Н. В. Успенский править
Работница править
Успенский Н. В. Издалека и вблизи: Избр. повести и рассказы / Сост., вступ. ст. и примеч. С. И. Чупринина. — М.: Сов. Россия, 1986. (Сел. б-ка Нечерноземья).
В одно утро доложили приказчику, что пришла баба, Аксинья, наниматься в работницы. Аксинья была вдова. Все считали ее за глупую, тем не менее по всему околотку было известно, что у приказчика была работа трудная, что от него сбегало в год по крайней мере семь работниц. Приказчик и его жена, сознаваясь в этом, давно желали нанять себе известную своею способностью к черной работе и железным терпением Аксинью. Надобно заметить, что всякий, кто только нанимал ее в работницы, старался ей дать не более пяти рублей в год и доказать, что для нее гораздо лучше получить когда-нибудь от хозяина серьги или кусок мыла, нежели гнаться за денежной платой. Аксинья сидела в кухне; подле ее стоял ее маленький разутый сын Петька. Аксинья была обута в одни онучи.
В кухню вошел приказчик с женою и четырьмя своими дочерьми — от двенадцати до восьмнадцати лет.
— Здравствуй, Аксинья! — заговорила приказчица, — как ты себе, девушка, поживаешь?
Приказчица была женщина опытная, и потому она сама взялась нанимать бабу, сказав прежде мужу, у которого был вспыльчивый характер, чтоб он не вмешивался в ее разговор.
— Живу помаленьку, — сказала Аксинья.
— Мальчик-то твой?
— Мой…
— Ничего, — проговорила приказчица, — вырастет — помогать будет… Алёна!.. поди принеси ему гостинчика…
Одна из дочерей приказчика полезла к себе в карман за подсолнечниками.
— Ну, что же, Аксинья?.. наймись к нам в работницы, — начала приказчица.
— С чего же… без работы миновать нельзя, — сказала Аксинья…
— Нельзя… нельзя, моя милая, — без работы никак нельзя… даром хлеба не добудешь…
— Правда, — вздохнувши, сказала Аксинья, — не добудешь; ноне, поди-ко, хлеб-то какой…
После долгих увещаний приказчица выгодно наняла Аксинью и собрала ей поесть.
— Баба сносная! — говорил приказчик, пришедши с женою в горницу, — нам такую и надо; только тем нехороша: часто ворчит и ругается.
— Ничего! лишь бы работала, — возразила приказчица.
Действительно, Аксинья любила ворчать. Всю свою жизнь претерпевая оскорбления, нужды, невыносимые работы, она привыкла употреблять слова: «Святочный, пострел, тряс тебя убей» и пр. Но эти ругательства никогда почти не относились к людям, а всегда к животным, с которыми она постоянно имела дело, или к неодушевленным предметам, например к корыту и т. д. Больше всего она любила говорить с животными.
— Что ты думаешь об себе? — например, кричала она на корову в закуте, — или ты барыня?
Прошло более недели с тех пор, как нанялась Аксинья.
Было раннее осеннее утро. На дворе стадо цыплят с писком рвалось в сени, в которых спала теща приказчика, Ермолаевна. Она поправила на своей голове повойник и впустила к себе цыплят, которые вскоре принялись завтракать, шныряя под ее ногами; Ермолаевна пришла в избу, позевала и, глядя на печь, сказала:
— Аксинья! Антон!.. пора вставать. На печке послышался голос:
— Господи Иисусе Христе!..
Часов в восемь шел сильный дождь. В кухне приказчика топилась печь; громыхали дрова, трещала лучина, дым от самовара наполнял всю кухню.
Приказчица, ее мать и дочери, работник с работницей — все были в хлопотах.
— Что ты стоишь? — говорила хозяйка дочери, вооружившись ухватом, — поди скорее, неси муку… Алена! постой, возьми ключ да захвати круп.
— Бабушка!.. — кричала в сенях одна из девиц, — подите возьмите нож да поскоблите баранью голову.
— Сколько я говорю, не бросайте на пол тряпиц, — продолжала приказчица, — что за неряхи?.. Антон! отсеки кость! Маша! позови мне Аксинью да скажи, чтобы накормила цыплят.
— Антон!.. — говорит Ермолаевна, — беги к земчихе, попроси у ней жаровню… скорей!..
— Антон!.. — кричит из сеней сам приказчик.
— Цып, цып, цып, — раздается голос в сенях.
— Аксинья! вынимай чугун с кипятком… возьми тряпку… да что ты делаешь?.. Саша!.. поди сюда!
— Самовар ушел!.. — кричит кто-то.
— Выгоньте цыплят-то: в печку залетят… Шше! провал вас возьми… Шше, шше…
Приказчик стоит с трубкой в зубах среди сеней и кричит:
— У меня никогда порядку нет: сколько одров держу, а покоя не вижу. Аксюха!.. аль ты угорела, — свиней пускаешь в сени?.. ты еще в избу загони. Ваше дело только лопать!..
— Аксинья! принеси дров… да ступай замеси свиньям.
— Анна Дементьевна! жаровни нету, сами, говорит, нуждаемся.
— Выгоньте собаку! прочь! святочный тебя уколоти!
— Чух! — раздается голос на дворе, — улё, улё! ах провал вас расстреляй!
— Аксинья! отдели ты коров в сени, да одну кормную свинью.
Аксинья с палкой в руках зовет в сени коров; на дворе стоит топь страшная и раздается блеяние овец и визг свиней.
— Куда? куда? — кричит Аксинья, замахиваясь палкой на свиней, — куда вас буревая несет?
В это время в сени врываются овцы, свиньи, коровы и даже лошади.
— Прочь пошли! Про-о-о-чь! чу-у-ш!
Работница начинает бить палкой кого ни попало и выгоняет всю скотину.
— Алена! да вели Аксинье поманить коров-то хлебом, а свиней бить палкой.
Аксинья стоит на дворе по колени в навозе, оглушенная визгом и ревом животных.
— Аксинья!
— Аксинья! помани коров-то…
— Улё! идолы! чушь! про-очь, святочные!
Стадо свиней поддевает Аксинью, и она падает в грязь и кричит, отмахиваясь палкой:
— Прочь, караул!
— Плачу деньги, хлебом кормлю, а толку нет, — продолжал приказчик, — каждый божий день шум, гам, словно ярмарка или торговая баня: ни в одном доме того нет; у людей делается все тихо, скромно… а у нас друг друга с ног собьют.
— Антон! поди хоть ты вынеси самовар.
В избе жара невыносимая, все бегают с потными и красными лицами.
— Алена! Анна! — кричит хозяйка, — подавайте капусту, чаиельник принеси… будет вам огрызаться-то! посмотрю я, ничего в вас нету рассудочка: говорю, помои вынеси на двор, она ша-аст на пол. Клади пирог на лопату!
— Ощипали, что ль, поросенка-то?
— Анна Дементьевна! работнице свиньи поняву разорвали.
— Петька! — кричит приказчик, — говорю, трубку набей, а он галку по полу волочит на веревке. Да что это такое? целый час жду самовара — никак не дождусь: я вижу, мне одно остается: завязать глаза да бежать отсюда.
— Антон! принеси дров еще.
— Марья!
— Аксинья! поди вынь горшок с кашей… Матушки! а картофель-то я забыла.
— Неси картофель!
— Выгоньте, говорю, собаку-то! — кричит приказчик, — что за народ! чистое столпотворение…
— Антон! отсеки голову другой курице… да ощипали, что ль, поросенка-то?
— Господи!
В это самое время зазвенел колокольчик и к крыльцу подъехал тарантас.
— Анна Дементьевна! гости какие-то приехали, — объявил работник.
— Батюшки! — вскрикнула приказчица, — это шиловские господа! Марья! Алена! Саша!.. принесите мне платье.
Все взапуски принялись бегать из сеней в кухню, из кухни в горницу и обратно. Поднялась такая суматоха, что шиловские господа не рады были, что приехали.
На другой день после описанной сцены Аксинья в разорванной поняве и грязном платке шла по полю с своим разутым мальчиком, у которого развевались на голове волосы и пустые рукава рубахи трепетали за спиной.
Ветер был сильный, осенний… дождевые облака неслись по небу.
— Черт тут не жил, — говорила Аксинья, — на месте не посидишь… свиньи все ноги изгрызли… словно вертел какой заведен… Пойду к куму Андрону, что будет не будет… не возьмет ли из хлеба?
— Мама! — проговорил ребенок.
— Что? — грозно вскрикнула Аксинья, — что там?
— Я есть хочу.
— О-о-о! святочный тебя…
Аксинья дала сыну подзатыльник, отдернула его вперед и вскрикнула:
— Иди!.. аль ты угорел? у-у!.. родимец! мать твоя терпит… аль ты взаправду господин какой!
Аксинья шла и все толковала про свою жизнь, время от времени утирая рукавом катившиеся от ветру слезы…
1862