Образцы красноречия древних
правитьРечи из Тита Ливия.
правитьЯ — римлянин, именем Муций, хотел убить врага сограждан моих; также готов на смерть, как был готов к убийству. Римляне рождены для всего великого. Не один я, Порсенна, покусился на жизнь твою, нет, многие — многие[1] дышат тою же славою. Приготовься, ежели хочешь, к сей опасности. Тебе ежечасно надобно защищаться. Враги твои, с оружием в руках, явятся в самой твоей ставке. Войну сию объявляем тебе мы — мы, римское юношество! Войска твои останутся в покое. Один ты — с каждым из нас порознь — будешь иметь дело. Истор. Т. Ливия, к. 2. Глава 12.
Кориолан, услышав, что мать его приближается к лагерю вольсков, бежит к ней навстречу с отверстыми объятиями.
«Постой — говорит Ветурия --прежде нежели обнимешь меня, хочу знать, к кому я пришла, к сыну, или неприятелю? Хочу знать, именоваться ли мне матерью Кориолана, или пленницею? Вот до чего довела меня долговременная жизнь и ненастная старость! Прежде видела я тебя римским изгнанником, теперь вижу врагом отечества. И ты смеешь опустошать страну, в которой рожден и воспитан? При всем твоем ожесточении, как мог ты не укротить гнева, вступивши в наши пределы? Как мог, увидев Рим, не сказать сам себе: в сих стенах мой дом, мои боги, мать моя, жена, дети? Когда б не произвела я тебя на свет — Рим не был бы в опасности; когда б не имела я сына — умерла бы свободною в свободному отечестве! Твой поступок для тебя самый посрамительный, а для меня самый бедственный. Но что бы со мною ни случилось, мне страдать недолго! Подумай о судьбе жены, о судьбе детей — их ожидают или преждевременная смерть, или всегдашняя неволя». — Жена и дети бросились на шею Кориолана. Он повелел отступить своим вольскам от Рима. Т. Лив. Кн. 2. Глава 10.
Кампанец Пакувий убедил сограждан своих сдать Аннибалу Капую. Аннибал, вступивши в город, ужинал у Пакувия; к ужину приглашены были трое кампанцев, в числе коих находился Пакувиев сын Перолла, который предан был римлянам, и всегда держал их сторону: Аннибал, по просьбе отца, простил его. Все прочие за ужином веселились, один Перолла был задумчив и мрачен. — После ужина Пакувий пошел в сад; Перолла последовал за ним, и объявил ему свой умысел против Аннибала.
Перолла. Родитель, я намерен тебе открыть тайну — хочу загладить проступок наш пред владетельным Римом, в рассуждении преданности нашей Аннибалу, и доставить кампанцам большее уважение и милость, нежели какими они пользовались прежде.
Пакувий. Какая тайна?
Перолла. (Показывая меч, скрытый под платьем его) Кровью Аннибала хочу утвердить союз наш с римлянами.
Пакувий. О, Перолла! Не делай отца свидетелем такого поступка, который сам по себе законопреступен, а по следствиям для тебя гибелен. — Заклинаю тебя священными правами природы — не покушайся на сие злодеяние.
Давно ли обязались мы с Аннибалом самыми торжественными клятвами? Давно ли оказали ему знаки ненарушимой дружбы? И не успев с ним расстаться, вооружим ли на него руки, данные ему в залог верности? Неужели стол сей, к которому, по снисхождению Аннибала, приглашен ты был с прочими кампанцами — неужели, говорю, стол сей оставил ты с тем, чтоб обагрить его кровью гостя? — Я мог упросить Аннибала за моего сына, ужели не могу упросить моего сына за Аннибала?
Но пренебрежем все священное: и верность, и Богов, и человечество! Дерзнем на всякое злодейство, если только не сопряжена с ним наша погибель!
Ты один хочешь напасть на Аннибала! Но вообрази тысячи его окружающих, вообрази тысячи взоров, на него устремленных, тысячи рук, готовых для его защиты. Думаешь ли, что воины его спокойно станут смотреть на безрассудную твою дерзость? Устоишь ли против одного взора Аннибалова, против того страшного взора, которого не могут сносить целые легионы, перед которым трепещут римляне?
Но пусть будет он один, беззащитен — и тогда осмелишься ли поразить отца своего, когда он прикроет его собою, когда он станет между им и твоим кинжалом? Чрез грудь мою только можешь достигнуть до груди Аннибала.
Сын, оставь теперь ужасное свое предприятие — после будет поздно. О, когда бы просьба моя имела столько же силы над тобою, сколько за тебя была убедительна!
Перолла. Приношу в жертву отцу любовь, которою обязан я отечеству! Жалею о твоей участи, родитель! Предав отечество, тройное ты сделал преступление: ты виновен, что оно изменило римлянам; ты причиною, что поддалось оно Аинибалу; ты теперь воспрепятствовал ему опять возвратиться к Риму. Отечество! Отечество!.. прими меч сей, меч, которым хотел я тебя спасти! Отец исторгает его из рук сына!
1 Издатель Вестника просит почтенного переводчика и вперед украшать его журнал подобными отрывками.
Ливий Т. Образцы красноречия древних / Речи из Тита Ливия; С латинскаго Ф.Серязевский // Вестн. Европы. — 1808. — Ч. 40, N 15. — С. 207-212.
- ↑ В подлинном стоит: Longus post me ordo est potentium idem decus. За мною длинный ряд героев, ищущих той же славы; известно, что Муций, которому Порсенна грозил пыткой, положил руку в огонь, и не изменяясь в лице смотрел, как она горела.