РУССКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ (От Радищева до декабристов). Собрание произведений в двух томах. Т. 2.
М., «Мысль», 1966. (философ. наследие).
Ход народного образования подлежит известным законам, силу которых можно остановить, но не можно уничтожить. Образование России "началось отрывками, продолжалось без общего плана; направление оного по большей части было принужденное. Но при всех устранениях умов от надлежащего пути, при всех препонах, встречаемых частными рачителями отечественного образования, мы не могли уклониться от правил природы. Просвещение России, несмотря на местные обстоятельства, распространяется по тем же правилам, по которым оно происходило и распространялось в других государствах. Петр Первый, воин и зиждитель, хотел укоренить в России прежде науки математические и физические, но вместо оных большого совершенства доныне у нас достигли науки словесные. Нам, так же как и другим народам, надлежало написать множество стихов, сочинить и перевести с иностранных языков множество романов (в чем и ныне рачительно упражняемся), надлежало прежде долго обучаться всему у других народов, и потом уже могли мы получить смелость писать о предметах важных и общеполезных. Таким образом, с начала текущего столетия мы занялись с большим прилежанием и успехом науками точными. Желания наши, благодетельные виды правительства исполняются. Мы имеем наконец отечественных сочинителей по части сельского хозяйства, математики и физики[1], по части законоведения теоретического и практического, по части управления государства вообще. История и статистика Российского государства ныне обрабатываются не одними иностранцами, но и природными россиянами. Сочинения сего рода наиболее принадлежат ХТХ веку. Сюда относится рассматриваемый нами «Опыт теории налогов».
Наука финансов есть новая ветвь образования в нашем отечестве. До перевода сочинения графа Верри1 мы ничего на русском языке не читали о государственном хозяйстве. До перевода творения Адама Смита2 мы ничего не могли знать о налогах из русских сочинений и искусство определять и собирать подати почитали непринадлежащим к кругу сведений частного человека[2]. То, что непосредственно нас касается, почитали мы делом чуждым и отдаленным от наших выгод; то, что составляет общий предмет нашего внимания, мы признавали собственности) некоторого только класса людей. Ныне другое получаем понятие о финансах; дело общее становится предметом общего рассуждения. Дабы убедиться в пользе познания государственного хозяйства вообще и науки финансов в особенности, любопытным советуем читать предисловие рассматриваемой нами книги.
Автор разделяет свое сочинение на VII глав. В первой означает происхождение налогов, во второй — главные правила взимания оных, в третьей — источники и разные роды налогов, в четвертой — собирание оных, в пятой — уравнение налогов, в шестой — общее действие оных, в седьмой — рассуждает о бумажных деньгах как о налоге.
В первой главе автор изъясняет, каким образом произошли существующие ныне в различных европейских государствах системы налогов, относя начало их в средние века. С уничтожением феодального безначалия государственное правление приходило в больший порядок. «Успехи образованности по мере их благодетельного влияния на нравы и обычаи народов действовали и на усовершенствование налогов».
«Но взаимным образом, — продолжает автор (стр. 7), — можно судить о состоянии образованности каждого в особенности государства по состоянию налогов: по способу назначения, распределения и собирания налогов можно судить о сведениях, распространенных в народе; по количеству собираемых налогов — о богатстве его».
Вопреки мечтаниям некоторых древних и новейших политиков автор доказывает необходимость налогов. "Требовать ныне уничтожения налогов (стр. 10) значило бы требовать уничтожения самого общества. Государство или, точнее сказать, правительство ничего не может делать для граждан, если граждане ничего не делают для государства. Умирать и платить подати надобно везде, сказал Франклин.
Только способ распределения налогов может быть различен и представляет для народа бремя оных легче и тягостнее. Существенные принадлежности справедливого распределения налогов означил автор весьма удовлетворительно (стр. И), равным образом постановил и точную меру оных: «Удовлетворение истинных потребностей государства определяет меру пожертвования частных граждан» (стр. 13—15).
Многие авторы брали на себя бесполезный труд доказывать несправедливость некоторых налогов, думая, что предмет, на который некоторые налоги падают, делает их несправедливыми. Автор здесь приводит в пример тех писателей, которые утверждали, что подать с окон несправедлива потому, что правительство не имеет права лишать подданных дневного света. Одна только неуравнительность и несоразмерность с достатком платящих делает подать несправедливою. Автор основательно замечает, что «такими опровержениями можно доказать несправедливость многих, если не всех налогов. Каждый налог имеет свои неудобства. Надлежит только при введении налогов избирать те из них, кои сопряжены с меньшими неудобствами». К сему применяет автор слова Бентама, сказанные о законах: «Правительству, как врачу, предстоит одно дело: избирать меньшее зло. Всякий закон есть зло, ибо всякий закон есть нарушение свободы»[3]. «Так точно и каждый налог есть зло, ибо лишает платящего части его собственности; надлежит только с искусством избирать сие зло, т. е. надлежит избирать легчайшее» (стр. 16).
Другого рода замечание также весьма основательно делает автор насчет несбыточных планов по части финансов (стр. 17—18). Здесь полагает он различие между проектами мечтательными, основанными на пустых выкладках, которые можно назвать политическою поэзиею, и между проектами, основанными на существе вещей, представляющими очевидную пользу или, несомненно, к истреблению зла служащими. Насчет первых приводит он остроумное замечание Юма: «Из всех людей самые вреднейшие суть сочинители политических проектов, если они имеют власть в руках своих; они же и самые жалкие и смешные, если не имеют сей власти».
Сию главу заключает автор определением различия между практикою и теориею по части финансов (стр. 21—23). «Теория финансов, как и всякой другой науки, основана на наблюдениях и замечаниях, сделанных на опыте в течение нескольких веков; она состоит только из сих наблюдений, соображенных между собою в причинах и действиях, изложенных в логическом порядке».
Во второй главе автор изъясняет главные правила взимания налогов, служащие основанием всякой доброй системе налогов. Первое правило есть равное распределение налогов. По силе оного налоги должны быть распределены между всеми гражданами в одинаковой соразмерности; пожертвования каждого на пользу общую должны соответствовать силам его, т. е. его доходу. Все должны споспешествовать благу всех. Исключения всегда вредны для общества (стр. 25— 32). Кроме особенного отягощения платящих они уже по тому одному вредны, что несправедливы. Великий налог, по уравнительно с доходом каждого расположенный, легче бывает для платящих, нежели малый, но исключительный, ибо в таком случае один гражданин пользуется выгодами общества на счет другого. Ясные примеры сей несправедливости автор показывает из истории финансов Франции, Испании, Италии и других государств.
Обычаи новейших народов во всем различны от обычаев народов древних. «Римляне поставляли себе за честь платить тем более, чем знатнее они были. Знатные люди новейших времен находят честь свою совсем в противном».
Если исключение из сего вышепоказанного правила допущено быть может, то для тех только людей, которые не в состоянии платить оных. Но сия несостоятельность тогда бывает, когда платящий, удовлетворив требуемому с него налогу, лишается чрез то или дохода, или вместе с тем и насущного пропитания, следовательно, и возможности снискивать оное на будущее время.
Второе правило есть определенность налогов. Количество налога, время и образ платежа должны быть определены, известны платящему и независимы от власти собирателей (стр. 32—34). Примером, противным сему правилу, автор выставляет известную во Франции подать — la taille personelle [подушная подать], ибо оная накладывалась сборщиком но наружному благосостоянию земледельца; для того должно было или наказывать притворную бедность, или подкупать сборщика. Если бы автор захотел привести более примеров сей несправедливости, то бы он мог отыскать множество оных в других государствах, кроме Франции.
Третие правило состоит в собирании налогов в удобнейшее время для платящего. «Пренебрежение оного, — говорит автор, — не принесет никакой пользы правительству, для народа же может быть весьма пагубно» (стр. 34).
Четвертое правило есть дешевое собирание налогов. «Противное сему правилу бывает: 1-е, когда для собирания налогов потребно великое число чиновников, жалованье коих поглощает важную часть налога; 2-е, когда налог вредит промышленности; 3-е, когда чрезмерная величина податей возбуждает желание избежать платежа оных; 4-е, когда с налогом соединены частые посещения, обыски в домах и различные исследования со стороны служителей правительства. Во всех сих случаях народ делает большие пожертвования, нежели каковые выгоды получает от того правительство».
В первом случае подать удаляется от своего назначения, ибо вместо общественных нужд она обращается на удовлетворение потребностей чиновников, определенных для сбора оной. В трех последних случаях она составляет тягость для парода, нимало не соответствующую пользе, получаемой от того правительством. Примеры нарушения сего правила, представленные автором, весьма поучительны (стр. 37).
Наконец, пятое правила взимания налогов автор полагает в том, что налог всегда должен быть взимаем с дохода, и притом с чистого дохода, а не с самого капитала (стр. 41).
В третьей главе автор рассуждает об источниках и разных родах налогов. «Все налоги вообще, какого бы рода они ни были, проистекают из трех источников дохода общественного, а именно: из дохода от земли, из дохода от капиталов, из дохода от работы». Сходственно с сим автор разделяет и самые налоги, присовокупляя к означенному разделению: 1) налоги, падающие на самый капитал; 2) налоги, падающие на все источники дохода без различия (стр. 42—43).
«Подать с дохода от земли может быть определена однажды навсегда или увеличиваться и уменьшаться вследствие увеличения и уменьшения дохода. Первая есть непременная, а вторая — переменяющаяся. Великое преимущество непременной подати состоит в том, что она не полагает препон усовершенствованию земледелия. Хотя впоследствии времени делается она неравною для платящих, но сие неравенство прекращается продажею земель, ибо при покупке оных всегда принимается в уважение чистый доход, получаемый владельцем за уплатою подати» (стр. 40—50).
«Преимущество переменяющейся подати с дохода от земли состоит в том только, что она более сообразуется с изменением дохода, увеличиваясь и уменьшаясь вместе с оным; но она прекращает охоту к дальнейшему усовершенствованию земледелия, ибо владелец от всякого усовершенствовании получаемую выгоду в то же время должен разделять с правительством». Для того многие предлагают согласовать выгоды непременной и переменяющейся поземельной подати определением оной на известное число лет. Хотя автор находит такое определение лучше ежегодного, но отдает преимущество непременной подати или такой, которая на долгое время определяется, как, напр., на сто лет, ибо такой срок не может препятствовать самым важным улучшениям земледелия (стр. 50—54).
Как подать с поземельного дохода определяется на основании описи всех земель, называемой кадастром, то автор изложил при сем случае качества доброго кадастра и различные правила, по которым в разных государствах учинена была раскладка поземельной подати (стр. 56—60).
Подать с прихода от земли или со всего произведения, какое получается земледельцем, автор находит неудобною по причине неравенства, ибо издержки на обработание и удобрение полей неравны, потому и остающийся, за исключением оных, чистый доход неравен. Подать сия известна в Западной Европе под именем десятины, т. е. десятой доли всего произведения, от земли получаемого (стр. 63—66). При сем автор поместил весьма любопытное замечание славного агронома Артура Юнга, доказывающее, что десятина, особливо платимая натурою, остановляет успехи земледелия (стр. 67).
В конце рассуждения о поземельной подати изъяснены причины, доказывающие невозможность единственного налога, каковой предлагали физиократы для замены всех прочих податей и сборов (стр. 71—78).
По случаю рассуждения о налоге с домов автор разделяет доход от дома на две части: одна из оных есть прибыль от капитала, употребленного на строение дома, а другая есть доход от земли, на которой дом построен. Разделение сие бывает очевидно, когда хозяин дома и владелец земли суть дна различных лица. Подать на домы раскладывается различным образом, как, напр[имер], но числу дымов, по числу окон, но пространству земли, занимаемой домом, но сумме, на строение дома употребленной, и проч. Выгоды и невыгоды сих различных родов оклада показаны довольно ясно (стр. 78—92).
Налоги с капиталов автор рассматривает в двояком виде: во-первых, как налоги на прибыль от капитала, во-вторых, как налоги на самый капитал. К первому роду относит он подать с жалованья, получаемого гражданами и военными чиновниками, ибо способности и сведения, приобретенные человеком, суть его капитал. Автор оправдывает сего рода подати, в чем можно с ним согласиться, когда чиновники достаточное имеют жалованье и когда вычет из оного бывает незначителен (стр. 92-112).
Налоги с самых капиталов прекращают возможность к получению дохода, в чем состоит их главная невыгода. Собирание их производится при всяком переходе собственности от одного лица к другому, как-то: при покупке собственности, дарении, наследстве и проч. Они иногда налагаются узаконением писать все оные акты на гербовой бумаге определенной цены или вносить их в судные книги. Подать с наследства в отдаленных степенях родства автор допускает, ибо наследство в таком случае подобно находке; в ближних же степенях, и особливо в прямой линии, отвергает, ибо дети после отца иногда не только не делаются богатее, но еще беднее, как, например, в том случае, когда отец отправлял какое-либо ремесло или получал пенсию и проч. (стр. 114). Таким образом, в Голландии наследники в прямой линии не платили никакой подати, между тем как прочие платили от 5 до 30 процентов на сто.
Подати, налагаемые на работников, падают то на них самих, то на тех людей, которые имеют нужду в их работе и их нанимают. Когда потребность в работниках велика, то по причине подати они возвысят цену своей работы, а когда мало требуется работников, то они сами принуждены бывают нести подать. При упадающем благосостоянии государства работники получают самую низкую плату. Бывали примеры в Германии, говорит автор, что работники желали работать из одного хлеба. Точно такой случай был в России в царствование Годунова (стр. 123—128).
Повинности, или известные работы, без платы исправляемые, автор признает невыгодными, ибо они причиняют более убытка тому, па кого падают, нежели сколько приносят пользы казне. По той причине они были уничтожаемы мало-помалу (стр. 128—134).
К налогам со всех вышеозначенных трех источников принадлежат: 1) поголовные налоги; 2) налоги с имения или дохода вообще; 3) налоги с потреблении и 4) чрезвычайные налоги (стр. 135—137).
Неравенство есть свойство первого рода податей. Второго рода подать автор находит более или менее тягостною. Кажется, различие сие зависит от образа раскладки, а не от существа подати. В некоторых государствах правительство позволяло каждому окладывать податью самого себя, что было в Гамбурге. Автор полагает, что вообще надлежит избегать определения налогов по собственному объявлению платящего, в особенности же сопровождать оное присягою, ибо при таковом платеже человек имеет побуждение и выгоду объявлять несправедливо. К сему можно было бы припомнить и то обстоятельство, что совесть людей неравна, а потому и подать, платимая по такой раскладке, оказывается весьма неравною: один платит более потому, что совестен, а другой менее потому, что бессовестен. Всякая добродетель бескорыстно должна быть исполняема, но и от всякого акциза должна быть свободна; равным образом бессовестность не должна получать выгод на счет добродетели (стр. 147).
Налоги с потребления двояким образом автор рассматривает: 1) налоги с потребления вещей необходимых или сделавшихся необходимыми и 2) налоги с предметов роскоши. К первым относит он все предметы, употребляемые для простой пищи и пития, для простой одежды и обуви. Предметы роскоши иногда приносят пользу употребляющему оные, иногда служат для одного тщеславия. Продовольствие простого народа должно быть удобно и дешево, потому и следовало бы освободить от налога предметы необходимые, но сего никогда не бывает, ибо налог сей несравненно больше приносит дохода, нежели налог с потребления предметов роскоши.
После сего автор разделяет еще налоги на два рода: налоги на внутреннее потребление, т. е. налоги внутри государства, с потребления взимаемые, и налоги на внешнее потребление. Причем излагает способы собирания пошлины: 1) внутри государства и 2) на границах оного. В сей последней статье содержится, собственно, отражение заблуждении меркантилистов касательно торгового баланса. В примечании на стр. 180 находится краткое описание чудовищных затей Помбаля, португальского министра, который для усовершенствования промыслов старался истребить оные.
Правила собирания таможенных пошлин автор изложил подробно и с надлежащею основательностию (стр. 188—224). Мы не можем сопровождать его во всех суждениях, но заметим то только, что он изъяснил в сей статье предмет весьма важный и не многими понимаемый в настоящем его виде.
К чрезвычайным налогам автор относит:
I. Принужденные займы, когда все подданные, каждый по соразмерности своего достатка, или только богатейшие люди принуждаются давать известные суммы правительству взаймы.
II. Разные чрезвычайные поборы; так, например, в Англии во время последней междоусобной войны3, говорит автор, правительство для содержания армии приказало, чтобы каждый из подданных раз в неделю не обедал и чтобы доплатил деньги, оттого сбереженные, казне. Сия подать принесла 608 400 стерлингов дохода в продолжение шести лет.
III. Добровольные пожертвования, которых величина, говорит автор, зависит от важности цели, для которой определяются, а всего более от любви народа к отечеству. Нигде, продолжает он, такие пожертвования не бывали столь важны, как в России (стр. 205—220).
В четвертой главе автор рассматривает разные роды собирания налогов. «Правительство может собирать доход от налогов посредством определенных на то чиновников или отдавая собирание налогов на откуп. При сем последнем способе правительство имеет ту выгоду, что получает известные суммы в определенное время и избавляется от труда, сопряженного с собственным собиранием. Но сей способ гораздо тягостнее для народа, нежели первый. Откупщик ни на что более не смотрит, как только бы выручить должную сумму денег. Разорение тысячи семейств не причиняет ему убытка. Несмотря на сие, во многих государствах собирание налогов доныне производится посредством откупщиков» (стр. 220—229).
Когда правительство собирает налоги, то выбор чиновников, для сего предмета определяемых, должен быть самый строгий. В таком случае, говорит автор, исчезло бы отчасти то недоброхотство, которое граждане обыкновенно питают к собирающим с них налоги (стр. 230).
Телесные наказания за неисправность платежа автор находит не только бесполезными, но и противными цели, для которой они назначаются. Если плательщик не имеет средств удовлетворить требование казны, то чрез понесенное наказание не делается к тому способнее; если же он имеет собственность, то в крайнем случае она только может подлежать продаже и вычету налога. Столько же противно вышеозначенной цели и всякое стеснение личной свободы, как, напр[имер], арест, тюремное заключение (стр. 232—234).
Пятую главу автор посвящает на рассмотрение уравнения налогов. Введенный налог не всегда бывает весом тем, на кого оный налагается. Взимаемый с производителя налог иногда падает действительно на него самого, иногда же окончательно уплачивается потребителем его товаров. Оттого происходит, что правительство, желая обложить податью один класс народа, иногда стесняет оным состояние другого, на который налог, так сказать, сам собою переливается или распространяется. Дабы предварительно знать, на кого какой-либо налог падает окончательно, надлежит знать состояние народного богатства вообще и состояние облагаемой податью отрасли промышленности в частности (стр. 237—239).
Любопытное мнение Канара об уравнении налогов автор рассматривает с надлежащею подробностью. Неосновательность оного приписывает тому, что Канар не обратил при сем надлежащего внимания на различие состояний, в которых государство находится (стр. 240—250).
Состояние государства в хозяйственном отношении есть троякое: 1) успевающее; 2) непеременяющееся и 3) упадающее. Каждое из оных автор рассматривает отдельно, показывая их признаки и вместе уравнение налогов, определяемых в разных состояниях государства (стр. 250—292).
В шестой главе «Опыта» излагается влияние налогов на состояние народного богатства, на промыслы, народонаселение, успехи образования и нравственность. Истина не скоро открывается, а заблуждения удобно происходят и распространяются с необыкновенною скоростию. К сим последним отнести можно ошибочное мнение тех, кои думают, что налоги могут побуждать к трезвости, бережливости и прилежанию. Нужда есть первое и самое важнейшее побуждение человека к труду, говорят защитники сего нелепого положения. Но они забыли, что здесь разумеется нужда собственная, а не чужая. Если человек любит труд, то, верно, потому, что оный в собственную его пользу обращается; в противном случае, находя в труде только утомление сил своих и лишение покоя, он предается лености и даже мотовству. «Если бы и можно было согласиться в том, что налоги побуждают к трудолюбию, то должно вспомнить, что для нового произведения недовольно одного трудолюбия: для сего нужны также и капиталы, составленные из произведенных предметов, а сии-то предметы и отъемлются налогом» (стр. 295—297).
«Некоторые также утверждают, что налоги ободряют промышленность, ибо правительство получаемые доходы пускает в обращение. Но правительство, говорит автор, получает доходы от парода даром, а уступает ему оные за его работу и изделия. Следовательно, правительство для своих нужд употребляет часть народного достатка. Ужели убавление достатка должно почитать приращением оного?» (стр. 297—298).
«Влияние финансов на судьбу государства делает весьма важными системы финансовые, принимаемые для управления; вместе с сим представляется также и важность министров, управляющих финансами. Трудность исполнения сей должности увеличивается вместе с успехом. Чем невыгоднее обстоятельства, в коих государство находится, и, следовательно, чем менее средств оно предоставляет к удовлетворению общественных потребностей, тем более требуется от министра». В сей статье автор вычисляет все затруднения, предстоящие министру финансов в исполнении его важного и многотрудного дела. Вопреки мнению многих он поставляет гласность существенным качеством системы финансов, ибо чрез оную увеличивается доверенность народа к правительству (стр. 309—311).
В седьмой главе автор рассуждает о бумажных деньгах яко о налоге. Сей предмет ныне привлекает всеобщее внимание; для того автор почел нужным изложить оный несколько подробнее, и потому он проходит прежде историю банков, потом изложил способы пускать ассигнации в обращение и правила, определяющие меру выпуска оных. Следствие неумеренности в употреблении сего средства есть расстройство достатка частных людей, промышленности и системы финансов. Уменьшение суммы бумажных денег посредством возвышения нарицательной ценности чистых денег автор находит бесполезным и ненравственным. «Единственное средство к возвышению курса ассигнаций состоит в уменьшении количества оных, что может быть произведено: 1) посредством продажи казенных имуществ; 2) посредством выкупа ассигнаций но курсу». Можно бы еще к сему прибавить, что уменьшение ассигнаций может последовать только при бережливости и расчетливости в употреблении доходов.
Упадок и возвышение курса ассигнаций частным людям и самому правительству причиняют непредвиденные потери и нечаянные выигрыши. Для прекращения сей несправедливости автор почитает благонадежным средством определение отношения бумажных денег к металлическим силою закона таким образом, чтобы все уплаты, основанные на договорах, заключенных или прежде, или после упадка ассигнаций, чинимы были по тому курсу, каковой был во время заключения контрактов. Если, напр[имер], а ссудил b 1000 рублей ассигнациями тогда, когда серебряный рубль стоил два рубля ассигнациями, и если b отдает сии 1000 рублей тогда, когда рубль серебром стоит четыре рубля ассигнациями, то очевидно, что а отдал взаймы 500 рублей серебром, а получает назад только 250 рублей. Если бы было определено содержание, о котором говорится, то b заплатил бы 2000 рублей ассигнациями, то есть 500 рублей серебром, ибо во время займа занятые им 1000 рублей ассигнациями стоили 500 рублей серебром; таким образом, b не имел бы незаслуженной прибыли, а не имел бы незаслуженного убытка (стр. 361—363).
Здесь мы оканчиваем рассмотрение «Опыта теории налогов» и почитаем нужным присовокупить только то, что автор изложил мысли свои так ясно и подробно, что книга его может быть полезною и для тех, кои без предварительного наставления сами собою хотят приобрести сведение о сей важной части государственного управления. Наше рассмотрение к тому только клонится, чтобы читателям сокращенно представить сущность «Опыта» и качество правил, предлагаемых автором. Но да не подумает кто-либо, что чтение сего нашего извлечения может заменить чтение самого сочинения. На обширном и плодоносном поле мы собрали несколько цветов, может быть и не самых лучших, которые показываем любопытным, дабы удостоверить их в том, что оное поле действительно представляет богатую жатву. Не можем умолчать также и о том, что на каждой почти странице «Опыта» находили мы доказательства человеколюбия[4] и доброй нравственности автора[5]. «Странное замечание! — скажут многие. — Следует ли говорить о том, что само собою разумеется?» Не удивляйтесь, милостивые государи! Мы сами знаем, что автор без доброй нравственности к почтенному сословию писателей принадлежать не может, но относится к толпе площадных крикунов, срамными шутками чернь увеселяющих. Автор «Опыта», подчиняя правила теории налогов правилам справедливости и человеколюбия, исполнил долг свой по совести, и не для похвалы его мы присовокупили означенное замечание, но дабы показать различие между им и теми сочинителями политических трактатов, которые при торжественных уверениях в их любви к отечеству проповедуют правила, угнетательные для их сограждан.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьАлександр Петрович Куницын (1793—1840) родился в семье священника в Тверской губернии. Начальное образование получил в духовном училище в г. Кашине. Затем учился в Тверской духовной семинарии и педагогическом институте. В 1808 г. Куницын был послан за границу в Гейдельбергский и Геттингенский университеты для дальнейшего совершенствования в науках и подготовки к профессуре. В 1811 г. он получил место профессора в Царскосельском лицее по кафедре нравственной философии и правоведения, а в 1817 г. стал ординарным профессором Главного педагогического института и руководил кафедрой правоведения. После открытия в 1819 г. Петербургского университета Куницын стал работать и в нем.
За свои передовые философские и общественно-политические взгляды Куницын вскоре подвергся преследованиям. Поводом послужила книга «Право естественное», изданная в двух частях в 1818—1820 гг. Книга была вначале представлена директором Царскосельского лицея Энгельгардтом министру народного просвещения князю Голицыну для поднесения императору Александру I. В Главном правлении училищ книга Куницына вначале получила благоприятную оценку академика Фуса. Но в дело вмешался помощник попечителя Петербургского учебного округа и член Главного правления училищ реакционер Рунич, давший резко отрицательный отзыв о книге.
Но мнению Рунича, «Право естественное» являлось не чем иным, «как сбором пагубных лжеумствований, которые, к несчастью, довольно известный Руссо ввел в моду и кои волновали и еще волнуют горячие головы поборников прав человека и гражданина минувшего и наступившего столетий. Марат был искренний и практический последователь сей науки». Рунич потребовал запретить книгу и коренным образом изменить преподавание юридических наук в университете и других учебных заведениях, так как «публичное преподавание наук но безбожным системам не может иметь места в благословенное царствование благочестивейшего государя». Заканчивая свой отзыв о книге Куницына, Рунич писал: «Счастливым себя почту, если вырву хотя одно перо из черного крыла противника Христова».
Главное правление училищ, состоявшее преимущественно из единомышленников Рунича, согласилось с его отзывом и постановило книгу Куницына как «противоречащую явно истинам христианства и клонящуюся к ниспровержению всех связей семейственных и государственных» изъять и уничтожить. Сам же Куницын был в марте 1821 г. уволен из Петербургского университета и Царскосельского лицея и остался преподавателем только в Пажеском корпусе.
«Естественное право» было напечатано значительным для того времени тиражом в тысячу экземпляров. Этим и объясняется то обстоятельство, что, несмотря на истребление этой книги, немалое число экземпляров все же уцелело, преимущественно в частных книжных собраниях.
Лишь в 1838 г. Куницыну удалось добиться реабилитации, он был даже избран почетным членом Петербургского университета. В том же году он был назначен председателем комитета для надзора за печатанием «Полного собрания законов Российской империи».
Умер Куницын в Петербурге 1 июля 1840 г.
Из других сочинений Куницына кроме «Права естественного» следует указать следующие: «Изображение взаимной связи государственных сведений» (1817); посмертно изданное «Историческое изображение судопроизводства в древней России» (1843); «Энциклопедия прав» (Избр. соц.-полит. и философские произведения декабристов, т. 1. М., Госполитиздат, 1951).
Напечатано в журнале «Сын отечества» в 1818 г. (ч. 50, № 50, стр. 207—224; № 51, стр. 258—271). Текст воспроизводится по первопечатной публикации.
Положительная рецензия на книгу Н. Тургенева была напечатана в журнале «Сын отечества» ранее (ч. 40, № 48) и принадлежала, вероятно, редактору журнала. Здесь же было напечатано письмо Н. Тургенева, извещающее о том, что гонорар за книгу автор жертвует в пользу крестьян, за которыми числятся недоимки по налогам.
1 Имеется в виду труд итальянского экономиста Пьетро Верри «Рассуждение о политической экономии», переведенное на русский язык И. И. Мартыновым в 1798 г. И до перевода Верри в России были изданы труды русских ученых по политической экономии и статистике, например «Цветущее состояние всероссийского государства» Кириллова (1727), многотомное «Описание коммерции» М. Чулкова (1780-е годы), «Описание России» М. И. Антоновского (1795) в книге «Всеобщее повествовательное землеописание» и др. Были изданы также переводы трудов иностранных ученых, например Якоба Бильфельда «Учение о государственном управлении», Иоганна Юсти «Государственное хозяйство» (1772) и др.
2 «Исследование о природе и причинах богатства народов» Адама Смита было впервые переведено на русский язык Н. Политковским в 1802—1806 гг.
3 Имеется в виду война США с Англией в 1776—1783 гг. за национальную независимость.
- ↑ Творения знаменитых иностранцев, в разные времена живших в России, не можем мы присвоить.
- ↑ В опровержение предрассудка тех, которые думают, что частному человеку не можно основательно судить о существе налогов и действии оных на народную промышленность, мы скажем только то, что Питт, величайший министр нашего времени, в английском парламенте превозносил похвалами Адама Смита как точного истолкователя правил государственного хозяйства вообще и науки финансов в частности. Величайшая честь философу и министру!
- ↑ Иному покажется означенное выражение Бентама несправедливым, между тем как оно весьма основательно. Каждый закон предписывает подданным государства известную должность, каждая должность есть бремя, следовательно, не есть благо для носящего оную. Правительство не захотело бы возложить бремя на подданных, если бы не было к тому побуждаемо нуждою. Следовательно, оно при издании каждого закона избирает одно из двух зол. Так, наприм., когда оно запрещает подданным отлучаться от их домов без дозволения местного начальства, то сие запрещение, по выражению Бентама, есть зло, ибо оным ограничивается свобода жителей государства. Но правительство находит сие зло меньшим в сравнении с бродяжничеством, которое при неограниченной свободе жителей отлучаться от их домов может распространиться в государстве.
- ↑ Автор напечатал свое сочинение в пользу крестьян, на коих числятся недоимки в сборе налогов.
- ↑ Во всяком случае он старается примирить систему финансов с народною нравственностью.