Избранные произведения русских мыслителей второй половины XVIII века. Том I
Государственное издательство политической литературы, 1952
Рассуждение об испытании натуры и ее таинств
[Рассуждение о тяжести, движении и спокойствии]
Уже я приближаюсь к тому пределу, который человечеству положен от натуры; это неминуемая судьба и испытанная множеством веков истина, которая истекает от вечной и святой причины вещей; и как предела того пункт закрыт от нашего сведения, то, предваряя те следствия, которые бы в предбудущее время могли родить в вас правильное на меня негодование, пригласил я вас к себе для некоторого совета. Он предлагается вам, не как от отца, с важностию присвояющего себе преимущество искусства и знания, а как от друга, с усердием почитающего наши таланты; он предлагается в полную нашу свободу без обязательства, без правила, а потому, кажется, без оскорбления, да даже и без наскучиванья.
Теперь я уже достиг до старости и ослабеваю в силах. Я не стану вам скучать жалобою на мою слабость, она и самого меня [не] беспокоит. Я уже оканчиваю путь моего течения на свете, и к прелестям его как ни прилипчив, однако по одному уже ослабению чувств начинаю становиться недовольно чувствителен; вашей молодости он нужен, вашей живости надежды кажет он перспективу прекрасную и длинную, да и ослепительную; вам и для вас самих, любезные дети! хочу я начать речь мою от молодости, начну от того цвета, который блистает живостию, красотою и надеждою, который поражает глаза и поражается глазами.
В молодости-то, любезные дети! обращал я взор мой на множество встречающихся предметов: они меня разнообразно искушали, прельщали и поражали мои чувства; я стремился за ними без успеха в достижении, подобно как несмысленный за тенью, и в силе и напряжении страстей моих порывался в разные стороны; я в желаниях моих волновался, как трость, колеблема ветром, и в мыслях моих не имел ни основания, ни пути, ни конца.
Слыша общую похвалу наукам, обратился я к ним со всей силы, чтоб приобресть какое-либо основание моим мыслям; тут я нашел пространное поле, увидел изобильную жатву, которую посеяла для нас древность, поседевшая в объятиях несостаревающейся вечности; тут и дал свободу рвению моих страстей, и горячесть их нашла сильному своему действию сопротивление еще сильнее; тут они произвели великую борьбу с трудностию и темнотою наук, которые грозили истребить во мне свойственные те плоды неистребимой натуры; но надежда молодости, надежда — неутомимая ее помощница — споспешествовала ей преодолевать трудности.
В восхищении моем прославляемою от всех пользою наук читал я и разбирал теоремы и задачи прилежно; и когда наскучала мне одна наука, то я обращался к другим; преподанное мне в Агрском училище1 наставление в математике отворяло к ним дверь и облегчало трудность пути.
Зная теоремы и задачи, но не зная ни основания их, ни конца, забывал я их, повторял чтением часто и истощил на то половину моей жизни почти бесполезно.
Чтение сочинений славного философа Руссо и созревающее размышление заставили меня примечать пользу от наук, и тут я, к удивлению моему, находил несколько сходно с его мыслями, что науки в руках моих приносят мне пользу, а в руках моего ближнего причиняют мне вред.
Такие опыты возбуждали горячесть мою на согласное с Руссом проклятие наук и на оглашение их орудиями всякого зла и вреда; любезные дети! не дивитесь, а потерпите минуту: вы увидите, что я имел к тому причину, как в укрепленной уже сложением тела и силою страстей возмужалости, которая окружается некоторыми зрелыми рассуждениями, а потому, хотя часто и без основания, начинает уже мнения свои почитать непогрешительными, снесть спокойным духом такие противообразные от наук опыты, истощив на них лучшую часть жизни? Мы почитаем одинакий пред сугубым, когда он происходит от вещи, созданной по общему мнению на пользу; но почитаем одинакий тот вред сугубым не по своей воле, а по воле натуры.
В таком развлечении и рассеянии мыслей обращался я и к простоте и незнанию, но и тут находил такие же опыты слабостей и недостатков человечества.
Наконец, я в отороплении духа размышля, что ежели порочить науки злом, то доведется почитать все вещи на свете худыми, потому что всякая вещь, смотря по образу употребления ее, может быть полезна и неполезна, с умилием начал, наконец, познавать, что науки не виноваты; они полезны, они нужны и потому достойно и праведно похвальны; а все зло и весь вред происходит от худого их употребления, да еще, может быть, при знании наук и от незнания конца их и намерения2.
Сие мое тусклое и темноватое прозрение, наконец, просветилось, откуда бы думали вы, любезные дети! от множества находящихся ныне на свете наук? Никак; правда, я нашел в них чрезвычайно много знания, почти необъятного человеческим умом; но все то знание не казало мне в себе ни основания, ни цели, и в котором я, как в лабиринте, не знал ни двери входу и исходу, ни пути в нем, ни последнего его предела, а просветилось оно от глубокой древности.
Когда я по случаю в скуке от уединения обратился к древности, то нашел в ней достопамятное для человека правило, то-есть разбор истин и конец благ; сим полезным просвещением обязан я древнему достойному сенатору римскому и великому философу Цицерону; видите, любезные дети! как еще самая глубокая древность ограничила человеческое пребывание на свете сим мудрым правилом; но жаль, что его в конце благ не совершила и доныне; видите, что надобно вам начинать пребывание наше на свете познанием разных истин и направлять его к концу общих благ; правда, что иногда общее благо или добро может вам показаться противуречущим особенному вашему добру, но потерпите немного; скоро узнаете, что то происходит не от натуры общего добра, а от злоупотребления.
Таким образом, вы, любезные дети! постарайтесь употреблять все ваше знание на общее добро и в науках учитесь основательному познанию, как исполнять три главнейшие честного гражданина должности, то-есть благоговейное признание и почитание всемогущего существа, непоколебимую верность и преданность к высочайшей власти мудрого и благопромыслительного отца любезной нашей Индии Великого Могола3 и истинную любовь к ближнему; научитесь преж[д]е сами любить его, то будете и от него любимы; на сих трех основаниях утверждается благоденствие народов, растет их и сила и крепость, на них почивает общее добро; точное наблюдение трех сих обязательств необходимо к вашему благосостоянию нужно.
Но, любезные дети! незнание ни основания, ни цели или намерения человеческого познания есть не одна та трудность, которая находится во множестве наук, а встречается еще и другая, не меньше прежней; во многих тех науках молодому человеку хоти и можно узнать каждый предмет, который она обнимает, и каждой пределы, которые ее ограничивают, однако генерально все науки, какие обнимают предметы и какими ограничиваются пределами, познать в том множестве наук не легко.
В таком намерении обращал я примечание мое к нынешнему множеству наук, но все без успеху; напротив того, по заросшим стезям глубокой древности, которых еще не истребила истребляющая все суровость времени, нашел, что все веки, начиная от самой древнейшей эпохи, даже доныне, старались о приращении и распространении человеческого познания и произвели нам трудами своими многие науки; так что в житейских нуждах почти нет таких случаев, на которые бы мы не имели уже наставления; однако, несмотря на то, все те науки заняты не больше, как только двумя генеральными предметами, то-есть познанием общей натуры вещей и познанием особенной натуры человека; и хотя это два только предмета, но к основательному познанию так трудны и пространны, что пределы их, а наипаче в познании общей натуры пещей, непостижимы; а более сих двух предметом кап натура в себе не имеет, то потому и о границах человеческого познания что заключать следует, им уже и сами догадаетесь.
О материи сих двух предметом и трудностях их, любезные дети! имел я с приятелем нашего дому господином Каланом многие рассуждения, которые вам теперь поручаю; я покушаюсь ласкать себя тою надеждою, что вы найдете в них приятный и ласковый приступ к наукам, сокращенный и очищенный путь к достижению в их внутренности; тут вы, начиная от основания известного уже вам намерения и конца человеческого познания, как с неподвижного пункта зрения, явственно усмотреть можете всю пользу, содержание и пространство наук; а потому и употреблять их можете на общее добро по обстоятельствам вашей жизни, и там вы найдете для нужных случаев полезные советы.
За сими рассуждениями, любезные дети! уже я не нахожу нужды говорить вам что более; я, как истинный друг, жил среди вас с открытием и разверстием моего сердца, старался по крайней моей возможности питать вас показанием точной истины и прямого добра; я всеми мерами остерегался, чтоб не отягощать вас сухими и бесплодными в недостатке примеров правилами; хотя, может быть, и не с полным сего предмета обозрением, по неизбежной слабости человечества; и старался капать вам на себе образ преданности к божеству, повиновения к начальству, почтения к человечеству; а потому ласкаю себя тем уверением и убеждением, что исполнил к вам долг отца и друга, и теперь мне не остается более, как только ожидать в спокойствии духа той перемены, когда основание моего бытия разделят между собою стихии по воле всемогущего существа.
finium ut ulla in re statuoro possimus quatenus.
КАЛАН 1. Государь мой! вы знаете, какую я имею охоту к наукам, но прежде гражданская должность препятствовала мне довольно в них упражняться; почему я при чтении книг встречающихся трудностей разбирать не могу; а хотел бы теперь по соседству с вами в уединенной деревенской жизни попользоваться от вас изъяснением таких трудностей.
ИБРАГИМ 2. К чему это? на что в деревне науки? Притом же вы и сами упражнялись и науках, неужли и могу мечтать себе больше от нас знания.
К[АЛАН] 3. Полно, перестаньте это говорить, я знаю умеренность вашу, знаю, как вы ограничиваете любочестие ваше и не употребляете знания вашего на тщеславие пред ближним, а ежели можно, то на пользу ему; вы имеете дело с приятелем, неужли вы ему в таком справедливом удовольствии откажете.
И[БРАГИМ] 4. По праву дружбы вашей со мною должен я вам делать всякое возможное удовольствие, да только то не по моей силе, чтоб взять на себя изъяснение трудных мест в науках, которых и сам я нахожу весьма много.
К[АЛАН] 5. Я от вас невозможного требовать не стану, и какие места случатся для вас нерешимы, то мы там правдоподобным рассуждением довольствоваться можем.
И[БРАГИМ] 6. Да что вам это вздумалось, ведь мы при свиданья нашем по близкому соседству можем иметь другую забаву, мы можем рассуждать о хозяйстве.
К[АЛАН] 7. Хозяйство у обоих нас невелико. Приметили ль вы, что когда мы ни съедемся вместе, то, начав рассуждать о хозяйстве, кончим то рассуждение в час, да нередко и короче; а там уж и зевать начнем; мы ж пробиваем друг у друга по целому дню, а иногда и побольше,
И[БРАГИМ] 8. Я рад с вами рассуждать о науках, да какая нам, живучи в деревне, от того польза.
К[АЛАН] 9. А от наук мне польза та, что и буду больше знать и детей моих научу сколько можно побольше, да мне кажется не худо бы было, ежели бы мы и замечали наши рассуждения, они бы впредь для детей наших пригодились.
И[БРАГИМ] 10. Вот вы что вздумали, так это может завести рассуждения наши и в публику, и мы и нынешнем цветущем состоянии наук и ученых людей можем привлечь на себя крайнее посмеяние; теперь свет не убог на хорошие изречении (bon mot), тотчас скажут, что рассуждения о науках выше и больше нас рассуждателей, свет от свечи нужен только ночью; а днем ежели зажечь ее для свету, то смеяться станут.
К{АЛАН] 11. Я понимаю вашу параболу4; поэтому ежели смотреть на смех, то доведется ничего ни рассуждать, ни делать; из самых хороших вещей нет такой на свете, которой бы осмеять не могли люди, не имеющие любви к истине и к ближнему; неужли честный человек должен оставить свою честность для того, что комедиант пересмехает его на позорище, неужли хорошие вещи для неправых рассуждений, праздных кривотолков должны терять свою цену, неужли не найдутся честные и благомыслящие люди, знающие, что не меньше есть достоинства и чести в признании доброты хороших нощей, как и в самом их делании, которые таких насмешников самых обратят в посмешище (ridicule) обществу открытием той низкой причины, которая побуждает их к несправедливой насмешке над хорошими вещьми; а сверх всего того, ежели взяться и за ваше сравнение и зажечь свечу днем, то от слабого ее, да и вблизи едва приметного света тем лучше познаем мы великую силу солнечного сияния и тем больше ему удивляемся; ведь не всем быть звездочотцами, математиками, философами и физиками, как храбрый человек между робкими и добрый между порочными людьми виден, а без того бы об них и не знали, так и рассуждения наши ежели будут слабы, то тем к большему великих умов прославлению послужат; к тому ж мы эту и уединенной жизни забаву употребим для себя подобно тому, как люди среднего да и нижнего состояния не живут же бел забавы, хотя и не могут иметь таких забав, какие имеют знатные люди; но что говорить о забаве: она не нужна, а надобы нам думать о наших детях, для которых мы содержать учителей не в состоянии; им такие рассуждения наши пригодятся; мы оба испытали трудность человеческой жизни и для того не худо бы им подать некоторые к тому наставления; а как в деревне нет такого поощрения детям к учению, какое мы сами видели, будучи в столичном нашем городе Агре5, где в цветущих от великодушия и щедроты мудрого и благопромыслительного индийской нашей империи отца нынешнего Великого Могола публичных училищах дети что выучат, имеют всегда случай рассказать подобным себе для забавы своей суеты, и то их поощряет много к учению, — то мы здесь в некоторое награждение этого недостатка постараемся при рассуждениях наших употреблять из истории и других наук приятные примеры, чтоб чрез то детей наших больше заохотить к учению; да и кроме детей я и сам, хотя уже и немолод, однакож люблю при рассуждениях употреблять и забавные речи и надеюсь, что вы как приятель мой на то не прогневаетесь.
И[БРАГИМ] 12. Да кто теперь рассуждает о науках? Они уже скучны стали, весь свет заметан книгами!
К[АЛАН] 13. Так поэтому не лучше ли сделать противообразно: истребить все книги и науки? То в те поры уже не будет скучно! Поворот веков, следовавших в Италии за готами, гуннами и лонгобардами, разделит руки наши по мечу грубого незнании и но факелу притворного благочестия и тем забавит нас довольно. Это уже известная охота жадности и ненасытимости нашего самолюбия, это благонадежный метод умножению человеческого рода, чтоб вооружать общество против общества для взаимного их упадка.
И[БРАГИМ] 14. Когда вы уж так пристали, то дайте мне несколько подумать. Да! вы сами хорошо напомянули прежде о правдоподобии, так не угодно ли будет, чтоб мы по примеру древних академиков и перипатетиков оба совокупно рассуждали о всяком сомнительном случае; такой образ рассуждения не сделает мне стыда, хотя вы какое мое мнение и опровергнете, я охотно прийму ваше лучшее.
К[АЛАН] 15. Это прекрасно, я и сам того гордого повелительного стоиков рассуждения весьма не люблю других к себе, равномерно и от себя к другим уподоблять остерегаюсь; это деспот человеческого ума, он жестокостию своею угнетает науки и не дает им натурально произращения, он погружает целые народы и предрассуждение, суеверие и незнание.
И[БРАГИМ] 16. Такой образ исследования истин и мне кажется надежнее, но старой нослопицо: ум хорошо, а два лучше.
К{АЛАН] 17. Теперь и хочу начать тем, что спросить вашего рассуждении о древних философах; я читал в Цицероне урывком мнения их о разных материях, но они так спорят между собою, что я признаться должен, что не могу познать того, в чем состоит общее их учение и в чем оно разнствует, одним словом, я вовсе не знаю, чем они его начинают и чем оканчивают; итак, прошу мне объявить о том вкратце.
И[БРАГИМ] 18. Издревле в Греции были между учеными людьми главнейшие три секты: одна академическая и перипатетическая, или Платонова и Аристотелева, другая стоическая, или Зенонова, а третья Эпикурова; общее их учение состояло: 1. 15 исследовании или разборе истины и фальши, также сходства и несходства в речи, 2. В испытании натуры и ее таинств, 3. В различии добра от худа, то-есть в знании добронравия; и такое их разделение человеческого познания хотя коротко, однако так достаточно, что обнимает все находящиеся ныне на свете науки; а что принадлежит до того, в чем они разнились между собою, то в разборе истины и фальши академики и перипатетики употребляли определения истинам и разделения на части, а в заключениях своих довольствовались правдоподобием; стоики употребляли также определения истинам и разделения на части, но заключения свои почитали за явственные и неоспоримые, и в такой своей неистовой надменности стремились сделать гробы наукам; а эпикурцы довольствовались одними понятиями своих чувств, и между духом и чувствами не полагали никакого различия. В испытании натуры и ее таинств академики и перипатетики полагали силу и материю, также известные четыре стихии — огонь, воздух, воду и землю. Аристотель, начальник перипатетической секты, прибавил к четырем стихиям пятую, из которой полагал, что состоит дух; стоики полагали в натуре четыре стихии, но, не принимая пятой, думали, что дух состоит из огня; а Эпикур полагал в натуре стечение атомов, или маленьких тел. А что касается до нравоучения, то академики и перипатетики полагали за главнейшее добро человеку добродетель и честность, однакож приобщали к тому и добра душевные, как ум и память, телесные, как то силу, красоту, и посторонние, как богатство, честь и славу; стоики полагали за главнейшее добро только ум, добродетель и честность, а прочих добр ни имения за добро, ни лишения за худо не почитали; и таким химеричным и бесчеловечным своим умничанием причинили человечеству неизлечимую рану; а Эпикур полагал за главнейшее добро цепкую приятность в жизни и честность; еще у них примечаются некоторые разности, но как они но важны, то я их оставляю, впрочем, об них и в других приличных случаях вкратце упоминать можно.
К[АЛАН] 19. Благодарствую, что вы мне это рассказали, а в продолжении рассуждений, что мне надобно будет, то я о том у вас спрошуся. Вы в своей речи сказали, что издревле были секты ученых людей в Греции, неужли кроме греков и у других древних народов не было ученых людей.
И[БРАГИМ] 20. Были и у других народов, как то у ассириян — халдеи6, у персов — волхвы7, у индийцев наших — брахманы8, у египтян — жрецы, у галлов — друиды9, да даже и у самых скифов были некоторые ученые люди, как то из истории по делам их видно, а что касается до ассириян и египтян, то и сами греки заимствовали от них все науки, как то: геометрию, астрономию, химию и вообще физику и прочая; и Платон первый вывез из Египта название пяти планет и переименовал их греческим языком.
К[АЛАН] 21. Вы мне сказали, что древние философы учение свое разделяли на три статьи, а нынешние какой в том порядок наблюдают?
И[БРАГИМ] 22. Нынешние философы тому же необходимо следуют, но как учение время от времени умножается, и для того разделяют они человеческое познание на больше частей, из которых каждая уж одна составляет собою науку, как то материю, касающуюся до познания истины и фальши, также сходства и несходстна и речах, занимают они философиею, реторикою и поэзиею, прсеовокупляя к тому и историю, как усыновленную науку от философии для справедливости рассуждении о пещах и делах человеческих и от реторики для живости их изображения; материю, принадлежащую до испытания натуры и ее таинств, помещают они и физике, изъясним математикою, и разделяют ее на частные науки, как то статику, механику, гидростатику, гидравлику, аэрометрию, оптику, перспективу, катоптрику10, диоптрику11, астрономию, географию, хронологию, гномонику12, химию, медицину, анатомию и натуральную историю; а что касается до различия добра от худа, или нравоучения, то эту материю называют они нравоучительною философиею, которую способно разделить можно на юриспруденцию и политику, а прочие ее части, как то для обороны общества от нападения неприятелей, артиллерия и фортификация и для порядочного в городах строения архитектура, по великому втечению в них математики преподаются уже особыми пространными науками.
К[АЛАН] 23. Как вы говорите о живости изображения, она принадлежит к поэзии, а не к реторике или истории, да и разделение нравоучительной философии располагают философы на натуральное право, натуральный закон, дела человеческие, этику, политику и прочая, а не на юриспруденцию, политику и прочая.
И[БРАГИМ] 24. Никак живость изображения нужна не только в поэтическом, но и в прозаическом стиле, живость изображения возбуждает в читателе приятность и нетерпение, чтоб дочитаться до конца книги; а слабость стиля и на двух страницах производит дреманье, ведь этот обычай, чтоб только в поэзии употреблять живость стиля, завели люди, так другие его переменить могут, по примеру французов, которые благородною смелостию довели прозаический стиль у себя до той красоты, что он у хороших их ораторов и историков нимало не уступает живостию против стиля у хороших их поэтов и ничем от него не разнится, кроме митологии и правдоподобия, употребляемых в поэзии; так митология и правдоподобие веселят только наше воображение, а иногда и здравый рассудок усыпляют, а истина и живость в описании вещей и дел одни питают наш ум, а что вы упомянули и о разделении философии, отменном против объявленного мною, то я вам и на то скажу, что натуральное право, натуральный закон, дела человеческие и этика есть та же юриспруденция, да только что философы положили натуральное право и натуральный закон в своем умствовании вовсе несправедливо, а надобно искать натурального права и закона не в голове их, а в кафрах и готтентотах.
К[АЛАН] 25. Как много насказали вы мне наук, что не знаешь, куда с этим добром деваться; столько наук ни нам, ни детям нашим понять не можно, им довольно научиться слегка, как и ми, чтоб только годились для военной или гражданской службы Великому Моголу, не можно ли несколько посбавить с головы этого трупу.
И[БРАГИМ] 26. Об этом не заботьтесь, я о стольких науках упомянул только для показания разделения на них человеческого познания, а впрочем, и я многих из тех наук одни только названия знаю, это не только мы, но и гораздо умнее наших головы все обнять едва в состоянии.
К[АЛАН] 27. Правда, хотелось бы знать генеральность наук, хотя поверхно, однакож короче и круглее изображенную, а в таком множестве наук дети наши но узнают, к которой из них обратиться.
И[БРАГИМ] 28. Я знаю, к чему вы подкрадываетесь, вы мне и прежде довольно уже об этом говорили; как отважиться на такую необъятную огромность, вы из правил механики знаете, что к подъему великой тяжести потребна пропорциональная сила; за это всяк сочтет нас дерзновенными и не знающими ни счету, ни меры вещей.
К[АЛАН] 29. Мне все та мысль несносна, как, живучи на свете, не знать света; за такую оплошность штрафуют по военной дисциплине, как Платон, Аристотель, Пифагор, Архимед и другие? они упражнялись во всех науках, какие только тогда были на свете, да и Цицерон был великий философ, хороший физик и сильный оратор, также и в новейшие веки Картезий, Нейтон, Лейбниц и другие упражнялись во всех науках, какие только мы слышим на свете.
И[БРАГИМ] 30. Я остальную половину прошедшей моей жизни употребил больше на исправление гражданских должностей, а не на науки, а притом вся моя библиотека не больше как около двух дюжин книг; вы сами упражнялись в науках, как за такую трудную и обширную материю без силы и средств приняться?
К[АЛАН] 31. Жаль, что у нас книг мало, да и у меня те же, что у вас, однакож я знаю, что вы, будучи в Агро, читали много книг о разных материях, так ежели сколько-нибудь можно, то постарайтесь: жаль оставить такую полезную материю; вы знаете, что вообще несравненно большая часть людей отвращаются от наук для великой их трудности и незнания их конца и для того не щадят и порочат ученых людей презрительными и отнюдь незаслуженными предикатами и. Рассудите, как это несправедливо и обидно, чтоб та вещь, которая служит просвещением человеческому уму, носила на себе неправедную клевету и порицание глупости; а такое пятно причиняет наукам единственно великая их трудность и во множестве их незнание ни конца их, ни намерения; тут презреть великодушно такое несправедливое порицание так малому числу людей, одобряющих науки, против такого множества порицающих кажется и прямому великодушию несродно, а потому уже и бесплодно, так не лучше ли постараться по возможности очистить науки от противных и затмевающих их трудностей, водворить в пребывание их приличную достоинству их приятность и ласку, показать в коротком виде и оправдать пред светом прямую в них пользу и необходимость, а в чем мы по такому нашему полезному намерению будем недостаточны, то пополнит справедливое и благопромыслительное потомство, следуя по такому пути, как направленному к лучшему приращению наук и к прямой пользе учащихся людей.
И[БРАГИМ] 32. Да, очищение наук от трудностей — дело сверх нашей силы, это и для непосредственного ума почти непреодолимая трудность; к тому ж при науках кроме учащихся людей есть еще ученые и гораздо больше нас знающие; те сочтут, что мы ищем похитить их права.
К[АЛАН] 33. А для чего ж такие знатные философы, как то в древности Сократ, в новейшие веки Картезий, а в нынешнее время Гелвеций, думают, что нет такой высокой в науках материи, которой бы не можно было изъяснить и неученому человеку, только б рассказывать ее надлежащим порядком, а что вы упоминаете о негодовании на это дело ученых людей, то прямо ученые, то-есть прямо просвещенные, люди столько умны и великодушны, что они за этою тенью чести, чтоб порицать несправедливо и без причины чужие труды, не гоняются, а ищут прямой чести, и то уж открытым и явным путем предложения собственных своих трудов в пользу общества; а ежели наше начертание (plan) не покажется, то пусть кто другое сделает лучше, только с той кондициею, чтоб науки, будучи в обществе, не были, как то доныне, чужды от общества. Но жаль, я вижу из нахмуренного вашего лица, что такое намерение нас устрашает, нижу, что оно кажется вам отважным. Пусть это и так будет, однако попомните вы нашу молодость, представьте ее теперь вашим глазам, каких мы тогда не имели погрешностей и пороков! А от чего, как не от простоты и незнания? Итак, для пользы детей наших, для предварения их от подобных погрешностей и пороков неужли вы откажетесь от такого нужного им дела? Неужли вы захотите уполномочить их на забвение вашей памяти? Нет, итого не думаю, я в вас видел всегда честного гражданина и видел притом прямого отца своим детям, чем вы можете засвидетельствовать благодарность и преданность вашу благопромыслительному отцу, любезной нашей Индии Великому Моголу, который наградил убогий ваш дом высочайшею своею милостиею14, как не наставлением детей ваших, чтоб они были годные его величеству слуги и добрые граждане.
И[БРАГИМ] 34. Ах, государь мой! вы тесните меня со всех сторон сильным образом, это глубокий и пространный океан трудностей, как испытать пути его, проходы, берега и пристани; это смелое предприятие, оно требует и от того, кто в силах поднять и нести его тягость, истощающего жизнь труда, испытанного и плодоносного размышления, беспрестанной и притом бодрой осторожности, одним словом, на это надобно Колумба, а мы по слабости нашей и бессилию не годимся, как только к роли Веспуция Америка, так ее играет большая часть света, и она кажется не важна, а часто и низка; но, с другой стороны, такое сильное и убедительное ваше рассуждение делает уже меня на всякую правильную отговорку бессильным и безгласным; оно одно ободряет меня и облагонадеживает пуститься на все трудности. Итак, при недостатке сил наших, с надеждою на помощь божию покусимся мы на предприятие сего важного дела для пользы детей наших; чрез то мы облегчим трудности в жизненном их путешествии, а чего мы по слабости нашего знания не исследуем, то на совершенно оставим Колумбовым потомкам. И таким образом приступим к материи. Генеральность наук, или общественность всего познания человеческого, ограничивается познанием сего чувствуемого нами света и содержащихся в нем вещей, а такую науку называют философы космологиею или космографиею.
К[АЛАН] 35. Космологию философы помещают в метафизике, а из того видно, что они космологию считают за частную метафизики науку.
И[БРАГИМ] 36. Космология на нашем языке значит рассуждение о свете; так, свет содержит и себе не только метафизику, но и все те головы, которые ее выдумывали; итак, нельзя тому статься, чтоб содержащее было частию содержимого, такое замешательство понятий не только в философии или в физике, но и в поэзии не дозволительно.
К[АЛАН] 37. Пускай это и так будет, только ваше ограничение наук или всего познания человеческого так уже округлено, что похоже на мудреную и страшную теорему; мало ли есть вещей на свете? И когда дети наши в таком их бесчисленном множестве по молодости и незнанию схватятся и за такие предметы, которые им ни к какой пользе, то они уподобятся тому греку, который хвалился перед Александром Македонским, что он научился пробрасывать маковые зернышки сквозь игольное ушко; так им дадут по мешку маку, тут будет им чем забавляться на их жизнь, они будут разносчики маковников.
И[БРАГИМ] 38. Такое ваше мнение справедливо, конечно, молодой человек в этом множество вещей может схватиться за ненужный предмет, и, истощив на то много времени, после сожалеть бесполезно. Но это сказал я для показания только пределов человеческого познания, а то можно еще представить несколько пояснее и с таким различием, чтоб дети наши могли узнать, что для них полезно и что не нужно, чтоб они обратили старание свое на познание необходимых и полезных им в жизни вещей и на познание самих себя. А в таком рассуждении кажется, что генеральность наук, или общественность всего познания человеческого, нельзя яснее, а притом и круглее разделить, как на две части, то-есть на познание вообще натуры представляющихся нам вещей и на познание особенно натуры человека; и такое разделение содержать в себе будет всю ту материю, которую древние философы разделили на три части, из которых уже ныне возросло такое множество наук. И по такому порядку рассуждая о человеческом познании, постараемся мм показать детям нашим, как познавать точную истину и чувствуемых нами вещах и прямое добро в человеческих делах; а из того они узнают, что для них полезно.
К[АЛАН] 39. Это несколько получше вы разделили; пожалуйте, продолжайте по этому порядку материю, только-бога ради не употребляйте страшного того с теоремами ученого стиля, я его не разумею, да и особенных предложений, то-есть задач, не включайте в рассуждения, они для нас трудны, да уже и не под лета, а мне хочется приобресть в науках только генеральное, по притом и основательное познание.
И[БРАГИМ] 40. Что принадлежит до ученого порядка и стиля, то я и сам к ним не охотник, но при всем том без определений в сумнительных случаях никоим образом обойтись не можно: как мы в споре о какой-либо вещи согласим наши рассуждения, когда мы ей определения не положим. Определение должно содержать в себе ближайший род и особенную разность рассуждаемой вещи; определение покажет явственно, мое ли утверждение или ваше опровержение верно, и чрез то решит наш спор бессомненно.
К[АЛАН] 41. Так теперь мы начнем нашу материю от философии.
И[БРАГИМ] 42. Правда, что философия заключает в себе генерально все науки, но как философы определяют к философии большею частию только одно познание человеческих способностей и дел, то-есть полили по одной человеческой натуры, которое познание одно, без основательного познания общей натуры вещей, несколько темновато и к погрешностям поползновенно; а притом человек, родясь на свет, по одним своим природным способностям познает несколько прежде натуру, нежели науку. И для того надобно нам заласкать детей nain их показан иом прежде приятной и прелестной живости подлинника, то-есть натуры, чтоб им и самом начало учении но наскучить сухостию и трудностию копии, то-есть науки; а тогда уж дети паши сами собою и без совету охотнее и благонадежное направят способности свои к просвещению ума, тогда они явственно узнают, какая в том нужда к устроению порядка в их жизни.
К[АЛАН] 43. Я примечаю, что вы употребляете много иностранных слов в индийском языке15. Теперь все стараются об очищении нашего языка, так и вам надобно остерегаться от иностранных слов, а стараться выговаривать их по-индийски. Кот как-то и теперь вы упомянули о натуре, которая переводится у нас естеством; итак, вы говорите естество, а не натура.
И[БРАГИМ] 44. Я знаю, что натура переводится на индийский язык естеством, по знаю и то, что это слово прилично разве в таком самом важном, как священном стиле, а ежели употребить его в разговоре и вместо этой речи: из разных вещей каждая имеет особливую свою натуру, сказать: из разных вещей каждая имеет особливое свое естество, то вы подымете хохот. Когда какие вещи зависят от обычая народного, то уж язык — больше всех; размыслите только обстоятельнее о свойстве языков, то признаете ту истину, что нет такого на свете языка, как бы он убог ни почитался, чтоб не можно было перенесть на него всех слов с других языков. Когда в первейшие времена люди выдумывали слова из ничего, то теперь нам по подобию и примеру переводить их тем легче; по при переводе надобно смотреть того, чтоб переводом с иностранных языков на индийский таких слов, которые уже иностранным названием затвердились у нас в Индии, не наделать смеху. Когда в обществе по множеству людей к заводимым вновь и таким полезным делам, которые облагонадеживают их общим добром и благоденствием, не все вдруг навыкают, то тем труднее привыкнуть — да и привыкнут ли — к вашим новопереведенным словам из давно употребляемых на иностранных языках: они такую мелкую новость по цене ее принимают беспристрастием, а иногда и насмешкою; да и какая нужда в том? разве чтоб похвалиться, что индийский язык богаче других, так этому всяк знающий свойство языков смеяться станет. Это преимущество состоит не в натуре или свойстве языка, а в случае; всякий язык тем убоже, чем простее какое общество, и тем богаче быть может, свободно и без дальней о том заботы, чем полизированнее общество; и такие новопереведенные слова с затверделых у нас на иностранных языках и в самых важных речах будут псом неприятны и многим невразумительны, а тем паче в таком нашим дружеском собеседовании уже и весьма некстати; посмотрите на французский язык: он по давнейшему заведению наук и художеств почитается за самый богатейший на слете, но, несмотря на то, французы сколько латинских и греческих слов, да даже некоторые и аравитские удержали в своем языке без переводу, хотя бы и могли их перевесть на французский язык в полной силе и прямом разуме, а переводят только на свой язык не затверделые иностранным названием слова. Таким образом, и я в словах нашего разговору (original) называю подлинником, а не оригиналом, потому что оригинал еще употреблением у нас в Индии не усилился, а натуру начинать естеством не смею, чтоб не назвали этого слова проученным ученьем.
К[АЛАН] 45. Я согласен с таким вашим рассуждением и обращаюсь к прежней материи; но все думаю, что к познанию общей натуры вещей надобно сперва знать философию и математику.
И[БРАГИМ] 46. К тому нам надобно не больше, как из философии явственные понятия, рассуждения и заключения, так мы уже об этом довольно рассуждали в философических наших предложениях16, а из математики также надобно не больше, как только вычисление количеств чрез двуобразные чисел или литер сдвоения (combinatio), полагая в первом сдвоении сложение, умножение и возвышение до степеней, а в другом вычитание, деление и извлечение радиксов, да еще измерение в длину, ширину и высоту или глубину величии, так мы этому учились и Агрском училище по высочайшей милости Великого нашего Могола, чего с нас и довольно; а более тех перемен и количествах и величинах, как по натуре не находится, то и математике не к чему выдумывать.
К[АЛАН] 47. Что вы так странно и новомодно рассуждаете, это будет для детей наших вовсе непонятно.
И[БРАГИМ] 48. Мы оба учились наукам, мы оба собственными нашими опытами узнали, сколько они требуют труда и времени, и хотя мы в знании наук до степени первого класса и не достигли, однако по крайней мере приобрели то познание, что можем об них рассуждать основательно и между неудобпреодолеваемыми их трудностями, усматривать к узнанию истин легчайшие способы. Также совершенно знаем и то, что молодому человеку, как только созревать станут его способности, то к познанию истин, или просвещению ума, нет более руководства, как только дна, то-есть: одно — от натуры вещей, а другое от — науки, которого знания с нас и довольно. А это рассуждение ведет нас к тому исследованию, что в продолжении непрерывного времени предшествовало одно другому: наука ли натуре, или натура науке. Оправливаясь со свидетельницею многолетних времен, истори[е]ю, находим в разных науках начатки их по разным эпохам, потом возращение, а иногда упадок, затем опять возобновление, смотря по обстоятельствам времени или места. Напротив того, в натуре вещей по всей истории, от самой глубочайшей древности даже и доныне, не видим ни упадка, ни приращения, а всегдашнюю единообразность, всегдашнее и в самых ее переменах сходство, одним слоном, никогда непременное ее постоянство. Итак, нам, зная несколько беспредельную натуру пещей, а науки уже и побольше, как имеющие свои пределы, остается рассудить между двумя разделяющими нас руководствами, то-есть натуры и науки, которое из них надежнее и легче? Правда, мы видим, что без науки много познать натуры нельзя, но опять и то видим, что наука нам уделяет то познание за так тяжкую и несносную цену, что когда мы его получим, то усматриваем, что уж очень поздо, и в то время, когда уже нам надобно думать не о пользовании себя тем познанием, а о преселении на другой свет; а отчего это происходит, как не оттого, что наука преподает нам познание истин в трудных теоремах решительным порядком (methodus analytica), который познавшему его, наконец, человеку наружно кажет себя удивительным и поразительным, а внутренно делает его тщеславным, надутым и неспособным к здравому рассудку, и который употребляется гордому хозяину огромного дому в пять этажей, что он желающих видеть его внутренность заставляет найти способ, как бы прямо от земли подняться до окошек самого верхнего этажа, и тогда уже дозволяет осмотреть его внутренность, так смотри на такую затею, не легче ли и не лучше ли, хотя с трудом, однако несравненно меньшим, постараться состроить самим по своему благоизобретению дом, нежели выдумывать такой затейливый летанья вверх способ; напротив того, натура ведет нас к познанию своих истин восходительным или постепенным, порядком (methodus synthetica): она при поворотах солнца или земли на лето и зиму (solstitium) не производит никогда вдруг ни великого жару, ни жестокой стужи, а делает то постепенно, она подает нам плоды свои в известное время и чрез то делает жизнь нашу благонадежнее; здесь должны мы признать кроткое ее и сходное со слабостию нашего сложения руководство, а притом по обязательству чести и любви нашей к детям также не скрыть и немилосердой и без нужды истощевающей нашу жизнь суровости науки. А потому и отдадимся мы без всякого сомнения кроткому руководству постоянной натуры, пойдем постепенным, как легким ее путем к познанию ее истин, это будет для детей наших надежное руководство, это будет для них прямая наука.
К[АЛАН] 49. Итак, когда вы от натуры начинать хотите, то скажите мне ее определения.
И[ВРАГИМ] 50. Натуру какой-либо вещи определяют философы действующею силою той вещи, а общую натуру называют натуру вещей.
К[АЛАН] 51. Так мы теперь обратимся к натуре и приступим к испытанию ее таинств; я великий охотник с малых лет к разведыванию секретов, хотя меня и немало за то школили, да все я не могу отстать от этой страсти. Пожалуйте, начните показывать мне потихоньку таинства натуры, авось-либо она будет ласковее, нежели те люди, которые отучивали меня от секретов так немилосердо, что как мне иногда сонному пригрезится та их наука, то я и во сне пугаюсь.
И[БРАГИМ] 52. Нет, натура не такова, она ласкова к нам, подобно как мать к детям, она произведениями своими из земли питает нас, и содержит нашу жизнь, она водою своею утоляет нашу жажду и омывает нечистоту тел, она воздухом своим подает нам дыхание и равновесие в движении нашем, она огнем своим согревает нас, оживляет и освещает нам вещи; но хотя сия общая наша мать так ласкова к нам, однако притом очень важна и как бы несколько горделива и открывает нам таинства свои не просто, а по мере количества и доброты службы нашей пред нею.
К[АЛАН] 53. Я по страсти к секретам рад служить ей до надрыву, только б испытать ее таинства; скажите, пожалуйте, каким бы образом за то приняться, это будет для меня великая забава.
И[БРАГИМ] 54. То уже с таинствами натуры довольно будет забавы, только б ум наш овладеть ими был в состоянии.
К[АЛАН] 55. Конечно, тут хотите вы употребить много философских умствований, а я их понимать туп; итак, вы меня на первом шаге страшите.
И[БРАГИМ] 56. Нет, я как чужим, так и моим умствованиям не много верю, а по большей части следую наблюдениям и опытам в натуре, однако и чрез то натуральных действий причины разбирать довольно трудно; впрочем, бывают в натуре и такие случаи, где и без умствования никоим образом обойтись не можно, только те умствования или заключения выводить надобно из первых оснований, то-есть из несумнительных опытов или наблюдений; как то действия или происхождения в натуре (effectus) можем мы понимать чувствами, но причин происхождениям, кроме умствований, чувствами понимать не можем; например, что в барометре ртуть стоит на 27½ парижских дюймов, то мы понимаем чувством зрения, но причины, что ртуть таким образом находится в равновесии с атмосферою, налегающею на нижний широкий сосуд барометра, никоторым чувством понять не можем, а выводим ее из других опытов, которые показывают нам, что текучие разного образа материи бывают между собою в равновесии.
К[АЛАН} 57. Скажите мне, что есть наблюдение и опыт.
И[БРАГИМ] 58. Наблюдение есть то понятие, когда мы в какой вещи, оставленной свободно ее натуре, примечаем какое действие или страдание; а опыт есть то понятие, когда мы в какой вещи, устроенной по нашему благоусмотрению, примечаем какое действие или страдание; например, что все реки текут с высших мест на низшие, то такое понятно есть наблюдение, а когда мы воду помощию пожарной трубы гоним до некоторой высоты, то это понятие будет опыт.
К[АЛАН] 59. Так мы станем по наблюдениям и опытам испытывать натуру, и чего не поймем, то от того отстанем великодушно, а что будет по нашим зубам, то слана богу: мне бы только было, о чем болтать в компании; вы знаете, как я нетерпелив к разговорам, что только тогда молчу, как усну в постели.
И[БРАГИМ] 60. О, когда так, то мы можем полегоньку примечать надежнейшие стези и пробираться по ним к познанию некоторых таинств натуры, которых бы только довольно было для детей наших в нуждах их жизни, а прочие по слабости пашей принуждены мы оставить искуснейшим испытателям.
К[АЛАН] 61. Я вижу, что вы искусно заводите меня в лабиринт умствований, которых я не разумею: что тут сделаешь с вашими наблюдениями и опытами? тут им не место: к испытанию таинств надобно хитрости и вкрадчивости, то-есть умствования, а с наблюдениями и опытами вашими останешься как рак на мели.
И[БРАГИМ] 62. Никак, государь мой! я вам при испытании натуры и ее таинств доказать надеюсь, что целая физика и все ее частные науки почерпнуты, распространены и возведены до высокой степени и великого приращения из неисчерпаемых источников натуры несравненно больше наблюдениями и опытами, нежели умствованиями.
К[АЛАН] 63. Посмотрим. Откройте, пожалуйте, какие вы приметили таинства в натуре.
И[БРАГИМ] 64. Философы приметили в натуре четыре стихии, или четыре начальные вещи, как то землю, воду, воздух и огонь.
К[АЛАН] 65. Да что ж это? Какое это таинство? Кто этого не знает?
И[БРАГИМ] 66. Нет, государь мой! это не таинство, а таинство состоит в незнании силы и действия, пользы и вреда каждой из тех вещей.
К[АЛАН] 67. Вот это дело другое! Так начните, пожалуйте, и скажите, каким образом преподают то философы.
И[БРАГИМ] 68. Философы материю, касающуюся до земли и ее произведений, предлагают в химии, натуральной истории, анатомии, медицине, статике и механике; материю, принадлежащую до воды, — в гидростатике, гидравлике; касающуюся до воздуха, — в аэрометрии; а принадлежащую до огня, — в химии, оптике, перспективе, катоптрике, диоптрике, астрономии, гномонике и прочая.
К[АЛАН] 69. Ну вот, вы меня опять собьете с пути. На что столько наук, куда нам с ними деваться? Этим бременем можно намучить ум так, что он, и том множестве их замешавшись, одуреет; не можно ли как попростев для лас; например, материи, касающиеся до земли и произведений ее, присовокупляйте вы к земле, принадлежащие до воды — к воде, касающиеся до воздуха — к воздуху, а принадлежащие до огня — к огню.
И[БРАГИМ] 70. Я это вам сказал только по спросу вашему о том, каким образом философы преподают свое учение о натуре. Впрочем, и я частию по недостатку знания, а частию и по недостатку на поправление того книг принужден буду в иных материях довольствоваться только историческим описанием, однакож, сколько можно, стараться буду о том, чтоб сказывать вам то таким порядком, как вы теперь рассудили, он и мне поправился, хотя я в том вижу и великую трудность для взаимного и почти нераздельного всех стихий между собою смешения; только ж великая польза явственности против того ободряет, а то вы говорите правду, что в таком множестве наук можно запутаться человеку; правда, что с одной стороны, по беспрестанному открытию таинств натуры новых или возобновлению старых, но забытых долготою времени, и великому втечению в них геометрии и алгебры нужда требовала некоторого разделения наук, но, с другой стороны, сожалительно на некоторых философов, что они в преподаянии их наблюдают порядок весьма ученый и доказывают нам многие натуральные истины без нужды, мы их без доказательства понимаем лучше, а чрез то, сколько они возвеличивают науки откровениями, то не меньше того и порядком своего учения, которое они издают нам подобно, как Дельфийский Аполлон17 свои оракулы, или предсказания, подумайте, сколько тут теряется напрасного времени на выразумение такого учения, которое Полине затрудняет, нежели изъясняет науки.
К[АЛАН] 71. Да, это правда, и я также во многих местах их не понимаю, но, может быть, не потому ли, что я скорос?
И[БРАГИМ] 72. Рассмотрите вы физику известного вам славного в нынешнее время философа18: там все полезные и нужные материи о натуре преподаны как бы нарочно весьма темным образом, и хотя главный и единственный всех физических наук предмет есть натура, однако вы найдете там не натуру, изъясненную математикою, как бы то надлежало, а математику, налагающую натуре свои законы; но это напрасно и весьма некстати: натура никогда не училась, у математики, а, напротив того, математика — у натуры, которая всех наук умнее и превосходнее.
К[АЛАН] 73. Да то писано не про нас, то-есть не для нас, учащихся, а для ученых людей, к которым мы за просвещение нас должны не забывать благодарности.
И[БРАГИМ] 74. За такое великое благодеяние, хотя оно нам по их учению и не дешево досталось, однако я не спорю, что мы обязаны благодарностию. Но к благодарности надобно знать место и случай и смотреть, чтоб под видом ее не показать современникам нашим ласкательства, а потомкам — неприязни в скрытии от них правды, что почитают философы также за преступление. И когда то писано для ученых людей, то том смешнее: ученые и без тех книг должны знать науки. Итак, во всей той огромной работе и с такими странными и неупотребительными выражениями прибавлено к отвращению тому, которое имеют многие люди от математики, еще добрую меру; и сделано из математики, которая сродна быть помощницею другим наукам, страшную и отвратительную науку, так что люди имеют правильную причину говорить, что где математика ни наведается, то и легкие материи делает трудными, и понятие уже их чрез то становится нелегко, а потому математика, которой ион натура состоит в измерении вещей по счету или протяжению[1], делается уже труднее самых измеряемых ею натуральных вещей; видите, какая тут странная выходит идея: что мера труднее измеряемых вещей, которые она собою изъяснить должна; не будет ли прилично здесь употребить мудрие то нареченно святейшего законодавца натуры: аще свет тьма, то тьма кольми паче; напротив того, обратитесь вы к г. Белидору, Трабоду, Эйлеру, Миллеру, Бургаву, Биону, Штурму и к некоторым и нашим индийским достойным сочинителям в артиллерии, фортификации, математике и некоторых физических науках, то там вы найдете науки, явственно и легко предложенные, хотя и они употребляют математику, по употребляют ее по примеру лечения добрых медиков столько и там, сколько и где надобно; и таких писателей назвать можно прямыми питомцами натуры.
К[АЛАН] 75. Что вы так восстаете на великую трудность метода и стиля в науках? Ведь вы прежде и сами в математических и механических ваших предложениях19 выехали на гордых и высокостепенных теоремах, как Фаэтон 20 на пышной колеснице.
И[БРАГИМ] 76. Припишите это моей молодости и слепоте ее, стремившейся к легкомысленному любочестию, вмените незнанию вообще натуры вещей, заглушённому множеством наук. Ежели б я в нынешние мои лета сочинял те предложения, то бы убавил там по крайней мере третью долю излишнего параду.
К[АЛАН] 77. Кстати, при этом случае мне хочется у вас спросить, как вы думаете о разных сочинениях: некоторые из них содержат в себе много полезного и нового, а другие бывают без вкусу, как переваренные щи. Я бы думал такие мелкие сочинения одерживать и не выпускать в свет, чтоб они не заглушали наук, подобно как худая трава в огороде не дает расти полезной и питательной.
И[БРАГИМ] 78. Так на что будет похожа ученая республика, которая только одна некоторым образом совокупляет и содружает человечество, раздираемое от прихотей его по всей вселенной, когда в ней одни привилегированные люди иметь будут голос, а другой не смей промолвить? На что будет титул ученого или полизированного света? Это будет ученая ирония, неприятная прямому знанию и мудрости, прославляющим благополучный тот век, который их питает; такая ирония, без сомнения, истребить может науки и короткое время. Откуда бы мы могли провесть канал рассуждении наших, как не из разных, как много полезных, так и мало полезных источников, которых смесь в нашем канале должны мы по возможности стараться подвесть к прозрачности и полезности чистых и здоровых источников? Кто может приняться за такое низкое хищение, чтоб почитать знание свое независящим от других людей? Мы по крайней возможности постараемся при всех удобных случаях показать благодарность нашу и признание как древним, до нас бывшим, так и современным светилам человеческого познания. Итак, из подобия вашего к растению наук выходит сущее противуобразие: это коммерция произведений ума, подобная и подобного свойства с коммерциею произведений, потребных телу; она умирает без вольности, которую законно ограничивают не более, как только следующие четыре пункта: 1. Чтоб сочинитель соблюдал свято и благоговейно к всемогущему и вечному существу должность свою, которая одна во всех наших делах, сношениях и обязательствах служит правительницею совести и залогом веры и верности, потому что какое бы ни было воспитание наше и добродетель, то весь свет вообще, и то не по фальшивым наблюдениям и опытам, не признает их довольными к удержанию крепости в той связи; 2. Чтоб почитал он с усердием и преданностию освященную причину порядка и благоустройства в отечестве, — от того зависит общее наше добро и благо действие; 3. Чтоб не писал оскорбительного чистоте нравов и обычаев; 4. Чтоб не касался ни к чьему имени особенно по примеру комедиантом, а рассуждал бы вообще о вещах и делах человеческих, как то прилично важному писателю, и чтоб как на сердце был, так и в подаваемых советах казал себя другом человечества; а им на растение наук и просвещения человеческого хотите пригласить варварские веки и употребить такие средства, которые под видом расчищения сперва начнут ослаблять науки, а наконец и во все истребить их могут; к растению наук между другими полезными средствами поощрение сверстническое может почесться за важнейшее; это артерия человеческого познания, которая его живит, движет и ободряет: по чему узнавать будут хорошие сочинения, как не по худым, но упоминая о том, что случаются люди, которые, несмотря на молодость лет, кажут на себе остроумие и глубокоумие довольное; а строгость цензуры в Иберии21 и совершенное тамошних бонзов непризнание святой и вечной причины вещей, прикрытое завесою наружного благочестия, часто под видом общей пользы, а в самом деле, с одной стороны, по зависти к отличным дарованиям, а с другой — по жадности к имению и власти, легко приобретаемым и мутности незнания, задушают такие отрасли и не дают им того блистательного растопил и силы, каковы видимы и албионском, гелветическом и батавском обществах22. Притом же и то редко случается, чтоб какой самый лучший автор не показал где-либо в своем сочинении слабой стороны; так противообразно и тому трудно статься, чтоб и самый слабый писатель не имел в своей книжке чего-либо хорошего. А о том, что многие мелкие сочинения в свет выходят, не заботьтесь: таких слабых писателей, когда непродажа книг их, то по крайней мере общественная критика и насмешка от сочинений отвадят.
К[АЛАН] 79. Каким же образом начать нам испытание таинств натуры?
И[БРАГИМ] 80. Философы делают то чрез опыты частик" каждой стихии особо, частию комбинациею, или сдвоением (combinatiis), стихий вместе, а частию и отделением одной от другой стихии.
К[АЛАН] 81. Как комбинациею? им знаете как далеко растут комбинации; хорошо в алгебре иметь дело с литерами, а ежели обходиться так и со стихиями, то на это мало будет нашей жизни; а мне бы хотелось смешать их, как горох с капустою, и найти какую новину, чтоб прислужиться чрез то в республике ученого света для некоторого поласканья моему честолюбию.
И[БРАГИМ] 82. Нет, тут так многочисленных комбинаций не делают, а делают только комбинации стихий, смотря по месту и положению, по разности времени, по величине, по фигуре, по движению и расположению частей, но и то по свидетельству философов выходит иногда не одного человека и не одного века дело; например, философы говорят, что железная иголка, помещенная на меридиональной линей, не чрез один, а чрез многие годы приобретает магнитную силу; к тому ж я вам объявлю основательное г. Деланда рассуждение о том таково: «Люди думают обыкновенно, что мет легче делан, ничего, как опыты, да и ученые первого класса (я говорю об атом но иначе, как по всеобщему предрассуждению) почитали это упражнение за пустое и детское; однако я не опасаюсь признать того, что оно есть дело бесконечной трудности, оно требует много искусства, тонкости и остроты в разуме. Я присовокуплю к тому, по мнению славного Картезия, и то, что это упражнение предполагает, чтоб разбирать все рачительно, и сколько можно и самому собою, чтоб освободить себя от того рабского удивления, которое привлекают на себя древние философы, чтоб не усиливаться по-пустому извинять их погрешности, чтоб по доверять умствованиям, а особливо и материи дел, и чтоб изъяснять те дела неусыпным трудом, часто весьма трудные к изъяснению. Подлинно, все виды обманчивы, и когда мы разберем самые вообще принятые вещи, то удивляемся, что не находим в них кроме погрешности и фальши; итак, надобно быть свободну от всякой партии, свергнуть с себя иго всякого неприличного уважения (autoritИ); чтоб делать хорошо опыты, дар (le gИnie) к тому нужен по крайней мере столько, как и рассудок: дар — чтоб открыть к тому новые пути, а рассудок — чтоб руководствоваться среди всех тех путей с умеренностию и осторожностию»; итак, по тому рассудите, чем нам пускаться в такую сверх нашей силы и возможности трудность, чтоб искать открыть попью опыты, то лучше станем разбирать старые и поверять, которые нам в деревенской жизни возможность дозволит.
К[АЛАН] 83. А другое основание опытов, то-есть чрез отделение стихий, неужли так же трудно, как и это.
И[БРАГИМ] 84. Другое основание, хот" на мерный взгляд и простее кажется, однако произведением и действо труднее первого; вы, думаю, знаете, как философы, желая отделить воздух, например, от зажженной свечи, ставят ее под колокол воздушного насоса, и сколько они ни высасывают воздух, однако сами признают, что всего его высосать никоим образом ни можно, и все его сколько-нибудь остается.
К[АЛАН] 85. Вот какое затруднение находят; ежели б они меня к тому пригласили, то бы я тотчас решил гордиев узел: я бы достал из аптеки карантинных порошков23 и подпустил бы их под колокол, не знаю, как бы против того устоял воздух; я бы этого лихого духа выгнал вон до крошечки, чтоб он зимою не знобил, а летом не жарил, как то Цицерон пишет, и издал бы в свет такое славное дело, которого чрез такое множество веков по признавали философы и насилу познали его от Торрицеллия, то-есть произведемте по искусству пустоты места, почитаемой от всех почти философов невозможною но натуре.
И[БРАГИМ] 86. Доволен вашим изобретением; конечно, вы учились топике24. Я как по этому, так и по другим опытам и наблюдениям примечаю в натуре такую великую силу, что ее никакое человеческое могущество одолеть не в состоянии, а тебя первого на свете вижу, который стихиями и натурою повелевать может.
К[АЛАН] 87. Поэтому не лучше ли немножко пониже опуститься и начать рассуждать прежде о философских наблюдениях и опытах каждой стихии особо, например земли и ее произведений, начиная по порядку с самой нижней стихии.
И[БРАГИМ] 88. Это будет лучше; но как земля есть тело и философы всякую такую вещь, к которой прикасаться можно, называют телом, то по такому всеобщему и обширному понятию заключают они под именем тел не одну землю и ее произведения, а присовокупляют к тому еще и прочие стихии, как то воду, воздух, огонь, да даже и небесные вещи называют телами, а по такому пространному под именем тел означению требует эта материя разделения и изъяснения, чтоб нам впредь некоторые слова не причинили трудности, а затем чрез необходимое хотя не по месту изъяснение излишнего продолжения и перерывки в наших рассуждениях.
К[АЛАН] 89. Пожалуйте, расскажите мне то разделение и изъяснение слов.
И[БРАГИМ] 90. Философы разделяют вообще тела на твердые (solida), текучие (fluida) и жидкие (liquida); в твердых полагаются тела жесткие, или от давления не поддающиеся, как то камень, стекло; упругие, как то сталь, медь; и мягкие тела, как то плотные части тел у животных; за текучие тела почитаются воздух и огонь; а в жидких телах полагаются пода, спирт, масло, получаемое из разных растений, и другие жидкости; так что жидкие тела разнятся от текучих тем, что первые прикосновенным к себе вещам причиняют мокроту, а последние не причиняют, а потому узнать можно, что некоторые тела суть вместе текучие и жидкие, как то вода, спирт и другие жидкости, а некоторые тела только текучие, но не жидкие, как, например, огонь и воздух.
К[АЛАН] 391. Пожалуйте, оставим уже химические лекарства, а станем рассуждать о тяжести, движении и спокойстве земных тел, это будет механическая материя, да к которой же стихии принадлежит механика?
И[БРАГИМ] 392. Тяжесть имеют все земные тела, а движение и спокойство составляют их разные образы, или способы пребывания на свете, а по свойства, потому что тела при таких переменах остаются непременными; итак, эта материя принадлежит к механике, а механика употребляется безразборно при всех стихиях; но как машины делаются но большей части из земных произведений, да и мы, живучи на земле, больше имеем в механике нужды при земле и ее произведениях, нежели при других стихиях, то потому приличнее ее поместить в предшествующей пред прочими материи о земле, нежели в которой-либо из материй о других стихиях.
К[АЛАН] 393. Разную тяжесть в разных телах познаем мы весами; итак, расскажите мне, какое они имеют движение и спокойство?
И[БРАГИМ] 394. Кроме непрерывного того движения, которое, по мнению всех новейших и некоторых древних философов, делает земля со всеми находящимися на ней челами коловратное около своей оси в 24 часа (motus vertiginis) и раскатное около солнца в год (motus rИvolution is), есть еще движение тол разное, как то: уравненное — животных, часов, мельничных водяных колес и других машин, ускоренное — падающих вниз тел, укосненное — бросаемых вверх и горизонтально тел, прямолинейное — перпендикулярно бросаемых вверх или падающих вниз тел, криволинейное — косо или горизонтально бросаемых тел; совершенное и зависящее (mouvement absolu et relatif), как то людей, идущих на судах по воде, и кажущихся им в движении берегов, простое — от одной или нескольких сил по одному направлению, сложное — от двух или больше сил, по двум или и больше направлениям, и спокойство, или равновесие, тел также бывает на горизонтальных и наклоненных плоскостях или поверхностях. К разному движению и равновесию тел употребляются машины простые, как то рычаг и наклоненная плоскость, и сложные из простых, которых есть великое множество, но как я преж[д]е о всей этой материи рассуждал с вами довольно, то уже более о том говорить нет нужды.
К[АЛАН] 395, Я хочу у вас спросить о приличной к этому месту земляной материи, которой в механических ваших предложениях нету; правда ли то, что я начитал в сочинении одного философа теорему: что тяжелые тола нисходят по полуциклоиду и но всякой его дуге и одинаков время; там он для доказательства этой теоремы собрал всю богатую родню геометрической пропорции, но они многоглаголанием своим больше мне затмили понятие той теоремы; я все сомневаюсь, как тому статься, ведь тело, перебегая половину циклоида, перебегает несколько и его дуг, следовательно, и больше на них времени употребляет, нежели на каждую такую одну дугу.
И[БРАГИМ] 396. Нет, мнение того философа справедливо, что тяжелые тела нисходят как [по] полуциклоиду, так и по всякой его дуге в одинаков время, только правда, что для такого нетрудного дела не надобно было такой затруднительной теоремы и доказательства, потому что это узнать можно самым простым и легким опытом; например, по неудобности выгибанья полу циклоидой металлических дощечек, привесьте вы на палке, горизонтальное положение имеющей, две равные тяжести на равных веревочках, или хотя и две другие палки и подымайте те тяжести или палки на разные высоты таковы, каковы у полу-циклоида и дуг его быть могут, то увидите, что они, опускаемые в один моменте, равных высот, упадать и ударяться будут и прикошенную перпендикулярно плоскость всегда точно в один момент; а это делается потому, что тяжести или палки на малой дуге полуциклоида меньшею надают скоростию, а на большей дуге или на всем полуциклоиде большею падают скоростию, приобретая ее в падении чрез большее расстояние.
К[АЛАН] 397. Прошу мне изъяснить кривую линею изохрону23 (isochrona), которая имеет то свойство, что тяжелые тела нисходят по ней в равные времена движением уравненным, полагая направления тяжести, хотя параллельные или сходящиеся в центре земли.
И[БРАГИМ] 398. Прошу мне найти такое тело, которое бы, пущенное свободно но кривой линии, могло нисходить движением уравненным; а не зная такого действия и пользы в натуре, как я могу изъяснить вам такую линею, которой и вообразить мне не можно.
К[АЛАН] 399. Где я вам найду такое тело, ведь мне не указать натуре, чтоб она для меня переменила непрерывный свой порядок и непреложные законы. Я знаю, что нет такого тела на свете, чтоб оно могло нисходить движением уравненным, но я вижу, что это не бесполезность такой линей, для которой вы отказываетесь; ведь другие люди воображают же себе такую линею, а трудность в разборе ее; видно, что вам геометрические места (loca geometrica) и диференциальные и интегральные выкладки (calculus differentialis et intogralis) невкусны, кислы ягоды, что достать их нельзя. Как такая славная и такими высокими выкладками решимая линей не полезна? Правда, мы не находим такого тела в натуре, которое бы могло нисходить движением уравненным, однако помните вы, что мы с удивлением смотрим летом на муравью, как она по перпендикулярным к земле деревам вверх и вниз с одинакою и немалою скоростию бегает, так по крайней мере муравья сбежит, или другое флегматичное насекомое животное может сползти вниз по такой кривой линей движением уравненным, а потому вы видите, как эта линея не полезна, она очень полезна.
И[БРАГИМ] 400. Увольте меня от такого дела, которого я в натуре не вижу, а потому и вообразить не умею.
К[АЛАН] 401. О кривой линей тавтохроне26 (tautochrona) спрашивать я вас не хочу, я знаю, что она родная сестра циклоиду, да и брахистохрона (brachistoohrona), или кривая лицея самого наискорейшего падения отданной точки до другой данной точки, есть тот же полуциклоид, описываемый по данным тем двум точкам; а названы они особыми такими громкими именами, видно, для умножения знаменитости фамилии кривых линей, хотя она и так уже и порождениях своих не убога. Нo я признаюсь, что не знаю, какая бы могла быть нужда для самого скорейшего падения и кривой линеи, когда мы на то имеем прямую линею, однако мы уж это оставим, а хотелось бы мне познакомиться с кривою линею синхроною (synchrona) такого свойства, что тяжесть надает к каждой ее точке в одинаков самое кратчайшее время. Но от нас в такой высокой материи получить нечего, так по крайней мере скажите мне то, что распаленные металлы делаются ль чрез то тяжело или нет.
И[БРАГИМ] 402. Бургав, взяв параллелепипед из самого доброго железа весом в пять фунтов и семь унций и раскалив его, положил раскаленный на весы, но не приметил ни малейшей прибавки весу, а такой же, какой был до раскаления; там же пишет он, что и в меди раскаленной не нашел прибавки весу, из чего заключает, что огонь не имеет тяжести. А Гамбергер, посылать на записки французской Академии, говорит, что свинец, олово, ртуть и антимония27, разженные, увеличивают свой вес. Но и о том Бургав думает, что та прибавка весу делается, может быть, от пристающих к ним частиц сосуда, в котором те вещи разжигаются, или от частиц орудия, которым помешиваются, а не от огня; и это последнее мнение почитал бы и я за вернее, основываясь на том рассуждении, как все философы согласно почитают за тяжесть в телах не что иное, как понуждение28 их к центру земли; а по ежедневным наблюдениям и опытам известно, что огонь как на очаге, так и на зажженной свече даже и под опорожненным от воздуха колоколом подымается вверх, то-есть выше и такой легкой и тонкой материи, каков есть воздух, которого мы кроме прикосновения никаким другим чувством понимать не можем. И когда уж таким образом огонь сам в себе не нажег тяжести, то-есть понуждении к центру земли, а напротив того, кажет понуждение или стремление свое сверх, то как он может то сообщить другому телу, чего сам не имеет; приличное, кажется, ему по с моему свойству делать тела легче, нежели тяжело. Но г. Деланд опять уверяет, что разженные тела становятся тяжело. Итак, это дело заслуживает особливо рачительное исследование29.
К[АЛАН] 403. Нет ли еще какого примечания о тяжести тел?
И[БРАГИМ] 404. Гамбергер говорит, что перья, слабо положенные в мешке, меньше весят, нежели крепко связанные; но надобно знать, что он веревочку, которою они связаны были, клал, как и в первом вешаньи, на весы, а причину тому полагает он, что-де в первом случае воздух их больше поддерживает.
К[АЛАН] 405. Я читал в физических книгах, что действию одного тела на другое делается сопротивление от того другого. Каким бы образом это происходило?
И[БРАГИМ] 406. Философ Гамбергер доказывает сопротивление одного тела действующему на него другому летанием птиц и плаванием рыб, потому что птицы без сопротивления воздуха летать, а рыбы без сопротивления воды плавать не могли бы; также доказывает он и сближением двух лодок на воде; когда в одной сидит человек и тянет к себе другую порожнюю лодку, то они обе взаимно одна к другой сближаются; еще и тем, когда вбить в какое дерево клин, а потом ударить то дерево с противной стороны острию клина, то он входит в дерево поглубже.
К[АЛАН] 407, Как различают философы разные тела; например, разные металлы по их тяжести?
И[БРАГИМ] 408. Разная тяжесть бывает и металлах или и вообще в телах одного образа или вида по разном их величине, а в телах одной величины по разному их образу,
К[АЛАН] 409. Как же философы называют одно тело (specifiee gravius) образно тяжеле, а другое (specifiee levius) образно легче, так будет ли это одно с другим согласно?
И[БРАГИМ] 410. Конечно, согласно, а только в том состоит разность, что выдуман ученый, но притом и варварский термин (spИcifiИe) образно без нужды и к большему затруднению, поэтому бы надлежало и тела одного образа не равные величиною называть величинно тяжеле или легче одно другого; итак, мы для лучшего понятия удовольствуемся простым названием, что тела одни от других тяжеле или легче бывают по величине или но образу,
К[АЛАН] 411. Как бы разобрать разную тяжесть в металлах разного образа, чтоб чрез то можно было узнавать их истину, да и фальшь слитков из разных металлов?
И[БРАГИМ] 412. Истину и фальшь в металлах открывают философы чрез сдвоение тел с водою: когда опускаются в воду разные тела, то примечается, что одни из них, как то металлы, камни и прочая, тонут, а другие, как то дерево, грецкая губка и прочая, плавают по верху воды; а потому заключается, что первые из них тяжеле воды по образу. Итак, тела, тяжеле по образу от воды, хотя и падают в ней до дна, однако меньшею скоростию, нежели на воздухе, и тем меньшею одно другого скоростию доходят до дна, чем легче одно другого по образу, И из того заключается, что все те тела в падении своем по воде нечто теряют от той тяжести, которою они падают на воздухе; а падают уже они в воде до дна по понуждению той тяжести, которая равна разности между совершенною тяжестию тела и тяжестию количества воды, равного тому телу, из чего видима причина, что тола, тяжеле воды по образу, погруженные в воду, меньшею поддерживаются в ней силою, нежели на воздухе; и хотя будут тела тяжестию разны по образу, но когда они по величине равны, то все теряют одинакую часть тяжести в рассуждении сопротивления воды, то-есть такую, какова равна весу количества воды, равного величиною тем телам, но не одинакую часть теряют каждое из них в рассуждении совершенной своей тяжести, то-есть тяжеле по образу тело теряет меньшую часть от совершенной своей тяжести, а легче по образу тело теряет большую часть от совершенной своей тяжести; и по этому основанию в древности Архимед нашел, что в золотую сиракузского царя Гиэрона корону примешано было несколько серебра.
К[АЛАН] 413. Философ барон Вольф в своей гидростатике говорит, что можно олово со свинцом сплавить по такой тяжести, которая равна будет тяжести серебра по образу, и по такому умерению ежели смешано будет серебро с оловом и свинцом, то уже том фальши вода не откроет. А поэтому что надобно делать, чтоб узнать, истинное ли серебро или нет?
И[БРАГИМ] 414. На этот случай не нахожу я другого способа, как только расплавленье такого куска, и тогда уж ежели есть в нем олово и свинец, то чрез исхождение из них при расплавленьи дыму узнать можно.
К[АЛАН] 415. Скажите мне, где девается та тяжесть, которую теряют тела, тяжело по образу, в падении их по воде, неужли она вовсе пропадает.
И[БРАГИМ] 416. Никак. Она только теряется на преодоление сопротивления от поды телу; впрочем, давит во дно сосуда такая тяжесть, которая равна сумме из тяжести всей воды в сосуде и совершенной тяжести погруженного тела.
К[АЛАН] 417. А в тех телах, которые легче воды по образу, что примечается?
И[БРАГИМ] 418. Что касается до тел, которые легче воды по образу и плавают по ней, то те погружают и воду часть себя тем больше или меньше одно другого, чем они тяжеле или легче одно другого по образу; и каждое из тех тел такое выдавит собою количество воды, которое равно весом тяжести всего плавающего тела, а из того заключается, что ежели б могло найтись какое тело, равное тяжестию воде разного с нею образа, то бы оно, опущенное в воду, останавливалось на венком месте, где ни положено в воде, как доказывают то вместо по находящихся в натуре таких тел искусством делаемые для забавы куколки, опускаемые в воду, которые останавливаются там, где их положит рука или застанет спокойствие воды; г-жа Унцерова говорит, что можно соленую воду с пресною смешать так, что ежели положить в средину той смешанной воды яйцо, то-де оно ни на верх воды не подымется, ни вниз не потонет. Наконец, из всего того известна причина и тому, для чего два тела разной тяжести по образу, приведенные на воздухе в равновесие, ежели опушены будут таким образом в поду, то там уже потеряют равновесие, и тяжеле по образу перевесит того, которое легче по образу.
К[АЛАН] 419. А когда надобно тело, легче по образу от воды, надавить столько, чтоб оно не выставливалось выше поверхности воды, то сколько на то силы потребно?
И[БРАГИМ] 420. На то потребна сила, равная разности между тяжестию тела, которое легче по образу от воды, и тяжестию самой воды, а вся сила, которою действует то погруженное тело на воду, равна сумме из тяжести тела и разности между тяжестьми по образу тела и воды.
К[АЛАН] 421. Для чего вы все кладете тела разные, а воду одну, — вы меня тем не удивите; нет, я хочу у вас спросить, что произойдет из того, ежели положить тела одной тяжести по образу и по величине, а вместо одной воды положить две жидкие материи разной тяжести по образу.
И[БРАГИМ] 422. И в таком случае произойдет подобное прежнему действие, только противообразио, то-есть из таких тел, одинаких как по образу, так и по величине, а притом и по фигуре, опущенное в материю, которая легче по образу, перевесит опущенного и материю, тяжело по образу, по той причине, что каждое из тех тел потеряет уже не одинакую часть тяжести, как в одной воде, а разную, и именно такую, сколько весить будет количество каждой жидкой материи, выжатое своим телом.
К[АЛАН] 423. Вы говорите, что тела, тяжеле по образу от воды, тонут в ней. Для чего же когда опустить меньше конопляного семени кусочек какого-нибудь металла или маленькую иголку тихонько на воду, то они не тонут.
И[БРАГИМ] 424. Философ Гамбергер находит в воде липкость ее частиц между собою (visciditas), которой липкости силу полагает не больше весу капли воды, равной горошинке, и что такие маленькие частицы металлов не погружаются в воде, объявляет за причину тому тяжесть их так малую, что она не в состоянии преодолеть и малой силы липкости водяных частиц между собою, и по той причине пустой шар медный в воде также свободно не тонет.
К[АЛАН] 425. Для чего же деревянные опилки, смешанные с водою, тонут в ней, а дерево почитается легче воды по образу.
И[БРАГИМ] 420. Г. Гамбергер говорит: не должно-де заключать от того, что тела кусками плавают и текучих материях поверху, как то: дерево, бумага, грецкая губка на воде, а все металлы, кроме золота, плавают на ртути, чтоб и частицы, составляющие те тела, были по образу легче от частиц, составляющих текучие материи; это-де может быть оттого, что внутренности их наполнены пустыми скважинками, потому что-де дерево, бумага и губка, напоенные водою, оседают на дно, равно как и все металлы, наполненные ртутью, оседают в ней на дно; а из того заключает, что таких тел частицы, когда не все, то по крайней мере большая часть их тяжеле по образу от частиц тех текучих материй, в которых они наконец погружаются; и оканчивает свое заключение тем, что и слиток, сделанный из ртути и олова, по его опыту, всегда тонет во ртути.
К[АЛАН] 427. Что вы упомянули о липкости воды, то нет ли подобного тому свойства и в твердых телах?
И[БРАГИМ] 428. Гамбергер говорит, что и твердые тела имеют в себе вязкость (cohaesio) и тем больше, чем они тяжеле по образу, а наипаче металлы при расплавлении их, но с тем примечанием, что расплавленные металлы к погружаемым в них таким металлам, которые от них тяжеле по образу, пристают больше, нежели к таким, которые от них легче по образу, а к другим, неметаллическим, телам, исключая алмаз и стекло, не пристают.
Там же Гамбергер предлагает опыты философа Мушенброка, который сделал два пустые цилиндра из желтой меди, у которых толщина стенок была в 4/16 рейнландского дюйма, а диаметр основания в 1 11/12 дюйма, и плоское основание у каждого из них выглажено было только не до глянцу, или сияния; и когда он между основаниями согретых тех цилиндров положил клею из животных и но прохлаждению повесил их за кольцо на крючке, то нашел, что один цилиндр пристал к другому от того клею силою несколько побольше, нежели и 90 фунтов, от канифоли в 805, а от смолы более 1400 фунтом, и сколько точно — неизвестно-де, потому что медное кольцо и железный крючок, на которых они повешены были, переломились; а ежели взять маленькие свинцовые цилиндры, у которых диаметр основания в 6 или 8 линей, а высота в 8 или 12, и ободрать их основания маленькою пилкою, потом, приложа основание одного к другому, начать прижимать их, сильно поворачивая между тем около их осей, то те цилиндры и без всякой в промежутке их материи так пристанут один к другому, что надобно разорвать их силою в 18 фунтов.
К[АЛАН] 429. Скажите мне, не производят ли еще тела каких действий при сдвоении и с другими вещьми.
И[БРАГИМ] 430. Они производят действия и перемены свои при с двоении еще со стужею, теплотою, сухостию и сыростию воздуха, как, например: губка, овечья шерсть, хлопчатая бумага от влажности увеличиваются по всем трем геометрическим измерениям против того, как они сухи были; веревки от влажности воздуха становятся толще и короче, да и дерево по широте и толстоте увеличивается, а из этого основания выдуманы гигрометры. Еще тосканцы30 приметили, что и металлические сосуды раздаются от тяжелых жидких материй, что философы находят и в стеклянных сосудах.
К[АЛАН] 431. Как в этой материи дело шло о тяжести тел в воде, то философы для того предлагают ее в гидростатике: так не отложить ли се к материк о поде?
И[БРАГИМ] 432. Никак: поэтому бы следовало и об ускоренном движении опускаемых вниз тел и о криволинейном движении по горизонтальному и косому направлениям бросаемых тел и прочая предлагать и аэрометрии, потому что там тела движутся в воздухе, подобно как и здесь опускаются в воду; но как мы при таком опускании тел в воду делаем сдвоение или комбинацию их с водою, подобно как в химии — с огнем, и главнейше рассуждаем не о воде, а о тяжести земных тел, так потому и принадлежит эта материя до земли и ее произведений, а не до гидростатики.
К[АЛАН] 433. Поэтому вы отшибаете весь штат у гидростатики, так что ей не с чем будет казать и параду между науками.
И[БРАГИМ] 434. А у нее остается еще равновесие воды самой с собою и с разным из растений маслом, а ежели си с таким малым числом легких опытов, затрудненных и ученых китах бел нужды доказательствами и алгебраическими выкладками, казаться между науками будет стыдно, то она может, подобно как статика у механики, так у гидравлики или у воды прожить в соседях.
К[АЛАН] 435. Да к какой же науке принадлежит эта матерея?
И[БРАГИМ] 436. Она принадлежит к механике; всякая тяжесть в телах составляет предмет механики, а не другой какой-либо науки.
К[АЛАН] 437. Сколько я ни рылся в книгах, однако не нашел точной причины, почему все тела на земли падают к центру ее: по привлечению ли от земли? или по собственному своему к ней стремлению? Не знаете ли вы, то скажите и мне, пожалуйте.
И[БРАГИМ] 438. Признаться я должен, что не знаю точной тому причины.
К[АЛАН] 439. Как это! вы признаетесь, что не знаете того, чего знать не можете, и что ученые люди толкуют не по прямому образу знатоков; ведь вы это поступаете не по-философски, вы нарушаете древний их обычай; бога ради не проговоритесь вы в том кому другому, а я этого никому не открою. Итак, скажите мне хотя то, как думают о том философы.
И[БРАГИМ] 440. Ох, это весьма трудная и от древних времен между самыми знатными философами спорная материя; и ежели об ней рассуждать хорошо, то надобно было рассуждать за десять лет ранее, а не теперь, как тела наши требуют от труда больше отдохновения, а от болезней, которые их разрушают постепенно, — больше помочи.
К[АЛАН] 441. Что делать! Однакож когда мы рассуждаем об особенных и частных свойствах многих тел, то уж промолчать об этом общем их свойстве дурно; и когда мы сами того не акаем, то по крайней мере мнении о том других людей предложить здесь должны.
И[БРАГИМ] 442. Ну, мы в этой материи можем наколобродить довольно, а тому всему причиною будет излишнее любопытство наше к исследованию этого таинства натуры, которое, может быть, она скроет от нас навсегда и вечно.
К[АЛАН] 443. Вы по истории знаете, что славный в древности философ Пифагор думал, будто бы между разными животными есть преселение душ (metampsychosis). Вот видите, какое это здорное мнение; но тот же самый Пифагор изобрел в математике то правило, что в прямоугольном треугольнике квадрат из гипотенузы равен двум квадратам на катетов; известно, что это правило весьма важно: без него ни высшая математика, ни интегральная выкладка и шага ступить не могут; а поэтому в науках ежели не держаться нашей индийской пословицы, что попытка не шутка, а спрос, не беда, то едва ли ожидать можно какого-либо приращения в науках. Итак, начинайте предлагать мнения философов о причине тяжести тел, станем их разбирать помаленьку; ведь это не святотатство.
И[БРАГИМ] 444. Когда вам так сильно захотелось, то и станем. Г. автор писем к немецкой принцессе31 о разных физических и философических материях (Lettres Ю une princesse d’Allemagne sur divers sujets de physique et de philosophie) пишет о тяжести тел пространно и, сколько мне известно, пространнее других. Во-первых, предлагает он об этой материи вопрос весьма ясный такого содержания: причина тяжести тел и самих ли их находится или вне их, то-есть не от другой ли какой вещи зависит; притом он рассуждает, что антиподы наши стоят на земли по направлению, противоположному в рассуждении нашего к ним направления, и воображает сделанную от одной поверхности земли чрез центр ее до другой поверхности диру, и что-де идущий по той дире человек до центра земли нисходит, а идущий от центра земли до поверхности ее у наших антиподов действительно восходит, а при таком-де случае уже бы слова «низ» и «верх», употребляемые нами, означение свое переменили; а затем уже он говорит, что эти рассуждения доводят его утверждать о тяжести тел такое мнение, что тяжесть есть сила, которою все тела понуждаются или толкаются к центру земли.
К[АЛАН] 445. Что натура или свет не имеет ни верху, ни низу и что мы эти слова употребляем по мелкости нашей ограниченной сферы, то я признаю, не обинуясь; а что касается до того, будто бы тела толкаются или понуждаются к центру земли, то это мнение встречается мне таково, что я великую нахожу трудность, чтоб на него согласиться. Только смотрите, бога ради, все ли им, побудившие господина автора к такому заключению, коронные, то-есть такие рассуждения, которые служат основанием, тут рассказали.
И[БРАГИМ] 446. Вы знаете, какое я к тому автору почтение имею для великих его достоинств и заслуг пред ученым светом, а по тому рассуждению, а наипаче в таком трудном и спорном деле, крепко остерегаюсь, чтоб не употребить больше сокращения, как только в рассуждении пространства в описании, а что касается до коренных рассуждений, бывших до этого моста, то я в предложении их старался не пропустить ни одного, да и в продолжении впредь этой материи всеми силами стараться буду уберечься от такой погрешности, как то можно вам или кто другой пожелает поверить сокращение мое тех рассуждений с подлинным авторовым сочинением.
К[АЛАН] 447. Я и сам читал то сочинение, но, может быть, кое-что и позабыл; итак, продолжайте материю.
Й/БРАГИМ] 448. Затем г. автор рассуждает, что тола под экватором несколько меньшую имеют тяжесть, нежели на местах, ближайших к полюсам, потому что-де они там меньшею падают скоростию, нежели на мостах, отдаленных от экватора; а там уж он говорит, что ежели б какое тело могло дойти сквозь воображенную прежде диру до самого центра земли, то бы-де оно там потеряло нею свою тяжесть; а из того-де следует, что тела, чем ближе подходят к центру земли, тем больше теряют от своей тяжести; и из того он выводит, что тяжесть тел не так необходимо с натурою их связана. Между тем он говорит, что ежели б какое тело тяжестию при поверхности земли и 3600 фунтов можно было донесть до самой луны, то бы-де оно там не имело более тяжести, как сколько на земли носит один фунт; а полагая, по его же мнению, расстояние от земли до луны и 30 земных диаметром, радиус, земной — в 860 немецких миль и делая посылку тяжести и обращенном содержании против посылки квадрата из радиуса земли к квадрату расстояния от земли до луны, так то и выходит, и там он опять заключает, что тяжесть тел действует в них наибольше около поверхности земли и что-де она умаляется, когда какое тело удаляется от поверхности земли, как проникая внутрь к центру земли, так-де и восходя вверх от поверхности земли.
К[АЛАН] 449. Заключение г. автора, будто бы тела, чем больше проникают по воображенной дире во внутренность земли к центру ее, тем больше терять должны от своей тяжести и будто бы-де и самом центре земли должны они потерять нею свою тяжесть, кажется мне не довольно надежным, потому что оно не подкреплено, да и по может быть подкреплено никаким опытом; он говорит, будто бы тяжесть тел наибольше действует около поверхности земли, так, поверхность земли, что под экватором, то и под полюсами в рассуждении тяжести тел все одна поверхность, и какая б тут могла быть причина, что одно и то же тело под экватором легче, а к полюсам приближаясь постепенно становится тяжело (как то и сам он признает эти опыты), буде не та, что под экватором радиус земли самый большой, а смотря по отдалению от экватора к полюсам и радиус земной становится поменьше, но собственному его признанию большинства, и диаметре земли под экватором против диаметра или оси ее между полюсами, а с другой стороны, г. де ла Кайль полагает, что тяжесть тел за расстоянием от поверхности земли на 1000 или 1 200 тоазов умаляется уже в обращенном содержании квадратов из расстояний от центра земли, и на основании этого опыта г. автор определяет тяжесть тела, воображением перенесенного от земли к луне, так эти два опыта удерживают меня от согласия на его мнение.
И[БРАГИМ] 450. Далее автор рассуждает, что всякое тело, подвышенное до луны, должно быть там легче в 3 600 раз, или должно иметь там только 1/3600 Долю тяжести против тяжести его на земле; итак-де, луна иметь должна тяжесть или тяготение (gravitatio) к земле по той мере, а от падения к земле удерживается весьма скорым и сильным своим движением, потом в пример тому приводит, что горизонтальный выстрел ядра из пушки достает очень далеко, и ежели б-де выстрелить ядро на высокой горе, то оно бы-де перебежало много миль, пока бы упало на землю; итак-де, ежели подвысить еще более пушку и увеличить заряд, то ядро молотит тогда гораздо далее, и это-де дело произвесть можно до того, что ядро упадет у наших антиподов32, а продолжая то еще далее, могло бы-де случиться, что ядро и вовсе бы не упало на землю, а поворотилось бы к месту своего выстрела, и оттоль, вновь поворачиваясь около света, составило бы маленькую луну, которая бы обращения свои делала около земли подобно истинной луне.
К[АЛАН] 451. Не вздумайте вы говорить об этом примере артиллеристам, они тотчас скажут: как это! что касается до длины выстрелов, то опыты нам доказывают, что картаунная пушка33 зарядом вполы против ядра стреляет горизонтально на 500 шагов, а на самой большой элевации, или подвышении, то-есть в 45 градусов — на 6 000 шагов; большая шланга34 стреляет горизонтально на 600 шагов, а на элевации в 45 градусов — на 7140 шагов; а что принадлежит до самой большой высоты гор и самого большого заряду, то оба эти случая довольно заменить может множественное количество пороха, находящегося и пороховых каменных погребах, но из бывающих несчастливых случаев, когда загорится порох и разломает погреб, ни один нам не показал того, чтоб какой отломок сделался маленькою луною.
И[БРАГИМ] 452. Затем г. автор говорит, что-де криволинейное движение луны зависит от ее тяжести, которая в 3 600 раз меньше от той ее тяжести, ежели бы она была при земле, и что-де ежели положить такую луны к земле тяжесть, то такою-де силою она тянет к себе землю, и по основаниям-де математическим можно определить то движение, которому луна следовать должна, и что такое движение точно сходствует с истинным движением луны; далее он пишет, что великий философ аглинский г. Понтон произвел то важное откровение, что, как луна тяготение имеет к земле, так земля и прочие планеты тяготению имеют к солнцу; нашел силы, которыми движутся все планеты, и чрез то в состоянии был учинить верное описание их движению; опять он рассуждает, что та привлекательная сила вовсе невидима, мы-де не видим, чтобы что действовало на тела и понуждало их к центру земли, а том паче к телам небесным, мы-де примечаем явление (phИnomХne), почти подобное в магните, к которому железо и сталь понуждаются или толкаются, хотя-де мы теперь и уверены, что это делается от некоторой весьма тонкой материи, однакож-де можно сказать, что магнит тянет к себе железо, потому что-де это не делает никакой перемены в действии, следовательно-де, но следует больше мне сомневаться, чтоб планеты Юпитер и Сатурн не были взаимообразно тянуты от своих спутников (satellites) и чтоб-де и самое солнце не подвержено было привлечению от планет, хотя-де та сила весьма мала, и оттого-де произошло нейтоново основание (systХme) всеобщего тяготения, но которому правильно утверждают, что не только солнце тянет к себе планеты, но и взаимообразно каждая планета тянет к себе солнце, также и планеты тянут себя взаимообразно, и от такого-де взаимного между солнцем и планетами также и планет между собою привлечения должны следовать и движении планет некоторые малые расстройки, которые-де и самым опытом оправданы; также-де и кометы имеют привлекательную силу в рассуждении солнца и планет, которые их взаимообразно к себе тянут, и от такого всеобщего и взаимного привлечения солнца, планет и комет в случае сближения которых-либо из них между собою подвержены кометы и планеты, следовательно и земля, некоторым малым расстройкам в своем движении; наконец, он говорит, что и неподвижные звезды должны также иметь привлекательную силу, но действия той силы чувствовать не можно, по причине ужасно великого их расстояния; итак-де, это дело доказано из самых сильных оснований, что тела небесные по всеобщему их тяготению понуждаются или тянутся одни к другим и что-де эта сила тем больше, чем ближе тела между собою, но спор-де идет о том, как называть эту силу: понуждением ли или привлечением? Хотя-де это разное название ничего не переменяет в действии, но ежели-де желательно проникнуть в таинство натуры, то надобно знать, понуждаются ли те тела одни к другим от какой-либо тонкой и невидимой материи, или имеют они какое ни есть скрытное качество, по которому они взаимно себя привлекают. Философы-де весьма в том несогласны; и те, которые защищают понуждение, называются понудители (impulsionnaires), a которые привлеканье — привлекатели (attractionistes). Г. Нейтон весьма-де склонен был к привлечению, и теперь-де все агличане — очень ревнительные привлекатели: они-де не спорят против того, что нет ни веревок, ни машин, которые бы земля на привлечение к себе тел, а солнце на привлечение к себе земли употребляли; и ежели б-де случилось видеть, чтоб телега следовала за лошадьми, не будучи запряжена ни веревками, ниже другим чем-либо к ним прицеплено, то бы-де не сказали, что лошади тянут телегу, а скорее бы-де подумали, что телегу понуждает какая-либо сила, хотя она и невидима, ежели б-де это не была игрушка какой-либо волшебницы. Однако-де господа агличане не покидают своего миопии, а когда-де им говорят вопреки, что ежели дна тела положены будут на столе, то станут ли они взаимообразно привлекать себя, на то они отвечают, что нет-де, потому что в таком случае сила будет весьма мала, ибо-де когда весь состав земли не производит во всяком теле более силы, как только его тяжесть или вес, то уж какое-либо тело, которое-де много миллионов раз меньше, нежели вся земля, произведет также и действие во столько раз меньше, и так-де с этой стороны ничего не можно выторговать против привлекателей; они ж-де приводят в подпору свою опыт, учиненный в Америке парижскими академиками, будто бы там примечено подле одной весьма высокой и великой горы действие некоторого малого привлечения, что-де та гора привлекала к себе близнаходящиеся тела.
К[АЛАН] 453. Здесь, как видно, г. автор подводит под один закон как небесные, так и земные даже и самые малые тела. О небесных телах рассуждать и бессилен, а стану говорить о земных. Итак, что он объявляет о магните, будто бы истекающая из него весьма тонкая материя, которую полагает он тоне самого эфира, понуждает, а не привлекает к магниту железо, то 1. Сам он при рассуждении о разных чудных действиях магнита говорит, что многое-де к тому надобно, чтоб я-де вздумал совершенно истолковать явления (pliТnomЫnos) магнитной силы, я-де в ней нахожу трудности такие, каких не видел в явлениях электрической силы; и когда он рассуждает о взаимном сближении одного магнита к другому, то тут уже говорит, что те магниты тонкою своею матернею не понуждают, а привлекают к себе друг друга; итак, будет ли это убедительно, что он здесь посылается на пример действий магнита, как бы на какое совершенно доказанное дело, от чего он и сам отрекается? 2. Г. Гамбергер в рассуждении своем о пристрастии (parlialilaa) намагниченной стрелки в таком случае, когда она потрется каким нибудь полюсом магнита от одного острого или тупого конца только до центра, а но далео и до другого конца ее, говорит, что магнит имеет у себя против прочих тел то особливое, что явления его открываются почти только случаями, и как причины им и поныне никто не знает, то-де умствованием (a priori) или никакого или весьма мало в том успеху получить можно. З. Г. Миллер согласно с этою речью говорит, что наклонение (inclinaison) намагниченной стрелки, может быть, никогда бы не было открыто, ежели б железная стрелка не была потерта магнитом и чрез мореплавание от севера к полудню и от полудня к северу переносима; и там же он объявляет, что ежели приложить к магниту стальную иголку, то она как бы поносится на нем от привлекательной его силы, а ежели к другому концу той иголки приложить другую, там третью и четвертую, сколько угодно, то все-де они одна за другую повиснут, и эта-де цепь из иголок явно делается в таком от магнита расстоянии, насколько, впрочем, сфера деятельности магнитной (sphaera activitalis), чтоб он мог притянуть к себе какое железо, обыкновенно не простирается; также г. Миллер говорит, что ежели взять два магнита и приложить их каждого обоими полюсами к железным опилкам, то приставшие к ним опилки стоять будут прямо, потом приблизит те магниты одноименными, то-есть не дружными, полюсами одного к другому, то-де опилки на каждом магните, прежде прямо стоявшие, начнут наклоняться к своему магниту, а от другого как бы отвращаются; напротив того, ежели приблизить один магнит к другому разноименными, то-есть дружными, полюсами, то-де опилки у каждого как бы привлекают себя взаимно и как бы стремятся во взаимные объятия; итак, вы видеть можете, что по упрямство какое или самоумствование (entЙlement), а эти описательные причины удерживают меня при том простом мнении, что магнитная сила привлекает, а не понуждает к нему железо. Что касается до подведенного чудного примера телеги, следующей за лошадьми без припряжки к ним, то уж подлинно почел бы я такой случай понуждения или толканья, сходного по направлению со следом лошадей, за действие чародейническое, потому что простой силе уноровить такое толкание или понуждение очень трудно, и всегда она в понуждении своем ошибаться будет против направления лошадей; напротив того, по положению привлекательной силы такое направление уноровить можно, как то припрягиваемые к лошадям те же телеги ясно то покалывают. А что принадлежит до написанного опыта парижских академиков о привлекательной силе некоторой американской горы, то он, мне кажется, подведен для насмешки над привлекательною сектою, и будто бы та секта не могла найти примера о привлекательной силе из другого места, как то из химии; например, когда разрешится золото в крепкой водке из морской соли и купоросного масла, то происходит оттого желтая жидкость, и хотя золото восемнадцать раз тяжеле от крепкой водки, однако частицы его не оседают на дно, а остаются соединены с частицами крепкой водки, так какую этому происшествию приписать причину, как не силу взаимного привлечения частиц разных тех материй по известному самих же философов правилу, что ничто не делается без довольной причины, да кроме этого находятся еще и другие многие привлекательной силе примеры, как то в физической материи о связи тел (cohaesio).
И[БРАГИМ] 454. Опять продолжает г. автор, что по основанию привлечения или тяготения всеобщего и взаимообразного между небесными телами надобно примечать три обстоятельства, то-есть: 1) привлекающее тело, 2) привлекаемое тело, 3) расстояние между телами; и как он тут полагает тел и не по величине их, а по количеству составляющей их материи, то-есть по тяжести, то и говорит, что силы привлекающих себя взаимно тел состоят в содержании, сложном из содержаний прямых составов привлекающих себя взаимно тел, и обращенных из расстояний их между собою, и как-де неподвижные звезды по чрезвычайно великому расстоянию от земли весьма мало производят привлекательной силы на землю, то по той-де причине они не переменяют ничего в движении земли и планет; а солнце, будучи несравненно ближе к ним от неподвижных звезд, главней те управляет движением земли и планет, потому что-де состав солнца во много тысяч раз превосходит состав каждой планеты; далее рассуждает он, как по известному содержанию сил, привлекающих небесные тела одно к другому, астрономы означают место каждого небесного тела, где оно в небе быть должно в настоящее, в прошедшее и в будущее время, будучи видимо зрителем с земли или с другого какого небесного тела, и как-де в рассуждении разных сил, привлекающих небесные тела, происходят в движении их некоторые маленькие неправильности или усторонения (aberrationes) с окружного пути (orbita), то-де астрономы и механики согласно трудятся, чтоб хорошо узнать то неправильности, и об этой-де материи французская Академия наук ежегодно предлагает вопросы с определением немалого награждении тому, кто решит лучше; затем он говорит, что привлекательная сила небесных тел простирается не только к земле, но и ко всем ее частям, и, полагая, например, камень, рассуждает, что сила, которою тот камень привлекается к земле, должна быть несравненно больше, нежели силы, которые привлекают его к солнцу, планетам и луне, по причине великого их расстояния, и такой-де камень, будучи отдален от центра земли на расстояние радиуса земного, 60 раз далее находится от луны, нежели от центра земли; итак-де, ежели б луна была так велика, как земля, то бы-де привлечение к ней камня было в 3 600 раз меньше, нежели к земле, или как 60, помноженные на 60; а как тело луны почти в 70 раз меньше, нежели тело земли, а потому-де привлекательная к ней сила камня еще в 70 раз будет меньше, нежели к земле, то-есть в 252 000 раз; потом, продолжает он, хотя-де солнце во много тысяч раз больше, нежели земля, однакож-де оно и отдалено от нас около 2 400 раз более, нежели центр земли; итак-де, сила привлекательная камня к солнцу весьма мала, и потому-де тяжесть земных тел от привлекательных сил небесных тел не может чувствительно переменяться; впрочем, далее говорит: как бы-де мало ни было то привлечение, но прилив-де и отлив морской от него зависит; и продолжает затем обстоятельно доказывать, как тот прилив и отлив делается привлекательною от луны, а иногда совокупно и от солнца силою.
К[АЛАН] 455. Мне весьма удивительно кажется то, что автор доказывает тут происхождение прилива и отлива морского от привлекательной в луне и солнце силы, когда он сам прежде утверждал, будто бы тяготение тел небесных, также и земных тел тяжесть происходит от понудительной силы эфира.
И[БРАГИМ] 456. Потом г. автор говорит, что ежели-де положить два тела, которые себя взаимно привлекают, то надобно-де знать причину таком их взаимной склонности; аглинские-де философы утверждают, что это существенное свойство всех тел, чтоб привлекать себя взаимообразно; а другие-де философы это мнение почитают за здорное и противное основаниям благорассудной философии и говорят, что эта сила действует снаружи на тела и что-де она находится в эфире, которым-де все пространства между небесными телами наполнены; и это-де последнее мнение нравится тем, которые любят основания ясные в философии. Затем он толкует о непроницаемости (impИnИtrabilitИ) и неключимости (inertie) тел, то-есть несклонности их ни к движению, ни к спокойству. Итак, я эти материи миную, а разве упомяну там, где она коснется до тяжести тел. Там далее рассуждает он о движении и спокойстве тел как совершенном, так и зависящем и говорит, что основания или законы движении утверждаются главнейше на состоянии совершенном тел, то-есть на спокойстве или движении их истинном или совершенном; и там он рассуждает, что для чего телу, находящемуся в спокойстве или в движении по одному направлению и одной скорости, но пребывать вечно и спокойстве или таком движении; выводит из тех рассуждений известное то философов основание или положение, что всякое тело, ежели оно будет один раз в спокойстве, то пребудет в том спокойстве вечно, ежели оно не приведется в движение от какой-либо наружной или посторонней силы, также что всякое тело, ежели оно будет один раз в движении, то соблюдет то движение вечно по одной линей направления и одною скоростию, ежели в том движении не помешает ему какая внешняя или посторонняя причина; и это основание почитает за первый и главнейший закон натуры, на котором основываться должна вся наука о движении.
К[АЛАН] 467. Я знаю то философское положение, что всякое тело должно пребывать и непременном состоянии своего спокойства или движения, ежели не переменит того посторонняя какая сила. Но что делать, что есть такая сила, которая переменяет состояние тел в движении небесных как по скорости, так и по направлению, а земных частию по скорости, а большею частию по скорости и направлению, так уже видима и некоторая разность в движении между небесными и земными телами. Итак, будет ли прилично небесные огромные тела подводить под один закон понуждения с мелкими земными камушками, они привязаны к земле, и потому, кажется, должно им следовать не какому другому, а привлечения со закону, какая стать быть земным мелким и беспрестанно переменяющимся телам с небесными огромными телами; небесные тела по понуждению вечной небесной силы движутся вечно не равною скоростию и не по одинакому направлению, а беспрестанно их переменяют; напротив того, пущенный сверху к земле или брошенный снизу вверх перпендикулярно человеческою силою камушек движется по одному направлению, но не одною скоростию, а беспрестанно ее переменяет, а брошенный по другому от перпендикулярного направления переменяет как скорость, так и направление.
И[БРАГИМ] 458. Далее он рассуждает, что как ни крепко утверждена истина того основания, что всякое тело, приведенное в движение, продолжать его будет одною скоростию и по одному направлению, ежели не помешает ему в том какая посторонняя причина, однако-де противоречат ей некоторые философы, которые не показали никогда великих успехов в знании движения, когда-де между тем другие философы, которым мы обязаны за все великие откровения, кои учинены в этой науке, единогласно говорят, что все их исследования утверждаются единственно на этом основании.
К[АЛАН] 459. Да что вы смеетесь? Ведь эта речь для нас не понизительна, ведь мы и сами о себе говорим то, что высоких наук не знаем, а сверх того я еще признаю и то, что и основание их о непременном состоянии спокойства или движения тел верно, да только разве в другом каком свете; а что касается до нашего планетного света, то он ему всегда и везде противоречит, как в совершенном спокойстве тел, которого у нас на свете нету, так и в движении по одинакому направлению и одинакой скорости совокупно, которого также здесь на свете нету, так не сходнее ль бы им было то их правило назвать положением к исследованию тех линей, по которым движутся тела, а не основанием, потому что основанием к движению небесных тел служат разные и разнодеиствующие на них силы.
И[БРАГИМ] 460. Наконец он пишет, что славные Волфиевой секты философы подводят против основания того о непременном состоянии спокойства или движения тел другое основание, прямо ему противное, что-де всякое тело по собственной своей натуре делает беспрестанное усилие, чтоб переменить свое состояние, то-есть когда оно в спокойстве, то силится двигаться, а когда в движении, то силится переменять беспрестанно скорость и направление. При опровержении этого мнения автор говорит, что это-де весьма смешно, когда кто спрашивает: кто произвел движение во всяком тело в начало света? Итак-де, те, которые делают этот вопрос, признают начало и сотворение, и они-де воображают себе, что бог сотворил нес тела в спокойстве; итак-де, им можно отвечать, что тот, кто мог сотворить тела, мог также подать им и движение, и я-де (говорит г. автор) с моей стороны лучше спрошу у них: разве они думают, что легче сотворить тело и спокойство, нежели сотворить его и движении, хоти и то и другое требует всемогущества божий; далее говорит он, что непроницаемость тел заключает и себе истинное начало сил, которые переменяют беспрестанно состояние тел на сем свете; напоследок, между прочим, он заключает, что когда-де я пущу из руки камень и он упадет на землю, то причина этого падения его есть посторонняя от него; итак-де, тяжесть тел есть не внутреннее их свойство.
К[АЛАН] 461. Так вот что думают о тяжести тел толкательные философы; они, видно, хотят ее вытолкать из числа свойств, принадлежащих телам, a секта г. Волфа — неужли она особая какая секта? Мне кажется, что не будет ли она согласна с привлекательною сектою.
И[БРАГИМ] 462. Никак г. Гамбергер, который, чаятельно, Волфиевой секты, потому что он почитает тяжесть тел за врожденную в них силу (vis itisila), a притом наступает на привлекательную секту сильными метафи[зи]ческими доводами такими: привлекательная в теле сила как существо сотворенное, а потому-де со всех сторон ограниченное, или вся находится в теле и вместе с поверхностию его кончается, или находится также и вне тела; итак-де, ежели сказать первое, то привлекательная сила, когда действует в отдаленных между собою телах, то-де действует она на том месте, где ее нету; итак-де, действие в расстоянии будет действие, которое происходит от силы, на месте действия не присутствующей, а как сила есть самая ближайшая причина действия, следоватольно-де, действие тел в расстоянии есть действие, которого самая ближайшая причина не есть ему самая ближайшая, то-есть это противоречие; а ежели-де утвердить второе, то сила та будет или случайность (accidens), или существенность (substantia), ежели привлекательная сила, находящаяся вне тела, будет случайность, и как она вне тела, то будет вне своей вещи, или материи (subiectum), a как-де никакая случайность быть не может там, где нет ее материи, следовательно-де, привлекательная сила, ежели она случайность, будет на том месте, где ей быть не можно, а ежели-же привлекательная сила, находящаяся вне тела, есть существенность, то будет-де или часть того тела, около которого она находится, или особая от него существенность; ежели-де будет она часть тела, хотя нам не чувствительная, то может быть она текучая материя, или атмосфера, окружающая тело. Итак-де, видимые тела, которые кажутся, что не касаются одно к другому, в самом деле, однакож, касаются в своих атмосферах, а потому-де действие тел и расстоянии только-де таким кажется, а ежели-де привлекательная сила, находящаяся вне тела, будет особливая от того тела существенность, то будет опять или тело, или существенность какая-либо бестелесная; но существенность бестелесная быть но может, потому что-де имеет телесные принадлежности (altribula), как то занимает пространство и имеет движущую силу. Итак-де, самая эта существенность есть тело, а когда тело, то взаимное привлечение, повидимому, отдаленных тел есть действие не в расстоянии, а в прикосновении.
К[АЛАН] 463. Да, я приметил, что некоторые господа философы не находят нигде там истины, где нет сходства с метафи[зи]ческими их основаниями, но такое их мнение не будет ли несколько спесиво и посягательно против прав натуры? Правда, в метафизике, реторике и поэзии, как в выдуманных от людей науках, могут они ворочать, как хотят, а что касается до физических, то-есть натуральных, наук или до натуры, то тут метафизике хозяйничать кажется не кстати, она у натуры гостить может в случаях надобности, философы выводят свои генеральные правила, или заключения из генеральности, или общественности, вещей, или случаев на свете, но хотел бы я знать, кому бы из философов совершенная генеральность всех вещей или случаев на свете могла быть известна, кроме одного небесного генерала, а философы по мелкой своей человеческой и тленной сфере принуждены довольствоваться для генеральности большинством случаев; например, генеральное правило будет, что из всех животных, движущихся по земли, скорее движутся те, которые имеют у себя ноги, против тех, которые их не имеют, например, собака, лошадь, волк, имея ноги, скорее ходят по земли, нежели имея или червь без ног, но посмотрите, как натура уничтожает силу и генеральность философического правила: она уполномочила змею без ног скорее ползти по земли, нежели черепаху с ногами; также генеральное правило будет, что из всех животных, которые имеют ноги, могут наилучше ходить по неспособным к хождению местам, как то по кровлям домов, плетеням и прочая, те, которые имеют у своих ног когти, против тех, которые их не имеют, как то: кошки, медведи, птицы, насекомые лучше ходить могут по таким неспособным местам, нежели свиньи, овцы, волы; но взгляните в окошко, вон как коза по воле натуры с неуклюжими своими копытами ходит по кровле избы, вот как она соскочила и на плетень, вот как собака рвется к ней; но на плетень вскочить боится, потому что, хотя и имеет когти, однако не надеется на них, наверно полетит чурбаном наземь; а коза, посмотрите, как спокойно ходит по плетеню и спокойно смеется над бессильными ее порывами, да и над философическими вашими заключениями. Однако со всем тем правда, что доводы г. Гамбергера против привлекательной секты весьма сильны, так что я, несмотря на богатство, честь и красоту этой секты, привлекающих меня и в далеком расстоянии (по то, может быть, помощию какой-либо посредствующей атмосферы), отстал бы от нее и прилепился бы к сильной его секте, да только жаль, что он в подкрепление своей секты не подвел ни одного опыта, ниже наблюдения из натуры так сильного и убедительного, каково его умствование против привлекательной секты.
И[БРАГИМ] 464. Вот вы теперь видите, каково легко познать истинную тяжести в телах причину.
К[АЛАН] 465. Да, я вижу, что вышла и третья, а притом сильная секта, вот до какого смятении дошла учоная республика! что разделилась на три партии. Как вы думаете, к которой бы нам пристать партии?
И[БРАГИМ] 466. Я и сам не знаю в таком замешательстве, какую принять партию.
К[АЛАН] 467. Как это? Разве вы не знаете республиканских законов, которые такое беспристрастие к общей пользе ценят уголовным преступлением. Нет, я боюсь! и хорошо ль, или худо будет мое решение, однако я по тому поступить намерен: я себе воображаю, что понудительная, или толкательная, партия сердита; с нею трудно как с лихорадкою ужиться, сильная партия страшна, неровно не угодишь в чем, прибьет до смерти, а привлекательная партия прелестна, я к ней пристану, я к прелести лаком, хотя она за лакомство нередко и школит; однако ж я постараюсь как-нибудь с нею сладить. Говорите поскорее, не хотите ль и вы пристать к этой партии.
И[БРАГИМ] 468. Да что мне вам сказать в таком разногласим философов: г. Гамбергер говорит, что ничего теперь и физике за известно" почитать не должно, кроме того, что или здравый ум выведет из верных и несомненных оснований, а притом утвердит то и опыт, или что из верных оснований известно и по крайней мере не имеет никакого себе противного опыта, или что из верного опыта познается, или что из опыта выводится исправно по логическим правилам, посмотрите и подумайте, которая из этих разногласных сект побольше других довлетворит этому требованию.
К[АЛАН] 469. Вот еще — подумайте! нет времени думать о людском умничаньи, неужли тут не видишь, что они по своей гордости ищут не только нас, но даже и самую натуру подвергнуть своему закону. Итак, кинь думать: беда будет, как узнают про нашу нерешимость. Надобно нам скорее стараться или согласить их, а буде то не можно, то по крайней мере тотчас пристать к той партии, которая нам по прежним нашим мыслям казалась справедливее прочих, да то мое горе с тобою, что ты негибок: куда тебя ни ворочай, то все не сладишь. Тут надобно волчий рот и лисий хвост.
И[БРАГИМ] 470. Да! ты гибок, хоть и сук согнись; то что тут сделаешь.
К[АЛАН] 471. О, когда дело до меня дошло, то я как-нибудь слажу, как мы всегда наибольше преклонны были к привлекательной партии, то я вздумал патриотический прожект, как бы подкрепить эту слабую, но милую партию; наша привлекательная партия вздумала, кажется, неправо положить, будто бы находящиеся между огромными небесными телами пространства пусты. Ведь же солнечные лучи наполняют те пространства, как то из наблюдений видно, что Сатурн, по Вгистонову мнению, будучи в расстоянии от солнца на 195 841 земных радиусов, да и там лучами его освещается, но и то правда, что она имела в том нужду, для того что при положении тех пространств наполненными от текучей материи, иной бы сказал подобно Сципионову грезу, что в таком случае планеты, как несказанно огромные тела, весьма скорым своим оборачиванием и сильным трением об ту материю должны делать ужасно громкое скрипенье и иметь в ходу своем помеху, но со всем тем помеха такая, по свидетельству и самой толкательной партии, не приметна; и как привлекательная партия в этом мнении о пустоте тех пространств стоит крепко, то я дам такой рей35: я ей постараюсь присоветовать, чтоб она в собрании республики хотя то только признала, что небесные пространства между огромными сего света телами не пусты, а наполнены лучами, а что солнечные лучи суть также тела, то я уверить их и том откладываю на другое, свободное время; и им под веселый над пуншевою чашею случай присоветую каждому попробовать подержать палеи свой в пламени нажженной свечи, то они у меня, хотя и с болью, однако почувствуют, что луч света есть тело, как то там, где ничего нету, то и чувствовать ничего не можно; такое признание приласкает нам как сильную партию, так и понудительную, а наипаче понудительную: они обе не признают пустоты на свете, им в том великая нужда, а наипаче толкательной партии, она без эфиру и ступить не может, тут понудительная партия, почитая, что мы с нею согласим, пристанет к нам против сильной, и тогда мы, вдвоем будучи, уже дюжее разинем против сильной партии волчий рот и скажем: как тому статься, чтоб тела имели врожденную силу? Помните, как мы в малолотство охотники были по деревам лазить и выдирать птичьи гнезда; и нередко случалось нам от перелому ветвей падать на землю. Неужли тут кто подумает, что это делалось по нашей воле или силе? нет, больные от того опыты совершенно убеждают, что есть какая-то другая, посторонняя от нас сила, которая тянет нас вниз, а не вверх, как бы мы хотели; и когда одушевленные наши тела не имеют такой силы, то как могут иметь ее камни и другие неодушевленные тела. Дай им только такую силу, чтоб действовать во все стороны, то они вздумают пойти вверх и поделаются все планетами, так за ними и света божия не увидишь. Такое мнение и Цицерон еще в древности называл безбожным, в этом согласно с нами и понудительная партия наступать будет на сильную, а я под тот случай искусно подведу в собрание республики и неключимость тел (inertie). Она хотя и воровка, но что делать! вся ученая республика покровительствует над нею. Она станет жаловаться, что такай сила тел затеяна, как бы нарочно к истреблению ее и уничтожению. Тут несравненно превосходящее большинство голосов и республике наступит на сильную партию и отымет у нее всю власть и силу. Видите, как у меня все идет гладко и ладно, пока кто поглаже и посильнее меня не разладит этого ладу. Но вы! что вы тут молчите? Вы видите, что тут уж мы останемся в силе только две партии, а именно, понудительная и привлекательная, и обе равно сильные; а вы знаете, что два кота в одном мешке не поместятся, так не все на меня наваливать: тут ваша очередь говорить основательные рассуждения в подкрепление нашей привлекательной против усилий понуждательной партии.
И[БРАГИМ] 472. Я таких наших прожектов делать не умею, а когда вам таким щучьим помышлением удастся победить сильную секту, то тогда я представлю ученой республике разобрать мнения как понуждательной, так [и] привлекательной секты по каким только придумать можно разным опытам или наблюдениям, и на которое мнение найдено будет их больше сходных в натуре, тому бы и следовать.
К[АЛАН] 473. Какие ж бы думали вы употребить на то опыты?
И[БРАГИМ] 474. Я думаю начать предлагать разные опыты понуждательной силы, а там уж по большинству сходства или несходства опытов с приличными этой силе свойствами можно будет узнать, понуждательная ли или привлекательная сила сходнее с натурою вещей, a потому которой из них приличнее признать преимущество; но в этих опытах надобно примечание иметь как к понуждающим, так и к понуждаемым телам по трем обстоятельствам, то-есть: по твердости, или плотности, жидкости и протекаемости тел; и как понуждательная секта утверждает, что все тела на свете, как небесные, так и земные, когда эти последние свободно из рук пускать управляются в движении своем понуждательною или упругою силою эфира, то мы станем разбирать, как действуют тела, понуждаемые упругою силою.
К[АЛАН] 475. Так протолкуйте мне, что значит эфир, и положено ль ему какое-либо от философов определительное описание.
И[БРАГИМ] 476. Что касается до эфира, то древних философов мнение об нем описывает Цицерон, по окончании речи о земле, воде и воздухе, и при начатии ее об огне такими словами: «остается последняя и от жилищ наших самая высшая или отдаленнейшая, все окружающая и удерживающая твердь небеси, которая также называется эфиром, последний край и ограничение света, и котором, к превеликому удивлению, огненные виды течение свое ограничивают, из которых солнце, превосходящее много раз величиною землю, около ее обращается». А что принадлежит до новых философов, то они его почитают за текучую материю, подобную воздуху, по несравненно тоне и несравненно упружее от воздуха.
К[АЛАН] 477. Итак, продолжайте вашу материю.
И[БРАГИМ] 478. Флорентийская академия учинила опыт из поставленного дулом перпендикулярно кверху огнестрельного орудия несколькими ядер выстрелами, и за всяким разом ядро падало на землю подле орудия, что доказывает, что ядро в движении своем соблюло одинаков перпендикулярное направление; тоже приметить можно, ежели начать стрелять перпендикулярно вверх стрелу из лука или бросать ладонью перпендикулярно вверх мяч, что они в движении своем наблюдают одну перпендикулярную линею направления; ежели еще начать бросать толкательною силою вниз к земле тела перпендикулярно к ней, то они наблюдают в падении своем одинаков перпендикулярное к центру земли направление, также и бросаемые тела по горизонтальному или по косому вверх или вниз от горизонта направлению попадают же в цель; итак, во всех этих опытах видно, что понуждательная сила постоянно наблюдает одинаков прямое направление, и это несколько служить может в подпору понуждательной секте. Но, с другой стороны, сказать можно, что тут бросает тела сила, хотя толкательная и упругая, но притом и плотная, то-есть хотя понудительная секта и признает в порохе сжатый воздух, да даже и самый в промежутках воздуха эфир, но уж он в порохе, а притом и пыжом так сжат, что при всей его упругости нельзя его не почесть хотя не за твердую, однакож за близко подходящую к твердой материи, а тетива у лука, также и ладонь от упругости мускулов хотя и упруги, однакож притом и плотны. И для того изберем мы для понуждательной силы ближе подходящую к эфиру материю, например протекаемую и притом жидкую воду, как то и сама понуждательная секта употребляет ее в примерах подобия с эфиром, когда доски да даже и весьма тяжелые от разорванных плотов бревна прибивает сильная река на берега свои по перпендикулярному или параллельному к ним положению? нет, она их намечет на берег нестройными кучами, вот этот случай уже не полезен для понуждательной секты, потому что тут примечается в понуждении воды некоторая неспособность к сообщению телам одинакого направления, и хотя в эфире по причине его большей тонкости и большей протекаемости заключать можно и о большой еще неспособности к сообщению при понуждении одинакого направления, однакож понуждательная секта все может противоречить, хотя вовсе не натурально и неправильно тем, что эфир гораздо разнится от воды, а наипаче по жидкости, которой он вовсе не имеет. И для того мы к понуждению употребим воздух, который и сама понудительная секта почитает также за текучий и упругий, как эфир, да только гораздо грубее и гораздо меньше упругим, и посмотрим, как он действует понуждательною силою. Так ветер или посильнее движимый воздух летающих в нем бумажных змеек никогда не носит по одному направлению, а мечет их в разные стороны; также и лист с дерева в осени сорвав, мечет его и разные стороны, пока упадет на землю. Так вот уж выходит, что и воздух при понуждении тел не сообщает им одинакого направления. А почему так, как не по своей топкости и протекаемости. Так что уж заключать следует об эфире, который гораздо большую от воздуха имеет тонкость и протекаемость.
К[АЛАН] 479. Вот слава богу, что нашли и эфире ту примету, что он неспособен кажется к тому, чтобы всегда и вообще сообщать понуждаемым от него телам одинакое направление. Так тут скажите мне, может ли противообразно привлекательная сила двигать тела всегда и вообще по одинаким направлениям?
И[БРАГИМ] 480. К чему об этом спрашивать, будто вы по знаете, что нет такого ни опыта, ни наблюдения на свете, где бы влекомое тело следовало по другому, а не по тому точно направлению, которое сообщает ему, привлекающая сила.
К[АЛАН] 481. Так что далее?
И[БРАГИМ] 482. А далее станем мы разбирать, как действует эфир: по протяжению ли тол или по количеству их состава; и для того положим, что пущенные с высокой башни к земле пуховая подушечка и гораздо меньшее по протяжению, по притом гораздо большее от нее по количеству состава железной или свинцовое ядро, то ядро упадет скорее, нежели подушечка; также я в воде ядро железное скорее упадет на дно воды, нежели обмоченная прежде довольно водою штука холста. Итак, видно из этих опытов, что понуждательная сила эфира действует и не по пропорции величины протяжения тел; а и сама понудительная секта уподобляет эфир воздуху, так уже то всем известно, что воздух или ветер больше действует по протяжению тел, нежели по количеству их состава: иногда бурный ветер срывает ветхие кроили у домов для великого их пространства и легкости, а но слышно, чтоб где сорвал каменную трубу, потому что у них пространство мало, а тяжесть велика, а это уж доказывает, что действие эфира больше угадчивое, а не определительное.
К[АЛАН] 483. А за этим что будет?
И[БРАГИМ] 484. За этим станем мм рассуждать о действии эфира на тела по разности положения их между экватором и полюсами земли, также по разности отдаления тел от поверхности земли. Тут показывают опыты, что одно и то же тело наилегче под экватором, а что далее к полюсам, то тяжеле, что одно и то же тело в близком расстоянии от земли потяжеле, а в далеком расстоянии несколько полегче. Из этих опытов первый показывает, что эфир под экватором действует слабее, а что далее к полюсам, то сильнее; а кажется, по натуре упругости его, что следовало бы ему действовать противообразно: большею под экватором, нежели к полюсам, силою, по причине большего под экватором диаметра земли, нежели между полюсами, как и подобный ему воздух действует, что производит под экватором восточный непрерывный, или так философами называемый правильный ветер. А другой опыт показывает, что эфир действует на тела на весьма высоких местах, то-есть где большее его количество, меньшею силою, а на низших местах, то-есть где меньшее его количество, большею силою; а это уж доказывает, что он действует еще несоразмерно и собственному своему количеству, следовательно, и неправильно.
К[АЛАН] 485. Что ж вы теперь будете делать?
И[БРАГИМ] 486. А теперь станем приноравливать все прежние противоречущие понуждательной силе эфира опыты к привлекательной силе. Осенью в тихую погоду падают листья с дерев чрез несколько переворотов прямо к земли, подобно тому как и тяжелые тела падают прямо к центру земли и не переменяют своего направления, как то натурально привлекательной силе; пущенные с высокой башни пуховая подушечка и железное ядро не в одно время упадут на землю; кажется сходно с привлекательною силою, которая действует пропорционально с количеством составов тел, то-есть с их тяжестьми. Одни и те же тела под экватором легче, а к полюсам тяжеле; так же одни и те же тела в близком расстоянии от земли тяжеле, а в далеком легче, кажется согласно с привлекательною силою земли, которая действует но обращенному содержанию расстояний от центра земли.
К[АЛАН] 487. Ну, теперь что станем делать?
И[БРАГИМ] 488. А теперь вы уж по вашим прожектам придумывайте, какие по этим рассуждениям выйдут следствия.
К[АЛАН] 489. О, когда вы на меня ото полагаете, то я не стану процеживать и не договаривать своих речей и мыслей в таком трудном случае, как то вы делаете по-философски, а скажу прямо, и чрез то или потрафлю в истину, или заставлю философов о такой трудной и темпом материи толковать легче и яснее. Я стану прямо собранию республики советовать, чтоб эфира с толкательною его силою для непостоянства его в направлении, для несоразмерности его подобно воздуху с протяжением тел, а сверх того, и для несоразмерности его и самому своему количеству отправить к небесам, пусть он там таким своим странным и непонятным действием удерживает огромные небесные тела от больших усторонений (aberration), чтоб они, от чего, боже сохрани, или по центроклонной силе не полетели к солнцу, где совсем сгореть могут, или бы по центробежной силе не залетели далеко от солнца. Там они в темноте могут заблудиться и со всеми животными замерзнуть. Об этом и подумать страшно, тут бы небо провалилось и всех жаворонков передавило. А об астрономии уже и не говори, пиши пропала. А здесь при земле удержал бы я привлекательную силу для постоянства ее и направлении и для соразмерности ее с составом или тяжестию тел земных.
И[БРАГИМ] 490. Посмотрим, что скажет об этом ученая республика, ведь там ум хорошо, а два лучше.
К[АЛАН] 491. Оставим мы уже эту материю, а примемся за другую. Скажите мне: сколько философы полагают общих свойств в телах?
И[БРАГИМ] 492. Г. Эйлер полагает в телах общие три свойства, то-есть: протяжение (Иtendue), непроницаемость (impИnИtrabilitИ) и исключимость (inertie); а г. Делаид означает их девять[2], то-есть: протяжение, непроницаемость, движение, спокойство, образование (la configuration), тяжесть, связь (la cohИsion), привлечение и неключимость.
К[АЛАН] 493. Куда с этим добром деваться? Будто бы не довольно было наших чу неги к отличению тел от духов, которых мы только одним умом постигаем. К тому ж спокойство и движение сами философы приписывают и духу, а потому уж они и свойствами тел называться не могут.
И[БРАГИМ] 494. Да что ж ты сделаешь: ведь это по-твоему не будет.
К[АЛАН] 495. О, ежели бы мне дать волю, то я бы темную и непроницаемую мною непроницаемость тел за ее большую помеху, нежели помочь в науках, отправил с абшидом 36 к планетам, пусть бы она у них проживала, планеты огромны, так что никоторой из них и 48-фунтовым картаунной пушки ядром проникнуть не можно. А что касается до неключимости тел, то она сделала подлог, что под благовидным претекстом бережения в целости невозможного по практике в натуре правила о непременном состоянии спокойства или движения тел, ежели не переменит того посторонняя какая сила, подкравшись под тяжесть, присвоила себе неоспоримо природную тяжести соразмерность с составами тел и тем ищет искусно отбаярить нашу тяжесть. Подумайте, она-то бедная клонит нас к милому покою, которого у людей не найдешь, а хотя бы и тянула, да только б но понуждала, или бы не толкала. Итак бы я неключимость за такой ее подлог лишил обладательства и над небесными телами и посадил бы в тюрьму с ворами вместе: пусть бы она их удерживала от побегу и чрез то бы сберегала излишний расход на сторожей, а наместо того позволил бы пользоваться тяжести, правда, не по всему свету, а при одной только земле всеми телами, кроме огня, а протяжению — пользоваться всеми телами безизъятно и повсеместно.
И[БРАГИМ] 496. Пой какую хочешь ахинею.
К[АЛАН] 497. Полно уж говорить о земле и со произведениях, вы меня весьма одолжили изъяснением этой материи. Рассуждения ваши хотя и коротки, однакож для меня ясны и вразумительны, потому что вы при всяком натуральном действии полагаете и причину, но дети наши смогут ли все то выразуметь?
И[БРАГИМ] 498. Трудные места изъяснял я по крайней моей возможности, а что касается до легких, то я не находил нужды, чтоб пространно их описывать, и думаю, что чрез то я таланты и дарования детей наших больше почитаю: одни из них не меньше, а другие и больше нас разумеют; и буде которая материя не довольно изъяснена покажется, то я не сомневаюсь, чтоб они и сами о разуме ее не догадались. Чрез то я надеюсь убежать от подозрения их во мне надутого педанта или важно бродющего баккалаврия37, которые, с одной стороны, излишним толкованием и ясных материй затмевают их больше и, почитая нас вовсе ничего не знающими, предписывают нам учиться наподобие попугаев, чтоб, не выразумев переднего, не читать далее книги, а с другой стороны, и в трудных материях оставляют нас без довольного изъяснения и чрез то сугубым, да все излишним трудом нас отягощают. И для того мы, следуя умному г. Картезия мнению, посоветовал детям нашим прочесть наши рассуждения сперва как бы бегом, чтоб они только узнали одно содержание материи, другой раз прочесть с несколько побольшим примечанием, а третий уже раз с полным и основательным размышлением, то чрез такое тройное прочтение, конечно, они всю материю выразумеют скорее и основательнее, нежели по ученому порядку.
К[АЛАН] 499. Как же читать далее, не выразумев переднего? Не будет ли это попугайское учение?
И[БРАГИМ] 500. Никак. Разберите вы получше эту материю, то найдете, что ежели кто учится какой науке, начиная от частей ее и не имея об ней ни малейшего целого понятия, тот учится ей памятью, а не рассудком; и так он не учится, а мучится, потому что, не иная различии и преимуществе вещей одной пред другою, всех их учит равно, и пока новое выучит, то старое позабудет, не зная ему употребления; напротив того, имеющий целое, хотя малое, понятие о науке учится ей рассудком и различает нужнейшие ее материи от мелких, а потому, стараясь помнить только нужнейшие, мелкие припомнит или и сам выдумает в случае надобности.
К[АЛАН] 501. Да что вы так носитесь с вашею ясностию? Разве вы не знаете, что как бы полезна ни была какая вещь, то она, пока еще нонам гостья, имеет свою цену, а как только познакомятся с нами, то и лишится ее и платится пренебрежением.
И[БРАГИМ] 502. Как бы то ни было, однако и по этому рассуждению лучше сносить такую неправость, нежели делать подлог истине и лишать ее такого важного качества, каково есть ее ясность, в таком случае мы не останемся в долгу.
К[АЛАН] 503. При этом случае вспомнил я о математике: по крайней мере, здесь следует рассуждать о ней; она измеряет так протяжение тел, как механика — их движение.
И[БРАГИМ] 504. Правда, что математика, как рассуждающая о протяжении тел, которое им определила натура, принадлежит к этому месту, да каким образом нам, не узнав прежде света, как вы и сами вначале говорили, приниматься за его меру, то-есть за математику? Надобно прежде осмотреть свет и находящиеся в нем нужные вещи по их другим свойствам и обстоятельствам, которые обыкновенно люди в нововстречающихся вещах примечают, прежде меры протяжения их, а то неравно при первом воззрении на свет, им, как математик, схватитесь за сажень, чтоб узнать, как велик гнет? а медик — за пульс, здоров ли свет? То такая наша неблаговременная забота покажется том людям, которые не объяты страстью к математике и медицине, чудною. Здесь довольно для нас знать то, что всякое тело имеет протяжение, а как мы окончим рассуждения наши о натуре и содержащихся в ней вещах по другим свойствам, то тогда уж, больше познакомившись с ними, примемся и за меру протяжения их и количество. Притом же вы знаете, что математика измеряет не одни земные произведения, а еще воду, воздух и огонь и произвела свои исследования о разнообразной мере вещей чрезвычайно далеко, а чрез то сделалась уже очень пространна и трудна. Итак, не зная особенных свойств этих материй, ежели приняться за их меру, то есть за математику, то она известною своею сухостию и трудностию отвратит на первом шаге детей наших от учения. А по окончании рассуждений наших о натуре и ее произведениях примемся и за математику, и тогда уж дети наши, узнав, какая в ней нужда, ободрятся великою пользою против ее трудности.
К[АЛАН] 505. Поэтому я вижу, что вы из так многих наук о натуре вещей хотите составить только четыре, то-есть земную, водяную, воздушную и огненную; а этими материями как много занято наук, так не будет ли это для них понизительно, чтоб сбавить с себя столько громких титулов? А притом не произойдет ли от такого вашего разделения замешательства в науках? Вы знаете, что одною земною материею заняты несколькие науки почастно.
И[БРАГИМ] 506. Мне кажется, что от такого генерального разделения натуральных наук по стихиям не только не может быть никакого замешательства, потому что каждая частная наука о частном каком предмете натуры может также производить свои приращении, как то делалось и доныне, а напротив того, произойдет лучшее и яснейшее различие материй. И находил и механике гидравлическую материю, а к гидравлике аэрометрическую, да и в других науках нередко они смешаны, а по наблюдению такого генерального разделения, конечно, того не произойдет; да еще от него и та польза, что всяк с первого разу узнает, какими физика вообще занята предметами, вместо того как то доныне учащиеся думают, что физика занята гораздо большим числом предметов, нежели только четырью стихиями, чего в самой вещи вовсе не бывало.
К[АЛАН] 507. Покорно благодарствую, что вы мне открыли некоторые таинства натуры и рассуждении земли. Я уж в касающемся до се не имею больше, о чем спрашивать, я и этим доволен; теперь я имею достаточно запаса для моего болтунства. Сердись не сердись на вас натура, права дружбы моей с нами бессильны удержать меня в пределах молчания, я уж эти секреты разглашу по всем дворам. Это для меня неудобноносимое бремя и смертельная тоска, чтоб, знаючи что-либо, да молчать. А с другой стороны, и вас похвалить нельзя, что вы, ведая мою болтливую лихорадку, открыли мне столько секретов натуры: вы чрез то открываете свято почитаемую и неприкосновенную неосвященными руками завесу непроницаемых таинств мудрого Аполлона, соправителя натуры; вы чрез то допускаете простых людей во внутренности его храма, дозволенным его любимцам. Да что я говорю! Вы под это огромное и великолепное здание (systХme), поражающее удивлением человеческий род и укрепленное контреминами и фугасами, которое сам пламенновидный Марс обороняет и сберегает в целости против сильной истребляющей все суровости времени чрез такое множество веков, хотите подвесть бедные ваши мины. И хотя это намерение выше сил ваших и несбытное, а все то останется так, как было и доныне. Однако в таком случае и намерению приписывается вина самого дела. Вы знаете следствия такой дерзновенной поступки, клонящейся некоторым образом к оскорблению важности и власти Аполлона. Бойтесь его страшного гнева и изыскивайте способы и средства к оправданию себя всевозможным образом.
И[БРАГИМ] 508. Нет, государь мой, не страшите вы меня так сильно натурою и Аполлоном. Я знаю вашу нетерпеливую говорливость, знаю, что вы этот недостаток между свойствами дружбы имеете в крайней степени, но имеете только этот один недостаток, который я для великой вашей и многообразной в нужных случаях меня обязанности сносить должен. Вы думаете, что я против слабости нашей не взял предосторожности? Никак. Первое, знайте вы то, что постоянная натура хранит свою важность постоянно; она но мудрости своей не ищет того, чтоб ее дела скрыты были; она о доброте и пользе их уверена и потому и на открытие их благонадежна, а оскорбляется только на ложь не знающих в точности дел ее людей. Другое: я служил натуре с возможным усердием и между тем имел случай испытать ее таинства; а как они бесчисленны, то, может быть, где случится и погрешность какая. Да и можно ли требовать такой точности от слабого человека в таком великом и многотрудном деле, каково есть описание общей натуры вещей, по различным и многообразным свойствам бесчисленно многих и разных ее произведений; в таком деле надобно быть Янусу, чтоб не просмотреть чего-либо. А что касается и до Аполлона, присвоившего себе правительство натуры, то и его я не опасаюсь, потому что и он должен же наблюдать благопристойность, чтоб не показать гнева за правду; это будет неприлично его важности и власти, которая утверждается на одном его правосудии, а гнев его потребен только для укрощения лжи, да и то не гнев, а одно оправдание, которое должно состоять в особливом издании, а не в другом каком неприличном и недостойном важности его и власти средстве; а в случае нечаянного от его и за правду гнева благонадежен я на покровительство великого Юпитера, который к незаслуженному притеснению, конечно, не допустит.
ПРИМЕЧАНИЯ править
Большинство произведений русских мыслителей XVIII века воспроизводится в настоящем издании по первопечатным источникам. Отбор сочинений произведен в зависимости от значения каждого из них в творчестве и деятельности данного автора и в истории русской общественной и научно-философской мысли. В извлечениях даны только те произведения, которые по своему объему и содержанию не могли быть полностью включены в наше издание, например, «Рассуждения двух индийцев Калана и Ибрагима о человеческом познании» Я. П. Козельского, примечания С. Е. Десницкого и Я. П. Козельского к некоторым переведенным ими трудам, проповеди П. А. Словцова.
В некоторых произведениях опущены обязательные в ту эпоху официальные хвалебные по адресу царствующей особы вступлении и заключения, как правило, не связанные с основным содержанием излагаемых философских и общественно-политических проблем. Опущен также ряд примечаний на латинском и греческом языках, являющихся цитатами из сочинений античных писателей и мыслителей и обычно излагаемых авторами публикуемых нами текстов.
Где представлялось возможным, текст сверен по архивным спискам (например, «Рассуждение о истребившейся в России совсем всякой форме государственного правления» Д. И. Фонвизина, «Послание к M. M. Сперанскому» П. А. Словцова).
Материал размещен главным образом по хронологическим датам жизни авторов и по датам написания ими произведении.
Сочинения печатаются по современной нам орфографии, но с сохранением характерных языковых особенностей подлинников. Исправлены явные ошибки и опечатки, а также несообразности пунктуации, искажающие смысл и синтаксический строй предложения. Редакционные исправления и переводы иностранного текста даны в квадратных скобках.
Примечания и подготовка текста к печати Л. П. Светлова.
Издан впервые в Петербурге в 1788 г. только 1-й том, 2-й том вообще не выходил. В том же году эта книга вышла под названием «Китайский философ, или ученые разговоры двух индийцев Калана и Ибрагима…» без указания имени автора, но с указанием, что книга издана «Иждивением H. M.-A.», то-есть Нестора Максимовича-Амбодика. В этом издании имеется много сокращений и изменений фактического и стилистического характера.
В настоящем томе печатается ряд глав из первопечатного издания книги Козельского: Введение — «Искренний совет истинной дружбы», «Рассуждение об испытании натуры и ее таинств», «[Рассуждение о тяжести, движении и спокойствии]».
«Рассуждению об испытании натуры и ее таинств» предпослан эпиграф на латинском языке: «Мы никогда не можем познать до конца природу вещей, в чем убеждает нас любое явление» (Цицерон, «Академика»).
Книга Козельского является своего рода философской энциклопедией естественно-научных познаний современной автору эпохи.
1 Имеется в виду гимназия при Петербургской Академии наук, где учился Козельский.
2 Козельский отвергает теорию Руссо об отрицательном влиянии наук и искусств на развитие человечества и подчеркивает отрыв современной ему науки от практики.
3 Любезной нашей Индии, Великого Могола, — иносказательно — Екатерины II.
4 Вашу параболу — то-есть вашу притчу, ваш рассказ.
5 В… Агре — то-есть в Петербурге.
6 Халдеи — жрецы и маги в древней Ассиро-Вавилонии.
7 Волхвы — мудрецы и маги (кудесники) у древних персов и других восточных народов, а также в древней Руси.
8 Брахманы — жрецы индусского божества Брамы.
9 Друиды — жрецы у кельтских народов.
10 Катоптрика — отдел оптики, изучающий законы отражения света и описывающий применение этих законов к устройству оптических приборов.
11 Диоптрика — раздел геометрической оптики, где изучаются законы преломления световых лучей при переходе из одной прозрачной среды в другую.
12 Гномоника — наука об астрономических приборах.
13 Незаслуженными предикатами — то-есть незаслуженными кличками.
14 Автобиографический момент; и 1770 году Козельскому были пожалованы деревни с крестьянами.
16 В индийском языке — иносказательно в русском языке.
16 В философических наших предложениях — то-есть, и изданной ранее книге «Философические предложения» (1708).
17 Дельфийский Аполлон — в древнегреческой мифологии сын Зевса и Латоны, бог солнца, покровитель искусств и бог предсказаний.
18 Славного в нынешнее время философа. — Имеется в виду Христиан Вольф.
19 Имеются в виду книги Козельского «Арифметические предложения» (1764) и «Механические предложения» (1764).
20 Фаэтон — в античной мифологии — сын бога солнца Аполлона-Феба, выпросивший у своего отца огненную колесницу и вследствие неумелого управления ею едва не погубивший мир; за это был убит Зевсом.
21 Строгость цензуры в Иберии (Испании). — Подразумеваются инквизиционные правила цензуры в России.
22 В албионском, гелветическом и батавском обществах — в Англии, Швейцарии и Голландии.
23 Карантинных порошков — то-есть очистительных порошков.
24 Учились топике — учились искусству использования общих суждений при изложении той или иной проблемы.
25 Изохрона — кривая равновременного движения тел.
26 Тавтохрона — кривая одновременного движения тел.
27 Антимоний — сурьма.
28 Как понуждение — в данном случае — «как притяжение».
29 Особо рачительное исследование.-- Козельский разбирает здесь различные полумистические и идеалистические учения о флогистоне, теплотворе и прочих веществах, которые по утверждению химиков и физиков XVII—XVIII веков входят якобы в тела во время горения и, поддерживая его, увеличивают вес раскаленных тел.
30 Еще тосканцы — то-есть Галилей и его ученики; Козельский, возможно, умышленно, по цензурным соображениям, по называет здесь прямо имени Галилея, учение которого осуждалось церковниками.
31 Автором этих «Писем» был Леонард Ойлер; «Письма» были впервые изданы в 1768—1772 гг. и Петербурге и 3 томах. Переведены на русский язык С. Румонским.
32 Антиподы — то-есть обитатели взаимно противоположных пунктов земного шара.
33 Картаунная пушка — по принятой в XVIII веке классификации орудийных калибров, пушка калибром в 1 пуд.
34 Большая шланга — длинноствольная пушка для стрельбы фугасными снарядами.
35 Я дам такой рей — то-есть я дам такой ответ или совет.
36 С абшидом — с полной отставкой.
37 Баккалавр — в данном случае в смысле ученый педант.