А. П. Чехов. «В сумерках». Очерки и рассказы
Серия «Литературные памятники»
М., "Наука, 1986
В сумерках. — Очерки и рассказы Ан. П. Чехова <…> (Петербургская газета, 1887, № 248, 10 сентября)
В сумерках. Очерки и рассказы А. Чехова. С.-Петербург, 1887 (Правительственный вестник, 1887, № 197, 12 сентября)
В сумерках. (Очерки и рассказы) Ан. П. Чехова <…> (Русская мысль, 1887, № 10)
Н. Ладожский (В. К. Петерсен). Плоды мгновенных впечатлений (Санкт-Петербургские ведомости, 1887, № 306, 6 ноября)
Ан. П. Чехов. В сумерках. Очерки и рассказы. СПб., 1887 (Наблюдатель, 1887, № 12)
А. Кузин. Академическая критика и молодые таланты (Колосья, 1888, № 11)
Ан. П. Чехов. В сумерках. Очерки и рассказы. Изд. 4-е. СПб., 1890 г. Ц. 1 р. (Книжный вестник, 1890, № 8)
На днях вышедшая книга рассказов Ан. П. Чехова заслуживает не беглой заметки, а серьезной критической статьи. Настоящий сборник — второй крупный шаг молодого талантливого беллетриста по литературному пути (первый сборник очерков г. Чехова вышел в прошлом году под названием «Пестрые рассказы»). Литературная манера, г. Чехова знакома нашим читателям по рассказам его, помещенным в нашей газете под псевдонимом А. Чехонте1. В сборнике «В сумерках» помещены крупные рассказы г. Чехова. От них веет правдивой жизненностью, искренностью чувства, пластичностью образов и красотой поэтических описаний природы. Г-н Чехов несомненно поэт, хотя и пишет прозой, — более поэт, чем иные патентованные стихослагатели. Прочтите, например, рассказ «Святою ночью». Описание снежной метели в рассказе «Ведьма» напоминает лучшие из описаний Диккенса. Двумя-тремя штрихами г. Чехов умеет нарисовать картину, передать настроение, разбудить чувство. Вот, например, описание летнего рассвета (из рассказа «Агафья»): «Я видел, как звезды стали туманиться и терять свою лучистость, как легким вздохом пронеслась по земле прохлада и тронула листья просыпавшихся ив…»
Вы взяли это описание наудачу. А вот вам описание заката: «За бугром догорала вечерняя заря. Осталась одна только бледно-багровая полоска, да и та стала подергиваться облачками, как уголья пеплом». В таком описании виден большой художник слова!
Затем отличительная черта таланта г. Чехова, это — гуманность. Рассказы его проникнуты сердечной теплотой. В последнем бродяге г. Чехов умеет открыть и изобразить сторону глубоко человеческую, вызывающую симпатию в сострадание.
Конечно, есть у молодого беллетриста и слабые стороны. К ним нельзя не отнести некоторое стремление автора к чисто чувственным изображениям («Ведьма», «Несчастье»..). Играть на чувственной струнке — легче всего. Но такая игра недостойна глубокого и симпатичного таланта.
Нам остается пожелать одного: чтобы г. Чехов, помимо срочной литературной работы, невольно, вызывающей некоторые промахи, неотделанность, недоговоренность, собрал бы свои силы для крупного художественного произведения. Пора ему занять место по достоинству среди наших молодых беллетристов, взявших свои литературные позиции не столько талантом, сколько храбростью…
Вышедшая на днях небольшая книжка рассказов А. П. Чехова заметно выделяется по своим литературным достоинствам из массы произведений современной беллетристики. Шестнадцать маленьких очерков, помещенных в этом сборнике, обнаруживают в авторе дарование, не лишенное свежести и некоторой оригинальности. Все эти картинки, взятые из действительной жизни, отличаются реальною правильностью рисунка, но это не тот грубый реализм, который в слепой погоне за натурою уклонился от всяких следов художественности.
В очерках г. Чехова есть правда, но она не приносится в жертву какой-нибудь преднамеренной тенденции и не претендует на фотографическую точность. Все его рассказы представляют как бы легкие наброски мелочных случаев и силуэты более или менее обыкновенных лиц, но все они задуманы своеобразно и выполнены бойко и грациозно. Некоторые очерки отличаются художественностью и напоминают картинки из «Записок охотника», хотя по содержанию вовсе не могут считаться подражанием Тургеневу. Весьма характерен, между прочим, рассказ «Святою ночью», где автор описывает заутреню в Светлое Воскресенье в одном монастыре Полтавской губернии1 и свою беседу с послушником, перевозившим богомольцев на пароме через реку. Симпатичная личность этого монаха и его теплый рассказ о любимом старце-иеродиаконе, скончавшемся в эту ночь, переданы с большою правдою и искусством. Наконец, все вообще статьи, вошедшие в настоящую книжку г. Чехова, чужды рутины и читаются легко, с неослабевающим вниманием. Цена этой книжки, изданной А. С. Сувориным, 1 рубль.
Мы уже отметили симпатичный талант этого молодого писателя, давая отчет о первом выпуске его произведений, появившихся в печати около года назад под заглавием «Пестрые рассказы»1. Теперь мы почти ничего не можем прибавить к высказанному нами тогда. По-видимому, автор не сделал ни шага вперед. Его мелкие рассказы, оставаясь, по большей части, симпатичными и легкими, не дают нам повода заключить о развитии его литературных сил. На лучший конец можно сказать, что г. Чехов не пошел и назад, --не начал еще исписываться и повторяться. В лежащей перед нами книжке следует признать лучшим рассказ под заглавием: «В суде». Автором передан случай, быть может, прямо взятый из действительной жизни, по крайней мере, весьма возможный в действительности и крайне тяжелый. Дело вот в чем: обвинялся на суде старик-крестьянин в убийстве жены. Предварительное следствие произведено небрежно: некоторые свидетели не допрошены, факт принадлежности топора обвиняемому не установлен. Обвиняемый же, отрицая свою виновность, ссылается именно на то обстоятельство, что у него и топора-то не было, а найденный на месте преступления топор не ему принадлежит.
« — Был у меня топор, — говорит обвиняемый, — словно как будто поменьше, да сын потерял, Прохор. Года за два перед тем, как ему на службу идтить, поехал за дровами, загулял с ребятами и потерял…
— Хорошо, садитесь!
Это систематическое недоверие и нежелание слушать, вероятно, раздражили и обидели Харламова. Он замигал глазами и на скулах его выступили красные пятна.
— Как перед богом! — продолжал он, вытягивая шею. — Ежели не верите, то извольте сына Прохора спросить. Прошка, где топор? — вдруг спросил он грубым голосом, резко повернувшись к конвойному солдату. — Где?..
Это было тяжелое мгновенье! Все как будто присели или стали ниже… Во всех головах, сколько их было в суде, молнией блеснула одна и та же страшная мысль, мысль о могущей быть роковой случайности, и ни один человек не рискнул и не посмел взглянуть в лицо солдата. Всякий хотел не верить своей мысли и думал, что он ослышался.
— Подсудимый, говорить со стражей не дозволяется! — поспешил сказать председатель.
Никто не видел лица конвойного, и ужас пролетел по зале невидимкой, как бы в маске. Судебный пристав тихо поднялся с места и на цыпочках, балансируя рукой, вышел из залы. Через полминуты послышались глухие шаги и звуки, какие бывают при смене часовых.
Все подняли головы и, стараясь глядеть так, как будто бы ничего не было, продолжали свое дело».
Картина суда проходит перед читателем, как живая; весь ужас рассказанного заставляет «как бы присесть или стать ниже»… перед роковою случайностью, перед возможною житейскою нелепостью… И вот такие-то нелепицы жизни автор схватывает на лету с тонким пониманием, с уменьем несколькими штрихами заставить читателя понять и почувствовать то именно, что перечувствовал сам автор по поводу случая, который сам по себе проскальзывает в жизни незамеченным, как заурядная мелочь. Необыкновенно живое и сильное впечатление производит рассказ «Мечты», или еще — «Кошмар». Автор жил в деревне, близко видел крестьян, сходился с ними и отлично умеет передать характерные особенности их быта, склада понятий и речи. В этом отношении рядом с только что названным рассказом можно поставить рассказ, озаглавленный: «Агафья». В очерке «Ведьма» г. Чехов в не менее живых образах представляет заштатного дьячка и его молодую, красивую жену, которую муж считает ведьмой. Очень хороши рассказы, в которых действующими лицами являются дети, как, например, «Дома» и «Событие». Из шестнадцати рассказов, помещенных в книжке, мы уже назвали семь и к ним должны прибавить еще один — «Несчастье», в котором опять-таки наталкиваемся на нелепую случайность, разрушающую семейный очаг — «ни за что, ни про что», как говорится. Остальные восемь рассказов слабее перечисленных нами, и между ними есть некоторые, которые мы находим натянутыми и деланными, каковы: «На пути», «Враги», «Беспокойный гость»… Но и в самых слабых произведениях г. Чехова видно теплое чувство, любовь к человеку, и это-то, в особенности, привлекает к автору все наши симпатии.
<…> Большую противоположность автору «Гордиева узла» и «Идиллии» составляет г. Чехов, о первых рассказах которого я также имел случай говорить в нашей газете2. Первый его сборник, под заглавием «Пестрые рассказы», представлял собрание всего написанного г. Чеховым до 1885 года, не разделяя дурного от хорошего; ныне же выпущенная небольшая книжка «В сумерках» содержит только 16 рассказов, но зато все большого и неоспоримого достоинства. Эти-то рассказы преимущественно заслуживают названия «плодов мгновенных впечатлений» и представляют безусловную оригинальность, созданную нашим временем.
Некоторые из помещенных в сборнике рассказов представляют сложные романы, сжатые на нескольких страницах и производящие, тем не менее, довольно цельное впечатление. Таков, например, рассказ «На пути», где перед читателями вырастает фигура русского Дон-Кихота, пожалуй Рудина (но гораздо более глубокого по психии) и вспыхивает и угасает любовь к нему хорошей девушки. Обе фигуры выходят совершенно рельефно, правдиво, страстно написанными, но их роман возникает и гаснет на протяжении всего полустраницы.
Весьма хорош рассказ «Враги», задевающий целую психологическую область и почти дающий ей разрешение. У врача только что умер единственный сын от дифтерита, и он находится под влиянием глубокой тоски, усталости и огорчения. В эту минуту за ним приезжает богатый барин из деревни и приглашает на практику, говоря, что его любимая жена умирает. Врач не едет, отговариваясь тем, что у него до того устали и напряжены нервы, что он не в силах исполнить свою обязанность. В конце концов, однако, он едет за 13 верст. Мысли его совершенно порабощены собственным горем. По дороге он просит своего мучителя отпустить его, но тот этому не внемлет и привозит доктора к себе. Но тут оказывается, что его умирающая жена бежала во время его отсутствия из дома с любовником. И вот перед вами положение. Убитый горем плебей-доктор и столь же убитый позором барин, не слушающие один другого, озлобленные и не желающие ничего понять, и тем более ничего простить. Происходит ужасное объяснение, безбожное с той и с другой стороны, и с той и с другой стороны вполне бесчеловечное. Все это написано удивительно резко, широкими штрихами, и вводит вас в сферу жгучей трагедии. Рассказ еще потому производит особенно сильное впечатление, что читателю негде поместить свои симпатии. Конечно, жаль доктора, и его гнев понятен, когда он бросает в лицо так неожиданно и позорно обманутого мужа слова:
— Позвольте, как же это? У меня умер ребенок, жена в тоске одна на весь дом… сам я едва стою на ногах, три ночи не спал… и что же? Меня заставляют играть в какой-то пошлой комедии, играть роль бутафорской вещи! Не… не понимаю!
В это время доктора действительно жаль, как незаслуженно оскорбленного. Но он идет далее, и когда Абогин (имя барина), не замечая трагического положения доктора, продолжает свою горькую повесть, то доктор кричит ему:
— Зачем вы все это говорите мне? Не желаю я слушать! Не желаю! Не нужны мне ваши пошлые тайны, черт бы их взял! Не смеете вы говорить мне эти пошлости! Или вы думаете, что я еще недостаточно оскорблен? Что я лакей, которого до конца можно оскорблять? Да? Зачем вы меня сюда привезли? Если вы с жиру женитесь, с жиру беситесь и разыгрываете мелодрамы, то причем тут я? Что у меня общего с вашими романами? Оставьте меня в покое! Упражняйтесь в благородном кулачестве, рисуйтесь гуманными идеалами, играйте (доктор покосился на футляр с виолончелью), играйте на контрабасах и тромбонах, жирейте как каплуны, но не смейте глумиться над личностью! Не умеете уважать ее, так хоть избавьте ее от вашего внимания.
С этих слов доктора уже совсем не жаль, и он своею грубостью заставляет читателя перенести свое сочувствие на его противника.
Комментируя эту безобразную сцену между двумя невинно страдающими, автор говорит:
«Никогда в жизни, даже в бреду, они не сказали столько несправедливого, жестокого и нелепого. В обоих сильно сказался эгоизм несчастных. Несчастные эгоистичны, злы, несправедливы, жестоки, и менее чем глупцы способны понимать друг друга. Не соединяет, а разъединяет людей несчастье, даже там, где, казалось бы, люди должны быть связаны однородностью горя, проделывается гораздо больше несправедливостей и жестокостей, чем в среде сравнительно довольной».
В общем рассказ оставляет после себя подавляющее впечатление случая, способного испортить людей навсегда, что и подчеркивает автор в последних строчках своего произведения.
4.
правитьЯ остановился подробнее на «Врагах» не потому, что считаю этот рассказ лучшим в сборнике г. Чехова, но именно потому, что он по содержанию своему допускал развитие гораздо более подробное, чем то, которым ограничился наблюдатель мгновенных впечатлений. С точки зрения архитектоники и художественной меры, этот рассказ оставляет еще многого желать.
Зато в художественном отношении очень недурны рассказы: «Мечты», «Недоброе дело», «Ведьма», «Панихида» и «Агафья». Во всех, можно сказать, содержание вполне заполняет форму и чрезвычайно тесно с нею слито. Во всех горит искра человеколюбия, водящего рукою автора, не желающего рисовать людей хуже, каковы они на самом деле. Во всех способность первоклассного литератора-пейзажиста выступает наружу с силою и красотою очевидною. К этому же циклу рассказов, очень милых по своей тонкости, надо отнести и последний рассказ сборника, «Святою ночью», рисующий нам образ монаха-поэта, кроткого, незлобивого и бесконечно печального. Пейзаж и здесь играет выдающуюся и первенствующую роль, придающую поэтическому содержанию артистическую рамку.
Заканчивая этим речь о «плодах мгновенных впечатлений», я позволю себе резюмировать, что разница между г. Щегловым и г. Чеховым выражается в том, что первый если светит, то отраженным светом, получаемым извне, второй же издает свой собственный свет, так как произведения г. Чехова достаточно оригинальны положениями, мотивировкою и общею художественною архитектурою их внешней формы.
Г-н Чехов — писатель последней, новейшей формации, человек восьмидесятых годов. Нам уже приходилось отдавать отчет о двух первых сборниках его рассказов1. Первый, изданный им под полупсевдонимом Чехонте, заключал в себе очерки театрального мира2, — к которому, как кажется, принадлежал автор, — и доказывал в нем несомненный, хотя еще не развившийся и не установившийся талант. Второй сборник, вышедший в прошлом году, под названием «Пестрые рассказы», в общем составлял, к сожалению, шаг назад. Талант по-прежнему высказывался в некоторых очерках, но большинство их было написано, как видно, на скорую руку, для наполнения еженедельного, да еще юмористического журнала, — а кто же не знает, какова наша подцензурная юмористика. Тяжелая необходимость скорописания и многописания ярко высказывалась в этих слабых, незаконченных, неотделанных набросках. Можно было усомниться в том, разовьется ли это дарование, не сойдет ли автор в цех борзописцев, подававших надежды, но не оправдавших их. По счастью, автор не пал под гнетом мелкой прессы и начал печататься в более читаемых органах. Чаще всего очерки его помещались в «Новом Времени», и вышедший теперь сборник состоит, большею частью, из статей, помещенных первоначально в этой газете, только дополненных и исправленных, как рассказ «На пути», лучший и самый обширный из всех 16-ти рассказов сборника, хотя и не превышающий 30-ти страниц. Но в нем так хорошо и рельефно очерчен тип русского неудачника с теплым сердцем и безалаберной головою, как не удавалось его изобразить на сотне страниц более опытным беллетристам. Такою же сжатостью и точностью отличаются рассказы: «Ведьма», где особенно выдается трагикомическая личность дьячка, считающего ведьмой свою молодую гульливую жену; «Мечты» — мастерская характеристика бродяги, не помнящего родства; «Верочка» — тип провинциалки, полюбившей холодного петербуржца; «Панихида», где деревенский лавочник просит помянуть «за упокой его дочь, блудницу Марию»; «Дома» — где прокурор старается, но очень неудачно, объяснить своему маленькому сыну, почему не следует лгать и красть. Рассказ «В суде» изображает верно канцелярски-апатические отношения суда к подсудимым, но содержание рассказа скомкано и темно. «Недоброе дело» и «Беспокойный гость» — простые анекдоты, но очень живо рассказанные; в «Пустом случае» — опять недурной тип прогоревшего помещика, бестолкового, но доброго и честного. «Несчастье» — этюд женского сердца, увлеченного к падению любовью сильной натуры, хотя бедная замужняя женщина и не разделяет сначала этой любви, убивающей ее семейное спокойствие. В «Событии» автор рисует тины детей так же удачно, как взрослых. «Агафья» — изображение грубой, животной, но верно обрисованной страсти в нашем простонародье. «Враги» — полный драматизма рассказ о столкновении двух семейных несчастий: смерти ребенка и бегства жены. В очерках «Кошмар» и «Святою ночью» выведены художественные типы бедного сельского священника и монаха. Во всех этих рассказах г. Чехов является не только психологом и тонким наблюдателем, но и настоящим художником. Его описания природы довольно картинны, поэтичны и несколько напоминают манеру Тургенева. Отделка подробностей — старательна. Русская литература будет ждать от г. Чехова более обширного и серьезного произведения.
При Академии наук существует отделение русского языка и словесности, которое ежегодно выдает так называемые пушкинские премии в поощрение писателям за их выдающиеся труды. В текущем году этой премии, в сумме 500 р., удостоен был молодой писатель Ан. П. Чехов, который в течение пяти-шести лет не терял даром времени и писал настолько неутомимо, что, кроме сборника, название которого стоит в заголовке настоящей заметки, мог выпустить еще два сборника, причем один даже в двух томах; это — «Пестрые рассказы», выпущенные в 1885 г., и «Рассказы», изданные в конце прошлого года1.
Таким образом, мы видим, что перед нами стоит писатель уже с выработавшейся литературною физиономиею, которого, конечно, можно судить не по одному его рассказу, не по одному томику его произведений, а по всей его пятилетней литературной деятельности. Поэтому нам невольно бросается в глаза то обстоятельство, которое имело место при оценке таланта Ан. П. Чехова академическою критикою: она разобрала г. Чехова только по сборнику «В сумерках» и пришила к нему известный критический ярлык только по десятой части того, что было им написано. Мало того, произошел такой даже курьез, что Ан. Чехову академическою критикою было приписано то, что в действительности принадлежит его брату, Ал. Чехову2.
Уже это одно бросает тень сомнения на правильность академической оценки, хотя том произведений г. Чехова, разобранный сначала академиком А. Ф. Бычковым, вслед за тем подвергался всестороннему рассмотрению в особой комиссии, в которой, кроме четырех членов отделения, заседали и лица, более причастные к современной литературе, чем представители академической критики: К. Н. Бестужев, А. Д. Галахов, А. А. Голеиищев-Кутузов и Д. В. Григорович3.
Как и следовало ожидать, академическая критика оказалась всецело основанною на следующем немудреном правиле: «с одной стороны нельзя не сознаться, хотя надо признаться»4. В самом деле, что мы читаем в отчете отделения русского языка и словесности по отношению к Ан. П. Чехову? А вот что: «книга А. П. Чехова, — говорит отчет, — содержит в себе 16 рассказов, которые, как и прежде изданные тем же автором, небольшого объема, и в них точно так же виден несомненный талант в изображении картин природы и бытовых сцен, а иногда даже в художественной выдержанности характеров действующих лиц; замечается искусство нередко одною чертою дополнить картину, сообщить читателю то, что происходило между действующими лицами далее того момента, о котором идет речь. Но тем не менее нельзя не пожалеть, что дарование автора употреблено на такие незначительные вещицы, которые более или менее носят следы случайности, в которых чувствуется, что он передает то, что попалось ему на глаза, что остановило его внимание в рассказе того или другого лица. Лучшие по достоинству из рассказов те, которые имеют сравнительно больший объем».
Сводя итог тому «всестороннему» анализу проиеведений и таланта Ан. П. Чехова, академическая критика приходит к заключению, что «книга под заглавием „В сумерках“ свидетельствует о несомненном таланте г. Чехова; в рассказах, в ней помещенных, много наблюдательности и искренности; выведенные в них лица отличаются жизненною правдою; встречаются между рассказами и художественно исполненные, но также деланные и придуманные, растянутые и бессодержательные; язык живой и правильный, хотя иногда попадаются неточные и неправильные выражения».
Таким образом мы видим, что представители академической критики своим научно-критическим скальпелем расчленили и произведения г. Чехова (хотя частью и не его), и его талант на самые мелкие составные части, отметив в отдельности, какова, на их взгляд, та или другая составная часть. Но ведь дело критики, а тем более академической, — не один только детальный анализ таланта, но и синтез, объединение тех отдельных впечатлений и суждений, которые были получены при анализе. Между тем эта-то сторона критической задачи и отсутствует в том определении таланта Ан. П. Чехова, которое сделано академической критикой: она разрезала г. Чехова на кусочки, да так и оставила все эти кусочки в общей кучке, предоставив самому читателю разобраться в этом хаосе.
Это снова вселяет сомнение в правильности академической оценки произведений и таланта г. Чехова. Обращаясь же к частному определению академической критикою характерных черт произведений и таланта г. Чехова, мы снова впадаем в недоразумение. Прежде всего нас поражает прием оценки. «Лучшими по достоинству рассказами, — говорит академическая критика, — являются те рассказы, которые имеют сравнительно больший объем». И тут же, рядом поясняется, что «нельзя не пожалеть, что дарование автора употреблено на незначительные вещицы». Таким образом, академическая критика берет мерилом оценки достоинств того или другого произведения главным образом величину этого произведения. Но недаром же русский народ выработал меткую пословицу: «велика Федора, да дура; мал золотник, да дорог».
Ведь сами же академические критики говорят, что г. Чехов способен одною чертою дополнить картину, сообщить читателю то, что происходило между действующими лицами ранее того момента, о котором идет речь. Вот это-то достоинство таланта и дозволяет г. Чехову ограничивать размеры своих произведений незначительностью объема, что делает его произведение художественнее и важнее многоважных романов различных гг. Боборыкиных5 и tutti quanti[1], которые вам подробно опишут, и как устроена кухня, где готовится обед герою романа, и в каком порядке он ест блюда за столом, и даже что происходит, когда герой спит. Ничего этого вы не найдете у г. Чехова, и благо ему, потому что его произведения, благодаря незначительности своего объема, производят более сильное впечатление, заключая в себе теплоту и яркость изображения с верностью действительности.
Другой недостаток в произведениях и таланте г. Чехова академическая критика усматривает в том, что он передает то, что попалось ему на глаза, что остановило его внимание в рассказе того или другого лица. Но неужели же представители академической критики желают, чтобы г. Чехов передавал в своих произведениях только то, что ему не попадалось на глаза, что не останавливало его внимание? Выставлять подобного рода требования — значит не понимать сущности и задач художественного творчества. Ведь вся суть творчества и состоит в том, что художник из всего того, что он видит и слышит, выбирает более рельефные, наиболее остановившие его внимание черты и затем уже, соединяя их вместе, создает картину той или другой стороны окружающей его жизни. Представьте же теперь себе, что было бы, если бы г. Чехов вздумал последовать требованиям академической критики и стал бы творить помимо действительности. Не говоря уже о том, что в его произведениях рисовался бы совершенно чуждый нам мир, не имеющий для нас никакого значения, но эти произведения не были бы удовлетворительны и в художественном отношении, потому что, по законам изящного, всякого рода сочетания хороши только тогда, когда они естественны, когда они подсказываются жизнью, не противоречат ей.
Да, наконец, если мы эту «случайность», в которой академическая критика обвиняет г. Чехова, будем понимать в том смысле, что Ан. П. Чехов не берет для своих картин более выдающихся явлений окружающей жизни, не сортирует их по их относительной важности, а описывает то, что попадается ему под руку, то, во всяком случае, не представителям академической критики обвинять в том г. Чехова. Они сами, устами H. H. Страхова, заявляли, что всякое искусство должно иметь отвлеченный интерес самого искусства6, проводили теорию искусства для искусства; а при таком взгляде художник имеет право рисовать все, что угодно, без различия относительной важности изображаемых явлений, было бы только изображение художественно. Для такого художника нужна только художественная перспектива, а не общественная.
Но дело в том, что г. Чехова нельзя упрекнуть в отсутствии сравнительной оценки тех явлений, которые он берет темою для своих произведений, он создал себе известную отрасль в изображении жизни и твердо держится установленных рамок. Его задача состоит в том, чтобы подметить человеческие черты личности даже там, где с первого взгляда кажется, что в данном субъекте замерло все человеческое и он обратился или в автомата или в зверя.
Да, г. Чехов описывает маленьких людей, и в буквальном и в переносном смысле! Но ведь и Гоголь описывал «маленького» человека — Акакия Акакиевича в своей «Шинели», которая, однако, теми же представителями академической критики считается классическою вещью; покойный Достоевский прославился в начале своей литературной деятельности своими «Бедными людьми», которые являются историею о «маленьких» человечках, на которых представители академической критики не обратили бы внимания, если бы встретили их на улице. Задача художника и состоит в том, чтобы привлечь внимание общества к таким людям, дать им возможность понять их внутренний мир, показать из-под покрывающей их коры, созданной условиями жизни человека, существо, созданное по образу и подобию божию. Эту задачу г. Чехов исполняет вполне добросовестно, и в этом заключается достоинство и главное качество его таланта.
Непритязательным рассказам А. П. Чехова посчастливилось. «В сумерках» появляются четвертым изданием. В этих очерках рассказ «Кошмар» удачно рисует положение духовенства в русском селе. Любопытен рассказ «В пути», где герой А. П. Чехова проповедует, что «несчастные эгоистичны, злы, несправедливы, жестоки и менее, чем глупцы, способны понимать друг друга», что «не соединяет, а разъединяет людей несчастье» (с. 232). Но нередко содержание рассказов — простая фотография, безыдейная, скучная.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьВ «Дополнения» не включены некоторые другие, короткие, непринципиальные и по большей части анонимные отзывы о сборнике «В сумерках», как, например: «Книжный вестник», 1891, № 9, с. 339—340, рецензии на тома издания А. Ф. Маркса и пр.
Бычков — В сумерках: Рассказы и очерки А. Чехова. СПб., 1887. — В кн.: Сборник Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук, т. 46, № 1. Четвертое присуждение Пушкинских премий. СПб., 1888, с. 46—53.
ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Отдел рукописей (Москва).
Записки ГБЛ — Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина. Записки Отдела рукописей.
ЛН — Литературное наследство.
Масанов — И. Ф. Масанов. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей. Т. 1—4. М.: Издательство Всесоюзной книжной палаты, 1956—1960.
HB — «Новое время», газета (СПб.).
Письма Ал. Чехова — Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова. М.: Соцэкгиз, 1939.
Слово, сб. 2 — Слово. Сборник второй: К десятилетию смерти А. П. Чехова. М., 1914.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства СССР (Москва).
Чехов в воспоминаниях — Чехов в воспоминаниях современников. М.: Гослитиздат, 1960.
Чехов. Письма — А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти т. Письма в 12-ти т. М.: Наука, 1974—1983.
Чехов. Сочинения — А. П. Чехов. Полное собрание сочинений и писем: В 30-ти т. Сочинения в 18-ти т. М.: Наука, 1974—1982.
Впервые: Петербургская газета, 1887, № 248, 10 сентября, с. 2, в рубрике «Библиография». Без подписи.
1 Литературная манера г. Чехова знакома нашим читателям по рассказам его, помещенным в нашей газете под псевдонимом А. Чехонте. В «Петербургской газете» Чехов печатался с мая 1885 г. Осенью 1886 г. в отношениях Чехова с редактором газеты С. Н. Худековым возникли трения «из-за гонорара», как сообщал писатель М. В. Киселевой 29 октября 1886 г. (Чехов. Письма, т. 1, с. 270). После того как Худеков согласился на прибавку (с 7 до 12 копеек за строку), сотрудничество продолжилось. До конца 1888 г. Чехов поместил в «Петербургской газете» 112 своих рассказов (в том числе вошедшие в сборник «В сумерках»: «Беспокойный гость», «Событие» и «Недоброе дело»), очерки «Дело Рыкова и комп.». В 1892 и 1900 гг. газета напечатала еще два чеховских рассказа.
Впервые: Правительственный вестник, СПб., 1887, № 197, 12(24) сентября, в рубрике «Библиография», с. 3. Без подписи.
28 сентября 1887 г. Чехов писал об этой рецензии М. В. Киселевой: «Была, между прочим, рецензия в „Правительственном вестнике“ (№ 197), весьма хвалебная. Стало быть, моя литература имеет теперь некоторым образом правительственную санкцию: если Александру Сергеевичу (Киселеву, мужу М. В. Киселевой. — А. Г.) вздумается хулить мои произведения, то он рискует попасть в Петропавловскую крепость» (Чехов. Письма, т. 2, с. 122).
1 …в одном монастыре Полтавской губернии…—В рассказе «Святою ночью» место действия точно не названо. Рецензент «Правительственного вестника» приурочивает его к «Полтавской губернии» на основании названной в рассказе реки Голтвы. Ни один другой рецензент не пытался приурочивать действие рассказа к какой-либо местности. Сведений о пребывании Чехова в Полтавской губернии, на реке Голтве, также не имеется.
Впервые: Русская мысль, М., 1887, № 10, Библиографический отдел, с. 589—590. Без подписи.
1 Мы уже отметили симпатичный талант этого молодого писателя, давая отчет о первом выпуске ~ «Пестрые рассказы».—Рецензия (без подписи) на сборник Чехова «Пестрые рассказы» была помещена в журнале «Русская мысль» № 7 за 1886 г.
Впервые: Санкт-Петербургские ведомости, 1887, № 306, 6 ноября, с. 2—3. Подпись: Н. Ладожский.
Н. Ладожский — псевдоним критика Владимира Карловича Петерсена, сотрудничавшего в 1880—1890-х годах в газетах: «Санкт-Петербургские ведомости», «Русская газета», «Художник» (Масанов, т. 2, с. 110). Н. Ладожский уже выступал с сочувственной оценкой «Пестрых рассказов» Чехова, которые он выгодно отличал от произведений Лейкина, Горбунова и даже Гл. Успенского (Санкт-Петербургские ведомости, 1886, № 167, 20 июня). Обращался он к творчеству Чехова и позднее. См., например, его «Критические наброски» (Санкт-Петербургские ведомости, 1888, 25 ноября). Отдавая словесную дань «редкому и большому таланту» Чехова, он не принял, однако, чеховских «Мужиков» как якобы «клевету» на русских людей и «возведение в общее правило конкретного и частного факта» (Ладожский Н. Ужасные мужики. — Санкт-Петербургские ведомости, 1897, № 114, 29 апреля).
1 Статья Н. Ладожского печатается в сокращении. Публикуется только глава, посвященная сборнику А. П. Чехова «В сумерках». Две первые ее части разбирают сочинение И. Щеглова «Первое сражение».
2 …имел случай говорить в нашей газете.—Статья П. Ладожского о «Пестрых рассказах» Чехова (см. выше) носила название: «Обещающее дарование». Вырезку из «Санкт-Петербургских ведомостей» с этой статьей Чехов получил от Н. А. Лейкина и писал ему 24 июня 1886 г.: «Критика Ладожского (кто он?) неважная. Много слов, но мало дела, но все-таки приятно и лестно» (Чехов. Письма, т. 1, с. 250).
Ан. П. ЧЕХОВ. В СУМЕРКАХ. ОЧЕРКИ И РАССКАЗЫ. СПб., 1887.
Впервые: Наблюдатель, СПб., 1887, № 12, отд. II («Современное обозрение»), с. 68—69. Без подписи. И. Ф. Масанов авторство этой рецензии ошибочно приписал Л. Е. Оболенскому (Масанов И. Ф. Чеховиана. Вып. I. Систематический указатель литературы о Чехове и его творчестве, М., Гос. центральная книжная палата РСФСР, 1929, с. 39).
1 Нам уже приходилось отдавать отчет о двух первых сборниках его рассказов, — Отзыв о сборнике Чехова «Сказки Мельпомены» был помещен в журнале «Наблюдатель» № 4 за 1885 г.; отзыв о сборнике «Пестрые рассказы» — в № 12 за 1886 г. Оба отзыва анонимны. Авторство рецензии на «Пестрые рассказы» также ошибочно приписывалось Л. Е. Оболенскому (Масанов И. Ф. Указ. соч., с. 39).
2 Первый, изданный под полупсевдонимом Чехонте, заключал в себе очерки театрального мира…—Сборник «Сказки Мельпомены» (М., 1884) включал в себя 6 рассказов писателя.
Впервые — в научно-литературном журнале «Колосья» (издавался в Петербурге в 1884—1893 гг.), 1888, № 11, ноябрь, в рубрике «Критика», с. 280—284. Подпись: А. Кузин.
Печатается по этому изданию с исправлением нескольких очевидных опечаток.
А. Кузин в 1887—1888 гг. был основным критиком журнала «Колосья», ведущим отдел «Критика».
1 …мог выпустить еще два сборника, причем один даже в двух томах; это «Пестрые рассказы», выпущенные в 1885 г., и «Рассказы», изданные в конце прошлого года.—В сообщении А. Кузина ряд неточностей: к тому времени Чехов был уже автором не трех, а пяти сборников: «Сказки Мельпомены» (М., 1884), «Пестрые рассказы» (СПб., 1886, а не 1885, как указал Л. Кузин), «Невинные речи» (М., 1887) и «Рассказы» (СПб., 1888). Двухтомного сборника у Чехова не было.
2 …Ан. Чехову академическою критикою было приписано то, что в действительности принадлежит его брату, Ал. Чехову.—Это утверждение А. Кузина не соответствует действительности и основано на каком-то недоразумении.
3 Бестужев (Бестужев-Рюмин) Константин Николаевич (1829—1897), историк.
Галахов Алексей Дмитриевич (1807—1892), историк литературы, писатель.
Голенищев-Кутузов Арсений Аркадьевич (1848—1913), поэт.
Григорович Дмитрий Васильевич (1822—1899), писатель.
4 …«с одной стороны, нельзя не сознаться, хотя надо признаться».—Вошедшая в язык формула оппортунизма, данная M. E. Салтыковым-Щедриным в «Дневнике провинциала в Петербурге», гл. 9 (1872) и в рассказе «Похороны» (1878).
5 Боборыкин Петр Дмитриевич (1836—1921), писатель, автор более 100 романов, повестей, пьес и работ по истории литературы. Его мгогописание и налет натуралистичности создали ему репутацию скучного писатели.
6 …устами Н. Н. Страхова, заявляли, что всякое искусство должно иметь отвлеченный интерес самого искусства… — Литературный критик, философ и публицист Николай Николаевич Страхов (1828—1896) не был сторонником «чистого искусства», но в борьбе с материалистической эстетикой преувеличивал интуитивное, подсознательное начало в искусстве, в котором, по его мнению, важнее как, чем что.
Впервые: Книжный вестник, СПб., 1890, № 8, август, с. 309—310. Без подписи.
Возможный автор заметки — историк и археограф Василий Николаевич Сторожев (1866—1924), сотрудничавший в 1890—1893 гг. в журналах «Книжный вестник» и «Библиограф», а в 1894—1897 гг. — в журнале «Книговедение».
Рецензент неточно называет рассказ Чехова («На пути») и, кроме того, приписывает этому рассказу то, о чем говорится в другом рассказе — «Враги». Произведениям Чехова статейка приписывает «безыдейность» и «скуку», а успех сборника объясняет тем, что ему «посчастливилось».
- ↑ всякие другие (итал.). — Ред.