РАЗСКАЗЪ О ВѢДЬМѢ.
Стояли мы въ Молдавіи въ 1828 г. Я тогда былъ управнымъ ефрейторомъ, расправлялъ солдатъ по квартирамъ. Стояли мы такъ какъ родъ тѣсныхъ квартиръ; у меня (кто изъ) солдатъ своихъ убудетъ въ больницу съ квартиры, а изъ нея, который прибудетъ, становлю, по нашему, съ десятскимъ, по ихъ, съ солтусомъ. Солтусъ мнѣ говоритъ: «не всякій разъ тебѣ меня тревожить; когда прибудетъ, станови самъ!» А у хозяина, гдѣ стоялъ солдатъ, мать была вѣдьма. Вдругъ я становлю къ нимъ, къ этому хозяину, на квартиру солдата. Хозяинъ приходитъ изъ корчмы пьяный, говоритъ: кто поставилъ солдата?—Солдатъ говоритъ: «ефрейторъ!» Онъ взялъ у него всю казенную аммуницію, выкидалъ на дворъ.
Солдатъ приходитъ ко мнѣ, говоритъ: у меня, говоритъ, хозяинъ аммуницію на дворъ выкидалъ. Я солдату говорю: «поди, принеси изъ чихауза манерку (что воду пьютъ) худую, ломаную». Солдатъ сходилъ въ чихаузъ, принесъ. Я говорю: «привяжи ты старую манерку ломаную къ ранцу! А новую отвяжи, отнеси ко мнѣ!» Солдатъ принесъ, привязалъ старую манерку къ ранцу и говоритъ мнѣ: я, говоритъ, привязалъ!—Пришелъ я къ нему на квартиру къ солдату, взялъ трехъ человѣкъ еще солдатъ съ собою. Его (хозяина) нѣтъ дома; онъ въ корчмѣ. Я говорю: «подите, приведите мнѣ хозяина!» Солдаты пошли, не могли его взять изъ корчмы: бьется и дерется. Я взялъ еще двоихъ и самъ третій съ ними пошелъ. Взяли этого хозяина изъ корчмы кто за что попало: кто за ноги, кто за руки, кто за волосы тащили. Привели его на квартиру; я говорю солдату: «поди, пренеси аммуницію со двора!» Вдругъ внесли аммуницію; манерка вся поломаная. Я говорю: «какъ ты думаешь теперь разчитаться за казенную аммуницію: хочешь ли, представлю къ ротному командиру; ты ни чѣмъ не уплатишься; за казенную вещь подъ судъ долженъ идти!» Хозяинъ вдругъ обробѣлъ, сталъ просить помириться. Я говорю: «мирись, когда солдатъ приметъ на себя; я не буду съ тобой мириться!» А тутъ всѣ (значитъ, дѣло наше вообще) согласны мириться. Помирились; хозяинъ уплатилъ деньги, выставилъ хорошій магарычъ.
Послѣ хозяева узнали, стали смѣяться, что «эта манерка изъ чихауза, и не хозяинъ ее сломалъ». Вдругъ на первую ночь получилъ я приказаніе и отдалъ солдатамъ. Пришелъ я на квартиру, поужиналъ, легъ спать. Вдругъ навалилось на меня, начало меня давить до тѣхъ поръ, покуда пропотѣлъ. Поутру всталъ, пошелъ съ рапортомъ, говорю солдатамъ и федфебелю, что сегодняшнюю ночь меня вѣдьма давила. Федфебель и говоритъ: «ну, полно врать-то. Это такъ часто бываетъ: кровь наваливаетъ!»—Я говорю: «нѣтъ, бывало со мной это, но такъ еще не случалось никогда!»
На вторую ночь тѣмъ же самымъ образомъ поужиналъ, легъ спать и думаю себѣ: «какъ можно не буду спать, буду дожидать, что будетъ». Вдругъ не спалъ я, сдѣлался мнѣ въ глазахъ туманъ, навалилось на меня такимъ же образомъ, давай давить меня. Я также разсказалъ, какъ и прежде.
На третью ночь думаю: «теперь ужь я не буду спать!» Поужиналъ, закурилъ трубку. Долгое время ходилъ по избѣ, курилъ трубку. Потомъ сѣлъ я на кровать: взяла меня дрема; я всталъ, закурилъ трубку, сталъ ходить по избѣ. Ночникъ горитъ; я говорю хозяйкѣ: «туши ночникъ!» Она говоритъ: нѣтъ, не надо тушить. Ко мнѣ хозяинъ придетъ ночью съ гостьми!—Хозяинъ былъ охотникъ играть въ карты, въ орлянку; цѣлую ночь часто играли. «Ну, пускай же горитъ!» Хозяйка съ двумя дочерьми легла на печи. Я покурилъ, походилъ, легъ на свою кровать; одну ногу спустилъ на земь; терплю крѣпко, чтобъ не уснуть мнѣ. Вдругъ гляжу: растворяются двери избенныя: «вотъ, молъ, она идетъ, другъ-то!» Входитъ въ избу: образъ кошечій, только великій, черный какъ собака; и по всей избѣ шла на четырехъ ногахъ, какъ слѣдуетъ быть. Потомъ противъ меня взошла и повернулася ко мнѣ, сѣла; и вдругъ стала поднимать переднія лапы. Вытянулась на заднія ноги, прыгнула прямо мнѣ на грудь. Я схватилъ ее за шиворотъ, сталъ на ноги, ударилъ ее о столъ такъ, что столъ верхъ ногами опрокинулся и ночникъ на мелкіе черепки разсыпался. Хозяйка и дѣвки перепугалися, вдругъ закричали: что такое?—Я говорю: «ничего! вздуйте огня!»—Вздули огня, смотрятъ: верхъ ногами столъ лежитъ. Кто его повалилъ?—Я говорю: «я»!
Вдругъ поутру сталъ я рано; пошелъ я справляться съ солдатами о здоровьѣ. Подхожу я подъ ихъ окно, гдѣ вѣдьма. Я сказалъ: «служба, здоровы?»—Она подбѣжала подъ окно и кричитъ мнѣ: прошу покорно, прошу въ хату!—Я говорю: «да что тамъ въ хатѣ у васъ». Она говоритъ: прошу покорно; побываете и узнаете!—Пришелъ я въ хату, застилаетъ старуха столъ, сажаетъ меня и давай подчивать и угощать; и съ того часу мы жили съ ней мирно.
(Разсказывалъ Парѳеній Антонычъ Антоновъ, отставной унтеръ-офицеръ. Обѣ Саги и сказка о Иванѣ Дорогокупленномъ записаны съ его словъ. Въ Жолчинѣ его зовутъ просто: «Антонычъ». Онъ вполнѣ вѣритъ всему, что разсказываетъ. Вѣра въ языческое чудесное еще въ высшей степени распространена въ народѣ; такъ напримѣръ въ этомъ же Жолчинѣ одна баба на могилѣ только что похороненнаго родственника кричала, чтобъ онъ леталъ къ ней змѣемъ. Это было лѣтомъ нынѣшняго года).
