильных лекарствах, о великих средствах, высокомочные господа, я отнюдь не разумею под ними нарушения заключенных договоров, а и того менее думаю о наложении новых чрезвычайных податей. Сии меры или совсем были бы невозможны, или, принудив многих граждан выехать из отечества, произвели бы нравственное развращение между оставшимися. Нет! Во время моего управления республикой такие средства никогда не будут предложены вашим высокомочиям.
Я намерен, высокомочные господа, ввести возможнейшую простоту во все части правительства, наблюдать во всем бережливость и расположить налоги по новой системе.
Сия система, однообразно действуя в разных департаментах по мере достатка жителей, умножит источники богатства государственного как простотой своей, так и верностью в получении доходов. Таким образом национальная казна, увеличенная сборами и обеспеченная со стороны издержек, будет достаточна для обыкновенных потребностей. А если бы война или другое непредвидимое бедствие заставили почувствовать нужду в чрезвычайных издержках; тогда можно было бы с благоразумной осторожностью увеличить налоги, которые признаны менее тягостными, следственно удобными к увеличению.
На сих мерах важных, преимущественно пред прочими, должно остановиться ваше внимание. Надеюсь, что в отношении к ним благоразумием и любовью к отечеству вы будете мне содействовать. По моему мнению, батавский народ от успеха по сей части должен ожидать прежнего своего блеска и величия.
Кажется, что я для нынешнего времени сказал довольно в рассуждении наших обязанностей. Но может быть вы, господа высокомочные, и нация имеете право потребовать объяснения, на чем я основываю надежду облегчить несчастия и возвратить благоденствие.
Нужно ли уверять вас в моем пламенном желании, в моем искреннем намерении жертвовать всем для достижения к сей великой цели? Пускай сие самое здание, пускай Париж, Амьен и Лондон свидетельствуют в моей любви к отечеству, о моей ревности к общему благу! Захотите ли спрашивать, надеюсь ли я, что успех увенчает мои намерения? Ах! Без сей надежды была бы несносна одна мысль возложить на себя тяжелое бремя правления.
Хотите ли знать, на чем основывается моя надежда? — На провидении, которого власть признаю с глубочайшим благоговением, и которое не один уже раз спасало сию нацию в обстоятельствах, не менее опасных.
Моя надежда еще основывается на благоразумии и постоянстве батавского народа — на благонравии, которым он во все времена славился — на добродушии, которое сделалось его необходимой потребностью и привычкой — на непреложном уважении к порядку и справедливости — на его усердии, наконец на его внутренней уверенности в том, что от него более не потребуют никаких пожертвований для восстановления благосостояния в отечестве, или лучше, для поддержания бытия его; на его уверенности в том, что без единодушия в усилиях не можем получить никакого успеха.
Моя надежда, высокомочные господа, основывается на пособиях, которых ожидаю от ваших советований, от мудрых ваших решений, от действия ваших примеров, от непоколебимой вашей твердости. Надежда не обманет меня, если сколько-нибудь знаю людей.
Наконец моя надежда основывается на благосклонности, изъявленной Наполеоном нашей республике; на утешительных обещаниях необъятного ума его, ума, которому удивляются и друзья и неприятели, который произведши спасительную перемену для французского народа, приобрел ощутительную власть над судьбой народов, его окружающих. Если могу хвалиться, что я снискал его уважение, которое показано многими опытами, то сим драгоценным приобретением я обязан любви моей к отечеству и праводушию. Проницательный Наполеон видел во мне неизменное чистосердечие и батавскую честность.
Однако ж, высокомочные господа! полагаясь на столь основательные надежды, не смею утвердительно уверять вас, что достигну моей цели и восстановлю благоденствие сего народа. Книга судеб для меня и для вас закрыта. Если можно надеяться, что успехи облегчат наши труды и ускорят событие счастливых следствий; то с другой стороны также предполагать можно, что противные обстоятельства обратят в ничто соединенные усилия целого государства, разрушат все труды мои и — решат судьбу нашу.
Не умею скрывать от себя неудач, которые могут последовать за предприятиями самыми благоразумными. Не хочу обманывать себя мечтами в рассуждении моего состояния. Должность, вверенная батавским народом, есть без сомнения почтенна; но она совсем ничего не прибавляет к моему счастью. Не таю от себя, какие труды и неудовольствия могут встретится на пути моем; но без трепета взираю на препятства, и с бодростью против них вооружаюсь. Какой конец ни имели бы мои усилиия; положим, что я должен был бы сойти с места своего, не достигнув желаемой цели: но сойду с полной уверенностью в душе моей, что я ничего не упустил испытать для пользы отечества — сойду с честью.
Верховное существо да благословит наши намерения! Упование наше на Бога и наши труды да возведут народ батавский на высочайшую степень благоденствия!
[Схиммелпеннинк Р. Я.] Речь, произнесенная ратпенсионером к высокомочным членам правления Батавской республики, 15го мая, то есть в день открытия заседаний: (Из Сев. пчел.) // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 22, N 13. — С. 71-80.