Лаксман, Эрик (иногда именовался в русских письмах Кириллом) — академик экономии и химии; род. 27 июля 1737 г. в Нейшлоте, ум. 5 января 1796 г. Первоначальное образование получил в гимназии в Борго и уже там обнаружил живой интерес и способности к естественным наукам; в университете в Або он не мог окончить курса по бедности и поступил помощником пастора в какой-то маленький приход в восточной части Финляндии. В 1762 г. переселился в Петербург и поступил преподавателем естественной истории и физики в школу, учрежденную Бюшингом; занимаясь ботаническими экскурсиями, открыл около Петербурга немало ненайденных тут ранее растений. В начале 1764 г. он отправился на пять лет в Барнаул, где получил место пастора; перед отъездом он был выбран в корреспонденты Академии Наук. Он ехал в эти отдаленные места, между прочим, имея в виду изучить сибирскую флору, в то время почти никому неизвестную. Линней, с которым Лаксман и ранее был в переписке, высказывал в своих письмах к нему живейшую радость, что "Провидение и судьба" направили Лаксмана туда, "куда почти никто еще не проникал с открытыми глазами"; Академия Наук тоже дала Лаксману поручения ученого характера. Лаксман, действительно, занялся по преимуществу учеными разысканьями, которым он посвящал всякую свободную минуту. Он ревностно собирал в Сибири гербарий, высылал в Европу семена неизвестных растений, производил метеорологические наблюдения, занимался химией, минералогией. Предпринимая служебные поездки — до Кяхты и Нерчинска — он всегда собирал что-нибудь интересное в научном отношении и приобрел, действительно, весьма обширный запас сведений по самым разным отраслям естествоведения. В 1769 г. Лаксман возвратился в Петербург и в марте был принят членом Вольного Экономического Общества, в работах которого принял участие, как произнесением речи при вступлении, так и несколькими статьями для "Трудов" общества; 26 февраля 1770 г. избран он академиком "по экономии и химии" — он был единственным, занимавшим такое кресло.
По приглашению тогдашнего президента Академии, гр. В. Гр. Орлова, он сопровождал его в его путешествии в имение на Волгу, посетил Воронеж, Царицын, Сарепту, и в это путешествие также занимался естественно-историческими наблюдениями и по возвращении издал небольшой труд "Novae insectorum species", первое издание по энтомологии России. Почти весь 1772 г. Лаксман провел на юге России, куда отправился по приглашению Мелиссино, желавшего воспользоваться знаниями Лаксмана при переливке в мелкую монету пушек, отнятых у турок. По возвращении в Петербург Лаксман преподавал химию в академической гимназии, затем и в Сухопутном кадетском корпусе, читал в 1776—1778 г. публичные лекции. В 1779 г. совершил продолжительную геогностическую поездку по северо-западу России и вывез из путешествия интересные коллекции; результаты своей поездки описал в сочинении "Bemerkungen über das nordische Gebierge", оставшемся неизданным; отчет Лаксмана Академии об этой поездке напечатан в "Nordische Beiträge" Палласа. За это время Лаксман мало опубликовал своих трудов, но находился в оживленной переписке со многими западноевропейскими учеными и был избран членом нескольких заграничных ученых обществ.
В 1780 г. Лаксман оставил Академию, получив 29 мая место обер-бергмейстера, или помощника начальника, нерчинских рудников; он имел перед этим какие-то неприятности с директором Академии Домашневым; по-видимому, они, главным образом, и обусловили выход Лаксмана из Академии; но кроме того, по самому характеру своему и складу ума, Лаксман был наиболее силен как наблюдатель и собиратель — именно на этом поприще он создал себе то имя, которое открыло ему доступ в Академию; теоретически же разрабатывать науку он был менее склонен и способен и, быть может, обнаружилась как-нибудь рельефно его недостаточная общая подготовленность к званию академика. Нo очень скоро Лаксман навлек на себя неудовольствие и начальника заводов генерала Бекельмана. Ближайшие обстоятельства этого эпизода совершенно неизвестны; кажется, вина Лаксмана состояла в том, что он слишком увлекался научными наблюдениями и не особенно ревностно исполнял свои прямые служебные обязанности. Лаксман поехал для оправдания себя в Петербург, но не достиг успеха и в 1782 г. был уволен от службы; тогда Лаксман вернулся в Сибирь и поселился недалеко от Нерчинска. Желая оставаться непременно в Сибири, Лаксман принял было место исправника, но вскоре его петербургские друзья успели доставить ему место, вполне по тому времени обеспеченное и отвечавшее вкусам Лаксмана: он был определен на службу в Кабинет, с жалованьем по 600 руб. за минералогические путешествия, а затем назначена еще пенсия в 200 руб. от Академии.
Поселившись около Иркутска, Лаксман предался теперь своим обычным любимым занятиям — наблюдениям и путешествиям с естественно-историческими целями. В 1784 г. в статье "Von Gängen in Granitgebirgen" он высказал убеждение, что озеро Байкал образовалось не путем вулканического переворота, а постепенно; мысль эта шла вполне вразрез с заключениями Палласа и Георги, принятыми в тогдашней науке, но лет через 70 получила полное подтверждение в исследованиях Меглицкого ("Der Baikal und seine Umgebungen"); в том же 1784 г. Лаксман осуществил одно из важнейших в практическом отношении своих наблюдений. Еще в первое пребывание свое в Сибири он пришел к мысли, что при производстве стекла возможно употреблять глауберову соль вместо поташа, на добывание которого уничтожалось очень много леса; но эта мысль стояла в противоречии с господствовавшею тогда в химии теориею о флогистоне и — по словам Лаксмана — когда он заводил с учеными об этом речь, то его не хотели даже дослушать. Убедившись теперь окончательно в основательности своего взгляда, Лаксман основал в Талцысхе, недалеко от Иркутска, стеклянный завод, на котором с полным успехом и с большою выгодою применил свой способ; способ этот впоследствии, после некоторых улучшений, получил всеобщее распространение. Компаньоном Лаксмана в этом деле был купец Баранов, впоследствии один из пионеров русских в Аляске; есть основания думать, что Лаксман имел немалое влияние на Баранова и был, так сказать, его единственным учителем во всем, что касалось естествознания.
Лаксман задумывал в это время большое путешествие на восток Сибири, к Охотскому морю, намеревался посетить и Американский берег; но прежде чем он на это решился, была снаряжена экспедиция Биллингса и Сарычева, которая в течение 1786—1794 гг. изучала эту область и ближайшие воды. Лаксман не был приглашен к участию в ней, было даже отклонено предложение его занять в ней место естествоиспытателя, когда заболел Патрен, приглашенный для этой цели; причина лежала, кажется, в установившихся холодных отношениях Лаксмана с Палласом, главным руководителем этой экспедиции; экспедиция эта оказалась, впрочем, сравнительно очень небогатою результатами.
Лаксман, между тем, совершая свои минералогические экскурсии, делал одно открытие за другим; помимо находки богатых залежей превосходной ляпис-лазури, он собрал несколько кристаллов, которые по исследовании в Петербурге оказались новыми видами минералов и получили наименование тремолита, байкалина и др.; наконец более общее значение имели замечания Лаксмана о своеобразности области к востоку от Байкала в геогностическом и минералогическом отношении. На южном берегу Байкала и до сих пор то место, где жил Лаксман, называется по его имени Лаксманою.
В 1787 г. Лаксман приезжал в Петербург, по-видимому в связи с состоявшеюся в 1786 г. покупкою в казну его минералогических коллекций, которые составили затем основание коллекции Горного Института; возвратившись осенью 1787 г. в Иркутск, Лаксман снова начал свои поездки с научными целями; в декабре 1788 г. он первый из европейцев посетил замечательную сталактитовую пещеру в необычайно труднодоступной горной местности между реками Удою и Бирюсою; описание пещеры сделанное Лаксманом, к сожалению, не сохранилось; но, по-видимому, в связи с этою поездкою начались затем разработки меди на Уде и золотоносного песка в Бирюсе. В 1790 г. Лаксман совершил отдаленную поездку по Лене и затем по Вилюю, причем открыл в Сибири гиацинты и гранаты. В 1791 г. Лаксман снова был в Петербурге; он отправился туда вместе с японцем Кодаею; Кодая, потерпев со своим спутником крушение у русских берегов Восточного океана, был привезен в Иркутск, где с ним познакомился и заинтересовался им Лаксман, затем японцы были отправлены в Петербург, там обласканы и — есть все основания думать, что по представлению Лаксмана — решено было воспользоваться случаем отправления их на родину для того, чтобы завести сношения с Япониею; сын Лаксмана, Адам, должен был ехать туда с Кодаею; "составить ясное и подробное наставление" начальнику этой экспедиции предписано было "заимствуя советы и нужные объяснения от Лаксмана", "который по сей части довольно познания имеет". Вернувшись в Иркутск в начале 1792 г., Лаксман подготовил все нужное для экспедиции и в мае 1792 г. с японцами выехал в Охотск, куда прибыл 1 августа, после весьма трудного пути. 13 сентября 1792 г. — как раз в тот день, когда год тому назад императрица подписала указ о снаряжении этой экспедиции — Адам Лаксман с 40 человеками русских спутников отплыл из Охотска на судне "Св. Екатерина".
В начале ноября 1791 г. вернулся Эр. Лаксман в Иркутск, собрав во время поездки кое-какие семена и некоторые минералы; между прочим он доставил из нее в Петербург довольно значительную посылку так называемой съедобной земли; о ней упоминал еще Штеллер, но только теперь был впервые произведен химический анализ этого вещества — оказалось, что оно неудобоваримо для человеческого организма, хотя, действительно, употреблялось как лакомство и почетное угощение некоторыми инородческими племенами.
В мае 1794 г. Ад. Лаксман вернулся в Иркутск с удовлетворительными результатами своих сношений с японцами; Эр. Лаксман послал доношение гр. Безбородко, доношение было представлено императрице и Лаксманы вызваны в Петербург, куда привезены были и естественно-исторические коллекции, собранные Ад. Лаксманом в Японии. Всем участникам экспедиции объявлена благодарность, Ад. Лаксман произведен в капитаны, Эр. Лаксман в коллежские советники и награжден орденом св. Владимира 4 ст. Но разрешением — чтобы ежегодно одно русское судно являлось в Японию — не спешили воспользоваться; кажется, что Шелихов желал обратить это разрешение в исключительное свое пользование, а ввиду его огромных заслуг по развитию торговли на Великом Океане находили справедливым предоставить ему желаемое; дело, во всяком случае, не подвигалось. Лаксман жил в Петербурге, скучая по своими "сибирским Альпам", и вел деятельную переписку со своими учеными западноевропейскими корреспондентами. Только в мае 1795 г. решено было, наконец, снарядить экспедицию в Японию, ученая часть которой поручена была Лаксману, а торговая — по-видимому Шелехову.
Но экспедиция эта не состоялась. Шелихов внезапно умер в Иркутске 20 июля 1795 г.; Лаксман летом 1795 г. выехал из Петербурга в Москву, отсюда санным уже путем — в Сибирь. 5 января 1796 г. Лаксман скончался совершенно неожиданно: во время пути с ним сделался в повозке апоплексический удар; когда экипаж прибыл на станцию Дресвянскую, в 119 вер. от Тобольска, седок не выходил из него, а когда заглянули в экипаж, то Лаксман оказался уже в агонии. Место погребения Лаксмана до сих пор не удалось определить. Известие о смерти Лаксмана достигло Петербургской Академии Наук лишь через полтора месяца и вызвало многочисленные выражения горести об этой утрате и высокого уважения к деятельности Лаксмана. По имени его ранее, и особенно около времени его смерти, названы до 15 видов растений, насекомых и минералов.
Эрик Лаксман писал сравнительно немного, и не сочинениям своим он обязан тою известностью, какою пользуется его имя. Он замечателен, как неутомимый и удивительно зоркий наблюдатель природы. Расширять точное знание природы самостоятельными наблюдениями и точными фактами — вот что составляло его главную цель и интерес, вот к чему он стремился; "искать и находить" — вот что было его страстью; перечисление всех его открытий в области минералогии и ботаники заняло бы несколько страниц; своими находками он щедро делился с учеными учреждениями и учеными друзьями и предоставлял другим разрабатывать добытые им самим результаты и указания, сам же мало посвящал этому силы. Тем не менее до половины XIX в. такие ученые, как Рихтер и Миддендорф, не говоря о менее известных, восхваляли его наблюдения и отчасти осуществляли намеченные им задачи. При первом отправлении Лаксмана в Сибирь Линней писал ему между прочим: "Да осенит вас Всевышний своею милостью, чтоб вы могли видеть чудеса Его и открывать их свету!" — и эти слова Лаксман осуществлял всею своею деятельностью; он горячо, страстно любил природу, от любви к ней перешел к науке и остался в науке, так сказать, поэтом. По верному выражению своего биографа "он испытал и совершил столь многое, вступил на такие новые пути, сорвал покрывало со стольких предметов и истин в природе; обогатил музеи и коллекции такими ценными вкладами, подавал с такою готовностью руку помощи лучшим мужам своего времени, от Линнея до Палласа, и на своем собственном служебном поприще встречал столь необыкновенные превратности, наконец, обладал такою здоровою, прямою и энергичною, но вместе с тем скромною и покорною душою, что от него нельзя не поучиться и не взять его в пример".
Сведения о деятельности Лаксмана имеются во всех изданиях, посвященных деятельности ученых до XIX в., но они все крайне бедны, неточны, и почти все повторяют одно и то же. Исчерпывающую биографию Лаксмана дал W. Lagus — "Erik Laxmans hans lefnad, resor, forskningar och brefvexling" 1880; краткое извлечение из этого труда сообщено акад. Я. К. Гротом в "Сборнике" 2 отд. Акад. Наук, т. XXIX, а затем, Академиею же, издан перевод этой книги, сделанный г. Паландером (СПб., 1890. 2+488).