.jpg){kind=link}
Феофилакт (Лопатинский), архиепископ тверской, видный иерарх первой половины XVIII века.
Он был родом из волынских дворян и родился, по-видимому, в 70-х гг. XVII в. Год его рождения неизвестен, но он был старше Феофана Прокоповича, родившегося в 1681 г. Образование Ф. получил в Киевской академии и в заграничных училищах, а по окончании его, в монашеском сане, был наставником Киевской академии одновременно с Феофаном Прокоповичем. Однако в Киеве Ф. служил недолго. Скоро, в 1704 г., он перешел в Московскую академию и занимал здесь последовательно должности: наставника философии и префекта (1704—1706 гг.), а потом ректора и наставника богословия (с 1706 г.). Как преподаватель Ф. в своих ученых воззрениях не сходил со старого, схоластического пути, оставаясь верен традициям старой киевской школы. Как школьный администратор Лопатинский отличался добросовестным и ревностным исполнением своих обязанностей и заботливостью о вверенном ему деле. Московская академия в ту пору была еще мало устроена; ректору приходилось встречаться с самыми разнообразными затруднениями. Здания были ветхи, средств отпускалось недостаточно. Учителей найти было трудно, за недостатком образованных людей. Учеников тоже постоянно из школы отрывали для разных правительственных нужд, так как академия должна была поставлять людей на все поприща деятельности. Ф. старался сделать что мог для приведения школы в удовлетворительное состояние. Он ходатайствовал перед правительством о материальных нуждах академии, представляя ее жалкое положение; просил, чтобы у него не отнимали ученяков и особенно молодых учителей. Так, ему удалось, хотя с большим трудом, отстоять для себя в 1717 году иеромонаха Гедеона Вишневского. Но в общем правительство было довольно равнодушно к школьным нуждам и предоставляло Ф. справляться как он знает. В ответ на просьбы и жалобы Ф. Мусин-Пушкин писал, например, в 1717 г.: "Слышал я, что школы умаляются. Прошу, не изволь их оставить, ибо сие взыщется на вас". Это было и все, чем отвечали Ф.
Как образованный человек, Ф. был ценим Петром Великим, который старался выдвинуть и использовать все ученые силы. Он исполнял разные поручения государя, ученого характера. Так, в 1710 г. его вызывали в Петербург для исправления составленной им же службы о полтавской победе. Он принимал деятельное участие в предпринятом по указу царя исправлении славянской библии. Но по своему направлению Ф. не был таким человеком, который вполне подходил к новому правительственному курсу. Это был человек старого закала, во многом похожий на Стефана Яворского. И как последний оказался непригодным для Петра помощником в его церковных преобразованиях, так и Лопатинский не мог рассчитывать на особую роль при Петре, какая досталась его младшему сверстнику Прокоповичу. Впрочем, это обстоятельство едва ли печалило Ф. Он не был честолюбив и не претендовал, кажется, на влиятельное положение. Гораздо важнее было то обстоятельство, что Ф. стал в натянутые, а потом и в неприязненные отношения именно к упомянутому Феофану Прокоповичу, высокая звезда которого скоро затмила всех других иерархов того времени. Отсюда для Ф. в будущем произошли многие несчастья.
Первые столкновения Ф. с Феофаном, кажется, относятся еще к киевской их совместной службе. Как сослуживцы, они казались друзьями, по крайней мере об этой дружбе еще долго спустя говорил Ф. Но их разделяла разница взглядов, и это омрачало их отношения. Ф., вместе с Гедеоном Вишневским, бывало, спорили с Прокоповичем по разным богословским вопросам, и в этих спорах проглядывало недоверие первых к чистоте православных убеждений последнего. Уход Ф. из Киева не прекратил совершенно этих принципиальных столкновений. Из Москвы Лопатинский следил за ученой деятельностью Прокоповича, и случай столкнул их открыто на ученом пути. В 1712 г. Феофан написал сочинение "Об иге неудобоносимом". Ф. нашел в нем неправославные тенденции и ответил на него строгой критикой, под заглавием: "Иго Господне благо, и бремя его легко", где прямо называл Феофаново произведение писанием, вносящим реформатские мудрования в учение об оправдании. Нечего и говорить, что такая полемика поселила неприязненные чувства в Феофане, но пока он не мог их чем-либо выразить активно. Через несколько лет опять обстоятельства столкнули двух "друзей". Когда Феофан был вызван в 1716 г. в Петербург и начала обозначаться его будущая карьера, то московские ученые увидели в ней опасность для церкви и задумали помешать феофановскому возвышению. В Московской академии были тогда как раз оба киевских антагониста Прокоповича: Ф. — ректором и Гедеон Вишневский — префектом. И тот, и другой не доверяли чистоте православия Феофана, с богословскими трудами которого они были хорошо знакомы. Они выбрали из феофановских сочинений, преимущественно из его богословских лекций, разные сомнительные пункты, в которых подозревали лютеранские мысли, и представили их Стефану Яворскому. Яворский, человек тех же воззрений, вполне присоединился к Ф. с Гедеоном, и они решили подать протест против посвящения Феофана в епископы. Когда приближался момент посвящения Прокоповича, Стефан написал послание к епископам, вызванным на хиротонию, с приложением пунктов, излагающих феофановские заблуждения, в котором просил донести государю о неправославии Прокоповича и не посвящать последнего прежде, чем он отречется от приписываемых ему неправильных мнений. Протест этот, однако, не удался. Феофану удалось оправдаться, и его противники были посрамлены. Стефан должен был извиниться за несправедливый донос, а авторы последнего, должно быть, получили строгий выговор. Несколько позже, по открытии св. Синода, Ф. с Гедеоном пришлось публично сознаться в несправедливости своих обвинений. От них потребовали написать Синоду "доношение", в котором они объясняли, что никакой козни против Прокоповича в своих пунктах не имели, и смиренно просили прощения у Феофана и у Синода. Какие побуждения руководили Ф. в доносе на Феофана? Иные подозревают тут и затронутое самолюбие, так как Ф. будто бы завидовал своему младшему сверстнику, опередившему его в карьере. Но, судя по личности Ф., скорее он искренне подозревал Феофана в неправославии.
Изложенные столкновения Ф. с Феофаном, однако, пока не оказали особого влияния на судьбу Лопатинского. Феофан не мог уже питать к нему бывшей когда-то дружбы; с раздражением говорил он о своих московских недоброжелателях. Но при Петре Прокопович не был столь влиятелен в управлении, чтобы руководить всеми административными назначениями. Петр сам знал и выдвигал нужных ему лиц, и хотя Лопатинский не совсем подходил к новому церковному курсу, он, очевидно, как образованный и уважаемый человек, был в 1722 г. назначен советником в Синод, в том же сане архимандрита, в каковом он проходил ректорство в Москве. В том же 1722 г. Ф. сам просился, чтобы его назначили епископом в Иркутск. Иркутск был таким архиерейским постом, куда никто не хотел ехать, так как миссионерская служба в Сибири считалась подвигом. Ф., выражая свое желание поступить на иркутскую кафедру, справедливо объяснял, что им руководит отнюдь не честолюбие, а апостольская ревность послужить делу Христову. Св. Синод представил о просьбе Ф. государю, но со своим мнением, что Ф. нужен и здесь, в Синоде. Несмотря на старания Лопатинского посвятить себя апостольскому подвигу в Сибири, он туда не был определен. Зато в следующем 1723 году его посвятили в епископы на тверскую кафедру, с оставлением в числе членов Синода. Таким образом и Ф., как Феофан, сделался более деятелем центрального церковного правительства, чем епархиальным администратором. Судьба свела его на одном поприще с его идейным противником, и этим путем они вместе шли долго. В Синоде в ведении Ф. находились преимущественно раскольнические дела. Роль его по общему управлению, по-видимому, была второстепенная, да и сам он едва ли считал себя способным играть роль руководящую. Когда при Екатерине I начался процесс Феодосия Яновского, то в нем выступил и Ф. В числе других он дал крайне неблагоприятное показание о Феодосии; должно быть, он не предчувствовал, что впоследствии и ему придется очутиться на скамье подсудимых. После падения Феодосия, когда Феофан сделался первым вице-президентом Синода, вторым вице-президентом был назначен Ф., возведенный еще ранее в том же 1725 году в звание архиепископа. Вместе с тем, когда Феофан был указом императрицы (от 25 июня 1725 г.) перемещен из псковской епархии в новгородскую, тем же указом и Ф. перемещался из Твери в Псков. Но и Феофан, и Ф. подали прошения, чтобы их оставили на прежних кафедрах. После повторной просьбы императрица согласилась, чтобы Ф. остался в Твери; но Феофан был бесповоротно перемещен в Новгород.
В царствования Екатерины І и Петра II настало время, когда Ф. мог бы выдвинуться и занять роль, которую до того играл Прокопович. Это было время реакции в пользу церковной старины, время господства той церковной партии, к которой принадлежали Лопатинский, Георгий Дашков, Игнатий Смола и другие антагонисты Феофана и его направления. В среде староцерковной партии Ф. был наиболее достойным и образованным человеком. Но он не имел тех качеств, какие были необходимы для духовного сановника в тот век политических переворотов. У него не было ни необходимого честолюбия, ни энергии, ни ловкости, ни умения для борьбы за первенствующее положение. Простодушный, доверчивый, Ф. был совершенно не способен вести интриги, ловить момент, подкапываться под других, заискивать и т. п. Он не сумел даже составить связи в придворных кругах, среди которых у него бывали почитатели. Потому-то и в то благоприятное время Ф. остался по-прежнему скромным работником, а первую роль заняли такие лица, как Георгий Дашков. Между тем, не приобретая силы, Ф. наживал себе врагов. Благоприятное правительственное настроение тверской архиепископ решил использовать для того, чтобы выступить на борьбу с протестантизмом, влияние которого заметно стало на Руси со времени Петра. Еще Стефан Яворский написал против протестантов сочинение "Камень веры", в котором позволял себе довольно резкие выпады по адресу протестантов. Сочинение это не могло увидеть свет при Петре, запретившем его печатать, хотя сторонники изложенных в книге мыслей превозносили ее и ее автора, будучи частным образом знакомы с "Камнем". При Петре II по стараниям староцерковной партии Верховный Тайный Совет дал разрешение на издание Стефанова сочинения. В 1728 г. книга была издана, и редактором ее был Ф. Лопатинский. Издание книги многих задевало. Во-первых, косвенным образом Стефан метил в Феофана. Во-вторых, его сочинением были оскорблены проживавшие в России иностранцы. Вокруг книги завязалась оживленная полемика. В лейпцигских актах в мае 1729 г. был напечатан разбор "Камня", с суровыми укоризнами автору и издателю — Ф. Затем известный протестантский ученый Буддей издал целую книгу с подробным и основательным опровержением сочинения Яворского. В защиту последнего против Буддея выступил живший тогда в России при испанском посланнике католический патер-доминиканец Рибейра, издавший свою книгу уже при имп. Анне. Рибейра имел в виду цели католической пропаганды, так как Стефаново произведение давало повод думать о католических симпатиях автора. Но книгой Буддея были затронуты и русские богословы, и конечно, прежде всего издатель "Камня" Ф. Последний решил писать опровержение на Буддея. При этом полемика шла не только с Буддеем, но и с предполагаемыми его русскими благоприятелями, а именно с Феофаном. В кружке Ф. определенно говорили, что Буддей писал по указанию Прокоповича, даже больше: Ф. считал Феофана самым автором Буддеевой книги, изданной лишь под чужой фирмой.
К сожалению, Ф., по простоте своей души, не сообразил, что теперь вовсе не время заниматься полемикой с Прокоповичем и протестантами. С вступлением на престол Анны Иоанновны политическое положение круто изменилось. У трона стали как раз иностранцы, а в церковной сфере бесспорно первенство получил Прокопович, оказавший Анне важную услугу при ее воцарении. Результатом изменившихся обстоятельств прежде всего было удаление из Синода всех лиц антифеофановского направления. Указом 21-го июня 1730 г. Ф., Георгий и Игнатий молчаливо устранялись из Синода и вместо их были назначены новые члены, по выбору Прокоповича (Ф. выразился по этому поводу о Феофане: "Таких выбрал, что слова не скажут"). Одновременно с тем начался ряд политических процессов архиереев, погубивших между прочим и Георгия, и Игнатия — главарей той группы, в которой числился и Ф. Феофилакт, уехавший в свою Тверь, с тревогой смотрел на будущее, опасаясь, как бы и его в чем не обвинили. И в то же время с удивительной недальновидностью он принялся сочинять на досуге задуманное опровержение на Буддея. Сочинение под заглавием "Апокрисис" или "Возражение на письмо Буддея" скоро было готово, но на его несчастье. Когда Ф. стал хлопотать о разрешении на издание своего труда, его постигло жестокое разочарование. Архиепископ послал одного из своих приближенных, архимандрита Иоасафа Маевского, хлопотать, чтобы ему позволили "писать" ту книгу, хотя она была уже написана. Затем он и сам отправился в Москву для той же цели. Здесь, как он сам потом рассказывал, сначала он был допущен во дворец, где ему удалось получить требуемое разрешение. Но едва он уехал оттуда, как его потребовали туда снова, и чины Тайной Канцелярии, учинив ему допрос, взяли с него письменное обязательство не только не писать на Буддея, но даже и не говорить никому о всем этом деле, под страхом смертным. Столь неожиданный оборот Ф. приписывал Феофану, который, по словам Лопатинского, приехал во дворец после него и разговорил императрицу. Вмешательство при этом в дело Тайной Канцелярии показывает, что затее Ф. был придан политический характер. В каком именно освещении она представлена была правительству, об этом не трудно догадаться. Прокопович вообще представлял своих врагов правительству Анны как политически неблагонадежных людей. Так как он видел в полемике против Буддея косвенные выпады против себя (враги всегда обвиняли его в протестантстве), то он и осветил Феофилактово предприятие в нужном свете. Это было в данном случае не трудно, Ф. писал против протестантов, а приближенные императрицы Анны как раз были протестанты. Легко было представить сочинение Ф. как агитацию против немецкого правительства, разжигающую народную ненависть к иноземцам. Как только правительство посмотрело на просьбу Лопатинского под таким углом зрения, на него и был наложен строжайший запрет. Самый "Камень веры" при Анне тоже был изъят из обращения.
Раз Ф. попал в соприкосновение с Тайной Канцелярией, то это было уже плохим предзнаменованием. История с "Апокрисисом" для него не имела прямых серьезных последствий, если не считать допросов Ушакова; но она набросила на него пятно подозрения, что было очень опасно в то время. Можно, пожалуй, удивляться, почему Феофан не свел с Лопатинским окончательных счетов при этом же случае. Насколько Прокопович чувствовал неприязнь к Ф., можно думать по тому, что даже на смертном одре, по одному сведению, в ответ на предложение помириться с Ф., он воскликнул: "О, дух проклятый, Лопатинский!". Но, очевидно, против тверского архиерея, при его характере, чуждом политиканства, трудно было найти сколько-нибудь осязательные политические улики. Однако и Ф. пришлось разделить участь других лиц, которых Прокопович считал своими недругами. Дело, погубившее Лопатинского, началось несколько позже и стояло в связи с другими процессами Феофана. В половине 1732 г. появилось анонимное письмо с пасквилем на Феофана. Это было одно из подпольных произведений его врагов. Здесь Феофан, по обычаю, обвинялся в лютеранстве, осуждались разные петровские церковные мероприятия. Но вместе с тем бросались обвинения и в лицо правительству: говорилось о разорении народа, льстивых министрах, скрывавших истину от государыни, призывался гнев Божий на гонителей церкви за осуждение нескольких иерархов. Это было именно то, что было нужно Феофану. Он тотчас представил правительству, что автор пасквильного письма и его компания — государственные возмутители, ищущие государственной смуты, недовольные существующим порядком. Немецкое министерство, чувствуя свое непрочное положение, более всего склонно было поверить указанным подозрениям. Феофан, с помощью Тайной Канцелярии, ревностно принялся за розыски автора пасквиля. С искусством самого опытного следователя он тщательно анализировал пасквиль, стараясь по внутренним признакам догадаться, кто бы был его автором. Одна ничтожная вещь навела его на мысль, что творцом пасквиля является иеромонах Иосиф Решилов, человек, находившийся в близких отношениях с Лопатинским, но известный и Прокоповичу. В пасквильном письме часто употреблялось слово "динкую". Феофан вспомнил, что такое слово он слыхал от Решилова. Решилов, находившийся тогда в Бизюковом монастыре, был арестован и привезен в Петербург. По Высочайшему повелению Синоду велено было исследовать дело (в октябре 1733 г.). Когда первые допросы подтвердили подозрение Феофана, последний донес Кабинету, представив все дело в политической окраске. Была учреждена особая следственная комиссия из кабинет-министров, Ушакова (начальника Тайной Канцелярии) и Феофана. В это-то следствие и был втянут Ф.
Главные обвиняемые по делу были Решилов и архим. Иоасаф Маевский. Оба они, особенно последний, в прежнее время пользовались доверием Ф. Лопатинского, имели с ним близкие связи, жили в его епархии. Это было при Петре II и отчасти в начале царствования Анны. Простодушный Ф. бывал очень откровенен с упомянутыми лицами в частных разговорах. Говаривали они обо всем — о петровских реформах, отмене патриаршества и т. п. Как представители староцерковного кружка, собеседники отзывались о новейших мероприятиях далеко не сочувственно. В эпоху реакции они мечтали о патриаршестве и в патриархи прочили, между прочим, Ф. Говорили и о новгородском архиерее, которого Ф. называл "лютеранским защитником". Близость Лопатинского с людьми, настроенными явно враждебно к новому курсу, его разговоры, в которых столь проглядывало недоброжелательство к лютеранам и Прокоповичу, — все это заставляло причислить и его к той "компании", которая Феофаном выставлялась политически неблагонадежной. Из этой компании вышел пасквиль, по убеждению Феофана, и невольно являлось у следователей подозрение, не причастен ли к делу и Ф., а если и не причастен прямо, то не принадлежит ли и он к возмутителям государственного спокойствия. Тень подозрения, упавшая на него прежде по поводу "Апокрисиса", усиливала и теперь мрачные краски, в каких рисовалось дело. После допросов Решилова, Маевского и других лиц, когда выяснились их отношения к Лопатинскому, решили притянуть к розыску и тверского архиерея. Еще в заседании следственной комиссии по решиловскому делу 5-го марта 1734 г. Ушаков предлагал допросить Ф. по вопросу о патриаршестве. Но еще год оставляли его в покое. 10-го апреля 1735 года прискакал наконец к нему из Петербурга курьер с пакетом, в котором заключался вопрос кабинет-министров такого содержания: "Ведаете ли вы такого человека, который бы таковых речей: наимилший, коханый, благословенство, динкую и прочих, якобы на образец польского языка устроенных, употреблять приобыкл?". Вопрос касался, как видно, решиловского дела о пасквиле. Ф. давалось три часа на размышление, и он должен был написать ответ тут же, в присутствии курьера. Ф. ответил, что он не знает такого человека. Через несколько дней, 22-го апреля, прискакал, однако, другой курьер, с новыми вопросами: "Не так ли иногда с вами разговаривал бывший иеромонах, что ныне расстрига Иосиф Решилов? И в своих к вам письмах таковых, будто бы польских наречий не употреблял ли? Такожде и вы, в ваших к нему поговорках и письмах, таковых же на стать такую слов, хотя и насмешкою, не произносили ль?". Ответ опять требовался в три часа. Третий вопрос показывал, что подозрение в причастности к пасквилю падало и на Ф. Последний ответил, "что, может быть, и говорил, но не помнит этого, потому что Решилов жил не при нем, а в дальнем от него расстоянии". Однако архиерею не поверили; в ответах его, видимо, усмотрено было укрывательство истины. Кабинет министров потребовал Ф. в Петербург.
В Петербурге Ф. был арестован на своем тверском подворье и подвергнут новым допросам (30-го мая, 26 и 29 июня). Так как его ответам все не верили, то 7-го июля 1735 г. от него потребовали под страшной клятвой окончательного показания. Предъявленный Ф. указ показывал, что же собственно подозревали. Он гласил: "Понеже ты на посланные к тебе четыре допроса ответствовал весьма, по-видимому, не прямо, ибо на первый апреля 10-го и на второй апреля 22-го писанные сказал ты, что весьма не ведаешь, чего нельзя, кажется, было тебе не ведать, а на третий, мая 30-го писанный, где Решилова именованного також незнанием отговаривался, чего никто не надеялся, а в Кабинете 26-го июня, первее в незнании том утверждался, покамест Решиловых тебе и твоих к Решилову писем не показали, а по объявлении писем оных сказал ты, что забытием прежде того не писал и твое в том незнание показывал, а на четвертый вопрос, июня 29-го тебе посланный, еще паче прежних ответов твоих ответствовал ты не совестно, суетно, огурно и самым, как в прежних ответах твоих, так и в последнем том, написанных словам твоим несогласно и отнюдь не сходно, и потому показал ты сам себя подозрению известного следуемого злого умысла близким; того ради, по именному ее имп. вел. указу, высокоучрежденные кабинетные министры и синодальные члены согласно приговорили: привесть тебя при знатных духовного и мирского чина особах к присяге, по приложенной при сем форме. И дабы ты впредь не отговаривался малым к рассуждению данным тебе временем и торопким домогательством, дается тебе на рассуждение, идти ли тебе к присяге, или сказать, что знаешь, довольное время, а именно до 10-го числа сего июля месяца. А между тем и то тебе в известие предлагается, что если ты, не вступая в присягу, не скрытно и прямо покажешь, что надлежащее к прежним данным тебе допросам ведаешь: то как бы ни был виноват, по благоутробному ее императорского величества милосердию получишь прощение. Если же присягою завяжешься, а после с другой какой стороны покажется, что присягал ты ложно: то нельстя себя ведай несумненно, что какового суда и осуждения сам ты признаешь достойными во лжу призывающих Бога свидетеля, таковый суд и осуждение с тобою будут". Ф., однако, и под страшной клятвой ответил то же, что он говорил раньше: ничего не утаивая, ни с кем никакого согласия не имел и ни от кого нареканий на ее величество не слыхал. Зная честный характер Лопатинского, можно смело поверить этой клятве. Хотя его считали участником компании, выпустившей пасквильное письмо, но он, очевидно, был к этому делу совершенно непричастен. Да и трудно предположить, чтобы этот человек, действовавший всегда ученым оружием, снизошел до подпольного сочинительства грязных пасквилей. По всей вероятности, он ничего и не знал о пасквильной затее, даже если она была делом Решилова, потому что перед появлением пасквиля Решилов перекочевал от Ф. в Бизюков монастырь. Но и клятве Ф. не поверили. Прямых улик против него не было, потому осудить его стеснялись. Однако его продолжали держать под арестом до конца 1738 г. Тем временем умер его неукротимый противник, Феофан, а дело все равно тянулось. Наконец разразился суровый приговор. 1738 год был годом важных политических процессов, и подозрительность аннинского правительства была напряжена до крайности. После политических казней перестали стесняться и с Ф. Без каких-либо новых данных его осудили по старым недоказанным обвинениям. В декабре 1738 г. в Кабинете состоялось определение: "По слушании взнесенного из Тайной Канцелярии экстракта из дела о тверском архиепископе Феофилакте Лопатинском, рассуждено, что помянутый архиерей Феофилакт, по обстоятельству производимого с прочими о нем дела, явился в важных винах; но при следствии не только о тех своих винах не принес чистой повинной, но коварно в том себя закрывал: ибо ведая, что имел он с монахом Иосифом, ныне расстригою Иваном Решиловым, письменную корреспонденцию, к тому же и персонально с ним неприличные речи, каковы в тех их пасквилях явствуют, говаривал, и от Решилова слыхал, на посланные к нему именные указы с явною бессовестною лжею объявлял, что того будто бы не бывало: но когда те его бессовестные ответы письмами Решилова явно были обличены, тогда никакого уже оправдания он не принес, кроме отговорки, что прежде не объявил он якобы от беспамятства... За оные важные вины подлежит лишить его архиерейства и всего священного и монашеского чина, и за надлежащим караулом послать его в Выборг и содержать там в замке, называемом Герман, до смерти его никуда неисходно, под крепким караулом, не допуская к нему никого, також бумаги и чернил ни для чего ему отнюдь давано б не было". После этого выборгского узника еще раз брали в мае 1739 г. в Тайную Канцелярию для допросов, так как нашелся новый доносчик, указавший близких Ф. лиц, одно из которых умело писать полууставом, почерком пасквиля. Допросы эти, однако, ни к чему не привели.
Осуждение Ф. Лопатинского было встречено в русском обществе с великим негодованием. Это был человек, всеми уважаемый, неподкупно честный, и никто не хотел и верить какой-либо его виновности. Современники с замечательной похвалою отзываются об этом архиерее. Учитель Евдокимов, хорошо знавший Лопатинского, пишет, например, о нем следующее: "Преподобный сей архиерей истинно преподобный, ибо согласовал жизнь со словом и учением апостольским (I посл. к Тимоф., гл. III). Упражняясь в проповеди слова Божья, он сочинял книги против раскольников и иноверцев — лютеран и кальвинов. Нравом был кроток, снисходителен и доступен. И сколько был кроток, столько ж и нестяжателен. Купивши мызу Степаново, в 40 верстах от С.-Петербурга, на свои келейные деньги, он отдал ее потом в тверской архиерейский дом. До лишних строений и банкетов никогда не был охотник, разве по нужде. Был милостив к неимущим. Во время голода, при крайней дороговизне хлеба, он своими келейными деньгами ссужал своих бедных крестьян и раздавал им хлеб даром. Когда же минуло голодное лето и настало обильное, принесли к нему записные книги, кому сколько дано было хлеба, и докладывали: не прикажешь ли этот хлеб отобрать? Преосвященный Феофилакт, взяв книги, бросил в печь, в огонь" (Рукоп. "Каталог тверских архиереев"). Иностранец Фандербек писал о нем: "Ученый круг уважает Феофилакта Лопатинского, епископа тверского. Этот человек самого многостороннего образования, знаток греческой литературы, которой занимался с усердием и большим успехом... А его непоколебимая честность во всех обстоятельствах жизни напоминает собою золотой век. Одним словом, если бы можно было изобразить добродетель, то он был бы ее портретом". Ф. считали невинным страдальцем, жертвой жестокости аннинского царствования. Многие современники склонны были видеть в нем даже страдальца за веру, потому что осуждение его приписывали ревности лютеран-иностранцев, которых обличал Ф. Последнее подозрение, однако, едва ли справедливо, потому что правительство Анны, осуждая Ф. и преследуя его, руководилось преимущественно политическими побуждениями. Полемические сочинения Лопатинского только постольку были важны для правительства, поскольку они казались политически опасными, разжигая вражду к иноземцам. Много обязан Ф. своей несчастной судьбой и Феофану Прокоповичу. Последний создал ему подозрительную репутацию сторонника бунтовской компании и, хотя Феофан умер до окончательного решения участи Ф., эта участь предопределена была предшествующими розысками.
В выборгской крепости Ф. томился до конца царствования Анны Иоанновны. После кратковременного регентства Бирона, как только власть перешла к правительнице Анне Леопольдовне, первым делом нового правления была амнистия всех политических осужденных в предшествовавшее царствование. Указ об амнистии был опубликован 13 ноября 1740 г., и св. Синод тотчас же позаботился о множестве духовных страдальцев. Ф. был освобожден одним из первых. Его освободили 31 декабря 1740 г. Многие считали его уже мертвым и удивились его гражданскому воскрешению. Впрочем, старец-страдалец был и действительно почти мертв. Ему вернули прежний сан. Первенствующий член синода Амвросий, говорят, со слезами возлагал на него знаки архиерейского достоинства. Цесаревна Елизавета посетила его и тоже не могла удержаться от волнения. Но дни несчастного архиерея были сочтены. Он почти не мог двигаться и скоро скончался, 6-го мая 1741 г., на своем тверском петербургском подворье, и был погребен в Невском монастыре.
Как муж ученый Ф. известен на разных поприщах писательской деятельности, преимущественно богословского характера. Первым крупным плодом его богословских занятий был курс лекций по догматике, читанный в Московской духовной академии. Курс этот (на латинском языке, хранится в рукоп. Моск. дух. акад., №№ 255, 257, 259, 262) озаглавливается так: "Наука священная, в богословских состязаниях, по ученью святой церкви восточной, на основании священного писания, соборов и отцев умозрительно и с опровержением противных мнений изложенная в московской коллегии царя Петра Алексеевича в год с 1706—1710". Богословская система Ф. составлена главным образом по руководству Фомы Аквината, а отчасти киевских записок, особенно системы Кроковского. По своему направлению она похожа на другие системы старой схоластической школы. — В возражение на сочинение Феофана Прокоповича "Об иге неудобоносимом" Ф. написал сочинение: "Иго Господне благо и бремя его легко, сие есть закон Божий с заповедми своими от призрачных, новоизмышленных тяжестей и неудобств противнических свобожден..." Сочинение это, посвященное церкви, однако, осталось неизданным; оно хранится в рукоп. Моск. дух. акад.; есть и в архиве св. Синода. Состоит сочинение из 19 глав; в І и II гл. объясняются слова Деян. Апост., XV, 10; в III гл. говорится о законе нравственном и о заповедях Божиих; в IV гл. — о свободе христианской; в V гл. — о различии Нового завета от Ветхого; в VI гл. — о добрых делах; в VII—VIII гл. разрешаются противоречия и некоторые вопросы о ветхом законе; IX гл. — о непроизвольных страстях похоти и о совершенстве христианском; X гл. — о грехах простительных; XI гл. — о вере; XII гл. — об оправдании; XII гл. — о благодати оправдывающей и освещающей; XIV гл. — о пелагианской и кальвинской ереси; XV гл. — о возможности хранения заповедей Божиих; XVI гл. — свидетельство о добродетелях угодников Божиих; XVII гл. — содержание учения противника и неправоты его; XVIII гл. — содержание нашего учения; XIX гл. — увещание к православным. Как видно, это был большой труд, выходящий за рамки простой полемики. — Против протестантства Ф. направлял свою деятельность и в других случаях. Он был деятельным помощником Стефана Яворского в борьбе с лжеучением Тверитинова. Затем он, как мы видели выше, издал "Камень веры" Яворского в 1728 г. Он же писал "Апокрисис" или "Ответ на писание ответно Франциска Буддея к некоему другу, на Москве живущему, о лютеранской ереси на книгу блаженныя памяти преосвящ. митр. рязанского, нареченную Камень веры". Книге этой как выше было описано, не удалось увидеть свет, и она послужила лишь источником огорчений для автора (она имеется в рукоп. списках). — В Синоде Ф., как опять было отмечено, заведовал раскольническими делами. Он усердно обличал раскол и путем литературным. Ему принадлежит: "Неправда раскольническая, которую на себя объявили выгорецкие пустосвяты в ответах на вопросы, поданные им от честного иером. Неофита". Рукописн. экземпл. этого соч. есть в библиотеке арханг. дух. семинарии (№ 532). Впоследствии, при имп. Елизавете (в 1745 г.), это сочинение было издано Арсением Мацеевичем, с некоторыми изменениями, под названием: "Обличение неправды раскольнической". Ф. же писал "увещание невеждам", напечатанное в 1725 г. (Полн. Собр. Зак., VII, 4635), обращенное к раскольникам. В 1787 г. в Москве было напечатано сочинение Ф., посвященное князю Гавриилу Петровичу Гагарину, под заглавием: "Зерцало горячайшего ко Господу Богу духа, излиянного Феофилактом Лопатинским, блаженныя памяти архиепископом Тверским и Кашинским, им самим сочиненное на латинском языке и своеручно писанное". — В 1722 г. была напечатана в русском переводе книга Мавра Орбини "О начале имени народа славянского". В конце этого издания помещено было "Рассмотрение повести о Кирилле и Мефодии", опровергающее мнение западных писателей о западном происхождении славянского христианства. Это "Рассмотрение" было сочинено Ф. еще в 1716 г. (см. об этом у Чистовича, "Феофан Прокопович", изд. 1868 г., стр. 30). — По поручению государя Ф., в бытность ректором, вместе с Софронием Лихудом и некоторыми другими, работал над исправлением славянской библии. Труд этот занимал время 1713—1723 гг. Исправители сличали славянскую библию с греческими списками перевода 70-ти толковников, обращаясь, по нужде, и к еврейскому тексту, и к Вульгате; грамматические погрешности исправляли тут же, а более важные, кроме того, выписывали в особый каталог при предисловии. 3-го февраля 1723 г. исправленную библию разрешено было печатать, но 7-го сентября в том же году велено было еще раз ее пересмотреть. Пятикнижие и книга Иова были пересмотрены во второй раз. При Екатерине I в ноябре 1726 г. опять библия была разрешена к печати, но с новым пересмотром. Синод поручил дело тому же Ф. и Афанасию Кондоиди. Но библия так и не была издана; рукопись Феофилактова исправления — библия в 8-ми книгах — хранится в синодальной библиотеке. — По поручению царя составил Ф. службу на день Полтавской победы (Москва, 1710 г.; в Минее — M., 1711 и 1717 гг.; — затем издана СПб., 1725 г., и в Киеве, 1754 г.). — Ф. немало трудился и на проповедническом поприще. Известны его проповеди: Слово на заключение мира со Швецией (СПб., 1722 г., с нем. переводом); Слово в день Екатерины (Москва и СПб., 1722 г.) и Слово другое в день Екатерины (СПб., 1725 г.).
И по своему преподавательскому положению, и по официальному Ф. приходилось выступать и со светскими литературными произведениями. В рукописи Моск. акад. (№ 289, 290, 291, 318) сохранился курс его лекций по философии под заглавием: "Три пути Аристотеля, которые надобно пройти в два года русскому Алкиду: иначе три вида философии, логика, физика и метафизика, которые преподаются под руководством цинтии Яворского с 9 сентября 1704 г.". В 1709 г. Ф., вместе с академическими учителями, составил книгу описания торжественной встречи полтавскому победителю в Москве, под названием "Великолепная Апофеосис..." (М., 1709 г.). По поводу той же победы Лопатинский сочинил комедию: "Божие уничижителей гордых уничижение..." (М., 1710 г.). Затем, известна его "Oda in laudem operis principis Demetrii Kantemiri", 1719 г., состоящая из 64-х латинских стихов ("Журнал Мин. Народного Просвещения", 1855 г., август).
Дела Гос. Архива VII разр., № 221, 368 (Дело Феофилакта). — Дела архива св. Синода за 1721—1741 гг. — "Каталог тверских архиереев", сочин. в 1767 г. учителем Иваном Евдокимовым, сослуживцем Лопатинского по Москве (рукопись твер. дух. семин.). — И. А. Чистович, "Решиловское дело", СПб., 1861 г. — Его же, "Феофан Прокопович и его время", СПб., 1868 г. — Б. В. Титлинов, "Правительство имп. Анны Иоанновны в его отношениях к делам прав. церкви", Вильна, 1905 г. — И. Я. Морошкин, "Феофилакт Лопатинский, архиепископ тверский" ("Русская Старина", 1886 г., январь-февраль). — Прот. Косьма Чередеев, "Биографии тверских архиереев", Тверь, 1859 г. — С. Смирнов, "История Московской славяно-греко-латинской академии", Москва, 1856 г. — Преосв. Филарет, "Обзор русской духовной литературы", кн. II, М., 1884 г. — Митр. Евгений, "Словарь духовных писателей", т. II, СПб., 1827 г. — В. Аскоченский, "Киев с его древним училищем — Академией", Киев, 1856 г. — И. А. Чистович, "Исправление текста славянской библии перед изданием 1751 г." ("Православное Обозрение", 1860 г., т. I). — Пекарский, "Наука и литература в России при Петре Великом", т. І, СПб., 1862 г. — А. Архангельский, "Духовное образование и духовная литература в России при Петре Великом", Казань, 1883 г. — Д. Извеков, "Проповеднич. и противопротестантская литература на Руси в первой половине XVIII в." ("Православное Обозрение", 1871 г., январь). — Прот. И. Морев, "Камень Веры митр. Стефана Яворского", СПб., 1904 г. — С. Г. Рункевич, "История русской церкви под управлением Св. Синода", т. І, СПб., 1900 г. — Ф. А. Терновский, "Московские еретики в царствование Петра Великого" ("Православное Обозрение", 1863 г., т. X—XI). — "Православное Обозрение", 1860 г., кн. 2. (напечатано пастырское внушение Феофилакта одному своевольному игумену); 1862 г., № 2 (напечатано доношение Ф. Синоду с просьбой определить его в Иркутск и доклад Синода); 1872 г., № 12 (статья о Ф. Л.). — С. М. Соловьев, "История России".