Рами.
правитьРассказ «Рами» рисует жизнь и революционную борьбу угнетенного класса современной Индии. С древнейших времен население этой страны разделялось на так называемые «касты» — обширные сословные группы, резко разграниченные друг от друга. Высшей кастой были брамины (духовенство), жестоко эксплуатировавшие остальное население. Лица, принадлежащие к разным кастам, не имели права вступать в брак. Но есть люди, стоящие вне каст. Это — изгнанные из касты за какой-нибудь проступок или принадлежащие к завоеванному племени и лишенные всяких прав — парии. Их считают ниже животных. В настоящее время в Индии около 50 миллионов париев (22—23 процентов населения). В южной Индии, где еще сильны кастовые предрассудки, положение париев особенно ужасно. Им запрещено входить в поселки и брать воду из общественного колодца. Лишь кое-где париям поручают уборку мусора и нечистот. Парии ведут голодное, нищенское существование. Десятки тысяч ежегодно умирают от голода. В наиболее индустриализованных районах страны, особенно на севере, кастовая система быстро разрушается, на смену ей выдвигаются классы. Брамины н другие высшие касты составляют индусскую буржуазию, а низшие касты и парии — пролетариат. За последние месяцы с ростом революционного движения началось пробуждение париев в южной Индии. Это — первые робкие попытки борьбы за человеческие права. Но близок час, когда миллионы париев осознают свое поруганное человеческое достоинство и поведут беспощадную борьбу против своих угнетателей — туземной буржуазии и опирающегося на нее английского империализма.
Но дед ничего не ответил. Девочка вздохнула и вновь обернулась назад. Перелетая с места на место, за ними следовали две вороны, а поодаль ковыляла собака. Девочка подняла кусок высохшего навоза и швырнула в ворон.
— Кыш, проклятые! — крикнула она.
Но вороны, не обращая на нее внимания, продолжали следовать за путниками. Рами даже топнула худенькой ножкой о горячую пыль дороги и почти со слезами крикнула:
— Неужели мы никогда не уйдем от них? Опять оставят нас без обеда!
— Я что-то плохо стал видеть, — сказал старик, прищуривая выцветшие красные, слезящиеся глаза. — Посмотри, Рами, кажется, там кто-то идет по дороге.
— Едет кто-то на арбе! — отозвалась девочка, выходя вперед. И, не ожидая приказания деда, она по привычке свернула на межу. Дед, ковыляя разбитыми ногами, поспешил за нею. У края дороги он разостлал с-вой грязный мешок и отошел в сторону, шагов на двадцать. Две вороны и собака расположились на противоположной стороне, у самой дороги. С жалобным скрипом медленно приближалась арба. Когда она подъехала, старик затянул плачущим голосом:
— Тум-бранет, тум-бранти! Милостивые государи, милостивые государыни!
И Рами вторила звонким детским голоском:
— Тум-бранет, тум-бранти!..
Арба с двумя огромными, в рост человека колесами медленно проехала. Горбатые буйволы мерно качали тяжелыми головами. На арбе сидел индус в чалме и белой одежде, наполовину скрытый мешками. Он слышал голоса, просящие милостыню, но не повернул головы. Только проезжая мимо грязного мешка, крикнул на буйволов, которые, однако, не ускорили шаг. Когда арба проехала, собака поднялась, а две вороны, сделав низкий круг над дорогой, пролетели над мешком. Увидев, что на нем ничего нет, они улетели вперед. Старик и девочка вышли из своей засады и медленно поплелись дальше. Опять потянулась бесконечная лента дороги. Есть хотелось все больше, и нестерпимо томила жажда… В полдень, когда солнце стояло над головой, впереди показался путник. Надежда вновь воскресла в душе девочки. Навстречу шла женщина с корзиной в руке. Дед поспешно разложил трясущимися руками мешок и далеко отошел от дороги вместе с внучкой. Они снова затянули свою жалобную песню. Рами, затаив дыхание, следила за каждым движением женщины, и, казалось, сам голод кричал в ней: «Тум-бранти»! В то же время она с замиранием сердца следила за своими врагами. Собака сидела на противоположной стороне дороги, а ворон не было видно. Неужели они улетели далеко вперед и прозевают добычу?
Вот было бы хорошо!
Женщина также не повернула головы. Однако она на ходу зачерпнула из корзины рис и, брезгливо обойдя мешок, почти не глядя на него, бросила пригоршню. Девочка радостно вскрикнула, но в ту же минуту вскрикнула еще раз от огорчения. Две вороны, — и откуда только они взялись? — грузно опустились на рис и начали жадно его клевать, а собака, ковыляя, направилась к мешку.
— Кыш! Кыш! — неистово кричала девочка, не двигаясь с места. Проклятые птицы уничтожали их обед — жалкую подачку, которая могла спасти ее и деда от голодной смерти.
— Не кричи, Рами, это может обидеть госпожу! — остановил ее дед. Голодные спазмы сжимали желудок девочки. Она страдала невыносимо. Собака доковыляла до мешка. Вороны, громко каркая и махая крыльями, старались отогнать ее, не переставая клевать. — Я не могу! Я не могу больше ждать, дедушка! — крикнула Рами в полном отчаянье. — Я побегу и отгоню их! — И девочка приподнялась с колен, намереваясь бежать. Но старик крепко ухватил ее за руку. — Разве ты не видишь, что госпожа отошла еще недостаточно далеко? Мы можем оскорбить ее, если выйдем раньше времени.
— Но почему?.. — не унималась девочка.
Рами не знала, что парии, к которым она имела несчастье принадлежать, не смеют приближаться к прочим людям. Но теперь она взбунтовалась против такой несправедливости, и старику с трудом удавалось ее удержать. Наконец, женщина удалилась на достаточное по мнению старика расстояние, и он отпустил Рами. Девочка стрелой помчалась по меже к дороге. Вороны, поглядывая на нее одним глазом, продолжали клевать, потом, грузно поднявшись, боком отлетели в сторону только тогда, когда девочка оказалась в двух шагах от них. А голодная собака еще жадно подбирала языком крошки. Когда и она была отогнана, в мешке оставалось не больше десятка зерен. Девочка расплакалась. Кряхтя, подошел старик.
— Вот ты не пускал меня, и ничего не осталось, — говорила она, жалобно всхлипывая. И, собрав все зернышки с мешка в кучку, она разделила рис на две равные части. — Это тебе, дедушка, а это — мне.
Старик усмехнулся. — Ешь все, Рами. Я не хочу.
— Как же не хочешь, дедушка?
— А вот так и не хочу! — ответил старик, продолжая улыбаться. — Ведь меня зовут Паухари. А ты знаешь, что это значит? — «Человек, который живет воздухом». Я хватаю воздух ртом, вот так: ам, ам! — и сыт. А воздуху много!
Рами недоверчиво посмотрела на деда, но не заставила себя уговаривать, мигом отправила в рот весь рис и, не разжевав, проглотила.
— Еще больше есть хочется! — печально сказала она и начала искать в пыли дороги зерна, разбросанные птицами. Но во рту ее оказалось больше пыли, чем зёрен.
— Пойдем, внучка! — сказал старик, поджимаясь, и они снова плелись по дороге.
В этот день им не лезло. Как ни тянули они свое «тум-бранет, тум-бранти», — никто больше не бросал им на мешек. Только один нищий из низшей касты бросил им мелкую монету, на которую не купишь и луковицы. Когда нищий отошел, Паухари положил монету в мешочек, привязанный к палке. Этот нищий, уделивший им грош от своих скудных доходов, был неизмеримо счастливее их: он мог входить в деревни и города и просить милостыню на улице.
2. «Пить! Пить»!..
править— Есть хочется! — стонала девочка.
Старик вздохнул, молча повернул с дороги и пошел межою. Он сам еле передвигал ноги от голода. Паухари шел медленно, изогнувшись дугой, и внимательно искал чего-то в земле больными сощуренными глазами. Рами внимательно следила за ним. Она знала, что, когда не было надежды на подачу, дедушка «отправлялся на охоту». Девочка также не теряла времени даром: поймала пару стрекоз и кузнечика, оторвала им крылышки и отправила в рот. Вот старик остановился над небольшой норой, опустился на колени и начал разрывать землю скрюченными пальцами, Скоро он вытащил из норы большую жабу с бородавчатой спиной. Она была еще влажная. Жабы и лягушки были последним спасением бедняков. Старик убил жабу палкой, содрал кожицу ногтями, разорвал мясо на куски и дал внучке лучшую часть — задние ножки. Рами с жадностью села .их, старик доел остальное. Их желудки так привыкли к голодовке, что и эта скудная пища насытила их. Они бодрее двинулись в путь. Но скоро жажда опять начала томить девочку. Рами стонала, плакала, ноги ее путались в пыли. Недалеко от дороги виднелась бедная деревушка райотов (крестьян). Бамбуковые хижины, покрытые листьями, стояли в небольшой пальмовой роще. На отлете, ближе к дороге, виднелся общественный колодец. Там была вода, там была жизнь! Но парии не имеют права брать воду из общественных колодцев…
— А вороны и собака не отстают-таки от нас! — сказал старик, чтобы отвлечь внимание девочки, и ускорил шаги. Но Рами увидала колодец. Она обхватила руками палкообразные ноги деда и, захлебываясь от слез, кричала, что не пойдет дальше, пока не выпьет хоть один глоток воды.
В эту минуту на дороге появился автомобиль. Старик подхватил внучку на руки и быстро потащил ее на другую сторону дороги. Автомобиль мчался так быстро, что Паухари успел добежать только до края дороги, когда машина пронеслась мимо. С высоты плеч деда Рами увидала людей, сидевших в чудесном самокате. У них были белые лица, белые шлемы с большими полями и белые костюмы. Они весело улыбались. Один из них курил сигару, другой пил воду или виню из блестевшей серебром короткой бутыли.
Огромные клубы белой пыли, как облака, покрыли дорогу. Белые люди показались Рами необыкновенными существами. Но больше всего девочку взволновало то, что один из них пил воду.
— Пойдем, внучка! — оказал старик, не спуская Рами с рук, но она начала биться, как рыба в сетях, царапалась и кричала:
— Пить!.. Пить!..
Паухари спустил девочку на землю. Он больше не имел сил держать ее. И Рами, вырвавшись, тотчас исчезла в клубах еще не осевшей пыли. Когда Паухари догнал внучку, она была уже на той стороне дороги и бежала к колодцу. Что оставалось делать? Старик с опасной посмотрел на деревню. Все взрослое население в этот час было на полях. В деревне оставались только старики и дети. Может быть, все обойдется благополучно? Паухари подошел к колодцу и опустил ведро на длинной веревке. Рами стояла возле и с жадным любопытством глядела в глубокий колодец, откуда несло прохладной сыростью. Зачерпнув воды, старик начал поднимать ведро.
В это время из-за крайней хижины выбежали двое черных, как жуки, голых ребят и с недоумением остановились, увидав у колодца чужих людей.
— Вы куда убежали? — послышался старческий голос, и. из-за угла хижины появилась старуха в грязном изорванном «сари» (куске материи, в который завертываются
индийские женщины). — А это еще что за люди? — вскричала она, увидав париев.
— Бежим, Рами! — крикнул с отчаянием Паухари.
В деревне залаяли собаки. Из хижин начали выглядывать старики, старухи, дети. — Вон отсюда! Как вы смеете, поганые, брать воду из общественного колодца? — визжала старуха, потрясая кулаками.
— Вон! Пошли отсюда, паршивые собаки!
— Вон! Вон! — подхватили старики и дети.
Подростки бежали к колодцу с угрожающими криками. Полное ведро воды стояло на краю колодца, но Рами и деду было не до воды. Они пустились убегать под улюлюканье толпы и бежали до тех пор, пока голоса не замолкли вдали. Тяжело дыша и обливаясь потом, Паухари и внучка в бессилии опустились у края дороги, но, увидав подъезжавшую арбу, отползли в сторону и там легли. Рами даже не плакала. Она была слишком напугана.
Солнце безжалостно палило. Ни малейшего ветерка не проносилось над полями. Странники лежали с закрытыми глазами, как мертвые; Рами — ничком, свернувшись в комочек, а Паухари — лицом вверх. Молчание длилось долго. Наконец, Рами тихо всхлипнула и сказала с глубокой тоской: — Зачем так?.. В этом восклицании выразилось все возмущение ребенка против несправедливости людей к ним. Дед вздохнул и открыл глаза.
— Пойдем, Рами, — сказал он, с трудом поднимаясь, — может быть, нам удастся найти какую-нибудь лужу… И они двинулись по меже, в сторону от дороги. Земля была безводна и суха. В одной лощине Паухари начал рыть яму и в конце концов дорылся до влажной земли. Он и Рами брали эту землю в рот, чтобы хоть немного охладить сухой, воспаленный рот. Потом они побрели дальше, но Рами быстро теряла силы. Она еле передвигала ноги и, открыв рот, дышала часто, как умирающая птица. Глаза ее подёрнулись пленкой. Наконец, она споткнулась и упала. Старик попытался поднять ее и нести на руках, но это было ему не по силам. Он положил девочку на землю, прикрыл ей голову мешком, чтобы предохранить от солнца, а сам опустился возле нее на колени и замер, тупо глядя на маленькое коричневое тельце. Он был бессилен помочь ей. Рами умирала. Время от времени она вздрагивала и угасающим голосом коротко и хрипло говорила одно слово: — Пить!..
Солнце склонялось к западу. Неожиданно над париями пролетели две знакомые вороны, громко каркая. Быть может, они почувствовали, что скоро для них будет хорошая пожива. Рами, услыхав карканье, громко крикнула:
— Они опять летят за нами. Они хотят выпить всю воду!..
Девочка бредила. Старик запустил в ворон комом земли. Птицы отлетели на несколько шагов и уселись на меже. А по другую сторону межи улеглась собака. Но вот солнце зашло. Воздух стал свежее. Старик вздохнул с облегчением и открыл голову девочки. Рами лежала, как мертвая, с приоткрытыми немигающими веками.
— Рами! — окликнул дед, — но она не отзывалась.
Быстро сгущались сумерки. И вдруг откуда-то издалека послышались глухие раскаты грома. Налетел порыв свежего ветра. Старик выпрямил спину, расширил ноздри и начал вдыхать свежий воздух. У него возникла надежда: с грозою может прийти ливень. Тогда воды будет более чем достаточно. Совсем стемнело. Удары грома слышались все ближе. Ветер крепчал. Потянуло сыростью.
— Дедушка, а дедушка! Что это гремит? — вдруг спросила Рами. — Вечерняя прохлада и влажный ветер вернули ей сознание.
— Гроза идет, дождь будет, вода будет! — ответил обрадованный старик.
Рами вздохнула и зашевелилась. Гром грохотал чаще, ветер завыл в бесконечных просторах полей. Старик размахивал руками и бормотал какие-то непонятные слова.
— С кем ты говоришь, дедушка? — спросила Рами.
— Молюсь. Заклинаю злых духов ночи, ветра и грозы, чтобы они пощадили нас и не сделали нам зла.
— А добрым духам ты молишься, дедушка?
— А зачем им молиться? Если они добрые, так и сами не сделают нам зла.
Первые крупные капли дождя упали на лицо и руки.
— Дождь! Дождь, дедушка, дождь! — закричала, оживая, Рами. — Она поднялась, протянула вверх руки с ладонями, сложенными ковшиком, и открыла рот. Скоро тропический ливень обрушился на головы истомленных жаждой людей. Целые потоки живительной влаги заливали все тело. Рами пила свежую, прохладную воду и не могла напиться. Она хохотала, как безумная, хлопала себя руками по мокрым бедрам и вновь пила. На этот раз старый Паухари и его внучка были спасены.
3. Новые люди.
правитьДни шли за днями, длинные, как годы. Жизнь Рами тянулась бесконечной лентой дороги. Друг от друга они отличались только тем, что одни из них были полуголодными, а другие — наполнены нестерпимыми муками голода. Когда прохожие не подавали ничего, странники питались лягушками, жабами и падалью. Старик понемногу дряхлел, а Рами росла, несмотря ни на что. Ей было уже тринадцать лет, когда в ее жизни случилось большое событие. Это было вечером, на закате солнца. Причудливые облака горели на небе, как яркие шелковые лоскуты: красные, оранжевые, лиловые. Даже дорога окрасилась в розоватый цвет. Зоркие глаза Рами увидали вдали группу людей, и девочка поспешила вместе со стариком "вернуть в сторону. А люди, шедшие навстречу, также свернули с дороги. Некоторое время те и другие ожидали, пока пройдут встречные путники. Наконец, Паухари сказал:
— Э! Они, кажется, такие же типа, как и мы. Они свернули от нас, а мы--от них. Но типа нечего избегать друг друга. Пойдем вперед, внучка.
В то же время вышли на дорогу двое юношей. Они несли на руках худую старуху с опухшими ногами. Она держалась руками за их шеи и стонала, приговаривая:
— Ох, не могу! Сил моих больше нет! Положите вы меня на зсмлю, чтобы я могла хоть умереть спокойно!
Молодые люди опустили старуху на землю. Паухари и Рами подошли к ним и поздоровались.
— Смерть моя! — продолжала она стонать.
Юноши, тоже очень худые, в одних набедренниках, были почти одинакового роста и похожи друг на друга. Только у одного волосы были рыжеватые и глаза живее, а другой казался задумчивым и как будто грустным.
— Это ваша мать? Что с нею? — спросил Паухари.
— Мать, — отвечал рыжеволосый. — Мы все сегодня ели мясо павшего буйвола, а в нем уже шевелилось немало червей. Но что поделаешь, если трое суток у нас во рту не было ни зернышка? Мы и приналегли. Нас с братом порядком помутило, а мать вот никак в себя прийти не может.
Паухари неодобрительно покачал головой:
— Разве можно быть такими неосторожными? Кто часто голодает, тот должен знать, что голодному нельзя набрасываться на еду! Как тебя зовут? — обратился он к старухе.
— Ох, Бринда. Ох, смерть моя!
Все стояли вокруг больной, не зная, чем ей помочь. Она стонала все глуше, потом вдруг захрипела и, икнув, вытянулась. По ее рукам пробежала судорога. Опухшие ноги несколько раз поднялись в коленях резкими толчками. Глаза остановились, она перестала дышать.
— А ведь, пожалуй, что и померла Бринда! — сказал Паухари, наклоняясь к старухе. — Он положил руку ей на сердце. Не бьется. Совсем померла!
— Да, умерла, — ответил рыжий, и в его словах не было горя.
Для этих людей смерть была только концом голодовки.
— Помоги нам похоронить мать, — обратился он к Паухари. Мужчины подняли труп старухи и понесли его по меже к реке, которая протекала недалеко от дороги. Там они положили труп на землю и, набрав сухих ветвей в соседней роще, сожгли его на костре, а пепел бросили в реку. Но перед тем, как сжечь, рыжий юноша снял с трупа ветхий грязный кусок материи — сари и протянул его Рами:
— Вот тебе будет сари, выстирай в реке и носи. Ты ходишь в одном набедреннике, а ты уже не маленькая. Тебе пора носить сари! Рами была смущена и обрадована. Она не верила своему счастью. У нее будет сари! Она почти вырвала одежду из рук юноши и побежала к реке стирать. Сияющая, она вернулась оттуда к догоравшему костру, вокруг которого сидели юноши и Паухари, и начала сушить одежду. Нетерпение ее было так велико, что она надела на себя еще невысохшее сари. Рыжий юноша рассмеялся.
— Разве так надевают сари? Так только кульки заворачивают! Дай я тебе покажу!
И хотя Рами отворачивалась от него и отталкивала острыми локтями, он все-таки нарядил ее, как хотел. Этот юноша злил Рами. Уж очень он свободно держал себя с нею. А другой — черноволосый, с печальными глазами, только посматривал на нее время от времени.
— Ну, вот и хорошо! — сказал Паухари. — Ты теперь совсем невеста, Рами. И ночью не будет так холодно. Спасибо вам, — обратился он к юношам.
— Тебя как зовут?
— Кедар, — ответил рыжеволосый.
— А тебя?
— Рам.
— Что-о? — удивленно спросила Рами. — Разве так бывает?
— Как? — отозвался через костер черноволосый.
— Ведь это меня зовут Рами, — пояснила девочка.
— Ну, что ж, — вмешался Кедар. — Тебя Рами, а его — Рам. Рам и Рами. Рам и Рами. Очень хорошо выходит!
Это совпадение поразило Рами. Она посмотрела на черноволосого юношу с каким- то новым интересом и тихо прошептала несколько раз: — Рам и Рами. Рам и Рами…
Кедар поднялся. — Спасибо за помощь и компанию. Мы пойдем.
— Боишься, что не успеешь всех дорог обойти? — насмешливо спросил Паухари. — Некуда вам спешить. Ночуйте у костра, а завтра пойдем вместе. И они остались. Наутро Паухари убедил юношей отправиться в путь вместе с ним и Рами. У старика была своя цель: он дряхлел не по дням, а по часам, и его беспокоила мысль о том, что будет с внучкой, когда он умрет. Юноши не оставят ее и помогут в трудную минуту.
4. Сила слабых.
правитьДля Рами началась новая жизнь. Дед был молчалив, с ним она разговаривала мало, и потому запас ее слов был очень ограничен. Она почувствовала это, когда ей приходилось разговаривать с Кедаром. Он был словоохотлив и, видимо, много повидал на свете, несмотря на свой юный возраст. Кедар был болтлив и насмешлив, Рам — молчалив и задумчив. Кедар ее интересовал, но и злил. Рам привлекал ласковыми взглядами и мелкими услугами, которые он оказывал ей в пути. Кедар обращался с нею, как старший брат. Он постоянно изводил ее насмешками. Зато он многому научил ее. До встречи с ним Рами принимала жизнь, как она есть. Кедар относился к жизни критически. Он считал, что ее надо переделать. Он возмущался кастами и бесправным положением париев.
— Это возмутительно! — говорил он. — Мы такие же люди, как и другие, из костей и мяса, а между тем наше положение хуже собачьего. Нас зовут "неприкасаемыми ", потому что всякий, кто прикоснется к нам, считается оскверненным. Говорят, что мы очень грязны и заражены всякими болезнями. Боятся заразиться! Но разве мы можем быть чистыми и здоровыми при такой жизни, когда мы лишены всего, даже права на труд? Нас не принимают в школу, гонят из деревень и от общественных колодцев, не пускают в ночлежные дома, даже храмы для нас закрыты. Впрочем, это еще не велика беда. Если бог забыл нас, то и нам нечего ходить к нему на поклон. Ты знаешь, Рами, что мы даже свое имя должны писать с маленькой буквы! Мы не только должны отходить в сторону перед всяким дураком, который имеет счастье принадлежать к какой-нибудь касте, но и опускать перед ним глаза, так как, по их мнению, даже наш взгляд оскверняет все, на что мы посмотрим.
Паухари не нравились такие речи: "Испортит внучку и навлечет гнев злых духов! " — думал он. Старик боялся всего на свете. Кажется, если бы можно было, он зарылся бы в землю, чтобы его никто не видел. Рам нравился Паухари гораздо больше своей молчаливостью и благоразумием. Однако старик не мог не признать, что Кедар был незаменимым спутником. Он очень скоро отделался от надоедливой собаки, прогнав ее камнями. Труднее было сладить с воронами. Но он одолел и их. Кедар устроил на мешке силки, в которые и попались птицы. Он тотчас свернул им головы, зажарил на костре и угостил всех «дичью».
— Довольно они нас объедали, теперь мы их будем есть! — весело сказал он.
В другой раз, когда все умирали с голоду, он исчез куда-то, пропадал несколько часов и явился усталый, но сияющий, с большим безголовым петухом в руках. Паухари с ужасом посмотрел на петуха. Это было неслыханно! Откуда Кедар мог достать петуха? Не иначе как украл в деревне. Паухари хмурился до тех пор, пока не почувствовал аппетитный запах жареного мяса. И только насытившись, он сказал:
— Нас всех убьют райоты, если когда-нибудь застанут тебя на таком деле!
— От райотов можно убежать, а от голода нет! — беспечно ответил Кедар.
Однажды Кедар выкинул такую штуку. Когда на дороге показалась арба и Паухари со своими спутниками, по обычаю, свернули в сторону, Кедар неожиданно вышел на дорогу и направился прямо к арбе. В ней сидел важный индус с такой же важной женщиной. В их ногах стояли большие корзины, наполненные съестными припасами.
— Как ты смеешь приближаться ко мне, грязный типа? — с негодованием закричал индус. Он был из высшей касты браминов и относился к париям с особым презрением. Но Кедар, не обращая внимания на окрик, спокойно подошел вплотную к арбе, наклонил голову и начал осматривать корзину.
— Какие вкусные вещи! — сказал он. — Хлеб, рис, фрукты и даже мурги (пирог с начинкой) и пузатенькая тыквенная бутылка, в которой уж наверно крепкий арак (спиртной напиток из сока кокосовой пальмы).
Индус был вне себя от гнева. Лицо его налилось кровью. Он начал проклинать Кедара и вдруг, схватив корзину, выбросил ее на дорогу со всем содержимым.
— Ты опоганил мне все своим гнусным взглядом! — крикнул он и погнал буйволов, спасая «от сглаза» остальные корзины.
А Кедар, смеясь, подбирал свою добычу. Этого ему только и надо было. И снова Паухари был в большом замешательстве: бранить ли Кедара или же насладиться давно невиданными лакомствами? Победил голод. Уписывая за обе щеки вкусные мурги, Кедар говорил:
— Это называется сила слабых. Надо пользоваться предрассудками. Если бы мы все поступали так, богачи скоро заявили бы, что наш взгляд совсем не оскверняет.
Наступило молчание. Все наслаждались едой. С тех пор как появился Кедар, старику и Рами уже не приходилось прибегать к насекомым, лягушкам и жабам, чтобы утолить голод.
— Положение париев невыносимо, — вдруг заговорил молчаливый Рам. — И оно должно быть изменено. Лучшие люди Индии уже говорят об этом. Есть святой человек — Махатма Ганди. Говорят, он взял на воспитание девочку, одну из наших париев, вот такую как ты, Рами, и воспитывает ее у себя, как родную дочь. Он призывает других членов каст поступать так же.
— Ганди — прохвост, — с убеждением ответил Кедар. — Одну он спас от голода, а тысячи Рами будут погибать по-прежнему. Надо действовать иначе. Ганди не спасёт нас.
— Как же действовать? — спросил Рам.
— Кто спасет нас? — одновременно спросил и Паухари.
Кедар многозначительно пошевелил бровями и ответил: — Мы сами должны спасти себя!
На этот раз он больше ничего не прибавил. Такие разговоры очень волновали Паухари. На его счастье Кедар начал куда-то отлучаться, пропадая по нескольку дней. Однажды он явился и сказал, что больше не желает слоняться по дорогам и тянуть плаксивым голосом: «Тум-бранти, тум-бранет».
— Чтоб они сгорели все эти бранти и бранет. Мне надоело быть нищим. Не хочу быть парнем. Я ухожу в город!
— Оттуда тебя выгонят, как собаку, — сказал Паухари.
— Не выгонят! — уверенно ответил Кедар. — Я знаю одно местечко, где нужны крепкие руки и где не спрашивают, к какому телу они пришиты.
— Уж не думаешь ли ты связаться с шайкой разбойников? — тревожно спросил Паухари.
— Вот именно. Я поступлю в шайку «разбойников», которые свернут головы всем богатеям, — он громко рассмеялся, и нельзя было понять, шутит ли он или говорит серьезно.
5. Рам и Рами.
правитьКогда Кедар ушел, Рам удвоил свое внимание к Рами. Но он не был таким предприимчивым и энергичным, как Кедар. Несмотря на все заботы Рама, жить стало тяжелее и голоднее. Вместе с Кедаром ушли спички, костры в холодные ночи, жареное мясо и вкусные пирожки мурги. О петухах пришлось забыть, и уже не раз странников спасали от голодной смерти лягушки и жабы. Голодные, истомленные, бродили путники по бесконечным дорогам Индии. Иногда вечером проходили они мимо храма. Со священными огнями двигались там жрецы, слышался звук цимбалов, колокольчиков, барабана, флейт. Рами заглядывала издали в раскрытые двери, скрываясь в ночной темноте. С каким удовольствием она зашла бы в этот храм! Но доступ туда для нее был закрыт. Однажды, проходя возле придорожной деревни, они увидали свадьбу. На большой лужайке, в кругу родных и знакомых, сидели на ковре жених и невеста в белых одеждах, увешанные гирляндами раковин и цветов. На грубых холстах — дунгари — были разложены угощения. Рискуя быть замеченными и изгнанными, путники замедлили шаги. С жадным любопытством смотрела Рами на невесту. Счастливая!.. Рами вздохнула и снова побрела по дороге. Рам отстал и еще некоторое время задумчиво смотрел на жениха. В тот же вечер молодые люди долго не спали. Паухари храпел, накрыв голову и плечи грязным мешком. Рами лежала молча. Рам сидел с поднятой вверх головой.
— Рами! — заговорил юноша. — Ты не спишь?
— Нет, — тихо ответила девушка. — Тебе никогда не казалось странным, что наши имена так похожи?
— Я иногда думала об этом, — ответила девушка совсем тихо.
Они помолчали, потом Рам взял ее худую руку и сказал, волнуясь: — Рами, мы оба отверженные, неприкасаемые. Хочешь быть моей женой?
Рука девушки дрогнула.
— Не знаю, что скажет дедушка… — ответила она, не отнимая руки. — Если он согласится… Мы спросим его завтра утром, когда он проснется.
— Значит, ты согласна! Зачем мы будем ждать до утра? Я сейчас спрошу его.
И Рам окликнул старика. Тот завозился, заохал и, приподняв голову, спросил:
— Что случилось?
— Я хочу жениться на Рами. Можно?..
— Жениться на Рами? — спросил старик, ничуть не удивляясь этому вопросу. — Ну, что ж, женитесь!
Он опять лег на землю, прикрыл голову и грудь мешком и захрапел. Так был заключен брак Рама и Рами. Не играли свадебные флейты, не бил барабан. Вскоре после того, как Рами стала женою Рама, ей пришлось испытать горести, которых она еще не знала. Началось с того, что она потеряла деда. Однажды в полдень он бродил по меже в надежде найти лягушку. Вдруг он вскрикнул. Рами быстро подбежала к нему и увидала, как маленькая пыльно-бурая змейка, высунув раздвоенный язык, шипя, отползла от ноги деда. Укус этой змеи так же смертоносен, как укус черной кобры.
— Укусила? — спросила Рами, задыхаясь от волнения.
— Укусила, проклятая, — спокойно сказал Паухари и опустился на землю, глядя на маленькую ранку, из которой вытекла струйка крови.
— Рам! Скорее сюда! — крикнула Рами и, опустившись на землю, начала высасывать кровь из ноги деда. Если бы можно было выжечь ранку или хотя бы вырезать ножом! У Кедара был нож и спички. Но его нет. Приходилось прибегнуть к последнему средству: высасывать яд с кровью.
Рами сосала и выплевывала кровь на землю. Рам в это время перевязывал ногу старика выше укуса бечевкой. Когда Рами устала, ее заменил Рам. Но все их старания были напрасны. Нога вспухала на их глазах и быстро темнела.
— Не надо… Оставьте!.. — пробормотал Паухари, морщась и охая. — Конечно дело… Не оставляй ее, Рам!
В тот же день на закате солнца Паухари, весь распухший и посиневший, умер. Это была самая обычная смерть, от которой ежегодно гибнут в Индии десятки тысяч людей. Рам и Рами не могли даже похоронить деда по обычаю — сжечь и пустить прах в реку. У них не было огня, не было поблизости и реки. Чтобы хищные птицы и бродячие собаки не растерзали труп, Рам вырыл руками тут же, на меже, неглубокую могилу и закопал тело Паухари.
Не прошло и месяца со смерти деда, как Рам заболел тропической лихорадкой. От слабости он едва мог ходить, и им приходилось, томясь от жажды и голода, лежать у дороги, выпрашивая милостыню. В это же время Рами почувствовала, что она должна стать матерью. Шесть месяцев боролся молодой организм Рама с болезнью. Болезнь победила, и он умер. У Рами не было сил даже закопать труп мужа, и она принуждена была оставить его на дороге. Вскоре после его смерти у нее преждевременно родился худой, как скелет, мальчик. Она приложила его к своей плоской груди, но молока не было. Несколько дней молодая мать взывала к прохожим:
— Тум-бранет, тум-бранти!
Но никто не помогал ей. Индия переживала голодный год. Иссушающая жара сгубила урожай. На четвертый день Рами похоронила своего ребенка. Рами не хотелось жить. Пять человек знала она на своем веку, и четверо из них умерли. Остался один Кедар, который мог бы помочь ей, но он был далеко. Падая от усталости, с помутившимися глазами, ходила она по дорогам в надежде встретить змею, чтобы подставить ей ногу. Но змеи, как нарочно, не попадались. Только однажды Рами увидала большую черную кобру, которая уползла при ее приближении. Словно сама смерть гнушалась ее, неприкасаемой!
И Рами, как в бреду, поплелась по дороге. Встречались тощие голодающие райоты. Иногда у дороги попадались трупы людей, умерших от голода и болезней…
6. Осада.
правитьРами шла, пошатываясь, по краю дороги, когда ее обогнала странная толпа. Можно было подумать, что со всей Индии собрались умиравшие с голоду нищие и калеки. Они шумно о чем-то говорили. Хромой нищий, увидав Рами, крикнул:
— А вот еще, кажется, нашей стаи! К нам!
Рами с удивлением посмотрела на него.
— Иди, иди! — кричала женщина с пущенными всклокоченными волосами плоской грудью, выглядывавшей сквозь дыры сари. — Иди, дочка, сыта будешь!
Рами невольно ускорила шаги. Лохматая женщина подошла к ней и, взяв за руку, продолжала: — Все равно подыхать! Но мы решили попытать счастья. Недалеко отсюда есть город, а в нем живет богач-заминдар (помещик) Гокал. Говорят, у него закрома ломятся от риса и пшеницы прошлогоднего урожая. Мы все идем к нему просить хоть по горсти рису. Мы решили добиться своего, если бы даже нам пришлось целый год стоять у ворот его дома. Один из наших париев выдумал хорошую штуку, и Гокал не уйдет от нас, пока мы не добьемся своего. Да вот ты сама увидишь! Чем больше нас будет, тем лучше.
Слова женщины заинтересовали Рами. В толпе она чувствовала себя не такой одинокой. Толпа быстро подвигалась вперед и, чего никогда не было, даже не сворачивала перед индусами, принадлежащими к кастам. У Рами кружилась голова, и перед глазами ходили зеленые круги. Она поминутно спотыкалась. Женщина поддерживала ее под руку, хотя сама валилась от усталости, и подбодряла:
— Крепись, Рами! Крепись! Скоро придем и будем есть рис. Вон уже виднеется город.
У предместья города стояла большая усадьба, обнесенная белой стеной. Широкие крепкие ворота были закрыты. К этой усадьбе и направилась толпа. Когда голодающие приблизились к воротам, шум затих. Молодой парий громко постучал в ворота.
Ворота приоткрылись, и оттуда выглянул крепкий старик в чалме. Это был сторож. Он с недоумением осмотрел толпу и спросил, что им надо. Индус подошел к нему и сказал:
— Передай твоему хозяину, что мы умираем с голоду и просим его дать нам по горсти рису.
Ворота закрылись.
Напуганный не на шутку сторож побежал докладывать хозяину о странном нашествии нищих. Толпа терпеливо ожидала. Через несколько минут ворота вновь приоткрылись, и через узкую щель сторож передал ответ:
— Хозяин сказал, что в Индии столько нищих и голодающих, что если бы он дал каждому по горсти риса, то сам стал бы таким же бедняком, как вы.
Сторож хотел закрыть ворота, но молодой индус успел просунуть руку в щель. Ворота сильно сжали его костлявую руку.
— Передай твоему хозяину, — крикнул пария, — что мы не уйдём отсюда, пока не получим рису, если даже нам придётся здесь умереть!
Сторож был поражён. Никогда ещё пария не разговаривал таким тоном. Это было похоже на бунт.
— Что же вы будете делать? — спросил сторож из-за ворот. — А вот что, — ответил молодой парий. — Прежде отпусти мою руку, ты так прищемил ее, что у меня хрустнули кости.
Сторож приоткрыл ворота, и парий выдернув руку, повернулся к толпе и скомандовал:
— Ложись!
Вся толпа легла у ворот сплошной массой. Рами также легла на землю. Она поняла план париев. «Сила слабых» — вспомнились ей слова Кедара.
Сторож, закрыв тяжелые ворота, поспешил оповестить хозяина о бунте умирающих с голода людей.
— Ушли? — спросил Гокал вошедшего сторожа.
— Нет. Они легли на землю и говорят, что будут лежать так, пока не получат рису.
Гокал усмехнулся. Осаждавшие, парии, которые валились даже от ветра, были не
опасны. Ворота и стены были способны выдержать не такую осаду. Амбары и закрома, полные риса, пшеницы и других запасов, были так же крепки и хорошо заперты. Притом у Гокала имелось немало слуг.
— В палки их! — приказал Гокал.
Но сторож покачал головой.
— Ваши слуги откажутся это делать, потому что побоятся оскверниться прикосновением к типа.
В самом деле! Гокал не подумал об этом. Ни один индус, принадлежащий к касте, не решится не только прикоснуться, но и подойти близко к презренному парии. Париев охраняла их «неприкасаемость». На заднем дворе стояли тяжёлые арбы, нагруженные рисом, который помещик продал местному гарнизону. Эти возы не могли выехать со двора. Сам Гокал и его семья так же оказались пленниками.
— Ошпарить их, что ли, кипятком со стены? — сказал Гокал.
Но сторож не одобрил и этого плана. Он хорошо знал париев. Они сварятся живьём, но не двинутся с места. В лучшем случае отползут только ближайшие ряды. Гокал досадовал на себя, что до сих пор не поставил телефона. Положим, весть об осаде должна скоро обойти город. Может быть, полиция придет на помощь? Весть об осаде уже распространилась по всему дому. В комнату Гокала собрались встревоженные домочадцы. Надеяться на то, что парии, отчаявшись получить рис, уйдут сами, не приходилось. Оставалось одно — попробовать отбить атаку.
Слуги и старшие сыновья Гокала поднялись на стену и начали бомбардировать париев камнями, палками, обливать водой и даже бросать в них горячие угли. Пари по-прежнему лежали неподвижно. Только те, на которых попадали угли, поворачивались, что бы сбросить их на землю. Бомбардировка эта продолжалась более двух часов. Многие парии были окровавлены.
Гокал не ошибся: весть об осаде уже распространилась по городу. Приходили любопытные и смотрели издали на неподвижно лежащую толпу.
Полиция не являлась. Гокал решил, что придется идти на поклон к начальнику. Позвав слугу, он приказал перелезть через стену позади дома, бежать к начальнику полиции и просить его выслать отряд полицейских «для подавления беспорядков».
— Да скажи ему, что я у него сам буду, как только смогу выйти отсюда, и поговорю с ним о деле. Он знает, о каком. Передай, что я согласен, сказал Гокал, — вспомнив, как торговался из-за размера взятки. — Только постарайся переговорить с ним с глазу на глаз. Да еще попроси, чтобы он непременно прислал полицейских-англичан. Туземцев не надо, полицейские-туземцы еще откажутся прикасаться к типа.
Слуга ушёл. Гокал с нетерпением ожидал полицейских, опасаясь отказа. Но начальник, видимо, понял намеки Гокала. Через полчаса явились полицейские-англичане, вооруженные дубинками и резиновыми палками. Развернутым строем подошли они к лежащей толпе и начали молотить по телам с такой быстротой и усердием, словно готовили отбивные котлеты.
Парии стонали, вертелись под ударами, полицейские без устали продолжали свою работу. Наконец, терпение некоторых париев истощилось. Они поднялись и на четвереньках начали отползать в сторону, через тела других. Это было уже начало победы. Но здесь вмешалась толпа зрителей. Вначале она стояла безучастно, с любопытством наблюдая избиение. Большинство зевак принадлежало к различным кастам, ненавидящим париев. В толпе слышались даже шутки и смех. Но вот подошла группа рабочих.
— Это безобразие! — сказал один из них. — Избивать беззащитных, умирающих от голода людей! Типа такие же люди, как и мы!
Это негодующее восклицание подхватили другие рабочие. Они двинулись на полицейских. Остальные индусы стояли некоторое время в нерешительности. Англичан они ненавидели еще больше, чем париев, особенно же полицейских, дубинки которых не раз ходили по их спинам.
Скоро и эти колеблющиеся присоединились к рабочим. Произошла общая свалка. Полицейских оттеснили к стене. Толпа одолевала, хотя и не была вооружена. Несколько дубинок было вырвано у полицейских и обращено против них. Индусы подбирали на земле палки, камни и швыряли в полицейских. Гокал, которому донесли о критическом положении на «фронте», снова отправил быстроногого слугу к начальнику полиции. Через четверть часа прибыло подкрепление: отряд полиции на автомобиле и пожарная команда. Вновь прибывшие полицейские оттеснили толпу, а пожарные принялись за избиение париев, продолжавших лежать на земле. Сильные струи воды были направлены на париев. Пожарные, в кожаных рукавицах, расталкивали париев. Понемногу площадка перед воротами очищалась. Для париев было очевидно, что игра проиграна. Рис Гокала был спасен, а он сам освобожден от осады. На земле лежали только раненые.
— Да ведь это Рами! — услышала молодая женщина словно сквозь сон чей-то знакомый голос, — Вот так находка! Неужели мертва?
Рами действительно лежала, как мертвя. Она не была ранена. Просто от голода и изнурения впала в забытье. Ей хотелось лежать так, не двигаясь, и скорее умереть. Когда же Рами услышала, что кто-то назвал ее по имени, то она решила, что она бредит. В этой толпе никто не знал ее. Но чей это голос? Кедара? Но он далеко… Рами почувствовала, как чьи-то руки поднимают ее, и голос Кедара говорит:
— Помоги мне, Сарада? Мы отнесем её домой. Это Рами, о которой я тебе говорил. Видишь, на ней еще сари моей покойной матери.
Рами приоткрыла глаза. Из тумана выступило лицо Кедара и второе лицо — какой-то молодой женщины. Белолицая! Такая кожа бывает только у женщин высших каст. А Кедар — типа. Он не может быть с такой женщиной. Это бред.
— Жива? — спрашивает Кедар.
Рами широко открыла глаза. Зелёные круги мешают ей смотреть. Но все же она видит Кедара. Это он, хотя изменился, возмужал и как будто стал шире в плечах. Он, по обыкновению, немного насмешливо смотрит на неё. На нём старенький, но чистый костюм рабочего.
— Что ты так на меня смотришь, Рами, не узнаешь?
— Кедар! — беззвучно шепчет она, и бледная улыбка скользит по ее губам.
— Да, это я. Пойдем, Рами! Ты не можешь идти? Я возьму тебя на руки. Какая ты легонькая! — Кедар понес Рами, сопровождаемый женщиной с бледным лицом и большими черными глазами.
7. Чудеса города.
правитьКогда Кедар донес Рами до городской черты, она попросила, чтобы он опустил её на землю.
— Это моя жена, — сказал Кедар, указывая на Сараду.
Рами с удивлением посмотрела на него. Кедар усмехнулся.
— Ты, вероятно, удивляешься, что она такая белолицая? Да, Сарада — из высшей касты браминов.
— Браминов?! — почти с ужасом воскликнула Рами. Это было сверхъестественно.
Женщина из касты браминов ведет ее, несчастную типа, под руку, и эта женщина — жена типа Кедара! И на ней — скромное сари. Рами не знала, что бедняки есть и среди высших каст.
— Теперь тебе придется многому удивляться, — сказал, смеясь, Кедар. — Ты еще больше удивишься, если узнаешь, что Сарада работает ткачихой вместе со мной на фабрике. А фабрика — это такая штука, которая перерабатывает не только сырье, но и человеческие глупости.
Рами как будто даже забыла о голоде и усталости. Она никогда не бывала в городах и теперь удивлялась всему. На англичан, которых она видела иногда проезжавшими по шоссе в блестящих автомобилях, она привыкла смотреть, как на высших существ. Сейчас по тротуару шел самый настоящий англичанин в белых туфлях, белом костюме и шлеме с большими полями. Но этот англичанин походил не на божество, а скорее на затравленную собаку. Следом за ним шла большая толпа индусов, мужчин и женщин. Индусы улюлюкали, бросали в англичанина грязью и плевали. Он был вне себя от ярости, но ничего не мог поделать. На перекрестке стоял полицейский. Завидев его, толпа немного отстала. Пользуясь этим, англичанин подошел к купцу-индусу, стоявшему возле лавки мануфактурных товаров.
— Разгромят всю мою лавку, если я начну торговать английскими товарами, — доказывал купец англичанину.
Англичанин, с досадой махнув рукой, пошел дальше. Толпа вновь бранила англичанина, продолжая его оплевывать. Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы к англичанину не подкатил автомобиль.
— Что все это значит? — спросила Рами.
— Этот англичанин агент… То есть слуга, приказчик английского купца, — старался Кедар объяснить Рами незнакомое слово. — Он предлагал купцу английские ткани, а у нас сейчас бойкот: мы постановили не покупать английских изделий.
Рами сразу попала в другой мир. Ее голову загромоздили не только новые впечатления, но и незнакомые слова. Городской шум после тишины полей утомил ее. Она вновь почувствовала усталость и очень обрадовалась, когда Кедар, свернув в переулок, остановился около большого грязного трехэтажного дома.
— Вот мы и пришли, — сказал Кедар.
В конце переулка виднелись высокие фабричные трубы.
— Что это, храм? — спросила Рами, думая, что видит перед собою мечеть.
Но в этот момент из одного «минарета» повалил густой, черный дым. Кедар и Сарада рассмеялись. Дом, к которому они подошли, был так называемый «чаули». Предприимчивые люди строят такие дома вблизи фабрик, чтобы сдавать помещения рабочим. Кедар повел Рами по зловонной, темной лестнице. Рами едва не упала, поскользнувшись на ступеньках. Они поднялись на второй этаж и прошли через длинную комнату, где помещались одинокие мужчины. Наконец, отворив низкую дверь, Кедар вошел в маленькую полутемную комнатку. В ней не было мебели, только у одной стены был положен тощий матрац, на котором сидел годовалый мальчик со старухой; здесь было чисто.
— Нагулялись? — спросила старуха.
— Да. Спасибо, Деви, — ответила Сарада.
— Теперь я пойду, — сказала женщина, поднимаясь.
Сарада накормила Рами жидким рисом и, когда Рами немного отдохнула, отвела ее во двор, где под навесом стоял водопроводный кран.
— Вымойся хорошенько и надень другое сари. Оно старенькое, но чистое.
Для Рами началась новая жизнь. Кедар и Сарада решили оставить ее у себя, потеснившись немного. Рами не верила своему счастью. Правда, питалась она лишь теми крохами, которые мог уделить ей Кедар. Но после постоянной голодовки и этот стол казался ей роскошным. Рами даже поправилась немного. Ей казалось, что если она поступит на фабрику и будет иметь свою горсть риса, то больше нечего и желать.
Мечта ее исполнилась скорее, чем он предполагала. Не прошло месяца, как Кедар сказал ей, что она принята на фабрику и завтра может идти вместе с ним, оставив ребенка на старуху Деви.
— Тебе повезло, Рами. Наш хозяин-индус расширяет производство. С тех пор, как стали бойкотировать английские товары, наши туземные фабриканты не успевают удовлетворять спроса.
Рами ничего не поняла, кроме того, что завтра она идет на фабрику. Кедар был прав, говоря, что фабрика перерабатывает не только сырье, но и человеческую глупость.
Машины объединили все касты и национальности. Нелегко доставалось Рами долгожданное счастье. Рами получала ничтожную плату, которой хватало только на то, что бы жить впроголодь. Рабочий день бы бесконечно длинен. К концу дня Рами почти падала от усталости и возвращалась домой, шатаясь. Рами начала уже втягиваться в свой каторжный труд, когда произошло событие, вновь выбившее её из колеи.
8. На баррикадах.
правитьОднажды, явившись на работу, она заметила, что рабочие о чем-то горячо говорили друг с другом, но она еще плохо разбиралась в их словах и не могла понять, о чем шла речь. А во окончании работы рабочие, вместо того чтобы разойтись по домам, отправились за город.
— Идем с нами, Рами! — крикнула Сарада, увидев ее.
И Рами последовала за рабочими. За городом рабочие устроили летучий митинг, на котором выступал Кедар. Взобравшись на пень, он говорил о том, что туземные фабриканты и капиталисты эксплуатируют рабочих-индусов ничуть н меньше, чем англичане. И что они, капиталисты-индусы такие же враги рабочего класса, как и англичане. Бойкот английских товаров принес пользу туземным фабрикантам, за что английские банки отказали им в кредите. Тогда жадные тучные фабриканты, чтобы увеличить еще больше свои доходы, решили удлинить рабочий день на полтора часа, не увеличивая заработной платы. Кедар призывал рабочих ответить на это забастовкой. Кедар говорил очень горячо и понятно. Рами глядела на него и невольно любовалась им. Как хорошо он умеет говорить, и каким вниманием его слушают рабочие! Началась забастовка. Фабрикант не сдавался. Он решил заменить бастующих рабочих новыми, благо голодающие толпами бродили по дорогам, готовые за горсть риса на все. Но рабочие установили у ворот фабрики сторожевые пикеты и никого не пускали. Местная полиция ничего не могла поделать с забастовщиками. Среди бастующих распространился слух, что завтра утром будет вызван местный гарнизон полицейских.
Всю ночь у ворот фабрики кипела лихорадочная работа. Сооружали баррикады. Среди рабочих фабрики женщин было более половины, и они принимали участие в борьбе наравне с мужчинами. Сарада работала вместе с мужем, сооружая баррикаду из старых ящиков, камней, земли. Рами не отставала.
— Ты бы шла домой, — сказал Кедар, обращаясь к ней. — Скоро утро, а утром тут будет жаркое дело.
Но Рами выпрямилась, и глаза ее сверкнули. Это уже не была хилая девочка-попрошайка.
— Я останусь с вами до конца! — твердо ответила она. Кедар только молча кивнул головой. На губах его была привычная насмешливая улыбка, но он посмотрел на Рами с необычайной лаской. Рабочие не имели оружия и, чтобы отразить атаку, всю ночь собирали камни. Еще солнце не поднялось на горизонте, как на дороге показался отряд полицейских, направляющихся к фабрике. Рабочие встретили их градом камней. Тогда полицейские под улюлюканье рабочих отошли назад, чтобы выйти из «линии огня», и взяли ружья на прицел. Раздался залп. Рабочие поспешно укрылись за баррикадой. Но один из них упал на землю с окровавленной головой. Из-за своего прикрытия рабочие продолжали бросать камни. Первый залп был направлен по верху баррикады, второй — в середину. Ящики были плохой защитой, пули пронизывали их насквозь, и этим вторым залпом было ранено сразу несколько рабочих. Послышались стоны.
— Ложись на землю! — крикнул кто-то.
Все полегли. Каждый залп приносил новые потери. Это уже не было сражением, это была бойня. И рабочие не устояли.
Ползком начали они пробираться к стене фабрики и убегать. Рами побежала следом за Сарадой. Кедар оставался еще на баррикаде. Вдруг Сарада закружилась на месте и упала на землю. В первое мгновение Рами не поняла, что произошло. Но, посмотрев на лежащую на земле Сараду, Рами увидала, что ее черные волосы окрашены кровью.
— Сарада! — вскрикнула Рами, наклонилась к ней и, приподняв, потащила, забыв о пулях, которые свистели вокруг и ударялись о кирпичную стену.
Рами посчастливилось, и она вышла со своей тяжелой ношей из линии огня. Когда она положила Сараду на землю и посмотрела в ее лицо, то увидала, что подруга мертва. От отчаяния и испуга Рами не знала что делать.
— Что это? — вдруг услышала она голос Кедара. — Сарада! — крикнул он, увидав убитую жену. Он долго смотрел ей в лицо и потом тихо сказал сквозь зубы: — Проклятые!..
Когда, похоронив Сараду, Рами и Кедар вернулись домой, Рами взяла на руки маленького Райа и сказала:
— Я заменю ему мать, Кедар!
— Да, ты заменишь ему мать, Рами! Мы не только вырастим его, но и завоюем ему свободу!
1930 г.
Источник текста: «Работница», 1930 г. № 46, с. 12 — 15; № 47, с. 12 — 13; № 48, с. 12 — 14; 1931 г. № 1, с. 13 — 15; № 2, с. 13 — 15.