Решетников, Федор Михайлович, писатель; родился 5-го сентября 1841 г. в Екатеринбурге. Отец его был бедный дьячок, горький пьяница; когда Р. было 40 недель от роду, мать ушла с ним в Пермь, к дяде; здесь, не вполне еще оправившись от родов, она испугалась громадного пожара, заболела и умерла в больнице. Таким образом, Р. совсем не помнил свою мать, а отца видел только раз в жизни, на десятом году от роду. Р. приютили у себя его дядя и тетка. Дядя его был старшим сортировщиком в Пермской Почтовой Конторе и получал небольшое жалованье. Он держал воспитанника из сожаления и в силу своей бедности тяготился им. Дядя Р. был крайне малообразован и не любил читать, считая это пустою тратой времени. Он, может быть, по-своему любил Р., но требовал от него к себе безусловного почтения и полнейшего послушания; в характере же юного Р. обнаруживалось много игривого и веселого. Он не прочь был пошалить и подурачиться, но деспотический характер дяди и общая огрубелость и жестокость окружавших его вскоре превратили веселость Р. в озлобление. С ранних пор в Р. обнаруживалась впечатлительность: он вечно разыскивал что-нибудь новое и с жадностью набрасывался на все, что обращало на себя его внимание. Но дядя не поощрял подобной любознательности, приказывал мальчику вести себя смирно и всегда прибегал к ремню, когда хотел научить его уму-разуму. "Пес", "ножовое вострее", "балбес", "безрогая скотина" и пр. были самыми обыкновенными для Р. кличками. Пять — шесть лет битья, наконец, совершенно ожесточили ребенка, добродушная наблюдательность его превратилась в злость, и Р. стал изыскивать средства, как бы досадить окружающим; в свою очередь и дядя бил его с ожесточением и раз так ударил об пол, что у Р. потекла кровь изо рта. Шестилетний Р. чувствовал кругом себя только врагов и все больше озлоблялся. Никто из окружавших его людей не действовал смягчающим образом на его характер; и своих "воспоминаниях детства" он следующим образом описывает установившиеся у него отношения к окружающим. "Пройдет мимо меня почтальон и смеется: „Что сидишь, дрянная харя?“ — „Что ты дразнишься, пес ты экой?“ — отвечаю я. Почтальон щиплет меня за волосы. „Что дерешься, подлец!“ — и я ударяю его. Он отойдет и говорит: „Вор, вор! не ходи во двор“... „Я те, сволочь!“ — скажет другой почтальон, выходя из дверей. Пройдет женщина и со злостью, направляя на меня кулаки, говорит: „У, подкидыш!“ — „Молчи, чуча!“ — „Молчи, чума сибирская!“. Плюнет на меня женщина, уйдет и скажет тетке, что я обозвал ее скверной руганью". Побои сыпались на Р. со всех сторон, но они не укрощали его. Наконец, дядя принялся учить Р. грамоте при помощи того же ремня. Дело шло плохо, Р. упрямился, и никакие побои не в состоянии были заставить его учиться прилежнее. Тогда дядя отдал его в ученье к одному отставному чиновнику, с платой по четыре рубля в месяц. Всех учеников у него было 8. Чиновник был страстным любителем птиц, — и ученики главным образом занимались чисткой клеток и кормлением их обитателей. В 1850 г. дядя решил отдать девятилетнего Р. в бурсу. Скачала тот был в восторге. Ему поправилась жизнь с товарищами после одинокой, загнанной жизни у дяди. Однако, он вскоре ощутил отрицательные стороны бурсы: здесь были уже совершенно без всякого повода, а прямо по принципу; в виде назидания было принято, кроме частных случаев битья, в конце каждой недели сечь всех учеников подряд. Сверх того, товарищи обильно наделяли Р. пинками и ударами; Р. стало здесь жить невмоготу, и он решил убежать. С этой целью Р. забрался на колокольню и, выждав удобное время, спустился с нее и ушел к реке. Там он нашел шалаш рыбака, рыболовные принадлежности, а также пищу; Р. сел найденный хлеб и, сев в лодку, поплыл по реке. Так как он не умел управлять лодкой, то ее прибило к берегу. Здесь его настиг хозяин лодки и так избил, что Р. остался в беспамятстве лежать на земле. Когда он очнулся, то заметил, что по реке плывет лодка со сторожем и бурсаками, отправленными на поиски за ним. Р. хотел убежать, но бурсаки его поймали и снова жестоко избили. Однако худшее ожидало его впереди. В бурсе девятилетнего мальчика так высекли, что его пришлось замертво снести в больницу, где он пролежал целых три месяца. Все это, однако, не изменило намерения Р. бежать из бурсы. Как только он оправился от болезни, он снова незаметно выбрался на свободу и, чтобы не быть узнанным, бросил верхнее платье и измазал себе лицо грязью. В таком виде Р. добрался до ближайшего завода, где его приютили рабочие. Ему понравилась их простая, хотя и трудная жизнь, и он захотел с ними остаться; но беглеца боялись держать у себя, и поэтому Р. приходилось переходить с места на место. Вследствие такой бродячей жизни, Р. познакомился с нищими, старавшимися увлечь его и эксплуатировать. Они обращались с ним крайне жестоко, заставляли его пить водку, петь, танцевать, а когда он отказывался исполнить их требования, тогда его жестоко били. Часто Р. доходил до отчаяния и молил встречных спасти его из рук нищих, но никто не обращал на его просьбы внимания. Однажды случайно знакомая дяди узнала Р. и привела его домой; но здесь вместо участия и ласки он встретил холодность, жестокость и презрение. От прежней веселости и шаловливости у Р. не осталось и следа. С этого времени он стал вдумываться в свое положение и взвешивать свои поступки. Хотя ему было всего только с небольшим 10 лет, но он перенес уже столько страданий, столько видел и пережил такие сильные ощущения, что охота вновь обогащаться ими и блуждать по свету у него как бы пропала. Долго не мог Р. придти в себя. Почти целый год провел он дома, редко выходя даже из комнаты. Чаще всего он сидел в углу, за дверью, чтобы никому не мешать и чтобы на него обращали меньше внимания. Голова его была обременена виденным и слышанным; иногда все это путалось и голова у него шла кругом. Одно лишь он сознавал вполне ясно: свое одиночество и беззащитность. Часто, сидя в своем углу, Р. плакал. Тут он вспомнил о своем отце, которого ни разу еще не видел. Со всей полнотой одинокого существа Р. полюбил отца заочно и желал его поскорее увидеть, чтоб рассказать ему свое горе и искать у него помощи и защиты. Как раз к этому времени его отец приехал из Екатеринбурга. Конечно, при первой же встрече мальчик убедился, что это совсем чужой для него человек и притом еще более грубый, чем дядя. На другой день после приезда, разговорившись с теткой о сыне, на жалобы ее он сказал: "Дери ты его, что есть мочи дери!"... А когда ему предложили взять сына с собой, отец ответил: "Куда мне с ним? Не надо... Мне и одному трудно жить!" Р. пробовал излить пред отцом накипевшие в нем чувства и мысли, но тот ничего не понял и еще прикрикнул на сына. Распрощались они, как чужие, и с тех пор Р. его больше не видел: года через два отец его умер. Как глубоко должен был чувствовать Р. свое одиночество, видно из следующих его слов: "Когда я узнал о его (отца) смерти, я долго плакал о нем. Горячи и ядовиты были эти слезы, и плакал я, как помню, потому, что теперь я остался без отца и без матери". Сидя в своем углу, за дверью, Р. не терял времени даром: он учился читать; у дяди в погребе стоял сундук со старыми, разрозненными книгами, — и вот, когда тетка посылала Р. туда за чем-нибудь, он захватывал из сундука книжку и тайком читал ее у себя за дверью. Когда дядя, считавший чтение праздным препровождением времени, узнал о занятиях Р., то сильно его наказал...
На одиннадцатом году жизни Р., по приказанию дяди, начал ходить в Почтовую Контору — присматриваться к делу и помогать чиновниками. В продолжение двух лет Р. изучил все почтовое дело и даже научился считать на счетах, что было величайшей мудростью для многих почтовых чиновников Наконец, дядя решил отдать его в Уездное Училище. Р. говорит об этом учений следующее: "Я три года пробыл в первом классе и ничего не понял. Об умственном развитии учителя не заботились, а учили нас в зубрежку и ничего не объясняли. Кроме того, учителя считали за наслаждение бить нас. Я отсюда не убежал, потому что уже привык к розгам". По свидетельству товарища Р. по Уездному Училищу, тот был в это время "угрюм, сосредоточен в себе, необщителен и чуждался всех и всего. Ни с кем он не вел особенной дружбы, хотя и редко с кем ссорился. Игры, особенно шумные, он не любил, и если временами принимал в них участие, то как-то нехотя, чтобы только чем-нибудь заняться". По словам того же товарища, у Р. были выдающиеся способности, которые были признаны как преподавателями, так и учениками, но механическое заучивание наизусть было ему так неприятно, что он готов был выдержать побои и сделать даже скверный поступок, лишь бы избавиться от этой зубрежки.
Вместе с посещением Училища Р. продолжал ходить в Почтовую Контору и помогать чиновникам. Часто Р. помогал сортировать безграмотным сторожам пришедшие книги и газеты, — и вот однажды ему пришла в голову мысль снести газету учителю, чтобы его задобрить. Это прекрасно удалось: остался доволен не только учитель, но и весь класс, потому что преподаватель тут же принялся за чтение и ни у кого не спрашивал уроков. Это поощрило Р., и с этих пор он занялся регулярно похищением с почты газет и книг, которые относил учителям или обменивал товарищам на нравившиеся ему вещи. Раз Р. нечаянно захватил вместе с газетой одну деловую бумагу и, боясь ее возвратить назад, чтоб его не поймали, забросил ее в огород. Бумаги хватились и стали ее разыскивать. Один из почтовых чиновников, недолюбливавший дядю Р., узнал, что Р. носит учителям газеты. Он поехал к учителям, но те, конечно, сказали, что не знали, каким путем доставал Р. газеты, и предложили чиновнику взять их обратно. Р. признался в своей вине; началось судебное дело, тянувшееся два года. Дядя Р. употреблял все усилия, чтобы выпутать племянника. Враждовавшие с ним чиновники упрекали его, что из его воспитанника вышел вор. "Сначала мне стыдно было выйти из дому, — рассказывает сам Р., — стыдно встретиться с кем-нибудь, — все друзья мои отшатнулись от меня и я сидел дома, в углу за дверью, читая географию или катехизис... Но книги не шли мне на ум! Я готов был Бог знает что сделать для дяди, только бы он не сердился".
За это время Р. переработал новый ряд мыслей. Он увидел, как необдуманный поступок, которым он никому не думал принести вред, привел к таким тяжелым последствиям для близких к нему людей. Под влиянием этих размышлений в Р. выработалась та поразительная честность, которой впоследствии все удивлялись. Наконец, дело его было решено бывшей Палатой Уголовного и Гражданского Суда, и ему была назначена ссылка на покаяние в Соликамский монастырь на три месяца. Здесь Р. исполнял самые низкие должности, но, несмотря на это, монастырская жизнь ему понравилась. Ее "исправительное" значение было скорее отрицательным, так как нравы монахов отличались крайней распущенностью. "В Соликамске, говорит Р.: "я в одну неделю познал нечестие монахов, как они пьют вино, ругаются, едят говядину, ходят по ночам, ломают ворота". Под конец пребывания в монастыре Р. с каждым днем все более привязывался к своим новым знакомым. "И так я чудно и весело проводил время с монахами, — рассказывает он дальше: "они меня поили пивом, и я часто приходил домой пьяным. Иногда обедал и спал в кельях. Словом, очень весело я проводил время с доброй братией и в особенности тогда, когда пили пиво". По его же словам, пиво это обыкновенно для большей крепости настаивалось на табаке... Но, несмотря на распущенные нравы монахов, Р. все-таки вынес из монастыря религиозное чувство и пристрастие к аскетизму и мистицизму. В течение 1857 и 1858 годов он читал большею частью духовные книги и посвящал много благочестивым размышлениям как в письмах к друзьям, так и в своих заметках. В этот период религиозного настроения Р. начал писать проповеди. По возвращении из монастыря он снова поселился у дяди в Перми и поступил в Уездное Училище. Школьный товарищ Р. говорит, что "ссылка заметно повлияла на Р. Выражение его лица сделалось серьезнее и задумчивее. В отношениях с окружающими он старался быть мягче и приветливее, но вместе с тем он стал еще более замкнутым и сосредоточенным в себе". Он усердно принялся за работу и вместо прежних единиц стал получать пятерки. Сравнительно трудно давалась ему математика.
В 1859 году дядя переехал в Екатеринбург, куда был переведен в качестве Помощника Почтмейстера (впоследствии он был назначен Почтмейстером в Оханск). Оставшись на свободе, Р. как будто ожил, — и вместо рассуждений о непостижимом в его записках появляются стихи, очерки лиц, с которыми ему пришлось жить, описание городских происшествий и т. п. Во время пожаров в 1859 г. в Перми Р. нанимался по ночам караулить дома, за что получал по 20 копеек за ночь: видно денег у него не было в избытке!
25-го июля 1859 года Р. окончил курс Уездного Училища и получил аттестат с отличными, хорошими и (только из арифметики и геометрии) достаточными отметками. Тотчас же Р. отправился к дяде в Екатеринбург. Здесь он поступил в Екатеринбургский Уездный Суд, с жалованьем по 3 рубля в месяц. Р. поступил туда с большой охотой и чрезвычайно гордился тем, что служит в таком месте, где решаются дела о людях. Принося служебную присягу, Р. думал про себя: "Зачем я буду изменять ей? Я буду верно служить, не так, как они... для пользы людей"... В то же время он принялся усиленно за писание. Первые его труды на литературном поприще носили стихотворную форму. 1860-м годом помечена его поэма в трех частях " Приговор", а в 1861 году Р., по-видимому, окончил драму в 6 действиях "Панич". Пока он жил у дяди, ему трудно было вполне отдаться работе. "Пора тебе, дураку, за канцелярское дело приниматься; нечего зря-то бумагу марать", — говорил, бывало, дядя племяннику, когда тот, забравшись на полати, "сочинял" что-нибудь на четвертушке бумаги. Не раз дядя, чтоб отучить Р. от "сочинительства", прибегал к старому средству — ручной расправе. В 1860 году Р. получил место в том же Уездном Суде — помощника столоначальника чернорабочего стола. В это же время Р. познакомился с одним рабочим, служившим на Екатеринбургском Монетном Дворе; он поддерживал в Р. честные стремления и внушал ему мысль о необходимости жить для пользы других. Под его влиянием Р. начал писать обличительные статьи; из них известны только две и то лишь по одним названиям: "Черное озеро" и "Деловые люди" — они не сохранились в бумагах Р. По мере того, как у Р. укреплялось сознание, что с помощью своих произведений он может сделать полезное дело, Уездный Суд и Екатеринбург стали ему надоедать, и все сильнее возрастало в нем желание ехать в Пермь. Он хотел принести пользу своим ближним, но не знал, как за это взяться. Р. глубоко чувствовал недостаточность своего образования и еще до поездки в Пермь говорил: "Не было у меня ни одного такого человека, с которым можно было бы отвести душу. Часто случалось, что я, сидя на реке, глядел куда-нибудь в даль; глаза останавливались, в голове чувствовалась какая-то тяжесть и вертелись слова: как же это? отчего это? и в ответ ни одного слова... И думаешь: эх, если бы я был богат, — накупил бы себе книг, много, много... Все бы выучил и пользу какую-нибудь принес бы". Кроме желания доучиться и увидеть побольше света, Р. тянула в Пермь еще привязанность к какой-то девушке, имя которой осталось неизвестно. Ему пришлось выдержать тяжелую борьбу с дядей, не хотевшим отпустить его от себя.
В Перми Р. долго не мог найти места, — с одной стороны потому, что он был некогда под судом, а с другой стороны мешали его обличительные статьи, слух о которых распространился по Перми, так как Р. их посылал в редакцию "Пермских Губернских Ведомостей". После долгих поисков Р. удалось, в июне 1861 г., получить место канцелярского служителя Казенной Палаты. "Меня посадили", пишет Р.: "в регистратуру. Вся моя работа, не умственная, а машинная, состоит в записывании входящих бумаг, а при получении пяти или шести рублей жалованья кажется вдвое обременительнее. Для ума же никакой пищи". В этот период, как и почти всю свою жизнь, Р. прожил на границе нищеты. О скромности его средств к существованию можно судить по относящемуся к тому времени бюджету, им самим записанному: "За квартиру — 1 руб. 50 коп. На говядину — 30 ф. по 3 коп. за фунт — 90 коп. Хлеба на 60 коп. и молока на 60 коп." — "Буду жить, — замечает дальше Р., — как Бог велит". Терпя такую нужду, Р. в то же время переживал внутреннюю драму: девушка, которую он любил, изменила ему и вышла за другого, более обеспеченного жениха. После этого нового удара он с новым рвением схватился за перо и стал передавать бумаге свои мысли и чувства. В Перми у него нашлось несколько судей его литературных работ: какой то сослуживец — T. и редактор "Пермских Губернских Ведомостей" — П. В это время Р. начал писать рассказ из заводской жизни "Скрипач", а затем поэмы "Два барина", "Воля" и драму в 5 действиях "Раскольник" (отрывки, с предисловием Г. И. Успенского, не пропущенные в свое время цензурой и ныне принадлежащие Пушкинскому Дому, напечатаны в ч. II "Невского Альманаха", Пгр. 1917 г.). Тогда же Р. написал вчерне многое из того, что впоследствии было им обработано и напечатано. Р. неутомимо читал и писал во все свободное от занятий время. При Казенной Палате была своя библиотека, там получались также новые журналы и газеты. Первая статья Р., напечатанная в "Пермских Губернских Ведомостях", касалась этой библиотеки. "Как же вы пишете, а меня не спрашиваете?" — сказал ему Председатель Палаты, когда прочитал статью. Но дурного от этого для Р. ничего не вышло. а наоборот, — статья принесла ему пользу: ему прибавили жалованья и назначили библиотекарем, что дало ему возможность еще больше времени посвящать на чтение. Однако, Р. вскоре увидел, что, живя в Перми, он так и не принесет никакой пользы своими сочинениями. Р. хотелось высказать перед всеми ту массу горя, нищеты и бедствий, которую он наблюдал в жизни. Ему хотелось, чтобы все узнали о страданиях, выпадающих на долю простого рабочего и крестьянина. Он думал, что все это существует лишь потому, что общество об этом ничего не знает. Ему казалось, что достаточно описать все виденное им во всей наготе, правде и искренности, чтобы каждый интеллигентный человек постарался уменьшить страдания народа. Провинциальная жизнь перестала удовлетворять Р., и его стало тянуть в Петербург. С одной стороны он чувствовал, что знает еще мало, и стремился в столицу, по его собственным словам, "чтобы поумнеть и поучиться". С другой, только там он мог надеяться, что будут напечатаны его произведения. Случай помог Р.: в Пермь приехал из Петербурга ревизор; Р. попал к нему в переписчики бумаг и, видя к себе хорошее отношение со стороны ревизора, решился попросить его — и то только письменно — помочь ему перевестись в Петербург. Ревизор расхохотался, когда узнал о желании канцелярского служителя заняться писательством. Желал испытать способности Р., он поручил ему в течение двух недель выучить наизусть весь Рекрутский Устав. Р. исполнил блестяще эту задачу, и тогда ревизор, убедившись в его способностях, обещал ему свое содействие, но на прощанье советовал Р., вместо занятий литературой, в свободное от служебных обязанностей время работать в квартале, "где вам все-таки дадут лишних рублей восемь"...
В 1863 г. Р. прибыл в Петербург. Несколько месяцев ему пришлось жить без места, пока бывший ревизор не пристроил его в какое-то присутственное место с жалованьем по 9 рублей в месяц. И в Петербурге Р. жил почти в нищете. Сначала он послал несколько очерков в "Северную Пчелу", где их приняли (напр., "Лотерея", с подп.: "2-го сент. 1863 г.", — 1863 г., № 240 и 241), но денег Р. не заплатили. В 1864 году Р. написал своих знаменитых "Подлиповцев", но так мало был избалован успехом, что стеснялся сам отнести их в редакцию, а послал рукопись с дворником. Вместе с тем Р. написал письмо к редактору, в котором высказывал мотив, заставивший его взяться за перо: "Зная хорошо жизнь этих бедняков (бурлаков), я задумал описать ее, чтобы хоть сколько-нибудь помочь этим несчастным труженикам". Напечатанные в №№ 3 и 4 "Современника" за 1864 год, "Подлиповцы" сразу обратили на себя внимание публики. Наша интеллигенция, обитающая большею частью в городах, даже не воображала, что в недрах богоспасаемой России могли существовать дикари, подобно неграм обращенные во вьючный скот. Перед читателем был не опытный, хитроумный художник, которому ничего не стоит и присочинить ради эффекта, а безыскусственный самоучка, пишущий лишь для того, чтобы объявить всенародно, как страдают "Подлиповцы", и обратить на них внимание общества.
В продолжение своей дальнейшей литературной деятельности Р. написал много произведений, помещающихся ныне в двух томах, содержащих 124 листа компактной печати. Все его произведения заключают в себе неизменно одно и то же содержание: "как голодают, холодают, терпят всевозможные мытарства, обиды и оскорбления бедные люди, пробивая себе дорогу к обеспечению своего существования". Наиболее выдающимися из произведений Р. считаются: "Ставленник", "Между людьми", "Глумовы", "Где лучше?" и "Свой хлеб".
Жизнь Р. значительно улучшилась после приобретения литературной известности. Вскоре он женился на своей землячке, так же, как и он, круглой сироте, приехавшей в Петербург искать, "где лучше". Р. имел двух детей (из коих дочь Мария за свящ. Евстратовым). Из оставшихся после Р. записок видно, что его ни на минуту не покидала жажда знания. Живя в Петербурге, Р. не переставал работать над собой: он читал книги и составлял из них конспекты, чтобы усвоить себе их содержание. Несколько раз Р. ездил в Пермь и посещал чугунно-литейные и другие заводы, с целью снова освежить в своей памяти прежние наблюдения и дополнить их новыми. Каждое новое произведение Р. вызывало в литературе целую бурю. Эстетики и любители легкого чтения набрасывались на него с пеной у рта, глумились над его "приемами", над "языком" и "нехудожественностью" его произведений. Они считали их ниже всякой критики и не заслуживающими никакого внимания. Каково должен был чувствовать себя Р., читая подобные отзывы интеллигенции? Ведь, он стремился только к тому, чтобы верно изобразить страдания народа и этими картинками, списанными с действительности, тронуть сердца "власть имеющих" — "соли земли Русской". И вот журналы со всех сторон набрасывались на него за то именно, что он написал слишком реально, без всякого творческого вымысла, "нехудожественно". Это, конечно, вызвало в нем сомнение относительно полезности его писательской деятельности. К тому же, несмотря на свою известность в литературе, Р. постоянно нуждался в деньгах, во-первых, потому, что его эксплуатировали издатели, во-вторых, потому, что он всегда делил со всеми все, что у него было. Сомнение в продуктивности своей деятельности и вечная нужда крайне пагубно действовали на Р., и он стал все больше запивать. Он умер от отека легких, на 29-м году жизни, 9-го марта 1871 года. После него осталось много заметок и громадный дневник, который он вел в продолжение 10 лет; дневник этот до сих пор еще не напечатан "по независящим обстоятельствам".
"Сияние" 1872 г., т. I, № 19, стр. 306—308; "Грамотей" 1871 г., т. II, кн. VIII, стр. 41—53; "Русск. Архив" 1873 г., стр. 1504; "Илл. Календарь" 1872 г., приложение, стр. 69; "Заря" 1869 г., № 9; "Русский Вестник" 1869 г., № 4, стр. 670—704; "Русский Календарь" на 1872 г.; "Русское Слово" (Воспоминания детства) 1864 г., № 10 и 11, стр. 289—322 и 1—29; "Илл. Газета" 1871 г., № 12; 1872 г., № 40; "Отечественные Записки" 1871 г., № 4, стр. 418—436; А. Пыпин, "История русской этнографии", т. I, стр. 44; т. II, стр. 73, 350 и 408; "Дон" 1871 г., № 36, стр. 2—4; А. М. Скабичевский, "История новейшей русской литературы", СПб., 1900 г., стр. 229—286; "Петербургская Газета" 1871 г., № 36; "Петербургский Листок" 1871 г., № 50; "Новости" 9-го марта 1901, № 67; "К биографии Ф. М. Решетникова" — в сборн.: "В память женщины-врача Е. П. Серебренниковой", СПб., 1900, стр. 337—357; "Памяти Ф. М. Решетникова", Е. Колтоновской — "Вестн. Евр." 1911, март, стр. 367—371; "Киевск. Мысль" 1911, № 68 (заметка Л. Войтоловского); "Труды Пермск. Ученой Арх. Комм.", вып. V, стр. 56—57; А. М. Скабичевский, "Беллетристы-народники: Решетников, Левитов, Г. Успенский, Н. Златовратский и пр.", Критические очерки, СПб., 1888; Г. С. Десятов, К биографии Ф. М. Решетникова, изд. ред. газеты "Волжский Вестник", Казань. 1897; "Ист. Вестн." 1910, № 3, стр. 819—824 (Восп. Скабичевского).