Иордан, Федор Иванович, профессор гравирования и ректор Императорской Академии Художеств, род. 13 августа 1800, г. в Павловске, умер 19 сентября 1883 г. в Петербурге. Сын придворного обойного мастера, он был принят в 1819 г., по желанию своей восприемницы, императрицы Марии Феодоровны, в Академию и назначен в гравировальный класс академика Уткина. В августе 1822 г. и в декабре 1823 г. он получил вторую и первую серебряные медали за копии с гравюр иностранных мастеров и рисунки с натуры. В 1824 г. он получил вторую золотую медаль за гравюру с картины П. Соколова — «Меркурий, усыпляющий Аргуса», причем конференц-секретарь Академии В. И. Григорович отметил в «Журнале Изящных Искусств» (1825, № 1, стр. 47), что «эстамп Иордана отличается твердостию и свободою исполнения». По выпуске из Академии с аттестатом 1-й степени, Иордан, вместе с пятью другими молодыми художниками, был оставлен при Академии для дальнейшего усовершенствования, под условием, чтобы они постоянно посещали натурный и художественный классы, представляли свои работы на экзамены, исполняли обязанности помощников при профессорах и под их присмотром наблюдали за учениками, получая, впрочем, особое за то вознаграждение, а сами находились в ведении инспектора или исправляющего его должность. В это время Иордан награвировал, по частным заказам, в 1825 г. портрет танцовщицы Истоминой для альманаха Ф. Булгарина «Русская Талия» и актера В. Каратыгина для издателя альманахов Аладьина; затем изображение статуи герцога Ришелье в Одессе (работы Мартоса) для « Журнала Изящных Искусств» В. И. Григоровича и картину «Собачья дружба», с рисунка И. Иванова, по наброску А. Оленина, для басен Крылова в издании Сленина.
В сентябре 1827 г. Иордан получил первую золотую медаль за гравюру с картины Лосенко «Умирающий Авель» и заслужил одобрительные отзывы за свою работу в журналах того времени. За эту же гравюру он получил золотые часы от императора Николая Павловича. После того он исполнил еще несколько частных заказов и работ по указанию Академии и в апреле 1829 г., по предложению Уткина, был отправлен с особою инструкциею на три года в Париж; содержание ему было назначено 300 червонцев в год; он получил 100 червонцев на путевые издержки и рекомендательные письма к русскому послу в Париже гр. Поццо-ди-Борго и к члену французского института, известному граверу Тардье, избранному перед тем в почетные вольные общники нашей Академии Художеств. В Париж Иордан приехал 22 сентября, выехав из Кронштадта 1 августа. Рапорты его из-за границы в Академию довольно кратки и содержат в себе больше сведений об его занятиях, чем отзывов о виденных им художественных предметах; гораздо подробнее донесения его президенту Оленину, где он описывал и свои впечатления от того, что видел за границей, между прочим, довольно обстоятельно события июльской революции 1830 г. и бедствия от нее для некоторых художественных памятников.
Благодаря рекомендациям Уткина, он познакомился с французскими художниками: Жераром, Штейбеком, Денойе и Ришомом, к которому и поступил в мастерскую, «по причине маститой старости Тардье», как он доносил Академии. В Париже он начал гравировать головы Перуджино и Рафаэля из «Афинской школы» последнего, а так же занимался рисованием с натуры в частной академии; и делал рисунок для гравюры с картины Тициана в королевском музее «Спаситель в мученической одежде перед народом»; после конкурса в королевской академии художеств он принят был в число рисующих; вслед за тем сделал рисунок для гравюры «Лоретская Богоматерь» (собственно «Св. Семейство»), с картины Рафаэля в Лувре.
Ввиду тревожного состояния умов в Париже Иордану, по соглашению А. Н. Оленина с министром Императорского Двора князем Волконским, было предписано отправиться в Лондон; ему даны были рекомендательные письма к русскому священнику Я. И. Смирнову и члену петербургской Академии Художеств, знаменитому английскому граверу Раймбаху. Приехав в Лондон 29 сентября, Иордан явился к русскому посланнику гр. Матушевич и другим рекомендованным ему лицам; Раймбах, однако, лишь по личной просьбе о. Смирнова позволил нашему граверу работать у него в мастерской за плату по 3 фунта стерлингов в месяц, без квартиры и стола, которых он ему не мог дать; по вечерам Иордан рисовал с чертежей и с натуры в королевской академии художеств. Вместе с прибавкою к годичному пенсиону в 100 червонцев из Кабинета Его Императорского Величества и 30-ти из экономических сумм Академии, Иордану определено было оставаться за границей, вместо трех лет — шесть, считая со дня приезда в Париж, т. е. с 22 сентября 1829 г.
Иордан скоро заслужил расположение Раймбаха и под его наблюдением продолжал гравировать по крепкой водке, en taille-douce, картину Рафаэля «Лоретская Богоматерь», изучая в то же время различные приемы, употребляемые английскими художниками при гравировании. Совет Академии поручил ему изучить методу гравирования au lavis или in aqua tinta y Бентлея, а также на стали. По получении же от него в 1832 г. первой пробы акватинтного гравирования и оттисков с гравюры «Св. Семейство», Совет предписал ему, проверив рисунок рук и постепенность светотени, отпечатать avant la lettre, 100 экземпляров и avec la lettre сколько выйдет хороших оттисков.
Знакомясь с разными способами подтравливания досок известными граверами, Паем, Гудолем и др., Иордан привел к окончанию гравюру с Рафаэля, представляющую портрет его самого и Перуджино, а по закрытии студии Раймбаха, который удалился в Гринич и перестал работать, он занялся изучением гравирования на стали у известного Д. Г. Робинзона и на первых же порах награвировал для одного английского издания уменьшенную копию с Гогарта, из его сюиты «Ленивый и прилежный», а затем принялся за гравюру на меди с картины Чиголи «Божия Матерь, оплакивающая смерть Спасителя». Одновременно с этим он ознакомился с системой получения бесчисленного множества стальных штемпелей помощью пресса по способу Перкинса и награвировал, по заказам английских издателей портреты одного из членов парламента и одного английского капитана, сражавшегося в Индии. Вместе с сообщением Совету о различных способах вытравливания при гравировании на стали и на меди, Иордан прислал в Петербург оттиски своих гравюр с Рафаэля «Портрет его и Перуджино» и «Св. Семейство». за которые, по выставке их в Академии, и получил звание почетного вольного общника (13 сентября 1833 г.); вслед за тем он прислал пробный оттиск гравюры с картины Чиголи. По поводу присылки им оттисков со своих гравюр, Иордан получил длинное письмо от президента Оленина с большими похвалами его работам, но так же и с замечаниями относительно некоторой неправильности контуров. Оленин настолько был доволен Иорданом, что при первой же возможности исходатайствовал ему у министра Двора позволение отправиться в Италию, о чем Иордан через Уткина просил дозволения; в то же время ему был пожалован бриллиантовый перстень за поднесенный Государю Императору оттиск с гравюры «Св. Семейство». Однако по дороге в Италию Иордан заболел в Париже воспалением глаз и принужден был по некоторым обстоятельствам вернуться в Лондон и только в конце сентября 1834 г. он снова выехал из столицы Англии в Парму, где он должен был познакомиться с профессором гравирования Тоски. По дороге с ним случилось новое несчастие: при перекладке вещей с одного парохода на другой, во время переезда из Кельна в Мангейм, затерялась медная доска от гравюры с картины Чиголи. В Парме Иордану не удалось работать по случаю холодов и он поехал, через Модену, в Болонью, где встретился с К. Брюлловым. Тут он занялся рисунками с «Преображения Господня» Люд. Карраччи и «Св. Троицы» Фр. Альбани, а затем направился в Рим, куда и прибыл весной 1835 г. В «вечном городе» он принялся за рисунок с «Преображения Господня» Рафаэля в Ватикане, взявшись за это дело, по совету и настоянию Брюллова; сам он думал взять себе оригиналом картину Гверчино «Неверие Фомы». Начатая им работа требовала гораздо больше времени, чем оставалось у него до окончания пенсионерства, хотя и отсроченного, по ходатайству Оленина, еще на год, т. е. до осени 1836 г. и потому Иордан и сам лично и через посредство начальника над русскими художниками ?. И. Кривцова, просил о продолжении ему еще срока пенсионерства. После некоторого разногласия между Советом Академии и ее президентом, находившим, что уже достаточно времени казна содержит Иордана за границей, последовало назначение ему содержания до июля 1837 г. ввиду начатого им подготовления гравюры иглою и по крепкой водке на медной доске весом в 1? пуда. Иордан хотел сделать гравюру с «Преображения» в большем размере, чем когда-либо была воспроизведена эта картина. A. A. Иванов находил, что «рисунок Иордана хорош, лучше всех, какие были сделаны, но многого в нем и недостает, — особливо женские фигуры совсем не имеют характера Рафаэля». Другие же видели в Иордане «будущую опору искусства гравирования в нашем отечестве» и говорили, что «надежды о превосходстве его гравюры основаны на глубоком познании рисунка, коим наш художник обладает в высокой степени и чем не могут похвалиться самые знаменитейшие граверы, так как для большей части из них рисунки с картин исполнялись посторонними рисовальщиками». Совет Академии, сравнив все лучшие эстампы с картины «Преображения», признал, что «труд Иордана превосходит их точностию рисунка и выражением и, без сомнения, принадлежать будет к лучшим памятникам гравировального искусства». Поэтому, когда Иордан, видя невозможность окончить гравюру к назначенному времени, снова просил об отсрочках и о продлении содержания, Совет Академии давал ему средства — один раз в 1837 г. из академических сумм в виде пособия в 3000 руб. в два срока, другой раз (в 1838 г.) — в виде подписки на известное число оттисков будущего эстампа по продажной цене — 5000 руб. с выдачей в течение двух лет. Иордан же со своей стороны обязался не заниматься ни чем другим, помимо своего главного труда, и только в 1838—39 гг. должен был награвировать, с рисунков пенсионера Каневского, портреты великих князей Александра и Михаила Николаевичей. Но так как не хватило и ассигнованных Академиею сумм, Иордану назначено было из Кабинета Его Императорского Величества, по ходатайству Оленина, вследствие рапорта Кривцова о его необыкновенном трудолюбии и отзыва Брюллова, что «рисунок, приготовленный Иорданом, сделан с таким совершенством, с каким едва ли в состоянии сделать другой какой-либо гравер в Европе», по 300 червонцев на три года (с января 1843 г.).
Наконец, в начале 1844 г. Иордан кончил вчерне всю свою гравюру и, отпечатав великолепный труд свой, взволновался до лихорадки, как сообщал Иванов Моллеру. «Да, в положение гравера мы не можем войти — прибавлял он: восемь лет трудиться, и в один день узнать все недостатки, наверное!» Между тем, Академический Сов ет тогда же признал Иордана академиком без задачи ему особой программы (в январе 1844 г.), а по ходатайству Тона ему продолжено было содержание еще на год, правда с условием, чтобы он окончил свою гравюру непременно в 1847 г., да кроме того, Академия выслала из суммы, на одобрение художников положенной, 1000 руб. в виде подписки на эстамп по назначенной цене. В 1840-х гг. имя Иордана было уже хорошо известно русской публике, в особенности после статей о русских художниках в Риме Шевырева и Погодина в «Москвитянине», Чижова в «Петербургских Ведомостях» и «Московском Ученом и Литературном Сборнике» и, в довершение всего, Гоголя, напечатавшего свое «Завещание» 1845 г. в «Выбранных местах из переписки с друзьями» 1847 г., где он просил своих читателей покупать только тот его портрет, на котором будет выставлено «Гравировал Иорданов», а еще лучше — приобретать, вместо того, эстамп «Преображения». Из названных писателей один предсказывал, что труд Иордана «будет лучше всех живописных копий с картины Рафаэля»; другой — что «он обещает нам такую гравюру, какой может быть не имеет еще Европа»; третий утверждал — «что это будет одна из весьма и весьма немногих гравюр, которым удалось приблизиться к творениям великого светила живописи»; четвертый — что эстамп этот «есть венец гравировального дела и составляет славу русскую».
Работая усиленно над своей гравюрой (до 11-ти часов в день), Иордан вел в Риме очень уединенный образ жизни и посещал только квартиру Гоголя или кафе, где собирались русские художники, не любившие вина и карт. Это не мешало ему, однако, быть светским человеком, и, если требовалось говорить речь на парадном обеде, разъяснять кому-либо что-либо, или показывать кому бы то ни было достопримечательности города, — всегда на сцену выступал Иордан. Из русских художников он, как считавшийся римским гражданином, должен был во время революции 1847 г. нести обязанности солдата гвардии и стоять с заржавленным ружьем в руках на часах у банка.
До своего отъезда из Рима, откуда вызывались все наши художники по случаю смутных обстоятельств, он успел еще награвировать: 6 контурных рисунков для «Систематического описания Помпей», Классовского (1848—1849), 14 таких же рисунков с оригиналов английского скульптора Джибсона для издания «The Story of Psyche, by Elizabeth Strutt», два других рисунка карандашной манерой «Отрочество» и «Венера» с оригиналов того же художника и чрезвычайно грациозный портрет поэта Языкова в профиль, по заказу Хомякова и Киреевского.
Несмотря на то, что Иванов, по поводу выставки Иорданом оттиска со своей гравюры «Преображение» в эстампном магазине на Корсо, писал Гоголю весной 1850: «мне досадно было, что она не только не лучше Моргена и Павона, гравировавших тоже с этой картины, (но) и не лучше всех гравюр, какие находятся на свете» и потом: «не думаю, чтобы живительные перемены были в гравюрном мире и с самым счастливым приветствием его важного труда: его искусство не коренное, а подчиненная страсть, его характер не уработан, под стать наступившей эпохе нашего времени и, наконец, его сердце не русское»; тем не менее, лишь только Гоголь, Жуковский и Брюллов сошли со сцены в 1852 г., наш знаменитый живописец, всячески ободрявший своего друга, стал первый хлопотать о доставлений ему случая награвировать портреты «этих знаменитых покойников».
Иначе посмотрел на работу Иордана Академический Совет: признавая, что «труд исполнен с таким художественным достоинством, что в эстампе видно все то понятым, что находится в самой картине, (ибо) гравюры производились с этой знаменитой картины неоднократно и известнейшими в свое время граверами, но ни одна столь достойно и верно не передает важнейшее творение Рафаэля Санцио, как творение Иордана», он определил удостоить его звания профессора (без задачи особой программы) и назначил ему содержание по 300 червонцев в год, на 6 лет для исполнения гравюры с картины Егорова «Истязание Спасителя» по собственному рисунку. Критика, в лице Д. Мицкевича заявляла, что «несмотря на однообразие штриха, гравюра Иордана дает полное понятие о высоких красотах Рафаэлевой картины»; что «Иордан не гнался за эффектом, но силою необыкновенного терпения и таланта, он опередил всех своих предшественников в гравировальном искусстве и обогатил русское художество таким произведением, подобного которому еще у нас никогда не было и каких, кажется, немного и за границею».
Но особенно приветствовала нашего гравера Москва, где в художественном классе дан был 19 марта 1851 г. учеными, литераторами, художниками и любителями торжественный обед в честь его и Айвазовского с выставкой нескольких картин последнего и всех существующих гравюр с «Преображения». Из речей обращала на себя особое внимание сказанная Погодиным, доказывавшего, после всевозможных похвал Иордану, что и в гравюре есть свое творчество. Карандашный рисунок Иордана с картины Рафаэля, был куплен для того же класса за 2000 руб., а первые оттиски гравюры быстро разошлись в числе 30 экземпляров.
Занявшись на родине изготовлением рисунков с картин Угрюмова на сюжеты из отечественной истории, как: «Возведение на царство Михаила Феодоровича», «Покорение Казани при Иоанне Грозном», «Испытание силы Яна Усмовича», и награвировав диплом для почетных членов Академии Художеств (1857), Иордан, для производства гравюры с картины Егорова и печатания эстампа с картины Рафаэля, переселился на время во Флоренцию, где профессора местной академии предложили нашему художнику включить его в число своих почетных членов, а в лучшей художественной газете «Dell Arte» появился очень лестный отзыв о труде его (1 октября 1853). Но в 1855 г. он был приглашен, по предложению ректора Шебуева, занять после смерти Галактионова место профессора гравирования в нашей Академии Художеств, с предоставлением ему, особой мастерской близ гравировального класса; однако, учеников у него было всегда очень мало (редко больше одного), да и не всегда относились они к нему сочувственно, как видно из автобиографий Серякова и Пожалостина в «Русской Старине».
Вслед за определением Иордана профессором, он был назначен в Императорский Эрмитаж: сперва помощником хранителя, потом хранителем эстампов и оригинальных рисунков, вместо Уткина. Занимая две должности, причем ему приходилось не раз исполнять разные посторонние поручения (напр. по участию в устройстве русского художественного отдела на Лондонской всемирной выставке 1862 г.), он не оставлял и гравирования, продолжая работать над гравюрой с картины Егорова и гравируя портреты известных русских писателей для изданий их сочинений, как-то: Гоголя — по заказу его племянника (с оригинала Моллера в 1856—1857), Лермонтова — по заказу А. И. Глазунова, Белинского по заказу К. T. Солдатенкова, Державина — по заказу Академии Наук, наконец, Гоголя — вторично (в 1865) и Плетнева — для г-жи Плетневой (в 1868—1870), а также две таблицы Керченских древностей в контурах — для отчетов Императорской Археологической Комиссии за 1867 и 1869 гг.
По окончании гравюры с картины Егорова, доска, после сделанных оттисков на китайской бумаге у Шардона в Париже, на счет процентов с пожертвованного Уткиным капитала на одобрение граверов, и покрытия сталью, была передана в собственность Академии (1868), а художнику, за поднесение оттиска Государю Императору, пожалован орден св. Владимира 3-й степени (1869).
Сделавшись после того, на место Бруни, в 1871 г. ректором Академии, где до тех пор избирались на эту должность, кроме архитекторов, только живописцы и скульпторы, и затем заведующим мозаичным отделением (1875), Иордан, справлявший осенью 1874 г. свой 50-летний юбилей, причем он получил орден св. Анны 1-й степени и золотую медаль с его изображением (работы медальера Алексеева), по-прежнему продолжал трудиться на поприще гравирования, исполнил две таблицы древностей Павловского дворца — к статье Стефани в «Мемуарах» Академии Наук (1872), еще три таблицы Керченских древностей для отчетов Археологической Комиссии за 1870 и 1871 гг., и портреты: свой собственный (1871), лейб-медика Здекауера, обер-гофмаршала А. П. Шувалова, императоров Александра II (1875) и Александра III — в бытность Его Наследником престола (1875—1877), игумена Валаамского монастыря Дамаскина, сенатора Д. А. Ровинского, великого князя Владимира Александровича, первого президента Академии Художеств И. И. Шувалова, знаменитого гравера Скородумова (с его собственного акварельного портрета), старейших из профессоров живописи в Академии — Левицкого, Шебуева и Егорова (1882—1883 гг.), но последняя работа осталась уже не вполне конченой.
Доски от его гравюр были приобретены Академией: «Преображение» за 2000 р., «Святое Семейство» портреты двух Императоров и Великого Князя — по 500 руб. каждый, Ровинского — за 400 р., его собственный, Здекауера, А. Шувалова и Дамаскина — за 1000 руб. Кроме исполненного им самим с себя портрета, его гравировали еще: В. А. Бобров — на меди (в 1880) и Э. Беренс и Ю. Барановский — на дереве (для «Всемирной Иллюстрации» и для «Нивы»).
Биографии Иордана: В. Толбина в «Сев. Пчеле», 1860 г. (№№ 4 и 5), П. Петрова во «Всемирной Иллюстрации» 1874 г., (№ 300, 310 и 312), Н. Собко в «Вестнике изящных искусств» 1884 г. (вып. 1, 3 и 6), со списком его работ (составл. Д. А. Ровинским), его портретов и печатных материалов о нем. Некролог — «Нов. Время», 1883 г., (№ 2717); в «Русск. Старине» 1891 г., (т. 69—72) напечатаны под ред. и с примеч. H. Собко «Записки»Иордана а в архиве Академии Художеств, имеется несколько дел о нем; — 1829 г., № 140; 1846 г., № 44; и др.