Публикуется по: Свенцицкий В. П. Собрание сочинений. Т. 4. Церковь, народ и революция (1910—1917) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2016.
Тесная, и до сих пор вполне не разгаданная, связь религии с половым чувством не подлежит сомнению.
Основной, приковывающий к себе внимание вопрос: об этой таинственной связи «религии» и «пола».
Самое элементарное знакомство с религиозными культами языческих народов показывает осязательно ясно почти полное слияние религиозных и эротических переживаний. Христианский аскетизм провозгласил «противоположность» этих начал. Но борьбой своей всё же признал самую тесную связь того и другого. Эротика — страшный враг подвижников. Она не оставляет их в самый преклонный возраст в 70-90 лет.
Святогорец в своих «Письмах» рассказывает в назидание, как один пустынник мучился от неотступного полового чувства. Не будучи в силах побороть его, он бросился в пещеру к диким зверям, чтобы звери растерзали его. Попросту сказать: покушался на самоубийство. Интенсивная религиозная жизнь всегда связывается с повышенной половой потребностью. Отдаётся ли ей человек, борется ли с ней, но важен факт самого этого соединения, важна как бы нерасторжимость двух начал — полового и религиозного. Религиозные гении, как Антоний Великий, были в то же время глубоко эротическими, глубоко страстными натурами.
В русской литературе есть два писателя, стоящие на двух диаметрально различных точках зрения в оценке смысла этой связи религии и «пола»: В. Розанов и Вл. Соловьёв.
В замечательной книге «Люди лунного света» Розанов рассматривает религию как функцию пола.
Для него «половое чувство» и религия нераздельны, потому что половое чувство — это всё. Религия же — не больше, как одно из его проявлений. А потому только та религия истинная, которая сознательно служит выражением половых переживаний, а не тормозит их.
Если «жёнство» — хорошо, говорит Розанов, то «много-жёнство» — очень хорошо.
Половое чувство становится религиозным культом. Деторождение — венцом религии.
Вл. Соловьёв понимает «смысл любви» совершенно иначе. Рассматривая постоянную эволюцию полового чувства в природе, он приходит к заключению, что сила полового напряжения обратно пропорциональна рождаемости. Если бы «смысл любви» был в продолжении рода, то очевидно, что для большей рождаемости требовалось бы более интенсивное половое чувство. На самом деле как раз наоборот. Простейшие животные переживают половое чувство в самой слабой степени и производят потомство сотнями тысяч. Человек рождается всех меньше и переживает половое чувство всех сильнее.
Основываясь на этом, в своих дальнейших построениях Вл. Соловьёв приходит к выводу, что и у человека смысл любви не в потомстве. Половое чувство в своём высшем напряжении стремится к созданию «единой индивидуальности». Дети есть результат недостигнутой внутренней задачи в любви. Природа даёт возможность передать эту задачу последующему поколению. Истинное половое слияние возможно только вне физической природы.
И тот и другой взгляд, несмотря на свою крайность, приходит к единому, поскольку речь идёт о связи религии и «пола». Связь эта не внешняя, а внутренняя, органическая. Религия выражает собою половую стихию. Но она может выражать её или в «много-жёнстве», или в «духовном слиянии», в зависимости от степени духовного развития.
Своеобразное освещение связи религии с половым чувством дают данные биологии. В человеческом организме только половые клетки способны к физическому бессмертию, к бесконечному размножению делением. По словам проф. Метальникова, только половые клетки являются бессмертными носителями жизни в человеческом организме. Всё остальное есть как бы «надстройки», «платье», которое может изнашиваться, причём тело остаётся неизменным.
Если это так, то и религия, поскольку ею выражается бессмертное начало в человеке, должна иметь какую-то связь с той физической основой, которая обусловливает возможность бессмертия физического.
Итак, связь религии и половых переживаний не только факт, но и законный факт. Но значит ли это, что религия имеет какую бы то ни было связь и с «развратом»?
Ведь и чувство любви может быть религиозным. Данте любил Беатриче и Фёдор Карамазов «любил» Грушеньку. Религиозная эротика может иметь уклон в сторону грубо физическую. Наконец, может быть просто наглый обман. Разврат и грязь, прикрытая религиозностью для <нрзб.> «совращения».
Секта хлыстов может служить хорошим примером. Религиозный эротизм секты — вне сомнения. Надо понять дух этого своеобразного эротизма, чтобы уяснить себе всю лёгкость «злоупотреблений» и столь частую подмену у сектантов религиозной эротики грубым и наглым развратом.
Д. Г. Коновалов — исследователь религиозного экстаза в русском мистическом сектантстве — анализирует религиозное переживание хлыстов во время радений. По его мнению, оно слагается из трёх моментов: умиление, восторг и вдохновение.
«Умиление» вызывается чувством «малости» и страдания, о которых рассказывает проповедник. Его усиливают печальные, покаянные стихи хора. «На беседках, — рассказывает оренбургская хлыстовка, — сперва читают, потом поют стихи, и поют так, что невольно плачешь, слёзы катятся градом, делаешься словно пьяная… Я на что всегда держала при себе ум и не поддавалась, как другие плачут, но и то приходила в умиление, делалась сама не своя на этих беседках».
«Проникаясь чувством своей греховности, — говорит Д. Г. Коновалов, — сектанты плачут горькими слезами, громко, с криком и воплем, сокрушаются о грехах, публично, забывая всякий стыд, исповедуют их перед собранием, просят прощения у братьев и сестёр, трогательно взывают к Богу о спасении: „Господи, таточку мий ридный, спаси ж ты мене! Ты ж великий, Ты ж милосердный!..“»
«Умиление», покаянные слёзы, исповедь — всё это приводит сектантов в состояние душевной лёгкости. Им начинает казаться, что «сердце, все жилы и ноги радуются, играют, все члены приходят в движение, начинают веселиться».
«Мне самому случалось, — рассказывает хлыст, — после долгого воздержания от плотского греха и строгого поста, на собраниях плакать, как никогда не плакивал, просить у братии и сестёр прощения, каяться в грехах, и, когда меня прощали, на меня нападал смех и такая становилась на душе лёгкость и радость, что прыгал до изнеможения».
Сектанты объясняют эту радость следствием изнурительных постов. «Раз, когда я выдержал пятидневный пост, — говорит хлыст, — мне далась такая лёгкость, что и я плясал». По словам одной хлыстовки, она ела один раз в день и так исхудала, что стала кожа да кости, «и тогда я так легко ходила, как будто я ходила по воздуху, и я как бы помолодела».
Экстатическая радость сектантов, по словам Коновалова, носит бурный, страстный, восторженный характер. Они прыгают и кричат: «Ох, братцы, такая радость, что если бы не потолок, то хватил бы выше звёзд небесных!»
Наконец эта радость приводит к третьему, высшему состоянию экстаза, к исступлению, выхождению из себя.
«В этот период самозабвения, — говорит Коновалов, — чрезмерно возбуждается воображение и память. Сознанием беспрепятственно и бесконтрольно овладевают продукты психического автоматизма. В связи с этим возникает иллюзия богоодержимости. Сектанту грезится, будто на него накатил Св. Дух… Необыкновенная лёгкость и свобода в смене и сочетании идей порождает своеобразную иллюзию ясновидения и сердцеведения, благодаря чему сектант начинает обличать сокровенные помыслы и грехи других».
Одним из побудителей психического возбуждения является пение и главным образом смена печали и радости в пении. Сначала поют: «Плачь, душа моя». Все начинают плакать, «навзрыд, и где слёзы берутся». Затем руководитель говорит: «Буде плакать!» Все перестают и начинают петь: «Пришла дева без порока, рай, рай!» «Все начинают радоваться, плясать, биться о землю и Бог знает что делать».
Парализуются задерживающие центры. Экстаз охватывает всего человека. И он весь выражает себя, всё своё духовное состояние данного момента.
«Бывая вне себя, — говорит Коновалов, — от экстатической радости сектанты забывают стыд, в собраниях лиц обоего пола пляшут совершенно нагие, не скрывая своих половых влечений, галлюцинируют, бредят, говорят, что на ум взбредёт, иногда совершенно забывая сказанное по миновании приступа».
Таким образом, религиозная эротика сектантов есть результат экстаза. Она органически входит в переживание хлыста. Он также «не знает» об ней, как и о своих «пророчествах». Это одна из струн, звучащих в его душе во время молитвы. Слово «разврат» также мало применимо здесь, как при изучении культа древних. И там, и здесь психологическая основа эротики одна: экстаз, а не «испорченность». Религия, а не «разврат». Мы можем и должны видеть заблуждение в самом направлении религиозного пути сектантов, но своеобразная экстатическая эротика на этом пути — явление неизбежное и вполне совместимое с высотой нравственности вообще и половой, в частности. Эти же хлысты, «бесстыдно» пляшущие во время радений, часто в жизни постники и девственники.
А в устах наших миссионеров «хлыстовщина» — это какое-то бранное слово для обозначения действительного или воображаемого распутства, религиозного самозванства или вообще всяческого безобразия.
С лёгкой руки нашей миссионерской литературы и широкая публика почти отождествляет понятия «свальный грех» и «хлыстовщина».
«Хлысты» — секта запрещённая, «особо вредная», по сути своей глубоко мистическая, одно из главнейших требований её — скрывать свою веру во что бы то ни стало, не останавливаясь перед явной ложью: не только можно, но и должно прикидываться истинным православным. И несмотря на всё это, много раз хлысты протестовали против обвинения их секты в распутстве, хотя открыто выступать им очень трудно.
И для всякого знакомого с «хлыстовщиной» — не по миссионерским книгам и не по судебным процессам — ясно, что здесь происходит страшное недоразумение.
Основа «хлыстовщины» — вера в реальное схождение на людей «духа святого» (как во времена апостольские) и в возможность воплощения духа Христова в современных людях. «Богочеловек» не только был, в лице Иисуса Христа, но и есть в лице каждого достойного современного человека.
Отсюда вся мистика богослужения и вероучения хлыстов.
Мораль хлыстов строго христианская. И одной из главнейших основ её является безусловное целомудрие.
Замечательно, что даже наша православная миссионерская литература признаёт, что скопчество есть разновидность хлыстовщины, как бы следующая её ступень. Ясно, что суть здесь именно в идее целомудрия. Хлыстовщина выделила из себя скопчество, как христианство — монашество. Люди особенно чуткие к требованию целомудрия стремились довести его до абсолютной неизбежности. Чтобы не только не грешить, но не мочь грешить.
Отсюда большая и малая печать скопчества.
Скажут: но ведь судебные факты говорят другое. Несомненные хлысты сами признавались иногда, что у них бывало по многу жён и т. д.
Я факты эти не отрицаю.
Но это есть злоупотребления в секте, а не суть её.
Разве наших монахов никогда не судили за пьянство, за изнасилование и за другие деяния? Но ведь для всех ясно, что это преступники. И что преступление их ничего общего с монашеством не имеет.
То же самое и с «хлыстовщиной».
Ясно, что вероучение, признающее возможность перевоплощения духа Христова, — даёт великий соблазн для злоупотреблений. Хлысты искренно веруют, что человек, ставший «Христом», не грешит. И что всякое его требование свято. В отдельных случаях это неминуемо должно было приводить к ужасным фактам. К страшным злоупотреблениям. Могли быть и случаи разврата, и случаи вымогательства.
Но это преступление, а не хлыстовщина.
И нельзя заведомых жуликов, заведомую распутницу, только за то, что они развратничают и обирают народ, называть «хлыстами»!
Недавно один монах убил из ревности женщину. Но нельзя же, если теперь кто-нибудь убьёт из ревности какую-нибудь женщину, говорить: «Он монах, потому что убил из ревности»!
Так и здесь.
Нельзя развратницу и мошенницу называть «хлыстовкой» только потому, что такие преступления случались и среди хлыстов.
Надо ли говорить о возможных злоупотреблениях? Об обманах, о грязи, разврате и всяческой мерзости, сознательно вносимых часто в сектантскую среду? Примеры у всех перед глазами. Эти люди ведают, что творят. К религии деяния их отношения не имеют. Это разврат, а не религия. Эротическое половое начало входит в религию, иногда перерождаясь, изменяясь до неузнаваемости. Вместо обычных грубо физических форм принимая вид преображённый, достигая высшей одухотворённости. Разврат же — всегда обман, всегда преступление и гибель истинной религии.