Г. В. ПЛЕХАНОВ
правитьРечь по аграрному вопросу
Речь по вопросу об отношении к Государственной Думе
Доклад председателя комиссии по выработке резолюции по вопросу о вооруженном восстании
Речь о вооруженном восстании
Заключительная речь перед закрытием съезда
Речь по аграрному вопросу
правитьЗадача съезда заключается в том, чтобы исправить ту ошибку, которая закралась в 1903 г. в нашу аграрную программу. Ошибка, несомненно, была; это мы должны признать и можем позволить себе эту роскошь, ибо мы единственная партия, имеющая стройное воззрение. Мы критикуем каждое отдельное суждение с точки зрении общих положений нашей программы и устраняем недоразумение, закравшееся в нее в 1903 г. Многие из наших товарищей стояли за отрезки, потому что боялись крестьянской аграрной революции. Она остановила бы в России развитие капитализма. Наша ошибка состояла в том, что наша программа уже в то время шла не так далеко, как сами крестьяне в своих требованиях. Уже летом в 1903 г., когда происходил второй съезд, Оболенский на юге России истязал крестьян за их радикальную аграрную программу. Теперь нам надо понять, что мы не должны бояться радикализма крестьянских аграрных требований в аграрном вопросе. Осуществление этих требований не остановит развития капитализма, но в то же время нам необходимо избегать той двойственности, которая присуща крестьянским требованиям. В них есть тот элемент, который я в своем «Дневнике» назвал элементом китайщины; таким элементам является национализация земли. Т. Ленин находит мои взгляды неясными, но я думаю, что он просто невнимательно отнесся к моим статьям. В самом деле, посмотрите, например, что он говорит на стр. 11 своей брошюры «Пересмотр аграрной программы»: «Т. Плеханов в № 5 „Дневника“ тоже не касается ни единым словом вопроса об определенных изменениях в нашей аграрной программе. Критикуя Маслова, он защищает лишь „гибкую тактику“ вообще, отвергает „национализацию“ (ссылаясь на старые доводы „Зари“) и склоняется, как будто, к разделу помещичьих земель между крестьянами».
Меня удивляет эта ирония по поводу «гибкой тактики», потому что в глазах социал-демократов окаменелость тактики не может быть ее достоинством. На стр. 16 той же брошюры он говорит: «Т. Плеханов в № 5 „Дневника“ предостерегает Россию от повторения опытов Ван-ган-че (китайский преобразователь XI века, неудачно введший национализацию земли) и старается доказать, что крестьянская идея национализации земли реакционна по своему происхождению. Натянутость этой аргументации бьет в глаза. Поистине qui prouve trop, ne prouve rien. Если бы Россию XX века можно было сравнить с Китаем XI века, тогда мы с Плехановым, наверное, не говорили бы ни о революционно-демократическом характере крестьянского движения, ни о капитализме в России».
Такие приемы спора мне знакомы еще со времени наших прений с социалистами-революционерами. Каждая ссылка на историю встречала обыкновенно с их стороны возражение, что наше положение совсем иное, и я прекрасно знаю, что в данном случае наше положение совсем не то, что положение Китая в XI веке. Я категорически говорю это в своем «Дневнике»; но, несмотря на различие, есть и некоторые сходные черты, и вот на эти-то черты и нужно обратить внимание. Они заключаются именно в национализации земли, которая составляет характерную особенность нашей аграрной истории. Далее т. Ленин говорит: «Что же касается до реакционного происхождения (или характера) крестьянской идеи национализации земли, то ведь и в идее черного передела есть несомненнейшие черты не только реакционного происхождения, но и реакционного характера ее в настоящее время». Я и это хорошо знаю. Я именно на это и указываю, и странно бить мне челом моим же добром и преподносить мне это добро в виде возражения. Я говорю, что в крестьянской идее черного передела есть реакционная черта. И именно ввиду этой реакционной черты, отразившейся на всей нашей политической истории, я высказываюсь против национализации земли. Как же ссылаться на эту черту в виде довода против меня же? Ленин смотрит на национализацию глазами социалистов-революционеров. Он начинает усваивать даже их терминологию; так, например, он распространяется о пресловутом народном творчестве. Приятно вспомнить старых знакомых, но неприятно видеть, что социал-демократы становятся на народническую точку зрения. Аграрная история России более похожа на историю Индии, Египта, Китая и других восточных деспотий, чем на историю Западной Европы. В этом нет ничего удивительного, потому что экономическое развитие каждого народа совершается в своеобразной исторической обстановке. У нас дело сложилось так, что земля вместе с земледельцами была закрепощена государством, и на основании этою закрепощения развился русский деспотизм. Чтобы разбить деспотизм, необходимо устранить его экономическую основу. Поэтому я — против национализации теперь; когда мы спорили о ней с социалистами-революционерами, тогда Ленин находил, что мои возражения были правильны. Ленин говорит: «мы обезвредим национализацию», но, чтобы обезвредить национализацию, необходимо найти гарантию против реставрации; а такой гарантии нет и быть не может. Припомните историю Францию; припомните историю Англии; в каждой из этих стран за широким революционным размахом последовала реставрация. То же может быть и у нас; и наша программа должна быть такова, чтобы в случае своего осуществления довести до минимума вред, который может принести реставрация. Наша программа должна устранить экономическую основу царизма; национализация же земли в революционный период не устраняет этой основы. Поэтому я считаю требование национализации антиреволюционным требованием. Ленин рассуждает так, как будто та республика, к которой он стремился, будучи установлена, сохранится на вечные времена, и в этом-то заключается его ошибка. Он обходит трудность вопроса с помощью оптимистических предположений. Это обычный прием утопического мышления; так, например, анархисты говорят: «не нужно никакой принудительной организации», а когда мы возражаем им, что отсутствие принудительной организации дало бы возможность отдельным членам общества вредить этому обществу, если у них окажется такое желание, то анархисты отвечают нам: «этого быть не может». По-моему, это значит — обходить трудность вопроса посредством оптимистических предположений. И это делает Ленин. Он обставляет возможные последствия предполагаемой им меры целым рядом оптимистических «если». В доказательство приведу упрек Ленина Маслову. Он на стр. 23 своей брошюры говорит: «Проект Маслова, в сущности, молчаливо предполагает то, что требование нашей политической программы-минимум не осуществлено полностью, что самодержавие народа не обеспечено, постоянная армия не уничтожена, выборность чиновников не введена и т. д. Другими словами, что наша демократическая революция так же не дошла до своею конца, как большая часть европейских демократических революций, так же урезана, извращена, „возвращена вспять“, как все эти последние. Проект Маслова специально приспособлен к половинчатому, непоследовательному, неполному или урезанному и „обезвреженному“ реакцией демократическому перевороту». Допустим, что упрек, делаемый им Маслову, основателен, но приведенная цитата показывает, что собственный проект Ленина хорош только в том случае, если осуществятся все указываемые им «если». А если тут не будет налицо этих «если», то осуществление его проекта будет вредно. Но нам не нужно таких проектов. Наш проект должен быть подкован на все четыре ноги, т. е. на случай неблагоприятных «если». Полководец, который одержал наибольшее количество побед, — Наполеон, — говорил, что плох тот военачальник, который рассчитывает на благоприятное стечение обстоятельств. Я говорю, что плоха та политическая программа, которая хороша только в случае такого стечения обстоятельств. И вот почему я отвергаю национализацию. Проект Ленина тесно связан с утопией захвата власти революционерами, и вот почему против него должны высказаться те из вас, которые не имеют вкуса к этой утопии. Иное дело муниципализация. В случае реставрации, она не отдает земли в руки политических представителей старого порядка; наоборот, в органах общественного самоуправления, владеющих землею, она создает оплот против реакции. И это будет очень сильный оплот. Возьмите наших казаков. Они ведут себя, как сущие реакционеры, а между тем, если бы царское правительство вздумало наложить руку на их землю, то они восстали бы за нее, как один человек. Значит, муниципализация тем и хороша, что она годится даже в случае реставрации. На этом основании меня упрекнут, может быть, в том, что я не верю в торжество революции. Если то, что я оказал, означает неверие в торжество революции, то я действительно грешен этим грехом. Меа culpa, mea maxima culpa! Я повторяю вслед за Наполеоном: «Плох тот человек, который рассчитывает лишь на благоприятное стечение обстоятельств». Впрочем, я не безусловный сторонник муниципализации. Я думаю, что если бы нам не удалось добиться ее, если бы нам пришлось выбирать между национализацией и разделом, то в интересах революции следовало бы предпочесть раздел. Вот в чем заключается разница между моими взглядами, с одной стороны, и взглядами Ленина — с другой. Вы можете склониться к тому или другому из них, но вы должны понимать, что совместить их невозможно.
Заключительная речь по аграрному вопросу.
правитьПриступая к своему заключительному слову, я вкратце хочу ответить тем товарищам, которые говорили, что нам в настоящее время нет никакой надобности выставлять аграрную программу. С этим мнением я безусловно согласиться не могу по той причине, что аграрная программа должна будет служить руководящей линией нашим пропагандистам и агитаторам. В такой важный исторический момент, в который каждая ошибка, сделанная каждым из них, может лечь тяжелой гирей на чашку весов, наши товарищи должны твердо знать, чего хочет наша партия. Если вы припомните, что уже не раз наши товарищи, выступая перед народом, высказывались различным образом по одному и тому же вопросу и поступали так потому, что недостаточно выяснили себе направление нашей социал-демократической мысли, то вы должны будете признать, что программа необходима. Какая же программа будет принята, покажет нам вотум завтрашнего дня. Но во всяком случае программа должна быть, если мы желаем избежать ошибок. Сделавши эту оговорку, перехожу к тем возражениям, которые ставил мне т. Сосновский. Он прямо поставил мне вопрос: Плеханов восстает против национализации, потому что он не верит в возможность осуществления всех ленинских «если». А если бы все эти «если» осуществились, то был ли бы я за национализацию? На этот вопрос я считаю нужным ответить: нет, и даже в случае осуществления всех ленинских «если» я был бы против нее. Пусть т. Сосновский подумает, что значат эти слова: «все ленинские „если“ осуществились». Это значит, что в России так же прочно установилась политическая свобода, как установилась она в Швейцарии, в Англии или в Соединенных Штатах. Тогда нам не будет грозить опасность реставрации. Но когда же это будет? Очевидно, еще не так скоро. Поэтому говорить о национализации теперь нам, социал-демократам, невозможно. А что будет, когда политическая свобода установится у нас так же прочно, как установилась она в Англии, в Швейцарии или в Соединенных Штатах? Тогда не будет надобности выставлять ее, как отдельное требование, добиваться национализации земли раньше национализации всех остальных средств производства. Кто добивался национализации земли в Англии? Генри Джордж. Кто выступал против Генри Джорджа? Гайндман, вожак английской Social Democratic Federation. Выходит, что пока ленинские «если» не осуществились, национализация земли опасна, а когда эти «если» осуществятся, в ней минует надобность, как в составной части специальной аграрной программы. Теперь я надеюсь, что т. Сосновский понимает, почему и в каком смысле я во всяком случае был бы против национализации. Переложу теперь к т. Воинову. Он понял меня в том смысле, что я предпочитаю программу т. Джона только потому, что она окрашена в серый цвет. Т. Воинов полагает, по-видимому, что я, подобно быкам, боюсь красного цвета. Он ошибается. Не потому я стою за программу т. Джона, что она представляется мне серой, а потому, что она не внушает мне тех политических опасений, которые связываются у меня с национализацией. Если бы т. Воинов захотел внимательно выслушать меня третьего дня, то он легко пошл бы, что я высказываюсь против этого предложения не потому, что оно казалось мне слишком революционным, а потому, что я считаю его недостаточно революционным, не могущим прочно обеспечить завоевание революции. Хотя кто-то сказал здесь, что в моей жизни наступила осень, но осень, переживаемая мною, не охладила меня. В революционном отношении я переживаю так называемое бабье лето. (Смех.) Повторяю. Никакой революционности я не боюсь, и если я выступаю против проекта Ленина, то потому, что его осуществление недостаточно прочно обеспечило бы завоевание революции. Тенденция, скрывающаяся в этом проекте, свидетельствует о том, что Ленин понижает уровень революционной мысли, что он вносит утопический элемент в наши взгляды. А против этого я буду бороться до тех пор, пока не пройдет для меня и осень, и зима, и пока меня не заставят замолчать непреодолимые силы природы. Положение дел таково, что между мною и Лениным существуют в высшей степени серьезные разногласия. Этих разногласий не надо затушевывать. Их надо выяснить себе во всей их важности, во всем их объеме. Наша партия переживает чрезвычайно серьезный момент. От решения, которое вы примете сегодня или завтра по занимающему нас вопросу, будет в значительной степени зависеть судьба всей нашей партии, а с ней и всей нашей страны. И это именно потому, что в проекте т. Ленина сказывается не только частный его взгляд на наш аграрный вопрос, а весь характер его революционного мышления. Бланкизм или марксизм — вот вопрос, который мы решаем сегодня. Т. Ленин сам признал, что его аграрный проект тесно связан с его идеей захвата власти. И я очень благодарен ему за откровенность. Некоторые товарищи возражали мне вчера с очевидным раздражением. Так, т. Панов, если я не ошибаюсь, выразился: «Плеханов хочет запугать нас» и т. п. Я считаю подобные приемы спора не соответствующими важности разбираемого нами вопроса. Пикировки я не боюсь, — многие из вас знают это. Но к чему приведет она? Из нее не выйдет ничего, кроме демьяновой ухи всем нам давно надоевших столкновений. (Смех.) Нам не надо демьяновой ухи; столкновения должны быть прекращены, их давно пора закопать в могилу и в эту могилу вбить осиновый кол, как вбивали крестьяне в могилы колдунов. Надо рассуждать спокойно. Прошу вас верить, что, споря с кем-нибудь из вас, я не прибегаю ни к запугиваниям, ни к софизмам; я говорю так, а не иначе, потому, что hier stehe ich und ich kann nicht anders…
С Лениным мне пришлось уже сломать не одно копье во взаимной борьбе. Тем приятнее мне, что я могу начать свое возражение ему с комплимента. Он прекрасно говорил. Слушая его, я припоминал, как покойный Лавров говорил мне: «в вас пропал прекрасный адвокат». В т. Ленине, поистине, пропал прекрасный адвокат. Т. Ленин сказал в защиту своего проекта все, что можно было сказать. Но видно слабо то дело, которое защищает этот превосходный адвокат, если защита все-таки оказалась слабой. Т. Ленина можно назвать, по известному французскому выражению, avocat d’une cause perdue. Его дело потеряно перед судом логики. Если т. Ленин, говоривший три четверти часа, не мог ничего существенного сказать в пользу своего проекта, то ясно, что в его пользу и сказать нечего. Посмотрите, как поступает он. Он понимает, что тактика требует, чтобы он не ограничивался обороной, а переходил в наступление. И он переходит в наступление. Но вместо того, чтобы атаковать то место, которое является ключом моей позиции, он ходит вокруг него, но его не касается. Ключ моей позиции заключается в указании на возможность реставрации.
Это указание я сделал в ответ на его слова: «Мы обезвредим национализацию». «Чтобы обезвредить ее, надо было бы придумать гарантию против реставрации, — сказал я, — а такой гарантии у вас быть не может». «А так как, — продолжал я, — вы не можете дать такой гарантии и никакая человеческая сила не может дать ее, — то ваша идея национализации остается идеей вредной и опасной в политическом отношении. Это антиреволюционная идея». Вот что говорил я, и против этого надо было возражать т. Ленину. Что же он возразил? Ровно ничего. Он ничего не сказал об этом в своей речи, длившейся три четверти часа. Он сам признал, что у нас нет абсолютной гарантии против реставрации, что у нас может быть только относительная гарантия, состоящая в беспощадной народной расправе; но во Франции в 1793 г. имела место беспощадная народная расправа, однако же она не предотвратила реставрации. Я знаю историю французской революции и говорю: нам нужна такая программа, которая была бы подкована на все четыре ноги; наша обязанность заключается в том, чтобы довести до минимума вредные последствия реставрации. Как это сделать? Это можно сделать только путем разрушения экономической основы нашего старого порядка. В чем же заключалась экономическая основа этого порядка? Да именно в той национализации земли, которую я в моем «Дневнике» называл нашей китайщиной. Один товарищ, возражая мне, сказал: «Но во Франции реставрация не восстановила старого порядка», на это т. Мартынов уже ответил, что этот довод несостоятелен. Реставрация не восстановила остатков феодализма, это верно, но то, что у нас соответствует этим остаткам, есть наше старое закрепощение земли и земледельца государству, наша старая своеобразная национализация земли. Нашей реставрации тем легче будет восстановить эту национализацию, что вы сами требуете национализации земли, что вы оставляете неприкосновенным это наследие нашего старого полуазиатского порядка. Кроме того, известно, что те земли аристократов, которые не были распроданы во Франции в течение революционного периода, те земли, которые оставались в руках государства, быта возвращены их старым владельцам. Хотите ли вы, чтобы и у нас произошло то же самое?
Еще раз Необходимо разрушить ту экономическую основу, благодаря которой наш народ все больше и больше сближался с азиатским народом, нужно вырвать ту экономическую основу, которую еще Энгельс назвал самой серьезной основой деспотизма. Далее. Заметьте, мы с Лениным, с одной стороны, очень близки, а с другой — далеки друг от друга. Ленин говорит «Мы должны доводить депо революции до конца». Так. Но вопрос в том, кто из нас доведет до конца это дело? Я утверждаю, что не он.
Если доводить дело революции до конца значит довольствоваться облечением в новый костюм старых народовольческих идеи, то Ленин, конечно, крайний революционер. Но на самом деле это значит идти не вперед, а назад, возвращать нашу революционную мысль к ее старым, утопическим заблуждениям. Т. Ленин очень недоволен моим ироническим замечанием насчет некоторых его новых терминов Я посмеялся над выражением «народное творчество», назвав это выражение своим старым знакомым. Я упрекнул Ленина в том, что он реставрирует народовольческую идею захвата власти. Он ответил мне, что после 17 октября эта идея перестала быть утопией. Я понимаю все значение 17 октября, но я не понимаю, каким образом оно могло изменить нашу оценку некоторых старых топических ценностей. Что понимали под народным творчеством наши народники и народовольцы? Некоторую, будто бы существующую в народе, экономическую тенденцию, которая избавит его от капитализма. Т. Ленин, — я уверен, — не верит в существование такой тенденции, но тогда зачем же он употребляет термин, обозначающий такую идею, которая была ошибочной до 17 октября и осталась ошибочной после, останется ошибочной навсегда.
Маркс упрекал французских демократов в том, что они идеализировали народ. То же делали наши народники и народовольцы. Нам надо избегать этой ошибки. Нам необходимо помнить, что тот народ, о котором мы говорим, состоит и может состоять, — несмотря на великое значение 17 октября, — только из двух элементов: из пролетариата, с одной стороны, из меткой буржуазии — с другой. Никакое народное творчество не изменит основного характера переживаемой нами буржуазной революции. Что такое демократическая республика, к которой мы теперь стремимся? Это — буржуазная республика. И я думаю, что если бы мы твердо и решительно усвоили себе этот взгляд, если бы мы поняли неизбежность свойственных буржуазной республике классовых противоречий, то мы не так легко вдавались бы в идеализацию захвата в пасти Т. Ленин с жаром и энергией говорит мне, что после 17 октября народовольческая идея захвата власти перестала быть утопией. Но в чем же заключался утопический характер этой идеи? В том ли, что народовольцы надеялись захватить власть сипами небольшой горсти людей? Нет. Только тот, кто судит о заговорщиках по опереточным заговорам, как это делают некоторые наши театральные критики, только тот может думать, что народовольцы приурочивали свои надежды к усилиям горсти заговорщиков; нет, они также понимали, что захват власти революционерами должен явиться результатом революционного движения всего народа. Утопический характер их мышления состоял в том, что они считали возможным для революционной власти решение таких задач, которых она решить не может, устранение таких трудностей, которые неустранимы Утописты тем и отличаются от нас, марксистов, что они обходят трудности вопроса с помощью тех или других оптимистических предположений. И этот утопический прием характеризует теперь революционное мышление Ленина Он именно обходит трудности вопроса с помощью оптимистических предположений. А кто сомневается в убедительности такого приема, того он заподозривает в равнодушии к революционному делу.
После 17 октября захват власти перестал быть утопией, т. Ленин? Но вы говорили о нем и до 17 октября, и точно так же до 17 октября я возражал вам. 17 октября ничего не может изменить в нашей оценке идеи захвата власти. Наша точка зрения состоит в том, что захват власти обязателен для нас, но обязателен тогда, когда мы делаем пролетарскую революцию. А так как предстоящая нам теперь революция может быть только мелкобуржуазной, то мы обязаны отказаться от захвата власти. Энгельс говорит, что кто после опыта 1848 г. считает, что социалисты могут принять участие в революционном буржуазном правительстве, тот или чрезмерно ограничен, или связан с революционным делом только революционной фразой. Так смотрел на этот вопрос наш учитель, и этого его взгляда не изменило бы никакое 17 октября.
Но если мы считаем захват власти невозможным, то спрашивается, как мы должны относиться к тому проекту программы, который тесно связан с этим захватам. Если мы отрицаем захват власти, то должны отрицать и эту программу. Те из вас, которые стоят на точке зрения марксистов, должны решительно отвергнуть проект т. Ленина. Он падает вместе с заговорщицкой идеей захвата власти.
Речь по вопросу об отношении к Государственной Думе
правитьТоварищи! Нам говорят, что еще не настал момент для парламентской деятельности, но для нас наша резолюция важна, как указание на тот путь, который ведет к усилению и обострению конфликтов, неизбежных в настоящее время между правительством и Думой. Это для нас самое главное, это основная мысль нашего проекта. Выкинуть из него пункт, относящийся к социал-демократическим представителям в Думе, значит лишить нашу резолюцию всякого практического значения, значит вместе с хвостом резолюции отсечь и ее голову. Это, по-видимому, хорошо понимают товарищи, предлагающие совершить эту операцию, но ведь эта операция была бы величайшей несправедливостью по отношению, например, к нашим кавказским товарищам. Они принимают участие в выборах, они пошлют, может быть, своих представителей в Думу. Мы не имеем права сказать, что это не наши товарищи, что они не принадлежат к нашей партии, потому что это неверно, потому что они принадлежат к ней. Контролируйте их, это ваша обязанность. Но не отвергайте этих борцов, имеющих так много заслуг перед революцией. Ленин напал на то место нашего проекта, где говорится о том, что конфликты царя с Думой окажут революционизирующее влияние на армию. Ему не нравится упоминание о царе, о власти. Меня очень удивляет это. Мы не идеалисты, видящие в законе вообще и во власти нечто священное или нечто достойное осуждения an und für sich. Для нас закон, власть, есть лишь выражение фактических отношений сил в обществе; когда изменение этих фактических отношений достигает надлежащей степени, тогда старый закон, старая власть, теряет всякое значение и стоит не более, чем старая тряпка. Вам не нравится нынешняя власть? Нам тоже. Чтобы свергнуть ее, надо изменить фактические отношения сил в России. Наша резолюция говорит, как сделать это, а вы кричите о нашем преклонении перед властью. Но поймите же, что пункт, атакованный т. Лениным, указывает на армию. На армию необходимо обратить внимание особенно тем, которые твердят о вооруженном восстании. Пока армия будет за правительство, вооруженное восстание имеет мало шансов на победу. Правительство сидит на штыках, и хотя сидеть на штыках очень больно, но оно старается сидеть на них как можно прочнее. Чтобы свергнуть его, надо, чтобы штыки зашатались. Наша резолюция указывает на один из путей, ведущих к этой цели. Столкновения Думы с правительством заставят зашататься не одного военного. Вот и все. Где же вы открываете здесь антиреволюционную ересь? Наша резолюция не ставит вопроса: или мирная работа в Думе, или революция. Она говорит: Дума, как орудие такой революционной агитации, которая приведет нас к Учредительному Собранию. Это для нас не единственное орудие, это и не главное орудие. Но это одно из важнейших орудий, и пренебрегать им значит делать огромную политическую ошибку. Т. Руденко оказал, что в комиссии он формулировал наш спор словами: «Нам надо решить, стоит ли Дума на столбовой дороге революции», и что на этот вопрос т. Ленин ответил: нет. Это в самом деле было бы так. И это хорошо характеризует разницу наших взглядов. По-нашему, Дума стоит на столбовой дороге революции. Не следует обходить ее. Ленин говорит: «В Думе много наивных крестьян, которые рядом с самыми детскими требованиями выставляют радикальное требование относительно земли» Это верно; но как же нам отнестись к этим крестьянам? Оставить ли их на жертву их политическим предрассудкам, на жертву их политической наивности, или позаботиться о том, чтобы в процессе борьбы разрушились эти предрассудки? А позаботиться об этом нельзя, повернувшись спиной к Думе. Газеты рассказывали как-то о крестьянах, которые говорили своему депутату: «Ты идешь в Думу, умри же там за наше дело, а если изменишь нам, то не возвращайся домой, мы тебя здесь убьем». Неужели вы не понимаете, что мы обязаны подойти вплотную к этим людям, что мы обязаны принять участие во всех тех конфликтах, которые они будут переживать, и воспользоваться этими конфликтами для развития их политического самосознания. Когда такие люди откажутся от своей политической наивности, — а они откажутся от нее в процессе борьбы и благодаря борьбе, — тогда Дума перерастет самое себя, и тогда пробьет час созыва Учредительного Собрания.
Т. Ленин упрекает нас в том, что мы в своей резолюции не говорим об отношении к кадетам, но я не вижу, почему мы должны были говорить о них после того, как мы указали в той же резолюции на свое отношение ко всем буржуазным партиям. Или этого недостаточно? Или мы должны выделить некоторые из буржуазных партий и поговорить о них особо? Но я не понимаю, почему мы должны предпочесть брюнеток блондинкам или наоборот? Поддержка конфликтов между правительством и Думой необходима для политического воспитания нашего пролетариата.
Скажите, товарищи, сколько здесь присутствует рабочих? (Крики: «Двадцать».) Ну, вот видите, только двадцать. Это очень мало. Конечно, это не вина наша, что мы, не принадлежа к рабочему классу, стали под знамя социал-демократии. Это наша заслуга. Но эта наша заслуга есть в то же время и наше несчастье. Чтобы отделаться от него, надо воспитывать пролетариат, выводить его на широкую дорогу великих исторических столкновений. Наша резолюция указывает один из приемов такого воспитания. Вы должны принять нашу резолюцию. (Аплодисменты.)
Ввиду того, что:
1. Царское правительство вызвало к жизни Государственную Думу под революционным напором пролетариата и давлением буржуазной оппозиции с целью ослабить революционный подъем и, водрузив знамя поддельного конституционализма, обеспечить себе победу в борьбе за свое существование.
2. Но, упорно отстаивая существование старого режима, правительство и его реакционные союзники, как сила непримиримо враждебная всякому проявлению политической самодеятельности народа, должны будут вступить в решительную борьбу с Государственной Думой на первых же шагах ее деятельности, не давая ей возможности предпринять ни одной мало-мальски серьезной попытки в деле преобразования государственного строя России.
3. Что антагонизм между самыми насущными интересами и потребностями нового буржуазного общества в России и сковывающим его по рукам и ногам старым режимом так обострился, что конфликты между первым представительным собранием и реакцией неизбежны, независимо от степени оппозиционности и намерений представленных в Думе партий.
80
4. Что эти конфликты, заставляя Государственную Думу искать опоры в широких массах, еще более, чем до сих пор, сосредоточат внимание этих масс на борьбе с самодержавием и тем самым превратят даже такое мнимо-конституционное учреждение, как Дума, из орудия контрреволюции в орудие революции.
5. Что в современной революционной атмосфере столкновение Государственной Думы с правительством окажет разлагающее и революционизирующее влияние между прочим и на армию, которая пошатнется в своей преданности престолу, впервые увидя на русской почве новую власть, вышедшую из кедр нации, говорящую от ее имени и попираемую произволом царизма.
Съезд признает, что социал-демократия должна:
1) Планомерно использовать все конфликты, возникающие как между правительством и Думой, так и внутри самой Думы, в интересаx расширения и углубления революционного движения и для этого:
а) стремиться расширить и обострить парламентские конфликты до пределов, дающих возможность сделать их исходной точкой широких массовых движений, направленных к низвержению современного политического порядка;
б) стараться в каждом данном случае связать политические задачи движения с социально-экономическими требованиями рабочей и крестьянской массы.
2) Направлять это свое вмешательство таким образом, чтобы эти обостряющиеся столкновения:
а) обнаружили перед массой непоследовательность всех буржуазных партий, которые возьмут на себя в Думе роль выразителей народной воли, и
б) довели широкую народную массу (пролетариата, крестьянства и городского мещанства) до сознания полной непригодности Думы, как представительного учреждения, и необходимости созыва всенародного Учредительного Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного голосования.
Кроме того, съезд признает желательным, чтобы при наличности социал-демократических депутатов, работающих в партийной организации и подчиняющихся ее указаниям, была образована социал-демократическая фракция, которая должна будет сыграть в Думе революционную роль, толкая своей критикой все буржуазные партии к более решительной оппозиции, сплачивая вокруг себя все революционные элементы, выдвигая социально-экономические вопросы иподчеркивая их связь с политическими, обостряя конфликт Думы с правительством поддерживая через посредство партийной организации постоянную связь с широкими рабочими массами.
Доклад председателя комиссии по выработке резолюции по вопросу о вооруженном восстании
правитьВ качестве председателя комиссии по выработке резолюции о вооруженном восстании я должен сделать деловое сообщение.
Комиссия заседала два дня, провела время с пользой и не без удовольствия, но не пришла к определенному решению. Не думайте, однако, что у нас оказалось два мнения. Еще пифагорейцы говорили, что три лучше двух. Мы тоже нашли, что три лучше двух, и вынесли три резолюции; т. Акимов не сошелся ни с нами, ни с «большевиками». Прежде, чем приступить к докладам, надо решить вопрос о продолжительности их. Комиссия намечала по 20 минут для «большевика» и «меньшевика» и несколько меньше дня т. Акимова. Но для ускорения работ съезда я предлагаю дать первым двум по 15 минут, а т. Акимову — 8 минут. Затем у нас возникли в комиссии разногласия и относительно порядка докладов. Я полагал, что т. Акимов, стоящий выше «большевиков» и «меньшевиков», — он парит над партией, как дух божий над бездной, — должен получить первое слово. «Большевики» в комиссии предлагали, чтобы затем представитель «меньшинства» изложил резолюцию «меньшевиков», а представитель «большинства» дал бы критику этой резолюции. Т. Воинов мотивировал это предложение тем, что «меньшинство» представляет собой как бы правительственную партию, а «большинство» — оппозицию. Я предлагаю обратный порядок на следующих основаниях: резолюция «меньшинства» была положена в основу наших прений в комиссии, большевики критиковали, теперь «большевики» должны внести резолюцию, а «меньшевики» дать критику. Если даже аналогия т. Воинова правильна, то им тогда пришлось бы остановиться на предложенном мною порядке оппозиция является с критикой министерства, а министерство, ей отвечает.
Речь о вооруженном восстании.
правитьБеря слово по вопросу о вооруженном восстании, я замечу прежде всего, что это один из самых важных для нас практических вопросов в настоящее время; от того, как мы решим его, в значительной степени будет зависеть дальнейшая судьба нашей партии. Его необходимо обсуждать хладнокровно, а между тем докладчик т. Винтер обнаруживает большую нервность; он не хочет полемики, a между тем сам он очевидно проснулся сегодня в чрезвычайно полемическом настроении. Он обвиняет наш проект в неискренности, в лицемерии. Это обидно. Но мы не будем раздражаться. Мы оставим вне сомнения его искренность и со своей стороны попросим т. Винтера не усматривать лицемерия там, где его нет. Его крайняя подозрительность напоминает мне ту страницу из Глеба Успенского, где чиновница ссорится с дворником: «Где дрова?» — спрашивает чиновница. — «Подле печки», — отвечает дворник. «Как, я подлая!? — вопит чиновница, — да у меня сын офицером в Польше служит» и т. д. Так спорить нельзя. Т. Винтер видит какой-то обидный намек на него и его единомышленников в следующих словах нашей резолюции: «На обязанности партии» и т. д. (см. пункт в.). Винтер говорит, кроме того, что он и его единомышленники не думают сосредоточивать всей задачи революции на плане восстания, технически подготовляемого пролетарскими организациями. Он говорит, что все это к ним не относится. Тем лучше, но кто же вам сказал, что мы относим это именно к вам? Мы хотим устранить всякие недоразумения, возможные при суждениях о вооруженном восстании, и мы указываем на такого рода недоразумения. История достаточно показывает, что заговорщики не раз смотрели на вооруженное восстание крайне легкомысленно; нам надо отделаться от легкомыслия заговорщиков; мы указываем на это в своей резолюции, а вы видите в этом полемику, вы чувствуете себя обиженными. Это в высшей степени странно. Впрочем, я должен заметить, что сторонники т. Винтера во многом, как видно, не согласны с ним. Он говорит, что если ждать, пока все войско перейдет на сторону народа, тогда никогда не будет восстания. Но мы не говорили о том, что для успеха восстания необходим переход всего войска на сторону народа. Пусть он припомнит историю французской революции; пусть он воскресит в своей памяти тот момент, когда парижский народ брал Бастилию. Что было тогда? Перешло ли все войско на сторону народа? Нет, не перешло, а между тем часть войска была уже на стороне восставших. Значит, возможен частичный переход, и этот частичный переход имеет в виду наша резолюция. Т. Ярославский расходится в этом случае с т Винтером, он, тоже «большевик», сказал нам, что во время московского восстания Н-ская артиллерия рвалась в бой, но не могла быть привлечена к делу вследствие недостатка связей. Из этого следует, во-первых, что т. Ярославский понимает переход войска на сторону народа совсем не так, как т. Винтер, а, во-вторых, что необходимо усилить и систематизировать нашу деятельность в армии, — а этого как раз и требует наша резолюция. Дальше т. Винтер спрашивает: «Кто и когда из „большевиков“ говорил о том, что партия может взять на себя обязательство вооружения народа?» Между тем т. из Ярославля говорит, что партия должна взять на себя такое обязательство, он упрекает нас в том, что, не беря на себя такого обязательства, мы в сущности высказываемся за невооруженное восстание, т. из Ярославля, очевидно, смотрит на этот вопрос не так, как т. Винтер. Мы думаем, что такого обязательства партия взять на себя не может, и это мы выражаем в нашей резолюции. По нашему мнению, положение дел таково: только силой народ может вырвать права у тупых сторонников реакции, но эта сила пока еще не достигла надлежащих размеров, ее надо увеличивать путем агитации, поэтому наша резолюция обращает главное внимание на необходимость революционной агитации; с другой стороны, наши противники полагают, что момент для решительного столкновения уже наступил, поэтому в их резолюции главное место отводится технической подготовке к восстанию, в этом и заключается различие наших взглядов. Резолюция так называемых «большевиков» прямо говорит, что вооруженное восстание является в настоящее время не только необходимым средством борьбы за свободу, "о уже фактически достигнутой ступенью движения, я решительно отрицаю это, и заметьте, что это же, против собственной воли, отрицают и авторы отвергаемого нами проекта резолюции. С одной стороны, они говорят, что восстание есть уже фактическая ступень движения, а, с другой стороны, их же резолюция говорит, что «в народных массах зреет сознание необходимости борьбы за реальную власть, овладеть которою народ может лишь в открытой борьбе с силами самодержавия».
Если зреет это сознание, то, значит, оно еще не созрело, значит, ступень еще не достигнута и, значит, необходимо обратить усиленное внимание на то, чтобы содействовать созреванию этой мысли, а у наших противников, как я сказал, главное место занимает техника, т. е. такая деятельность, которая была бы уместна только тогда, когда указанная ступень в самом деле была бы достигнута. Т. Воинов сослался на Мольтке, он говорит, что мы похожи на тех людей, который, услыхав афоризм, что битву при Садовой выиграл школьный учитель, заключают, что для победы на войне нужны только школы. Ничего подобного не говорим мы; мы лишь утверждаем, что необходимо пройти через школу и что народ далеко еще не весь прошел через нее. Вам угодно было сослаться на Мольтке, а известна ли вам военная история Пруссии после Иенского поражения? Как поступили тогда пруссаки? Они видели, во-первых, что с Наполеоном необходимо бороться, а во-вторых, что для борьбы у них еще нет достаточно силы, и они сосредоточили свое внимание на подготовке масс населения к борьбе с французами; они сократили срок военной службы и организовали военное дело так, что через прусские полки в короткое время прошла значительная часть населения. Вот то же нужно делать и нам, нам надо подготовлять население к нашему военному делу, а этого не сделаешь технической подготовкой, для этого необходима широкая революционная агитация. Раз сосредоточив свое внимание на технической подготовке, мы по необходимости упустим из виду агитационные задачи. Споря с нарождавшейся в начале восьмидесятых годов социал-демократической группой, Тихомиров писал: «Вы заботитесь о том, чтобы отстоять социалистическую программу, но мы, народовольцы, стоим на точке зрения захвата власти и вооруженного восстания, а для успеха вооруженного восстания хороший офицер важнее сознательного рабочего». На такую точку зрения станете и вы, когда сосредоточитесь на технической подготовке, и это будет грозить серьезной опасностью всему делу пролетариата. Вот почему мы предлагаем съезду отвергнуть резолюцию «большевиков» и принять нашу.
Заключительная речь перед закрытием съезда
правитьТоварищи! Объединительный съезд РСДРП пришел к концу. В течение этого съезда обнаружилось очень серьезное различие в мнениях, борьба фракций становилась по временам чрезвычайно жаркой. Я уже в одной речи своей по аграрному вопросу сказал, что не считаю нужным затушевывать наши разногласия, что я, наоборот, нахожу полезным обнаружить их во всей их полноте. Я держался того мнения, что, как говорят французы, du choc des opinions jaillit la vérité. Но различие в мнениях не помешало съезду совершить свою работу; единство нашей партии не только сохранилась, но, — будем надеяться, — упрочилось. Кроме того, наши ряды умножились новыми борцами: теперь вместе с нами идут товарищи из Польши и Литвы, латыши и бундисты. Добро пожаловать, товарищи! Мы вместе с вами пойдем под общим знаменем к победе, пойдем объединенные не только умственной и нравственной, но и формальной связью. Что же касается наших разногласий, то надо помнить, что глубже и серьезнее их является противоположность между реакцией, с одной стороны, и великой революцией, с другой, которые ведут теперь смертную борьбу одна с другой. Нам надо помнить, что при всех своих разногласиях наши две фракции все-таки ближе друг к другу, чем к кому-либо из тех, кто стоит вне рядов нашей партии, и этим должно поддерживаться наше единство. Товарищи! На будущем съезде будут отсутствовать многие из тех, которые были здесь; и не потому будут отсутствовать они, что их не выберут в делегаты, а потому, что они падут жертвами в борьбе за политическую свободу. Борьба становится все более и более жестокой; жертв будет много; "о если погибнут отдельные личности, то дело наше не погибнет. Мы победим! Уверенность в этом наполняет сердца всех нас, и вот почему, заканчивая съезд, все мы сольемся в единодушном крике: да здравствует Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия, да здравствует российский пролетариат, да здравствует великая российская революция, да здравствует международная социал-демократия! (Аплодисменты.)
СТАТЬИ ИЗ «КУРЬЕРА» И ИЗ «ГОЛОСА ТРУДА»
правитьПисьмо к рабочим
правитьТоварищи рабочие!
Мы обращаемся к вам с этими строками в такой момент, важнее которого не было в жизни нашей родины за последнее время.
Правительство, с министром Горемыкиным во главе, ответило отказом на все требования Государственной Думы. Оно не дает амнистии тем людям, которых оно объявило преступниками за то, что они боролись за свободу, ни земли тому крестьянству, которое им же доведено до нищеты. Что же теперь делать? Вот вопрос, который вы должны, в интересах вашего собственного дела, в интересах всей нашей родины, обдумать со всем хладнокровием, несмотря на то, что в ваших сердцах горит огонь справедливого негодования. Вы обязаны избежать ошибок, которые нанесли бы глубокий, может быть, непоправимый, вред всему нашему движению.
Не поддавайтесь провокации! Сила правительства убывает с каждым днем, потому что с каждым днем народ наш все яснее сознает, что ничего не дождется он от него, кроме новых и новых притеснений. Правительство видит это и хочет вызвать вас на бой, пока его сила все-таки больше вашей. Не поддавайтесь его провокациям; не увлекайтесь речами искренних, но неразумных людей, готовых теперь же звать вас к оружию. Принять бой теперь значит потерпеть жестокое поражение.
Но это еще не все. Наше правительство, организующее черносотенные погромы и неуклонно подавляющее всякое проявление свободной мысли, не препятствует самой резкой критике Государственной Думы. Как вы думаете, почему оно так поступает?
Потому, что оно хочет сделать из вас орудие реакции.
«Революционеры нападают на Государственную Думу, — говорит себе Горемыкин, — это очень хорошо теперь, когда наш отказ исполнить требования Думы приведет к столкновению между нами и ею. Чем ниже падет Дума в глазах народа, тем слабее станет он поддерживать ее, и тем легче будет зажать ей рот, а если понадобится, то и вовсе разогнать ее. А с революционерами я справлюсь потом посредством пулеметов».
Товарищи рабочие!
Вы непременно должны расстроить этот план г. Горемыкина. Не смущайтесь тем, что в Думе господствуют буржуазные партии. Не потому ненавидит Думу г. Горемыкин, что в ней преобладает буржуазия, а потому, что буржуазия, преобладающая в ней, требует свободы для всех и земли для крестьянства.
Не против буржуазии направлен отказ г. Горемыкина, а против всего народа. И весь народ должен заставить г. Горемыкина пожалеть об этом отказе; весь народ должен единодушно поддержать Думу.
Всякое колебание в этом случае было бы недостойно нашего народа; оно показало бы, что он еще не понял, в чем состоит самая насущная политическая задача настоящего времени.
Для успешной борьбы за социализм нужна политическая свобода. А чтобы была у нас политическая свобода, нам необходимо расстроить козни нашей реакционной партии.
Горе будет вам, горе будет всей стране, если вы не сосредоточите теперь на этом ваших усилий, всего вашего внимания.
Реакция воспользуется вашими роковыми ошибками и нанесет страшный удар делу свободы.
Не удивляйтесь тому, что мы обращаемся к вам с этим воззванием. Уже с самого начала восьмидесятых годов мы предсказывали ваше появление на историческую сцену и ждали его, как верующие евреи ждут Мессию. Мы не переставали твердить, что осво-бодительное движение восторжествует у нас, как движение рабочего класса, или совсем не восторжествует. И теперь, когда события оправдывают наши ожидания; теперь, когда благодаря героизму рабочих наше освободительное движение уже недалеко от торжества, мы не можем молчать, мы считаем себя обязанными указать вам на ту политическую западню, в которую хочет завлечь вас реакция.
Беззаветно преданный вам