Румянцова, графиня Екатерина Михайловна, дочь знаменитого сподвижника Петра І, фельдмаршала князя Михаила Михайловича Голицына, от брака его с Татьяною Борисовною Куракиною и родная сестра полководца времен Екатерины II князя Николая Михайловича Голицына; род. 20-го сентября 1724 г. в Москве; впрочем, о годе рождения графини Румянцовой существует немалое разногласие: так, граф Д. А. Толстой говорит, что она родилась 25-го сентября 1714 г. и по достижении уже 34-летнего возраста вступила в брак с графом П. А. Румянцовым; автор исследования о роде князей Голицыных, г-н Серчевский, заявляет, что она родилась в 1723 г., но того же 25-го сентября; князь Лобанов-Ростовский, в своей Русской Родословной Книге, т. II, принимает годом рождения графини 1725 год; автор книги «Род Князей Голицыных», т. І, — князь H. H. Голицын показывает, что она родилась в 1724 году того же 25-го сентября; этот год изображен и на ее надгробном памятнике в Москве и подтверждается не только словами самой графини в письме к ее супругу, в котором она высказывает, что она ему ровесница (граф родился в 1724 году), но также письмом ее отца князя M. M. Голицына к князю Борису Ивановичу Куракину, что «Всевышний даровал ему дочь Екатерину сего 25-го сентября 1724 года». («Старина Новизна», вып. ХІV) стр. 88). Проживая в доме своих родителей, княжна получила хорошее для того времени образование, владела хорошо французским языком, знала также и немецкий, — но хуже. О детстве и молодости ее сведений не имеется; известно только, что, имея 34 года, она вступила в брак с графом Петром Александровичем Румянцовым, в то время известным, впрочем, более различными неблаговидными своими приключениями, не безызвестными даже Императрице Елисавете Петровне: свою громкую боевую славу он приобрел гораздо позднее, а в 1740-х гг. он был только очень молодым полковником (благодаря своему отцу), имел небольшие средства, мог сделать блестящую карьеру в силу служебного положения возведенного в графское достоинство родителя своего, был красив собою, умен, любим женщинами и т. д. Все это делало молодого Румянцова желательным женихом для молодой княжны, которая обладала очень привлекательной наружностью, была умна, владела немалым состоянием и обширными, притом родственными, связями. Можно предположить, что княжну, по обычаям того века, не много расспрашивали о ее чувствах к будущему супругу — и родители обеих сторон, по взаимным переговорам, заключили в 1748 году брак своих детей, оказавшийся вскоре же неудачным. Причину этой неудачи граф Д. А. Толстой объясняет значительною разницею лет обоих супругов: по его словам, жена оказывалась старее мужа на 10 лет. Но такой разницы не было: супруги были почти одних лет, и на основании всей жизни молодой графини надо искать причину ее несчастного брака в характере ее супруга, вся жизнь которого ясно доказывает, что он был человек. не владевший своими страстями и прихотями, не постигший всех обязанностей супружеской жизни, а главное — не желавший себя в чем-либо стеснять и подчиняться требованиям нравственного долга. Он и после супружества не воздержался от различных увлечений и приключений, которые вскоре привели к тому, что он совсем покинул супругу, оказавшуюся на деле образцовою, попечительною матерью, прекрасною, рассудительною хозяйкою, отлично управлявшею хозяйством, и притом верною и любящею супругою, добивавшеюся если не до самой своей кончины, то очень долго совместного супружеского житья с мужем «так, как жила первые годы». Проживая первое время брачной жизни сначала в Москве зимою, а летом в принадлежавшем княгине подмосковном имении Стрепкове, супруги Румянцовы жили согласно; вскоре у них родилась дочь, прозывавшаяся Танюша, но рано умершая, а затем родился сын Михаил — в 1750 году, потом Николай — в 1754 г. и Сергий — 17-го марта 1755 г., чрез одиннадцать месяцев после рождения Николая. Вскоре после этого возникла в Европе Семилетняя война, на которую отправился и молодой гр. П. А. Румянцов. Война окончилась для него благополучно и в продолжение ее он был произведен из полковников прямо в генерал-аншефы, прославился взятием Кольберга и вместе с тем возымел намерение остаться в Данциге; он писал супруге, что болен, намерен оставить службу, а на самом деле, забыв супругу и детей, увлекся какою-то обывательницею Данцига и намеревался ехать с нею за границу, на воды, на что требовал от жены денег. Супруга денег не дала и отвечала рядом писем, в которых упорно отстаивала свои права супруги, упрекала мужа в неверности, напоминала ему о детях и т. д. Весь длинный ряд писем графини E. M. Румянцовой, большею частью изданный графом Д. А. Толстым, а также еще хранящийся неизданным в Императорской Публичной Библиотеке, не достиг желаемой цели. Граф, отдавая своей супруге должную справедливость за попечение о детях и о хозяйстве, в то же время всячески бранным образом писал ей, что видеть ее не желает. Прибыв в Петербург в 1762 г., он не сообщил ей о своем приезде, и графиня, стороною узнав о возвращении мужа в отечество, продолжала ему писать о совместной жизни, тем более необходимой, что дети подрастали, необходимо было давать им образование, средств же на это было недостаточно вообще, а при житье на два дома — еще затруднительнее иметь таковые. Она в каждом письме писала мужу о его детях, надеясь тем возвратить его к себе, но все это оставалось без успеха. Она даже предлагала ему жить в одном помещении только для видимости, pro forma, в отстранение разных толков и пересудов, но граф не соглашался и на это. К сожалению, письма самого графа П. А. Румянцова к его супруге до сих пор неизвестны: не только не напечатаны, но неизвестно, — хранятся ли где-либо.
С назначением графа П. А. Румянцова в 1765 г. правителем Малороссии, супруга его отправилась также в Глухов, — в то время местопребывание правителя Малороссии, — чтобы не подать повода к разным толкам об отношениях ее к супругу, который сам в 1765 и 1766 г. почти не бывал в своей резиденции и находился в разъездах то по вверенной ему Малороссии, то в Петербург, то в Буртнев (его имение в Лифляндии). Графиня скучала, много писала своему мужу и, наконец, покинув Малороссию в начале 1767 г., возвратилась в Москву. С этого времени по день своей кончины в 1779 г. она состояла только в переписке с супругом. Она по-видимому уже потеряла надежду жить вместе с ним и писала ему преимущественно о хозяйственных делах, о детях и об их обучении, что всецело оказалось возложенным на нее одну: отец вовсе этого не касался. Графиня напоминала мужу своему, что долг его давать детям воспитание (разумея это в обширном значении слова, т. е. воспитывать и обучать); что она сама все согласна делать для детей своих; что она лично, со своей стороны, с радостью отдала бы их и в Кадетский Корпус, и послала бы в чужие края, видя, что не имеет способа сама воспитывать их, как надобно, в Москве; она добавляла при этом: за что это образование отнимать у них (т. е. детей). Не получая от супруга своего даже ответа на все это, она предлагала ему просить Ее Величество чрез графиню Пр. А. Брюсс об отпуске на каждого из ее сыновей по 800 руб. в год для отправки их за границу и на содержание их там в течение двух лет. Узнав, что дети графа Разумовского отданы в учрежденный Г. Н. Тепловым особый пансион, она просила мужа, находившегося временно в Петербурге, узнать об этом пансионе, намереваясь временно поместить в него своих сыновей, и добавляла, что «она лично с радостью отдала бы их в чужие края». Между тем, чтобы не терять времени в обучении детей, она взяла отставного артиллерийского подполковника учить их арифметике. Позднее из ее писем усматривается, что в доме ее является учитель для детей — майор Прусской службы, родом Швейцар, некто Цвилер, который прибыл сюда для службы, но, не имея протекции, по нужде пошел обучать детей, с условием, чтобы звали гувернером, а не учителем. Кондиции его были сносные: он согласился сверх содержания и экипажа получать 300 руб. в год и сверх того дусеры, т. е. подарки. Таким образом, у детей графини находился гувернером Прусский майор и учителем математики — подполковник. Потом был еще майор французской службы Моно, а также некто Лаянс, — впрочем, недолго. Заботясь ничего не упускать, что по смыслу ее, а также по ее возможности и силам (средства денежные были незначительны) она в состоянии была сделать для образования своих сыновей, графиня Екатерина Михайловна позднее, когда сыновья ее становились более взрослыми, находила нужным обучать их также верховой езде, танцам, фехтованию (как она пишет, «биться на рапирах»), рисованию и, кроме того, географии, истории, но только денег у нее не хватало. Это может свидетельствовать о неблестящем в это время денежном положении графини Румянцовой, которое понуждало ее и ранее делать по возможности сокращения в расходах — даже необходимых. Оно побудило ее еще в 1765 г. даже сократить учебный персонал ее детей, отправляясь из Москвы в Украйну, где супруг ее был генерал-губернатором. Она спрашивала тогда его мнения: надо ли ей брать с собою француза, живущего в доме, а также и немца Цвилера, высказывала, что намерена взять одного немца, ибо он может учить не только немецкому и латинскому, но также и французскому, истории, географии, арифметике и математике. При этом она хотела знать, нельзя ли будет в Украйне обучать детей ее вместе с другими. В Украйне она пробыла, как сказано выше, весьма не долго и, возвратясь в Москву, продолжала заботиться о воспитании своих трех сыновей, которым, несмотря на нелады с своим супругом, сумела внушить изумительную привязанность, преданность и как бы благоговение к совсем не заботившемуся о них отцу — как это можно усмотреть из писем сыновей к последнему, не всегда изъявлявшему желание даже просто видеть их. Графиня, не теряя надежды вернуть к себе своего супруга, подробно писала ему о детях и об их занятиях, о всех своих хлопотах и заботах по хозяйству и управлению различными имениями и домами в Москве, о домашних делах и даже об исполнении ею различных поручений своего супруга, которому она заказывала мундиры, шляпы, чепраки, винчуры и т. д. По мере того, как сыновья ее подрастали, являлась для графини новая забота — об определении их на службу. Она намеревалась определить старшего сына, в конце 1768 г., волонтером в армию под начальством своего супруга, чтобы была оказия сыну научиться военному делу. Но, встретив упорное несогласие на это со стороны мужа, определила его в л.-гв. Преображенский полк и хлопотала о полном его снаряжении, отправляя в Петербург. Затем подошла очередь заботам о службе остальных двух ее сыновей, которые оба были записаны в л.-гв. Конный полк. Но уже в начале 1768 г., по совету графа Брюса, она хлопотала о переводе сына Николая в л.-гв. Семеновский полк, причем Брюс изъявил готовность взять его в ординарцы и доставить ему возможность жить дома, числясь на службе. Скоро они были произведены оба в прапорщики (в 1769 г.), а затем пожалованы, 1-го августа 1772 г., камер-юнкерами, после чего вскоре, в 1774 г., отправились, для дальнейшего своего образования, за границу, причем графиня-мать заботилась о снабжении их деньгами и сожалела, что отец их дает им слишком мало. Но еще ранее этого графиня была принуждена покинуть родную Москву: будущий Наследник престола, Великий Князь Павел Петрович достиг уже возраста для вступления в брак, и в супруги ему была избрана Принцесса Гессен-Дармштадтская, позднее получившая, при святом крещении, имя Наталии Алексеевны. Встретить Принцессу в Москве в 1773 г. назначена была, по указанию, без сомнения, гофмейстерши, графини Марии Андреевны Румянцовой, и ее дочери, графини Прасковьи Александровны Брюс (как известно, обе пользовались большим расположением Императрицы), графиня Екатерина Михайловна, которую Екатерина II встречала и ранее. Графиня исполнила возложенное на нее поручение — и в день бракосочетания Великого Князя, 15-го августа 1773 г., была пожалована в действительные статс-дамы и назначена гофмейстериною при малом дворе Великого Князя. По этой новой должности она участвовала во всех проявлениях придворной жизни, как-то выходах, приемах, обедах, вечерах и т. д., как это видно из писем ее к супругу в 1773 и 1774 г., а также из камер-фурьерского журнала за это время. Вместе с двором она ездила в 1775 г. в Москву на торжественные празднования побед ее супруга, довершенных известным миром в Кучук-Кайнарджи. В воспоминание этого славного мира был возложен на нее, 12-го июля 1775 г., орден Св. Екатерины малого креста. Находясь в Москве, она виделась с супругом на празднествах и была «до того пренебрежена своим супругом и так худо трактована им, что николи ни о чем не говорил, что она после ни о чем не хотела ему советовать» (см. письмо ее к супругу 7-го февраля 1776 года). По возвращении в Петербург в 1775 г. она продолжала переписку с мужем, просила его о совместном сожитии, хотя только pro forma, и сокрушалась до слез, получив от него решительный в этом отказ. Она твердо решилась уже в это время оставить двор, почитая тягостным для себя сопряженные с ее должностью беспокойства. Но неожиданная кончина от неблагополучных родов Великой Княгини, 15-го апреля 1776 года, удержала Румянцову от исполнения ее намерения. Императрица была безмерно довольна понесенными ею при этом трудами и беспокойствами, убеждала ее остаться при дворе хотя бы на год и заявила, что коль скоро Великий Князь увидит свою невесту, то ей, Румянцовой, необходимо будет ехать со свитою встречать ее в Мемеле. Румянцова согласилась исполнить желание Императрицы. Вскоре действительно Великий Князь Павел Петрович, в сопровождении фельдмаршала Румянцова, 13-го июня поехал в Берлин, где виделся с будущей своей второй супругой, Принцессой Виртембергской Софией-Доротеей, названной при миропомазании Марией Феодоровной, а затем и графиня Е. М. Румянцова со свитою 12-го июля отправилась в Мемель для встречи долженствующей прибыть невесты, Причем Императрица возложила на графиню орден Св. Екатерины большого креста и послала с нею подарки для самой невесты и ее матери. По прибытии с невестою в Петербург графиня продолжала отправлять при малом дворе обязанности гофмейстерины. Великий Князь составил своей супруге особую инструкцию, по которой предлагалось ей предоставить графине Румянцовой полную свободу относительно прислуги и других мелких домашних распоряжений, даже относительно гардероба Великой Княгини, и никогда не допускать, чтобы ей жаловались на супругу фельдмаршала, и т. д. Пребывая при дворе, графиня часто писала своему супругу, пребывавшему в Малороссии, сообщала ему придворные события, разные слухи и новости при дворе, а также о своем неудачном хозяйстве в деревнях, о невыгодной поставке вина в казну, о постройках и т. д. Но она не покидала мысли удалиться от двора, несмотря даже на богатые подарки, полученные ею при крестинах 21-го декабря 1777 г. первого сына Великого Князя — Александра. В начале 1778 г. она уже формально просила увольнения от двора, воображая, какую блаженную жизнь будет вести в Кайнарджи — имении Румянцова под Москвою. Их Высочества не дали никакого ответа на ее просьбу об увольнении, но прислали графа Ник. Ив. Панина уговаривать ее остаться при дворе; однако, «он тщетно мучил ее сладкоглаголанием»; затем Великая Княгиня убеждала ее остаться, делая разные препозиции и обещания, но, видя непреклонность графини, приняла от нее письмо к Ее Величеству с изложением просьбы разрешить ей покинуть двор. Получив чрез графа Безбородко на другой день сообщение, что Ее Величество, хотя и с сожалением, увольняет графиню от двора, последняя отправилась благодарить Императрицу и вместе с тем испросить дозволение взять с собою в деревню младшего сына — Сергея, зачисленного уже в военную службу. Государыня соизволила на эту просьбу графини, но, по словам последней, уволила ее "так хорошо, как бы я в наказание была выгната вон; ниже чай на дорогу, не спросила, с чем еду, есть ли сани, есть ли карета. Сказала только: «худа дорога будет». Их Высочества же при прощании пожаловали ей на руку браслет с их портретами, осыпанными бриллиантами. Заметим кстати, что в книге Волкова: «Двор Русских Императоров в ХVIII столетии» ошибочно показано, будто Румянцова в 1776 г. была отпущена на всегдашнее пребывание в Москву по кончине Великой Княгини Натальи Алексеевны.
Удалившись от двора, графиня Е. М. Румянцова ни разу более не была в Петербурге. Она проживала зимою в Москве, очень скромно, имея небольшой круг знакомых — и то по преимуществу из ближайших ее родственников. Сперва она как бы скучала, по словам княгини Агр. А. Куракиной, но потом успокоилась, утешилась своим новым домом и заботилась о приращении своего прибытка. Она всецело посвятила себя детям и своему хозяйству, для которого большую часть года проводила в селе Кайнарджи, или Троицком, в 40 верстах от Москвы, куда переезжала раннею весною. Она по-прежнему продолжала писать своему мужу и описывала ему о том, как сооружает церковь в Кайнарджи, как строит оранжерею, переделывает мельницу, роет пруды, выписывает холмогорских коров, волов из Малороссии для полевых работ и т. д. Она намеревалась все постройки делать каменные и притом сперва соорудить все хозяйственные постройки, а затем уже самый дом для себя и спрашивала своего супруга, где поставить дом, по какому рисунку и т. д. Как особа очень хозяйственная и расчетливая, она увидела, что выгоднее самой косить луга, нанимая косцов, нежели отдавать их в аренду, и перестала поэтому давать покосы посторонним лицам. Ревностно занимаясь сельским хозяйством, она вскоре усмотрела, к сожалению, что работы обходятся ей дорого, рабочие мало знающие, нерадетельные своим господам; к тому же в 1775 г. урожай был плохой, и она все была принуждена покупать, а доходов не было. Однако, она не падала духом, находила большое удовольствие жить в Кайнарджи, в котором ходила, по ее словам, как влюбленная в свою деревню. Она не упускала случая прикупать близлежащие земли по дешевой цене, если продавали сходно, и, сообщая об этом супругу, просила у него денег на подобные покупки. Она часто ездила по другим, принадлежавшим ей деревням близ Москвы, описывала их хозяйственное состояние, писала, что в одной устроила фабрику для выделки трипа, в другой — обучает ткать ковры и т. д. Она не упускала из виду и домов своих в Москве и советовала супругу один из них продать совсем. В это время она уже вполне подчинилась своей горькой судьбе, отказалась совсем от мысли возвратить себе своего супруга, к которому сохраняла по-прежнему нежную привязанность и внимательную заботливость, вселяемые чувством любви к человеку, который ее совсем покинул. Она даже ласкала себя мыслию, что он когда-либо посетит ее в Кайнарджи, и советовала ему лучше приехать летом, чтобы лучше все осмотреть, и т. д. Но этого она не дождалась. Уже с половины 1778 года графиня начала недомогать: у нее часто болели глаза, без очков она не могла ничего читать или писать; часто хворала лихорадкою, а потом у нее появилась, по словам доктора, какая-то скорбутика. Эта болезнь заставила ее пробыть долго в Кайнарджи, и только в половине ноября 1778 г. она переехала в Москву и еще 27-го декабря писала своему супругу; она скончалась 22-го августа 1779 г. в Москве, на 55 году жизни; погребена в Донском монастыре.
Князь H. H. Голицын, Род Князей Голицыных, т. I; Русская Родословная Книга, князя Лобанова-Ростовского, т. II; Записки о роде князей Голицыных, СПб., составил Серчевский, СПб. 1853; «Московский Некрополь», т. III; «Старина и Новизна», кн. IV (письма гр. Завадовского к гр. П. А. Румянцову) и кн. ХІV, стр. 88; Гр. Д. А. Толстой, Письма гр. Е. М. Румянцовой к ее супругу, фельдмаршалу гр. П. А. Румянцову, СПб. 1881; «Сборник Императорского Русск. Историч. Общества», т. XXVI, стр. 247 (Биография Князя Безбородко), т. XXVII, стр. 95—108; «Архив Куракиных», т. VІII, стр. 219, т. X, стр. 398; Императорская Публичная Библиотека, Рукоп. Отдел: бумаги, поступивший от Н. А. Дивова (см. Отчет Библиотеки за 1888 год, стр. 18 и след.); «Русская Старина», т. II: Записки Карабанова, 1871, кн. 2; т. 76, 81, 93; 1898 г., февраль, стр. 251 и след.; Записки И. И. Неплюева, изд. 1893 г., стр. 177; Волков, Двор Русских Императоров в XVIII столетии; Камер-Фурьерский журнал за 1771—1778 годы; «Исторический Вестник» 1888 года, июль: «Покорная и верная жена»; «Журнал Министерства Народного Просвещения» 1888 г., т. 257, ст. 404 и след.; «Киевская Старина» 1888 г., т. 23, стр. 183 и след.; Архив Мин. Имп. Двора, опись № 36—1629, д. № 132.