Садовский, Пров Михайлович, даровитейший артист московской драматической труппы, род. 11 окт. 1818 г. в г. Ливнах Орловской губ., где, отец его, рязанский мещанин, служил в то время по откупу. Родовая фамилия его, судя по некоторым данным, была Ермилов: так, по крайней мере, Пров Михайлович назван в консисторском метрическом свидетельстве, хотя в паспорте рязанской думы и в увольнительном от общества свидетельстве артист именуется просто Михайловым. Девятилетним мальчиком С. лишился отца, оставшись на попечении матери и ее двоюродного брата Кашеварова; тяжелая участь сиротства, на которую С. был обречен с столь раннего возраста, и неразлучные с этим положением невзгоды и лишения сообщили натуре С. тот крепкий закал, который оказал незаменимую помощь в первый, самый трудный, период его артистической деятельности. При матери С. оставался недолго; его взял к себе в скором времени родной дядя (по отцу) Григорий Васильевич Ермилов (по сцене Садовский), бывший актером в тульском театре и считавшийся одним из лучших талантов своей труппы. Таким образом уже с детства завязывается у С. тесная связь и непосредственное знакомство с той средой, славным представителем которой он сделался впоследствии. Находясь неотлучно при дяде, С. переписывал для него роли и всматривался во все подробности театрального дела; по мнению некоторых, С. немалым обязан этому первому своему руководителю в области сценического искусства, давшему правильное направление пробуждавшимся способностям мальчика. По смерти Григория Васильевича, С. взял к себе другой дядя — Дмитрий Васильевич, тоже актер; он отдал племянника учиться рисованию, но, по-видимому, кое-что делал в смысле развития у С. и драматического искусства. В 1832 г. в Туле формировал труппу провинциальный антрепренер Турчанинов, пригласивший к себе и С., очевидно, только для пополнения комплекта; и вот, четырнадцатилетним мальчиком С. впервые выступил на подмостках театра, исполняя роль Сезара в водевиле «Ватель, или Потомок великого человека». Первый период (с 1832 по 1839 г.) сценической деятельности С. в необеспеченном положении провинциального артиста прошел в беспрерывных скитаниях из одного города в другой; и только непреклонная любовь к искусству и привычка к лишениям спасли С. от нравственной гибели среди непрерывной цепи испытаний, составлявших в то время обычный удел труженика провинциальной сцены. Весь первый год С. служил у Турчанинова бесплатно и лишь к концу года антрепренер раскошелился, выдав начинающему труженику один рубль в виде награды. Понятно, при таких условиях С. находил невыгодным продолжать службу у Турчанинова и решил искать другого места. Отправившись в Рязань, С. поступил в труппу Шилкина и Вертовского; в скором времени труппа переселилась в Елец, и этот переезд повлиял гибельным образом на ее материальное положение. В Ельце тогда играла уже труппа Вышеславцева, и в скором времени артисты обеих трупп очутились в том положении, которое близко граничит с нищетою. С. в то время пришлось вспомнить свои уроки рисования и взяться за кисть; он стал рисовать декорации для театра и этим заработком хоть отчасти ослабил кризис того безвыходного положения, в котором ему пришлось очутиться. Поняв бесплодность конкуренции, обе труппы решили соединиться в одну и переехали в Лебедянь, где тогда была ярмарка, но дела от этого не улучшились, так что соединенная труппа поспешила возвратиться в Елец. Но и здесь сборы продолжали уменьшаться, так что даже С., который был одним из видных участников труппы, весьма часто приходилось питаться сухим хлебом. В таком бедственном положении весьма кстати подоспел на помощь С. его дядя Дмитрий Васильевич, случайно посетивший Елец и взявший с собой племянника в Воронеж. Здесь С. поступил в труппу Вышеславцева, который воспользовался крайним положением С. и положил ему очень небольшое вознаграждение. Поэтому через год С. перекочевал в Тамбов и поступил к антрепренеру Пивато: с труппой его посещал и другие города. Довольно продолжительное время (полтора года) Садовский играл в Казани в труппе Соколова. Здесь между прочим увидел его знаменитый Щепкин (в 1838 г.); он сразу оценил недюжинный таланта молодого артиста, обласкал его и даже поручил ему исполнить роль в своем бенефисном спектакле. Советы и указания Щепкина имели немаловажное влияние на развитие дарования С. Хотя материальные условия службы за все указанное время для С. были крайне невыгодны, но он не падал духом, расширял свой репертуар, прилежно изучая и обрабатывая новые роли. Случайно побывав в Москве, С. познакомился с тогдашним любимцем публики В. Н. Живокини, и это знакомство оказало решительное влияние на склад и направление таланта С.: знаменитый комик московской труппы как бы вдохнул в юношу настроение к комизму и то искусство в передаче комических ролей, которым прославил свое имя С. После посещения Москвы С. возвратился в труппу Вышеславцева и играл в Белеве и Воронеже, а затем уехал в Рязань и поступил в труппу Азбукина. Тяжелая болезнь, постигшая С. в Рязани, на лечение которой он израсходовал все свои скромные сбережения, на время прервала его скитальчество. По выздоровлении он уехал в Тулу в труппу того же Азбукина, с которой играл в Туле и Зарайске. К тому времени за С. утвердилась уже прочная репутация талантливого и трудолюбивого актера и положение его начало изменяться к лучшему: в труппе Азбукина он был первым лицом, исполнял должность режиссера и им дорожили настолько, что Азбукин связал его неустойкой в 500 р. на случай, если бы С. вздумал разорвать с его труппой. И эта предусмотрительность была не лишней: в то время к С. то и дело поступали более выгодные предложения от других провинциальных антрепренеров, но С. принужден был отвечать отказом.
Между тем постепенно под влиянием общих восторженных отзывов об его игре у С. начинает созревать намерение покончить с необеспеченным и подверженным разным случайностям положением провинциального артиста и искать более прочной почвы. Еще в первый приезд в Москву Живокини советовал С. дебютировать на казенной сцене, но скромный юноша, привыкший всячески смиряться в угнетенном положении работника провинциальной сцены, не рассчитывал на свои силы и ограничился тем, что усердно посещал театр в качестве зрителя и, конечно, внимательного ученика. Провинциальные успехи ободрили С., внушили ему больше доверия к своим силам. И вот в 1839 г. С. не без риска решается порвать связи с провинциальной сценой. Воспользовавшись отсутствием Азбукина, уехавшего в Орел для пополнения труппы, С. отправился в Москву с намерением добиться дебюта на императорской сцене. Дело уладилось легко благодаря участию Живокини, познакомившего С. с инспектором репертуарной части А. Н. Верстовским, и Щепкина, отрекомендовавшего С. начальству с самой лучшей стороны. В скором времени С. дан был дебют, причем он исполнил роль Жана Бижу в водевиле «Любовное зелье или Цирюльник-стихотворец»; дебютант был принят в состав труппы «артистом 3 разряда» с жалованьем по 800 р. асс. в год. Любопытно, что дебют С. был не из удачных; по крайней мере тогдашняя пресса отозвалась о дебютанте крайне сухо и пренебрежительно; так, «Репертуар» (1839 г. № 2) дал следующий отзыв: дебютант принадлежит «к числу таких артистов, от которых театр не выиграет ничего, и о которых нельзя сказать ни худого, ни хорошего; С. при старании, при любви к искусству для второстепенных и третьестепенных комических ролей может быть полезным артистом».
Хотя поступление на московскую сцену составило очень заметную грань, как в личной жизни, так и в развитии сценического дарования С., однако справедливость требует сказать, что талант знаменитого комика не сразу развернулся во всю ширь и мощь. Дело в том, что С., как новичку, часто поручались роли бледные, мелкие, не дававшие простора для проявления артистических сил. С. нередко и сам жаловался на это невнимание к себе и в задушевном разговоре с С. П. Соловьевым высказывался так: «работать хочется, а работы нет. Хороши роли я играю: здравствуйте, прощайте». У С. являлась даже мысль бросить казенный театр и опять уехать в провинцию, где он надеялся, по крайней мере, пользоваться правом самостоятельного выбора ролей. Вообще в 1839—1842 гг. на долю С. приходились большею частью незначительные роли, более же благодарные и выигрышные расхватывались старейшими по службе артистами. Лишь изредка и С. удавалось получать роль более значительную, и тогда он создавал яркий тип. Так, когда С. сыграл роль Пустославцева в водевиле «Лев Гурыч Синичкин», критика единогласно назвала эту игру созданием; то же можно сказать об исполнении роли Петухова в водевиле Соловьева «Что имеем — не храним» и роли шута в «Короле Лире». В 1843 г. С. сыграл роль Подколесина в «Женитьбе» Гоголя и передал эту роль так ярко и правдиво, что рецензенты назвали эту игру художественным творчеством. Известная сцена молчания вслед за предложением Подколесина обнаружила в С. высокий мимический талант, и эта сцена в передаче его всегда вызывала восторг зрителей. Хотя гоголевские роли составляли любимую стихию С., надобно сказать, что не все они выходили у него одинаково удачно. Так, напр., роль Осипа в «Ревизоре» С. исполнял с тем художественным совершенством, какое дается лишь первоклассным артистам, и восхищенный его игрой А. Григорьев писал: «совершенно спокойное, правдивое до совершенства воспроизведение личности со всеми тончайшими психологическими чертами и во всей соответствующей этим чертам внешности — вот игра Садовского» («Москвитян.», 1852 г., № 8). Роль же городничего в той же пьесе почему-то не удалась С.; его городничий вышел сухим резонером, скучным флегматиком, все живое и эффектное исчезло в передаче С. В свое время театральная критика искала причин этой неудачи в нежелании С. следовать тому облику, который придал этой роли общепризнанный создатель ее Щепкин; но, кажется, настоящая причина лежит в том, что эта роль просто не подходила к артистическому темпераменту С. Следует также отметить, что С. совершенно не удались роли из «Горе от ума», которые он исполнял (Фамусова и Скалозуба). В общем репертуар конца 40-х и начала 50-х годов давал С. немного: со смертью Мочалова Шекспир был снят с репертуара, в комедиях же Мольера все главные роли поручались Щепкину. Пятидесятые и начало шестидесятых годов являются кульминационным пунктом в артистической деятельности С., эпохой расцвета его таланта. Появление комедий Островского внесло широкую струю свежего воздуха в театральную атмосферу, а для таланта С. послужило могучим толчком к дальнейшему совершенствованию и развитию во всей красе. Хорошо изучивший провинциальный быт и повседневные характеры захолустья во время своих скитаний по провинциальным сценам, С. нашел в репертуаре Островского богатейший материал как раз из той области, которая была ему так близко знакома; природная наблюдательность артиста помогла ему придать полную жизненность исполняемым ролям, а громадный талант и артистическая опытность содействовали тому, что С. не переигрывал, а соблюдал меру художественности. В этом кроется, по объяснению современников, секрет того громадного успеха, какой имел всегда С. в комедиях Островского: для восхищенного зрителя получалась иллюзия, что перед ним живое лицо — иллюзия, являющаяся венцом артистического творчества.
Комедию «Свои люди — сочтемся», появившуюся в рукописи в конце 1849 г., С. еще до разрешения ее на сцене читал в интеллигентных кружках Москвы. В январе 1853 г. С. начал свой цикл бытовых ролей исполнением роли Русанова в комедии «Не в свои сани не садись», в следующем году создал роль Любима Торцова в комедии «Бедность не порок», которая, между прочим, и посвящена ему автором. С тех пор он делается необходимым участником при постановке комедий Островского. Художественное воспроизведение типов послужило поводом к знакомству артиста с Островским, которое впоследствии перешло в сердечную дружбу, и некоторые не без основания ставят вопрос о взаимном благотворном влиянии друг на друга артиста и писателя. С. был также дружественно принят в кружке «Москвитянина», хотя руководство этого последнего имело скорее отрицательные результаты в деятельности артиста.
В 1863 г., уступая настояниям своих поклонников, С. приехал на гастроли в С.-Петербург. Как и следовало ожидать, ему был оказан здесь восторженный прием, а рецензенты наперерыв рассыпались в похвалах игре артиста. Для примера приведем выдержку из статьи критика «Библиотеки для Чтения» (1863 г., апрель). О роли Подхалюзина критик говорит так: «пред вами стоял человек, в котором дикция, приемы, мимика сливались в такое целое, откуда ничего нельзя выкинуть, чтобы не расстроить общей гармонии. Он ни разу не сказал вам своей игрой: „посмотрите, как у меня это выходит“. Тут наслаждался всякий желающий насладиться зрелищем самой жизни, доведенной творчеством художника до осязательности, до прозрачности. Когда смотришь на такую игру, то скорее начнешь рассуждать по поводу лица, воспроизводимого артистом, а сама игра уже с первых минут так ярко обличает свою правду, что она перестает быть игрой, а всецело сливается с жизнью». Не менее сильное впечатление производил С. и в роли Подколесина: «вся апатическая, обломовская сторона русского человека, все жалкое, колеблющееся и призрачное в нашей раскисшей жизни, все это живьем представляет нам великий художник, воспроизводя глубоко комическое лицо гоголевского мира. Сцена Подколесина с невестой была чудом мимики; в промежутках между словами, произносимыми Подколесиным, С. вставлял целый мимический разговор, полный такого заразительного комизма, что нельзя было смотреть на все оттенки лица несчастного Ивана Кузьмича, не разражаясь гомерическим смехом».
К концу 60-х гг. в деятельности С. начинают проскальзывать черты некоторой утомленности и как бы небрежности; публика очень часто замечала, что С. появлялся на сцене без твердого знания роли. Биографы С. объясняют эту черту не упадком таланта, а тою особенностью дарования артиста, в силу которой он чувствовал наибольшее призвание к ролям, так сказать, стоячим, не развивающимся в действии, а остающимся неизменными, сохраняющими определенную и раз навсегда данную окраску во время всего хода пьесы. Разработавши такую роль, С. давал яркий тип, но отвык создавать резкую перемену настроения на сцене, а в зависимости от этого отчасти отвык и работать.
Переходя к общему анализу дарования С., следует прежде всего сказать, что это был комический талант, так сказать, чистой воды. Ни одна роль драматического оттенка не удалась С. Поставивши в 1851 г. в свой бенефис (по совету друзей из «Москвитянина») короля Лира и сыгравши заглавную роль, С. потерпел полное фиаско, которого не могли не признать самые страстные поклонники его таланта; и впоследствии С. не только ни разу не повторял этой роли, но даже, по словам П. Каратыгина, «сам смеялся над своей трагикомической выходкой» (Русская Старина, 1879 г., XXIV). Равным образом совершенно бледной в передаче С. вышла роль Анании («Горькая судьбина» Писемского). Зато комические и бытовые роли передаваемы были С. с неподражаемым совершенством, о чем в одинаково восторженном тоне пишут современники артиста, очевидцы его замечательной игры. Театральные обозрения тогдашних периодических изданий представляют чуть ли не сплошной панегирик игре С., а один из биографов С., суммируя типические черты его искусства, говорит так: «достоинство его игры состоит в необыкновенной простоте, естественности и спокойствии; никогда он не гонится за эффектами и, несмотря на обыкновенно приветливый прием публики, не позволяет себе быть угодником толпы; обдуманность ролей и правда, до которой достигает только внутреннее созерцание души актера — настоящие двигатели таланта Садовского на сцене. Всмотритесь пристально в его физиономию, какая мимика и как выражаются в его лице страсти. Голос его ясен, чист, произношение верное и каждое хоть и просто сказанное им слово выдается рельефно и в патетической ситуации глубоко западает в душу зрителя. Разнообразие, с которым он исполняет свои роли, доведено у него до высочайшей степени совершенства» (статья Арапова в «Сыне Отечества», 1857 г., № 24).
Репертуар С. был очень обширен. Главный контингент ролей давали ему произведения русских авторов, преимущественно Островского. Вот перечень главнейших ролей: Подхалюзин и Большов («Свои люди — сочтемся»), Смуров («Утро молодого человека»), Беневоленский («Бедная невеста»), Любим Торцов («Бедность не порок»), Пузатов («Картина семейного счастья»), Петр Ильич («Не так живи, как хочется»), Брусков («В чужом пиру похмелье»), Юсов («Доходное место»), Густомесов («Старый друг лучше новых двух»), Потапыч («Воспитанница»), Дикой («Гроза»), Брусков («Тяжелые дни»), Краснов («Грех да беда»), Хрюков («Шутники»), Шалыгин («Воевода»), Боровцов («Пучина»), Бессудный («На бойком месте»), Куроедов («Горячее сердце»), Восьмибратов («Лес»), Ахов («Не все коту масленица») и др. — Островского; Иванов («Нахлебник» — Тургенева); Победимский («Мишура» — Потехина); Расплюев («Свадьба Кречинского» — Сухово-Кобылина); из других авторов, кроме Гоголя и Грибоедова, назовем: Владыкина («Омут», «Тесть в беде», «Образованность»), Чаева («Сват Фадеич» и «Свекровь»), Боборыкина («Однодворец» и «Большие хоромы»). Из иностранных пьес С. особенно выделялся в роли Баптисты («Укрощение строптивой») и Сганареля («Мнимый рогоносец»). Замечательно, что С. довольно упорно отказывался от ролей классического репертуара, но если ему случалось брать такую роль, то, по выражению одного из биографов, «этот самородок, этот кремень, ударяясь о крепкое огниво Шекспировской или Кальдероновской роли, давал бездну блестящих ярких, дорогих искр» (Родиславский, «Русский Вестник», 1872, июль). Кроме игры на сцене, С. славился искусством с необыкновенным юмором рассказывать небольшие бытовые сценки, создаваемые им экспромтом. Это искусство в свое время широко эксплуатировалось в Москве и благодаря ему, С. был желанным гостем во многих даже аристократических домах Москвы; между прочим маститый герой А. П. Ермолов с особенным наслаждением слушал мастерские рассказы С. и питал к артисту очень дружеское чувство, памятником которого являются записочки, напечатанные в «Русском Архиве», 1873 г., № 2. Таковы рассказы: о Наполеондере І, покорившем под свой ноготок всю Европию и городов несметное число; о русском купце, ходившем с супружницей смотреть Мочалова в театр; о Лудвиге Филиппыче; о том, как император Александр Павлович, по совету англичанина, отправил Наполеона на такой остров, где нет ни земли, ни воды и т. п. Один рассказ-импровизация записан был Огаревым и впоследствии напечатан в «Русском Архиве» за 1873 г. («О французской революции 1848 г.»).
Материальное положение С. со времени перехода в Москву изменялось к лучшему с весьма медленною постепенностью, особенно на первых порах. Поступивши на оклад 800 руб. асс., С. в 1840 г. был переименован «артистом 2-го разряда» с окладом 343 руб. ceр.; 9 мая 1841 г. был повышен в звание «артиста 1-го разряда» на оклад 485 руб. сер. В 1842 г. получил прибавку до 528 руб. сер., с 1843 г. стал получать 600 руб. сер. В 1844 г. получил оклад 700 руб. сер. и бенефис. Затем получал бенефисы ежегодно. В 1851 г. получил оклад 800 руб. сер., с 1853 г., кроме оклада, стал получать 3 руб. поспектакльной платы, с 1855 г. — по 7 руб. той же платы, в 1858 г. получил высший размер жалованья — 1143 руб. сер.; с 1859 г. стал получать пенсию в таком же размере; в 1861 г. получал по 35 руб. поспектакльной платы; с 1864 г. получал: жалованья — 1143 руб., гардеробных — 1257 руб., по 45 руб. поспектакльной платы и бенефис. 11-го декабря 1862 г. в виде награды был возведен в звание потомственного почетного гражданина. В 1844 г. С. женился на Елизавете Леонтьевне Кузнецовой; имел единственного сына Михаила (род. 1847 г.), который тоже играл на московской сцене.
О личных качествах С. в воспоминаниях знавших его встречаем самый теплый отзыв. Это был человек добрый и отзывчивый; благородство души и нравственная порядочность внушали невольную симпатию к нему. Правда, он был очень туг к сближению с людьми, но эта черта была следствием не дурных качеств натуры, а выработалась неблагоприятными условиями его жизни. Выдающейся особенностью его характера была постоянная сосредоточенность и замкнутость, переходившая в несообщительность; всегда молчаливый и задумчивый, С. не переступал границ официального знакомства по отношению к большинству товарищей по сцене. Эти качества между прочим охарактеризованы метким стихом Щербины («молчит многодумно Садовский») в стихотворной характеристике кружка «Москвитянина», Характер С. сложился в таком направлении в зависимости от условий кочевой его жизни на провинциальных сценах. Среда провинциальных актеров была очень невысока в своем умственном и нравственном уровне. На московской сцене С. продолжал держать себя таким же молчальником. Здесь, впрочем, он нашел и людей по душе, и тесная дружба с ними лучше всего показывает, что не черствость и равнодушие были причиною, почему С. старался чаще «прятаться в свою улитку». С. умер 16 июля 1872 г. на своей даче близ Москвы.
В. Родиславлев, «П. М. Садовский» («Материалы для биографии») в «Русском Вестнике», 1872 г., т. 100, июль. — Соловьев С. П., «Воспоминание о П. М. Садовском» («Русский Архив», 1873 г., № 2). — Арапов, «Биографический очерк московского артиста Имп. театров П. М. Садовского» («Сын Отечества», 1857 г., № 24). — В. Межевич, «Современные русские актеры», № 1. П. М. Садовский («Пантеон», 1843 г., кн. 8). — Федин, «Народный драматический писатель и народный актер — А. П. Островский и П. М. Садовский» («Грамотей», 1875 г., № 2). — Оценка Аверкиева в «Московских Ведомостях», 1872 г., № 183. — Живые отзывы, например «Русская сцена», 1864 г., № 1, в статье «Московская сцена». — Немало писал о Садовском Ап. Григорьев. — Некрологи напечатаны в газетах: «Новости», 1872 г., №№ 172 и 174, «Русские Ведомости», 1872 г., № 161 и др.