Поджогин, Иван Юрьевич (по прозвищу Шигона) — известный более по прозвищу Шигона, тверской дворецкий великого князя Василия III. Под конец жизни этого государя он был одним из самых близких к нему людей. Раннее время службы и деятельности Поджогина не известно; до 1517 года он во всех памятниках назывался боярским сыном. За это время он неоднократно был отправляем от государя для угощения посланников после приема и отпуска: в 1505 г. — к послам польского короля Александра Юрию Глебову и Ивану Сопежичу; в 1507 г. — к послам короля Сигизмунда Петру Кухмистеру и Богдану Сапеге; в 1508 году весной Шигона Поджогин послан был от государя к кн. Мих. Льв. Глинскому для переговоров о переходе Глинского в русское подданство. В том же 1508 г. опять был "со столом" к посланнику Станиславу Глебовичу да к Ивану Сопежичу, равно как и в 1509 году — к посланнику Войтеху Нарбутовичу; с 1517 года он получал неоднократно вместе с другими поручения вести переговоры с послами в "набережной палате", где обыкновенно после приема опрашивались послы и где послам давались ответы. В памятниках дипломатических под этим годом (1517), равно как и в некоторых других Шигона Поджогин назван в числе бояр, вероятно, потому, что на него возлагалось исправление таких обязанностей, которые поручались обыкновенно боярам. И в самом деле, доказательством того, что на Шигону Поджогина возлагались важные поручения, исполнявшиеся только боярами, может служить факт, приведенный одним дипломатическим памятником. На Шигону, говорится здесь, возложено было "целовать крест" пред послами за отсутствующего боярина Григ. Фед. Давыдова, который тогда главным образом ведал внешними сношениями. Под тем же самым годом мы имеем и еще один памятник, где Поджогин назван также "сыном боярским", но с любопытнейшим добавлением: "который у Государя в думе живет". В подобного рода добавлении многие видят указание на существование уже в то время "думных дворян". И так, Шигона в 1517 году, будучи лишь "сыном боярским", занимал положение как бы думного дворянина; благодаря своим исключительным способностям, он даже исполнял такие поручения, какие не возлагались и на бояр. 1517 год был исключительным годом в службе Шигоны Поджогина. В этом году он, например, получил от великого князя поручение, требовавшее для его исполнения большого ума, проницательности и чрезвычайно осторожной политики. В северной области оставались еще двое удельных князей, потомков Иоанна Калиты, — Василий Семенович Стародубский да Василий Иванович Новгород-Северский (Шемячич), постоянно враждовавшие между собой, взаимно старавшиеся очернить противника в глазах великого князя и тем готовившие гибель как себе, так и своим уделам. Однажды великому князю был сделан донос от Василия Семеновича Стародубского да от князя Федора Пронского, будто Василий Шемячич намерен убежать в Литву. Тогда великий князь послал Шигону Поджогина с дьяком Телешовым, поручив им проверить на месте улики. Василий Шемячич, как известно, избавился от обвинения. Поджогин, посылавшийся прежде к послам только "со столом", как-то разом выдвинулся и получил неоднократные поручения наряду с другими боярами того времени — вести переговоры с послами; что было причиной такого быстрого возвышения Шигоны, мы не знаем. В 1517 году, в феврале — марте, а также в декабре 1517 и в апреле 1518 г. он участвовал в переговорах с посланником магистра прусского ордена Дитрихом Шорнбергом и в том же 1517 г. — с посланниками польского короля Сигизмунда Яном Щитом и его товарищами, когда это посольство при посредстве знаменитого Сигизмунда Герберштейна, посла императора Максимилиана, вело переговоры о мире. В августе — сентябре этого же 1517 года в Москву приезжал от магистра прусского посланник Мельхион Рабенстен, и Шигона Поджогин также вел с ним переговоры, равно как и в январе — феврале и в марте — мае 1520 г. с тем же посланником, а в июне — июле 1520 г. — с послом, присланным от магистра того же прусского ордена. В том же 1520 г. Шигона получил от великого князя поручение интимного характера — выговорить тайно "наедине" брату великокняжескому Дмитрию Иоанновичу о неприязненных поступках его по отношению к великому князю и старшему брату, причем были даны "наказные речи", которые должны были быть сказаны Шигоной. В 1522 году боярин великого князя Василия III Гр. О. Давыдов вел переговоры с виленским воеводой Ник. Радзивиллом, и государь повелел Шигоне примкнуть к этим переговорам. В том же 1522 году он участвовал в переговорах с польским посланником Петр. Кишкой и его товарищами. В 1525 году, в год развода великого князя с первой супругой Соломонией, Шигона был не только сторонником развода, но самым деятельным участником пострижения несчастной великой княгини, и Герберштейн передает о жестоком обращении с ней Шигоны. Когда великая княгиня, сопротивляясь пострижению, вырвала из рук митрополита кукуль и стала топтать его ногами, Шигона ударил ее со словами: "как ты смеешь сопротивляться воле государя" и когда, в ответ, был сам спрошен: "а как ты смеешь поднимать на меня руку?", ответил, что поступает так именем великого князя. Деятельный исполнитель воли Василия в деле развода и пострижения великой княгини, он, однако, не сошелся во взглядах с государем и разделял господствовавшее при дворе и вообще среди знати нерасположение к Глинским и к браку великого князя на дочери польского изменника. Самые видные представители этой партии, среди них и Шигона Поджогин, попали в опалу государеву и подверглись гонениям. Однако, опала продолжалась не долго. В 1530 г., 25-го августа, у бездетного царя родился сын-первенец (впосл. Иоанн IV Грозный), и государь, от радости, решил не только излить необычайные милости на народ, но помиловать и попавших в опалу. Среди пожалованных находился и Шигона Поджогин: он не только был возвращен ко двору, но сделался около того же времени Тверским дворецким великого князя и одним из первых любимцев его. Вскоре, в 1532 году, государь послал под Казань царя Шиг-Алея да с ним воевод с войсками сухопутными и на судах по Волге, и конным воеводам с Шигоной Поджогиным да с дьяком Аф. Курицыным великий князь приказал быть по полкам. В том же году Поджогин вел переговоры с послами польского короля Сигизмунда: Иваном Сапегой и Матвеем Яновичем о мире, и ему поручено было быть во главе лиц, бывших с послами в "набережной палате", и также целовать крест на великокняжеской грамоте. Особенное расположение к Поджогину государь выказал перед смертью. В 1533 году, в сентябре, после выхода крымцев из пределов Московского государства, государь к празднику 25-го сентября пошел на богомолье в Троице-Сергиев монастырь. Оттуда поехал он на Волок (Ламский) на охоту, но тут по дороге заболел недугом, который немного позже свел его в могилу. Больной, он доехал до Волока и был даже на пиру у своего любимца Шигоны. Не желая выказывать своей болезни, он на другой день отправился на охоту, однако, по нездоровью, вынужден был возвратиться. Чувствуя себя скверно, великий князь послал дьяка Меньшика Путятина в Москву за духовными отца и деда, чтобы, руководясь ими, составить свою духовную, но наказал дьяку сделать это секретно, не только не оглашая, но и не подавая вида об опасности, чтобы в Москве о болезни не звали ни великая княгиня, ни митрополит, ни бояре. Надвигавшаяся опасность (князь надеялся оправиться), была столь искусно скрываема, что находившиеся с великим князем брат его Андрей Иванович да князья Глинский, Бельский, Шуйский, Кубенский не знали о ней. Только от любимца своего Шигоны не скрыл ее великий князь. Но болезнь становилось скрывать все труднее; тогда государь созвал бояр и составил свою духовную, затем, отпустив всех и, оставив M. Юрьева-Захарьина, Глинского и Шигону, дал им наставление, как устроить государственное управление за малолетством сына. Простившись с великой княгиней и сыном, которые были вызваны к нему, государь стал изъявлять желание к пострижению. Митрополит и Мих. Юрьев-Захарьин хвалили желание государя, но этому сопротивлялись брат государев Андрей Иванович да Мих. Воронцов. Шигона, когда-то деятельный участник пострижения великой княгини Соломонии, теперь также противился желанию Василия постричься. Находясь при пострижении государя и при кончине его, Шигона первый воскликнул: "Государь скончался". Умирая, великий князь завещал великую княгиню, сделавшуюся правительницей, и сына-государя на попечение трем приближенным боярам: Михаилу Юрьеву-Захарьину, Михаилу Глинскому да Ивану Юрьевичу Шигоне Поджогину. Но они недолго пользовались своим влиянием, уступив временщику и фавориту кн. Ивану Михайловичу Овчине-Телепневу-Оболенскому. Имя Шигоны встречается еще в 1536 году, когда он, будучи Тверским дворецким, подписывался под духовной грамотой князя Мих. Горбатого, а также в 1537 году (в мае), когда, по поручению правительницы, вместе с боярином Иваном Васильевичем Шуйским и дьяком Меньшиком Путятиным подтверждал крестным целованием ее удостоверение дяде государя, кн. Андр. Ив. Старицкому, что она никакого подозрения на него не имеет. С этих пор Шигона сходит со сцены. Год смерти его неизвестен; перед кончиной своей он принял монашество с именем Ионы.
"Собр. госуд. грам. и догов.", т. II, стр. 39; "Полн. собр. русск. летоп.", т. VI, стр. 267, 268, 270, 272, 274; "Акты истор.", т. I, стр. 177—179, 180, 197, 530—531, 537 — 538, т. III, стр. 156. "Сборн. Хилкова", стр. 1; "Пам. дипл. снош.", т. I, стр. 196, 202, 205, 211, 215, 216, 218, 223, 224, 227, 228, 232, 233, 235, 237, 239, 240, 246, 248, 249, 251, 254, 255, 257, 259, 262, 268, 276, 278, 281—283, 285, 287—290, 293, 299, 302, 305, 312, 313, 315, 357—359, 361, 378, 377, 383, 391, 392, 399, 407, 408, 428—432, 435, 436, 442, 443, 452—453, 454, 457, 459, 460, 462—466, 473, 478; "Сборн. Имп. Русского Ист. Общ.", т. XXXV, стр. 480, 485, 486, 491, 503, 504, 506—510, 511, 514, 525, 527—537, 537—543, 545, 546, 551. 565, 568, 578, 582, 585—590, 625—636, 850—857; Н. Лихачев, "Разрядные дьяки", стр. 59, 168, 174, 176, 181, 234, 467; Карамзин, "История Госуд. Росс.", т. VII, стр. 138, 159, 164—166, 169—172, 176, прим. к VII т., стр. 29, 36, 206, 280, 310, 321, 328. 329; С. Соловьев, "История России", изд. Т-ва Общ. Польза, кн. I, т. V, стр. 1655—1651, 1668; кн. II, т. VI, стр. 1, 6; "Историч. Сборн.", т. II, стр. 17—18; Герберштейн, "Rerum Moscoviticarum Commentarii", стр. 18, 19.