Иванов, Николай Алексеевич, профессор русской и всеобщей истории и истории философии в Казанском университете, род. в 1813 г., в Нижнем Новгороде, умер 30 марта 1869 г. в Дерпте. Отец его был канцелярским служителем в одном из присутственных мест. По окончании учения в Нижегородской гимназии в 1830 г. Иванов поступил в казенно-коштные студенты Казанского университета, по словесному отделению (в настоящее время историко-филологический факультет) и кончил курс кандидатом в 1833 г. Еще студентом обратил он на себя внимание попечителя Казанского учебного округа M. H. Мусина-Пушкина, сделавшего очень много для поднятия научного уровня в Казанском университете, и в год окончания курса был командирован для усовершенствования в исторических науках в Дерптский университет, с зачислением в Профессорский институт; это учреждение, весьма почтенное, давшее русской науке немало выдающихся ученых деятелей, в течение пяти лет научно образовывало будущего казанского профессора. В Казанском университете Иванов не мог приобрести много знаний, потому что состав профессоров словесного отделения в его время был неудовлетворителен, русская история, впоследствии специальность Иванова, преподавалась по Карамзину, малосведущим профессором Булыгиным, так что всей своей эрудицией Иванов всецело обязан Дерпту. Здесь даровитый от природы казанский студент, научившийся немецкому языку еще в Казани, где было много профессоров немцев, настолько овладел этим языком, что писал на нем ученые статьи, посвященные исследованию вопросов по русской промышленности и торговле (они помещались в «Dorpat Jahrbücher» и заслужили одобрение ученой немецкой критики) и одновременно прошел серьезную философскую и историко-критическую школу. В то время Гегель, едва сошедший в могилу († 1831 г.), царил над умами и имел среди дерптских профессоров многих последователей; историко-критическое направление, твердо установленное в Дерптском университете Эверсом († 1830 г.), поддерживалось его учениками. Но кроме немецкой науки Иванов испытал в Дерпте и другого рода влияния. Охранительно национальная политическая программа императора Николая Павловича, выразившаяся в учении о трех основах русской самобытности: православии, самодержавии и народности, нашла себе ревностного и стойкого пропагатора в лице С. С. Уварова, назначенного в 1833 г. Министром народного просвещения и создавшего на этих основах систему национального русского образования. Иванов, принадлежа по своим философическим воззрениям к так называемым «правым» гегелианцам и исходя, по-видимому, из знаменитого тезиса Гегелевой философии о разумности всего действительного, воспринял это учение и явился впоследствии убежденным его последователем.
Под влиянием этих идей он обратился к изучению славянства, в чем ему немало помог известный русский журналист и литератор 30-х и 40-х гг. Ф. В. Булгарин, с которым Иванов познакомился в Дерпте. Иванов стал сотрудничать в «Северной Пчеле» Булгарина, а в 1835—1836 гг. явился участником одного весьма интересного его издания: «Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях» (С.-Петербург, 1837 г., in 12°, 4 т. истории, доведенной до смерти Ярослава, 1054 г., и 2 т. статистики; введение, основные силы русского государства и физическая культура; больше не выходило). Булгарин говорил, что Иванов был его сотрудником лишь в составлении статистики России, но участие Иванова в исторической части книги Булгарина констатируется авторитетными свидетельствами литературного союзника Булгарина — Греча, академика К H. Бестужева-Рюмина и профессора А. А. Котляревского, знавшего Иванова лично. Иванов совершенно справедливо считает необходимым в виде введения в историю России рассмотреть судьбы всего славянского мира до разветвления его на отдельные славянские народности и изучать историю России в связи со всеобщей — воззрение широкое, доселе еще часто не понимаемое должным образом. Правда, что с выполнением этой задачи Иванов не сладил как следует: в его замыслах много натяжек, неясностей, даже ошибок; но в то время автор был молод, и все эти промахи объясняются его юношеским увлечением, а замысел, идея, план — тем не менее говорят за себя. Иванов начинает обзор судьбы славян с очерка миров римского и варварского и, переходя чрез эпоху великого переселения народов, останавливается на более подробном рассмотрении первоначальной истории славянских племен с VІ в. по Р. X. и на образовании первоначальных славянских государств западных, южных и наконец восточного русского. — Начало статистики России состоит из весьма обстоятельной пропедевтики статистической науки и тщательно составленного фактического обзора указанных выше рубрик. Эта последняя часть имеет научное значение и в настоящее время. В 1839 г. Иванов приобрел в Дерпте ученую степень доктора философии. Его докторская диссертация «Cultus popularis in Rossia origines ас progressus adumbratio», Pars I-or, S. historica. (т. е. «Возникновение народной образованности в России и очерк ее дальнейшего развития», ч. І, отд. исторический), in 12°, 76 pp., распадается на 6 глав и, начинаясь обзором быта восточных славян до призвания Рюрика, доводит исследование вопроса до воцарения императора Николая I-го.
В 1839 г. Иванов был назначен экстраординарным профессором русской истории в Казанский университет, на место умершего в 1838 г. проф. Булыгина; ему же было поручено преподавание в университете и всеобщей истории, которое было до того времени распределено между тремя профессорами — двумя ориенталистами (Ковалевским и Эрдманом) и профессором русской словесности Суровцовым. Вот главнейшие факты из его ученого формулярного описка: 1842 и 1843 гг., был командирован попечителем учебного округа в Петербург и Москву для занятий в тамошних библиотеках и архивах; в 1843 г. сделан был ординарным профессором; в 1844 г. назначен руководить в Педагогическом институте при Казанском университете занятиями по истории, географии и статистике. В 1846 г., по предложению губернского начальства, собирал материалы для истории Казани. В 1853 г. был членом комиссии для составления истории Казанского университета, ко дню его пятидесятилетия. С 1854 г. был членом испытательной комиссии для приема молодых людей в университет. Кроме преподавания в университете он читал в Казани несколько курсов публичных лекций: так в зиму 1839—1840 гг., по распоряжению попечителя, читал он бесплатный общий курс русской истории, привлекший большое количество слушателей и слушательниц; в зиму 1843—1844 гг. 14 лекции о Петре Великом, в пользу открытого в Казани Николаевского детского приюта. «Лекции сии — по словам официального о них отчета — были с особенною любовью посещаемы публикою и сбор суммы был весьма значителен». Продолжением этих чтений был курс зимы 1844—1845 г. о преемниках Петра Великого до Екатерины II.
Десять лет профессорства в Казани, с 1839 по 1850 г„ составляют лучшую пору в ученой деятельности Иванова. За это время лекции его, в большинстве случаев отличаясь содержательностью и живостью изложения, приводили слушателей в восторг; нередко они представляли собою красноречивую импровизацию. Но курсы свои Иванов не имел времени обрабатывать вполне и во всех частях и, начиная их по широкому плану, не всегда доводил до конца. Некоторые лекции и целые отделы курсов отличались поэтому сухостью изложения и чуть не сплошь состояли из собственных имен. — Свои историко-политические воззрения Иванов полнее всего высказал в программе исторической пропедевтики 1849—1850 г. Приведем их в извлечении. Указав, что с самого вступления своего на кафедру он следовал мыслям С. С. Уварова, а именно: что в народном воспитании преподавание истории есть дело государственное, Иванов заявляет, что он «убежден в том, что мы, Русские, должны пользоваться умственным достоянием, внесенным другими народами в общую сокровищницу человеческого ведения; но вместе с этим он несомненно верит и в то, что нам надлежит усвоить чужое беспристрастно, рассудительно и с неослабным уважением ко всему, на чем зиждется наша народность. Посему, излагая отношение философии к истории, он, упомянув об услугах, оказанных этой науке великими мыслителями, не умолчит и о значительном вреде, причиненном ей философским схематизмом, с которым весьма часто бывают в явном разладе жизнь и действительность. Касаясь связи между политическими науками и историею, он обратит особенное внимание на то, чтобы уяснить слушателям, как шатки политические теории, чуждающиеся исторического основания, и как быстро преходят общественные учреждения, не имеющие корня в предшествовавшей жизни народа, в его верованиях, в его чувствованиях, помыслах и действиях, коих выражением была вся его история. Рассматривая теорию исторической критики и теорию дееписания, он постарается раскрыть своим слушателям причины, по которым нам необходимо иметь национальное, русское воззрение на историю человечества. Сии причины суть: 1) каждый народ созидает и закон, и науку, и искусство из своей собственной жизни; 2) каждый народ обязан свято сохранять свою личность; 3) принимать чье-либо учение за народное верование, думать, что не родные, а противные природе народа элементы могут превратиться в его плоть и кровь, значит навсегда отказаться от самостоятельности; 4) каждый народ, как член человечества, выполняет свое призвание; 5) западные историки увлекаются национальными, еще более религиозными, в особенности же политическими предубеждениями, и 6) западные историки или не имеют никакого понятия, или слишком превратно рассуждают о значении славянского элемента в истории». В заключении программы по русской истории за тот же 1849—1850 г., Иванов, сопоставляя «великие судьбы пережитые Россиею» с «неистощимыми физическими и нравственными силами, какими она ныне обладает», указывает на ее «славную будущность». — «Не осмеливаясь предугадывать таинственных намерений Провидения, устрояющего участь царств и народов — говорит он — можем, однако ж, правдоподобно предполагать, что Оно призвало наше отечество для решения следующих важных задач: 1) явить пример благодетельного влияния самодержавия, показать, что только оно есть вернейшее ручательство в прочном благоденствия гражданских обществ; 2) представить новый, невиданный план народного просвещения, под непосредственным руководством правительства, шествующего впереди всех общественных улучшений; 3) примирить давнюю распрю Запада с Востоком в великом деле религии и произвести соединение всех, о коем восточная православная церковь столько веков возносит молитвы к Богу; 4) обобщить частные идеи, развитые другими народами, согласить идеальное с реальным, соединить теорию с опытом». Напыщенность слога и официально-хвалебный тон по отношению к тогдашним правительственным мероприятиям, звучащий в приведенных отрывках из программ, не лишают исторических воззрений Иванова серьезных достоинств. Чтобы понять его точку зрения, следует принять в соображение господствовавшее y нас в исходе 40-х годов настроение в официальных сферах и в большинстве общества. Общественно-воспитательное значение истории, изучение всеобщей истории человечества и славянства в связи с историею России и вместе с тем самобытность русской народности и русского исторического развития и уверенность в высоком назначении России — вот те убеждения, которые проводил в свою аудиторию казанский профессор. Но то не было учением славянофилов, которые понижали основы русской самобытности иначе, чем официальная правительственная программа, и славянофильству Иванов не сочувствовал. Официально-хвалебный тон в преподавании русской истории в то время был безусловно необходим, — припомним Устрялова Погодина, Арсеньева, Шульгина. Новое научное направление в русской истории только начиналось в Московском университете, и ему был чужд Иванов, а сочинения Устрялова, в особенности его исследование «О системе прагматической русской истории» (СПб. 1836 г.) и «Историческое обозрение царствования императора Николая I» (СПб. 1849 г.) служили Иванову главными руководствами в его курсах по русской истории. Немецкая философская и историко-критическая школа сказалась в Иванове в разработке фактической стороны его курсов: тщательное экзегетическое изучение источников и литературы вопроса составляли отличительные их качества.
По русской истории Иванов читал курсы общие и специальным. В общих курсах, в течение двух академических годов, он доводил обзор событий от древнейших времен до 1812 года, или даже до царствования Николая І включительно. В большинстве случаев они состояли в фактическом изложении внешней политической истории, а истории внутренней отводилось сравнительно весьма немного места. Специальные курсы Иванов посвящал всестороннему рассмотрению какого-нибудь отдельного вопроса. Так в 1843—1844 акад. году он читал обзор русской историографии, плод его самостоятельных занятий в столичных библиотеках и архивах. Отрывки из этого курса: «Краткий обзор русских временников» и «Общее понятие о хронографах и описание некоторых списков их», напечатанные в «Ученых записках Казанского университета» (1843 г., кн. 2 и 3) не утратили научного значения до сих пор. Во второй из этих монографий находится обстоятельное изложение хода изучения русских летописей и древнейшей истории России. В последующие годы Иванов читал специальные курсы: 1) по истории Московского государства за время Иоанна III, Василия Иоанновича и Иоанна IV; по-видимому, отрывок из этого курса составляет статья: «О сношениях пап с Россией», помещенная в «Ученых записках Казанского университета», за 1849 г., кн. 4-я, и 2) по истории Петра Великого. Таким же специальным курсом являются чтения Иванова по русским древностям. Отдельное преподавание этого предмета возникло по инициативе попечителя Мусина-Пушкина, и программа русских древностей была составлена Ивановым по образцу программ греческих и римских древностей, столь тщательно разработанных в немецкой ученой литературе, и обнимала изложение общественной, религиозной и домашней жизни наших предков до Петра Великого. То была древнерусская культурно бытовая история. В программе Иванова по русским древностям 1849—1850 акад. года мы находим определение объема и содержания этой науки, критическую оценку трудов по ее разработке и наконец самое изложение древностей. Иванов делит их на четыре периода: 1) славянский, причем указывается важность трудов Шафарика по славяноведению; 2) норманский; 3) от введения христианства до Иоанна III; 4) от Иоанна III до Петра Великого.
Всеобщую историю Иванов преподавал по лучшим немецким курсам и руководствам 30-х и 40-х гг., причем юристам читал особые курсы, составлявшие сокращение из лекции для словесников. Древнюю историю он излагал по Шлоссеру, средневековую по Рему, новую по Шлоссеру, Раумеру и Лео. С большей самостоятельностью и с большей пользой для студентов читал Иванов специальные курсы по пропедевтике всеобщей истории. Следуя Рюсу, Вахсмуту и Фитцу, Иванов вносил в эти чтения много своего и являлся достойным учеником немецких ученых Дерптского университета. Курсы эти не всегда были одинакового объема и содержания: Иванов обращал более внимания то на историю философии, то на историоматию (т. е. методологию изучения истории) и гевристику (теорию исторической критики).
История философии излагалась Ивановым по немецким учебникам правой фракции гегелианской школы, причем он останавливался преимущественно на Платоне, Декарте и Лейбнице. В речи, произнесенной Ивановым 13-го июня 1843 г. на торжественном акте Казанского университета: «О необходимости содействия философии успехам отечественного просвещения» (Казань, 1843 г., in 4°, 32 стр.) он проводит свой излюбленный принцип о воспитании и образовании на основании трех начал русской самобытности: православия, самодержавия и народности и о непригодности для России неумеренного заимствования результатов западноевропейского просвещения. Для доказательства этого принципа он представляет в весьма талантливом очерке развитие литературы и философии во Франции, Германии с половины XVIII в., отмечая ложные, по его мнению, пути этого развития и указывая, как на панацею от заблуждений ума, на немецкую идеалистическую философию, которую он признавал «наукой о безусловно-истинном, твердой опорой всякого ведения, душой прочих наук».
С 1850 г. Иванов теряет то видное положение, какое доселе занимал в Казанском университете. Причины этого лежат как в его личных свойствах, так и в условиях окружавшей его среды. Как человек, Иванов был весьма несимпатичен: и в частной жизни, и в общественной деятельности это был характер тяжелый, неуживчивый. Женившись неудачно на графине А. С. Толстой, Иванов был несчастен в семейной жизни. Гордый своим научным превосходством перед многими из сотоварищей по службе, он вследствие невоспитанности выражал свой ученый авторитета в резких и грубых формах, чем весьма естественно создавал себе массу врагов и среди профессоров, и среди студентов, которые буквально трепетали перед ним. Условия казанской провинциальной жизни 40-х годов мало благоприятствовали умственной самодеятельности и Иванов, уставший от усиленного научного труда, не мог уже должным образом следить за дальнейшим развитием русской исторической науки. Его лекции уже ничем не напоминали прежних вдохновенных импровизации, являясь жалкой компиляцией из книг нередко весьма сомнительного научного достоинства. Энергия его слабела, и он, по несчастному свойству, присущему многим даровитым русским людям, стал искать забвения в крепких напитках. Это окончательно его сгубило. Он все более и более падал нравственно и в начале 1856 г. покинул Казань. Он перешел на службу в Дерпт, также профессором русской истории; но через три года должен был оставить службу и там. Пробивши несколько лет в отставке, Иванов поступил учителем русской истории и русского языка в Митавскую гимназию. Здесь мысль и энергия его снова оживились и он явился убежденным проводником русского воззрения среди немецкого общества Балтийского побережья. В Митаве, по поручению попечителя Дерптского учебного округа, Иванов составил подробную программу преподавания русской истории для гимназий. По отзыву профессора Котляревского, это произведение есть не только программа, но полное руководство к изучению русской истории, равно полезное и для педагогических целей, и для серьезных специальных занятий предметом. Иванов успел напечатать только часть этой программы — до времени Иоанна Грозного. То было последним ученым трудом его. Дерптский университет, уважая в Иванове своего питомца, в начале 1869 г. пригласил его снова к себе — доцентом русского языка; но Иванов кажется, не успел прочесть ни одной лекции: едва он прибыл в Дерпт, как заболел и скончался здесь 30 марта 1869 г.
Некрологи Иванова: написанный Котляревским — напеч. в «Журн. Мин. Нар. Пр.» 1869, ч. СХІІ, и повторен в «С.-Петерб. Ведом.», 1869, № 103; кроме того, некрологи были в «Голосе», 1869, № 103 и в «Иллюстр. Газете», 1869, № 117. Некоторые сведения о нем: Булгарин, «Россия в истор., статист., геогр. и литер. отн.», 1837, статистика, ч. I, предисл., VII — X и Фойгта «Обзор состояния Казан. унив. за 1827—1844 г.»; Геннади, «Словарь»; рецензии на «Россию» — Бодянского, в «Моск. Наблюд.», 1837 (неодобрительная) и Шафарика «Časopis Česchsk. Muz.» 1837, 372—374 (похвальная); Корсаков, «Черты из жизни Поволжья» в газете «Волжский Вестник», 1890; Бестужев-Рюмин, «Биографии и характеристики», в ст. об Ешевском, и в биографии Ешевского при 1 т. собрания его сочинений; Гацисский, «Воспоминания о Ешевском», 1865; Е. А. Белов, «К истории русск. просвещ.» в «Др. и Нов. Рос.», 1877, II, 274—276; «Рус. Арх.» 1870, стр. 1267; «Др. и Нов. Россия», 1877, II, 75—76; Гроч, «Записки», 451; сведения о службе Иванова и о программах его преподавания извлечены из архива Казанского университета.