Речь, произнесенная Людовиком Бонапартом к чинам голландским.
правитьГоспода! Когда депутаты нации предложили мне престол, на который ныне восхожу, я согласился принять его, уповая, что сего желает вся нация, и что общее доверие, общие нужды меня к тому призывают.
Полагаясь на единодушие, ревность и любовь к отечеству главных чиновников государственных, а особливо на вас, господа депутаты, я без ужаса взглянул на все пространство бедствий нации. Будучи одушевлен желанием споспешествовать благосостоянию доброго народа, и уповая когда-нибудь достигнуть сей цели, я подавил в себе чувства, которые прежде составляли все счастье и надежду моей жизни. Я согласился переменить отечество и перестал быть единственно и совершенно французом, употребив прежде всю жизнь свою на исполнение должностей, предписываемых сим именем каждому, кто имеет честь носить его.
Я согласился в первый раз в жизни разлучиться с тем, кто с самого детства моего владел моею любовью и моим удивлением, — лишиться спокойствия и независимости, которыми не могут наслаждаться призванные небом царствовать, оставить того, с которым я не мог бы разлучиться без страха во времена самые спокойные, и который присутствием своим удаляет опасности.
Я согласился на все, господа! И если б до сих пор еще не объявил решительной воли моей, то должен был бы сделать это теперь, когда усердие, радость и доверие народа во время моего путешествия подтвердили, что вы были верными истолкователями желания нации, — теперь, когда не могу сомневаться в вашей привязанности к пользе отечества, и в верности к моей особе.
Господа! настал первый день истинной независимости соединенных провинций. Стоит только взглянуть на прошедшее, и увидим, что они никогда не имели постоянного правительства, прочной судьбы, истинной независимости. Быв под властью того славного народа (римлян), которому попеременно то служили, то побеждали его, быв под властью франков и Западной империи, они не пользовались ни свободою, ни спокойствием. Равным образом ни того, ни другого не знали они, находясь под скипетром Испании.
Частые войны и несогласия, продолжавшиеся до соединения провинций, распространили славу нации, утвердили качества ее — правоту, неустрашимость, честность, за которые во все времена отдавали ей должную справедливость. Но ее усилия не приобрели ни спокойствия, ни независимости, даже правление принцев Оранжских, которые впрочем быв полезны отечеству своими военными дарованиями и политикою, производили беспрестанные смятения честолюбивым притязанием власти, коей народ не хотел им вверить, и которую они старались себе присвоить.
Нельзя сказать, чтобы Голландия наслаждалась благоденствием в последние времена, когда общее движение умов в целой Европе на долгое время отняло спокойствие у народов.
После столь многих перемен, смятений, бедствий — между тем как великие государства старались распространить свои пределы, принести в лучшее состояние свои правительства и силы — Голландия могла найти истинную безопасность, существенную независимость только в умеренной монархии, в форме правления, которая в продолжение многих веков всеми нациями была признаваема если не во всем совершенною, по крайней мере сколько натура человеческая дозволяет ей быть такою. Ежели б совершенство дано было в удел человечеству, тогда конечно можно бы обойтись без сей формы правления; законы были бы основаны на мудрости; каждый гражданин повиновался б им с охотою; добродетель торжествовала бы и получала сама от себя награду; порок был бы изгнан, злоба лишилась бы своего могущества. Но обман, происходящий от сих романических понятий и о человеческой природе, скоро исчезает, и опыты приводят нас к существенности. Однако монархическое правление недостаточно для государства, которого обширность и могущество не соответствуют его положению, и которое морскими и сухопутными силами должно равняться с первоклассными державами; в таком случае надлежит заключить союз с одним из великих государств европейских, и приобрести навсегда его дружбу, не теряя впрочем собственной независимости.
Ваша нация, господа! все сие выполнила; это было целью коренных ее законов и моею, когда я возложил на себя славную должность, когда решился занять место среди народа, который ныне есть и всегда пребудет моим по моей к нему любви и попечительности о его счастье. Горжусь, видя перед собою два главные средства управлять нациею и приобрести ее доверенность: честность и храбрость жителей.
Так, господа! Это истинные подпоры престола; других не требую. Что до меня касается — у меня не будет никакого различия ни между религиями, ни между партиями. Достоинство, заслуга — вот чему я намерен отдавать преимущество. Ничего столько не желаю, как отвратить бедствия, которые терпела Голландия. Трудности придадут новый блеск моей славе.
Чтобы успеть в том, потребны вся доверенность нации, вся преданность ее, все дарования отличных мужей, а особливо ваши, господа! Как таких людей, которых ревность, таланты, любовь к отечеству уже довольно известны.
Взываю к добрым и верным голландцам, пред лицом депутатов от провинций и главных городов королевства. Мне приятно видеть вас. Понесите к своим согражданам уверение в любви моей и попечительности; понесите изъявление тех же чувствований в Амстердам, в этот город, который делает честь торговле и государству, — в этот город, который хочу наименовать моею доброю и верною столицею, хотя Гаага навсегда останется местом королевского пребывания; понесите такое же уверение к своим согражданам и вы, о депутаты соседственного города (вероятно Роттердама), которого торговлю надеюсь опять привести в цветущее состояние, и которого жителей уважаю!
От сих то чувствований, господа! от соединения всех сословий народных в государстве и всех моих подданных, от рачительного исполнения должностей, сей основы человеческого счастья, а особливо от единодушия, которое до сих пор охраняло и защищало провинции, ожидаю спокойствия, безопасности, славы нации — ожидаю счастья моей жизни.
Бонапарт Луи Речь, произнесенная Лудовиком Бонапарте к чинам голландским: [При вступлении на гол. престол]: (Из франц. журн.) // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 29, N 17. — С. 66-71.