Литературная заметка
По поводу книги С. Свириденко «На Севере. Повесть из далекого прошлого северных германских племен»
Может ли русский писатель-художник в наше время заинтересоваться темой, отделенной от современности полутора-тысячелетиями? – в наше время борьбы всех против всех, когда каждый вопрос – политический, социальный, художественный – превращается в своего рода «Путиловскую сопку», вокруг которой кипит, с переменным успехом, отчаянный бой; когда явления окружающей действительности преисполнены такого жгучего интереса, что взор оторвать от них не может? От художника мы привыкли ожидать особенно чуткой отзывчивости на явления жизни, и, при наличных условиях действительности, задачи и темы, лежащие вне «злободневности», представляются нам несвоевременными: слишком назойливо навязываются нам эти злободневные темы и жизнью, и литературой, ее отражающей. Над нами навис какой-то кошмар, и наша литературная молодежь бьется в тисках и политической «злобы дня», ища выход из нее, иногда – своеобразными попытками выворотить старый запрос наизнанку, иногда – придумывая искусственно новые вопросы, не подготовленные жизнью. Отсюда – особого рода конвульсивность нашей молодой литературы, заразительно действующая и на читателей, которые все более отвыкают от зрелой, самодовлеющей красоты и нередко находят удовлетворения лишь в корчах больной художественной фантазии.
Нужны большая независимость и большая смелость, чтобы в такой момент выступить с книгой, подобной том, которая служит предметом нашей заметки.
«Повесть из далекого прошлого северных германских народов»… Действительно далекого прошлого, и не нашего, а чужого. Действие происходит приблизительно в VI веке по Р. Х., в южной Норвегии. Бытовая обстановка – младший период железного века. Широкий морской ландшафт, тихий фьорд, глубоко врезывающийся в материк; строгие, грозные прибрежные скалы, о которые разбивается волна; за ними – глухой хвойный лес, почти еще девственный: к нему проходит, извиваясь, лишь узкая лесная тропа. Где-то дальше, в глубине леса усадьба знатного норвежского барина. Но рассказ туда не заглядывает; он прикреплен к прибрежным скалам фьорда и обращен лицом к морю, за которым живет разбойничий народ суоми – финны: на них готовит поход Гаральд со своей дружиной.
Вот сурово-простая декорация повести. И так же сурово-проста и фабула рассказа. Пишущий эти строки должен сознаться, что он при чтении этой бесхитростной повести глубоко наслаждался, отдыхая на ней от «Саниных», «Навиьх чар» e tutti quanti, широкой грудью вдыхая здоровый морской воздух Норвегии, которым повеяло на него от этой маленькой, изящно изданной книги.
Как могла появиться такая книга рядом с альманахами «Шиповника» и их родичами, владеющими ныне книжным рынком? Спокойный островок в бушующем море нашей литературы. Я боюсь, как бы волны этого моря не поглотили его; хотелось бы отметить его существование и указать на него нашей читающей публике, как на место отдыха и покоя.
Как историку литературы, мне навязываются параллели и влияния. Вспоминается, прежде всего, Феликс Дан и его рассказы из далекого прошлого германских племен; влияние его на нашего автора несомненно. Вспоминаются «Нибелунги» Вагнера и их центральный герой Сигурд, имя которого повторяется и в нашей повести. Вспоминается, наконец, Эдда, с ее грубыми, но сильными поэтическими аккордами. Среди этих образов и тем воспитывалась фантазия нашего автора. Но то, что они могли дать и фактически дали ему, все это претворилось в его душе в строгое цельное настроение; оно стало своим, родным. Наша повесть – не подражание, а акт самостоятельной творческой мысли, ярко сказывающейся на всем протяжении рассказа.
Автор добросовестно изучил ту эпоху, которую он взялся изобразить. Декоративная часть и все детали житейского обихода, детали археологические – верны и точны до мельчайшей мелочи. Автор хорошо знает и древне-норвежский, точнее, исландский язык и иногда, очевидно увлекаясь, несколько злоупотребляет этим знанием, внося в свой рассказ слов, непонятные неподготовленному читателю. Так, описывая на стр. 143 берег фьорда, где происходит действие рассказа, он заявляет, что здесь «фйара местами совсем исчезала». К счастью, он не поясняет в подстрочном примечании, что фйара на старо-исландском языке означает узкую песчаную полосы, открывающуюся во время морского отлива между скалами и водой, и читатель, пожалуй, сам догадается, в чем тут дело. Норвегию автор называет правильным древним именем Норегр, а Швецию – землей Свитйода. Правда, эти мелкие штрихи придают повести своеобразную couleur locale. Но всегда ли поймет их наш читатель?
Спешу, однако, оговорится: все эти археологически, в широком смысле слова, детали отнюдь не выдвигаются на первый план. Автор пользуется археологией лишь постольку, поскольку это необходимо для художественных целей его рассказа, с большим тактом и умением. И это одно уже лишает его повесть одиозного характера «археологического романа». Но раз зашла речь об этом, не могу не воспользоваться своим правом критика, чтобы упрекнуть автора в некоторых мелких промахах в этой области. Кйартан – не скандинавское, а кельтское имя, и «Свен, сын Кйартан» - сочетание невозможное в Швеции VI века. Не совсем последователен автор в транскрипции скандинавских имен: он пишет Гильдибранд, Гаральд, но Тормодр, Исульфр, сохраняя р именительного падежа.
Все это, однако, мелочи, и для оценки рассказа, как такого, никакого значения не имеют. Повторяю, вся археология играет скромную служебную роль, а центр тяжести интереса лежит не на ней, а на людях, которые живут, действительно живут, любят и ненавидят, и бьются в этом рассказе. Это не наши современники, переодетые в костюм VI века, - как в огромно большинстве «исторических» романов. Нет, они живут своей особой жизнью, стародавней, простой и грубой. В этом отношении рассказ превосходно выдержан от начала и до конца, и ни одного звука нашего времени не долетает до берегов тихого фьорда. В этом-то и заключается своеобразная прелесть повести, в этом и отдых для нашего брата, замученного декаденством. Подлинная по содержанию и настроению древняя сага, задуманная как бы современником событий, но переданная со всем мастерством нашей повествовательной техники, прошедшей вековую школу и изощренной в приемах реалистического искусства, - вот что, в конце концов, представляет из себя наш рассказ. Автор проникся духом времени настолько, что он с явным, нескрываемым наслаждения посвящает описанию ночного морского боя целых 40 страниц (180-220), мастерски проведенных, захватывающих читателя постепенно возрастающим напряжением, ни н минуту не ослабевающим. При чтении их мне припомнилось описание битвы, в которой пал святой Олаф в бессмертной Heimskringla. Это – несомненно лучшая часть книги. А наряду с этим – не мене стильно описание бури (стр. 121 – 126), для которого краски взяты почти исключительно из песен «Эдды».
Отчетливо продуманы и глубоко прочувствованы также простые, грубоватые и хрустально-чистые фигуры действующих лиц. В центре – любимец автора, сильный и светлый Сигурд, смотрящий на жизнь наивными глазами ребенка и находчивый только в бою, когда в этом исполине с большой детской душой вдруг просыпается беззаветная отвага героя; и его жена, валькирия Загвард, ярко оттеняющая более сложную женскую фигуру при всем бесхитростном героизме ее внешнего облика. Против них – Легьяльде, злой гений рассказа, скальд, с многосложной психикой, понятной только Зигвард, презирающий этих грубых простецов и в тайниках души преклоняющийся перед их простым величием. Вокруг этих центральных фигур группируются все остальные – старик Гильдибранд (наименее самостоятельный тип рассказа, взятый, скорее всего из Феликса Дана), Гаральд, Торбйорн и другие. Все живые люди, несколько однообразно, но все же индивидуализированные каждый по-своему.
Пересказывать содержание повести мы не станем. Пусть читатель сам прочтет ее. Думается нам, что он не раскается в этом.
Ф. Браун
|
Это произведение находится в общественном достоянии в России. Произведение было опубликовано (или обнародовано) до 7 ноября 1917 года (по новому стилю) на территории Российской империи (Российской республики), за исключением территорий Великого княжества Финляндского и Царства Польского, и не было опубликовано на территории Советской России или других государств в течение 30 дней после даты первого опубликования. Несмотря на историческую преемственность, юридически Российская Федерация (РСФСР, Советская Россия) не является полным правопреемником Российской империи. См. письмо МВД России от 6.04.2006 № 3/5862, письмо Аппарата Совета Федерации от 10.01.2007. Это произведение находится также в общественном достоянии в США, поскольку оно было опубликовано до 1 января 1929 года. |
|