Действующие лица:
Семён Павлович Хрустаков — инженер. Действие застаёт его на временном отдыхе — ему 43 года.
Даша — его жена, 27 лет.
Конкордия Филипповна — мать Хрустакова.
Люба — сестра Хрустакова, 25 лет.
Никита Алексеевич Табардин — Любин муж, 30 лет.
Дмитрий Аполлонович Алпатов — отец Даши, помещик.
Константин Михайлович Заносский — актер.
Николай Николаевич Белокопытов — художник.
Толстяк (Кузьма Кузьмич).
Податной инспектор.
Дама.
Пристав.
Супруга.
Иван, супруг её.
Раиса Шунькина — барышня.
Лохматый господин.
Гимназист.
Маша — горничная.
Садовник (дворник).
Лакей.
Действие 1.
правитьКонкордия. Мы сделались буржуями, собственниками дачи. На это могут быть только две точки зрения. Во-первых, приобретая собственность, я расписываюсь, как несостоятельный должник: для нас, идейных людей, всякая собственность есть жернов, надетый на шею. Когда мой сын купил эту дачу, перестроил по своему вкусу и назвал «Сезон», я написала моему другу, секретарю «Народного Колосса»: собираю чемоданы и бегу от детей, от пошлости, подыщи мне чердак. Да. Собственность я отрицаю безусловно.
Алпатов. Ну, как сказать… Вы все-таки немного резки в суждении.
Конкордия. А все-таки дача под Москвой — это культурно. Надо же немного быть европейцами, Чуточку культуры, — говорю я. Будь у нас в Москве хорошая мостовая, нас бы уважали больше в Европе. Даю руку на отсечение.
Алпатов. Я вас глубоко понимаю, добрейшая Конкордия Филипповна. Сорок семь лет я владею клочком земли, и до сих пор меня коробит от слова «помещик». Я строго запретил крестьянам называть себя барином. Когда я вижу крестьянскую спину, согнутую
над сохой, вопрошающее лицо мужика, бедность и мрак нашей деревни, — я чувствую себя вечным преступником, злостным банкротом.
Конкордия. Друг мой, вы — хорошо говорите.
Алпатов. Покуда моя дочь Даша была ребенком, росла и развивалась в девушку, я еще мог повторять: «Ты делаешь незаметное, но нужное дело, ты вписываешь в чистой душе ребенка вечные истины добра и справедливости». И я мирился с положением помещика. Но теперь…
Конкордия. Эх, голубчик, мы все так или иначе у общественного пирога.
Алпатов. Но мы отклонились от глав ной темы. В основу воспитания моей дочери я положил метод рационального наблюдения над явлениями природы….
Конкордия. Понятно.
Даша (с качалки). Почему эта дача розовая?
Люба (с другой качалки). Даша.
Даша. Аюшки?
Люба. Как ты все-таки решилась?
Даша. Разговаривают, разговаривают с самого утра два эгоиста…
Люба. А что, если муж узнает?
Даша. Ну, узнает.
Люба. Костенька Заносский только на сцене хорош, уверяю тебя. А в жизни — фи. Дергается, некрасив, не выпускает папироски изо рта. И ведь вот поди ж ты, огромный успех у женщин. Все-таки в нем есть какая-то упоительная гнильца.
Даша. Люба, у тебя есть любовник?
Люба. Ты с ума сошла.
Даша. Я знаю, кто.
Люба. Ну, кто?
Даша. Николай Белокопытов, художник.
Люба. Какая чушь. Ты глупа.
Даша. Хорошо бы совсем поглупеть на этой даче… Ни один человек не объяснит, для чего вон там торчат стеклянные шары. В клумбе петуньи, крокет, и повсюду плетеная мебель. Как я ненавижу плетеную мебель.
Люба. Ну, уж извини. Всего удобнее для дачи.
Даша. Отчего наш сосед ночью не выворотит забора, не загонит к нам в сад коров и лошадей. Они бы сломали плетеную мебель и сожрали все петуньи. На нашей даче и ничего, ничего хорошего не может случиться.
Люба. С чего это ты выдумала болтать насчет Николая Белокопытова. Мне, милая, совсем не нравятся твои выходки. Если ты заводишь себе разных поклонников, то я для этого достаточно порядочна. Николай Белокопытов рисует мой портрет, вот и все.
Даша. Ну, хорошо, хорошо. Голую тебя рисует?
Люба. Пошло!
Даша (с тоской). Виновата.
Люба. При Франциске I знаменитая фаворитка Диана де Пуатье велела писать себя обнаженной. У меня, милая моя, фигура ничуть не хуже.
Даша (смеется). Фаворитка.
Люба. Нечему смеяться.
Даша. А что скажет Никита?
Люба. Мой муж не мещанин. Портрет я повешу у него над столом. Этот сюрприз давно задуман.
Даша. Вешать приват-доценту голую женщину над головой — неудобно. Он будет рассеиваться во время работы. (Вынимает записочку и читает). «Моя Прима Вэра, моя солнечная. Не могу дождаться мига, когда в мастерской снова зашелестит твое платье».
Люба. Где ты взяла?
Даша. У тебя нашла в туалете. Мне очень понравился стиль.
Люба. Не понимаю, откуда она взялась. Это написано не мне. (Садится).
Пауза.
Даша. Когда Никита приезжает?
Люба. Во вторник. Не знаю.
Даша. По-моему, он приедет сегодня.
Люба. Откуда ты знаешь?
Даша. Так, знаю. Чувствую. Ты очень по нем соскучилась?
Люба. Какая ты злая. (Заплакала).
Даша. Ну-у, как скучно.
Алпатов. Дрепер и в особенности Бокль украшали наши деревенские вечера. Сколько дивных минут мы переживали с Дашей, читая Геккеля «Мировые загадки». Нет и нет, в психологии моей дочери не может быть существенного изъяна. Просто увидела в магазине новенькую шляпу.
Конкордия. Тут дело не шляпке. А до ваших Боклей и Дреперов ей сейчас дела нет.
Алпатов. Вы говорите в таком тоне, Конкордия Филипповна…
Конкордия. В каком я тоне говорю, Дмитрий Аполлонович?.. Вам самолюбие дороже всего, а здесь на очереди семейная катастрофа. У Семена больное сердце. Это нужно помнить.
Алпатов. Убейте меня, не понимаю.
Даша. Слава Богу, поссорились.
Конкордия (Даше). Я стараюсь тебя понять и отказываюсь. Я хочу к тебе подойти, и не могу. У нас нет точек соприкосновения.
Алпатов. Видишь ли, дочурка, мы тут расспорились. Конкордия Филипповна находит, что ты держишь себя как-то странно последнее время.
Даша. Правда?
Конкордия. Семь лет замужем, и никакого идейного общения с мужем. Ты и Семен никогда не спорите, никогда книжки вместе не прочтете. (Любе). И тебе, матушка, не мешало бы послушать. Я тебя не для того родила, чтобы целый день вишни есть.
Люба. Поехали за орехами, мамаша.
Конкордия. Нет уж, потерпи. Я все лето молчала. Хоть и гнусно было жить с родными детьми. У какой-нибудь швеи семейно, у слесаря в сыром подвале свободнее дух, чем у вас. (Алпатову). Вот, спасибо, приехал. А то одна, слова им не скажи.
Люба. Да из-за чего ты волнуешься, мама?
Даша (Конкордии). Вам хочется со мной поссориться… Поссоримся. Вам не нравится мое поведение? Что в нем вам не нравится?
Конкордия (смотрит на нее, поправляет пенсне, затем обращается к Любе). Дело в том, что собирай-ка ты чемоданы да, не дожидаясь мужа, поезжай к нему в деревню к этим, как их…
Люба. Меня не звали. Я туда не поеду. Так и знайте. Там его друзья, не мои.
Конкордия. Дача тесная. Друг у дружки на носу сидим. Целый день мороженщики кричат. У Семена — сердце. Никите здесь и работать негде. Послушай меня, поезжай с мужем хоть в Крым, от греха подальше.
Даша (поднявшись). Что это значит?
Конкордия (едва сдерживаясь). Я с дочерью разговариваю. Об своих делах, не об твоих.
Даша. Я знаю, что вы меня ненавидите. Но прошу вас воздержаться от плоских и мещанских намеков. (Идет в сад).
Конкордия. Мещанских? Да? Мещанских!
Хрустаков. Жена, ты куда? А я, кажется, поспал.
Вы что без меня раскуксились, ребятишки? (Потирает руки). А недурна дачка. Только еще свежей краской припахивает. Зато спится в ней, умереть…
Конкордия. Твоя жена только что наговорила мне дерзостей.
Хрустаков. Что ты? Охота ругаться в такую жару. Кури поменьше, мать, не читай толстых журналов, сними нижнюю юбку. Сразу повеселеешь.
Люба. Мама, в каком ухе звенит?
Конкордия. Вы ослепли. Ничего не видите. Мозгами лень пошевелить. Готовы допустить грязь, распутство. Только бы не потревожили их благополучия. Мне здесь делать нечего.
Хрустаков. Мать, ты о чем?
Конкордия. Сам догадайся. Есть вещи, о которых прямо не говорят.
Люба. Ему лень догадываться. Опять начнутся колики. (Смеется.)
Хрустаков. Что-нибудь ужасное? А хорошо бы теперь чайку.
Конкордия (Алпатову). Дайте мне руку, идемте. Я убегу когда-нибудь из этого дома. (Уходит с Алпатовым).
Хрустаков (смеется). Либералка.
Люба. Она уверена, что у Даши с Никитой что-то есть.
Хрустаков. Ей непременно нужно везде найти какую-нибудь гадость. Моя Даша не такой человек.
Люба. Ты в ней уверен.
Хрустаков. Еще бы. (Подумав). В ком можно быть уверенным. Видишь ли, сестренка, главное, никогда ничего не нужно предполагать.
3аносский. Здравствуйте.
Хрустаков. Ура! Тень отца Гамлета.
Люба. Я думала, Даша пошла вам навстречу.
3аносский. Не видел.
Хрустаков. Смотрели, смотрели бенефицианта. Ну, брат, какого ты Карандышева изобразил, черт знает что такое. Хочешь пива?
3аносский. Нет.
Хрустаков. А я все-таки принесу. (Уходя, напевает).
Люба. Костенька?
Заносский. Что, Любовь Павловна?
Люба. Как же вы так мне изменили?
Заносский. Я не имел чести находиться с вами в таких отношениях, при которых можно изменить.
Люба. Злюка.
Заносский. Я не люблю, когда со мной говорят фамильярно или зовут уменьшительным именем…
Люба. Скажите. Это на вас после бенефиса накатило. Действительно, — гений.
Заносский (сквозь зубы). Да, гений.
Люба. Ну, и сидите один. (Уходит, кричит в саду). Даша, Даша, там гений тебя дожидается.
Хрустаков (появляется с бутылкой и стаканами). Холодненькое, с иголочкой. Первая вещь. Мы тут весь день чего-нибудь пьем, то чай, то воду, как отравленные. А говорят, хорош квас из морошки.
Заносский. Не пил.
Хрустаков. А бузу пил?
Заносский. Ради Бога, сделай одолжение, не спрашивай меня, что я пил, а чего не пил.
Даша. Я вас не ждала.
Заносский. А я пришел,
Даша. Напрасно.
Хрустаков. Черт знает, господа. Все злятся сегодня, особенно женщины. (Даше). Ты его похвали, артистов нужно хвалить громко и долго.
Даша. Вы играли добросовестно. Я смеялась над вашим Карандышевым. Вероятно, много получили цветов.
Заносский. Много, кроме одних — от вас.
Хрустаков. Ого!
Даша (спокойно). Вы пришли, чтобы ссориться, Семен, оставь нас, пожалуйста.
Хрустаков. Нет, шалишь. Не уйду.
Даша. Уйди, я тебя прошу.
Хрустаков. В таком случае пойду ухаживать за барышней Шунькиной. У нас напротив, на скамейке, сидит барышня Шунькина, каждый вечер с книжкой. Малороссийский костюм, бусы, носик пуговкой и прочее. Сажусь рядом, спрашиваю, что читаете? «Омут», говорит, Горчакова. Смотрю — «Обрыв» Гончарова. Книжка засаленная. «Омут». (Смеется, уходит).
Даша. Если я не ответила на ваше письмо, значит, не хотела вас видеть. Вы пришли совсем напрасно.
Заносский. Ни один человек не причинял м не столько страданий. Я отказался от ужина в мою честь. Я выгнал женщин из уборной. Я не распечатал ни одного письма. Я играл как никогда. Только для вас. Вы не пожелали меня видеть. Вы не ответили на мое письмо. Вы обидели во мне артиста. Вы — замороженная, порочная, бездушная. Вы злы…
Даша. Очень сожалею, что лишила вас стольких удовольствий. Но какое вы имеете право так разговаривать со мной? Я вас не хочу больше. Кажется, ясно.
Заносский. А вы имели право… (сжав кулак) быть моей…
Даша (живо). Мне не хочется вспоминать об этом.
Заносский. А вы подумали тогда обо мне? Почему, если вам нужен был… любовник, так это именно должен быть я?
Даша (тихо). Не обижайте меня, Константин Михайлович.
Заносский. Я люблю вас. Я весь истерзан. Один… один. Думаю… думаю… О, как я страстно люблю вас.
Даша. Не нужно. Успокойтесь.
Заносский. Вы не хотите меня?
Даша. Нет.
Заносский. Не придете?
Даша. Может быть. Не знаю.
Счастья вам не будет в нашей связи, Константин Михайлович. Одна мука. Я виновата перед вами. Мне тоже очень тяжело.
Заносский. Да не слепой же я. Понимаю. Вы не можете меня любить. Юродивый, гнилой актер.
Даша. Я не по хорошему чувству тогда к вам пришла. Я помню — ливень, гроза, ветер… Я бежала к вам. Хотелось, чтобы ветром свалило, истерзало в грязи, в дожде… Хотелось, чтобы еще хуже было, больней, безнадежней себе, и вам, и ему.
Заносский. Кому? О ком говорите? Вам, мне и кому еще? Мужу… Нет…
Даша. Нет.
Заносский (сдерживая страшный тик). Нет, так все-таки нельзя… Вы скажите…
Даша. Не скажу я больше ничего, Константин Михайлович. Я не знаю, что будет. Может, прибегу к вам завтра.
Заносский (порывисто встает, идет к двери). А крыжовник вы любите, Дарья Дмитриевна? У меня на даче вот такой поспел.
Табардин (из сада входит с чемоданчиком). Виноват.
Даша. Никита! (Идет к нему, не дойдя останавливается). Никита, я испугалась. Мы тебя не ждали.
Табардин. Здравствуй, Дарья, милая. Ну, у вас и духота. Фу!
Даша. Вы не знакомы?
Табардин (Заносскому). Очень рад. (Даше). Ты похудела. По-моему, ты выросла.
Даша (с улыбкой). Что ты, Никита!
Табардин. Мне казалось, что ты вот настолько меньше. Как я рад, что встретил тебя первую. (Смеется). Ты похожа на обыкновенную садовую розу.
Даша. На петунью.
Заносский. Один антрепренер имел обыкновение говорить актрисам, которые ему нравились: «Вы, милочка, настоящий лепадекок»…
Табардин (любезно). Да?.. (Даше). Так вы меня не ждали? А в деревне начался сенокос, и все стали ложиться после заката, а вставать на заре. Я было тоже попробовал, но не спал три ночи и уехал. (Серьезным тоном). Ну что, Люба здорова?
Даша. Она, кажется, на музыку пошла. Я провожу тебя.
Табардин (вполголоса). Этот господин к тебе пришел?
Даша (Заносскому). Прощайте, заглядывайте как-нибудь.
Заносский. Итак, до завтра, Дария Дмитриевна. Я жду. (Уходит).
Даша. Он актер, очень талантлив. Мы все тут, по-дачному, влюблены немножко.
Табардин. Гм, как странно. Помнишь, у Гоголя: пошел дед вприсядку, загребает вензеля, и вдруг на том же проклятом месте — стоп (имеется в виду повесть «Заколдованное место»). Не успел я перешагнуть калитку, как почувствовал все то же знакомое томление какое-то. Здесь отравленный воздух, Даша. Вы, конечно, весь день валяетесь, едите шоколад, разговариваете о чувствах.
Даша (смеется). Да.
Табардин. Конкордия Филипповна обижается на здешнюю неинтеллигентность и кого-нибудь выводит на свежую воду. Кто у нее сейчас на очереди?
Даша. Я. А теперь еще папа гостит.
Табардин. Воображаю, разговоры. А твой муж спит после обеда, пьет пиво, красит дачу. Узоры какие развел. Я, кажется, раскаиваюсь, что вернулся. Ну а ты, Даша?
Даша. Я под шумок завожу любовные шашни.
Табардин. Не люблю, когда даже так шутишь. Я проехал на лошадях около ста верст по степям. Всю дорогу звенели косы, пели жаворонки, ветер… Какой широкоплечий, крепкий народ. Какие чудесные лица. Знаешь, о ком я несколько раз вспоминал? О тебе.
Даша. Ты вспоминал обо мне?
Табардин. В тебе есть что-то простонародное. Правда, правда. Много силы хорошей, внутренней. А живешь на даче. Тебе бы косить, или побил бы тебя муж хорошенько. Что ты так смотришь?
Даша. А ты что смотришь?
Табардин (разговор в дверях). В деревне я начал писать книгу. Собирался два года, а там, в неделю, обдумал почти весь план. (Тихо). Мне было ужасно одному хорошо. Душевно, опрятно. Ты это поймешь. За несколько недель во мне что-то оформилось и легло незыблемо, как кристалл. Точно я вырос или побывал на горе. Иногда мне казалось даже —
я слышу отдаленные звуки. Словно где-то за тучами запели трубы. Боюсь, что теперь затоскую по одиночеству.
Даша. У тебя и лицо стало иное, Никита. Прекрасное.
Табардин. Ну, еще что выдумала.
Даша. Люба давала мне читать твои письма. Я чувствовала, как ты мужаешь, становишься спокойным, ясным, сильным. Мне было больно, и завидно, и тошно. Ах, как тошно здесь. Точно мухе на липкой бумаге.
Никита, я не люблю моего мужа. (Отходит). Он хороший и честный, конечно. Добродушный остряк в подтяжках.
Табардин. Это ужасно.
Даша. Не могу так жить. Я завязла по уши. Стала бабенкой. У меня появились дурные привычки. Закусываю губы, смеюсь многозначительно, когда совсем не смешно. На прошлой неделе накупила неприличного белья в прошивочках. Смотри — я никогда не носила таких чулок, а еще через неделю начну завиваться, пудриться до лилового цвета, напутывать ленточки. Заведу актера. О Господи! Напущу полон дом гимназистов. Кончится же это чем-нибудь. Мне душно даже от этой нитки… (Срывает жемчуг).
Табардин. Ну, а теперь скажи, что с тобой.
Даша. Нужно, чтобы муж побил. По-твоему…
Табардин. Я тебя не видал такой н икогда.
Даша. Гнусная?
Табардин. Страшная.
Даша. Хочешь вишен? Ешь.
Табардин. Это ты здесь сидела, ела вишни?
Даша. Да.
Табардин. Сколько косточек!
Даша. Здесь очень прохладно.
Табардин. Хорошо лежать и читать.
Даша. А я все думаю…
Табардин (быстро). О чем?
Даша. Нет, я говорю, что раскрою книгу. Сама лежу и думаю.
Табардин. Да, понимаю.
Даша. Мы хотим перенести сюда твой стол и книги. Будешь работать.
Табардин. Ты говорила Семену?
Даша. Что?
Табардин. Обо всем.
Даша. Нет. Не хочу.
Табардин. Скажи все-таки. Нужно, чтобы ты поговорила с ним откровенно. Он человек не глупый. Поймет, успокоит тебя, может быть, ты поедешь в Кисловодск.
Даша (резко). Действительно, не догадалась. Чего проще. Сегодня же поговорю с мужем. Он тоже горой стоит за Кисловодск.
Табардин. Даша.
Из-за простого настроения нельзя делать человека несчастным. Семен к тебе очень добр. Вообще он милый, душевный парень. Жили с ним семь лет, и вдруг разрыв. (Смеясь). Запрети ему носить подтяжки.
Даша (гневно). А ты запрети своей жене быть пошлой. Ты стал примерным и добродетельным — это новость.
Табардин. Если я сделал ошибку, то моя жена в этом не виновата. Любу переделать нельзя. И почему другие должны страдать из-за моих желаний, — не знаю. Мало ли чего я хочу.
Даша. Смиренный какой. Тебе бы в монастырь.
Табардин. Мне, Даша, трудно с тобой говорить. У тебя такие глаза, что вот-вот произойдет катастрофа. С эдакими глазами ты всегда будешь права.
Даша. Ты что-то путаешь, путаешь, Никита… Соскучился по Любочке, сознайся прямо…
Слышишь? Иди.
Табардин. Не нужно бы мне приезжать, вот что…
Даша. Испугался катастрофы. Спасибо, что надоумил. Иди же, она тебя ждет.
Табардин. Да, это действительно ее голос. (Медленно уходит).
Даша (одна, некоторое время стоит неподвижно подходит к чемодану Табардина, открывает его, вынимает карточку, рассматривает со злобной усмешкой). Люба… Любочка… Любовь… (Разрывает карточку и бросает ее в чемодан. Затем вынимает оттуда коробочку с папиросами, закуривает. Берет зонт и идет к выходу, вернулась, швыряет зонтик на пол, ложится в качалку).
Алпатов. Ты видела его, видела?
Даша. Видала.
Алпатов. Н у, мы с ним поспорим.
Даша. Отец, увези меня в деревню.
Алпатов. Ах, как я был бы рад. А что, вспомнилось детство? Но, видишь ли, я сам без копейки. Я вот чего боюсь — Никита Алексеевич не религиозен, как ты думаешь? Что-то в нем есть такое, чего не могу понять.
Даша. Идолопоклонник.
Алпатов. Н е может быть. Что же это у него искренно?
Хрустаков. Нет, братец мой, ты должен посмотреть цветные стекла изнутри. Хороши?
Табардин. Я уже видел.
Хрустаков. А ты прищурься. Фантасмагория.
Алпатов. А я собираюсь с вами поспорить.
Табардин. С удовольствием.
Хрустаков. Иди же, смотри. В этой даче соблюдены две вещи: внешнее изящество и удобство для большой семьи. И, представь, нет мальчишки, разносчика, прыщавого дачника, который, проходя, не остановился и не посмотрел бы на дачу. Прямо удивительно.
Люба. Не дергайте мне мужа. Он — мой.
Хрустаков (Алпатову). Помилуйте. Он говорит — безобразный фасад.
Алпатов (удивленно). Т-с-с.
Люба (мужу). Ты не нежен со своей птичкой.
Табардин. С чего ты взяла?
Люба. Ты разлюбил свою маленькую.
Табардин. Люба, ради Бога…
Люба. Ты приехал злой, нехороший, чужой, я вижу.
Табардин. Что ты видишь? Боже мой, что ты видишь!
Даша (из качалки). Он слишком тебя любит, будь покойна.
Люба. Пусть попробует изменить. Это очень трудно, милый мой. Я не из тех, кого обманывают…
Табардин (порывисто хватает чемодан). Наверх? Да? Кто у меня рылся? (Замечает карточку, смотрит на Дашу, обращается к Любе). Да, кстати, Люба. Кто-то… Ну, одним словом, дети моего приятеля нечаянно разорвали твою карточку. Вот.
Люба. Плохо ты меня бережешь. Говорят, это плохой знак. Смотри, Никита. (Грозит).
Хрустаков. Ну, дети, я опять пить хочу. (Садится около Даши). Дай-ка я тебя поцелую, яблочко мое крымское. А, знаешь ли, глупый ты человек, что в пятницу день твоего рождения. И мы решили пустить ракету, а также… (Щелкает себя по воротнику, напевает). Мы будем пить шампанское вино.
Даша (быстро приподнимаясь). Семен, ты любишь меня?
Хрустаков. Ох, батюшки.
Даша. Если любишь, мог бы ты мне простить?
Хрустаков. Подожди… Подожди. Что ты говоришь? Что простить?
Даша. Выслушай меня внимательно. Я виновата.
Хрустаков. Зачем тебе понадобилось? Не нужно, Дашенька. Потом как-нибудь.
Даша. Я не могу больше лгать…
Хрустаков (вскрикивает). Пощади. Сердце. (Хватается за сердце).
Даша. Прости, я забыла. Папа, дай воды, пожалуйста. (Хрустакову). Хотя тебе лучше, наверное.
Хрустаков. Да, как будто бы отлегло. Я бы красненького вина лучше выпил. (Опирается на Алпатова и Дашу). Милые вы мои оба. Стоит ли расстраивать себя из-за пустяков. Жизнь налаженная, устроенная, приятная. Сколько сил потрачено хотя бы на эту дачу. Все надо было выкрасить, пригнать, сделать изящным. И жизнь наша легкая, красивая. А чтобы ее сделать такой, немало было положено трудов. Дашенька, вижу, что нудно тебе иногда, коломытно. Ты как-нибудь устрой. Мы все не без греха. А лучше всего, начни принимать углекислые ванны. Но не бей ты наотмашь… Не ломай главного…
Даша. Главного. Что ты называешь главным?
Хрустаков (Алпатову). Опять обиделась.
Алпатов. Да, что-то такое есть…
Хрустаков. Даша, ты куда?
Даша (за это время порывисто надев перчатки, шляпу). Я приду поздно. Ужинать меня не жди. (Уходит).
Хрустаков (чешет затылок). Эх ты, черт… Да.
А, в общем, папаша, мой девиз — не унывай, брат мастеровой.
Действие 2.
правитьТабардин. Какая бессмыслица. Нелепость. Черт.
Послушайте, Маша, что сказал Семен Павлович? Он где ночует, в Москве?
Маша. Нет, барин обещались с последним поездом приехать. Скоро, должно быть.
Табардин. Который час?
Маша. Да уж второй час, барин.
Табардин. Любовь Павловна спит?
Маша. Все спят.
Табардин. Да, вот еще что… Дарья Дмитриевна еще не вернулась?
Маша. Никак их голоса сейчас слыхать.
Табардин. Хорошо, хорошо, уходите.
Черт знает, какой завал. (Идет к балконной двери, за которой слышны голоса). Даша, это ты?
Голос Даши. К тебе можно?
Табардин. Да, да, я тебя поджидаю.
Даша (в дверях оборачивается назад). Зайдемте.
Голос Заносского. Не хочу.
Даша. Я вас прошу. Вы слышите, я хочу.
Табардин. Константин Михайлович, заходите.
Вы откуда?
Заносский. Гуляли.
Табардин. Я начинаю думать, что здесь малярийное место. Всего с приезда прошло пять дней, а я чувствую себя больным, опустошенным. Голова туманная, вместо мыслей какие-то обрывки выскакивают, точно кузнечики. Сажусь писать, и все кажется мне глубоко бездарным, давно известным. Не могу найти нужной книги, кусаются комары, раздражает
каждый пустяк.
Заносский. Что-нибудь философское пишете?
Табардин. Так, одно исследование. План книги огромный. Но, собственно, для защиты диссертации я готовлю третью главу «Разложение трагедии в драму девятнадцатого века». А это интересно, пожалуй, и для вас как актера.
Заносский (сухо). Я никогда не читаю книг.
Табардин. Причину разложения, потерю трагического пафоса я вижу в измельчании любовной энергии. Любовь нашего времени есть частное дело между двумя любовниками. Современная драма только приподнимает занавеску над альковом и показывает любопытным тот или иной любовный анекдот, из которого ровно ничего, кроме анекдота, и не вытекает. Любовь в античной трагедии представляется как мировое событие. В нем принимали участие боги, оно устрашало народы. Да-с. Обманутая Медея устремляется за мщением в небеса и оттуда, с окровавленной колесницы, бросает любовнику останки своих детей. А в современной драме ведут истерические разговоры, боятся выстрелить из пистолета, замахиваются и не ударяют. Здесь трусит автор, не решаясь подсыпать яду, трусит актер слишком резкого жеста, трусит зритель, как бы его не одурачили. И все оттого, что любовь за двадцать веков разложилась, стала буржуазной и прибегает к помощи гражданских законов, чтобы как-нибудь не оказаться пережитком, выдумкой старых поэтов. Важнейшая ее часть, сущность любви, метафизика, предана насмешке, поруганию, забвению. Правду я говорю, Даша?
Даша. Я не знала, что ты занимаешься любовью, Никита. Хотелось бы мне почитать, что ты можешь написать о любви.
Табардин. По-твоему, в любви я ничего не смыслю. Муж я плохой, верно. В любовники, пожалуй, не гожусь, а о любви напишу.
Даша. Но, надеюсь, не почерпнул своих выводов из личного опыта.
Пауза.
Табардин. Ты, Дашенька, старайся касаться более общих тем.
Даша. Воображаю, ты надуваешь Любу, и она устремляется в колеснице на небеса, искать мщения…
Заносский. Хи-хи-хи.
Табардин. Что с тобой сегодня?
Даша. Я спать хочу. Я устала. Мне надоела любовь. Какое гнусное слово — любовь. Представляется окошечко, герань, кисейная занавеска и за ней разомлевшая девица вожделеет, румянится, косится на окошко — не идет ли? Да придет он, придет, хоть не
румянься.
Заносский. Странные понятия, Дарья Дмитриевна.
Даша. Быть бы теперь старухой, нацепила бы фаншон. Вот воля-то…
Заносский. Очевидно, вам нравится топтать в грязь самые возвышенные чувства. Это смело, смело, может быть. Но благородно ли, я спрашиваю? Не знаю.
Даша. Ах, будто бы ваши возвышенные чувства потерпели крушение.
Заносский. Моими чувствами живут тысячи людей. Да-с. Плачут и смеются. Я не позволю их топтать в грязь, выставлять напоказ перед этим господином.
Табардин. Послушайте, у вас какие-то разоблачения начались. Я лучше уйду.
Даша. Не уходи. Это наш обычный разговор.
Заносский. Виноват. У меня достаточно гордости, чтобы молчать. И хотя Дарья Дмитриевна, очевидно, привела меня сюда разоблачать — я молчу. (Закрывает рот рукой).
Даша. Не грызите ногтей.
Табардин. Вот и чай готов. (Заносскому). Вам покрепче?
Заносский. Да. Мне с лимоном и много сахару.
Табардин (наливая Даше чай). Ты странная женщина. Сидишь, едва живая от усталости, а колешься, как оса… Глаза у тебя строгие и умные, но дикие. Одичавшие. Ты слышала, как поет черная оса, тоненько, будто ей ужасно печально. А сама подманивает
муху какую-нибудь лупоглазую. Откуда у тебя эта пронзительность появилась, уж и не знаю. Я тебе в чай варенья положил.
Даша. Никита, тебе нравится мой любовник?
Табардин (в ужасном смущении). Какой?
Даша. Вот этот.
Табардин. Как глупо. Ах, как глупо. (Размахивает руками, уходит в сад).
Заносский. Так вот для чего вы меня сюда привели?
Даша. Уходите. Вы мне не нужны.
Заносский. Знаете, Дарья Дмитриевна, знаете, Дарья Дмитриевна…
Даша. Возьмите шляпу, она упала под стол. Уходите.
Заносский. Все-таки ты была сегодня у меня и завтра придешь… Ненавижу тебя. О, как я тебя ненавижу… (Обнимает ее).
Даша (с отчаянием и злостью). Да оставьте вы меня, Господи.
Заносский (бешеным шепотом). Наша страсть, наша любовь, безумие наше, мука… Пойми, Даша… (Целует ее).
Даша (заплакала). Несчастный вы человек, Костенька. Идите домой.
Табардин. Я ищу Овидия. Куда-то завалился…
Даша. Томик Овидия у меня в спальне.
Табардин. Даша, что теперь будет?
Даша. А мне все равно…
Табардин. Значит, ты уходишь?
Даша. Куда?
Табардин. Ну, к этому… к актеру…
Даша. Я его не люблю. Ты видел.
Табардин (садится на диван, за стеной слышны шаги). У Конкордии Филипповны опять зубы болят.
Дело в том, что я привык тебя уважать.
Даша. Отвыкнешь.
Табардин (в тоске). Удивительно неприятно.
Даша. Ты-то чего. Я не твоя жена, ни с какого бока тебя не касаюсь. Не все ли тебе равно, выполняю я клятвы, данные перед алтарем, или треплю юбки. Очевидно, я развращенная и родилась. Мне двадцать семь лет. Конкордия Филипповна называет меня сытой самкой. Много ем сладкого, ну и вот, получился актер. Иду спать. Прощай.
Табардин (схватывает ее). Подожди, ради Бога. Так нельзя уходить. Это ужасно. Я не хочу. Я больше так не могу.
Даша. Что ты не можешь?
Табардин. Ты всегда казалась мне совершенной, Даша. В тебе было какое-то затягивающее очарование…
Даша (поспешно). Только не вздумай жалеть меня. Слышишь. Я убегу.
Табардин. Мои мысли всегда были поглощены работой. Я говорил: хорошо, когда одолею книгу, тогда начну жить внимательно. Мне было покойнее знать, что ты неподалеку, что я всегда могу тебе прочесть написанное, поговорить. Да что там, сидеть вечером, молчать, слушать тебя… Помнишь, как прошлое лето мы уходили смотреть закат?
Даша. По дороге во ржи. Помню.
Табардин (стоя перед Дашей). До смерти не забуду этих закатов за рекой, Появлялись какие-то берега, с небывалыми, изумительными водами, и в них острова, красные, как угли, а дальше города, пальмы. Точно нас заманивали в райскую страну.
Дорога шла рожью, потом в лесок с белыми грибами. Помнишь?
Даша. Помню.
Табардин. Так зачем же эта отвратительная нелепость… Актер. Гнусная обезьяна. Подумать, он касался тебя…
Даша. Что же поделаешь. Пришлось.
Табардин. Ничего тебе не пришлось. Не верю. Ты лжешь с самого часа моего приезда. Ты измучила меня. Скажи, что произошло? Даша, ты знаешь, я никогда не ревновал тебя к Семену, он муж, он вправе, в порядке вещей, и ты все равно оставалась чиста…
Даша (поднявшись). Мне ужасно не нравится наш разговор.
Табардин. Ты была мне самым нужным, самым прекрасным другом…
Даша (перебивая). Я была под рукой, не далеко и не очень близко. Не беспокоила излишне, а при случае доставляла много невинных удовольствий. Скажем, как томик со стишками про закат и прочее. В одну прекрасную минуту мне все это надоело. Видишь ли, я стала бояться, как бы ты не назвал меня своим ангелом-хранителем. На эти роли я не гожусь.
Табардин (кричит). Ты говоришь чепуху. Ты нарочно не хочешь меня понять.
Даша. Попробуй Любу взять себе в ангелы. Чего лучше, спокойно и удобно. У Любочки такие небесные глазки.
Табардин. Зачем опять говоришь о Любе? Ты порвала ее карточку… Даша, неужели…
Даша. Пусти, не люблю тебя.
Табардин. Она не виновата. Она простая женщина, милая, трогательная. Мне трудно поступить жестоко. Будь справедлива… Даша…
Даша. Пусти мое платье.
Табардин. Куда ты увлекаешь меня? Милая, милая… Зачем ты так сжала губы? Тебе больно. Взгляни на меня.
Я тебя люблю, Даша.
Даша. О чем ты говоришь, Господь с тобой. (Быстро идет к дивану, заплакала громче, ложится).
Люба. Послушайте, вы никому не даете спать. (Пораженная). Что это значит?
Хороши позы. (Хохочет). Можно подумать — супружеское объяснение. (Садится). Ну-с, в чем же у вас дело, послушаем. И костюмы, кажется, в беспорядке. (Смеется).
Табардин. У Даши очень тяжелое настроение. Иди. Нам нужно еще договорить.
Люба. Ты, кажется, гонишь меня.
Табардин. Я скоро приду.
Люба. Дашины настроения мне все известны. Ничего оригинального. Удивляюсь только, что эти настроения разрешаются по ночам, в отсутствие Семена.
Табардин. Ты раздражена. Поди, ляг и успокойся. Мы будем разговаривать тихо.
Люба. Если хочешь моего мнения, то причина всех Дашиных настроений очень простая — неряшливость.
Табардин (кладет ей руку на голову, мягко). Я знаю, ты справедливая и добрая. Успокойся. Нам всем нужно сейчас много силы и спокойствия.
Люба. Не трогай мою прическу. Не уйду и не успокоюсь. Я не дура. (Даше). Ошибаешься, милая моя, в расчете. Мой муж не какой-нибудь Костенька Заносский. Твои «роковые» приемы нам только смешны. Вчера еще ночью мы над тобой хохотали.
Табардин. Неправда. Даша садится прямо, внимательно глядит на Любу.
Люба (быстро). Вчера ночью, в постели, чуть не подавились от смеха.
Табардин. Лжешь.
Даша (со сдержанной яростью). На другой день, как уехал Никита, Белокопытов и ты…
Табардин (поспешно). Люба, можешь делать все, что тебе угодно, знай это заранее.
Люба (мужу). Ты ей поверил? Тебе не стыдно! (Даше). А где у тебя доказательства? Письма? Свидетели?
Даша (Любе). Ты не смеешь упрекать его ни в чем. Ты не смеешь.
Люба (мужу). Пойдем сейчас на дачу Белокопытова. Он пишет мой портрет. Слушай, я требую, чтобы ты сейчас же пошел со мной к Белокопытову.
Табардин (холодно). Не волнуйся. Я тебе верю.
Люба (Даше). Лгунья. (Мужу). Котик, совсем светло. Я хочу, чтобы ты меня приласкал. Я такая вспыльчивая. (Подходит к Табардину, ласкается).
Табардин (с омерзением отстраняясь). Застегни капот. Неприлично.
Люба (раздраженная, сквозь слезы дразнит). Неприлично… Неприлично… Пред кем это неприлично?
Табардин (подходит к Даше). Тебе лучше уйти.
Даша. Нет. Я останусь до конца.
Люба (плачет). Я всегда знала, что ты сделаешь меня несчастной.
Мама, мама!
Конкордия. Подожди. Где я? В интеллигентном доме, или это притон разврата? Или я действительно отстала от века, ополоумела, старая кукушка. (На Табардина). Этот при жене к свояченице пристает. (Даше). Эта сударыня… Уж ты прости меня за русское слово — гетера. Ну-с, объясните мне, «старому вороньему пугалу», на чем же вы порешили?
Люба. Мама, убирайся отсюда. Ты все портишь.
Конкордия. Ах, я тебе не нужна. Уеду, не бойся. И навсегда, на этот раз. Н о, уж извини, выскажу всю правду. Наболело. (На Дашу). Вот в ком все зло. Трутень, аморальная личность. Растлевает все, к чему прикоснется.
Табардин. Действительно уходите, Конкордия Филипповна.
Конкордия. Не волнуйся. Тебя я, пожалуй, меньше всего виню. Ты просто из рыхлого теста. Но жениться не имел никакого права. (На Любу). До чего ее довел. Она была у меня идейная девушка, стремилась на курсы. На что стала похожа? Не вылезает из корсета, пудрится до полусмерти, и, наконец, приятель завелся. Мазила какой-то.
Люба. Мама! Ты глупая, мерзкая женщина…
Табардин (швыряет толстую книгу). Перестаньте…
Конкордия. Моя совесть спокойна… По крайней мере. (Идет к двери). Маша! Беги за извозчиком. Больше рубля не давай. (Проходит к себе). Лишаи на общественном организме.
Люба (робко). Я даже не понимаю, как это со мной случилось. Просто со мной несчастье приключилось, вроде как собака укусила. Нельзя оставлять молодую женщину одну на целый месяц. (Плачет). Я такая глупая, я же не понимаю, чего от меня хотят.
Табардин (берет ее за локоть, ведет к дверям). Иди к себе.
Люба. Придешь?
Табардин. Не знаю.
Табардин (подходит к Даше). Вот видишь, какая штука.
Даша. Дай мне папиросу. (Берет и, сломав, бросает). Отвратительно, когда женщина курит. (Показывает на диван). Сядь.
Табардин. Разрыв с Любой представлялся мне долгим и мучительным. Как все стремительно оборвалось. Знаешь, мне легко. Во мне всегда была тоска по любви. Но казалось — любовь неосуществима, не для меня. Этот разговор с Любой — последний. Кончено. Даша, ты казалась мне недоступной, обольстительной.
Даша (быстро встав). Прошу тебя — подними шторы, открой окна.
Табардин (распахивает окна). Кажется, сейчас из головы начнет валить пар или я сойду с ума. Меня давил миллион пудов, и вдруг их сняли. Смотри, какое утро.
Даша. Дачные петухи поют.
Табардин. Даша, ты плачешь. О чем?
Даша. О твоих словах.
Табардин. Какое грустное, какое милое у тебя лицо…
Даша. Я помню, очень давно, до замужества, мы с папой были в Вене. Вечером, на Пратере, горело много огней, за деревьями играла музыка. Печально и торжественно пели трубы. Ходили изящные люди, и внизу катился Дунай, весь в закатном свете. У меня
билось сердце, и казалось — в жизни случится что-то изумительное…
Никита, прошлым летом я сделала синее платье, чтобы тебе понравиться.
Табардин. Да, да, синее с белым воротничком. И строгие изумительные глаза. А помнишь, ты сказала: «Тебе не кажется, что этот вечер уже был в нашей жизни когда-то?.. Мы шли по меже, во ржи.
Даша. Мне хочется, где бы ты ни был, с кем бы ты ни жил, не забывай меня такой, Никита.
Табардин. Ты любишь меня?
Даша… Это ты, та самая Даша. (Обнимает ее, она внезапно освобождается).
Даша. Что ты делаешь? (Отходит). Ты забыл. Я — нечистая, Никита, я — поганая.
Ты бы ушел. Уйди в сад.
Табардин (коснеющим языком). Я люблю тебя. Слышишь?
Даша. Будем лучше молчать.
Табардин (страстно). Я убью этого актера.
Даша. Зачем же его? Тебе меня хочется убить, дружок. Дружок… Ты слишком поторопился. Успокоишься, а завтра утром станет ясно, что целоваться нам — нельзя. Нехорошо. Еще отвратительнее, чем мне с актером.
Табардин. Я хочу, чтобы мы были выше, понимаешь — выше и чище.
Даша. Выше и чище… Лил дождик, я прибежала к актеру, потребовала шампанского, разговаривала с ним цыганским голосом, честное слово.
Табардин (сквозь зубы). Замолчи, замолчи… Это нужно забыть совсем.
Даша. Тебе я нужна нетронутая, чистая. А во мне сейчас одни лужи. Мне нечем больше тебя любить, я боюсь тебя любить. (С усмешкой, тихо). Частное дело между двумя любовниками.
Табардин. Какая жестокость. Как это все жестоко и не нужно…
Даша. Хорошо бы завести автомобиль в сто двадцать лошадиных сил и макинтош — чем страшнее, тем модней, и катать по Европе. Опустошенная, наглая, веселая. Вот я — вся. Никита, прости меня.
Табардин. Зачем ты мне все это говоришь? Мне — больно. Мне ужасно, что ты, Даша… Моя Даша… Так обыкновенно, как все, сорвалась… Не могу жить… Не хочу жить… Невозможно… Дышать мне нечем… (Выдвигает ящик стола, берет револьвер).
Даша. Отдай. Не смей. Отдай сию минуту. Ну, отдай же, милый. Разожми руку. Вот так. Мальчик мой старенький. Можно ли детям давать такие опасные вещи? (Прячет револьвер за платье).
Ну, прости меня. Я сама не знаю, что говорю…
Табардин. Уйди, Даша.
Даша. Уйду, уйду. Только ты успокойся.
Табардин. Я: спокоен.
Даша. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я сделаю все. Я стану лучше. Я как-нибудь постараюсь быть чистой. Может быть, мне удастся все осилить. А если не осилю… Никита, счастье умереть за твою любовь.
Хрустаков. Ну, и черт — дорога. На извозчике прямо из Москвы. Ай-ай. Четвертый час, господа, а у вас лампы горят. И керосин жжете, и дачникам
соблазн. (Поднимая свертки). Два раза со всем этим бутором угодил в канаву.
Даша. Ах, как это все несносно. (Сдержавшись). Зачем ты столько накупил?
Хрустаков. Что ты, матушка! Да ведь завтра день твоего рождения. Я и гостей позвал.
Даша. Этого еще недоставало! Я уйду из дома.
Хрустаков (роняет свертки). Вот тебе барбарис. Ах, черт, погибла белорыбица. Кошмар. Конец этому дому. (Упавшим голосом). Даша, а я тебе в чайном магазине зашел кофейничек купил никелевый, со свистком.
Даша. Ах, боже мой. Хорошо, хорошо, будет все, как ты хочешь.
Хрустаков (подбирая свертки). Ну, то-то. Ах, горячка. Пригласил я, Дашенька, небольшую, но теплую компанию. Будет превесело, увидишь. Ну, дети, спать надо. Спать. Никита Алексеевич, ты как насчет мумм акордон-вэр?
Табардин. Оставьте меня.
Хрустаков (подхватывая Дашу). Идем, идем, у них „нервы“…
Табардин (вдогонку). Я уезжаю завтра…
Действие 3.
правитьХрустаков (Маше). Как ты вилки кладешь. Ты их крестом кладешь. Ведь так несчастье может случиться. Перед каждым кувертом ставь меню. Гость должен понимать, чего ест. Когда блюдо поднесёшь — не тычь ему в ухо или в затылок, а говори: не угодно ли вам откушать ухи, или седла бараньего, или — вот котлеты дю-воляй. А молча он и дома налопается. (Дворнику). Да выше, выше зацепи за сучок. Гости у меня все фонари головами посшибают. Да не лезь ты в клумбу. Эх, весь сад испоганил…
Алпатов. Даши нигде нет.
Хрустаков (поправляя цветы). Ах, черти окаянные.
Алпатов. В спальной разбросан весь гардероб. Очевидно, она уже оделась. Заметьте — она одевалась не меньше двух с половиной часов. Семен Павлович, что здесь происходит?
Хрустаков. А то происходит, что хоть все бросай свиньям собачьим.
Алпатов. Всю ночь были крупные разговоры. Затем Конкордия Филипповна, уезжая, подошла к моей двери и крикнула несколько резких фраз. Я был в одном белье и мог только высунуться. Вы н е находите, что наш приват-доцент… Гм… Ведет себя
двусмысленно. Я ничего не утверждаю, но мне жаль бедняжку Любовь Павловну. Она ходит за мужем весь день с такими умоляющими глазами, что я, право, готов вмешаться.
Хрустаков. Патологическая семейка. Если я до сих пор еще не сдох, то это чудо. (Лезет на табурет, подвязывает фонари). Со вчерашнего дня мечусь, как бес. Молока нет, перцу нет. За булками только сейчас побежали. Я все покупай, я волоки на дачу пятьдесят пять кульков, вина, закуски, фейерверк, торт. Все это течет, опасно для жизни, а здесь — дача настежь, никого не дозовешься, мать в истерике скачет в Москву. Позвольте вас спросить, — для каких окаянных дьяволов я стараюсь?
Алпатов. Да, грустно, грустно. (Берет газету).
Хрустаков. То-то и оно-то.
Люба. Брат.
Хрустаков. Ну?
Люба. Он опять куда-то ушел.
Хрустаков. А наплюю я на всех вас когда-нибудь, честное слово.
Алпатов (развертывая газету). Так-с. А я еще сегодня газет не читал, представьте.
Люба. Брат, Никита не хочет мне простить. Он уезжает.
Хрустаков (у которого падает фонарь). Не пищи ты, Христа ради, под руку.
Ком ары эти еще привязались… Подай мне фонари.
Люба. Поговори с ним.
Хрустаков. Уезжает, значит — сама виновата. (Слезает с табуретки, оглядывает фонари). Получилось что-то китайское. (Берет табуретку и несет ее в дом).
Алпатов. Вы знаете, колоссальные события в газетах.
Хрустаков. В газетах всегда события. На то они и газеты. (Уходит).
Алпатов. Какой ваш брат оригинал.
Люба. Не знаю, чем мой брат оригинал. Не глупее многих других.
Алпатов (засмеялся). Милая барышня… Милая барышня.
Люба. Я не барышня — дама.
Алпатов. Всю жизнь я верил в русскую женщину, в ее отзывчивую, чуткую натуру. Я никогда не был близок с мужчинами. Меня ценили и понимали только дамы… Любовь Павловна, мне до слез больно на вас смотреть. Вы любите человека недостойного и жестокого. Ваш муж — фат.
Люба. Что вы ко мне целый день лезете. Как вы смеете про мужа говорить гадости. Лучше присматривайте за вашей Дашей, она очень хороша.
Алпатов. Ай-ай-ай… Кипяток. (Поправляет бороду). Вот и еще раз Дмитрий Алпатов всех раздражил, всем в тягость. Не те люди, не те времена.
Табардин. Люба, твой голос слышен у ворот. (Алпатову). Где Даша?
Алпатов (вытянув шею). Даша? Что-с? Не имею чести знать. (Уходит).
Табардин (не глядя на Любу). Я бы не хотел никаких объяснений, Люба.
Люба. Никита, ты завтра едешь?
Табардин (остановился, коротко). Да.
Люба (вздыхает). Куда? В Крым?
Табардин. В Москву.
Люба. Надолго, Никита?
Табардин. Не знаю.
Люба. Тебе нравится мое платье? Ты любишь голубой цвет.
Табардин. Нравится.
Люба. Какой красивый закат. (Тихо). Совсем, совсем меня разлюбил.
Табардин (возвращаясь). Ты никак не можешь понять, Люба, что я уезжаю не потому, что ты целовалась с каким-то Белокопытовым.
Люба. Я его ненавижу, честное слово. Я даже не считаю это изменой. Просто потемнение какое-то…
Табардин. Я не ревную и не оскорблен. Люба, я просто несчастен.
Люба. Думаешь, я не замечала, как ты приглядываешься к Даше. Терпела же. Но когда ее распущенность перешла всякие границы, не могу молчать, извини. Теперь сам видишь, как можно полагаться на женщину. Все одинаковы, милый мой. На такую еще нахалку нарвешься, затаскает по магазинам, как пиявка. И думаешь, — другие за тобой ухаживать станут, Да с твоим кишечником тебя задушат на одной жирной пище. Я не могу тебя оставить на произвол… Только такие, как Дарья, швыряются мужьями…
Табардин. О Даше ты мне поминать больше не смеешь.
Люба. Почему это я должна молчать! Вот еще.
Табардин. А потому, что я слишком долго притворялся, что должен тебя любить. Я не хочу больше лгать. Я не хочу быть справедливым.
Люба. Никита, опомнись.
Табардин. Я не опомнюсь. Я не хочу говорить вежливо с тобой, когда мне хочется кричать. Я слишком долго сидел в грязи. · Я не хочу благополучия и смирения. Я виноват перед тобой и твоей семьей. Я гнусен, грешен и пуст. И ты мне отвратительна сейчас. (Отходит).
Люба. Господи, там все слышно,
Даша. Я не опоздала? Никого еще нет. Стол накрыт. Нужно зажигать фонари. Маша! Маша!
Табардин (оборачиваясь, сдерживая волнение). Где ты была?
Даша. У вечерни.
Табардин. В церкви?
Даша. Да. А потом долго сидела в парке. Здешняя церковь совсем новенькая, бревенчатая и пахнет смолой. Кроме меня, были только две няньки, наш зеленщик и стриженые мальчики. Они стояли на коленях и глядели священнику в рот.
Зажгите фонари.
Люба. Молилась. Воображаю.
Даша. Я молилась о.том, чтобы с этой минуты не лгать.
Люба (засмеялась). Удивительно.
Даша. Мы жили сносно и дружно только оттого, что лгали друг другу во всем, всегда. Чтобы не обидеть, чтобы самому было спокойно, чтобы люди не осудили. Так вот пусть с нынешнего дня будет совсем не спокойно и не удобно, и не прилично.
Люба. Да, да, да, да. Это новые штучки готовятся.
Даша (печально). У тебя горько под языком: так ты сейчас ненавидишь меня, Люба.
Люба. Я бы тебя попросила оставить мой язык в покое. (Мужу). Я не уйду отсюда, так ты и знай.
Табардин. Даша, я могу спросить? Ты мне ответишь?
Даша. Да.
Табардин. Такое твое решение? Все, что с тобой сейчас, твои слова, Даша… Это от любви?
Даша. Ты хочешь сказать: запели во мне трубы… зовут — вернись, моя чистота… (Смеется).
Люба. Теперь я поняла, — это шантаж.
Голос Хрустакова. Черти окаянные! Люба, Люба! Меня задушил воротник. Какой идиот выдумал завязанные галстуки. (Появляется на балконе).
Даша, ну наконец-то. Разве можно так пропадать. Завяжи, пожалуйста, галстук.
Даша. Может быть, Люба лучше завяжет.
Люба. Семен, скажи раз и навсегда, кто здесь хозяйка: я или она?
Хрустаков. Тише ты, овца. Сейчас придут. Беги, пудрись. Глазищи наревела, всех гостей перепугаешь…
Люба. Все вы эгоисты, грубияны… Ненавижу… (Уходит в дом).
Хрустаков (которому Даша завязывает галстук). А я уж собрался гостям отказ посылать… Ты, пожалуйста, будь полюбезнее. Люди милые, простые… Да нельзя же так туго затягивать… Представь, эта дура Матрена перепакостила селедки. Я ей говорил:
„Ты с горчицей и покрепче“. Завязала?
Даша. Семен, ты простой, хороший, честный человек. Я была тебе плохой женой.
Хрустаков. Ну вот, чего там разбирать. Дайка я тебя поцелую, душа моя.
Даша. Я сделала тебе много, очень много зла. Я порочная, неверная, дурная жена. Все семь лет я мечтала…
Хрустаков. Кто старое помянет… Завязала? Мерси.
Даша (распуская галстук). Я завяжу еще лучше.
Хрустаков. И так было хорошо, ей-богу.
Даша. Все семь лет я мечтала о другом человеке. Ночью лежала рядом с тобой и разжигала себя думами о любви к кому-то, кого еще не знала, но хотела. Он казался мне совершенным. Я слышала твое дыхание и плакала от отчаяния.
Хрустаков. Подожди. Все это я замечал. Но к чему ты сейчас это говоришь? Ты фантазерка, это мне как раз и нравится, перчик такой, кайенский…
Даша. Когда Никита пришел к нам в дом, он был тот, о ком я мечтала. Подумай, жить рядом с ним три года, какая мука, какой грех!
Хрустаков. Мне Люба про что-то другое болтала…
Даша. Вот тут-то и наступает мой самый кошмар, грязь, мрак, ужас…
Хрустаков (задыхаясь). Дашенька, уволь. Вижу, ты хочешь очиститься, стать честной передо мной, а делаешь очень больно.
Я тебя, детка, и грязненькую люблю. Такая ты мне ближе. Сам-то я, думаешь, хорош? Помирать буду, ты ко мне приди, все расскажу. (Оглядывается на дом). Вот какие были дела. (Сжав кулак, зажмурился, всхлипнул). Даша, ты была мне женой, и на том спасибо, Даша. Ну, не плачь. Дай я тебе рубашку поправлю. Вот так. Ты очень представителен в новом пиджаке.
Хрустаков. Я, знаешь, чересчур набегался. (Вынимает платок, из кармана вываливается карточка). Вот, совсем забыл. Понимаешь, гостям по почте послано меню: раки бордолез, уха, седло баранье, салат писанли, котлеты дю-воляй, бомб глясэ,
кофе и выпивка. А на обратной стороне стишки:
„В день рождения жены
Гости все поражены“…
Нравится? Сам придумал.
Не сшиби фонарь.
Табардин. Что?
Хрустаков. Пить будешь?
Табардин. У тебя, кажется, крепкие папиросы.
Дай мне несколько штук.
Хрустаков (вынимает портсигар). Бери все. Никита, хороший ты все-таки человек, ей-богу. Дай-ка тебя обниму. (Трясет за плечи). Друзья мы с тобой, друзья. Друг друга уж не выдадим, а?
Табардин (с трудом). Нет, мы не друзья, Семен.
Хрустаков. Так. Вот что я придумал: выпьем. (Наливает).
Табардин. Да. Мне холодно.
Хрустаков. Кричат: июль, июль, а вечер, смотри, какой сырой.
Табардин. Семен, я уезжаю от вас навсегда».
Хрустаков. Понимаю. Нехорошо. Горько. Вообще… так как-то… Ты ее все-таки прости, овцу. Да ведь еще вернешься. Но задерживать не смею. Эх, грехи. Дашенька, выпей-ка и ты. Который годок-то стукнул? Двадцать семь? Старуха моя.
Даша (берет бокал). За твое здоровье, Никита.
Хрустаков. Да, за твое здоровье, Никита.
Эге, идут. Ну, я побежал. (Уходит).
Даша. Не люблю, когда жарко. Щекочет в носу, представляется, что вот человек беззащитен, обижен, начинает стареть, а я мучаю его. Все это неправда. Семен посильнее нас с тобой. Закован в такое добродушие, ничем не прошибешь. Ну, довольно. (Глядит на вино в бокале). Никита, тебе не кажется, что я сошла с ума?
Табардин. Мы оба, Даша, немного сошли с ума.
Даша. После вечерни мне стало вдруг так легко, так легко, точно я на пол-аршина над землей. Если выстрелить, то пуля пройдет сквозь грудь, как через облако. Говорят, когда человек умирает, душа его летит быстро, высоко. Так ей хочется наконец полетать…
(Показывает на закат). Побывать вон там, окунуться в небесные воды… А потом душа все же вернется к телу, хоть и мертвому… А если любишь другого человека больше, чем себя, больше всего, то душа вернется к нему. Он живет, а ты прислушиваешься к его
мыслям, он заснул, приляжешь около, и захочется, чтобы он почувствовал, как ты близко.
Табардин. Даша, ты должна отдать мне револьвер.
Ты не хочешь понять меня. Вчера слишком много всего свалилось, и я не выдержал, растерялся, назови, как хочешь. Точно толкнулся я и полетел куда-то, где все ново, где нет ни одной установленной меры.
Даша. Ты у меня под самым сердцем сейчас, такой родной. Я люблю тебя с тех пор, когда ты был совсем маленьким и пил молоко.
Табардин. Я бесконечно волнуюсь, думая о твоей жизни. Даша, я чувствую, как ты ускользаешь, как ты уходишь от меня. Я вынесу какие хочешь муки, только будь со мной навсегда. Прости.
Даша. Когда станешь старый старичок, — будешь ворчать всегда и зябнуть, тебя придется укутывать пледом. Зато на душе будет ясно и все страсти, все горечи отойдут, как дым… Как мне легко сейчас, Никита. (Показывает на грудь). Здесь точно бьется
пчелка, бьется и жалит.
Табардин (опускается перед ней на колени, обхватывает, припадает к ногам). Я не понимаю тебя. Люблю тебя. Тоска смертельная.
Даша. Встань. Зачем ты смущаешь меня?
Табардин. Даша, уедем.
Даша. Ты хочешь простить мой грех. Любить меня грязную, примириться. Неужели и тебе тоже все равно. Человек мой, Никита. Дай мне освободиться. Пусть страстью, пусть злобой, пусть гибелью, но я должна содрать с себя всю кору, всю грязь.
Табардин. О чьей смерти, о чьей смерти ты говоришь все время?
Даша. Ты знаешь.
Толстяк. «Раки бордолез»… Ам! «Уха, баранье седло, салат писанли»… Ого! Кофе, выпивка… Так. Увидим. (В задумчивости останавливается перед столом).
Даша покидает беседку. Табардин уходит в сад. Даша подходит к толстяку.
Даша. Вам очень хочется кушать?
Толстяк (вздрагивает, оборачивается). Дарья Дмитриевна, поздравляю, мамочка… (Прослезившись, целует руки). От души.
Даша. Кузьма Кузьмич, вам перцовки, рябиновой или простой?
Толстяк (бормочет). Я перекусил, признаться… Хотя, если перцовочки." Ну, а как супруг? Душевно вас всех люблю. Как здоровье ваше драгоценнейшее?
Даша (ведет его к закусочному столу). К водке нужен сэндвич не простой. Положу-ка я вам на гренок ломтик рябчика, кусочек помидора, тончайший скольчик луку, ветчины, икорки и все это накрою устрицей. Готовьте рот. Ну?
Толстяк. Удивительно.
Даша. Теперь сами видите, что стоило ко мне приходить.
Толстяк. Да, матыська моя. Ручку. Стоило, ей-богу стоило приходить. Ах, забавница! Ах, забавница. Ах, егоза Дмитриевна.
Хрустаков. Кузьма Кузьмич, сколько лет. Вот уж обрадовал.
Толстяк. Здравствуй, солнышко. (Целует, уходят в дом).
Даша (берет Шунькину за подбородок). Как мы живем, Раечка?
Шунькина. Плохо, душечка Дарья Дмитриевна. Поздравляю вас…
Даша. Замуж не собираетесь?
Шунькина. Ой, что вы.
Даша. Какая досада. А Семен к вам, знаете, очень неравнодушен последнее время.
Шунькина. Вы смеетесь надо мной, Семен Павлович такой милый.
Даша. Представьте себе, я с ним расхожусь.
Шунькина. Ай.
Даша. Нужно, чтобы его вторая жена была простая, домовитая, честная девушка.
Шунькина. Дарья Дмитриевна, душечка, полноте. Господи, что вы говорите. Я вас так люблю, так боготворю…
Белокопытов (Даше). Очень рад. Поздравляю… Искренно рад… (Целует руку).
Даша. Здравствуйте, Белокопытов.
Белокопытов. У вас тут, я вижу, фоль журнэ. Дьявольские эффекты. Красиво… красиво…
Белокопытов (Шунькиной томным голосом). Поухаживайте за мной.
Шунькина. Оставьте, пожалуйста, ваши приемы.
Белокопытов. Я давно собираюсь вас писать в малороссийском костюме на фоне золотых тыкв.
Шунькина. К чему эти намеки, не понимаю. (Смеется).
Хрустаков (появляясь на террасе). Весьма одолжили. Сколько лет, сколько зим. (Уводит гостей в дом).
Даша (вошедшей горничной). Принесите вазы, кувшины какие-нибудь, все равно…
Табардин. Я помогу тебе. (Наклоняется, срывает цветы). Что с тобой, Даша?
Даша. Сама не знаю. Вот еще табак и флоксы. Я сама не знаю, что делаю… Смеяться ли мне, или убежать?
Гимназист. Дарья Дмитриевна, позвольте поздравить вас со днем ангела, как говорится…
Даша. Вот первый человек, который угадал, что здесь происходит: день моего ангела. Как говорится, идите в дом.
Гимназист. Виноват. (Уходит в дом).
Даша. Мы сядем с тобой здесь и поставим цветы.
Маша, а эти на тот конец. И сейчас же несите еду. Скорее.
Табардин. Кружится голова, точно мы летим.
Даша. Под облака, Никита. Как журавли… Бедная, глупая птица…
Табардин. Нужно опомниться… Даша… Даша…
Даша (идет к дому, на ступеньках террасы останавливается). Мне страшно. (Медлит секунду, скрывается).
Заносский. А! Мое почтение,
Табардин. Вы?
Заносский. Я.
Табардин. Мне кажется, Константин Михайлович, вам не следовало приходить…
Заносский. А, пустяки. Свои люди. Ну, что, братец, счастлив?
Табардин. Я не н амерен затевать ссоры. Прошу вас уйти.
Заносский. Уйду, когда хочу. Мне хочется на вас глядеть. Лицо так и сияет. С мужем поладили?
Табардин (тихо). Уходите вон.
Заносский. Трубочист.
Табардин негромко вскрикивает, делает стремительное движение по направлению Заносского, но удерживается.
Заносский. Осторожнее, у меня кастет.
Табардин. Послушайте, Заносский, я не трус и вас ненавижу всем существом. Но тронуть, избить вас не могу. Вы понимаете?
Заносский (кашляя и смеясь). А где у тебя существо? Сладострастник. Мужчинка. Мухомор!
Табардин. Вы неприличны. Идемте в парк. Там объяснимся.
Заносский. Как ты смеешь со мной разговаривать? Ты знаешь, с кем говоришь? Мерзавец!
Табардин медленно поворачивается, по пути опирается на стул, ломает его, швыряет в клумбу. Заносский опускается к столу, подпирает голову, плечи его несколько раз сильно вздрагивают.
Заносский. Вы меня смертельно обидели.
Хрустаков. Тсс, одну минуту, я сделаю последний осмотр.
Податной инспектор (оглядываясь). Фу ты, ну ты.
Дама. Вчера играли до пяти утра, а в среду разошлись только в семь. Нынешнее лето поветрие на винт.
Податной инспектор. Винт выдуман ссыльными в дебрях Сибири, игра глубоко самобытная, можно ею гордиться.
Лохматый господин (супругу, с раздражением). Общественное движение назревает, я вам говорю. Просто вы, значит, не читаете газет.
Супруг. Пора, пора, конечно, что и говорить,
Супруга (супругу). Ваня, смотри, раки.
Супруг. Ишь ты.
Алпатов (приставу). Вы представитель полицейской власти, вы мне симпатичны, но я вас отрицаю в принципе.
Пристав. Точка зрения мне лично неприятная.
Люба. Ай, мое платье!
Белокопытов (подскакивая). Я хочу сидеть рядом с вами.
Люба. Молчите. Я на вас сердита.
Хрустаков. За столы! Рекомендую начать с того, что на зубах хрустит. Водка — вещь с самолюбием.
Заносский (Даше). Здравствуйте, красавица.
Даша (Табардину тихо). Никита, спаси меня.
Табардин. Он сейчас уйдет.
Хрустаков. Месье и медам, представьте, что вы попали в какую-нибудь такую альгамбру (дворец в Испании). Прошу за столы.
Даша (Заносскому). Вы все-таки пришли.
Заносский. Я получил приглашение. Вот. С подробнейшим описанием блюд и стишками. Для вас можно было сочинить стишки попикантнее. Во всяком случае, поздравляю вас, Дарья Дмитриевна. Перелом жизни и радужные огни. Будем праздновать.
Даша. Хорошо. Оставайтесь.
Хрустаков (подлетает к Заносскому). Драгоценнейший, не заметил тебя сразу. Извини хлопотуна. Очень рад.
Заносский. У тебя сегодня роскошно. Будем пить. (Садится к столу).
Хрустаков. Весьма счастлив. (Бежит к Даше, на ухо). Ради Бога, пожалей меня, все молчат, скандал.
Даша. Иди на свое место, Семен.
Толстяк. А я остался без дамы, Дарья Дмитриевна…
Супруга (супругу). Ваня, по-моему, будет скандал.
Супруг. Ну, матушка, садись. Какой там скандал?
Толстяк. Первую рюмочку за матушку Дарью Дмитриевну.
Шунькина (на Заносского). До чего интересный, бледный.
Пристав. С вашего позволения, я выпью.
Хрустаков (снимает с большой миски крышку, поднимается клуб пара). Месье и медам, внимание — раки. Эх, родные мои, нечего греха таить, все мы изнервничались за это лето. Колкости да капризы, особенно дамы. Придерутся, что нос у тебя туфлей, и пошла губерния. Язык — враг пищеварения. Загляните-ка в эту миску. Раки… Мамочки… Вот где жизнь.
Толстяк (ест). Хорошо. Ух! Горячо.
Пристав. За здоровье новорожденной.
Супруг. Не могу ли я попросить у вас перцу.
Податной инспектор. А все-таки русский человек прежде всего плут.
Заносский. Кто сказал плут? Великолепно — русский человек — плут и мерзавец… ха… ха…
Алпатов. Я наблюдал за это лето, как участились ссоры, уличное хулиганство, разрывы между близкими. Точно в воздухе носится смерч. Мы все на краю гибели. Более не осталось ни святого, ни прочного. (Толстяку). Вы не читали сегодняшних газет?
Колоссальные события.
Толстяк (поперхнувшись). Колоссальные… Да… Да… Колоссальные.
Алпатов. Мой вывод таков.
Даша (внезапно). Перестаньте… Молчите… Не выносимо.
Хрустаков. Даша, что с тобой? Она у меня большая чудачка. Представится ей какая-нибудь фантазия… (Смеется).
Пристав. Нервный век, господа. Из-за чепухи страдаем, а большого не видим.
Хрустаков (отчаянным голосом). Даша! Смотри! Порваны все цветы… Подлецы. Перепакощены все клумбы. Кто посмел здесь распорядиться?
Даша. Я.
Хрустаков. Какая жестокость… Ай… ай-ай. Погубить такую красоту.
Даша. Суди меня.
Заносский. Не только за это судить.
Пристав. Хорошенькая женщина всегда виновата.
Податной инспектор. Если ты женщина — значит, ты грешна. Откуда — не помню.
Даша. Судите меня все.
Заносский (громко захохотал). Судить ее. Каким судом? Расстрелять…
Даша. Судите все мои грехи. Я же клянусь говорить правду.
Хрустаков. А, будет тебе!.. Кому это интересно?
Гости. Слушаем, слушаем, Слушаем!
Заносский. Тише…
Даша. Зачем такие испуганные лица? (Обращаясь то к одному, то к другому гостю). Вам охоты нет волноваться? Вам страшно, что я скажу что-нибудь неприличное? Вам, может быть, стыдно за меня? Я не собираюсь оправдываться. Нет. Я в тысячу раз ужаснее, грешнее, чем вы все. Я хочу сделать вам больно, обидеть, чтобы у вас даже мысли не было простить меня. Понять и простить грешки, какой ужас! Нужно возненавидеть, осудить сначала, а слезы, любовь придут сами, как утешение. Вы, и вы, и вы тоже заплачете когда-нибудь горькими слезами. Пусть это будет сегодня. Зачем ждать, когда освобождение всегда с нами. Я по горло опротивела самой себе, а когда бабе тошно, надо бежать на улицу, голосить на весь народ, чтобы был срам и стыд и унижение… Только тогда, Господи, только тогда… Ведь настанет же минута, когда мы станем дороги друг другу, у всех заблестят слезы, и все в жизни покажется малым, жалким и милым! (Табардину). Дай мне вина.
Хрустаков. Даша, какую ты чепуху понесла.
Даша (мужу). Ты мой злейший враг. Ты был ко мне снисходителен. Прощал даже то, что за все семь лет ни часу не любила тебя. И замуж вышла за тебя только потому, что затомилась от нищеты, от скуки, безделья, от пустопорожних разговоров отца.
Алпатов. Ну, это прямо невыносимо слушать.
Даша. Таких женщин зовут одни м хлестким словом… Принимаю.
Хрустаков. Довольно. Замолчи. (Задохнувшись, прячет лицо в руки).
Даша. Семь лет душа моя гнила в безделье и трусости. От меня не было радости даже простой собачонке. Но зато как мнила о себе, с каким высокомерием глядела на женщин. Ты, Люба, росла чистенькой. С досады и скуки я постаралась тебя развратить.
Люба. Пусть она замолчит. Она сумасшедшая!
Табардин. Говори, говори, Даша, скорее.
Хрустаков. Господа, извиняюсь… Ужин кончен.
Даша. Подождите… Вот наша семья. Дружная, веселая, обыкновенная. Семья, как у всех. Семья с одним крошечным изъяном: если хоть раз сказать правду — взлетит на воздух весь дом… И ужаснее всех была я. Потому что любила, в бессонные ночи умирала от тоски по нем. (Указывает на Табардина). Боролась, не смела, лгала… И тогда все казалось мне пресным. Действительно, наслаждение — со всеми поссориться, лежать в праздности и чувствовать, как гниет душа, как идет от нее чад, сладкий, точно опиум. И, наконец, не стало силы больше. От ненависти, от отвращения — вот пошла к нему. (На Заносского). Вот к этому человеку… Поймите меня…
Табардин. Ох!
Заносский. Врешь! Я вытолкал эту женщину от себя пинками.
Хрустаков. Убью! Убью его!
Табардин. Никто не смеет…
Даша. Нет. Это сделаю я сама. Господи, прости меня.
Табардин (кидается к ней). Даша. Остановись…
Даша. Люблю тебя… Люблю больше жизни. Прощай.
Никита! Какой блеск. Откуда? Ракета? Смотри, смотри… Поднялась… Рассыпалась… (Бросает револьвер). Не могу. Мой любимый, мой единственный. Краса моя. Не могу… Прости.
Табардин. Идем, идем! (Гостям.) Пошли, пошли прочь.
Заносский (подняв револьвер). Послушайте… Это действительно тварь. Таких женщин надо бить, бить… Убивать. (Стреляет в неё).
Ох, Даша! Даша! Даша!
Табардин. Вы, вы, вы все с ума сошли. (Убегает вслед за Дашей).
Хрустаков. Остановите ее!..
Действие 4.
правитьДаша (оборачивается). Нет, подожди. (Бросает пеньюар на еще не убранную кровать и задвигает ее ширмой). Теперь можно. Войди, Никита.
Табардин (робко и нежно). С добрым утром.
Даша. С добрым утром.
Табардин. Ты хорошо спала?
Даша. Успела только раздеться и не помню, как легла на подушку.
Табардин. А я долго. не мог заснуть, сидел у окна и, знаешь, о чем думал? Завтра день, послезавтра, еще день, и так целая вечность… Как у тебя светло.
Даша. Ты остановился в гостинице?
Табардин. Да. От тебя видна вся Москва.
Даша. Кремль как на прянике отпечатан, посмотри.
Табардин. В самом деле
Даша. Я глядела на эти облака минут двадцать, и ни одно не сдвинулось с места. Сколько крыш за Москвой-рекой. А вот то — Воробьевы горы. Смотри — идет поезд.
Табардин. По Брянской дороге, из Киева.
Даша. С юга. Какой большой свет…
Табардин (берет ее руку). Даша, на всю жизнь.
Даша (смущенно, умоляющим голосом). Мы еще не пили кофе.
Табардин. Разве подано? Какой проворный лакей.
Даша. Садись на диван, Никита.
Табардин. Что?
Даша. Ты голоден?
Табардин. Не знаю, право. Не думал об этом.
Даша. Мы ничего не ели с вчерашнего дня.
Табардин. Да.
Даша. Не будем вспоминать, хорошо?
Табардин. Ты сама отчего не пьешь кофе?
Даша. Мне почему-то стало неловко есть, когда ты смотришь. (Смеется).
Табардин. Я отвернусь. Сегодня все утро какие-то крики на улицах.
Даша. Что-нибудь случилось?
Табардин. Не знаю. Я думаю — если бы меня спросили, где я сейчас, в Москве, в Нью-Йорке или на планете Марс, я бы затруднился в точности ответить.
Даша. Никита, как звали твою мать?
Табардин. Александра Юрьевна.
Я едва помню ее, но до сих пор часто вижу во сне. Она хотела, чтобы все были счастливы, и умерла в голодный год, девяносто первый.
Даша. Ты похож на мать?
Табардин. Глаза и рот.
Даша. А как звали отца?
Ну, конечно, Алексеем. Никита, как ты думаешь, что самое главное, для чего ты был маленьким, вырос и столько наделал бед?
Табардин. Раньше я думал, что призван что-то там сделать в науке. Гм. Что самое главное? Отчего у тебя мокрые волосы? Ты принимала ванну?
Даша. Душ.
Табардин. Так нужно закрыть окно.
Даша. Сиди.
Никита, милый.
Табардин. Ты совсем особенная. Новая. Точно девушка.
Даша. Вот выдумал…
Табардин. Что выдумал?
Даша. Какая же я девушка.
Табардин. Я хотел сказать, что ты на путешественницу похожа, откуда-нибудь из Америки. Непонятная, самостоятельная какая-то… аккуратненькая.
Даша. Ну вот — ложка упала.
Табардин. Знаешь что? Я схожу куплю арбуз.
Даша. В самом деле, купи арбуз. Только красный, навырез. (Останавливает его). Никита, мне страшно будет одной. Они придут. Они наверно придут.
Табардин. И пусть приходят. Я решил говорить напрямки. Что вы желаете? Чтобы не было скандала. Хорошо. Мы уезжаем. Вам скучно в одиночку ложиться спать, менять женатую жизнь на холостую? Старые привычки на новые? Очень жаль; очень жаль. И до свидания, вот порог. Никаких сантиментов
с этими людьми.
Даша (вздрагивает). Вчерашний день как сон. Во мне еще остался яд от вчерашнего.
Табардин. Не знаю — грех был вчера или нет, но мы точно вылетели из подвала, на свежий воздух, на солнце.
Даша (улыбаясь). Сегодняшний день тоже как сон, Никита. (У окна). Прищурься немного. Кружится голова.
Табардин. Гляжу. Да, кружится.
Даша. Точно мы мчимся с какой-то изумительной земли.
Табардин. Даша.
Даша. Что?
Табардин. Ты — моя жена. Мне хочется заплакать, когда гляжу на тебя, какая ты красивая. Даша, можно поцеловать руку?
Даша. Можно.
Табардин. Можно?
Даша. Можно.
Табардин. Ты не сердишься на меня. Не сердишься? (Целует ее).
Даша. Ах, Никита…
Конкордия. Здесь посторонние.
Табардин. Что вам угодно?
Конкордия (в дверь). Теперь можно войти?
Табардин. Что вам нужно от нас? Я спрашиваю.
Хрустаков. Вот где вы.
Люба. Никита. (Плачет).
Хрустаков (Даше). Я за тобой приехал.
Конкордия. Семен, сядь. Люба, садись и ты. Я буду говорить за всех. Прошу не перебивать.
Хрустаков. Да что же говорить. Дело ясное.
Конкордия. Я настояла на этом свидании и отвечаю за все последствия. Мы, слава Богу, люди культурные и в создавшемся тяжелом положении обойдемся без излишних эксцессов, не оскорбляя человеческого достоинства физической силой. Хотя, должна признаться, что мне многого стоило удержать сына от вспышки вполне законной энергии. Семен, дай спички. Итак… (Ломая спички, закуривает). Вчерашний скандал, очевидно заранее обдуманный, имел целью создать посредством широкой общественной огласки препятствие к возвращению этой особы в семью моего сына. Да. Общество возмущено чрезвычайно. Но не рутиной нашей мещанской семьи, как вы надеялись, и не страданиями этого человека. Люба, перестань сморкаться. Вашей неслыханной наглостью, милостивая государыня, общество возмущено до самых основ.
Хрустаков. Не так, мамаша, говорите.
Конкордия. Молчи. Мне важен принцип, а не салонные выражения. Женщина, которая жила на средства мужа, пользовалась его трудом, ела, пила и прочее, обязана чувствовать себя должником, если она честная женщина. (Затягивается папиросой, поправляет пенсне). Уплатите ваш долг — тогда вы свободны.
Хрустаков. Опять сбились, мамаша. Не в деньгах дело.
Люба (сморкаясь). Боже мой. Боже мой.
Конкордия. Либеральное общество вообще на стороне свободного брака. Мы боремся за право женщины. Но общество не может санкционировать хулиганства, разврата и разбойничьих инстинктов. Всего, из чего вы устроили себе свободный брак. Вы уничтожили на даче цветники, и окошко в спальной оказалось разбитым.
Хрустаков. Да ветер это разбил…
Конкордия. Все равно — акт хулиганства. Затем вы, на глазах у всех, вступили в связь с другом вашего мужа. Но ваш инстинкт требует новой жертвы. Вы хватаете первого попавшегося родственника и увозите его от семьи. Наконец — ваше вчерашнее поведение
направлено непосредственно к разрушению общества и семьи. Резюме — спросите у вашей совести. (Стоя наливает себе кофе).
Хрустаков. Разве можно так поступать, в самом деле? Если бы просто где-нибудь в лодке жили, тогда другое дело, не понравилось — ушла. А у нас дача своя, семья, знакомства, я по городским выборам хочу пойти. А у тебя что? Только одно настроение.
Какая ему цена? Химический процесс в мозгу. Выделяется кислота, вот и настроение. А ведь тут дом, люди, вещи…
Люба. Совершенно с тобой согласна. И, главное, мы должны подумать о нашей нравственности. У мужчин могут быть какие угодно приключения на стороне, но очаг — это святыня.
Конкордия (Даше). И ко всему, эти двое несчастных готовы вас простить. Что касается меня, я настаиваю передать дело широкому освещению печати.
Даша. Семен, тебе нужно понять хорошенько, что жены нет больше у тебя. Она исчезла, умерла, понял? Тебе казалось, что у тебя была жена.
Хрустаков. Как так «казалось»? Да ведь в церкви венчались. Закон был. Я даже через полицию тебя могу потребовать, если захочу. Вот какое дело.
Конкордия. Полиция. Семен, откуда у тебя эти понятия?
Хрустаков. А оттуда, что я муж. И мне надоело уговаривать ее бросить этого господина.
Табардин. Разговор кончен.
Хрустаков. Нет, не кончен.
Люба. Мы не уйдем.
Табардин. Нет, вы уйдете.
Хрустаков. Сам убирайся. (Кричит). Стреляться!
Табардин. А вот это дело.
Люба. Никита, Семен, умоляю. Я не могу. Я уйду.
Даша (Хрустакову). Если ты хочешь моей смерти — скажи. Если пришел убить меня — стреляй. Больше мне нечем заплатить тебе, ты понял. Но его ты не смеешь трогать.
Хрустаков. Мамаша, накапай пятнадцать капель, пузырёк в сумке. (Опираясь на стол). Развратники.
Люба (Табардину). Жестокий, жестокий человек. У меня живого места не осталось. Я состарилась за вчерашний день.
Конкордия. Принципиально вопрос решен.
Хрустаков. И вообще я отсюда не уйду. (Садится у двери).
Табардин (пожимая плечами). Бред. Кошмар какой-то. Даша, идем. Я не хочу, чтобы ты слушала их… мерзости.
Даша. Вы хотите меня насильно удержать за этой дверью. Смешные люди. (Хрустакову). Ты предлагаешь мне подлость, от твоих слов, от твоей усмешечки пропадает охота жить. Если ты нас убьешь, мы в то же мгновенье станем одной душой, одной любовью. Гляди. (На окно). Отсюда люди кажутся игрушечными, а дома коробочными, а здесь только пятый этаж. Каким же это все покажется ничтожным с той высоты, куда мы уйдем. Там будет только наша любовь. А теперешние муки и сложности, и пустяки пронесутся перед нами, как пыльный столб. Меня нельзя заставить, нельзя удержать. Я, по-вашему, безнравственная, без стыда и долга? Да. Вот моя жизнь, мой стыд, мое бессмертие. (Целует Табардину руки, он в смущении и волнении повторяет).
Табардин. Милая, милая, милая моя.
Люба. Оставайтесь, мамаша, если хотите, меня тошнит. (Брату). Пусти. (Быстро уходит).
Конкордия. Неслыханная история.
Хрустаков. Мама. Я больше не могу.
Конкордия. Подожди… Капли, капли выпей…
Алпатов. На автомобиле в двадцать три минуты… Несчастье! У меня обгорела борода. На даче пожар.
Хрустаков. Что?
Алпатов. На даче пожар, Семен Павлович.
Хрустаков. Моя дача горит.
Алпатов. Очевидно, залетели искры от фейерверка.
Хрустаков. Мамаша, вы понимаете что-нибудь? (Схватывается за голову). Дача горит. (Выходит).
Конкордия (нервно надевая перчатки). Если дача сгорит, мы станем опять интеллигентными людьми. Это вы, сударыня, внесли в нашу семью буржуазный дух. Во всяком случае, здесь я сделала, что могла. (Уходит).
Алпатов. Представьте себе картину. Они уехали утром в город, часов в семь, я продолжал спать и вдруг слышу — воняет. Открываю глаза — воняет дымом. Ну-с, как же вы здесь оба? Дашенька, могу тебя поздравить с новым счастьем. Любишь его, дурочка?
Даша. Папа, оставь нас одних.
Алпатов. Понимаю, фють, я старый воробей. (Расправляя бороду, хохочет). Я рад. Твоя бывшая семья мне не импонировала. Рад, рад за тебя. Ну-с. Уединяйтесь, уединяйтесь, а я здесь поблизости возьму комнатку. (Уходит).
Табардин. Даша, милая, ты совсем побледнела. Приляг. (Ведет ее к дивану). Ты дрожишь,
Даша. Мне холодно.
Табардин. А лоб мокрый. Когда-нибудь все равно нужно было с ними покончить. Зато вышло решительно.
Даша. Мне тяжело.
Табардин. И мне тяжело, очень. Но зачем ты так часто возвращаешься к смерти?
Ты точно все время стоишь на лезвии. Мы должны с тобой прожить много, много лет.
Даша. Знаю.
Табардин. Мы должны так жить, чтобы смерть пришла как вечер, как отдых. А теперь нужно забыть о смерти.
Даша. Знаю.
Табардин. Так что же с тобою?
Даша. Ах, не знаю.
Алпатов. Виноват. Вот так штука. По коридору ходит Константин Михайлович, взволнованный, совершенно взъерошенный. Что делать?
Даша (быстро поднимаясь). Позови. Скорей.
Никита, прошу тебя, уйди.
Табардин. Ты не боишься?
Даша. Нет; Никита, сделай это для меня, поди. (Указывает на дверь в другую комнату).
Табардин. Господь тебя храни, милая.
Даша. Пожалуйста.
Заносский. Я хочу знать, почему до сих пор меня не арестовали? Я спрашиваю. Я требую. (Оглядывается). Извиняюсь, я ворвался. Я сейчас уйду.
Даша. Вам ужасно тяжело, Константин Михайлович.
Заносский. Виноват. Я не могу спать. У меня нет силы, чтобы повеситься. Я пришел это вам сказать… Ну… И больше ничего.
Даша. Если бы вы могли знать, как я виновата перед вами, Константин Михайлович. Я ни перед кем не была так виновата. Но я не могу. Простите, простите меня, я слабая, отпустите меня, ради Бога.
Заносский. Вам жалко меня? Вы плачете? Перестаньте, что вы делаете. Мне ничего не нужно.
Даша. Я не могу, не могу, пока вы не простите меня, я не могу жить.
Никита, что ты? Куда? Не уходи.
Табардин. Я приду потом.
Даша. Не уходи.
Заносский. Я больной, одинокий человек. После ваших слов мне еще больнее, Дарья Дмитриевна, но я теперь могу… Я хочу сказать — теперь я пойду и засну… Во всяком случае, я теперь сделаю все, что хотите, для вас. (Подходит к Табардину).
Я, впрочем, старый дурак. (Убегает).
Даша. Никого не обижать. Буду жить, как мышь, тихо.
Табардин. Ты дивная, Даша. Ты обольстительный человек.
Даша. Когда вчера поднялась ракета — показалось, будто она вылетела у меня из груди. Точно душа взвилась, как огненный змей, рассыпалась и засияла. За что мне такое счастье? Разве я заслужила, Никита? Слушай, — знаешь, зачем нам счастье? Нам нужно
сделать что-то огромное… Ах, зачем я женщина!
Табардин. Какое счастье, что ты женщина.
Даша. Подожди. Если нужно будет умереть. Ты готов? Но не с жертвой, а радостно… Умереть за всех!
Табардин. Радость моя. Любовь моя.
Даша. Нас, обыкновенных людей, вдруг вознесло на такую высоту. Мы не будем лукавыми. Ну, что же ты?.. Господи, ты ничего не соображаешь.
Табардин. Я ничего не соображаю. Ты, ты в моих глазах, в моем мозгу, в крови. Ты говоришь, двигаешься, шумит твое платье… Я мучаюсь.
Даша (внезапно тихо). Ты мучаешься. Почему ты мучаешься?
Табардин. Даша… Даша… Я не могу сказать… Я люблю тебя… Пойми… пойми… пойми же ты, милая…
Даша. Что понять?
Даша (быстро подходит к Табардину, обнимает его шею, глядит в глаза). Никита, не сердись на меня, ты еще не знаешь, как я тебя люблю… Но пусть это будет не сейчас, не скоро. Будь терпелив. Мы сами почувствуем, когда станем достойны этого счастья. Будь
мужествен. Иначе мы опять вернемся в душны й м рак, откуда вырвались с такой мукой. Будь добрым… Пощади…
Табардин. Даша, мне трудно… Я задыхаюсь. Это выше сил.
Даша. Никита… Уйди… Уйди… Оставь меня одну… Ради нашей любви… Ради всего святого…
Уйди.
Любовь… Любовь… Спасите нас, силы небесные…
1916 г.
Написана весной 1916 года для Московского Драматического театра. Однако труппе она не понравилась. "А. Н. Толстой читал нам у себя дома «Ракету». Нам она не очень понравилась. Нашу оценку автор принял без малейшего неудовольствия ", — вспоминал артист М. С. Нароков. «Я вам напишу пьесу лучше этой», — сказал драматург. Впоследствии он утверждал, что неудачная, по его мнению, «Ракета» была разбегом для написания «Касатки». (Архив А. Н. Толстого.) Впервые поставлена в Петрограде, в театре Сабурова, 18 октября 1916 года. Спектакль не имел успеха. Театру не удалось передать драматическую напряженность пьесы, ощущение предгрозовой атмосферы, которым, по замыслу автора, должна быть пронизана «Ракета». Поставленный в чисто комедийном стиле, спектакль обнажил и подчеркнул недостатки этого произведения Толстого. «Ни Грановская в главной роли, ни режиссер Арбатов, ни роскошная постановка — не спасли пьесы», — писала в своих «Воспоминаниях» Н. В. Крандиевская-Толстая. (Архив А. Н. Толстого.) В начале 1917 года «Ракета» была показана на сцене Малого театра. Премьера состоялась 16 января. Толстой, находившийся в это время в Москве, ожидал ее с большим волнением.
«„Ракета“ провалится, я уверен», — писал он жене. Действительно, отзывы критики были резко отрицательными. Но у зрителей пьеса имела несомненный успех. Спектакль делал полные сборы, и демократически настроенная часть зрителей бурно аплодировала исполнительнице главной роли Е. Т. Жихаревой, горячо передававшей протест Даши против буржуазной морали, ее стремление к новой, чистой и радостной жизни. «… Вы так играли финал пьесы, что было ясно, что Даша, вся обращенная к будущему, уйдет в эту новую жизнь, как в революцию», — писал Жихаревой один из зрителей спектакля. Интересно, что в первоначальном неопубликованном варианте пьесы (Архив А. Н. Толстого) прямо говорилось о революционных настроениях героини.
«Никита, нам нужно сделать что-то огромное для людей, для всей России», — восклицала Даша в последнем акте.
«Если в России случится такое, для чего нам нужно умереть? Ты готов ? Но не так, чтобы с надрывом и жертвой, а радостно»… — спрашивала она.
Иным был финал пьесы:
«Даша. Ты слышишь музыку? Какие громкие трубы! Никита, я чувствую, что-то случилось. Что-то происходит сейчас с нами, со всеми людьми, точно рушится все старое и люди освобождаются от злых, дурных снов. Что это? Настает новая жизнь? Теперь ты знаешь, куда мы должны отдать все силы?
Табардин. Да.
(Архив А. Н. Толстого.)
В окончательной редакции пьесы призывы героини звучат менее определенно. Драматург почувствовал, что та Даша, которую он нарисовал в первых актах, еще не готова, не может быть готова к революционной борьбе, и ограничил протесты и стремления своих героев кругом моральных проблем. При этом Толстой старался сохранить в пьесе атмосферу предгрозья, предчувствие близкого перелома, которое зрители так ясно ощутили впоследствии в спектаклях Малого театра.
Впервые напечатана в книге «Комедии о любви» — в 10 томе Собрания сочинений А. Н. Толстого, «Книгоиздательство писателей в Москве», 1918. В последующие собрания сочинений не входила. Печатается по тексту книги «Комедии о любви».
Источники текста: Толстой А. Н. «Полное собрание сочинений в пятнадцати томах». Т. 10. М., «Гослитиздат», 1949 г. С. 203—254. Толстой А. Н. «Собрание сочинений в 10 томах». Том 9. С. 179—234, 756—757.