Яковлев, Иван Алексеевич, отец писателя Герцена, отставной капитан л.-гв. Измайловского полка; родился в Москве 23 июня 1767 г. Воспитанный французским гувернером в доме набожной и благочестивой тетки, он 16-ти лет поступил в Измайловский полк сержантом и, прослужив до павловского воцарения, вышел в отставку гвардии капитаном. В 1801 г. он уехал за границу и прожил, скитаясь из страны в страну, до конца 1811 г. Я. сделался известен по своему свиданию с Наполеоном в Москве 1812 г. Когда Наполеон разорил Кремль и тщетно ожидал предложений о мире, он сам написал письмо Александру І, и для отправления письма воспользовался следующим случаем: отставной капитан гвардии Я., собираясь 2 сентября выехать из Москвы, был в ней захвачен и ограблен неприятелем. Окруженный своими дворовыми людьми и сотней подмосковных крестьян, прибежавших из деревни к своему помещику, он бродил по горевшей Москве, отыскивая возможность выбраться из города, и, когда убедился, что этого ему нельзя было сделать, явился за паспортом к маршалу Мортье, исполнявшему в то время обязанности военного губернатора. Последний не решался выдать ему паспорта без разрешения Наполеона. Зная Я. по его брату, Льву Алексеевичу, бывшему до войны посланником при Вестфальском короле, Наполеон принял Я. в тронной зале и после нескольких слов обыкновенной вежливости начал при секретаре своем, Лелорнь-Дидевиле, следующий разговор: «Не мы жжем Москву. Я занимал почти все столицы в Европе и не истреблял их. Я сжег в Италии один город, потому что там защищались на улицах. Возможно ли? Вы сами поджигали Москву, святую Москву, где погребены предки ваших монархов». — «Не знаю причины несчастия, — отвечал Я., — но ношу на себе следы его; теперь все мое имущество заключается только в лохмотьях, которые на мне». Далее, в разговоре Наполеон выразил пожелание прекратить пролитие крови, требовал от России исполнения Тильзитского договора и грозил в противном случае подвергнуть Петербург участи Москвы. «Вы хотите ехать из Москвы?» — продолжал Наполеон. — «Согласен, но с условием, чтобы вы отправились в Петербург. Императору Александру приятно будет видеть свидетеля того, что происходит в Москве, и вы ему все объясните». На замечание Я., что по своему чину и званию он не имеет права надеяться быть допущенным к государю, Наполеон отвечал: «Обратитесь к обер-гофмаршалу графу Толстому; он человек честный; или велите камердинеру доложить о себе императору, или подите навстречу государю во время его ежедневных прогулок». На это Я. ответил: «Теперь я во власти вашей, но я не переставал быть подданным императора Александра и останусь им до последней капли крови. Не требуйте от меня того, чего я не должен делать, я ничего не могу обещать». — «В таком случае, — сказал Наполеон, — я напишу письмо к вашему государю; скажу, что посылал за вами и поручил вам доставить письмо». На другой день Лелорнь-Дидевиль привез письмо и повеление пропустить пленного из города. В сопровождении более 500 человек вышел Я. пешком из Москвы, к вечеру добрался до Черной Грязи, где явился на передовой цепи отряда Винценгероде, и был им отправлен с офицером в Петербург. Здесь привезли Я. прямо к графу Аракчееву и у него в доме задержали. Граф доложил о нем государю и получил повеление: не представлять его императору, а только взять от него письмо Наполеона. С месяц Я. оставался арестованным в доме Аракчеева и к нему никого не пускали. Наконец граф объявил ему, что император велел его освободить, не ставя ему в вину того, что он взял пропуск от неприятельского начальства, и извиняя этот поступок крайностью, в которой он находился. Освобождая его, Аракчеев велел немедленно ехать из Петербурга, не видавшись ни с кем, кроме старшего брата, которому разрешено было проститься. Я. поселился сначала в Ярославской губ., затем переехал в Тверскую и, наконец, через год перебрался в Москву. Дожил он до глубокой старости. Скончался Я. 6 мая 1846 г. и похоронен на Девичьем кладбище.
А. И. Герцен в следующих словах характеризует своего отца: «Нрав и здоровье моего отца не позволяли вести до семидесяти лет ветреную жизнь, и он перешел в противоположную крайность. Он хотел себе устроит жизнь одиночную, в ней его ждала смертельная скука, тем более что он только для себя хотел ее устроить. Твердая воля превращалась в упрямые капризы, незанятые силы портили нрав, делая его тяжелым... Человек большого ума, большой наблюдательности, он бездну видел, слышал, помнил; светский человек accompli, он мог быть чрезвычайно любезен и занимателен, но он не хотел этого и все более и более впадал в капризное отчуждение ото всех. Трудно сказать, что собственно внесло столько горечи и желчи в его кровь. Эпохи страстей, больших несчастий, ошибок, потерь вовсе не было в его жизни. Я никогда не мог вполне понять, откуда происходила злая насмешка и раздражение, наполнявшие его душу, его недоверчивое удаление от людей и досада, снедавшая его. Разве он унес с собой в могилу какое-нибудь воспоминание, которого никому не доверял, или это было просто вследствие встречи двух вещей до того противоположных, как восемнадцатый век и русская жизнь, при посредстве третьей, ужасно способствующей капризному развитию, — помещичьей праздности. Он до конца жизни писал свободнее и правильнее по-французски, нежели по-русски, и à la lettre не читал ни одной русской книги, ни даже библии». Не обращаясь ни к кому с просьбами, он в то же время и сам ни для кого ничего не делал. «В жизни, — говорил Я., — всего важнее esprit de conduit, важнее превыспреннего ума и всякого ученья. Везде уметь найтиться, нигде не соваться вперед, со всеми чрезвычайная вежливость и ни с кем фамильярности».
Михайловский-Данилевский, «Описание Отечественной войны 1812 года», ч. III, стр. 58—65. — «Русская родословная книга» (издание «Русской Старины»), стр. 355. — «Русский Архив», 1874 г., тетр. 14; 1876 г., № 6, стр. 231; № 7, стр. 287—290. — А. И. Герцен, «Былое и думы», т. II. — «Воспоминания Татьяны Петровны Пассек» («Русская Старина», 1872 г., декабрь; 1873 г., февраль-март; 1876 г., апрель-июнь, ноябрь; 1877 г., апрель, июль).