Шарль Кро
Сандаловая шкатулка править
22. Река
(Вольный перевод с французского).
Мне мысли о Реке заполонили душу.
Пора воспеть поток, вспоивший нашу сушу.
Лишь стоит заглянуть за дальний горизонт,
рядами гордых круч поднялся горный фронт.
Там копится вода, несомая ветрами,
родятся ледники и, тая ручейками,
сгрызают под собой и мрамор, и гранит.
Там чистая вода под елями звенит,
бежит по пёстрым мхам, ища себе дорожки,
по тонкому песку и в грудах грубой крошки.
А рядышком овраг, в нём тоже ручеёк,
он — с тысячью других — сливается в поток.
А ниже, под горой, Река берёт начало.
В ней яростный порыв, и вся она помчала
удобрить и полить свою долину впрок.
Но лишь лаванда, тмин, боярышник и дрок
нашли себе приют в камнях и грудах глины.
Река, стремясь вперёд, поставила плотины
из грунта, из песка, из сокрушённых скал.
Поток не раз свернул — он выхода искал…
Но ярость улеглась. И стали понемногу
деревья выходить с ним вместе на дорогу —
вдоль каменных холмов, последних всплесков гор,
бегущих, будто их зовёт морской простор.
На склонах, посреди зелёного покрова,
пасутся там и сям спокойные коровы.
Там плещут бубенцы — с Рекою в унисон,
чей шёпот всех вокруг вгоняет в мирный сон.
Высоким тополям удобно у потока.
Стоять в строю милей, чем жаться одиноко.
Красив из них эскорт вдоль берега Реки!
И на полях вокруг хозяева крепки.
А люди без надежд на урожаи с нивы
толпятся у Реки и ждут с неё поживы.
Сапфир, алмаз, рубин и золотой песок
несёт нам из-под скал взъярившийся поток.
Под натиском стихий исходные породы
сползают в глубь Реки в ласкающую воду.
Промой песок в лотке — исполнится мечта,
и золото блеснёт на донце решета!
Пакуй плоды своей старательской удачи.
Узнаешь в городке, насколько стал богаче..
А вот и рыбаки. Их дело не хитро.
В тяжёлых их сетях — живое серебро.
В баркасах — весь улов. Повсюду рыбный запах:
на блузах, на снастях, на палубах, на трапах.
Но этот труд рисков. Частенько сеть пуста.
Для них разбогатеть — лишь сладкая мечта.
Река меж тем несёт что любо и нелюбо.
В горах «стригут» леса. И валят лесорубы
еловые стволы. Река уж тут как тут.
Течение несёт, и брёвнышки плывут.
А дальше, как они ни возмущайся пылко,
их, с помощью Реки, порежет лесопилка.
Затем вокруг пейзаж равнинный, хуторской.
Со всех сторон идут к Реке на водопой
и кони, и быки. И прачки на закате
стирают тут бельё, вальками колошматя.
А в песне, что поют, сюжет игрив и мил:
мол, жил да был король, и прачку полюбил.
В воде, как перламутр, поблескивает кожа —
на их руках — до плеч, на щиколотках — тоже.
Заслышав, увидав, иной ездок свернёт
да двинется верхом напропалую вброд.
Зелёный островок, отрезанный теченьем,
предложит провести там время в размышленье.
Холмы здесь — в лоскутках, расчерчен весь массив.
У берега — лески, ряды плакучих ив.
А речка всё полней. В местах её заминок
густые тростники и заросли кувшинок,
танцует мошкара.
Но дальше снова стал
вдоль ложа строй холмов с рядами жёстких скал.
Всё больше скальных гряд среди полей пшеницы.
Здесь, в каменном краю, Река должна змеиться,
питая скудный мох и злой чертополох,
но сдавленный поток не замер, не заглох,
не дремлет возле скал в отрытых им же ямах.
Отважная Река — из сильных и упрямых.
В немыслимых трудах, не дав себе заснуть
она пробила брешь и отыскала путь.
Под облаком из брызг вдруг каменное ложе
исчезло, и Река, вся в грохоте и дрожи,
каскадами воды свалилась под карниз —
на россыпь древних скал, обрушенную вниз,
как будто на хребты здесь бившихся титанов.
Лишь зелень, никуда бесстрашно не отпрянув,
смягчает грозный шум, одевши в свой наряд
весь пенный водопад.
А дальше, вновь, подряд
раскинулись поля. Неведомо откуда
течёт там уйма рек. У всех свои причуды.
Любая норовит остаться навсегда,
и каждая из них капризна и горда.
Но сильная Река встаёт на их дороге
и гасит их забег, вобрав их всех в итоге.
В точь так же вдоль пути ликуют хутора,
но, как твердит «прогресс», не их теперь пора.
Индустриальный шум сгоняет певчих славок
от фабрик прочь в леса, где сладок дух купавок,
где ландыши цветут, где дождь смывает грязь,
где солнце посветлей. Но люди, ополчась,
поставили везде и пристани, и шлюзы,
а ивам оттого — обида и обуза.
И даже тополя сбегают с берегов.
И больше места нет на кручах для волков.
Всё множатся дома, но врядли скачет зяблик
вблизи кирпичных труб коптящих небо фабрик.
А дальше всё берёт в весёлый оборот
красивый, молодой, отчаянный народ,
все яростно гребут, воспрянув на досуге
в борении с Рекой, и с ними их подруги.
Вот город на пути. Большой. Он рад гостям.
Здесь пристани везде. Ряд лестниц там и сям.
Высокие мосты над самой жуткой бездной.
Под пристанью кольцо — замшелый круг железный.
Но тем, кто тонет здесь, наврядли ухватить.
Под вечер ряд домов — взлохмаченная нить:
ряды больших дворцов и маленьких халупок.
Уж вечер. Никаких погрузок и закупок.
Над портом тяжело, повыше мачт и крыш,
взамен привычных птиц, летает в небе мышь.
На ветхих пристанях, где плиты уж нестойки,
задрали кровли вверх старинные постройки.
Там сушится тряпьё — от блуз до белых риз.
Полощется бельё. Внизу — владенья крыс.
Под фермами моста речной лавине тесно.
Она шумит всё злей и точит повсеместно
преграды из камней, сдавившие проход.
Здесь меньше ярких звёзд взошло на небосвод,
чем светит на Реке земных «протуберанцев» —
на улицах, где шум, езда и вихри танцев.
Однако же Река совсем не весела —
под тяжестью шаланд, бегущих без числа;
от стоков, что несут, под гривой чёрной пены,
очистки, башмаки, навоз и клочья сена.
И кошек, и собак понёс шальной поток —
но сам весь шлак и смрад убрал и превозмог.
Луна ласкает гладь. Реке светло и лестно,
а что там у людей, Реке не интересно,
ей чужды страсти толп, их радости и грязь,
она не хлынет вспять, на них оборотясь.
А ниже по Реке уже не сыщешь бродов.
Фарватер углублён для крупных пароходов,
и веет над водой залётный дух морей
от движущихся вверх смолёных кораблей.
Ветра зовут людей в неведомые земли,
Река ж себе течёт, тем россказням не внемля,
и, что ни ночь, над ней, заполнив небосвод,
торжественно кружит весь звёздный хоровод.
И вся листва в росе заблещет перламутром,
как новый город вдруг пред нею встанет утром
жемчужною звездой на зелени ковра
(сравнить холмы с ковром — задача не хитра),
предстанет кучка ферм, где дети краснощёки,
и сочные луга, где носятся сороки.
Крестьянин поглядит — и радость полнит грудь,
захочется вздохнуть и мула подхлестнуть.
Река всё ширится. Лишь беглою полоской
два берега вдали видны в равнине плоской.
Понизились холмы, Взмутился небосклон.
От брызг в морской близи стал воздух просолён.
Вот море! Тот предел, откуда могут воды
Лишь в небе поискать исхода и свободы.
У моря гордый нрав и прихотливый вкус.
Оно приемлет в дар отнюдь не всякий груз.
Оно не хочет взять обломки скал и брёвна,
всю падаль, что Река везде хватала, словно
желала накормить тем море досыта.
В завалах на Реке скопились все сорта
реликтов тех времён, когда, по фактам судя,
ещё на белый свет не появились люди.
Вот снова бойкий край. Под крики петуха
рассеялся туман. Тут доки и цеха.
А в гавани аврал. У стенки стало судно.
Носильщики спешат. Бригады многолюдны.
Таскают груз в тюках, металлы и зерно.
В прибрежных кабаках и шумно, и тесно.
Там сыплют моряки многоязычной бранью,
а лавочках найдёшь что хочешь при старанье.
Но вот Река стаёт. Готовится финал —
уход в небытие. Накатывает вал.
Как будто на войне, в сражении геройском
здесь море и река сошлись, как войско с войском.
И, будто эскадрон, могуча и шумна,
победно мчит вперёд солёная волна,
затем уходит вспять, наткнувшись на заплот,
хоть те куда слабей, отважных пресных вод.
Но море, отступив, уводит в свой простор,
взяв в плен, за рядом ряд, детей далёких гор.
О Муза! Светлый друг! Вот песня и допета.
Ты хмурила свой взгляд, но не гнала поэта.
Смеялись остряки — ты слушала меня,
согрев мой дух теплом сердечного огня.
В итоге мой рассказ предстал живою былью:
как ласточки порой купали в речке крылья.
Я вплоть до устья смог проследовать с Рекой.
Так пусть мои друзья историей такой
забавятся в те дни, когда к ним жизнь жестока.
Пусть тешат их сердца мелодии потока…
Charles Cros — Le Coffret de Santal (22-e) — Le Fleuve
A Monsieur Ernest Legouve*.
Ravi des souvenirs clairs de l’eau dont s’abreuve
La terre, j’ai concu cette chanson du Fleuve.
Derriere l’horizon sans fin, plus loin, plus loin
Les montagnes, sur leurs sommets que nul temoin
N’a vus, condensent l’eau que le vent leur envoie.
D’ou le glacier, sans cesse accru, mais qui se broie
Par la base et qui fond en rongeant le roc dur.
Plus bas, non loin des verts sapins, le rire pur
Des sources court parmi les mousses irisees
Et sur le sable fin pris aux roches usees.
Du ravin de la-bas sort un autre courant,
Et mille encore. Ainsi se grossit le torrent
Qui descend vers la plaine et commence le Fleuve.
Mais l’eau court trop brutale et d’une ardeur trop neuve
Pour feconder le sol. Sur ces bords dechires,
Aubepines, lavande et thym, genets dores
Trouvent seuls un abri dans les fentes des pierres.
Voici que le torrent heurte en bas les barrieres
De sable et de rochers par lui-meme traines.
C’est la plaine. Il s’y perd en chemins detournes
Qui calment sa fureur. Et quelques petits arbres
Suivent l’eau qui bruit sur les gres et les marbres.
Ces collines, derniers remous des monts geants,
Flots figes du granit coulant en oceans,
Ces coteaux, maintenant verts, se jaspent de taches
Blanches et rousses qui marchent. Ce sont les vaches
Ou, plus pres, le petit betail. Le tintement
Des clochettes se mele au murmure endormant
De l’eau.
Les peupliers pointus aiment les rives
Plates. Voici deja que leurs files passives
Escortent ca et la le Fleuve calme et fort.
Les champs sont possedes par les puissants. Au bord
Ceux qui n’ont pas l’espoir des moissons vont en foule
Attendre l’imprevu qu’apporte l’eau qui coule :
Paillettes d’or, saphirs, diamants et rubis,
Que les roches, apres tant d’orages subis,
Abandonnent du fond de leur masse minee,
Sous l’influx caressant de l’eau froide, obstinee.
Que de sable lave, que de reves promis,
Pour qu’un peu d’or, enfin, reste au fond du tamis!
Prends ton baton, chercheur! La ville n’est pas proche,
Et d’obliques regards ont pese ta sacoche.
D’autres, durs au travail sement en rond les plombs
Des grands filets; l’argent fretillant des poissons
Gonfle la trame grise, apportant l’odeur fraiche
Et fade qui s’attache aux engins de la peche.
Mais le gain est precaire, et plus d’un ecumeur
Descend, cadavre enfle, dans le flot endormeur.
Le fleuve emporte tout, d’ailleurs. Car de sa hache
Le bucheron, tondeur des montagnes, arrache
Les sapins des hauteurs, qu’il confie au courant ;
Et, plus bas, la scierie industrieuse prend
Ces arbres, et, le Fleuve etant complice encore,
Les depece, malgr leur revolte sonore.
Puis la plaine avec ses moissons, puis les hameaux
D’ou viennent s’abreuver, au bord, les animaux :
Boeufs, chevaux; tandis qu’en amont, les lavandieres
Font claquer leurs battoirs sur le linge et les pierres.
Ou bien plongent leurs bras nacres dans l’eau qui court,
Et, montrant leurs pieds nus, le jupon trousse court,
Chantent une chanson ou le roi les epouse.
Chanson, pieds nus, bras blancs, font que ce gars en blouse
Distrait, laisse aller seul son cheval fatigue,
Fumant, poitrail dans l’eau, par les courbes du gue.
Ces feuillages, en plein courant, couvrent quelqu’ile
Qu’on voudrait posseder, pour y rever tranquille.
Puis des collines а carreaux irreguliers,
Des petits bois; plus pres de l’eau, les peupliers
Et les saules. Le Fleuve elargi, moins rapide,
S’emplit de nenuphars, de joncs. Dans l’or fluide
Du soir, les moucherons valsent.
Mais, rapproches,
Maintenant les coteaux s’elevent. Des rochers
Interrompent souvent les cultures en pente.
Tout le pays pierreux, ou le Fleuve serpente
Nourrit, pauvre et moussu, la ronce et le bandit.
Le courant etrangle dans les ravins, bondit
Sur les roches, ou bien dort dans les trous qu’il creuse.
Mais l’eau n’interrompt pas sa course aventureuse
Malgre tant de travaux et de sommeils. Voici
La breche ouverte sur l’horizon obscurci
Par la poussiere d’eau. Le lit de pierre plate
Finit brusque, et le flot, pesante nappe, eclate
En un rugissement perpetuel. En bas,
Les rocs eparpilles comme apres des combats
De titans, brisent l’eau sur leurs aretes dures.
Au loin, tout est mouille. L’audace des verdures
Plantureuses encadre et rompt souvent l’eclat
De la chute ecumeuse.
Ici le pays plat
Etale encor ses pres, ses moissons. Des rivieres,
Venant on ne sait d’ou, capricieuses, fieres
Courent les champs, croyant qu’elles vivront toujours
Dans la parure en fleur de leur jeune parcours.
Mais le Fleuve vainqueur les arrete au passage,
Et fait taire ce rire en son cours vaste et sage.
Aux rives les hameaux se succedent pareils.
Puis, voici l’industrie aux discordants reveils.
Les rossignols, troubles par le bruit et la suie
Des usines, s’en vont vers les bois frais qu’essuie
La pluie et qu’au matin parfume le muguet.
Le soleil luit toujours; mais l’homme fait le guet.
Voila qu’il a bati des quais et des ecluses ;
Et les saules cendres, mefiants de ces ruses,
Et les peupliers fiers ne vont pas jusque-la.
Ces coteaux profanes, d’ou le loup s’en alla,
S’incrustent de maisons blanches et de fabriques
Qui dressent gravement leurs hauts tuyaux de briques.
Sur le Fleuve tranquille, egayant le tableau,
Les jeunes hommes, forts et beaux, qui domptent l’eau,
Oublieux, en ramant, de l’intrigue servile,
S’en vont, joyeux, avec des femmes.
C’est la ville,
La ville immense avec ses cris hospitaliers,
L’eau coule entre les quais corrects. Des escaliers
Menent aux profondeurs glauques du suicide.
A la paroi moussue un gros anneau s’oxide,
Pour celui qui se noie inaccessible espoir.
Ligne capricieuse et noire sur le soir
Verdatre, les maisons, les palais en etages
Se constellent. Au port, les ventes, les courtages
Sont finis. Le jour baisse, et les chauves-souris
Voltigent lourdement, poussant des petits cris.
Ces vieux quais oublies sur leurs pierres disjointes
Supportent des maisons grises aux toits en pointes.
La, sechent des chiffons que de leurs maigres bras
Les femmes pauvres ont rinces. En bas, des rats.
Le flot profond, serre par les piles massives
Du pont, court plus feroce, et les pierres passives
Se laissent emietter par l’eau, tranquillement.
On voit s’allumer moins d’astres au firmament
Que de lumieres sur les quais et dans les rues
Pleines du bruit des voix, des bals gais, parcourues
Par les voitures.
Seul, le Fleuve ne rit pas
Sous les chalands ventrus et lourds. D’ailleurs, en bas,
L’egout vomit l’eau noire aux affreuses ecumes,
Roulant des vieux souliers, des debris de legumes,
Des chiens, des chats pourris qu’emmene le courant,
Souillure sans effet dans le Fleuve si grand
Dont la lune, oeil d’argent, paillette la surface.
Mais, qu’importe la vie humaine а l’eau qui passe,
Les ordures, la foule immense et les bals gais ?
L’eau ne s’attarde pas a ces choses.
Les gues
Sont rompus, maintenant, en aval de la ville.
L’homme a drague le lit du Fleuve, plus docile
Depuis qu’il est si large et si profond.
La mer
Aux bateaux goudronnes laisse un parfum amer
Qui parle des pays lointains ou le vent mene.
Le Fleuve, insoucieux de l’industrie humaine,
Continue a travers la campagne. La nuit
S’avance triomphante et constellee, au bruit
Des feuilles que l’air frais emperle de rosee.
Puis, au matin, encore une ville posee
Dans la plaine, bijou de perle sur velours
Vert, dont tous ces coteaux imitent les plis lourds ;
Des fermes aux grands toits, bas et moussus, tapies
Au bord des pres sans fin ou voltigent les pies,
Richesses qu’a mi-voix ce paysan pensif
Evalue en fouettant son vieux mulet poussif.
Le Fleuve s’elargit toujours, tant, que les rives
Perdent vers l’horizon leurs lignes fugitives.
Les coteaux abaisses, le ciel agite, l’air
Murmurant et sale, proclament que la mer
Est la, terme implacable a la folle equipee
De l’eau, qui vers le ciel chaud s’etait echappee.
La mer demande tout fantasque, et puis, parfois
Refuse les tributs du Fleuve, limon, bois,
Cadavres, rocs brises, qu’aux montagnes lointaines,
Aux terres grasses, aux hameaux, aux vastes plaines,
Il a vole, voulant rassasier la mer.
Et tout s’entasse, obstacle au Fleuve. L’homme fier
Trouve ici les debris distincts de chaque annee,
Aux temps obscurs ou sa race n’etait pas nee.
Tout le pays est gai. De loin le chant des coqs
Fend la brume. Voici les bassins et les docks,
Les cris des cabestans, les barques amarrees
D’ou mille portefaix enlevent les denrees,
Ballots, tonneaux, metaux en barres, tas de bles.
Aux cabarets fumeux, les marins attables
Se menacent, avec des jurons exotiques.
On trouve tous les fruits lointains dans les boutiques.
L’eau du Fleuve s’arrete, un peu troublee, avant
De se perdre, innommee, en l’infini mouvant.
C’est comme une bataille en ligne reguliere :
Escadrons au galop, soulevant la poussiere,
Les vagues de la mer arrivent a grands bruits,
Blanches d’ecume, ayant des airs vainqueurs, et puis
S’en retournent, efforts que le Fleuve repousse
Avec ses petits flots audacieux d’eau douce.
La mer fuit, mais emporte et disperse a jamais,
Rang par rang, tous ces flots, fils des lointains sommets.
Muse hautaine. Muse aux yeux clairs, sois benie!
Malgre tes longs dedains, ma chanson est finie ;
Car tu m’as console de tous les bruits railleurs ;
Tu m’as montre, parmi mes souvenirs meilleurs,
Des lueurs pour teinter l’eau qui court et gazouille,
L’eau fraоche oщ, vers le soir, l’hirondelle se mouille.
Et j’ai suivi ses flots jusqu’a la grande mer.
Qu’on se lise entre amis ce chant tranquille et fier,
Dans les moments de fievre et dans les jours d’epreuve,
Qu’on endorme son coeur aux murmures du Fleuve.
Справка. править
- Эрнест Легуве — Gabriel Jean Baptiste Ernest Wilfrid Legouve — (1807—1903) -Знаменитый французский писатель, поэт, автор серии романов, драматург — автор и соавтор ряда нашумевших пьес, известен работами в области пропаганды социальных прав женщин, в области воспитания детей, преподавал, занимал важные посты в системе образования, оставил объёмистые воспоминания. Член Французской Академии. Был другом Эжена Скриба, Эжена Лабиша, Франсуа Коппе, Эктора Берлиоза, Шарля Гуно. Известны его афоризмы и среди них такой: "Мать — единственное на свете божество, не знающее атеистов. Был знаменит как шпажист и стрелок, но не участвовал в дуэлях. Написал трагедию: «Medee», драму "Batailles de dames"и, совместно со Скрибом, «Adrienne Lecouvreur».
(с) Copyright: Владимир Корман, 2010 — русский перевод.