Август Стриндберг
правитьРабство египетское
правитьСтарый Амрам, столяр по черному дереву и шкатулочный мастер, жил на берегу реки в глиняной хижине, покрытой пальмовыми листьями. Там у него была жена и трое детей. Лицом он был желт и носил длинную бороду. Очень искусный в своем ремесле, резьбе по слоновой кости и твердому дереву, он служил при дворе фараона и потому работал также и во храмах.
Вот одним утром, в середине лета, он встал с постели перед самым восходом солнца, собрал в мешок свои инструменты и вышел из хижины. На пороге он остановился и, обратившись лицом к востоку, произнес тихую молитву. Затем он начал свое путешествие среди лавок рыбаков, всё время идя по черному, растрескавшемуся возвышению вдоль реки, на котором цапли и голуби отдыхали после утреннего завтрака.
Сосед его, рыбак Нефт, осматривал свои сети и клал карпов, хариусов и сомов в различные большие отделения лодки.
Амрам поклонился и, в знак дружбы, захотел сказать ему несколько слов:
— Нил перестал прибывать? — сказал он.
— Остановился на десяти локтях! Это значит — голод!
— Ты знаешь, Нефть, почему Нил может подняться только до пятнадцати локтей?
— Потому, что иначе мы бы потонули, — ответил бесхитростно рыбак.
— Да, понятно, а этого быть не должно. Итак, Нал имеет Владыку, который распоряжается уровнем воды, и Он, Который измерил свод небесный и создал землю, Он поставил воде предел; и этот предел, которого мы не видим, равен пятнадцати локтям. Потому что при большом наводнении в стране Ур, в Халдее, в стране наших предков, вода поднялась до пятнадцати локтей, ни больше, ни меньше. Да, Нефт, я говорю «мы», потому что ты из нашего народа, хотя говоришь на другом языке и поклоняешься чужим богам. Я желаю тебе доброго утра, очень хорошего утра, Нефт!
Он оставил пристыженного рыбака, пошел дальше и вошел в предместье, где начинались городские дома из нильского кирпича, и дерева.
Торговец меняла Елеазар только что открыл свою лавку в то время, как его слуга поливал улицу перед домом.
— Благодатное утро, брат Елеазар! — приветствовал его Амрам.
— Не могу этого сказать, — отвечал ворчливо купец. — Нил остановился и начинает убывать; плохие времена.
— За плохими временами следуют хорошие, это знал еще наш отец Авраам; и когда Иосиф, сын Иакова, предвидел семь скудных годов, он посоветовал фараону собрать в житницы…
— Может быть; но теперь это всё позабыто!
— Да, ты забыл также и обетование, которое Господь дал своему другу Аврааму…
— Это о стране Ханаан? Мы ждем ее четыреста лет, а теперь, вместо того, дети Авраама сделались рабами…
— Авраам верил и в хорошие, и в дурные дни, в радости и в страданиями ему это было зачтено, как добродетель.
— Вообще, я не верую, — перебил его Елеазар, но верю, что всё идет назад и что мне придется закрыть лавку, если будет неурожай…
Амрам печально пошел дальше и пришел на базар, где купил себе хлеб из проса, кусок угря и несколько луковиц…
Когда торговка взяла монету, она плюнула на нее; тогда Амрам, взявши сдачу, сделал то же самое.
— Ты плюешь на деньги, еврей? — просопела торговка.
— В какой земле живешь, тот и обычай блюдешь, — возразил Амрам.
— Нечистая собака, ты еще отвечаешь?
— Я отвечаю на речь а не на ругань.
Еврей пошел дальше, потому что начал собираться народ. Он встретил цирюльника Еноха, и они приветствовали друг друга знаком, который был изобретен их соплеменниками и означал: «мы верим в обетование, данное Аврааму, и ждем с надеждою и терпением».
Наконец Амрам достиг храмовой площади, прошел через аллею сфинксов и остановился перед маленькой дверью левого пилона. Он семь раз ударил в нее рукою; показался служитель, взял Амрама за руку и ввел его. Молодой жрец завязал ему глаза повязкою; и после того, как обыскали его мешок, столяра взяли за руку и ввели во храм. Вели по лестницам то вверх, то вниз, то совсем прямо. Обходили столбы; порою слышалось журчание воды. Пахло то. сыростью, то Фимиамом.
Наконец остановились, и с глаз Амрама сняли повязку. Он находился в маленькой комнате с разрисованными стенами, несколькими скамейками и шкафом. Роскошная резная дверь из черного дерева отделяла эту комнату от большого зала, который, с одной стороны, широкою лестницею соединялся с террасой, обращенной на восток.
Жрец оставил, Амрама одного, показав ему, что дверь следует исправить, и недвусмысленным жестом потребовав от него молчания и тайны.
Когда Амрам остался один и в первый раз очутился внутри священных стен, которые ему, как еврею, не могли внушать благоговения, он все-таки был охвачен каким-то ужасом перед всем таинственным, о чём слышал рассказы еще с юности. Чтобы освободиться от страха перед неизвестным, он решил удовлетворить свое любопытство, не считаясь с опасностью быть выгнанным, если встретит кого-нибудь.
Когда он пошел в большой зал, он взял для виду в руки тонкий рубанок.
Зал занимал громадное пространство: Посредине находился фонтан из розового гранита; среди водоема возвышался обелиск. Стены были разрисованы фигурами в однотонных красках, большею частью красной охрой, но также желтой и черной красками.
Он снял сандалии и пошел дальше, в галерею, в которой стояли гробы для мумий, прислоненные к стенам.
После этого он проник в помещение, под куполом, на своде которого были изображены большие созвездия северного неба. В средине, комнаты под ними стоял стол, а на нём лежало полушарие, покрытое чертежами, похожими на карты. У окна был еще стол, а на нём модель величайшей пирамиды, поставленная на землемерную доску с масштабом. Рядом стояла алидада, инструмент для измерения углов.
Тут не видно было выхода; но после некоторых поисков непосвященный нашел лестницу из дерева акации; она вела наверх, в угловую башню. Амрам шел по этой лестнице без конца, а когда выглянул в слуховое окно, то оказался всё еще на одной высоте с крышей залы с куполом. Он продолжал свое восхождение, и, когда, снова отсчитав сто ступеней, выглянул в слуховое окно, то находился на уровне чердака залы с куполом.
Тут отворилась дощатая дверь, и пожилой мужчина в полужреческой одежде встретил Амрама поклоном, как знакомого и ожидаемого начальника. Но когда он увидел чужого, то изумился, и оба долго осматривали друг друга, прежде чем смогли вымолвить хоть слово.
Амрам, который находился в невыгодном положении пойманного на запрещенном поступке, приступил к словесной борьбе.
— Рувим, разве ты не узнаешь меня? Твоего друга юности и родного тебе по обетованию?
— Амрам, муж Уохебеты, сын Кехата! Да, я знаю тебя!
— И ты — здесь? Уж тридцать лет, как ты пропал у меня из виду!
— А ты?
— Меня позвали починить дверь — вот и всё, но когда я остался один, то захотел осмотреться.
— А я — писцом при высшей школе…
— И приносишь жертвы чужим богам?
— Нет, Амрам, я не приношу жертв чужим богам и сохранил веру в обетование. Я вошел в этот дом, чтобы узнать тайны мудрецов и открыть изнутри ту крепость, которая держит Израиля в плену.
— Тайны? Почему самое высокое должно быть тайным?
— Потому что народ донимает только низкое.
— Ведь, вы сами не верите в тех животных, которых называете священными?
— Нет, это — только символы. Видимые знаки для наглядного объяснения невидимого. Мы, жрецы и ученые, поклоняемся только Единому, Сокрытому в его видимой форме: солнцу, которое дает и поддерживает жизнь. Помнишь, как в пору нашей юности фараон Аменофис IV силой уничтожил старых богов и почитание священных животных? Он двинулся из Фив, вниз по реке, проповедуя веру в Единого Бога. Знаешь ля, откуда он взял эту веру? От израильтян, которые, после женитьбы Иосифа на Ансет, дочери благородного жреца Она, размножились и вступали в брак даже с дочерьми фараонов. Но после смерти Аменофиса всё было снова восстановлено, столица опять перенесена в Фивы, и вытащены наружу старые боги, — всё ради народа.
— А вы продолжаете поклоняться Единому, Сокрытому, Вечному!
— Да, продолжаем.
— Так разве ваш бог не тот же, что Бог Авраама, Исаака и Иакова?
— Быть может, потому что ведь существует он Один!
— Это странно, но в таком случае почему вы преследуете евреев!
— Чужие народы обыкновенно не любят друг друга. Ты знаешь, что наш фараон только что ходил войною на сирийцев, народ Хетов?
В страну Ханаанскую и её окрестности, в страну отцов наших и обетования! Ты видишь: Господь Саваоф, наш Бог, посылает его, чтобы открыть путь нашему народу!
— Ты еще веришь в обетование?
— Так же твердо, как в то, что существует Господь! И мне сказано, что скоро придет время, когда мы покинем рабство и направился в страну обетованную.
Писец ничего не ответил, но его лицо выразило столько же сомнения в словах Амрама, сколько уверенности в том, что скоро произойдет нечто совсем другое.
Амрам, веру которого, не могли поколебать никакие объяснения, переменил тему и заговорил о другом, о безразличном.
— Вот удивительная лестница.
— Это — подъем, а не лестница.
Амрам бросил взгляд наверх, на потолок купола и нашел новый предмет для продолжения разговора; которого не хотел прекращать.
— Это — небо? — спросил он.
— Это — небо.
— И его тайны?
— Ах, тайны! Для каждого, кто их может понять, они доступны.
— Скажи их в кратких словах.
— Астрономия — не моя область, и я мало знаю о ней, но все-таки постараюсь ответить в кратких словах. Свод, который ты видишь, это — небо; доска, которая лежит там на столе, земля. Ну, мудрецы говорят так: вначале покоились рядом земля, «Сиби»; и небо, «Нуит». Это значит, они были едино. Но божество воздуха и солнечного света «Су» подняло небо и поставило его сводом над землей. Неподвижные созвездия, нам известные, являются поэтому как бы отпечатком, восковою печатью земли; и ученые, читая по звездам, могут исследовать и неизвестные страны нашей земли. Посмотри на созвездия, которые знаешь. На севере — Большая Медведица; на юге, в определенное время года Охотник (Орион) со своим четырехугольником из четырех звезд и с тремя в середине. Эти три звезды мы, евреи, называем Посохом Якова, а через верхнюю из них проходит небесный экватор, который соответствует земному экватору, где предполагаются истоки нашего Нила. Ну, ты знаешь также столь милое нам созвездие реки (Нила). Смотри как оно вытекает из созвездия Охотника (Ориона) и на небе делает столько же изгибов, как Нил, здесь, на земле. Итак, кто хочет знать сокрытые тайны земли, должен изучать их на небе, Наши ученые знают только страны, лежащие к востоку; но местности, расположенные на севере, под Большой Медведицей, нам незнакомы, как и страны; лежащие на закате солнца. Однако, кажется, что странам Медведицы предназначены великие задачи. Четыре и три — их числа, как и числа Охотника. Три — есть божественное с его свойствами; четыре — совершенство в возможности; три и четыре образуют чудесное число семь. Людям приносят жертвы в нечетном числе — три; а богам в четном числе-- четыре.
Вот, приблизительно то, что я мимоходом узнал о тайнах неба: Если, ты хочешь теперь узнать о некоторых соответствующих тайнах земли, то посмотрим на гробницы наших фараонов, которые кроме видимой цели быть гробами имеют еще тайное назначение, именно: хранить в цифрах и мерах то, что ученым удалось узнать о взаимных отношениях между «Сибу» и «Нуит».
Сначала вот что: гробница фараонов или пирамида зиждется на числах четыре и три. Основание — четыре, стороны три. Ведь это одна из тайн неба; Но основание большой пирамиды шириной в 365 священных локтя. Вот тебе и 365 дней большого года. А трехреберные грани пирамиды длиной в 186 больших локтей или в один стадий. Ты видишь тут, откуда взялась мера длины. Если ты умножишь ширину основания на число 500, которое равняется приблизительно двойной ширине в больших локтях, то получишь длину, которая равная 1/360 всего круга, по которому проходит солнце в течение года. Тут 360 дней маленького года. Эта длина соответствует четырем минутам времени, и жители страны, которая на один градус западнее нашей, видят восход солнца на четыре минуты позже, чем мы… Больше ничего не знаю о числах и мерах! Если ты хочешь узнать дальнейшее, например, почему стороны пирамиды имеют наклон в 51 градусов, то спроси у астрономов. Напротив того, лестница в комнату с гробницей образует угол в 27 градусов: он соответствует разнице между наклоном небесной и земной оси.
Амрам слушал с особым вниманием объяснения ученого писца о могилах фараонов и, когда Рувим называл числа, он прислушивался и закрывал глаза, будто хотел что-то точно запомнить. Наконец, он вмешался и заговорил сам.
— Ты упомянул напоследок о 27 градусах. Хорошо! Эго — наклон не небесной оси, но центра, млечного пути, который может быть и есть истинная небесная ось и проходит на 27 градусов севернее экватора, тогда, как наклон земной оси к орбите равен 23 градусам. Но ты забыл третью пирамиду, царя Менкеры, основание которой имеет в ширину 107 больших локтей. Это число 107 можно найти три или пять раз во вселенной, потому что между солнцем, и землей 107 раз может поместиться солнце, 107 — это расстояние и планеты Венеры от солнца; 107 — и расстояние Юпитера от солнца, выраженное в единицах или в их множественности.
Рувим смутился. — Что? Откуда это у тебя? Держишь меня здесь и дурачишь! Где ты этому выучился?
— У наших старейшин и мудрецов, которые сохранили память о родине, земле Ур в Халдее. Вы презираете Ассирию, мужи египетские, ибо полагаете Нил средоточием земли. Но в бесконечности есть много средоточий. За Ассирией, у Евфрата и Тигра, лежит другая страна на другой реке, и эта страна называется Семиречье, потому что её реки вливаются в море семью рукавами, как и Нил.
— Нил имеет 7 рукавов. Ты прав как семисвечник, который обозначает свет земли, долженствующий светить каждой стране, где река раздробляется, чтобы впасть в океан. Реки, видишь ли, кровеносные сосуды земли, и, как эти сосуды, они несут попеременно голубую и красную кровь. Так наша страна имеет свой голубой и свой кроваво-красный Нил. Голубой ядовит, как темная кровь, а красный плодоносен и живителен, как красная кровь. Так всё созданное имеет себе соответствие вверху на небе, и внизу на земле, потому что с эо — ино и Тор сего Един, один и тот же!
Рувим молчал и слушал.
— Говори дальше! — сказал он наконец.
Амрам продолжал так: — Гробницы фараонов тоже выросли из земли, на которой находятся. Первая или большая пирамида создана по подобию соли, когда она сгущается от солнечного жара. Если б ты мог посмотреть сквозь каплю росы на обломок каменной соли, то нашел бы, что он состоит из бесчисленного множества четырёхугольных камешков, как и большая пирамида. Но если сгустишь в камень квасцовый щелок, ты увидишь целое поле пирамид. Квасцы, это — соль глины. Вот — тебе соль земли и соль моря! А есть еще род пирамид, верхушки которых стесаны. Это — первоначальная форма серы, когда она делается из извести. Итак, мы имеем воду, землю и известь с её кремнем. А есть еще третий род пирамид, у которых стесаны углы, и они походят на сгущенный кремень или на горный кристалл. Вот тебе и горная почва. При более тщательном исследовании нильского ила можно найти все эти формы и вещества: глину, соль, серу и кремень. Поэтому Нил есть кровь земли, а горы — её мясо, но не кости.
Рувим, который теперь назывался Фатером, смотрел на Амрама с ужасам и восхищением; и только тогда, когда тот замолчал, он снова открыл рот.
— Ты — не столяр и шкатулочный мастер. Ты — не Амрам!
Я — воистину столяр и шкатулочный мастер, Но принадлежу и к священству Израиля. Я — сын Кехада, сына Левия, сына Якова, сына Исаакова, сына Авраамова. Я-- левит и супруг Иохебеты. Мириам и Аарон мои родившиеся дети, не родившегося я ожидаю. Теперь возвращаюсь к моей работе; проводи меня!
Фатер пошел вперед, но избрал не тот путь, которым пришел Амрам.
Когда они проходили мимо открытой двери, которая вела в большой зал с книжными полками, Амрам с любопытством остановился и хотел войти, чтобы посмотреть на это множество книг. Но Фатер удержал его за платье.
— Не входи туда! Там всё засады и западни! Хранитель книг сидит спрятанным в середине зала и жадно стережет сокровища. Он велел застлать пол сухими ивовыми ветвями, которые скрипят, как только вступишь на них. Он слышит, когда кто-нибудь пробирается, и подстерегает, не прельскользнет ли к запрещенным книгам какой-нибудь писец. Он волшебник! Он услышал нас и — нас ощупывает! Ты разве не чувствуешь, как холодный змеиный язык касается твоей щеки, твоего лба, твоего века?
И в самом деле — это он, который протянул пальцы своей души, как мы протягиваем руки! Но теперь я отрезку его щупальца, которыми он хочет обыскать.
Он взял нож и махнул им по воздуху.
Амрам ощутил теплоту и в тот же момент увидел большую ехидну, которая вилась на полу в предсмертной судороге.
— Вы тут занимаетесь чернокнижием? — сказал он.
— Разве ты этого не знал? Я этого не ожидал!
В ту же минуту расступилась стена и обнаружилась другая, сырая, состоящая из нильского ила, где перевивались крокодилы и змеи, тогда как бегемот угрожающе топал передними ногами.
Амрам испугался, но Фатер вынул амулет в форме скарабея и, держа его перед собою как щит, он прошел среди чудовищ, которые растаяли как дым, Амрам же последовал за ним.
— Только отводит глаза этот чернокнижник! — сказал Фатер.
Он помахал рукой, и всё зрелище исчезло.
Теперь они снова стояли в первом зале и, показывая на ниломер, Амрам сказал:
— Голод!
— Без сомнения! Потому надо заткнуть все лишние рты…
— Что?..
Фатер проговорился и заметил это.
— Я хочу сказать, — продолжал он, — что фараон должен озаботиться насчет запасов хлеба.
— Теперь ему пригодился бы второй Иосиф.
— К чему? — перебил Фатер, горячее, чем хотел.
— Разве ты не знаешь, что Иосиф, сын Иакова, сделал египтян рабами фараона? Ваши хартии и наши хартии рассказывают, что он взял у крестьян их землю в залог за помощь во время семи голодных лет и что с тех пор один только фараон стал владетелем всей земли египетской.
— Ты не Рувим, ты Фатер — египтянин, потому что, если бы ты был от Израиля, то не говорил бы так. Наши пути расходятся. Я иду к своему делу!
Амрам принялся за работу, а Фатер скользнул в тень столбов и исчез. Но Амрам видел по его сгорбленной спине, что он носится со злыми замыслами.
Когда Аирам вечером пришел домой, то узнал, что жена его родила мальчика. Он был, какими вообще бывают здоровые дети, только не кричал; после купанья его завернули в льняные одежды и положили в самый темный угол хижины.
Перед восходом солнца на следующее утро Амрам снова пошел на работу в храм Солнца и с завязанными глазами был введен в комнату, где его и оставили, однако, без всяких советов и предупреждений касательно его поведения.
Эта беспечность показалась ему равнодушием и ясно указывала на общую распущенность служителей храма. Поэтому он снова пошел в колонную залу и, посмотрев с беспокойством на ниломер, увидел, как упала вода. Итак, никакой надежды на те пятнадцать локтей, которых требовала земля для урожая.
Пройдя далее, он вышел на восточную террасу и попал в открытую колоннаду. Но прежде чем двинуться и пойти дальше, он принял меру предосторожности: стал кидать маленькие кусочки папируса, чтобы по ним найти дорогу назад.
Он шел по дворам, узким как колодцы; но остерегался лестниц; ему пошел впрок вчерашний опыт. Наконец он очутился в лесу из колонн, из которых каждая заканчивалась на вершине изображением бутона лотоса; и когда он прислушался, то сверху, с крыши до него донеслось будто тихое пенье детских голосов. Приложив ухо к одному из столбов, он услышал звуки, более громкие, точно от цитры и арфы. Он знал, что их производило солнце, которое уже согрело камни крыши и только теперь восходило.
Он сделал несколько шагов вперед, и вдруг открылась терраса с жертвенником. С террасы к реке вела лестница со сфинксами, и видна была вся долина, ограниченная на востоке цепью гор вдоль Красного моря.
У жертвенника стоял жрец в белой льняной одежде с пурпурными каймами. Он поднял руки к небу и стоял неподвижно. Руки были, совершенно белыми, так как вся кровь отлила к плечам, а лицо старика, казалось, напрягалось от силы, которую он получал сверху через руки. По временам его тело вздрагивало, как-будто сквозь, него пробегали огненные токи. Он молчал и смотрел на восток.
Вот выдвинулся блестящий край солнечного диска из-за гребня гор, и белые руки жреца сделались прозрачными, розово-красными, как и лицо. Он открыл, рот и сказал:
— Бог — Солнце, владыка блестящих лучей, будь благословен утром, когда, ты восходишь, и вечером, когда ты заходишь; я призываю тебя, Властитель вечности, Солнце обоих горизонтов, Творец, который сам сотворив себя! Все боги громко, ликуют, когда они видят тебя, Даря неба; я становлюсь снова юн, когда я вижу твою красоту. Слава тебе, когда ты идешь в страну жизни, ты, Отец богов!
Он замолчал и, продолжая стоять, протянул руки к солнцу, как бы впитывая его тепло.
Тут, в лесу колонн послышалось звякание оружие, которое сейчас же замерло, и сразу после этого показался статный: мужчина без бороды, одетый в золото и пурпур. Его походка была, бесшумна, как у пантеры, и казалось, что он плывет над полом; пол отражал его образ, который следовал за ним, — точно светлая тень, по. которой он шел.
Когда он вышел на террасу, солнце дало ему темную исполинскую тень, которая легла за ним как ковер.
— Уже на молитве, ты, мудрейший из мудрых! — приветствовал фараон верховного жреца.
— Мой господин меня позвал, и твой слуга повиновался. Мой господин вернулся в свою страну после долгого, и славного, победоносного похода в далекие, чужие страны. Твой слуга бьет челом фараону!
Фараон сел на трон, обратившись лицом к восходящему, солнцу, и начал говорить, как человек, желающий привести свои мысли в порядок.
— Мои колесницы промчались по красной земле сирийцев; мои кони ступали по военным дорогам Вавилона и Ниневии; я пересек Евфрат и Тигр и прошел по стране между этими двумя реками; я подошел к стране пяти рек и видел издали Семиречье, где начинается страна шелка, которая тянется до восхода солнца; я возвратился обратно и направил свои шаги к северу, Скифию и Колхиду. Куда я ни приходил, я слышал ропот и видел движение. Народы пробудились; в храмах предсказывают возвращение богов, потому что люди были оставлены одни, чтобы заботиться о своих делах и направлять свои судьбы; по они плохо заботились и дурно направляли. Справедливостью сделалась несправедливость И правдой ложь; вся земля вздыхает об избавлении. Наконец молитвы достигли престола, престола Всемилосердного, И теперь возвещают мудрые, кроткие, святые на всех языках радостную весть: боги возвращаются. Приходят снова, чтобы помочь человечеству привести в порядок запутанное, чтобы дать законы и оградить справедливость! Эту весть я приношу как победную добычу, и ты, мудрейший из мудрых, прими ее прежде всех от твоего господина.
— Ты слышишь, о, повелитель-фараон, всё, что говорится по всему свету; твое око смотрит дальше, чем звезды на небе, видит глубже, чем око солнца!
— И все-таки то, что боги дали мне услышать во сне, ухо мое приняло, а разум не понял. Объясни мне сон!
— Скажи его, повелитель!
— Я ничего не видел, но слышал голос, когда сон угасил свет очей моих. Он говорил в темноте и сказал: «Красная земля распространится по всем странам мира, а черная исчезнет как песок в море».
— Нетрудно истолковать сон моего повелителя, но он не обещает ничего доброго.
— Объясни его!
— Хорошо! Красная земля это Сирия, ты знаешь, господин! Сирия, где живет презренный народ Хетов, есть наследственная страна евреев — Ханаан; черная земля, земля Нила — Египет, есть твоя страна, повелитель!
— Опять евреи, всегда евреи! Прошли столетия с тех пор, как этот парод пришел в нашу страну; они размножились, не беспокоя нас. Я не люблю их, но не питаю к ним вражды. Теперь же я их боюсь. Трудиться пришлось им, в конце концов, больше всех, но они не ропщут; они терпеливы, как-будто ждут чего-то неизбежного, что непременно будет.
— Отпусти их, повелитель!
— Нет, тогда они уйдут и устроят себе собственное царство!
— Отпусти их!
— Нет, я хочу истребить их!
— Отпусти их!
— Непременно истреблю их!
— А как же сон, повелитель!
— Я его толкую, как предостережение и напоминание…
— А не как предсказание неизбежно грядущего?
— Нет, как напоминание и предостережение.
— Не трогай этого народа, повелитель, потому что их Бог сильнее, наших.
— Их Бог — Бог Халдеев. Пусть же сразятся наши боги! Я сказал, а ты слышал. Я ничего не прибавлю и ничего не возьму назад.
— Повелитель, ты видишь солнце на небе и веришь, что оно светит всем народам. Разве ты не веришь, что на небе Единый Владыка правит судьбами всех народов?
— Так должно быть! Но над этой страной Владыка неба поставил правителем меня, и вот я управляю!
— Ты управляешь, повелитель, но не господствуешь над погодой и ветром; ты не можешь поднять уровень нильской воды ни на один палец и не можешь воспрепятствовать тому, что в нынешнем году опять будет неурожай.
— Неурожай? Что говорит водомер?
Повелитель, солнце вступило в Созвездие Весов, и вода уже убывает. Это голод!
— В таком случае я истреблю все бесполезные и чужие рты, которые отнимают у населения хлеб. Я уничтожу евреев.
— Отпусти их на свободу, государь!
— Я призову повивальных бабок и велю умертвить.
Солнце поднялось, и колоннада уже не звучала: в ней стало тихо. Послушав мгновение, Амрам заметил ту особую тишину, какая создается, когда дети, сделавши что-нибудь запрещенное, подслушивают и не хотят себя выдать. Он чувствовал; что кто-то находится вблизи и что этот кто-то хочет остаться скрытым, но направляет свое внимание на него, Амрама.
Чтобы узнать наверное, Амрам пошел в ту сторону, где была самая глубокая тишина. И вот, за столбом стоял Фатер, который не выказал ни малейшего смущения, а только показал свою ладонь, на которой лежали все куски папируса, рассыпанные Амрамом.
— Не следует бросать кусочков на пол, — сказал Фатер с непередаваемой усмешкой. — Да, не гневайся, я хочу тебе только добра. Ибо теперь ты последуешь за мной, а не вернешься к работе, которая была только западней, так как злоумышляют на твою жизнь. Тебе следует возвратиться в дом свой и позаботиться о своем новорожденном младенце, чтобы его не погубили. Ты видишь, что Рувим-Фатер — настоящий израильтянин, хотя ты не хотел верить этому!
Амрам последовал за ним, вышел вон и пошел домой.
Иохебета ходила взад и вперед по саду фараонову и поливала тыквы. Она ходила с ведром между воротами к реке и грядой тыкв. Иногда же выходила за ворота и некоторое время отсутствовала. Дочь её, Мириам, прикрепляла виноградные лозы к садовой. стене, но, казалось, её внимание было направлено преимущественно на главный ход, который вел к летнему дворцу царевен. В то время как руки исполняли работу, её голова поворачивалась туда и сюда между воротами к реке и главным ходом, как листья пальмы, когда по ним пробегает ветер.
Когда мать замешкалась, она пошла от стены к воротам, вниз, по низкому берегу, где слабый южный ветер качал тростник. Каменный дрозд из пустыни сидел на береговом камне, махал хвостом и трепетал крыльями, как-будто хотел показать то, что открыл; он кричал и гоготал о чем-то необыкновенном в тростнике. Высоко в воздухе парил коршун, описывая спираль и нагнувши голову к земле, точно высматривая там что-то. Мириам нарвала почек лотоса и бросила ими в дрозда, который отлетел подальше, но клювом всё еще указывал на тростник.
Девушка подобрала платье и влезла в воду; она увидела, что мать стоит в лесу из папирусов, полузакрытая ими и, нагнувшись над тростниковой корзинкой, кормит левою грудью маленького ребенка.
— Мать, — зашептала Мириам, — приближается дочь фараона. Она идет купаться к реке.
— Господи, Боже Израиля, сжалься над моим ребенком.
— Если ты уже напоила мальчика, то спеши, идем!
Мать сводом нагнулась над ребенком; её волосы свисли точно полог, и две слезы упали из её глаз на протянутые руки младенца. Потом мать, поднялась, сунула в рот ребенку сладкий финик, тихо закрыла крышку корзины, пробормотала молитву и вышла из воды.
Слабый ветер с суши закачал тростник, и вода подернулась рябью.
— Корзина плывет, — сказала она, — но река течет красная от крови и густая Как сливки! Господи, Боже Израиля, помилуй пас!
— Он помилует, — отвечала Мириам, — как он помиловал отца нашего Авраама, который получил обетование за то, что повиновался и верил: «семенем твоим благословятся все народы».
— А теперь он убивает всех новорожденных.
— Твоего сына — нет!
— Еще нет!
— Молись и надейся!
— О чём? На что? Чтобы его не пожрали речные чудовища, не поглотили волны реки, чтобы палачи фараоновы его не убили! Вот так надежда!
— Есть у нас еще обетование и оно живет: «семя твое одолеет врата вражеские.»
— К тому же Амрам, твой отец, убежал…
— В Рамзес и Питон, где наш народ отбывает барщину на постройках; он пошел туда, чтобы предостеречь и напомнить! Он хорошо сделал. Тише, подходит дочь фараона!
— Не может же она купаться в крови нашего ребенка.
— Она все-таки подходит! Но она друг бедных евреев, не бойся!
— Она дочь своего отца.
— Египтяне нам двоюродные братья, потомки Хама а мы Симовы! Сим и Хам были братья!
— Но Хам был изгнан своим отцом Ноем, и Ханаан был сыном Хама.
— Но Ной сказал: — Да будет благословен Господь Бог Сима, и Ханаан да будет ему рабом. Ты слышала? Сим получил обетование, а мы — потомки Сима.
— Господь Саваоф, помоги нам. Корзину гонит ветром! Её гонит к купальне, и ястреб там, вверху, в воздухе…
— Это коршун, мать!
Иохеба бегала по берегу как покинутая собака; она била себя в грудь и плакала крупными тяжелыми слезами.
Послышался голос и шаги. — Дочь фараона около нас! — Господь, Бог Израиля, над нами!
Обе женщины спрятались в тростник, а в воротах к реке показалась дочь фараона со своими рабынями. Она вступила на мост к купальне которая была сделана в виде палатки из крашеной верблюжьей шерсти и удерживались сваями, вбитыми во дно реки.
Но корзину пригнало к мосту, и она возбудила любопытство царевны. Она остановилась и ждала. Иохебета и Мириам из-за ветра не могли слышать, что Она говорила, но видели по её спокойным движениям, что она ждет развлечения от странного дара реки.
Вот она послала рабыню на берег. Та побежала и сломала длинную тростинку, которую подала своей госпоже; Последняя начала ловить корзину и вытащила ее на мост. Она наклонилась, упала на колени! Вот она открыла крышку. Иохебета увидела две маленьких ручки, торчавшие кверху. Царевна громко рассмеялась и обратилась к женщинам. Она сказала что-то, выражавшее радость; а затем подняла ребёнка, который тотчас прижался к ее девственной груди и стал ощупывать белую рубашку. Тогда царевна поцеловала ребенка и прижала его к груди, потом встала и повернулась к берегу.
Мириам, которая теперь потеряла всякий страх, выступила вперед и бросилась ниц.
— Видишь, Мириам, я нашла ребеночка, — сказала царевна, которая звалась Теммон. — Мне дал его Нил, и поэтому он — дитя богов. Теперь ты должна достать кормилицу.
— Где же мне ее взять, милостивая госпожа?
— Ищи! Но до вечера изволь найти. Не забудь, что этот ребенок — мой: ведь я вынула его из воды. Я уже дала ему имя: он должен называться Моисеем. И воспитаю его так, чтобы он стал человеком нам по душе. Иди с миром и найди мне кормилицу!
Дочь фараона пошла с ребенком во дворец, а Мириам нашла свою мать в камыше, где та слышала, что говорила и решила дочь фараона.
— Мать, дочь фараона воспитает сына Амрама и Иохебеты. Дети Хама будут служить детям Сима. Хвала Господу, Богу Сима! Теперь ты веришь в обетование, мать?
— Теперь верю и восхваляю Господа за Его великое милосердие.
Текст издания: А. Стринберг. Полное собрание сочинений. Том 12. Исторические миниатюры. — Издание В. М. Саблина, Москва — 1911.