Корнилов, Владимир Алексеевич, вице-адмирал, знаменитый Севастопольский герой, род. в 1806 г., убит в Севастополе 5 октября 1854 г. До 15 лет он учился с детьми помещика-соседа по имению с его отцом в Тверской губернии, в 1821 г. был отдан в Морской Кадетский корпус; в 1823 г. был произведен в мичманы. В 1824 г. Корнилов был назначен по просьбе отца на шлюп «Смирный», отправлявшийся в Тихий Океан для охранения торговли наших американских колоний. «Смирный», однако, де дошел до места назначения, пострадав от жестоких бурь в Немецком море и, после зимовки в порту Арендаль, вернулся в Кронштадт; тогда Корнилов был прикомандирован к Гвардейскому экипажу, но командир экипажа вскоре удалил его, не найдя в нем «достаточной для фронта бодрости» и Корнилов продолжал службу при 20-м экипаже; в 1827 г. благодаря знакомству отца с адмиралом Сенявиным, молодой Корнилов был переведен в 12-и экипаж и назначен на корабль «Азов», шедший в Средиземное море. Это назначение сказало огромное влияние на всю будущность Корнилова. Командиром «Азова» был в то время Михаил Петрович Лазарев, впоследствии главный начальник черноморского флота. Это был человек, замечательно понимавший людей. В. А. Корнилов приехал к нему светским молодым человеком, читал только легкие французские романы, в службе видел лишь тягостную необходимость; но М. П. Лазарев понял, что из этого юноши может выйти дельный человек. Он начал особенно внимательно и строго к нему относиться; но замечания по службе внушили Корнилову мысль, что его «преследуют»; тогда Лазарев решил объясниться с ним; он прямо спросил Корнилова, желает ли он продолжать службу во флоте, и, получив утвердительный ответ, высказал ему свой взгляд на обязанности морского офицера, на значение самообразования, а затем, по словам самого Корнилова, любившего рассказывать об этом эпизоде, собственноручно выбросил за борт все книги молодого офицера и заменил их книгами из своей собственной библиотеки. Этот разговор произвел глубокое впечатление на молодого офицера. Корнилов начал жить новою жизнью, все свободное от службы время он стал посвящать серьезному чтению. Лазарев зорко следил за ним, радовался в душе, но ничем не выказывал своего одобрения и не баловал наградами своего любимца. За Наваринскую кампанию Корнилов получил лишь орден св. Анны 4-и ст.; по возвращении в Кронштадт в 1830 году он был произведен в лейтенанты, а вслед за тем в 1831 году был назначен командиром тендера «Лебедь». На «Лебеде» он плавал два года; в 1833 году Лазарев вызвал его к себе на Босфор, где он находился о эскадрой, посланной в помощь Турции против Ибрагима-Паши. Здесь Лазарев немедленно назначил его к себе для особых поручений. Корнилов оправдал доверие своего покровителя: за свое пребывание на Босфоре он, вместе с лейтенантом Путятиным, составил описание укреплений Дарданелльского пролива и Босфора, труд очень серьезный, имевший немалое значение во время последовавшей затем войны с Турцией. За эту работу Корнилов получил орден св. Владимира 4-й степ. и осенью следующего года был назначен командиром брига «Фемистокл». За время своего недолгого плавания на этом судне он привел его в блестящий порядок. Скоро, однако, Корнилову показалось неудобным учить своих офицеров на Босфоре, и по его просьбе Лазарев перевел его с бригом в Пирей. Плавание здесь продолжалось до 1835 г. и Корнилов заслужил за это время среди подчиненных репутацию «лихого командира». В 1835 г. Корнилов произведен был в капитан-лейтенанты, а в 1837 г. назначен командиром корвета «Орест» и затем быстро пошел вперед по службе. С 1838 по 1842 г. он получил многие знаки отличия, чины капитана 2-го ранга, затем 1-го ранга и, наконец, назначен был командиром 120-ти пушечного корабля «Двенадцать Апостолов». В то же время Корнилов исполнял обязанности начальника штаба Черноморского флота, командиром которого был Лазарев. Способности Корнилова к работе и умение обращаться с подчиненными вполне высказались в это время. К офицерам он относился не как строгий, суровый начальник, а как старший опытный товарищ и наставник. На вахте и во время учений он никогда не вмешивался в приказания командиров, предоставляя им действовать самостоятельно, но ни одна ошибка не ускользала от его зоркого глаза и, вечером, в своей каюте он подробно обсуждал все со своими офицерами, объяснял каждый промах и указывал, как его следует избегать. Он заботился и о разумном чтении для своих офицеров: сам перевел с английского языка статьи английского регламента «об артиллерийском ученье» и «о лейтенанте», с французского «о вахтенном и субалтерн-офицерах», снабдил эти переводы своими примечаниями и передал их в офицерскую библиотеку на корабле. Возвращаясь в Николаев после прекращения кампании, Корнилов неутомимо трудился над разработкой вновь составлявшихся штатов. Эта сложная работа была последним испытанием, которое М. П. Лазарев возложил на своего любимца, предполагая вверить ему затем ответственный пост начальника штаба Черноморского флота. Корнилов с успехом выполнил свою задачу. «Польза штатов 1840 г. — громадна, пишет по этому поводу один из его современников, Шестаков, — это — лучшая справочная морская книга, и такого труда, вместе полезного и гигантского, нигде не существует». В это же время Корнилов приготовил к печати и издал в 1839 г. перевод книги «Морская служба в Англии» — руководство для молодых офицеров, — превосходно знакомящее с подробностями корабельного порядка и управления. С 1842 по 1846 г. Корнилов совершил ряд плаваний по Черному морю на корабле «12 Апостолов»; за это время довел судно до совершенства и превосходно изучил берега Черного моря. В промежутках между плаваниями он занялся, между прочим, по поручению Лазарева, преобразованием морской офицерской библиотеки в Севастополе. Библиотека эта, основанная адмиралом Грейгом, к этому времени пришла в полный упадок, вследствие небрежного обращения с книгами как заведующих библиотекой, так и посетителей-офицеров. Корнилов завел строгий порядок в библиотеке, пополнил ее лучшими сочинениями по морскому делу, устроил прекрасный кабинет для чтения. В 1846 г. Лазарев командировал его в Англию для заказа новых пароходов. Жизнь в Англии, где вообще относились очень подозрительно ко всякому иностранцу, а в особенности — моряку, была очень тяжела для Корнилова; приходилось бороться с множеством мелких неприятностей. В 1848 г. он вернулся в Севастополь на вновь выстроенном пароходе «Владимир», и вслед за тем был произведен в контр-адмиралы. В 1851 г. умер Лазарев. Смерть его была тяжелым ударом для Корнилова: он очутился в самом неопределенном и затруднительном положении: по всем частям управления Черноморским флотом он должен был разделять ответственность с исправлявшим должность главного командира, вице-адмиралом Берхом, а между тем за пределами штаба он не имел никакой власти; при Лазареве, при отношениях его к Корнилову, такое ненормальное положение вещей было незаметным, но теперь оно грозило очень неприятными последствиями для него. 4 августа 1851 г., во время пребывания в Николаеве начальника главного морского штаба кн. Меншикова, Корнилов подал ему докладную записку по этому вопросу — и последовало распоряжение о допущении Корнилова «присутствовать при всех докладах, делаемых главному командиру»; кроме того, Меньшиков разрешил Корнилову писать прямо к нему во всех затруднительных для черноморского управления обстоятельствах. В конце 1851 г. Корнилов был назначен в свиту Его Величества, а в 1852 г. Государь пожаловал его в генерал-адъютанты с производством в вице-адмиралы и утвердил его в должности начальника штаба Черноморского флота. В эти же годы Корнилов, участвуя в пересмотре морских уставов, представил много ценных замечаний. 14 февраля 1853 г. Корнилов был назначен в свиту кн. Меншикова, посланного чрезвычайным послом к турецкому султану, и выехал вместе с ним в Константинополь на пароходе «Громоносец». В Константинополе он осмотрел адмиралтейство, укрепления, заводы, русские и иностранные суда, стоявшие там, и 28 февраля поехал на «Бессарабии» в Мраморное море и Пирей, произвести смотр находившимся там судам и вместе с тем — чтобы ознакомиться с переменами, происшедшими в укреплениях Босфора и Дарданелл с того времени, как он (в 1833 г.) с лейтенантом Путятиным составил их описание.
Вернувшись в Константинополь, Корнилов узнал, что переговоры кн. Меншикова с султаном затянулись и, предвидя, что дело окончится войной, поспешил 12 марта уехать в Севастополь. Здесь он деятельно принялся за приготовления к предстоящей кампании: производил ежедневные морские маневры и пополнял артиллерию на судах. Вскоре кн. Меншиков вернулся с известием о разрыве дипломатических сношений с Турцией; Корнилов немедленно предписал все порты и суда Черного моря привести в боевую готовность и составил программу крейсерства наших судов между Босфором и Севастополем. 16 октября 1853 г., получив известие о первой битве, происшедшей 12 октября между нашей гребной флотилией и турецкими укреплениями на Дунае близ м. Исакчи, он издал свой первый боевой приказ по Черноморскому флоту, в котором говорил, что хотя и не последовало еще Высочайшего манифеста о войне, суда должны быть всякую минуту готовы к выходу в море для поражения неприятеля" и потому предписал ежедневно делать общие ученья и держать в полной готовности пушки и даже абордажные снаряды. Одновременно с этим Корнилов предписал командиру Севастопольского порта разделить фрегаты, оставшиеся на рейде, на две эскадры, чтобы, в случае выхода одной в море, другая могла бы оставаться в запасе. Корнилов стал ожидать, как писал он Нахимову 18 октября, «пока Государь дозволит доказать Джону Булю, что русские не забыли своего происхождения от людей, спасших Европу, и что пока можно будет свалять дело вроде Наваринского». 20 октября Корнилов получил разрешение выйти на рекогносцировку Варнского и Бургасского заливов, по осмотре которых он должен был проехать к Азиатскому берегу и там соединиться с эскадрой Нахимова. При встрече с турецкими судами разрешено было действовать по своему усмотрению. Корнилов открыл место нахождения турецкой эскадры и по пути на соединение с Нахимовым 3 ноября овладел с бою 10-ти пушечным 220-сильным турецким пароходом «Перваз-Бахри». Доставив свой приз в Севастополь, он поспешил к Нахимову, но соединился с ним уже после Синопской битвы. «Битва славная, писал он жене 22 ноября 1853 г., выше Чесмы и Наварина… Ура, Нахимов! Михаил Петрович (Лазарев) радуется за своего ученика!». После Синопа кн. Меншиков опять вызвал Корнилова в Севастополь. Имена Корнилова, Нахимова и Тотлебена неразрывно связаны со славной историей обороны Севастополя. Если Тотлебен своим искусством сумел в короткое время обратить почти незащищенный город в неприступную крепость, если Нахимов после смерти Корнилова геройски продолжал начатое дело обороны, то именно Корнилов нашел себе такого помощника, как Тотлебен, он положил начало обороне Севастополя, вдохнув энергию в окружающих, готовых было отчаяться в возможности защиты, наконец, именно он после Лазарева, а отчасти и при нем уже, был воспитателем того высокого духа в моряках Черноморского нашего флота, который проявился в таком величии при защите Севастополя. По приезде в Севастополь Корнилов деятельно принялся за укрепление порта и рейда; распределил место стоянки судов в гавани, составил для них боевые диспозиции, построил три земляные батареи для оказания помощи нашим судам в случае появления неприятеля на рейде; он заметил, что неприятель легко может стать с тыла Константиновской батареи и безнаказанно бомбардировать рейд (что и пробовали делать английские суда 5 октября 1854 г.), поэтому и приказал построить к северу от Константиновской батареи на высокой скале оборонительную башню «Мартелло». Башня эта впоследствии нанесла столько вреда врагам, что они прозвали ее «осой». Затем Корнилов сформировал 4 десантных и 2 резервных батальона. Укрепления, возведенные Корниловым, придали Севастополю такой грозный вид с моря, что неприятель после многих рекогносцировок счел более удобным напасть на город с суши. Союзники высадили десант на берег близ Балаклавы, и при р. Альме принудили русские войска отступить. Главнокомандующий кн. Меншиков, подойдя к Севастополю, порешил присоединить севастопольские сухопутные войска к армии, а защиту города с суши поручить морякам. Но, чтобы защитить Севастополь и с моря, он приказал Корнилову затопить при входе в бухту несколько судов. Корнилову приходилось собственными руками уничтожать флот, над улучшением которого он столько лет трудился. Он не возразил Меншикову: а у себя на квартире созвал военный совет из флагманов и командиров судов, передал им приказание князя и предложил в свою очередь, выйти в море и дать решительное сражение неприятелю, чтобы, если не совсем разбить его, то по крайней мере обессилить настолько, чтобы он не мог начать осады города. Но план этот встретил мало сочувствия. Тогда Корнилов распустил совет, поехал к Меншикову и передал ему о своем намерении. Меншиков в ответ повторил приказ затопить корабли. Корнилов отказался исполнить приказание. Меншиков сильно рассердился и со словами: «Ну, так поезжайте в Николаев к месту своего служения!» приказал позвать к себе вице-адмирала Станюковича. Видя, что Меншиков непоколебим, Корнилов вскричал: «Остановитесь! — то, к чему вы меня принуждаете, — самоубийство, но чтобы я оставил Севастополь, окруженный неприятелями, — невозможно! — Я готов повиноваться!»… На следующий день Корнилов отдал приказ затопить в бухте пять кораблей и со слезами на глазах, по рассказам очевидцев, смотрел, как они медленно погружались в воду. «Москва горела, но Русь от этого не погибла, напротив стала сильнее! Бог милостив! Помолимся Ему и не допустим врага сильного покорить себя!» — обратился он к окружающим морякам. Затопив корабли, Меншиков, несмотря на все возражения Корнилова, порешил вывести почти все сухопутные войска из города. Перед уходом он поручил защиту южной стороны города Нахимову, а северной, откуда ожидалось нападение неприятелей, — Корнилову. Северная сторона была так слабо укреплена, что Корнилов совершенно не предвидел успеха в случае штурма. «Отступление с северной стороны — невозможно, говорил он; мы все тут ляжем. Смерть меня не страшит, но быть взяту в плен — это ужасно!» Однако он не упал духом, а деятельно принялся с Тотлебеном за укрепление порученной ему части города и сумел вдохнуть бодрость и энергию в окружающих. Между тем, вопреки всяким ожиданиям, неприятель 25 сентября вдруг перешел на южную сторону. Корнилов со своими 11 батальонами моряков поспешил на помощь к Нахимову. Нахимов с самого начала тяготился выпавшей на его долю ролью командира-распорядителя и просил Корнилова принять на себя защиту города и главное командование войсками. Корнилов согласился и принялся за работу. Укрепления южной стороны с суши мало чем отличались от укреплений северной. Даже знаменитый впоследствии Малахов курган имел только башню, без гласиса, без фланговой обороны. Корнилов трудился неутомимо, поспевая всюду, ободряя всех словами и своей личной энергией. Неприятели не торопили наступать — они тоже окапывались. 3 октября Корнилов отдал свой последний приказ по войскам, который кончался словами: «Помни каждый, что для успеха надо думать не о себе, а о товарище…». — 5 октября союзники штурмовали русский позиции. Рано утром, только началась канонада, Корнилов приехал на 4-й бастион, оттуда поехал на пятый, а затем, услышав, что защитники 3-го бастиона терпят сильный урон, он поскакал к ним. Офицеры уговаривали Корнилова беречь себя, но он отвечал, что «в такой торжественный день он имеет душевную потребность видеть всюду своих героев на поле их отличия», и что «раз другие исполняют свой долг, то почему же ему мешают исполнять его долг!..» В 11½ часов дня Корнилов приехал на Малахов курган, приказал устроить перевязочный пункт в нижней части каменной башни, а затем, стал спускаться к месту, где была привязана его лошадь, чтобы ехать к Бутырскому и Бородинскому полкам. Едва он сделал несколько шагов, ядро раздробило ему левую ногу. Он успел только сказать: «Отстаивайте же Севастополь!» — и потерял сознание. На перевязочном пункте он пришел в себя, причастился и послал брата своей жены юнкера Новосильцева в Николаев предупредить жену о полученной ране. Раненого хотели перенести в госпиталь, но не знали как приподнять его, чтобы не разбередить рану. Заметив их колебание, Корнилов сделал усилие и сам через раздробленную ногу лег в носилки. В тот же день Корнилов и скончался истинным героем. В госпитале он попросил к себе контр-адмирала Истомина, чтобы передать ему еще кое-какие приказания. Истомин успокоил раненого насчет хода дела на 3-м бастионе и стал говорить о том, что он скоро поправится… «Нет, туда, туда, к Михаил Петровичу» (Лазареву), перебил его Корнилов и затем добавил: «Разве вы меня не знаете? — Смерть для меня не страшна! Я не из тех людей, от которых надо скрывать ее. Передайте мое благословение жене и детям. Скажите Генерал-адмиралу, что у меня остаются дети». В это время в госпиталь вошел лейтенант Львов с известием, что английские батареи сбиты. Собравшись с силами, Корнилов вскрикнул: «Ура, ура!» Последними его словами были: «Скажите всем, как приятно умирать, когда совесть спокойна. Благослови Господь Россию и Государя! Спаси Севастополь и флот!»
Корнилов во всех отношениях был выдающимся человеком. Слабый телом, он отличался необыкновенной энергией. С начала осады он отдыхал два — три часа в день, да и то с перерывами, и и все же находил время для серьезного чтения. В последние дни он изучал сухопутную часть военного искусства, читал депеши и приказы Веллингтона в издании Gurvood’а. Он был религиозен до мистицизма, горячо любил свою родину и считал своим долгом воспитывать то же чувство в детях. Корнилова любили как подчиненные ему офицеры, для которых он был настоящим учителем, так и матросы, с которыми он отлично умел говорить и прекрасно обращался. «Крепко любили его солдаты, пишет один его подчиненный, за привет, за доброе слово. Речь его была впечатлительна, всякое слово близко солдатскому уму и сердцу. При всякой встрече и прощанье с ним солдаты говорили: „Вот так енерал! отец, а не енерал!“ Вечером, когда разнесся слух: „адмирал убит“ — никто не поверил. Отчаяние матросов убедило нас в справедливости этого известия». Лишь только 12 октября Государь узнал о смерти Корнилова, он немедленно назначил его вдове по 5000 руб. ceр. — сверх пенсиона, следовавшего ей из инвалидного комитета; сыновей приказано было взять в пажи. Тогда же Государь решил бастион, где он убит, назвать его именем и заложить ему памятник, который воздвигнуть на месте, где он погиб. Затем, Государь повелел выкупить на казенный счет имения Корнилова, находившиеся в залоге, и выдать вдове его 20000 из государственного казначейства на уплату частных долгов покойного. 14 октября Государь послал вдове весьма милостивый рескрипт. На следующий день 15 октября Императрица рескриптом уведомила вдову Владимира Алексеевича, что причисляет ее к числу кавалерственных дам ордена Св. Великомученицы Екатерины 2 ст. — словом, семейство Корнилова было осыпано Высочайшими милостями. В 1894 г., по проекту генерал-лейтенанта Бильдерлинга, был отлит в Петербурге памятник Корнилову и поставлен на Малаховом кургане в Севастополе. В память Корнилова один из крейсеров 1-го ранга, носит имя «Адмирал Корнилов».
«Морской Сборник» 1854 г., № 12; «Одесский Вестник» 1854 г., № 121; «Русский Инвалид» 1854 г.; «Материалы для обороны Севастополя и биография В. А. Корнилова», Жандра; "Оборона Севастополя), Тотлебена; «Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя» изд. Воен. Мин. 1872 г., вып, 3; «Русский Архив» 1867 г., № 12, 1639—1643; Послужной список в Архиве Морского Министерства.