Глинка, Сергей Николаевич, майор в отставке, литератор, родился в патриархальной помещичьей семье 5 июля 1775 г. (по надгробной надписи) или 1776 г. (по его «Запискам») в с. Сутоках Духовщинского уезда, Смоленской губ. Отец его, Николай Ильич, в молодости служил в гвардии и по выходе в отставку поселился в деревне и стал заниматься сельским хозяйством. Предки Г. еще в XVI веке служили в Речи Посполитой. На 5-м году Г. стали учить. Первым его учителем был его дядя-масон, майор Лебедев. Потом он перешел под надзор дядьки, Иоганна, полунемца-полурусского, который, по словам Г., «только присматривал за ним». Мальчик был способный, отличался хорошей памятью (Г. и потом всегда много помнил из выученного и прочитанного и легко цитировал многочисленных авторов), и учение шло легко. В 1781 г. Екатерина II во время поездки в Белоруссию проезжала через деревню Глинок Холм и приняла угощение от родителей С. H. — отец его в это время был капитан-исправником в Духовщинском уезде. В знак благоволения к нему Екатерина записала двух его сыновей, и в том числе Сергея, в Сухопутный Шляхетский корпус в Петербурге. И вот через год, 5 июля 1782 г., 6-летнего Г. отправили в корпус. Учился он там недурно и рано начал, по его собственному признанию, «пописывать» и «кропать стихи». Большое влияние на него оказывал писатель Яков Борисович Княжнин, служивший в корпусе учителем словесности. Г. всегда потом отзывался о нем с восторгом. Не менее важное и благотворное влияние на Г. оказывал директор корпуса гр. Ангальт, гуманный и просвещенный человек. Ему в своих «Записках» — воспоминаниях Г. посвящает много теплых, восторженных страниц.
Уже в это время в Г. обнаружились те черты, характера, которые сохранились в нем на всю жизнь: мечтательность и восторженность. Последняя обнаруживалась в его ученических сочинениях и обратила на него внимание начальства корпуса. Когда после смерти гр. Ангальта директором корпуса был назначен М. И. Кутузов, то Г. приветствовал его торжественной речью. Выслушав ее, Кутузов сказал: «не долго послужит солдатом; он будет писателем». Восторженностью проникнуто и первое печатное произведение Г.: «Песнь Великой Екатерине», написанное еще в корпусе, но напечатанное уже по выходе из него (напечатано в корпусной типографии). Появлению этой «Песни» в печати содействовал покровитель всей семьи Г. — Л. А. Нарышкин. Корпус не дал Г. особенно серьезных и глубоких знаний, но развил в нем вкус к литературе и сообщил знание новых языков, которыми — особенно французским, Г. потом прекрасно владел. Из корпуса Г. вышел поручиком в январе 1795 года., пробыв в нем таким образом 13 лет. Сейчас же вместе с братом Николаем он поехал на короткое время в родную деревню, а оттуда (в марте) в Москву, так как получил назначение в один из московских батальонов. Выпросив здесь отпуск, он снова уехал в деревню, и служба его началась лишь летом 1795 г. в должности адъютанта при кн. Ю. Вл. Долгорукове, главном начальнике московских войск. Тут он свел знакомство с артистами (между прочим, с известным тогда Сандуновым) и писателями — Шатровым, Николевым и др. Но в конце 1795 г. кн. Долгоруков вышел в отставку, и Г. опять уехал в отпуск. В 1796 г. он вернулся в свой батальон, который теперь был расположен уже в Тверской губ., а потом переведен в Литву. После вступления на престол Павла Г. вернулся в Москву и стал много заниматься литературой. В это время в Москве было 2 театра: один, летний, находился в московском Вокзале, под управлением Медокса, а другой был домашний, кн. Волконского. И вот первый из них Г. начинает «снабжать операми» — переводами и переделками с французского.
В 1799 г. Г. вызвался идти в поход в Италию со вспомогательным для Суворова войском, но поход не состоялся, и Г., дойдя до Брест-Литовска, вернулся в чине капитана в Москву. В конце следующего, 1800 г., после смерти отца, он вышел в отставку с чином майора, не чувствуя призвания к военной службе, и уехал в деревню. Вскоре умерла его мать, и Г., отказавшись от своей доли наследства (30 душ крестьян, движимое и недвижимое имущество) в пользу сестры, в 1802 г. уехал в Москву, откуда вскоре же уехал учителем к одному помещику в Украйну. Пробыв там 3 года, Г. возвращается в Москву и опять начинает усиленно работать для театра, при котором он состоял теперь в звании «переводчика и сочинителя». Из переведенных им до этого опер были напечатаны: «Тайна» (M., 1800. 8°), «Маленький матрос», «Шведские рыбаки» и «Странная предприимчивость» (М., 1800. 8°). Вскоре, однако, военные события вновь несколько отвлекли Г. от литературных занятий: в 1806 г. он вступил в милицию и был бригад-майором сычевской дружины. Через некоторое время он подал Н. Н. Новосильцеву записку о тех неустройствах, которые были созданы внезапным оповещением о составлении милиции. В то же время, однако, он занимался сочинением героической драмы с хорами «Наталья боярская дочь», в 4 д. (СПб., 1806 и 1807 г. 8°), которая шла с успехом в театре (ею, между прочим, закрылся московский Новый Императорский театр — Арбатский, в пятницу, 30 авг. 1812 г.). Вообще эти годы, 1807—1810, а потом 1817 г., были временем драматического творчества Г. Так, тогда были написаны и напечатаны следующие пьесы: «Ольга Прекрасная», героическая опера в 2 д. (М., 1808 и 1817 г. 8°), «Баян, древний песнопевец славян», пролог с хорами, муз. Кашина, — им открылся Новый Императорский (Арбатский) театр в Москве, в понедельник, 13 апр. 1808 г., «Осада Полтавы», драма (M., 1810), «Антонио Гамба, сопутник Суворова в горах альпийских», драма в 1 д., с хорами и балетами (М., 1817), «Одни сутки царствования Нурмаголы, или Торжество любви и добродетели», опера в 2 д. (М., 1817 г.), «Сумбека, или Падение Казанского царства», трагедия в 5 д. в стихах (M., 1817 г. 8°), «Михаил, князь Черниговский», трагедия в 5 действиях в стихах (M., 1808. 8°) — ее он читал с большим успехом у Державина в большом обществе (обе эти трагедии шли в Москве и в Петербурге), «Минин», отечественная драма в стихах, в 3 д. (М., 1809 и 1817. 8°).
После заключения Тильзитского мира Г. снова поселился в Москве и стал издавать «Русский Вестник» для «возбуждения духа народного и вызова к новой и неизбежной борьбе» (с Наполеоном) — этим началась публицистическая деятельность Г. Примкнув к так называемому «патриотическому» направлению, Г. стал яростно нападать на Наполеона, Францию и все французское. Одним из первых и немногих его сотрудников стал гр. Ростопчин, незадолго перед тем выпустивший свои «Мысли вслух на Красном Крыльце»; для первого № «Русского Вестника» он дал «Устина Веникова». Но сотрудничество Ростопчина продолжалось недолго, точно так же, как и сотрудничество кн. Дашковой, и в дальнейшем «Р. В.» наполнялся почти исключительно писаниями самого Г. Направление журнала отвечало настроению некоторых дворянских и бюрократических кругов, и он имел успех, однако, по словам самого Г., «даже в грозный 1812 г. разошлось не свыше 100 экземпляров» («Записки», стр. 227). Резкие нападки на Наполеона вызвали протест французского посла Коленкура. Тогда цензор журнала А. Ф. Мерзляков получил выговор, а Г. «по политическим обстоятельствам был уволен от московского театра». Однако «Р. В.» не был запрещен, и Г. продолжал издавать его в прежнем шовинистическом духе.
24 апреля 1808 г. Г. женился и имел потом от этого брака довольно многочисленное потомство. В 1811 г. он опять ездил в Украйну, но зачем, неизвестно («Записки», стр. 253). 28 октября 1811 г. Г. по предложению А. Ф. Мерзлякова был избран в действительные члены Общества любителей российской словесности, но 24 февраля 1812 г. прислал на имя председателя Общества следующее письмо: «Ни время, ни обстоятельства, ни здоровье мое не дозволяют мне пользоваться честью и преимуществами действительного члена. Посему покорно прошу увольнения из числа действительных членов». На этом основании в заседании 7 июня определено более не числить Г. в числе членов. Однако в 1829 г. он изъявил желание участвовать в трудах Общества. В ч. IV «Трудов» этого Общества напечатана его речь: «О пользе обществ, учреждаемых к распространению отечественной словесности».
Отечественная война была временем наибольшей известности Г. Узнав о вступлении Наполеона в Россию, он написал стихи, взяв для них эпиграфом слова: «Да воскреснет Бог и расточатся врази его». 11 июля 1812 г. в 5 ч. утра, прочитав воззвание Александра I к Москве, он бросился к московскому главнокомандующему гр. Ростопчину, чтобы первому записаться в ратники московского ополчения. Так как Ростопчин, разговаривавший в это время с архиепископом Августином, не приинял его, то Г. оставил ему такую записку: «у меня нигде нет поместья, у меня нет в Москве никакой недвижимой собственности, и хотя я не уроженец Московский, но где кого застала опасность Отечества, тот там и должен стать под хоругви отечественные. — Обрекаю себя в ратники Московского ополчения, и на алтарь Отечества возлагаю на триста рублей серебра». В тот же день Г. во главе большой толпы народа двинулся на Поклонную гору навстречу Александру І. Все его поведение при этом и его речи к народу показались подозрительными московской администрации, и за ним велено было следить. Во время приема дворянства и купечества в Слободском дворце 15-го июля Г. много и горячо ораторствовал, предсказывая, между прочим, падение Москвы. Через 4 дня его неожиданно потребовали к Ростопчину. Известие об этом произвело сильную тревогу в семье Г., и он в смущении отправился к Ростопчину. Но все опасения оказались напрасны: Ростопчин встретил Г. с распростертыми объятиями и сказал: «Государь жалует вас кавалером 4-й степени Владимира за любовь вашу к отечеству, доказанную сочинениями и деяниями вашими. Это слова рескрипта за собственноручною подписью Государя Императора. Вот рескрипт и орден. Поздравляю вас». Затем Ростопчин продолжал: «Священным именем Государя Императора развязываю вам язык на все полезное для Отечества, а руки на триста тысяч рублей экстраординарной суммы. Государь возлагает на вас особенные поручения, по которым будете совещаться со мною». Таким образом, Г. становился агентом правительства, которое, очевидно, убедилось, что Г. не может быть для него опасен. Как говорит кн. П. А. Вяземский, «Глинка был рожден народным трибуном, но трибуном законным, трибуном правительства». «С сего времени, говорит один из его биографов, Б. Федоров, С. H. Глинка сделался собеседником народа, на площадях, на рынках, на улицах, говоря везде свободно — все, что могло служить к пользе Отечества». Но, очевидно, никаких денежных затрат «для возбуждения духа народного» не потребовалось; сам Г. был безусловно честный и бескорыстный человек (это признают все знавшие его), и потому 300 тыс. рублей остались нетронутыми. Издание «Русского Вестника» Г. продолжал и в это время, и лишь занятие Москвы французами прервало на некоторое время его издательскую деятельность (книжки журнала за сентябрь и октябрь вышли вместе с августовской в августе), так как Г. в числе других должен был покинуть Москву, сжегши перед этим свою французскую библиотеку.
Когда кончилась Отечественная война и схлынуло националистическое настроение, охватившее некоторые круги русского общества, популярность и влияние Г. упали, а его «P. Вестник» стал прямо ненужным, и он постепенно хиреет. Кое-как Г. дотянул его до 1825 г., выпуская все более и более тощие тетрадки. Г. пробовал прибавить к нему «Детское Чтение» (6 частей, 1822—23 гг.), «Плутарх в пользу воспитания» (6 частей, 1822—23 гг.), но это не помогло делу. С другой стороны, когда «Р. Вестник» стал терять значение, как политический журнал, Г. от публицистики обращается к русской истории. При содействии атамана Платова (2 тыс. рублей) он издал все то, что писал в своем журнале о Доне и донцах (вообще в «Р. Вестнике» было много исторических статей и очерков), а в 1816 г. он приступил в своем журнале к печатанию «Русской истории» (первые I—VI части). Это сочинение представляло собой довольно легковесную компиляцию, лишенную всякого научного аппарата. В нем много вообще свойственной сочинениям Г. риторики, много пафоса, но совсем нет исследования. Не привлекши новых документов, не анализируя старых, Г. не мог, конечно, написать научной истории России; к тому же к этому он совершенно не был подготовлен своими прежними занятиями, да и натура Г. — экспансивная, неуравновешенная, увлекающаяся, не располагала к научной работе. Несмотря, однако, на все свои недостатки и высокую цену — последнее ее издание стоило, например, 40 рублей, — «История» Г. имела известный успех и выдержала 3 издания: М., 1817—18 гг., 10 ч., М., 1818—19 гг., 10 ч. и М., 1823—25 г., 14 ч. Для уплаты в университетскую типографию за напечатание 3-го изд. Г. было выдано из казны 6 тыс. руб.; одновременно с этим он был награжден перстнем в 3 тыс. рублей.
С 1817 г. Г. попробовал еще раз посвятить себя педагогической деятельности и устроил у себя в Москве пансион для донцов. В конце этого года приехал в Москву А. В. Иловайский с одним из своих сыновей и сыном другого донца и просил Г. взять их на воспитание. Г., по его словам, долго отказывался, но, говорит он в своих «Записках» (стр. 311), «гордая мысль, что положу начало воспитанию донского юношества, и страсть к воспитанию победили», и он открыл пансион для донцов. Его жена тогда же ему говорила: «Мы опять разоримся, будет хуже двенадцатого года: ты все мечтаешь!» И ее опасения оправдались. Неумелое ведение пансионного хозяйства, неблагоприятные для Г. слухи о системе его воспитания и обучения, вследствие чего родители стали брать своих детей из пансиона —все это заставило Г. закрыть свое заведение в конце 1819 г. с дефицитом в 10 тыс. рублей. Платить долгов было нечем, литературной работы было мало, и Г. сильно бедствовал. Он вообще всю свою жизнь бедствовал, но время с конца 1819 г. до сентября 1823 г. было особенно для него тяжелым; все домашние вещи были уже в закладе. В сентябре 1823 г. Глинка неожиданно получил 6 тыс. руб. по завещанию знакомого музыканта Альберта Фишера, но почти вся эта сумма ушла на уплату долгов, и он по-прежнему мог рассчитывать только на случайный литературный заработок; получение наследства дало только возможность выкупить зимнюю одежду. Так, говорит Г. («Записки», стр. 327), «мы тянулись раковым ходом до исхода 1824 г.» Сочинения Г. почти совсем не шли, особенно его «Русская История» (в 1823—25 г., как указано выше, вышло ее 3-е изд.) после отрицательного отзыва о ней в «Телеграфе». В Г. принял участие тогдашний министр народного просвещения A. С. Шишков. В конце 1824 г. он писал Г., что «Российская академия не преминет обратить внимание» на 3-е изд. его «Истории», а затем предложил ему написать записку о своей службе и своих сочинениях. Ввиду этого, Г. решил ехать в Петербург. В то время как он раздумывал, в чем и на какие средства ехать, к нему неожиданно явился один московский портной и сказал, что с него «приказано снять мерку и на ваточный капот, и на ваточный сюртук, и на всю пару». Как выяснилось потом, портного послал к Г. один московский купец, B. В. Варгин.
В феврале 1825 г. Г. приехал в Петербург. Здесь он встретил поддержку в консервативных литературных кругах. Между прочим, в нем принял участие историограф H. M. Карамзин. По докладу Шишкова Г. была выдана вышеуказанная награда — 6 тыс. руб. и перстень в 3 тыс. руб. Затем по представлению Карамзина, находившего, что «Русская История» Г. «по изложению происшествий и по нравственной цели заслуживает быть классической книгой», о Г. был составлен второй доклад. Не дожидаясь его результатов, Г. уехал в Москву. В мае этого года Г. получил уведомление от кн. П. А. Ширинского-Шихматова (директор канцелярии министерства народного просвещения с 1824 г., писатель лагеря Шишкова), «что Его Величество не соблаговолил на пенсию», так как Г. не служит, но обещал еще «временное вспомоществование». В июле Г. опять поехал в Петербург проситься на службу. Он добивался у Шишкова места директора гимназии в каком-либо городе, но тот отказал ему в этом и обещал за то назначить цензором в Москву, когда пройдет новый цензурный устав; пока же он обещал дать ему какое-нибудь место при Московском университете. По возвращении в Москву, Г. получил (с 19 ноября) место «обер-корректора университетской типографии», что немало его обидело, как литератора. Поэтому он отправил попечителю Московского университета, А. А. Писареву, такое письмо: «поелику я никуда никогда не подавал никакого прошения о занятии места обер-корректора, то на основании всех законов отказываюсь не только от оного, но и от всякого сношения с Московским университетом».
Годы 1819—26 были малопроизводительными в литературном творчестве Г.: он постепенно сводил на нет издание «Р. Вестника», который прекратился в 1825 г., издавал в подкрепление его «Детское Чтение» и «Плутарха в пользу воспитания», а, кроме того, отдельно им был выпущен «Московский Альманах для прекрасного пола» на 1826 г. (по представлению Жуковского императрица Александра Федоровна пожаловала Г. за эту книгу драгоценный перстень). Поиски заработка заставили его, между прочим, взяться за перевод басен Лафонтена, по 5 руб. асс. за каждую; всего им было переведено 100 басен. Кроме того, он занимался в 1826 г. сочинением надгробных надписей. Наконец, несколько сот рублей дали ему стихи, сочиненные по случаю пожалования Николаем I войску Донскому сабли Александра І ("Послание к воинам тихого Дона, по случаю пожалованной им ныне Царствующим Государем Императором сабли покойного Государя Имп. Александра I. М., 1826 г. 8°). Им изданы были затем альманахи: «Незабудочка, московский альманах на 1827 г.» (М., 1826 г. 12°) и «Московский альманах на 1828 г.» (М., 1828. 16°). Когда был издан цензурный устав 1826 г., Г. было предложено место цензора в Москве. Ознакомившись с уставом, Г. заявил, что «в силу такого чугунного устава» он не может быть цензором, потому что на основании его и «Отче наш» можно запретить. Г. просил теперь места объездного инспектора над частными пансионами, но получил отказ с указанием, что если не примет должности цензора, то не получит никакого места. Г. уступил, и 1 октября 1827 г. был назначен цензором в Московский цензурный комитет, что все-таки обеспечивало его существование. В то же время ему удалось пристроить своих детей. В 1826 г. он подал просьбу в Комиссию прошений, бывшую под председательством кн. A. Н. Голицына, указывая на свое тяжелое семейное положение. Вскоре он получил запрос, куда желает он поместить своих детей? Г ответил, что, «однажды поручив детей своих Богу и Государю, он отрекается от всякого собственного распоряжения». Тогда 8 человек его детей были приняты под Высочайшее покровительство в разные учебные заведения. Так как один из его сыновей поступил в Московский кадетский корпус, то Г. в продолжение 1828—30 гг. сочинял патриотические пьесы для кадетских спектаклей (насколько известно, напечатаны они не были).
Служба Г. в цензурном комитете продолжалась до 1830 г. и доставила ему много неприятностей. К своим обязанностям Г. относился довольно небрежно. С одной стороны, по своей натуре он совершенно не подходил к типу цензора по уставу 1826 г. и был неспособен кропотливо корпеть над чужими писаниями; он не был чиновником-карьеристом, умеющим читать между строк. С другой стороны, и по убеждениям своим он не считал нужным это делать, считая, что «тюрьмы, цепи и секиры» не могут поддержать самодержавного правления («Записки», стр. 350). Не желая стеснять свободы слова авторов представляемых рукописей, он часто подписывал их к печатанию, не читая. Столкновение с издателем «Вестника Европы» Каченовским из-за того, что Г. пропустил в «Телеграфе» фразу о том, что «Вестник Европы» выходит из стен университета на скудельных ногах; история с напечатанием стихов Н. А. Кашинцова на приезд в Москву Николая I в 1830 г. (Г. пропустил их помимо цензурного комитета); арест Г. из-за стихов девицы Тепловой на смерть утонувшего юноши со словами «волны бьют в его гробницу» — в этом увидели намек на 14 декабря и узников Петропавловской крепости, — все это быстро вело к отставке. Когда Г. был арестован и сидел на гауптвахте у Ивана Великого, то к нему было настоящее паломничество — за 3—4 дня у него перебывало человек 300; этим московское общество заявляло протест против тогдашних цензурных строгостей. Но в то же время многие стали сторониться Г., так как по Москве стали ходить слухи, что он агент тайной полиции. По-видимому, повод к этим слухам он подал сам одной неосторожной фразой. Цензор Двигубский долго задерживал рукопись «Городской и сельской управитель», несмотря на просьбы ее владельца ускорить ее рассмотрение. Не раз о том же просил Двигубского и Г., но все было напрасно. Тогда Г., желая оказать услугу владельцу рукописи, как-то шепнул секретарю цензурного комитета, что, если рукопись тотчас же не будет скреплена рукой цензора, то он отправится в тайную полицию и заявит о притеснениях, делаемых комитетом. Рукопись была сейчас же пропущена, а за Г. утвердилось прозвище агента тайной полиции. что поссорило его с большей частью московского общества. Кроме того, его стали считать агентом каких-то тайных обществ, обвиняли в масонстве и иллюминатстве. Основанием для последнего послужила изданная Г. книжка под заглавием: «Considérations morales sur la presse périodique en France», в которой он отстаивал свободу слова. Об этой книжке было напечатано в № 12 «La Revue Encyclopédique», а этот № был доставлен председателю цензурного комитета кн. С. М. Голицыну, сменившему Писарева, расположенного к Г. Наконец, разыгралась история с пропуском в «Московском Телеграфе» (приложение к «Телеграфу» «Новый Живописец обществ и литературы» 1830 г., № 10, май) пасквиля на князя Юсупова («Утро в кабинете знатного барина») по поводу пушкинского «Послания к кн. Ю.», и Г. был уволен от должности цензора в 1830 г. с назначением, однако, пенсии.
Вскоре Г. уехал из Москвы сначала в Смоленск, а потом в Петербург, считая невозможным оставаться долее в Москве вследствие ходивших там о нем слухов (см. об этом его письмо к Кс. А. Полевому из Смоленска от 19 января 1835 г. — «Записки К. Полевого»). В Петербурге он продолжал пользоваться поддержкой Шишкова и Жуковского. При содействии первого он получил от Академии Наук пособие на издание «Записок о Москве и о заграничных происшествиях от исхода 1812 года до половины 1815 г.» (СПб., 1837 г.). Жуковский же содействовал проникновению этой книги ко Двору. При его же посредстве Г. получил в январе 1841 г. подписку от Наследника на книгу «Очерки жизни и сочинений Сумарокова», в 3 частях (СПб., 1841 г.), и 400 рублей. Через год Г. выпустил книгу «Русские в доблестях своих» (СПб., 1842 г.), а в «Журнале М. Нар. Просв.» за 1843 г. напечатал «Очерк характера Суворова».
В последние годы жизни Г. ослеп, и потому уже не мог писать; тогда дочь стала писать под его диктовку. Умер он 5 апреля 1847 г. и был похоронен на Волковом кладбище в Петербурге.
Г. состоял почетным членом Императорского Московского Общества Естествоиспытателей и Общества любителей коммерческих знаний. По словам всех знавших Г., это был человек оригинальный и эксцентричный. С. Т. Аксаков, служивший с ним в Цензурном комитете, изображает его как человека, «одетого крайне небрежно, всегда с полувыбритой бородой и странными движениями, не подчиняющегося никаким формам общественного и служебного приличия». По словам Полевого, он вечно спешил, но ездил на самых скверных извозчиках, всегда мечтая и декламируя; весной он ездил одновременно на двух извозчиках: где можно, на санях, а где нельзя — на колесах. За обедом он разбрызгивал и разбрасывал кушанье, попадал рукавами в суп и без умолку говорил. «Он постоянно носил один костюм, говорит A. A. Кононов, не изменяя ни цвета, ни покроя: синий или серый фрак и мягкую круглую шляпу». Прямой, открытый, правдивый и добрый по характеру, Г. в то же время бывал неуживчив и непоследователен. Хорошо изучив с детства французский и немецкий языки, он предавал проклятию французский язык, как и все французское, в эпоху борьбы с Наполеоном, а потом закаивался писать по-русски и хотел писать только на языке всемирном, т. е. французском.
Писал Г. очень много, — драмы, повести, стихотворения, рассуждения, но почти все им написанное теперь забыто, и таким образом оправдались слова А. Ф. Воейкова, что из всех его «многоплодных сочинений выкроится маленькая книжечка». Он был торопливого нрава, говорит Аксаков, весь состоял из порывов, поэтому все, им написанное, быстро теряло цену. В настоящее время представляют интерес его записки о 1812 г. и его автобиографические записки, хотя они написаны очень субъективно, с большим пафосом, постоянными отступлениями и большой долей риторики. Часть его воспоминаний появилась еще при жизни автора в разных журналах, часть — после его смерти; в полном виде они изданы «Русской Стариной» (СПб., 1895 г.) и в предисловии к ним указано, где и когда они были напечатаны в отрывках раньше. Указания на труды Г. можно найти в следующих книгах: 1) Справочный словарь Г. Н. Геннади, 2) Словарь митр. Евгения, 3) Б. Федоров, «Пятидесятилетие литературной жизни С. Н. Глинки». СПб., 1844 г.
Из 5 сыновей С. Н. Г. двое прикосновенны к литературе: старший сын Владимир Сергеевич (род. 18 февраля 1813 г.) напечатал драму «Отрочь монастырь, быль XIII столетия»(СПб., 1837) и «Малоярославец в 1812 году, где решилась судьба большой армии Наполеона» (СПб. 1842), с предисловием и эпилогом отца автора, а третий сын Василий Сергеевич (род. в июле 1821 г. или 1825 г.), учившийся в Петербургском университете и служивший в министерстве внутренних дел, сотрудничал в «Отечественных Записках» 1854 г., «Искре» 1859 г., и «Русском Вестнике». Одна из дочерей С. Н., Анна, будучи 11 лет, написала стихотворение «На кончину благотворительной Государыни Императрицы Марии Феодоровны» (напечатано в «Дамском Журнале» 1828 г., № 24).
Митрополит Евгений, «Словарь светских писателей», т. І; Геннади, Г. Н., «Справочный словарь о русских писателях», т. I; Березин, «Русский энциклопедический словарь», т. V; Старчевский, «Энциклопедический словарь»; Брокгауз-Ефрон, «Энциклопедический словарь», т. VII; Гранат, «Энциклопедический словарь», (нов. изд.), т. 15; Лобанов-Ростовский, «Русская родословная книга», т. I (в родословной Глинок год рождения С. Н. — 1776); «Петербургский Некрополь», т. І; «Словарь членов Общества любителей российской словесности»; Вольф, «Хроника петербургских театров», ч. І; «Московские Ведомости» от 10 апр. 1808 г. (по поводу постановки «Баяна»); Н. И. Греч, «Записки о моей жизни», издание Суворина, 1886 г.; И. И. Дмитриев, «Мелочи из запаса моей памяти», стр. 102—113, 241 ; К. А. Полевой, «Записки», стр. 233—55, (тут помещено письмо Г, к Полевому от 19 января 1835 г., из Смоленска, с объяснением причин отъезда Г. из Москвы); А. Мерзляков, в «Трудах Общ. любит. российской словесн.», 1812 г., ч. 4, стр. 68—69; «Дух журналов», 1816 г., № 13, стр. 112—120; «Сын Отечества», 1822 г. № 17, стр. 137; «Московский Телеграф», 1830 г., № 1, стр. 86; «Галатея», 1830 г., № 1; «Дамский Журнал», 1833 г., ч. 42, № 19, стр. 90; «Сын Отечества», 1839 г., № 9, отд. VI, стр. 87; «Журнал для чтения воспитан. военно-учебн. завед.», 1844 г.; т. 51, № 203; Б. Федоров, «Пятидесятилетие литератур. жизни С. Н. Глинки», СПб., 1844 г.; «Маяк», 1844 г., т. 16, № 7, стр. 1—37; «Отечественные Записки», 1844 г., т. 36, стр. 75—76, 226—27; «Журнал Мин. Нар. Просв.», 1844 г., ч. 44, т. V, стр. 205, 1847 г., ч. 54, стр. 13—14 (некрологи); кн. П. А. Вяземский, «СПб. Вед.», 1847 г., № 277—78, и в «Сочинениях», т. II, стр. 335—47, и т. VIII, стр. 365, 383 и 483; «Вед. Петербургской гор. полиции», 1847 г., № 76; «Отечеств. Записки», 1847 г., т. 52, отд. VIII, стр. 59; кн. П. А. Вяземский, в «Москов. Ведом.», 1848 г., № 3 и 8; С. Т. Аксаков, в «Русск. Беседе», 1856 г., IV, и 1858 г., III, кн. 2; А. А. Кононов, «Записки» в «Библиогр. Зап.», 1859 г., т. II, № 10, стр. 510—513; А. Галахов, «Историч. хрестоматия», ч. П, стр. 224 и след.; Ф. Ф. Вигель, «Записки»; Ив. Панаев, «Записки», стр. 113; Сочинения Державина, 2-е акад. изд., т. VI, стр. 20, 223—224, тут же 3 письма Г. к Державину, стр. 199—204; «Русская Старина», 1874 г., т. IX. 590, Воейков, «Дом сумасшедших», здесь известное четверостишие:
Нумер третий: на лежанке,
Истый Глинка восседит;
Перед ним «дух русский» в склянке
Не закупорен стоит.
(в изд. «Дома сумасшедших» под редакц. И. Розанова и Н. Сидорова, — «Универсальная Библ.» № 537, М. 1911 г., см. примеч. на стр. 36—37); Ф. Глинка, «Письма русского офицера»; Воейков, «Русск. Арх.», 1866 г., № 5, стр. 763; К. С. Сербинович, «Русск. Стар.», 1874 г., т. XI, стр. 237; кн. В. Баюшев, «Русск. Арх.», 1875 г., т. 3, «Русск. Арх.», 1875 г., № 7, стр. 274, 298, 299—301, 305—6, № 8, стр. 373—75, 391, № 9—12 (ст. Попова), 1899 т. II, стр. 83—91 (С. Глинка, «Два письма кн. П. А. Вяземского», Письмо С. Н. Глинки к В. А. Жуковскому); «Русская Стар.», 1877 г., т. XX, стр. 573, 1898 г., № 2, стр. 246, М. И. П., в «Нов. Вр.», 1897 г., № 7579; «Русск. Стар.», 1898 г., № 2, стр. 246; Батюшков, соч. под редакц. Майкова и Саитова, в 3 тт. (см. Указатедь); А. Н. Пыпин, «История русск. литер.», т. III, стр. 488, т. IV, стр. 295, 302, 308, 325; его же «Общественное движение при Александре І»; Барсуков, «Жизнь и Труды Погодина», т. І, II, III, IV. VI, VII, VIII, XI, XVI и XVIII (см. Указатель в XXII т.); «Остафьевский Архив», т. I; «Голос Минувшего», 1913 г., № 2, стр. 272, № 6, стр. 25; «Архив братьев Тургеневых», вып. II, стр. XLI и 345; Богданович, «История царств. Александра І»; «История русской литерат. XIX в.» под ред. проф. Овсянико-Куликовского, т. І, т. II (ст. проф. Замотина, о русских журналах начала XIX в.), т. V; «Отечественная война и русское общество», сборник статей под ред. Дживелегова, Мельгунова и Пичета, т. V, ст. К. В. Сивкова, «Война и цензура», ст. проф. И. И. Замотина, «Русск. Вестн. С. Н. Глинки»; В. И. Семевский, «Политические и общественные идеи декабристов», стр. 21 и 28; «Книга для чтения по истории нов. времени» под ред. Истор. Комиссии. Уч. Отд. О. Р. Т. Зн., т. IV, ч. 2, ст. Катаева. Перечень отзывов и рецензий на отдельные произведения см. в «Источниках словаря русских писателей» проф. С. A. Венгерова, т. І. О Вас. Серг. Глинке см. М. И. Семевский, «Альбом. Знакомые», стр. 32; о сочинении Влад. Серг. Г. «Малоярославец» см. «Отеч. Записки», т. 23, отд. VI, стр. 45.