Нелидова, Екатерина Ивановна (род. 12 декабря 1757 г., ум. 2 января 1839 г.) — дочь поручика Ивана Александровича Нелидова и жены его Анны Александровны, урожденной Симоновой. Раннее детство Екатерины Ивановны протекло в кругу многочисленного семейства (у нее была одна сестра и пять братьев) в с. Климятине, Смоленской губернии, Дорогобужского уезда; шести лет от роду она была отвезена матерью в только что открывшееся в Петербурге женское учебно-воспитательное заведение при Смольном Монастыре. Много силы воли выказала Анна Александровна Нелидова и вообще родители тех девочек, которые были помещены в Смольный институт в первый же год его открытия: они расставались со своими дочерьми на 12 лет и лишались какого бы то ни было влияния на их умственное и нравственное развитие, всецело вверяя детей руководительству лиц, избранных императрицей Екатериной II и Ив. Ив. Бецким. Во главе института стояла француженка, вдова д. с. с., София Ив. Делафон, сумевшая не только внушить к себе уважение, но и снискать привязанность воспитанниц, которые, по выражению Алымовой (подруги Нелидовой), представляли "общину сестер, подчиненную одним общим для всех правилам". Оторванные от семьи и от сношений с внешним миром, девочки воспитывались, согласно желанию Императрицы, в полнейшем незнании истинной жизни, с ее печалями, горестями, нищетой и пороками. По уставу все надзирательницы должны были поступать с воспитанницами во всем "с крайним благоразумием и кротостью, соединяя оные не иначе с непринужденною веселостью, и сие внушать молодым девицам, дабы сим способом отвращен был и самый вид всего того, что скукою, грустью или задумчивостью назваться может". Для достижения этого надзирательницы обязаны были скрывать от воспитываемых ими детей свои собственные, домашние огорчения".
Алымова, бывшая потом замужем за Ржевским, так вспоминает в своих записках о времени пребывания в институте: "Этого счастья нельзя сравнить ни с богатством, ни с блестящим светским положением, ни с царскими милостями, ни с успехами в свете, которые так дорого обходятся. Скрывая от нас горести житейские и доставляя невинные радости, нас приучили довольствоваться настоящим и не думать о будущем... Между нами царило согласие; общий приговор полагал конец малейшим ссорам. Обоюдное уважение мы ценили более милостей начальниц; никогда не прибегали к заступничеству старших, не жаловались друг на друга, не клеветали, не сплетничали, потому не было и раздоров между нами".
Преподавание, носившее характер бесед учителей с ученицами, не было утомительно; главное внимание обращали на изучение французского языка, необходимого в то время для всякого образованного человека. Когда девочки подросли, т. е. когда им минуло 14—15 лет, императрица позаботилась довершить их светское воспитание: в Смольном стали устраивать ассамблеи, концерты и другие собрания, на которые приглашались дамы, кавалеры и "почтительные" люди из высшего общества, чтобы девицы приобретали привычку к обхождению; давались балы, на которых постоянными танцорами были кадеты из Шляхетного корпуса; возили воспитанниц старшего класса ко двору, на вечера к Бецкому и к директору Шляхетского корпуса. Императрица придавала особенное значение театральным представлениям, сама выбирала пьесы для институтских спектаклей и советовалась по этому поводу даже с Вольтером. Спектакли происходили часто в присутствии самой императрицы, которая лично хорошо знала всех смольнянок, в особенности первого приема, и обратила внимание на H., когда ей было около 12-ти лет: императрицу очаровали грация, необыкновенная способность H. к танцам и живость во время игры на сцене. В одном из писем к институтке Левшиной, которую императрица особенно любила, она так выразилась о Нелидовой: "Появление на горизонте девицы Нелидовой — феномен, который я приеду наблюдать вблизи, в момент, когда того всего менее будут ожидать, и это может случиться скоро, скоро"!
Нелидова — брюнетка небольшого роста, с черными выразительными глазами, — была некрасива, но, несмотря на это, впоследствии, когда она стала взрослой девицей, посетители институтских спектаклей приходили в восторг от ее игры, пения и танцев, и один из тогдашних поэтов приветствовал ее стихами после представления оперы "La servante-maîtresse", где она исполняла роль Сербины. Сохранился портрет Нелидовой, писанный Левицким по приказанию Екатерины II: на этом портрете Нелидова изображена танцующей менуэт.
По окончании в 1776 г. курса в Смольном Нелидова и ее подруги, Левшина, Борщова, Алымова и Молчанова были назначены императрицей фрейлинами ко двору супруги наследника престола Павла Петровича, вел. кн. Наталии Алексеевны. Но как раз в это время скончалась вел. кн. Наталия Алексеевна, и цесаревич женился, согласно желанию императрицы, на виртембергской принцессе Софии-Доротее, в православии нареченной Марией Феодоровной, так что фрейлины начали свою придворную жизнь при второй супруге Павла Петровича.
В 1781—82 гг. Нелидова совершила заграничное путешествие в свите Павла Петровича и Марии Феодоровны, посетивших под именем графа и графини Северных Германию, Италию, Швейцарию и Францию. Узнав ближе Нелидову, которую считал прежде очень злой, Павел Петрович изменил свое мнение о ней и, по возвращении в Петербург, стал с удовольствием проводить время в ее обществе. Было много причин для того, чтобы возникла и укрепилась чистая, возвышенная дружба между цесаревичем и Нелидовой. Со стороны матери Павел Петрович видел недружелюбное отношение, подозрительность, желание устранить от него всех близких ему лиц. Даже его детей, а своих внуков и внучек, Екатерина II взяла к себе и воспитывала их согласно собственным своим воззрениям, не считаясь с желаниями родителей. Бывший воспитатель Павла Петровича гр. Никита Иванович Панин умер. Марья Феодоровна была прекрасная семьянинка; она интересовалась искусствами, хозяйством, устраивала театральные зрелища, разные игры, литературные чтения, чтобы развлечь супруга в минуты скуки и недовольства окружающим. Павел Петрович относился к Марье Феодоровне с должным уважением, сознавая ее достоинства, но все добродетельные свойства великой княгини затмевались в его глазах теми качествами, которыми обладала фрейлина Нелидова. Разговор Нелидовой, при совершенной скромности, отличался не только остроумием, но и блеском. Поняв характер великого князя, Нелидова смело и откровенно высказывала свои мнения, не боясь возбудить его гнева, и приобрела над ним сильное влияние. О характере этой дружбы можно судить по письмам Павла Петровича к самой Нелидовой и к Екатерине II. Вот что писал Павел Петрович Нелидовой, посылая ей книгу духовного содержания: "В ком заключается высшее благо, если не в Том, Кому я полагаю свое счастие поручать вас на каждом шагу моем в течение дня? Смею это высказать: связи, существующие между нами, их свойства, история этих отношений, их развитие, наконец, все обстоятельства, при которых и вы, и я, провели нашу жизнь, — все это имеет нечто столь особенное, что мне невозможно упустить все это из моей памяти, из моего внимания, в особенности же в будущем... По моему мнению, я своею книгою делаю вам великий подарок, ибо заставляю вас думать о Боге, чтобы еще более вас к Нему приблизить. Тем самым я и себе делаю величайший, истинный подарок. Таков мой способ любить тех, которые мне дороги; пусть отыскивают во всем этом что-либо преступное. Читайте, добрый друг мой, открывая книгу по произволу и на удачу: не наблюдайте ни времени, ни правил, но когда явится на то желание. Простите мне все это; будьте снисходительны к человеку, любящему вас более, чем самого себя, и в этом духе примите все. Единому Богу известно, насколько и во имя чего вы мне дороги; призываю на вас самые святые Его благословения и остаюсь весь ваш, слуга и друг".
По возвращении из Финляндского похода, в начале 1790 г. Павел Петрович был серьезно болен и, готовясь к смерти, обратился к Екатерине II с трогательным посланием в защиту Нелидовой, которую не пощадила и оклеветала общественная молва. "Мне надлежит, — писал он между прочим, — совершить пред вами, государыня, торжественный акт, как пред царицею моею матерью, — акт, предписываемый мне моею совестью пред Богом и людьми: мне надлежит оправдать невинное лицо, которое могло бы пострадать, хотя бы негласно, из-за меня. Я видел, как злоба выставляла себя судьею и хотела дать ложные толкования связи, исключительно дружеской, возникшей между m-elle Нелидовой и мною. Относительно этой связи клянусь тем Судилищем, пред которым мы все должны явиться, что мы предстанем пред ним с совестью, свободною от всякого упрека, как за себя, так и за других. Зачем я не могу засвидетельствовать это ценою своей крови? Свидетельствую о том, прощаясь с жизнью. Клянусь еще раз всем, что есть священного. Клянусь торжественно и свидетельствую, что нас соединяла дружба священная и нежная, но невинная и чистая. Свидетель тому Бог".
Мало-помалу создались натянутые и тяжелые отношения, от которых страдали и Мария Феодоровна, и Нелидова, и сам великий князь.
Несмотря на глубокую и самоотверженную привязанность к великому князю, Нелидова настолько тяготилась всем происходившим, что мечтала о тихой жизни вдали от двора. В 1792 г. она обратилась непосредственно к императрице с просьбой об увольнении от придворной должности и о дозволении удалиться в Смольный монастырь, прибавляя, что она возвратится туда с сердцем столь же чистым, с каким она его оставила. Узнав о намерении Нелидовой, великий князь огорчился и настоял, чтобы она взяла свою просьбу обратно. Прошло еще полтора года, и Нелидова снова обратилась к императрице за дозволением переехать в Смольный, убедив на этот раз великого князя не противиться такому решению. Вот что писала Нелидова другу Павла Петровича, кн. А. Б. Куракину: "Вы забываете, что благодаря доброте нашего друга, у меня прекрасная библиотека, у меня моя арфа, мои карандаши, все предметы, которые так хорошо служили мне к развлечению в моменты, когда мне приходилось страдать... Я не буду так недовольна, как вы думаете, порвав несколько связь с светом, который не умел или скорее не хотел отдать мне справедливость. Я оценила уже, чего он стоит, и мое сердце уже научилось не ставить своего счастья в зависимость от его суждений. Мне хорошо известно, что и при настоящем случае я не избегну его злобы и толков, большею частью развращенных, но я не хочу даже знать их. Я чувствую себя настолько выше их, что всего менее интересуюсь ими".
Нелидова переселилась в Смольный уже глубокой осенью, после свадьбы вел. кн. Александра Павловича, а весной 1794 г., по желанию Павла Петровича, явилась в Павловск в качестве гостьи и своим появлением опять дала повод к разным толкам и пересудам. Сначала Марья Феодоровна была чрезвычайна удивлена и недовольна приездом Нелидовой, но затем нашла нужным сблизиться с ней, желая примирить великого князя с императрицей и полагая, что этого можно достичь только при помощи Нелидовой. Но что из этого вышло? Ничего не подозревая о намерении Екатерины сделать своим наследником вел. кн. Александра Павловича, Нелидова вооружила против себя Павла Петровича попытками примирить его с матерью, так как он знал о замыслах Екатерины и вообразил, что Нелидова явилась бессознательным орудием в руках его врагов. Влияние ее стало заметно слабеть и, поссорившись с великим князем, Нелидова удалилась в Смольный монастырь, где ее застала кончина Екатерины II, последовавшая 6 ноября 1796 года. 12 ноября Мария Феодоровна приняла на себя "начальствование воспитательным обществом благородных девиц" и в тот же день посетила Смольный, где увиделась с Нелидовой и, после трогательного объяснения, заключила с ней дружественный союз уже навсегда. В ноябре 1798 г. Мария Феодоровна так вспоминала об этом свидании в письме к Нелидовой: "Сегодня исполнилось два года, как Вы впервые меня посетили; помните ли Вы все подробности этого свидания? Они запечатлены в моем сердце, но я останавливаюсь только на утешительном размышлении, что я приобрела в этот день доброго, нежного и верного друга. Господь милосердно сохранил мне его, и мое сердце навсегда принадлежит этому другу".
Между императором и Нелидовой состоялось примирение, и положение ее в обществе стало совершенно иным благодаря тому, что Марья Феодоровна всячески выказывала ей свое внимание и уважение. По мнению биографа Нелидовой Е. С. Шумигорского, у Нелидовой не было и признаков государственного ума и политического образования. Все доброе, прекрасное, великодушное или все, казавшееся таковым, встречало участие и поддержку с ее стороны, как бы мало ни согласовалось это "доброе" с государственными соображениями и целями. Императрица Марья Феодоровна и Нелидова старались удерживать императора от вспышек гнева и от резких необдуманных распоряжений, вызывавших недовольство войска и общества, ходатайствовали за опальных и содействовали назначению на высшие государственные должности людей благонамеренных и преданных государю.
В день Светлого Христова Воскресения 1797 г. произошла в Москве коронация императора Павла. К этому времени приехала туда и Нелидова и привезла девять воинских знамен, вышитых смольнянками под ее руководством. Было роздано множество наград, но Нелидова получила лишь звание камер-фрейлины, так как она высказала императору еще после его воцарения, когда он послал ей богатые подарки, что они для нее скорее "тягостны, чем приятны". Во время пребывания в Москве произошли два обстоятельства, имевшие весьма неприятные последствия как для Нелидовой, так в особенности для императорской четы: Павел Петрович пленился красотой дочери московского сенатора, А. П. Лопухиной, а Кутайсов, ставший из простого царского брадобрея влиятельным лицом, счел себя обиженным при раздаче коронационных наград, винил в этом императрицу и Нелидову и более, чем когда-либо, мечтал устранить их влияние на императора. Из Москвы Павел Петрович отправился по Смоленской дороге для осмотра литовских губерний, а M. Ф. уехала в Павловск и, часто видясь, или переписываясь с Нелидовой, жившей по-прежнему в Смольном, имела возможность обсудить с ней положение дел в России со времени воцарения Павла, который все больше и больше вызывал к себе общее неудовольствие в придворных и военных сферах.
В начале апреля 1798 г. император и вел. князья Александр и Константин поехали в Москву и Казань, а M. Ф. осталась в Павловске, так как врачи нашли, что путешествие утомит ее. Москва встретила Павла Петровича не только тепло, но даже восторженно, и это его так растрогало, что он высказал свое удовольствие Кутайсову: "Московский народ, — сказал он, — любит меня гораздо более, чем Петербургский; мне кажется, что там меня гораздо более боятся, чем любят". Взяв с императора слово, что их разговор останется втайне, Кутайсов ответил: "Государь, дело в том, что здесь вас видят таковым, какой вы есть действительно, — благим, великодушным, чувствительным; между тем как в Петербурге, если вы оказываете какую-либо милость, то говорят, что это или государыня, или г-жа Нелидова, или Куракины выпросили ее у вас, так что когда вы делаете добро, то это — они; если же когда покарают, то это вы покараете. Мысль, что в обществе сложилось убеждение, будто им управляют, чрезвычайно взволновала Государя, и он едва сдержал свой гнев.
Под впечатлением раздражения против самых преданных ему людей, Павел Петрович вновь встречается на одном из Московских балов с Лопухиной, красота которой привела его в восхищение еще во время коронации. Ему представили, что Лопухина без ума от него, и с помощью Кутайсова и статс-секретаря Обрескова устраивается переезд в Петербург сенатора Лопухина со всей семьей. Лопухина явилась кандидаткой на официальную "фаворитку" Павла, что не могло не подействовать удручающе как на императрицу Марию Феодоровну, так и на "нравственного друга" императора, Нелидову. Это общее чувство еще более сблизило оскорбленную жену с Нелидовой.
В первое время по возвращении в Павловск император обходился с супругой и с Нелидовой довольно любезно и сдержанно, но мало-помалу наговоры Кутайсова так на него подействовали, что он стал дурно относиться к императрице, а когда Нелидова вздумала защищать ее, то лишилась его доверия. Друзья Императрицы и Нелидовой, окружавшие Государя и стоявшие во главе управления, должны были уступить место другим, более подходящим лицам. Гр. Буксгевден, женатый на приятельнице Нелидовой и занимавший со времени коронации Павла должность Петербургского генерал-губернатора, был заменен графом Паленом. Месяц спустя отдан был приказ о высылке из Петербурга графини Буксгевден за несколько необдуманных слов против "новых порядков". Нелидова пожелала следовать за своей приятельницей в ссылку и добилась разрешения императора ехать вместе с семейством Буксгевден в их замок Лоде, Эстляндской губ. Марья Феодоровна сильно горевала о Нелидовой, так как с ее отъездом не только теряла надежду на возврат своего влияния и на возможность удержать Павла Петровича от резких выходок, но и лишалась единственного друга, с которым могла советоваться и делить свое горе. Чувства дружбы и уважения Марьи Феодоровны к Нелидовой запечатлелись в переписке, которую она вела с Нелидовой по почте за все время ее пребывания в замке Лоде в 1798—99 годах. Переписка эта подвергалась "перлюстрации"; некоторые письма доставлялись императору, многие сжигались по его приказанию, а иные отправлялись по месту назначения. Нелидова прожила в замке Лоде почти полтора года, до января 1800 г., а затем обратилась к императору с просьбой разрешить ей возвратиться в Петербург и поселиться в Смольном, а графу Буксгевден с семейством дозволить уехать за границу. По возвращении в Петербург Нелидова видалась с императрицей, весьма часто посещавшей Смольный; Павел Петрович желал примириться с Нелидовой, и Марья Феодоровна, сильно сочувствуя этому намерению, устроила у себя блестящий вечер, на котором должно было произойти свидание старых друзей. Но Лопухина, бывшая уже замужем за кн. Гагариным, и Кутайсов употребили все меры, чтобы отговорить императора от этого, и он послал сказать Марии Феодоровне, что не приедет на вечер.
Кончина Павла Петровича глубоко опечалила Нелидову; но она должна была сдерживать себя, чтобы успокаивать вдовствующую императрицу, которая могла найти отраду только в общении с ней, как с человеком, действительно преданным покойному императору. Вот отзыв очевидца, посетившего ее по смерти Павла Петровича: "Волосы ее поседели, лицо покрылось морщинами, цвет лица сделался желтовато-свинцовым, и глубокая печаль отражалась на этом, прежде столь улыбавшемся лице". В первое время после кончины Павла Петровича Нелидова почти не выезжала из Смольного, но потом часто бывала у Марии Феодоровны, а летом и осенью гостила у нее в Павловске и Гатчине, и советы ее во всех семейных делах императорской фамилии имели большое значение. После смерти Марии Феодоровны в 1828 г. о Нелидовой почти забыли, что было, конечно, весьма тяжело для ее самолюбия. "По отзывам людей, знавших Нелидову в этот последний период ее жизни — говорит кн. Лобанов-Ростовский, — нельзя было не уважать ее за образованный, своеобразный и пылкий ум ее; нельзя было не пленяться ее беседою, когда она находилась в добром расположении духа. Но те же лица помнят о ее несносном характере и о том, сколько терпели от ее ворчливости и требовательности близкие к ней люди". По поводу этого нелишне заметить, что Нелидова и в молодости отличалась чрезвычайной подвижностью и порывистостью, которые впоследствии сама называла des bizarreries du caractère". Екатерина Ивановна Нелидова скончалась восьмидесяти лет от роду 2-го января 1839 г. на руках своей племянницы, кн. Трубецкой, которую она любила и воспитывала, как дочь. Вот что говорит по поводу ее кончины лично знавший ее секретарь начальницы Смольного монастыря Комовский: "Глубокое благочестие, отлично образованный ум, любовь к изящным искусствам, тонкое знание сердца человеческого, веселый детский нрав привлекали к ней всех ее окружающих с самых молодых лет. Уклоняясь всегда с редким самоотвержением от высших почестей и богатств, она старалась только облегчать, по возможности, участь ближних своих, преимущественно тех, которые, страдая более других, более нуждались в помощи. Она жила по слову Евангельскому: будьте яко дети". Любила все страждущее, все беспомощное, несмотря ни на какое различие, не требуя взаимности, не ожидая благодарности. Заведение, в котором развились эти редкие качества души, должно по справедливости этим гордиться. Жаль только, что немногие вполне понимали и достойно ценили покойную". Местом своего погребения Нелидова избрала кладбище Большой Охты, по ту сторону Невы, подле С.-Петербурга. В конце XIX в. могильная плита вошла уже в землю одной своей стороной, но гранитный саркофаг с простой надписью хорошо сохранился. Несколько лет тому назад (в 1905 г.) могила Нелидовой приведена в порядок, благодаря заботам покойного кн. С. Н. Трубецкого, профессора философии и ректора Московского Университета.
Главным материалом для биографии Е. И. Нелидовой служит книга E. С. Шумигоpского: "Ек. Ив. Нелидова" (1758—1839), вышедшая в 1902 г. в СПб. 2-м изданием. См. также: Н. К. Шильдер: "Император Павел Первый", СПб., 1901; "Русские портреты XVIII и XIX ст.", издание В. К. Николая Михайловича, тт. III, № 31 и V, № 38.